355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Е. Аверьянова » Весенняя сказка » Текст книги (страница 9)
Весенняя сказка
  • Текст добавлен: 18 июля 2021, 12:04

Текст книги "Весенняя сказка"


Автор книги: Е. Аверьянова


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

XVI

Прошло семь дней, целая неделя со времени той ужасной ночи, над Муриловкой снова расстилалось ясное голубое небо, и осеннее солнышко золотило верхушки обнаженных березок и осыпающийся пожелтелый тмин в саду Снегурочки.

В маленьком домике над оврагом царила глубокая, почти мертвая тишина. Шторы на окнах были опущены, все ходили на цыпочках, говорили шепотом…

Каждый день, около двух часов, перед садиком останавливался тарантас местного врача, и каждый раз врач отъезжал в нем обратно все с тем же пасмурным и озабоченным лицом.

– Господи, хоть бы разочек попросил закусить! – сокрушалась Ульяна. – Только бы рюмочку, одну только рюмочку пропустил!

За местным врачом Муриловки водилась одна странная, маленькая примета: в тех домах, где он просил закусить и «пропускал рюмочку», близкие уже могли быть уверены, что опасность миновала и дело идет на поправку. Но в маленьком домике над оврагом доктор ничего не просил и, выходя из комнаты больной, каждый раз сухо и быстро откланивался.

Дарья Михайловна безнадежно протягивала ему руку и даже ничего не спрашивала. Зачем? Разве она не знала, что может услышать только один ответ: никогда больше не поправится ее маленькая Иринка, никогда больше не увидит она ее тихой улыбки, не услышит ее веселого смеха.

Разве мог хрупкий организм девочки перенести все, что ему пришлось выстрадать в ту ужасную ночь, когда Лева принес Иринку домой без чувств, закоченевшую от стужи?

Взаимными усилиями Дарьи Михайловны и Левы удалось отогреть и привести ее в чувство, но память к девочке так и не вернулась.

Иринка лежала с широко раскрытыми глазами, но никого не узнавала.

К утру у девочки сильно поднялась температура, она стонала, хваталась за голову и, видимо, очень страдала.

Лева в ту же ночь сам помчался верст за десять, в соседнее село, за местным врачом.

– Нервная горячка на почве сильного душевного потрясения! – объявил доктор, внимательно осмотрев девочку. – Надежды мало… пока только лед на голову и полный покой, а там увидим!..

Но вот прошла уже почти целая неделя с тех пор, а состояние ребенка не улучшилось.

Иринка стала только немного спокойнее, не так часто хваталась за голову, не так сильно металась, но по-прежнему никого из близких не узнавала и все бредила, бредила, бредила…

Ах, этот бред, этот ужасный бред, – он больше всего надрывал сердце несчастной Дарьи Михайловны!

Девочка почти все время что-то тихонько бормотала про себя и как-то странно при этом перебирала дрожащими пальчиками; иногда она даже улыбалась, но вдруг снова принималась стонать и звать к себе то маму, то бабушку, то Леву, чаще всего Леву.

– Иринка, милая, да я тут, тут, жив твой Лева, дитенок мой дорогой, успокойся, я тут, с тобой! – с отчаянием повторял юноша, низко наклоняясь к девочке, но она не слыхала его, а если и слыхала, то не понимала, и ее широко раскрытые глаза ничего не видели.

– Ах, Левочка, я не могу, не могу больше слышать этого бреда, я с ума сойду! – говорила Дарья Михайловна. – Ради бога, не уходите, побудьте с нею! – И она убегала в свою комнату, запиралась на ключ и там на коленях перед образом принималась горько рыдать.

А Лева оставался с Иринкой и продолжал ухаживать за нею, как самая добросовестная сиделка.

Он то прикладывал ей лед на голову, то осторожно поил с ложечки лекарством, то мерил и записывал температуру – и все дни и ночи почти безотлучно проводил у постели больного ребенка.

Бабушка, заходившая каждый день навещать Иринку, теперь с невольным беспокойством смотрела на своего любимца – до того он осунулся и изменился за последние дни.

– Поди, Левушка, поспи хоть немножко, я посижу за тебя! – предлагала старушка, но Лева не соглашался.

Он никому не доверял уход за Иринкой, и, кроме того, из слов доктора он уже давно понял, что девочка, вероятно, недолго протянет, а потому последнее время ни на минуту не желал разлучаться с нею.

Разве не он был причиной страданий Иринки?

Как молила она его остаться тогда, не ехать, а он так грубо оттолкнул ее, и вот теперь этот милый, так отчаянно преданный ему ребенок умирал на его глазах, и это он, он убил его!!!

Эта мысль, как кошмар, преследовала Леву и не давала ему покоя. Он прямо с ума сходил.

А между тем Иринка с каждым днем становилась все слабее и слабее. Лицо ее приобрело желтоватый восковой оттенок, черты заострились, глаза, обведенные темными кругами, казались непомерно большими, пульс слабел…

– Голубушка, уходит она от нас, уходит! – рыдала Дарья Михайловна, поверяя свое горе бабушке. Лева и сам видел, что дни и даже часы жизни ребенка были сочтены.

Однажды, по просьбе Дарьи Михайловны, доктор заехал к ним во второй раз за день, вечером.

Свет лампы под зеленым абажуром слабо освещал осунувшееся восковое лицо ребенка.

Иринка лежала неподвижно и больше не бредила. Доктор, заложив руки за спину, молча стоял над нею и прислушивался к частому, прерывистому дыханию девочки. Он даже не справлялся о температуре больной.

По выражению лица его Лева понял, что все почти кончено.

– Доктор, неужели ничего нельзя сделать?! – спросил он тихо, когда Дарья Михайловна вышла из комнаты.

– Ничего нельзя! – ответил доктор. – По крайней мере, медицина тут больше ничего не может, разве чудо какое спасет ее, вероятно, сегодня ночью будет кризис, и тогда…

– Тогда что?! – Лева почти с ненавистью смотрел теперь на человека, который так холодно и равнодушно, как ему казалось, предсказывал смерть его маленькой Иринки. – Что тогда?!

Доктор пожал плечами.

– Видите ли, иногда во время кризиса наступает перелом болезни, – проговорил он нерешительно. – Но в данном случае я не предвижу этого: потрясение, по-видимому, было чересчур сильно, и ребенок не вынес его; впрочем, если бы к больной вернулось сознание…

Доктор не докончил, – вероятно, это и было бы тем чудом, о котором он только что говорил и в которое не верил, а потому, как человек добросовестный, он не желал внушать ложных и напрасных надежд.

Вскоре он уехал.

Дарья Михайловна заняла свое обычное место у постели Иринки. Лева оставался в соседней комнате и нарочно не входил в детскую, стараясь овладеть собою.

После разговора с доктором он был не в силах встретиться с глазу на глаз с Дарьей Михайловной, так как чувствовал, что несчастная мать все еще продолжает надеяться.

Молодой человек был в отчаянии.

«Итак, все конечно! Медицина бессильна, и только чудо, одно только чудо могло спасти ее! Ну так пусть же будет это чудо, пусть оно совершится! – молил Лева. – Там, где люди и наука бессильны, Ты, Ты можешь все. Ты Один можешь! Спаси ее, спаси ее, о Боже!» – Лева опустил голову на руки и почувствовал, что плачет.

Никогда еще он так страстно не молился, так горячо не верил.

«Спаси ее!»

Кто-то неслышно вошел в комнату и тихонько остановился позади него…

– Левушка… Лева… – раздался хриплый, словно совсем чужой голос. – Она…

Лева быстро вскочил.

В дверях стояла Дарья Михайловна и как-то странно покачивалась вся, точно ей трудно было держаться на ногах, и лицо у нее тоже было странное, не бледное, а какое-то серое.

– Левушка, она…

Лева как сумасшедший кинулся к дверям.

– Нет, не может быть! Не может быть!

Но Дарья Михайловна продолжала покачиваться и все глядела на него мертвым, неподвижным взглядом.

– Уже… уже… Левушка, – проговорила она хриплым шепотом и молча несколько раз кивнула в сторону детской.

Но Лева уже был там.

Он бросился на колени перед кроваткою девочки и приложил голову к ее груди.

Иринка по-прежнему лежала неподвижно, только темные круги под глазами стали будто еще чернее.

«Господи, спаси ее! Неужели не дышит, кончено?! Нет, нет, вот что-то бьется, но, быть может, это только его сердце бьется?!»

Лева уже не верил себе и снова и снова прислушивался…

Нет, это не его сердце так слабо бьется, его сердце громко-громко стучит в груди.

Да, теперь ясно… она еще дышит, дышит, еще не все кончено…

– Дарья Михайловна, скорей, где мускус? Давайте капли!

Молодой человек быстро влил лекарство в полуоткрытый рот больной; последнее время было почти бесполезно давать его, так как лекарство сейчас же выливалось обратно, но на этот раз, к счастью Левы, Иринка как будто проглотила часть жидкости, и только несколько капель вылилось на подушку.

Лева с напряженным вниманием следил за девочкой; прошло еще несколько минут – что это, уж не мерещится ли ему? Леве показалось, что дыхание Иринки становится как будто ровнее, покойнее, на лбу выступает легкая испарина, худенькие руки спокойно протянуты вдоль одеяла, и в них уже не заметно прежнего судорожного сжатия… Лева вынул часы. Первый час ночи…

«Должно быть, кризис, тот кризис, о котором говорил доктор… О Боже, спаси, спаси ее!!!»

Утро.

Лампа под зеленым абажуром все еще горела на комоде, но сквозь открытую дверь столовой дневной свет широкою, белесоватою полосою вливался в комнату больной.

Иринка после долгих дней в первый раз повернулась на бок, подложила по старой привычке правую руку под щеку и тихо спит…

Дыхание ее еще очень слабо, но уже ровно, почти спокойно…

Измученная Дарья Михайловна прилегла в соседней комнате и скорее забылась, чем задремала.

Лева был с Иринкой. Он по-прежнему сидел около ее постели, слегка прислонив голову к ее подушке. Молодой человек всю ночь не смыкал глаз, наблюдая за больною, но под утро утомленные веки его незаметно сомкнулись, усталая голова тяжело опустилась на грудь, и Лева заснул.

Ему снилась Иринка, он слышал ее голос, но где-то далеко-далеко…

– Лева, я тут, тут, дай руку! – жалобно донесся до него плач ребенка.

– Где «тут»? – Лева с ужасом заглянул в черное, зияющее пространство у ног его… и вдруг он почувствовал, что чья-то маленькая холодная рука тихонько гладит его по лбу…

– Лева! – слышался над ним, но уже совсем близко ее слабый, ласковый голосок… – Лева!

Молодой человек открыл глаза.

Как он заспался!

Господи, но что это, уж не сон ли это?!.

Иринка, повернувшись на бочок в его сторону, с тихою ласкою глядела на своего Леву теперь уже вполне осмысленным взглядом.

– Лева, какой у тебя тоненький нос стал! – улыбнулась она и тихонько провела худенькой ручкой по его лицу.

В этот день старый доктор что-то долго засиделся в маленьком домике над оврагом.

– Вы уж меня извините! – проговорил он, выходя от больной и весело потирая руки. – Я, должно быть, немного прозяб по дороге, нельзя ли будет рюмочку пропустить?

– Батюшка, голубчик вы мой родной, да давно бы, давно бы так!.. – суетилась, не помня себя от восторга, Дарья Михайловна. – Ульяна, тащи скорей все, что есть! Бутылочку коньяку, ту, что получше, знаешь, откупоривай живей да кофейку горяченького, кофейку спроворь.

Но Ульяна и без того уже как сумасшедшая летела на ледник и по дороге чуть не сбила с ног свою толстенькую Машутку…

«Кофей-то, кофей-то, кажись, весь вышел у барыни, – озабоченно думала кухарка. – Ну да ништо, пустое это, и говорить не стану, я свово, свово уж…»

А доктор между тем стоял посреди комнаты и приветливо посматривал на всех из-под своих нависших седых бровей. Чудо, на которое он не смел надеяться и в которое еще вчера не верил, теперь совершилось – девочка пришла в сознание, она была спасена!

XVII

Надежда Григорьевна, Лиза, Кокочка Замятин и Назимовы уехали в город.

Надежда Григорьевна особенно спешила.

Ей приходилось осенью перебираться целым домом в столицу, а это, разумеется, требовало и немало времени, и немало хлопот.

Лева, однако, вместе с бабушкой остался в Муриловке; он еще недели на две отложил свой отъезд в Петербург, не решаясь покинуть Иринку, пока она была так слаба, тем более что доктор рекомендовал ей избегать всяких душевных волнений.

И бабушка, и Лева теперь почти совсем переселились к Дарье Михайловне.

Среди этих близких, дорогих ей людей девочка быстро поправлялась.

Лева был бесконечно счастлив.

Он завалил всю детскую новыми игрушками, не было такого желания ребенка, которое он не старался бы немедленно исполнить, каждое утро он приносил ей из своего сада большой букет мальв и целыми днями, как нянька, возился с ней.

Если лекарство было горькое и девочка неохотно принимала его, то Лева сначала сам принимал его и затем серьезно уверял, что оно вовсе уж не так дурно и что он готов пить его сколько угодно!

Если девочка отказывалась от еды, то Лева накрывал маленький столик около ее постели, усаживал перед ним куклу и сам тоже садился обедать.

Это очень занимало Иринку, и она охотнее и с большим аппетитом принималась за еду.

Старый доктор сделался теперь почти своим человеком в семье Фоминых и каждый раз подолгу засиживался у постели своей маленькой пациентки. Он очень полюбил кроткую Иринку и с удовольствием рассказывал ей всякие смешные истории, искренне радуясь, если ему удавалось при этом вызвать веселую улыбку на бледном лице девочки.

Но здоровый организм ребенка лучше всяких лекарств способствовал восстановлению сил, и Иринка с каждым днем видимо крепла и поправлялась. Лицо ее уже не имело прежнего воскового оттенка, черные круги под глазами исчезли, на бледных щеках появился легкий румянец, и в доме снова раздавался ее веселый, ласковый голосок.

В конце второй недели ей уже было разрешено на несколько часов вставать с постели и переходить в столовую, пока ее комнату проветривали и убирали.

Лева придвигал к большому столу уютное кресло, укладывал на него подушки и сам переносил на руках Иринку, так как от слабости она первое время совсем не могла ходить.

О предстоящем скором отъезде Субботина в Петербург старались при девочке вовсе не говорить, и сама она никогда не спрашивала о нем, словно совсем позабыла об отъезде.

Только по временам Иринка казалась теперь немного грустной, и взор ее иногда подолгу останавливался на молодом человеке.

Случалось, что она целыми днями была как-то особенно молчалива, вяло и неохотно играла с игрушками, и старому доктору тогда с трудом удавалось вызвать бледную улыбку на ее печальном лице.

Если Лева почему-нибудь случайно запаздывал и не являлся в условленное время, она всякий раз начинала сильно волноваться и успокаивалась, только когда Субботин наконец входил в ее комнату, садился у постели и брал ее руку.

А между тем время летело неимоверно быстро, и Лева не мог дольше откладывать отъезд в Петербург.

В начале сентября начинались занятия в университете, и его присутствие в городе было необходимо.

Как тут быть?

Лева решил посоветоваться с доктором, которого очень полюбил за последнее время.

Однажды вечером, вернувшись домой, он застал у себя на столе письмо от матери.

Надежда Григорьевна требовала немедленного приезда сына в Петербург, она напоминала ему об университете и сердилась, что бабушка не хотела понять этого и так долго задерживала его в Муриловке.

Лева чувствовал, что мать права и что ехать необходимо. Он решил, не откладывая, в тот же день переговорить с доктором.

– Э, полноте, батюшка, ничего больше не случится, теперь справимся и без вас! – утешал его старик. – Уезжайте, уезжайте, голубчик, и то сказать, не сидеть же вам вечно под юбками у бабушки!

И вот наконец настал и этот последний день, день окончательного отъезда Левы из Муриловки, когда, одетый по-дорожному, он в последний раз спешил в маленький домик над оврагом.

С Дарьей Михайловной Лева уже попрощался накануне, но Иринка пока еще ничего не знала.

Субботин решил сразу не говорить всей правды девочке. Он откровенно сознавался, что боится этой минуты, – так тяжело ему было огорчать своего маленького больного друга. Пусть лучше бабушка и доктор после его отъезда постепенно приготовят ее к этой мысли, а пока он скажет только, что временно уезжает по делам в соседний городок и через несколько дней снова вернется в Муриловку.

Лева застал Иринку одну.

Дарья Михайловна ушла на практику, и ее ждали только к обеду. Девочка сидела на широком диване в столовой и тихонько играла с куклой.

– А, Лева! – просияла Иринка, увидав своего друга, но, заметив его дорожный костюм, сразу изменилась в лице.

– Ты едешь?.. – спросила она испуганно.

Лева всеми силами старался казаться спокойным и даже веселым.

– Вот видишь ли, – начал он с притворным равнодушием, – я совсем позабыл сказать тебе: тут пришло одно письмо нужное, так мне необходимо по делу на несколько дней поехать в город, ну а ты обещай, что не станешь скучать, не станешь капризничать и по-прежнему будешь во всем слушаться нашего милого, старого доктора, – обещаешь? – Лева уселся рядом с девочкой и, ласково захватив обе руки ее, старался глубоко заглянуть в испуганные, тревожные глаза Иринки. – Обещаешь?

Девочка молча несколько раз кивнула головой.

– Ты когда едешь, сейчас? – тихонько, каким-то упавшим голосом спросила она.

– Да, сейчас… я спешу! – нарочно торопился Лева, желая по возможности сократить эти тяжелые минуты. – Видишь ли, – продолжал он все тем же деловитым тоном, – мне необходимо еще забежать домой… Я кое-что позабыл там… а поезд уже отходит через час! Собственно, я зашел к вам только на минутку, попрощаться… Кланяйся маме, как жаль, что ее нет!.. Ну, до свиданья, до свиданья, будь умницей, в сущности, ведь и прощаться-то не стоило бы… каких-нибудь дня два, три… – Лева говорил очень быстро, стараясь скрыть свое волнение; молодой человек никак не ожидал, что так расстроится в последнюю минуту, и теперь его деланый, притворно-равнодушный тон не особенно удавался ему. – До свиданья, Черный Жук…

Лева нагнулся, желая поцеловать девочку, но Иринка вдруг быстро обхватила слабыми руками его колени и горько зарыдала.

– Лева, Лева, ты говоришь неправду! – с отчаянием повторяла девочка, прижимаясь к нему и стараясь задержать его. – Я знаю, я вижу, ты совсем уезжаешь, совсем, навсегда! Лева, возьми, возьми меня с собою. Иринка не станет мешать тебе, возьми, Лева, Иринку с собою!

Субботин и сам чуть не плакал, но всеми силами старался подавить свое волнение и по-прежнему казаться спокойным и веселым.

– Да полно же тебе, Черный Жук! С чего это ты взяла, право, я вовсе и не думаю уезжать совсем. Бог милостив, мы еще вдоволь набегаемся с тобою по лесу, вот только смотри у меня, поправляйся скорей. А там, быть может, и все вместе в Петербург укатим, и маму твою возьмем с собою, хорошо?

Лева искренно желал тогда, чтобы именно так все и получилось.

Уверенный, веселый тон друга невольно подействовал на Иринку. Она начала понемногу успокаиваться, перестала рыдать и доверчиво смотрела на Леву.

Почему, право, и ей с мамой не поехать в Петербург? Не все ли равно, в каком городе жить, если уж нельзя всегда оставаться на даче?

Эта возможность прежде никогда не приходила ей в голову. Лева, заметив, что девочка как будто немного утешилась, решил воспользоваться этой минутой, чтобы поскорей уйти, прежде чем она начнет опять сомневаться.

– До свиданья! – проговорил он быстро, притягивая к себе курчавую головку. – Будь здорова! – Но вдруг что-то острою болью отдалось в сердце юноши: Лева ясно почувствовал, что, быть может, он в последний раз видит прелестное, бледное лицо девочки, ее доверчивые глаза…

И неожиданно, позабыв всякую осторожность, Лева крепко прижал к себе смуглую голову Иринки, покрывая ее горячими поцелуями.

Еще минута – и дверь с шумом захлопнулась за ним. Молодой человек, в последний раз огибая сад Снегурочки, быстрыми нервными шагами спустился к оврагу…

«Эгоист бессовестный, квашня! Не сумел совладать с собою! Только расстроил ребенка! – мысленно ругал теперь себя Субботин, невольно ускоряя шаги и боясь даже оглянуться назад. – Она наверняка, наверняка все поняла!»

Увы, Лева был прав.

В саду Снегурочки, над оврагом, стояла маленькая фигурка в белом передничке и издали делала ему какие-то отчаянные знаки…

– Лева, Лева, вернись!

Но Лева не слышал ее, он был уже внизу, почти у самой речки; на повороте к лесу еще раз мелькнула его темная тужурка, и… и все… Он ушел, навсегда ушел!

Иринка беспомощно глядела перед собою. Что с нею? Где она?

Девочка ничего не понимала, вокруг все было чужое. Даже сад ее, любимый сад Снегурочки, куда-то исчез. Где же полевые цветы, ромашка, высокий тмин?..

Среди скошенного, пожелтелого поля одиноко стояли обнаженные белые березки, а под ними такая же одинокая, почерневшая и размытая дождем ее дерновая скамейка… Иринка хотела подойти к ней, но скамейка прямо на глазах становилась почему-то совсем маленькою и уходила все дальше от нее…

– Ай, ай, ай, барышня, так нельзя, так нельзя! – раздался с балкона возмущенный голос седого доктора. – В первый раз, без пальто и в такую погоду! Так нельзя!..

Доктор поспешил к своей маленькой пациентке. Он спешил не зря: спустя минуту Иринка потеряла сознание и бессильно опустилась на руки своего старого друга…

– Ничего, ничего, – бормотал доктор, успокаивая девочку, – все будет хорошо, только надо окрепнуть… все будет хорошо…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю