355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Е. Предтеченский » Иоганн Кеплер. Его жизнь и научная деятельность » Текст книги (страница 7)
Иоганн Кеплер. Его жизнь и научная деятельность
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 14:00

Текст книги "Иоганн Кеплер. Его жизнь и научная деятельность"


Автор книги: Е. Предтеченский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

На полях этого письма, дошедшего до нас, имеются заметки Кеплера, говорящие о его доброте, например: «милое ругательство», «завертывай желчь в изящные фразы»; а ответ на него был следующий: «В то время как я получил твое воинственное письмо, у меня с зятем Тихо давно уже был заключен мир. Ссорясь с тобой, мы походили бы на португальские и английские суда, дравшиеся между собою после подписания мирного договора. Ты обвиняешь меня в том, что я отвергаю и опровергаю… Сдаюсь, хотя и не думаю, что заслужил твои упреки. От тебя, мой друг, я готов выслушать всякий упрек. Сожалею, что ты не приехал в Прагу; я объяснил бы тебе свои теории, и ты, надеюсь, уехал бы отсюда удовлетворенный. Ты смеешься надо мной – будем смеяться вместе. Но зачем ты обвиняешь меня, будто я сравнивал труды Тихо с навозом Авгиевых конюшен? У тебя были в руках мои письма, и ты мог видеть, что там нет ничего подобного. Я не позорю своих астрономических трудов ругательствами… Прощай. Пиши как можно скорее, чтоб я мог убедиться, что мое письмо изменило твое мнение обо мне». Писать так могут, без сомнения, лишь великие и глубоко честные люди, искренние друзья истины, а не те, кто заботится всего более только о возвеличении собственной личности.

Насколько чистосердечен был Кеплер при изложении истории и хода своих открытий, до какой степени он старался уменьшить свое величие, подкапываясь под него собственными руками, – просто удивительно и совершенно непонятно в наш век всякого притворства, показной благопристойности и уменья «подавать товар лицом». Кеплер самоотверженно показывает всегда ученому миру всю ту черную работу, которую большая часть ученых, литераторов, поэтов благоразумно стараются скрывать от посторонних взоров с целью показать, что их мысль, их теория, их идея и выражение ее в слове появились внезапно, по вдохновению, без всяких усилий с их стороны. В наш лицемерный век эти признания, эта поразительная откровенность Кеплера заслуживают особенного внимания, тем более, что отсутствие ее в ученом трактате во всяком случае более чем извинительно.

Никто, в самом деле, не поставит в упрек Евклиду или Ньютону, что они не показали простым смертным того пути, которым пришли к своим догматическим системам геометрии или естественной философии, хотя всякий понимает, что это удалось не без неверных шагов, не без блужданий вокруг и около. Но Кеплер – человек не только искренний, но, что называется, «душевный» – он не хочет скрывать от своих читателей ничего: свои удачи и неудачи, горе и радость, увлечение и разочарование – все это рассказывает он непосредственно в самих своих научных трактатах, представляющих как бы протоколы всего того умственного процесса, который за время их писания совершался в голове автора. «Среди глубокого мрака неведения, лишь ощупывая все стены, мог я добраться до светлых дверей истины», – говорит Кеплер; и как много ученых предпочли бы не говорить этого! С откровенностью невинного ребенка он рассказывает, что орбиту Марса, по его первоначальному ошибочному предположению, он считал овалом, и готов уверить читателей, что убедился в ее эллиптичности как бы помимо своей воли. Но все понимающие дело хорошо знают, что всякий клад, всякое научное сокровище дается в руки только тому, кто умеет его искать, кто знает соответствующее «слово», как говорит наш народ.

Ну кто стал бы рассказывать такое компрометирующее ученую проницательность обстоятельство! Толпа не только теперь, но и всегда любила и любит внешний блеск, рекламу, поэтому все, о ком говорят, что «они себе на уме», все сколько-нибудь практичные философы и ученые отлично это знают и не пускаются в откровенные излияния не только с публикой, с «profanum vulgus», но даже и с равными себе – чем и поддерживают свое обаяние в глазах толпы. Но не таков был великий основатель и отец новой астрономии, остававшийся всегда и во всем чистосердечным и откровенным, как дитя. При своем могучем уме он, без сомнения, хорошо понимал, что такое астрология и на что она годится, но он не постыдился, в ущерб своей проницательности на наш близорукий взгляд, взять ее под свою защиту и, борясь против слепых ее приверженцев, далеко не хвалить и легкомысленных ее отрицателей, потому что большинство отрицателей бывают таковыми лишь из моды и подражания другим и, сплошь и рядом, отрицая одно, рабски, без всякой критики, принимают на веру другое.

Без сомнения, в руках невежественных предсказателей астрология была собранием нелепостей и химер; но, смотря на вопрос более широко и зная, в какой степени человек и все дела его находятся в зависимости от внешней природы, возьмется ли кто безусловно утверждать, что небесные светила вообще и нисколько не влияют на судьбу человека и дела его? И не предпочтительнее ли будет для добросовестного мыслителя и ученого ответить на это по меньшей мере тем, что мы этого не знаем или не можем этого влияния определить. Конечно, никто не возьмется оспаривать влияния на нас солнечного света; но свет других светил отличается от этого лишь в количественном отношении.

Всякому веку свойственно заблуждение смотреть на свое время как на нечто совершенное; и девятнадцатое столетие грешило в этом отношении, может быть, гораздо более, чем все предшествовавшие. В своем увлечении великими открытиями во всех отраслях естествознания, в упоении техническими изобретениями, изменившими, можно сказать, лицо Земли, отозвавшимися так или иначе на всем общественном и экономическом строе народов, наш век наивно вообразил, что он дошел до последнего слова науки и философии. Отвергая все, чего нельзя доказать непосредственным опытом и наблюдением, освобождаясь от всяких традиций и мистицизма, он, вопреки своей общей тенденции, создал себе, тем не менее, новую веру, какова, например, вера в то, что будущее человечества устроится по идеям нашего времени, и сделался способным безусловно верить таким гипотезам, доказать которых никак нельзя, да обыкновенно таких доказательств никто и не требует. Хвастаясь своею образованностью, наш век сделался легковерным и легкомысленным до последней степени, утратив способность критики и благоразумного скептицизма. Лишь этим можно объяснить необыкновенное и часто невероятное увлечение всякого рода эфемерными явлениями, и ничем другим, как только легкомысленным отношением нашим ко всему тому, что считается не принятым в наше время, что считается устарелым, только нежеланием остановиться сколько-нибудь мыслью на множестве явлений и объясняется по большей части наше презрение к астрологии, к алхимии и тому подобным вещам. Но не мешает помнить, что занимавшиеся этим люди тоже искали истину и заслуживают нашего уважения. Нельзя думать, что истину можно искать только теми путями, которыми ищется она в наше время. Настанет, без сомнения, день, когда и наши пути искания истины покажутся нашим потомкам чрезвычайно узкими и смешными, если еще они не кажутся такими и в наше время. Благоразумные и добрые дети относятся с благоговением к вещам, бывшим некогда дорогими для их родителей; так должно относиться и потомство ко всему, чем болела некогда мысль предков, и, не замыкаясь в тесный круг своих симпатий, осторожно и осмотрительно касаться того, что в наше время, может быть, только приняло другую форму.

Имея это в виду, Кеплер и вооружается против теологов и медиков, которые, не замечая бревна в собственном глазу, считали себя вправе нападать на астрологов и дискредитировать их профессию. В самом деле, астрология давала возможность ученым-астрономам питаться, хотя и косвенно, от своей науки и делала их, равно как и алхимиков, в глазах толпы необходимыми и полезными членами общества. Разве, например, медицина и фармацевтика еще и до сих пор не состоят на три четверти из чисто ремесленного эмпиризма и шарлатанства? Но против этого не возвышают голосов. Кеплер хорошо понимал, что боровшиеся против астрологии и алхимии заботились, в сущности, лишь о своих собственных интересах, а вовсе не об интересах истины. Велика ли после этого вина Кеплера, если он отстаивал астрологию, чтобы дать возможность беднякам подобно ему заниматься наукой, удовлетворяющей глубочайшим потребностям человеческого духа, но не имеющей никакого отношения к обыденной суете, к повседневным нуждам и пользам человеческого общества? «Немногие стали бы заниматься астрономией, – говорит он, – если бы толпа не надеялась читать на небе свое будущее». В самом деле, многие ли в современной Германии стали бы заниматься, например, теологией, если бы профессия теолога не была выгодной? В современной медицине капля научной истины растворена в целой бочке, скажем, чисто нейтральной жидкости; для большинства она составляет просто выгодное ремесло, причем дает жирный кусок еще и нынешним алхимикам – фармацевтам; но она же дает средства заниматься истинной наукой и небольшому числу избранных, так что ради этих праведников приходится мириться и с целым сословием. Точно так же смотрел и Кеплер на незаконную дочь астрономии – астрологию. Подумав несколько, мы, подобно Кеплеру, не стали бы очень высокомерно и презрительно относиться и к алхимии. В самом деле – газ, жидкость и твердое тело, как мы знаем, состоят из одних и тех же частиц, лишь иначе расположенных; это различное расположение частиц часто есть единственная причина отличия яда от здоровой пищи; золото, серебро, свинец и все металлы могут быть получены или добыты из прозрачных кристаллов, ничем не отличающихся по виду от стекла, соли или леденца; алмаз и уголь – одно и то же вещество. «Что же удивительного в том, – замечает Брюстер, – что люди считали возможным добывать известное вещество из всякого другого? Это была простая гипотеза, и только. Делаем же мы теперь искусственные дорогие камни; чем это хуже предполагавшегося добывания золота и серебра? Да разве не возбуждено теперь сомнение уже и в действительной простоте наших химических элементов?»

Отличительная черта гения Кеплера состояла в непобедимом постоянстве, с которым он стремился к намеченной цели. Никакой труд, хотя бы он требовал многих лет, никогда не останавливал его, если только нужно было проверить ту или другую гипотезу, представлявшуюся его уму. По словам Брюстера, его поиски на небе имеют большое сходство с поисками Колумба на Земле. Как тот, так и другой совершенно, вполне посвящали себя предмету своих дум, стремились к своей цели с отчаянным упорством и, не довольствуясь полученными успехами, непрестанно возобновляли свои усилия. В Кеплере горячая любовь к науке соединялась с дарованиями красноречивого и занимательного писателя, поэтому в сочинениях своих он стоит к читателям несравненно ближе, чем кто-либо из ученых. Не скрывая своих неудач, он имел полное право искренне делиться с читателями и своими радостями. Один из профессоров французской коллегии, Рамус, погибший в Варфоломеевскую ночь, объявил, что он уступит свою кафедру тому, кто объяснит планетные движения без всякой гипотезы. Открыв законы движения планет, Кеплер говорит по адресу Рамуса: «Хорошо, что ты уже умер, а то бы принужден был теперь уступить мне свою кафедру и ее доходы».

Привыкшие притворяться и не высказывать своих истинных чувств, привыкшие надевать на себя, где нужно, личину скромности, мы можем находить нескромным откровенный энтузиазм Кеплера по поводу открытия им своего третьего закона. Но в этих торжественных словах сказались только искренность чувства, великий восторг перед научным завоеванием – тем более, что в его время не было среды, которая бы могла понять и оценить его открытие. Вся награда за долгий и утомительный труд, за все лишения, перенесенные им при искании этой истины, заключалась только в этих словах, в которых вылилась его радость. Никто не почтил его заслуг, никто не поощрил его даже добрым словом; величайшее открытие, обессмертившее его имя, не освободило Кеплера даже из ужасных когтей нищеты и голода. Сделав его, он должен хвататься за место учителя, чтобы поддержать как-нибудь свое существование; но злая судьба скоро лишает его даже и этого, поистине черствого, куска хлеба. Его, составлявшего гордость человечества, обвиняют в ереси, требуют отречения от лютеранства, его заставляют посылать своих детей в католическую церковь и в католическую школу… Скромность Кеплера, его бедность и высокая честность, не позволявшая ему браться за не свойственное ему как ученому и писателю дело, привели к тому, что современники были о нем самого невысокого мнения. Они судили о нем по его положению, которое никогда не было не только блестящим, но и удовлетворительным, по обстановке, по образу жизни, по платью, которое не свидетельствовало не только о богатстве, но даже и достатке. По свидетельству Лонгомонтана, в глазах знатных людей того времени Кеплер был просто весьма посредственным астрологом и составителем альманахов; в глазах толпы это был еретик, чернокнижник и сын ведьмы. Очень немногие даже из ученых друзей его чувствовали и признавали его гениальность. Галилей, хотя и любил его, но, по-видимому, относился к нему как к мечтателю, подсмеиваясь над его стремлением отыскивать причинность и законность явлений, план и гармонию устройства мира; Тихо смотрел на его занятия с пренебрежением; Лонгомонтан, как мы видели, то же считал его второстепенным теоретиком, куда пониже Тихо. А между тем этот скромный теоретик и мечтатель, по словам Араго, оставил отпечаток своего гения на всех частях астрономии.

Многие из его догадок и предсказаний просто поразительны. В своей «Сокращенной астрономии» он, например, говорит: «Место, занимаемое Солнцем, находится близ звездного кольца, образующего Млечный путь. Это следует из того, что Млечный путь представляет приблизительно вид большого круга и что блеск его чувствительно одинаков во всех его частях». Таким образом, на основании самых незначительных, по-видимому, данных, Кеплер решил этот вопрос за два с лишним века до Гершеля, решил в то время, когда Гассенди утверждал, что причина формы Млечного пути известна только одному его Творцу. Он предсказал вращение Солнца, подтвердившееся открытием Галилея, предсказал вращение Юпитера и первый высказал мысль о том, что морские приливы производятся действием Луны на поверхность океанов. Эта мысль настолько опередила свой век, что даже великий Галилей в своих знаменитых Разговорах считал ее чистейшей нелепостью. Кеплер был чрезвычайно близок к открытию всемирного тяготения и уже чувствовал его в своем сердце. Он представлял себе, что вокруг Солнца обращается или течет совершенно не материальный, эфирный поток некоторой жидкой материи, увлекающий вместе с собою планеты, подобно тому, как река уносит лодку; движение этого потока поддерживается вращением Солнца, и, хотя он нематериален, но обладает свойством преодолевать инерцию тел, приводить их в движение и поддерживать уже начавшееся движение. Что это, как не картинное и наглядное представление того, что действительно происходит? В одном из своих сочинений он высказывает удивительную мысль о том, что наклонность эклиптики, уменьшавшаяся в его время, будет продолжать уменьшаться еще долго, но потом остановится и начнет снова возрастать. Эта гениальная догадка стала научной истиной лишь в нашем столетии, и для установления ее понадобилось все могущество математического анализа и гений Лапласа. Таких блестящих мест, догадок, вещих слов и мыслей в сочинениях Кеплера встречается множество, так что в кратком очерке нет никакой возможности перечислить их.

Как в своей научной деятельности, так и в жизни Кеплер отличался большою скромностью, обладал добрым, мягким и любящим сердцем, благодаря чему имел много друзей, но характер у него был твердый и настойчивый, заставлявший его уважать. Он любил справедливость во всем и никогда не стремился возвышаться, унижая других. К своему предшественнику в деле создания новой астрономии, Копернику, он относился всегда с истинным уважением и говорил: «Я люблю Коперника не за одни только его высокие дарования, но и за ум твердый и свободный».

Кеплер обладал красивой и привлекательной наружностью, но великая энергия ума и воли соединялась в нем с хилым телом, виною чему в значительной мере были, конечно, крайне тяжелые условия его жизни при постоянных занятиях и недостатке во всем. И, тем не менее, этот хилый, болезненный и слабый человек успел сделать так много! По трудолюбию и производительности труда его можно сравнивать только с Вольтером и Чарльзом Дарвином. По прилагаемому портрету мы видим, что Кеплер обладал открытым и высоким лбом, большими бровями и довольно большим носом, красивыми и большими глазами, столь характеризующими всегда гения, и средней величины ртом; волосы на голове и бороде его были темно-каштанового цвета и густые. Во всю свою жизнь он не носил никаких громких титулов, ученых степеней и знаков отличий; основатель новой астрономии, он никогда не называл себя даже и астрономом; со времени окончания своего учения в Тюбингене и до конца своей жизни он характеризовал свое звание неизменно одним словом «математик», подписываясь всегда «Mathematicus Johannes Keplerus».


Прижизненный портрет Иоганна Кеплера. Масло, мастер неизвестен (ок. 1619) Страсбург.


Титульный лист «Диссертации» Кеплера.

Из числа немногих великих гениев, которые, разрывая завесу, покрывавшую вселенную, мало-помалу показали нам ее во всем ее величии, этот «математикус», по словам французского академика Бертрана, был самым смелым, самым неутомимым и самым вдохновенным.

Источники

1. Biographie Universelle, статья Делямбра.

2. Bertrand. Les fondateurs de l'astronomie moderne.

3. Sir David Brewster. The Martyrs of science.

4. Iohannis Kepleri Opera Omnia; edidit Christ. Frisch. 1858—1871.

5. Camille Flammarion. Contemplations scientifiques.

6. Maximilien Marie. Histoire de sciences mathématiques et physiques.

7. Араго. Биографии знаменитых астрономов, физиков и математиков.

8. Араго. Общепонятная астрономия.

9. Хандриков. Описательная астрономия.

10. Уэвель. История индуктивных наук.

11. Дрэпер. История умственного развития Европы.

12. Фигье. Светила науки.

Обстоятельства, касающиеся детства и отрочества, а также положения Кеплера в семье родителей, весьма противоречиво и неверно излагавшиеся прежними биографами Кеплера, заимствованы из упомянутого издания Фриша, в котором в первый раз напечатаны рукописи Кеплера, принадлежащие Пулковской обсерватории. Сведения, заключающиеся в этих рукописях, во многом отличаются от того, что утверждалось биографами Кеплера раньше.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю