Текст книги "Тетради Шерлока Холмса (сборник)"

Автор книги: Джун Томсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Дело о трехрукой вдове

Лишь в январе Холмс нашел время, чтобы рассказать мне о трехрукой вдове. Возникло несколько новых расследований, настоятельно требовавших его внимания, в том числе безотлагательное поручение епископа Сандерлендского, который просил выяснить, кто присылает в епископский дворец совершенно неподобающие товары, требуя уплаты наличными при получении. Только после того, как это щекотливое дело было успешно раскрыто, Холмс наконец вернулся к тому случаю, подробности которого, признаюсь, мне давно хотелось услышать.

Трехрукая вдова! Не шутит ли Холмс?

Помню, день выдался морозный и необычайно тихий, так как выпавший за ночь снег приглушал редкие звуки, доносившиеся через наше окно с пустынной улицы. Казалось, весь мир оделся в белое. Лишь фонари и голые деревья чернели на фоне свинцового неба.

Впрочем, у нас в гостиной было тепло и светло. Горели газовые лампы, в очаге уютно потрескивал огонь, отражаясь в вазе с апельсинами, стоявшей на столе.

Мы с Холмсом молча сидели у камелька, будто снег и нас лишил дара речи. Внезапно мой друг очнулся от грез и, вытащив изо рта трубку, заметил:

– Скажите-ка, Уотсон, я когда-нибудь рассказывал о том деле?

– О каком деле? – спросил я.

– О деле трехрукой вдовы.

– Нет, пока еще нет.

– Вот как! Я и сам позабыл о нем, пока недавний случай с епископом и капелланом не напомнил мне о том давнем расследовании, которое также касалось церковных служителей, на сей раз – приходских священников. Не хотите ли послушать, дружище?

– Очень хочу, – обрадовался я.

– Что ж, – улыбнулся Холмс, – тогда я начинаю.

Это случилось, когда я еще жил на Монтегю-стрит и лишь недавно стал зарабатывать на жизнь как сыщик-консультант. Впрочем, уже тогда я начал приобретать известность, и круг моих клиентов постоянно расширялся. Среди них выделялись два духовных лица: преподобный Сэмюэл Уиттлмор, приходский священник церкви Св. Матфея на Фаунтин-сквер в Челси, и его помощник Джеймс Форогуд.

В октябре я получил по почте письмо от преподобного Уиттлмора, который просил меня о встрече в среду, в половине четвертого, однако о причине своего визита ничего не сообщил, как не сообщил и о том, что придет в сопровождении своего помощника. К моему удивлению, в назначенный день у меня в гостиной на Монтегю-стрит появились сразу два священника.

Старший из них, преподобный Уиттлмор, был высокий сутулый пожилой мужчина с длинным носом и клочками седых волос на лысеющей голове. На лице его застыло недовольное выражение, причиной чему отчасти был я, отчасти же, видимо, его спутник, Джеймс Форогуд, – возможно, просто потому, что он был молод, хорош собой и жизнерадостен, хотя во время нашей встречи выглядел подавленным.

Вскоре я понял, отчего он хмурится.

Преподобный Уиттлмор с самого начала взял властный тон. Окинув меня подозрительным взглядом, он заявил:

– Вероятно, мистер Шерлок Холмс – это вы? Что-то вы слишком молоды для специалиста в любой сфере, тем более в уголовной.

Я заверил его, что обладаю всеми необходимыми знаниями, заметив, что даже полицейские из Скотленд-Ярда при случае советуются со мной, после чего он сдался и недоверчиво изрек:

– Что ж, молодой человек, посмотрим, как вы справитесь с моим делом.

Как вы догадываетесь, эта небольшая пикировка с самого начала настроила меня против моего облеченного духовным саном клиента. Я уже хотел предложить ему поискать более опытного консультанта, но тут он, попутно смерив презрительным взглядом своего помощника, надменно процедил в мою сторону:

– Дело, с которым я к вам явился, мистер Холмс, весьма возмутительного свойства. Оно касается одной моей прихожанки, пожилой дамы с безупречной репутацией и высоким общественным положением, имени которой я называть не стану. В прошлое воскресенье у нее украли ридикюль со значительной суммой денег. Случилось это во время посещения ею утренней молитвы в моей церкви.

По тону его голоса было ясно, что он ждет от меня негодующей реплики в ответ, однако я лишь осуждающе промычал, не в силах выдавить из себя даже что-нибудь вроде «Какое безобразие!». Не выношу, когда за меня решают, какие чувства мне следует испытывать, особенно если это оказывается бездушный, лишенный чувства юмора тип вроде Уиттлмора. Кроме того, я подозревал, что вышеупомянутая дама скорее всего была богата и щедро жертвовала на храм Св. Матфея, а возможно и на жалованье самого Уиттлмора, чем и объяснялось его недовольство. Поэтому я уклончиво ответил:

– Понятно. Когда именно произошла кража? Во время службы?

– Нет, после нее, – резко ответил он, словно мне следовало это знать. – По окончании заутрени я, как обычно, вышел на крыльцо церкви, чтобы пожать руки уходившим прихожанам, благодаря их за посещение. С моей стороны это любезность, которую весьма ценят. Мистер Форогуд стоит рядом и делает то же самое.

Последняя фраза прозвучала пренебрежительно, словно присутствие младшего священника являлось малозначительным фактом.

– Следует пояснить, – продолжал преподобный Уиттлмор, – что мои службы очень популярны у прихожан и всегда привлекают много людей, так что в тот момент крыльцо было запружено народом. О том, что случилось нечто неподобающее, я узнал, лишь когда рядом никого не осталось. Дама, о которой идет речь, вернулась к крыльцу и была очень расстроена. Выяснилось, что в похищенном кошельке было три гинеи, – тут он умолк, чтобы дать мне время уяснить, сколько именно денег было украдено, а затем с нажимом повторил: – Из ридикюля пропали три гинеи!

Я понял, что нужно что-то ответить, и произнес:

– Довольно крупная сумма.

– Совершенно верно! – подтвердил он. – Очевидно, их похитили, когда она выходила из церкви. На крыльце было настоящее столпотворение, люди ждали своей очереди, чтобы обменяться со мной рукопожатием, и в давке кто-то достал нож или ножницы, разрезал ридикюль, который висел у нее на запястье, просунул руку в отверстие и вытащил кошелек. Сам кошелек также представлял собой значительную ценность. Он был из шитого атласа; в универсальных магазинах Вест-Энда за такие просят не меньше гинеи.

Я заметил, что он вновь делает акцент на деньгах.

– Кто-нибудь видел, как это произошло? – спросил я.

Преподобный Уиттлмор медленно обернулся к своему помощнику, тихо сидевшему рядом. Молодому человеку явно было не по себе. На его миловидном лице обозначилось выражение крайней обеспокоенности.

– Ну? – строго промолвил преподобный Уиттлмор.

– Боюсь, именно я стоял ближе всего к леди… – начал было Форогуд, но осекся и виновато замолчал, потому что преподобный Уиттлмор грозно кашлянул, как бы веля помощнику воздержаться от упоминания имен.

– Простите, – заикаясь, проговорил младший священник, – я хотел сказать: к леди, о которой идет речь…

Я решил, что пора вмешаться, – отчасти потому, что хотел помочь молодому человеку, но, признаться, главным образом затем, чтобы ускорить выяснение всех обстоятельств дела.

– Поскольку вы явно беспокоитесь о соблюдении анонимности в отношении этой дамы, давайте будем называть ее леди Ди? – предложил я и, к своей радости, заметил, что Форогуду это пришлось по душе. Даже преподобный Уиттлмор склонил голову в знак согласия, и я почувствовал, что одержал пусть маленькую, но победу.

– Прошу вас, продолжайте, – обратился я к младшему священнику. – Вы говорили, что в момент, когда, очевидно, произошла кража, стояли около леди Ди. Заметили вы поблизости кого-нибудь подозрительного, вероятнее всего – женщину?

– Вы, кажется, твердо убеждены в том, что это была женщина, молодой человек, – недоверчиво вставил Уиттлмор.

– Вы правы! – резко ответил я, ибо к этому времени его высокомерие не на шутку меня разозлило. – Я кое-что знаю о карманниках, причем обоих полов. В таких обстоятельствах вор-мужчина вряд ли наметит себе в жертвы женщину и рискнет протянуть руку к ее карману (в данном случае к ридикюлю), потому что дама скорее всего инстинктивно отпрянет и этим привлечет к нему внимание окружающих. Искусство карманника состоит в том, чтобы оставаться вне подозрений. Вот почему я предположил, что это была именно воровка.

Я с радостью заметил, что после моих слов Уиттлмор откинулся на спинку кресла, давая понять, что этот раунд в схватке интеллектов остался за мной, что чрезвычайно взволновало меня. Тогда я был довольно молод и порой любил поставить на место зарвавшегося оппонента, особенно такого, как этот высокомерный священнослужитель.

– Да, там была одна дама, – неуверенно заговорил Форогуд. – Но я никогда не поверю, чтобы она…

– Почему? – спросил Уиттлмор.

Однако я больше не мог позволить ему распоряжаться здесь, несмотря на его возраст и сан.

– Пожалуйста, опишите эту женщину как можно подробнее, – сказал я, подчеркнуто обращаясь только к младшему священнику, который, заметив мою решительную властность, кажется, почувствовал облегчение.

– Думаю, ей немногим более двадцати. Ростом примерно пять футов шесть дюймов[40]40
  Приблизительно 167,5 см.


[Закрыть]. Вероятно, она недавно овдовела, так как была с ног до головы в черном, при этом платье, чепец и сумочка у нее в руке явно были новыми. За другую ее руку уцепилась маленькая трехлетняя девочка, тоже одетая в черное, светловолосая и очень хорошенькая, вся в мать.

Мне показалось, что последние слова вырвались у него против воли, потому что он тут же смешался и покраснел. Было заметно, что молодой человек очарован прекрасной вдовой и смущен тем, что выдал свой секрет полузнакомому человеку, а главное – преподобному Уиттлмору, который тут же осуждающе кашлянул.

Наблюдая эту сцену, я пришел к выводу, что несмотря на свои почтенные года и духовное воспитание, Уиттлмор был отнюдь не чужд земных чувств вроде зависти и даже вожделения, хотя он ни за что не признался бы в этом. Первопричиной всего, полагаю, была его неприязнь к своему помощнику. Это открытие застало меня врасплох, ибо я в один момент узнал о человеческой природе больше, чем за все годы, что просиживал над умными книжками.

Это внезапное озарение заставило меня вновь повернуться к преподобному Уиттлмору и как можно учтивее спросить его:

– Я понимаю ваше затруднительное положение, сэр, и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Ваш помощник снабдил меня превосходным описанием особы, которая, видимо, и совершила кражу. Я постараюсь выследить ее.

В отличие от меня, Уиттлмор никакого озарения, очевидно, не испытал, поскольку неожиданно глянул на меня с прежней враждебностью и промолвил:

– Надеюсь, вы будете действовать осмотрительно.

Я ничего не ответил, боясь не сдержать раздражения, просто кивнул в знак согласия, а затем проводил посетителей к выходу.

Лишь когда я вновь уселся в кресло, до моего сознания стало доходить, чт́о произошло. Я сдуру позволил себе дать обещание, но не имел ни малейшего понятия, как его выполнить. Это был второй урок, полученный мною тем утром, Уотсон. Никогда не давайте клиенту надежду относительно исхода расследования, если сами не знаете, как к нему подступиться. Уверенность в себе – это одно, самонадеянность – совсем другое.

Чем больше я размышлял над этим делом, тем призрачнее представлялись его перспективы. Я с самого начала предположил, что воровкой была молодая женщина, столь живо описанная Форогудом. Но что, если я ошибался и кошелек из сумочки пожилой дамы вытащил кто-то другой, ведь все случилось в толпе? Или же похищение произошло еще в церкви?

Напрасно я держался с преподобным Уиттлмором так заносчиво. А вдруг он что-нибудь знал о молодой даме с ребенком? Возможно, она его верная прихожанка и ему известны ее имя и адрес.

Итак, мне не оставалось ничего другого, как разыскать преподобного Уиттлмора и пойти к нему на поклон. Так я получил еще один болезненный урок в то утро, Уотсон. Изо всех сил старайтесь не враждовать с потенциальными свидетелями.

По счастью, у меня сохранилась визитная карточка Уиттлмора, на которой значился его адрес. На следующее утро, наняв кэб, я отправился на Фаунтин-стрит, в церковь Св. Матфея, надеясь, что священник окажется дома и согласится меня принять.

Церковь – элегантное здание, построенное в восемнадцатом столетии, – располагалась на одной из тихих улочек Челси. Дом священника, впрочем, выглядел не столь привлекательно. Это белое оштукатуренное строение окнами выходило на церковное кладбище, окруженное высокой черной решеткой, сразу напомнившей мне о преподобном Уиттлморе, ибо у нее тоже был суровый неприступный вид. Пока я поднимался по ступеням парадного входа и звонил в колокольчик, меня охватили дурные предчувствия.

Дверь открыла пожилая, одетая в траур женщина – видимо, экономка Уиттлмора. Я ожидал встретить здесь холодный прием и был удивлен и обрадован, когда она с улыбкой взяла у меня визитную карточку и пригласила в прихожую. Оттуда меня через несколько мгновений препроводили в кабинет хозяина.

Это помещение в георгианском стиле, с изящными пропорциями, изысканным лепным карнизом и высоким окном с подъемной рамой, при желании вполне можно было превратить в уютное гнездышко. К сожалению, оно было заставлено тяжелой, уродливой мебелью из темного дуба, а из окна открывался вид на церковный двор с однообразными рядами могильных плит, унылую монотонность которых нарушала одинокая фигура мраморного ангела на одном из надгробий.

Преподобный Уиттлмор уже дожидался меня, стоя на коврике перед камином. Руки его были сложены на груди, на лице читалось явное недовольство.

– В чем дело? – спросил он, не давая себе труда обратиться ко мне по имени.

Я ощущал себя учеником, который вызван к директору школы за какую-то немыслимую провинность: то ли посмел насвистывать в коридоре, то ли зашел в часовню, не вынув рук из карманов.

Стараясь держаться как можно более учтиво, я проговорил:

– Я долго обдумывал тот любопытный случай, о котором вы рассказали мне вчера и, по тщательном размышлении, пришел к некоторым заключениям.

– В самом деле? – ответил он, поднимая брови.

Это был не слишком вдохновляющий ответ, но мне показалось, будто суровые черты священника смягчились, а жесткий, осуждающий взгляд слегка потеплел.

– На первом этапе расследования я, разумеется, ничего не могу утверждать с уверенностью, – продолжал я, – однако подозреваю, что предполагаемая похитительница – та дама в черном – опытная карманная воровка, которая не зря остановила выбор именно на вашей церкви. Впрочем, некоторые пункты этой гипотезы еще нужно прояснить. Буду вам очень признателен, если вы любезно согласитесь ответить на несколько дополнительных вопросов.

– О каких пунктах вы говорите? – спросил он, окинув меня если не благосклонным, то, во всяком случае, куда более снисходительным взглядом, чем прежде.

Я поспешил объяснить:

– Быть может, эта женщина ранее уже бывала в вашей церкви?

Он серьезно обдумал мой вопрос и как будто собирался ответить отрицательно, но тут я, боясь упустить инициативу, добавил:

– Она могла быть по-другому одета или сидела за колонной, где ее было трудно заметить.

– Да, полагаю, такое возможно, – нехотя вымолвил он. – Но ребенок…

– Быть может, прежде она не брала его с собой.

– О! – воскликнул он, словно сам не подумал об этом. – Что ж, думаю, это вполне вероятно. Я бы не вспомнил, но теперь, когда вы упомянули об этом… Приходила одна женщина, судя по всему молодая, но скрывавшаяся под вуалью, хотя и не вдовьей. Она села на одну из задних скамей, а перед тем, как из церкви стали выходить прихожане, быстро ускользнула. Я совершенно точно не обменивался с нею рукопожатием, и мой помощник тоже. Его как раз задержали у выхода.

– Вот как? Кто задержал? – спросил я, вдруг почуяв, что все оказывается не так просто, как представлялось мне поначалу.

– Какой-то мужчина. Он не из числа моих прихожан, я вообще никогда его раньше не видел. Средних лет, коренастый, в очках, волосы и усы с проседью. Я заметил его потому, что он несколько мгновений занимал мистера Форогуда каким-то разговором, но о чем шла речь, я не знаю. Помню, я тогда очень рассердился: они мешали людям выходить на улицу. Потом я сказал Форогуду: «Никогда ни с кем не болтайте. Просто подайте руку и пожелайте доброго утра или вечера. Мы же не общество взаимопомощи». В прошлое воскресенье мне показалось, что я снова его увидел. На задней скамье сидел какой-то человек, похожий на того, что приставал к Форогуду, но, приглядевшись, я понял, что ошибся.

– Вот как? Можно спросить, чем он отличался от того, первого?

– Этот был много моложе, темноволос и гладко выбрит. К тому же на лице у него было очень крупное родимое пятно – уверен, я непременно заметил бы его раньше, будь это тот самый человек. У меня неплохая память на лица. Волей-неволей приходится ее тренировать, когда у тебя большой приход.

В его речи послышались раздраженные нотки, словно он заподозрил меня в том, что я сомневаюсь в его словах. Я почувствовал, что ступил на опасную почву, и сменил тему.

– Скажите, в прошлое воскресенье вы проводили какую-то особенную службу?

– Особенную? Еще бы! Ведь это был наш храмовый праздник, день святого Матфея. Вот почему в церкви собралось так много людей.

– А в приходе знали об этом празднике?

– Разумеется! На церковных воротах и у входа в саму церковь вывесили объявления, – отрывисто произнес он, как будто я обвинял его в небрежении к своему пастырскому долгу.

На этом, Уотсон, я решил поставить точку, по крайней мере на время.

– А с младшим священником вы не побеседовали?

– Нет. Я подумал, что покамест сведений у меня достаточно. В случае необходимости я всегда мог вернуться в дом священника, когда доберусь до подоплеки.

– До подоплеки? – озадаченно переспросил я.

– До подоплеки всего дела, разумеется. Вспомните, я ведь тогда был молод и, откровенно говоря, слегка переоценивал свое мастерство сыщика, тогда как в действительности многого не знал, особенно когда дело касалось профессиональных преступников, связанных с уголовным миром. Возьмем, к примеру, мошенничество. Я имел весьма смутные представления о многообразии его видов, о солидной выучке мошенников, о неисчислимом множестве уловок и ухищрений, используемых в этом ремесле. У злоумышленников даже существует особый язык. «Шильник», «фармазонщик» – это лишь несколько слов из их богатого лексикона[41]41
  На воровском арго шильник означает «мошенник, плут», фармазонщик – тот, кто сбывает фальшивые деньги. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть].

То же относится и к карманникам, или «щипачам», как их зовут собратья по ремеслу. Я в своем невежестве представлял, что этим промышляют лишь уличные мальчишки вроде Ловкого Плута[42]42
  Ловкий Плут – персонаж романа Ч. Диккенса «Оливер Твист», член шайки мальчишек, которых их главарь Феджин учит ремеслу карманников. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Постепенно я начал догадываться, что это совсем не так, однако в то время мне было невдомек, сколько еще я должен усвоить (и усвоить быстро), если хочу раскрыть дело об украденном кошельке к вящему удовлетворению преподобного Сэмюэла Уиттлмора. А я этого очень хотел. Признать поражение значило нанести чувствительный удар по своему самолюбию.

Итак, я вернулся к себе на Монтегю-стрит, запер дверь и стал думать, какие действия мне следует предпринять, чтобы расследование увенчалось успехом.

Все факты лежали передо мной как на ладони. У некой леди Ди, или как там ее зовут на самом деле, на крыльце церкви Св. Матфея, под носом у двух священнослужителей, а также множества прихожан, похищен кошелек с тремя гинеями. «Щипачом» явно была молодая привлекательная вдовушка с трехлетним ребенком, которая ловко разрезала ридикюль леди Ди и вытащила кошелек.

Но как она ухитрилась совершить кражу, ведь одной рукой она вела ребенка, на запястье другой у нее висела сумочка? Это представлялось невозможным.

Что до ареста воровки, то о нем и речи не шло. Я понятия не имел, кто она и откуда, хоть мне и были известны некоторые существенные обстоятельства преступления, что впоследствии могло способствовать ее поимке. Например, похищение произошло в публичном месте – церкви – и при большом скоплении народа. Возможно, карманница намеренно выбрала именно это место и время? Тут я вспомнил, что преподобный Уиттлмор говорил, что в тот день проводилась особая служба, о которой прихожан оповещали заблаговременно.

Вдобавок ко всему там был некий коренастый мужчина, дважды замеченный среди прихожан. Маскировка – усы, очки, большое родимое пятно на лице – наводила на мысль о театральных переодеваниях, которые сами по себе очень интересовали меня. Как молодой сыщик-консультант, я все больше и больше осознавал важность париков, грима и прочих принадлежностей, с помощью которых актеры меняют внешность.

Должен признать, Уотсон, что, все хорошенько обдумав, я остался чрезвычайно доволен результатами своего анализа. Теперь я понял, что за способ использовала воровка, вернее воры, и это понимание, в свою очередь, подсказало мне блестящий план их поимки.

Я отправился в Скотленд-Ярд и изложил свой план инспектору Лестрейду, который был у меня в долгу: проживая на Монтегю-стрит, я помог ему в нескольких расследованиях, первым из которых было дело о подлоге[43]43
  В повести «Этюд в багровых тонах» доктор Джон Х. Уотсон перечисляет «множество знакомых», которые стали приходить к Шерлоку Холмсу вскоре после того, как оба они поселились в квартире на Бейкер-стрит, 221-б. Среди них был и «щуплый человечек с изжелта-бледной крысьей физиономией и острыми черными глазками», который, как объяснил позднее Холмс, являлся «очень известным сыщиком», просившим помощи в деле о подлоге. Это и был инспектор Лестрейд. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Мы с ним пришли к полюбовному соглашению: я посодействую ему в расследовании одной кражи со взломом, а он, в свою очередь, предоставит в мое распоряжение констебля, некого Герберта Паунда – молодого неглупого полицейского, который впоследствии сумел быстро продвинуться и дослужился до звания инспектора. Между прочим, забегая вперед, скажу, что именно Паунд арестовал известного шантажиста Докинса, который убил Дженни Макбрайд и сбросил ее тело в Темзу. Об этом в свое время писали все газеты.

Однако вернемся к нашим баранам, как говорят французы. Вот в чем состоял мой план. Я нисколько не сомневался, что рано или поздно подозреваемые вновь применят свой метод на практике. Вообще, преступники – самые консервативные люди в мире. Они живут и промышляют в одном и том же районе, используют одни и те же приемы для совершения одних и тех же преступлений. Стоит лишь выявить эти закономерности, и вы сможете выследить злоумышленника, словно хищника в джунглях, побывать там, куда он приходит на водопой, разыскать его логово и места, где он сидит в засаде в ожидании добычи.

Все это было применимо и к моим карманникам, которых я для краткости окрестил Вдовой и ее Кавалером, ибо был уверен, что между ними существовало нечто большее, чем обычное сотрудничество. Они охотились на своих жертв не на улицах, а в многолюдных местах, очевидно предпочитая представителей среднего класса, которые часто носят на себе или при себе ценные предметы – золотые часы, тугие кошельки и бумажники.

Следуя этой гипотезе, я стал просматривать газеты в поисках объявлений о грядущих событиях, которые могли привлечь обеспеченную публику, – ярмарках, благотворительных базарах и концертах. Вы были бы удивлены, Уотсон, узнав, как часто проводятся такие мероприятия, большей частью предназначаемые для сбора средств на филантропические цели. Состоятельные граждане стекаются туда толпами, чтобы потратить на домашнюю выпечку или книжные закладки ручной работы свои кровные, которые затем перечисляют в пользу наших неграмотных соотечественников на Борнео, моряков, потерпевших кораблекрушение, или неимущих шедуэллских швеек.

Понимая, что Вдова и Кавалер всегда найдут, чем поживиться в подобных местах, я догадывался, что они, скорее всего, будут действовать так же, как в церкви Св. Матфея. Иными словами, сначала нанесут предварительный визит, чтобы прощупать почву (скажем, выяснить, где расположены выходы и как обстоит дело с охраной). Затем придут во второй раз – теперь уже для того, чтобы совершить кражу.

Поскольку Паунд имел и другие обязанности, кроме как быть у меня на подхвате, я отправился на разведку в одиночестве. О, до чего ж это было скучное и унылое занятие, дружище! Вы не представляете, на скольких ярмарках я побывал! Обычно их устраивают в церквях и других просторных помещениях; мне приходилось часами слоняться там, делая вид, что меня интересуют выставленные на продажу товары, и время от времени покупая что-нибудь для отвода глаз. Прошло пять дней, а мои блуждания все еще не принесли никаких результатов, если не считать дюжины носовых платков с вышитыми на них инициалами «Ш. Х.» и расписанных вручную шкатулок для запонок и пуговиц.

Я уже был готов отказаться от своей затеи, когда, в последнюю среду месяца, наконец выследил их в одном зале для приемов в Кенсингтоне. Я так ликовал, что чуть было не пустился в пляс, но в последний момент сдержался. Они были там! Кавалер в этот раз был с седыми волосами, в очках и с небольшими усиками. Он выглядел как высокооплачиваемый банковский служащий или зажиточный галантерейщик. Ни один человек в здравом уме не принял бы его за подозрительного типа, тем более за профессионального вора.

Обнаружив Кавалера, я стал разыскивать в толпе разгоряченных посетителей Вдову и вскоре увидел ее: она спокойно изучала лоток с букетиками лаванды, выручка от продажи которых шла в пользу вдов обедневших миссионеров.

Это была миниатюрная молодая женщина, державшаяся очень скромно. Впрочем, я могу понять, что именно привлекло в ней Форогуда. Было в ней что-то очень трогательное, робкое, уязвимое, а вдовья вуаль лишь подчеркивала эти качества – так, без сомнения, и было задумано. С нею была маленькая девочка, примерно трех лет на вид, также одетая в черное, начиная с премиленького чепчика и заканчивая изящными сапожками.

Я стоял поодаль и рассматривал их, пытаясь уразуметь, как ей удалось распороть ридикюль леди Ди и вытащить из него кошелек, ведь обе ее руки, затянутые в черные митенки, были заняты: в левой была сумочка, правой она крепко сжимала маленькую детскую ручку, словно боясь потерять ребенка в толпе, толкавшейся у прилавков.

Вместе они составляли чудесную пару: мать и дочь, недавно потерявшие близкого человека (вне всякого сомнения, мужа и отца), стояли тут, рука об руку, и с пленительным простодушием рассматривали букетики лаванды.

Эта картина на миг покорила и меня. Не может быть, чтобы эта женщина – сама добродетель и честность – оказалась преступницей! И все же здравый смысл возобладал. Кажется, я уже говорил вам, Уотсон, что самая очаровательная женщина, какую я когда-либо видел, была повешена за то, что отравила своих троих детей, чтобы получить деньги по страховому полису[44]44
  Об этом упоминается в повести «Знак четырех». – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть].

Итак, я запретил себе умиляться, вышел на улицу, остановил кэб и отправился в Скотленд-Ярд, к Герберту Паунду. Мы с ним уговорились встретиться в Кенсингтоне на следующий день, надеясь, что Вдова и Кавалер будут придерживаться своего обычного расписания.

Они, однако, вновь появились в зале для приемов лишь через три дня. Я уже потерял всякую надежду и хотел извиниться перед Паундом за то, что посягнул на его служебное время, но тут мы наконец заметили их. Вернее, первым увидел их Паунд, опознав парочку по моему описанию. Подтолкнув меня локтем в бок, он кивком указал в нужном направлении. Да, они вновь были здесь – Вдова и ребенок, как прежде, рука в руке. Однако нынче они уже не глазели на товары. Злоумышленница следовала по пятам за пожилой дамой и сопровождавшей ее молодой женщиной, которые медленно прогуливались вдоль прилавков. Одной рукой дама опиралась на трость, в другой держала старомодный ридикюль, в руках у ее спутницы было несколько маленьких свертков, в которых, несомненно, находились только что сделанные покупки.

Через несколько секунд я увидел и Кавалера: он держался на почтительном расстоянии от обеих дам, внешность его мало изменилась с тех пор, как я видел его в последний раз, только вместо усов он приклеил аккуратно подстриженную козлиную бородку.

Вид у обоих был сосредоточенный, и это убедило меня в том, что они наметили жертву и в скором времени приступят к выполнению своего преступного замысла.

Так и случилось. Мне оставалось лишь восхищаться их мастерством и безукоризненной согласованностью движений. Они решились действовать, только когда оказались в нескольких ярдах от выхода, где была настоящая давка. Мы с Паундом догадались об этом лишь по тому, что Кавалер внезапно ускорил шаг. Он обогнал Вдову и ее жертву и очутился впереди.

Вдова тоже устремилась вперед и быстро поравнялась с пожилой дамой и ее спутницей. Тут она на секунду потеряла равновесие, словно кто-то толкнул ее. А в следующее мгновение Кавалер, которому подельница что-то сунула в руки, ринулся к выходу, торопливо засовывая полученную вещь в карман своего пальто.

Похищение было совершено с такой дерзостью и мастерством, что старушка вначале не заметила пропажи ридикюля. Когда же она наконец обратила на это внимание, то вскрикнула, но слишком тихо и деликатно, чтобы теснившиеся вокруг люди могли ее услышать. К тому времени, когда ее спутница поняла, чт́о случилось, Кавалер уже вышел наружу, а Вдова с девочкой как раз собиралась проскользнуть в распахнувшиеся двери.

Я заранее условился с констеблем Паундом, что во время задержания мы разделимся: он схватит Кавалера, а я займусь Вдовой. Поэтому мы оба бросились выполнять свою задачу. Паунд последовал за мужчиной, я за женщиной. Она уже поняла, что их, выражаясь воровским языком, «засекли», и отчаянно пыталась отделаться от девочки, которая все еще цеплялась за ее руку и мешала скрыться, поскольку не поспевала за ней.

Лишь позже я понял, чт́о произошло затем, поскольку увидеть это своими глазами мне помешало пальто, которое было на Вдове. Воровка неожиданно отцепилась от ребенка и, подхватив юбки, побежала прочь, протискиваясь в толпе, словно большой черный заяц, а девочка осталась стоять одна. К крайнему моему изумлению, она по-прежнему держалась за женскую руку!

Но ведь это невозможно!

Если уж я был в замешательстве, то что говорить о малышке. Она еще несколько мгновений стояла, держа в руке то, что при ближайшем рассмотрении оказалось искусственной рукой в черной митенке и с ремнями, с помощью которых протез прикрепляется к плечу. Как только я увидел эти ремни, мне все наконец стало ясно.

Так вот как она воровала! Каким же глупцом я был, если не додумался до этого раньше!

Перед тем как отправиться на дело, Вдова пристегивала искусственную руку, затем продергивала ее через рукав пальто и подавала ребенку, который хватался за нее. А настоящую руку прятала под пальто, в боку которого имелась специальная прорезь. Вдова просовывала в нее руку и хватала ридикюль жертвы либо срезала его ножом или ножницами.

После совершения кражи к Вдове торопливо приближался Кавалер, и она передавала ему украденный ридикюль, который он ловко прятал в карман. Тем временем Вдова, все еще держа ребенка за руку, покидала место преступления, не вызывая ничьих подозрений.

Арест ей не грозил: едва ли нашлись бы свидетели того, как она воровала. Кража совершалась в считанные секунды, да и у кого достало бы черствости обвинить в столь тяжком преступлении молодую овдовевшую мать, не говоря уж о том, чтобы задержать и обыскать ее?