Текст книги "Тетради Шерлока Холмса (сборник)"

Автор книги: Джун Томсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ее тоже не обойдут вниманием, – заверил его Лестрейд. – К отелю будут направлены две надзирательницы из Брайтонского полицейского подразделения. Ровно в одиннадцать часов они ее арестуют.

– Итак, все, что нам надо, – это дождаться, пока сюда приплывет самая крупная рыба, – удовлетворенно заметил Холмс. – Вне всякого сомнения, она явится с приливом.

Действительно, начинался прилив, а Холмс, несмотря на грядущее столкновение с Питерсом Праведником, казалось, безмерно наслаждался моментом. Он бодро прогуливался по пирсу, вдыхал свежий соленый воздух и наблюдал за происходящим вокруг, не упуская ни малейшей детали, будь то разноцветные платья прохаживавшихся по причалу дам или же находившийся невдалеке пляж с полотняными кабинками для переодевания, купальными машинами[21]21
  Купальная машина – популярное в XVIII и XIX веках приспособление, позволявшее купаться, соблюдая правила приличия: крытая повозка, на которой купальщика завозили в воду, так чтобы он был скрыт от посторонних глаз. – Примеч. пер.


[Закрыть], осликами и козликами, катавшими детей на тележках, фургонами на конной тяге, расставленными вдоль побережья и ожидавшими туристов, желавших осмотреть достопримечательности вроде Чертова Рва[22]22
  Чертов Ров – живописная местность близ Брайтона, и поныне пользующаяся популярностью у отдыхающих. Это глубокая V-образная лощина, простирающаяся от холмов Даунса по направлению к морю и, по преданию, вырытая самим дьяволом. Во времена Шерлока Холмса и доктора Уотсона здесь находилась небольшая ярмарка для привлечения туристов. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Хотя в наше время Брайтон превратился в настоящий курорт, по сетям, разложенным на гальке для просушки, и лоткам, на которых торговали рыбой последнего улова, было заметно, что прежде он был обыкновенной рыболовецкой гаванью.

На море, почти теряясь в ослепительных отблесках солнца на волнах, маячили суда всех размеров и форм – гребные шлюпки и ялики, яхты и прогулочные лодки. Вдали смутно угадывались очертания колесного парохода «Брайтон куин», медленно подвигавшегося к причалу, чтобы на одном из его дебаркадеров высадить своих пассажиров.

Я сам был так поглощен всей этой пестротой и мельтешением, что чуть было не пропустил момент, когда в толпе неожиданно возник Питерс Праведник. Заметил я его, лишь когда Холмс дернул меня за рукав.

Холмс двинулся за ним по пятам, мы с Лестрейдом последовали его примеру, а жертва, не подозревая о нашем присутствии, целеустремленно шагала по причалу, не замечая никого вокруг. Через несколько минут намерения Питерса прояснились. Толпа внезапно расступилась, давая дорогу инвалидной коляске. Очевидно, она направлялась к выходу и потому катила прямо на нас, так что мы без труда могли разглядеть, что в ней сидела пожилая дама, укутанная, несмотря на хорошую погоду, несколькими шалями и накрытая пледом. Коляску везла женщина средних лет, судя по строгому темно-синему пальто и чепцу – профессиональная сиделка и компаньонка.

Мы с Холмсом и Лестрейдом затесались в компанию рыбаков у ограждения и с любопытством наблюдали за тем, как Питерс Праведник взялся за дело.

Надо отдать должное этому человеку, действовал он очень тонко. Вряд ли можно было лучше разыграть ту изумленную радость, с которой он приветствовал старуху, якобы совершенно случайно столкнувшись с нею, и ту заботливость, с какой он приложился губами к ее ручке.

– Еще один заблудившийся цыпленок – так и просится в бульон, – прошептал мне на ухо Холмс.

Питерс же закончил свои льстивые излияния, с мнимой неохотой откланялся, еще раз поцеловал старухе руку и проводил ее взглядом, почти вытянувшись по стойке «смирно». Только когда она исчезла из виду, он развернулся и энергично направился к дальнему концу причала.

– Итак, начнем, господа? – спросил Холмс.

Мы с Лестрейдом кивнули и последовали за Питерсом Праведником, постепенно сокращая расстояние между нами, так что в конце концов почти настигли его. Он уже не мог не замечать нашего присутствия, а также присутствия тех мнимых рыбаков, которые, уяснив, что дело близится к развязке, побросали свои удочки и присоединились к нам.

Трудно сказать, Лестрейд ли наставлял своих людей в тонкостях задержания, сами ли они, словно охотничьи псы, нутром чуяли, что делать. Но мало-помалу Питерс оказался приперт к ограждению причала у деревянных ступеней, спускавшихся к маленькому дебаркадеру.

Тут только он понял, что очутился в ловушке. Это стало очевидным по выражению его лица, когда он оглянулся. Угодливая улыбка, все еще игравшая на его губах с тех пор, как он распрощался с пожилой дамой, тут же растаяла, уступив место испуганному взгляду. Все его лицо словно бы сжалось, а обвислая кожа многочисленных подбородков затряслась от ужаса.

Он мог бы спрыгнуть с причала или попытаться сбежать по ступеням вниз, но вода поднялась уже настолько, что спуск почти скрылся под ее поверхностью. Возможно, именно прилив, коварно и тихо подкравшийся к причалу, заставил Питерса на миг заколебаться.

Тут Лестрейд, совершенно безошибочно (что удивительно для человека, которого Холмс однажды пренебрежительно уличил в недостатке воображения[23]23
  В рассказе «Подрядчик из Норвуда» Шерлок Холмс говорит инспектору Лестрейду: «Среди ваших замечательных качеств нет одного – воображения». – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]) выбрав момент, решился действовать. Он дал два пронзительных торопливых свистка, и все вокруг пришло в движение. Несколько рыбаков бросились вперед, будто подстегнутые звуком свистка; один из них, высоченный молодой верзила, бросился на Питерса Праведника и, подставив ему подножку, повалил наземь. Такой изумительной сноровки я не видал со студенческих времен, когда играл за Блэкхитскую команду регбистов[24]24
  Когда доктор Уотсон проходил практику в больнице Св. Варфоломея, он играл за Блэкхитскую команду регбистов, считающуюся старейшей в мире, но в каком качестве – неизвестно. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. В следующий миг молодой полисмен в штатском с помощью двух своих товарищей быстро скрутил Питерсу руки за спиной и защелкнул на его запястьях наручники. Под стихийные аплодисменты небольшой толпы зевак, которые до последней минуты не понимали, кто тут герои, а кто преступники, Питерса поставили на ноги и потащили к выходу.

Впереди этой процессии, высоко задрав голову и выпятив грудь, гордо шествовал Лестрейд. Даже Холмс находился под таким впечатлением от операции, что заявил:

– Отличная работа, инспектор!

А уж он-то был скуп на похвалу.

Мы шагали позади. Холмс на секунду остановился, поднял с причального настила какой-то небольшой предмет и положил его в карман. Он показал, что это такое, лишь в полицейском участке, где мы узнали, что задержан не только Питерс Праведник; особа, выдававшая себя за его сестру, также была арестована в отеле «Регаль». Парочку рассадили по камерам, находившимся в нижнем этаже, и предъявили обоим обвинение в похищении и покушении на убийство леди Фрэнсис Карфэкс.

Когда с формальностями было покончено, Лестрейд отвел нас в сторонку, чтобы поблагодарить Холмса за ту роль, что он сыграл в поимке преступников.

– Это самые отъявленные мерзавцы, что мне когда-либо попадались, мистер Холмс, – заявил инспектор. – Даже жаль, что мы не можем их повесить, чтобы окончательно с ними покончить. Но во всяком случае мы будем уверены, что вашими хлопотами, джентльмены, они надолго отправятся за решетку. Вы теперь в Лондон, полагаю?

– У меня осталось еще одно небольшое дело, – ответил Холмс, – и маленький подарок для вас, инспектор.

– Подарок? – землистое лицо Лестрейда просияло от радостного предвкушения.

– Так, пустячок, дорогой инспектор, но я подумал, он вас позабавит, – с улыбкой сказал Холмс, вытаскивая из кармана и протягивая на ладони тот предмет, что он подобрал на причале.

Лестрейд наклонился, чтобы разглядеть его, и резко отпрянул. На лице его отразились недоумение и отвращение.

– Что это, ради всего святого, мистер Холмс? Вроде как ухо!

– Да, вы не ошиблись. Ухо, – подтвердил Холмс. – Если точнее, это накладное ухо, под которым Питерс Праведник прятал свое собственное, прокушенное в пьяной драке в Австралии. Чтобы скрыть опасную примету, по которой его легко могли опознать, Питерс пользовался этой восковой накладкой.

Лестрейд нервно хохотнул: предмет, лежавший у Холмса на ладони, все еще вызывал у него брезгливую оторопь.

– Очень похоже на настоящее, – выдавил он наконец, не зная, что сказать.

– Сдается мне, это работа мастера, – ответил Холмс, – возможно, мсье Оскара Менье из Гренобля, того самого, который, если вы помните, изготовил мою восковую фигуру, выставленную в окне на Бейкер-стрит для того, чтобы заманить полковника Морана[25]25
  Восковая фигура Шерлока Холмса, выполненная французским скульптором, была выставлена в окне гостиной, чтобы заставить сообщников Мориарти думать, будто он дома. Миссис Хадсон было велено время от времени менять положение фигуры, чтобы она производила впечатление живого человека. – Доктор Джон Ф. Уотсон. (См. рассказ «Пустой дом». – Примеч. ред.)


[Закрыть]. А теперь простите нас, инспектор. Как я уже сказал, перед тем как вернуться в Лондон, нам с доктором Уотсоном надо завершить еще одно дело.

– Какое дело, Холмс? – спросил я, когда мы вышли из полицейского участка.

– Навестить мисс Пилкингтон и миссис Хакстебл, – кратко пояснил Холмс, останавливая кэб. – Хочу поведать им о случившемся и удостовериться, что с ними все в порядке.

Временами я осуждал Холмса за недостаток сердечности и участливости, но иногда, вот как теперь, он проявлял сострадательную сторону своей натуры, и тогда в целом мире не существовало человека более достойного, чем он.

Мы вернулись в отель, наскоро собрали свои вещи и отправились на поиски мисс Пилкингтон. Она в одиночестве сидела в дамском салоне. После расспросов обнаружилось, что миссис Хакстебл отдыхает, приходя в себя после потрясения, вызванного арестом мисс Уилберфорс и выяснением истинных намерений этой особы и ее так называемого брата.

– Какое счастье, что я вам написала, мистер Холмс, – сказала мисс Пилкингтон. – Боюсь даже представить, что могло произойти с миссис Хакстебл в той харрогейтской клинике.

– Вы правы, – серьезно ответил Холмс. – Но в данный момент меня скорее тревожит ваше будущее, мисс Пилкингтон. Вы останетесь у миссис Хакстебл?

– Не думаю, мистер Холмс. Я пришла к заключению, что дети и пожилые вдовы – не самая лучшая компания. Когда я служила гувернанткой в Париже, то подружилась с одной женщиной, которая содержит частную школу, где обучают английскому языку французских коммерсантов. Она предлагала мне место, но я тогда уже поступила к миссис Хакстебл и была вынуждена отказаться. Впрочем, ее предложение еще в силе, и я решила принять его. Утром я уже написала ей. Как только получу ответ – сразу же сообщу об этом миссис Хакстебл.

– Весьма мудрое решение, – заметил Холмс, поднимаясь и протягивая ей руку. – Желаю вам всего наилучшего.

В ответ она выразила свою признательность за то, что Холмс сумел предотвратить надвигавшуюся трагедию.

Оставалось выяснить последнее.

– А что же с миссис Хакстебл, Холмс? – спросил я, обеспокоенный тем, что эта дама осталась без присмотра.

– А, наш заблудившийся цыпленок! – улыбнулся в ответ Холмс. – Думаю, здесь мы ничем не сможем ей помочь, но надеюсь, что она усвоила этот урок и впредь не будет пускать в свой курятник лис, а вместо этого хорошенько запрет дверь.

Дело об одноглазом полковнике

В 1880 году после моего возвращения из Афганистана, где я служил военным врачом, меня комиссовали из армии, назначив пенсию по ранению, полученному в битве при Майванде[26]26
  После того как в июле 1880 года доктор Уотсон был ранен в битве при Майванде, его отправили в Англию, в Королевский госпиталь Виктории, а позже комиссовали, назначив пенсию в размере 11 шиллингов 6 пенсов в день. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Не зная, что предпринять и куда ехать, я решил остаться в Лондоне, где уже жил когда-то[27]27
  Перед поступлением в армию и отправкой в Индию доктор Уотсон изучал медицину в лондонской больнице Св. Варфоломея. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Примерно год спустя я подыскал себе жилье – квартиру на Бейкер-стрит, 221-б, которую снимал вместе с Шерлоком Холмсом. Впрочем, до того, как наши отношения из простого знакомства двух квартиросъемщиков переросли в настоящую дружбу, я чувствовал какую-то неприкаянность. Холмс часто отсутствовал, вечно занятый разнообразными делами, о которых я в то время понятия не имел, а я метался между поиском развлечений и попытками решить, чем мне заниматься дальше.

Как-то во время бесцельных блужданий по городу я набрел на клуб «Кандагар», располагавшийся на Саттон-роу, поблизости от Оксфорд-стрит. Это было скромное и даже довольно захудалое заведение, предназначавшееся специально для младших офицеров Индийской армии, таких как я[28]28
  Доктор Уотсон никогда не состоял в британской Индийской армии, он был офицером английского Беркширского полка, служившего в Индии. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть], мелких гражданских чиновников и неприметных путешественников, большей частью холостяков, которые коротали время в странствиях по экзотическим областям Британской империи.

В отличие от шикарных клубов Пэлл-Мэлл, например Клуба армии и флота или Клуба путешественников, обслуживавших верхние эшелоны этих столь разных сообществ, «Кандагар» собирал умеренные взносы и предлагал своим членам простую и непритязательную пищу – жаркое и рисовый пудинг, какие вам подадут в любом английском доме или школе. То же готовила и наша домовладелица миссис Хадсон. Впрочем, ценителям настоящей индийской кухни в «Кандагаре» подавали отличное карри, до того острое, что слезу вышибало.

Именно здесь я познакомился и подружился с Сэрстоном. Он тоже был отставной офицер, но в Афганистане занимался по преимуществу гражданским делом – служил помощником главного счетовода в Управлении общественных сооружений. За исключением нескольких поездок с инспекциями он все время находился в Калькутте, при центральной конторе управления. Мы, военные, пренебрежительно называли таких «тыловиками», хотя в отличие от большинства из нас Сэрстон знал хинди – это было обязательное требование Военно-гражданской экзаменационной комиссии. К тому же он полюбил страну, в которой оказался, и активно интересовался ее историей и культурой. Холостяк сорока одного года от роду, для немногих близких друзей он был приятным, общительным человеком, но, подозреваю, временами, как и я, ощущал себя довольно одиноким. Вскоре мы с ним обнаружили, что у нас много общих интересов, в частности бильярд, которым я увлекся еще в больнице Св. Варфоломея. Хотя на первом месте у меня всегда стояло регби, из-за ранения в ногу я больше не мог заниматься активными видами спорта, а бильярд требовал минимального физического напряжения. Поэтому я согласился на предложение Сэрстона стать его партнером. Между прочим, играл я весьма неплохо, поскольку много упражнялся – сначала в армии, потом в госпиталях Пешавара и Нетли, где лечился после ранения[29]29
  Существует некоторая путаница относительно того, куда именно был ранен доктор Уотсон. В повести «Этюд в багровых тонах» он утверждает, что ружейная пуля попала ему в левое плечо, раздробила кость и задела подключичную артерию. Кроме того, он получил тяжелое ранение в ногу. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. С этого времени мы с Сэрстоном раз в две недели вместе завтракали в «Кандагаре», а затем играли в бильярд.

Во время одной из этих встреч Сэрстон представил меня новому члену клуба – полковнику Годфри Кэрразерсу.

В тот день я приехал в клуб немного раньше обычного и ожидал Сэрстона в баре. Он явился в сопровождении высокого осанистого мужчины лет пятидесяти, с рыжеватыми волосами, небольшими аккуратными усиками и повязкой на правом глазу. Судя по его выправке и по повязке, это был бывший военный, получивший ранение на службе.

Сэрстон познакомил нас, и Кэрразерс протянул мне свою твердую, мужественную ладонь. Я заметил, что он окинул меня внимательным, настороженным взглядом.

– Сэрстон говорил, вы служили в Афганистане, – сказал он. – Я тоже. Во всяком случае, мой полк был в составе корпуса, которым командовал генерал-майор Робертс, или Бобс, как его называли. Это он снимал осаду с Кандагара[30]30
  Кандагар – гарнизонный город в Афганистане, оккупированный британскими войсками. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть].

– Вот как! – оживился я. – Я и мои армейские товарищи многим обязаны вам! Если бы не ваши войска, мы были бы разгромлены и разделили участь наших собратьев под Майвандом.

– Вы, разумеется, говорите о газиях[31]31
  Газии (гази) – особенно свирепые исламские воины, прослывшие отчаянными храбрецами. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть] с их не слишком приятной привычкой расчленять тела всех оставшихся на поле боя, живых и мертвых.

– Вот именно. Причем среди них были не только мужчины, но и женщины, отличавшиеся не меньшим усердием.

– Жуткое дело, – скривился Кэрразерс.

По его голосу и поведению я понял, что он предпочел бы не обсуждать это, и из уважения к нему не стал настаивать. Я и сам до сих пор с трудом нахожу слова, чтобы описать ужасы этой битвы, которые мне довелось наблюдать собственными глазами. Он тоже, должно быть, немало перенес во время того трехсотдвадцатимильного горного марш-броска из Кабула к лагерю Аюб-хана. Там Кэрразерс и его товарищи, обратив мятежников в бегство, сняли осаду с Кандагара.

Однако у меня осталось немало вопросов к нему. Когда он был ранен? Быть может, во время снятия осады? Ведь в сражении пострадало свыше ста девяноста наших людей. А вдруг его, как и меня, переправили в главный госпиталь в Пешаваре? Если да, то интересно было бы узнать, не помнит ли он лейтенанта Уилкса и капитана Гудфеллоу, с которыми я сдружился в госпитале. Или ту громадную бабищу – старшую медсестру, почему-то прозванную Душечкой? Да, умела она нагнать на пациентов страху. Уилкс даже сочинил про нее довольно пикантные куплеты на мотив песенки «Ты знаешь Джона Пила?..»

Однако я выкинул свои вопросы из головы, а вместо этого произнес:

– Позвольте угостить вас с Сэрстоном выпивкой. Что предпочитаете?

Заказывая у стойки бара спиртное, я оглянулся и, увидев, как Сэрстон с Кэрразерсом о чем-то шепчутся, будто старинные друзья, знакомые много лет, ощутил странное и неожиданное чувство. Даже теперь мне трудно его описать. Это была не совсем ревность, хотя, признаюсь, меня слегка задело, что новичок Кэрразерс, кажется, на короткой ноге с моим другом Сэрстоном. К этому примешивалась и профессиональная неприязнь, потому что Кэрразерс был участником героического марш-броска, освободившего наши войска, в то время как меня пуля сразила во время куда более прозаического занятия – ухода за ранеными[32]32
  Доктор Джон Уотсон участвовал в битве при Майванде (1880) – одном из сражений Второй англо-афганской войны, во время которой он служил военным хирургом. После того как афганцы нанесли поражение британской армии, он собственными глазами видел, как они расчленяли тела живых и мертвых воинов, оставшихся на поле битвы. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Стыдно сказать, но мучило меня и то, что он был полковником, а я – простым лейтенантом. Но к этой вполне понятной враждебности примешивалось какое-то смутное беспокойство, которого я объяснить не сумел, а потому приписал его ревности и постарался о нем забыть.

Возвратившись к своим спутникам, я приложил большие усилия, чтобы ничем не выдать эти недостойные мысли, и нацепил на лицо приветливую улыбку.

Слава богу, полковник не остался с нами завтракать, хотя Сэрстон явно надеялся на это. Кэрразерс торопливо извинился, якобы вспомнив, что у него назначена встреча со старым армейским другом, пожал нам руки и откланялся, к явной досаде Сэрстона. Я же был чрезвычайно рад, что мне не придется обмениваться с ним воспоминаниями об афганской кампании.

Впрочем, окончательно отделаться от полковника Кэрразерса мне не удалось: едва мы принялись за завтрак, его имя снова возникло в разговоре, будто призрак Банко на пиру[33]33
  В третьем акте шекспировского «Макбета» главный герой убивает Банко (чьи потомки, по предсказанию, будут править Шотландией), чтобы самому захватить трон. Призрак Банко является на пир в честь восшествия Макбета на престол. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть].

– Интересный человек, вы не находите? – заметил Сэрстон.

Я понял, кого он имеет в виду, но, тщетно пытаясь увести разговор в сторону, в притворном неведении спросил:

– О ком это вы?

– О ком? О Кэрразерсе, конечно!

Я не успел ничего ответить, так как Сэрстон с воодушевлением продолжал:

– Я подумал, он придется вам по нраву. Как только я с ним познакомился, то сразу сказал себе: «Дружище Уотсон будет рад свести знакомство с этим человеком». У вас ведь так много общего: Индийская армия, Афганистан, оба были ранены…

– Действительно, совпадений много, – согласился я. – Он играет на бильярде?

– Вряд ли. У него же нет глаза, – резковато заметил Сэрстон, давая понять, что я задал явно нелепый вопрос. Моя антипатия к бедняге от этого только усилилась.

Перекусив, мы отправились играть на бильярде, но к тому времени настроение у меня совсем испортилось. Я никак не мог сосредоточиться, и Сэрстону без труда удалось обыграть меня. Мое чувство собственного достоинства в очередной раз было задето, а неприязнь к Кэрразерсу возросла еще больше, хотя я внутренне корил себя за пристрастность.

Домой на Бейкер-стрит я вернулся не в лучшем расположении духа. Холмс, со свойственной ему проницательностью, не преминул заметить это, как только я вошел в комнату.

– Что привело вас в такое уныние? – спросил он.

– Ничего, – отрезал я.

– Неужели, приятель! Я уже достаточно долго живу с вами бок о бок, и научился улавливать ваши настроения, как свои собственные. Хотя женщины и заявляют о своей монополии на интуицию, мы, мужчины, иногда бываем не менее прозорливы, а в некоторые случаях – даже более. Это Сэрстон так повлиял на вас?

Я не собирался ничего ему рассказывать и все же против воли заговорил:

– Нет. Это новый член клуба по имени Кэрразерс. Полковник Годфри Кэрразерс.

– Ну и?.. – не отставал Холмс, вопросительно поднимая бровь.

– Что-то меня беспокоит, Холмс! – не выдержал я. – Не пойму, отчего я сразу ощутил неприязнь к этому человеку.

– Может, оттого, что он полковник? – мягко предположил Холмс.

– А я всего лишь лейтенант? Не думаю, Холмс. По крайней мере, надеюсь, что не поэтому. Все, что я могу предложить в качестве объяснения, – с ним что-то не так.

– Что-то не сходится?

– Да, и это меня тревожит. Я не знаю. Просто чувствую…

Я смолк, не зная, как выразить свои ощущения.

– Ага, снова интуиция! – воскликнул Холмс. – Однако за всеми этими интуитивными прозрениями может стоять вполне рациональное толкование. Во всяком случае, я так считаю. Итак, давайте препарируем ваши ощущения, как препарируют труп, выясняя причину заболевания. Может быть, что-то в его поведении показалось вам неестественным?

– Вовсе нет. Он выглядел и вел себя в точности как бывший офицер.

– Тогда манера выражаться?

– Она тоже была вполне обычной.

– Вы размышляли над тем, зачем ему понадобилось вступать в клуб?

Дело предстало в новом, неожиданном ракурсе, о котором я раньше не думал. Я замялся с ответом.

– Ну, думаю, он хотел вращаться в обществе бывших военных вроде меня…

– Он ведь полковник? В «Кандагаре» бывают офицеры в таких высоких чинах?

– Если хорошенько подумать – то нет. Там много капитанов, в лучшем случае майоров…

– Разве его решение вступить в ваш клуб не показалось вам отчасти странным? Не то чтобы я хотел бросить тень на «Кандагар», Уотсон. Уверен, там собираются достойные люди. И все же…

– Он, должно быть, офицер в отставке, и у него попросту не хватило средств на другой клуб. «Кандагар» – весьма респектабельное место, Холмс.

– Ну разумеется, дружище. Не сомневаюсь в этом. Просто мне подумалось, что вы тревожитесь потому… – Тут он оборвал себя, с улыбкой пожал плечами и воскликнул: – О, до чего ж все это глупо, Уотсон! Мы с вами толчем воду в ступе, обсуждая человека, которого вы видели лишь однажды, а я так и вовсе не знаю. Чтобы разгадать эту загадку, нужна информация. Вот что я предлагаю: когда вы в следующий раз встретитесь с полковником в клубе, постарайтесь разузнать о нем, особенно о его военной карьере, как можно больше. – Видя, что я сомневаюсь, он добавил: – Это один из главных принципов расследования в случае, если у вас зародились какие-либо подозрения. Вы должны спокойно и осторожно разведать все о его жизни и на основе этого делать выводы. Вы же знаете мои методы. Готовы сами применить их на практике? Я, разумеется, буду рядом и проконсультирую вас, если что-то внушит вам сомнения.

Зная, что Холмс расследует сразу несколько важных дел, в том числе дело Барнаби-Росса и дело об исчезновении личного секретаря лорда Пенроуза, я тут же согласился, устыдившись своих глупых тревог и будучи весьма признателен ему за то, что он пообещал мне помочь. Мы условились, что во время следующей встречи с Сэрстоном в «Кандагаре» я побеседую с Кэрразерсом на темы, предложенные моим другом, а потом поведаю Холмсу обо всем, что узнаю.

Однако в намеченный день мне не удалось увидеться с полковником. Сэрстон был в клубе, а вот Кэрразерс отсутствовал. Я спросил у Сэрстона, где же полковник, но тот ответил, что не знает.

– Мы с ним не виделись с того самого дня, – пояснил он.

– Как жаль! – ответил я, и в моих словах было гораздо больше искренности, чем мог вообразить себе Сэрстон. – Я так хотел снова с ним встретиться.

– Разве? Мне почудилось, будто он вам не слишком пришелся по сердцу.

Я поспешил загладить свою оплошность, подумав, что Сэрстон довольно проницателен и что мне следует быть осторожнее. Предложенная Холмсом тактика оказалась сложнее, чем я мог себе представить, и я в который раз восхитился мастерством своего друга.

Правда, вскоре я вновь обрел пошатнувшуюся было уверенность в себе – следующее замечание Сэрстона показало, что все не так уж плохо.

– Я не уверен, что он опять явится в клуб. Возможно, тот человек знает, – предположил мой приятель, жестом подзывая к нашему столу проходившего мимо официанта и интересуясь у него, намерен ли Кэрразерс бывать в «Кандагаре». Слуга с готовностью ответил:

– Разумеется, сэр. Я слыхал от управляющего, что полковник теперь будет завтракать в клубе не по средам, а по пятницам, в одиннадцать часов. Что-нибудь еще, сэр?

Сэрстон вопросительно взглянул на меня, я отрицательно покачал головой, и он, поблагодарив официанта, отпустил его.

– До чего жаль, что он изменил планы, – заметил Сэрстон, когда официант отошел.

– В самом деле, – разочарованно согласился я. Я-то надеялся повидаться с полковником в следующий раз, порасспрашивать его и таким образом побольше узнать не только об этом человеке, но и о собственных неясных подозрениях. Кроме того, мне казалось, что я подведу Холмса, если не осуществлю задуманное.

Сэрстон, понятия не имевший обо всех моих тайных соображениях, продолжал начатый прежде разговор:

– Да, он очень интересный человек. В позапрошлую среду, перед тем как вы пришли, он долго рассказывал о своих армейских приключениях.

Меня внезапно осенило: а ведь Сэрстон может послужить источником сведений о Кэрразерсе. В таком случае еще не все потеряно!

– И о чем же именно он рассказывал? – спросил я, стараясь не выдать своего жгучего интереса. – Упоминал об Афганистане?

– Да, не раз. Он явно увлечен этой страной и ее культурой, в особенности ее воинами, которыми он искренне восхищается, несмотря на то что временами они ведут себя недостойно.

Я важно кивнул, пытаясь не показать своего недовольства тем, как неудачно Сэрстон подбирает выражения. Омерзительный варварский обычай рубить на куски тела оставшихся на поле битвы вражеских солдат, да еще и при участии женщин, казался мне не просто «недостойным», а прямо-таки варварским. Когда меня ранило при Майванде, жизнь мне спасло лишь проворство моего ординарца Мюррея, успевшего взвалить меня на спину вьючной лошади и благополучно доставить в Кандагар. «Тыловик» Сэрстон, во время сражения преспокойно сидевший в Калькутте, мог и не представлять истинной картины произошедшего, но неведению Кэрразерса я оправдания не находил.

– Да, они отчаянные храбрецы, почти фанатики, – ответил я. – А он упоминал об осаде Кандагара?

– Несколько раз. Наверное, это было тяжелое испытание. Вам ведь тоже довелось его пережить. Тридцать дней без пищи и почти без воды! Через что вам пришлось пройти! Вы, должно быть, были просто счастливы, когда наши войска, и в их числе Кэрразерс, пришли вам на выручку.

– Не то слово! Правда, я все еще оправлялся от раны и временами впадал в забытье, не зная, что происходит вокруг. А Кэрразерс случайно не говорил, когда он был ранен?

– Вроде бы нет. Это важно?

– Вовсе нет, Сэрстон, вовсе нет, – беззаботно ответил я, про себя радуясь тому, что Сэрстон бездумно выболтал сведения, которые были нужны мне, чтобы доказать свою правоту. Подозрения подтвердились: с Кэрразерсом определенно что-то было не так! Я так радовался, что чуть позже в пух и прах разбил Сэрстона на бильярде.

Должно быть, мне не удалось полностью скрыть свой восторг, ибо первое, что спросил у меня Холмс, когда я вернулся на Бейкер-стрит, было:

– По вашему лицу видно, что вы одержали какую-то победу. Думаю, обыграли Сэрстона на бильярде.

– И не только, Холмс. Теперь сомнений нет: Кэрразерс обманщик!

– Неужели? Хорошая новость! Подвигайте кресло к огню, дружище, и рассказывайте, как вы пришли к этому выводу. Значит, сегодня он чем-нибудь выдал себя в «Кандагаре»?

– Нет, его там не было. У меня такое чувство, что он намеренно постарался избежать новой встречи со мной. Выдал его Сэрстон. Они разговорились в клубе две недели назад, как раз перед моим приходом. Кэрразерс подробно рассказывал о своем пребывании в Афганистане, в частности об осаде Кандагара.

– Продолжайте, – нетерпеливо сказал Холмс, поскольку я на минуту остановился, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями.

– Так вот, Холмс, в этой беседе Кэрразерс обмолвился о том, что осажденные солдаты вынуждены были целых тридцать дней обходиться без пресной воды.

– И что же? – спросил Холмс, удивленно подняв брови. – В чем суть, Уотсон?

Я поспешил объяснить:

– Суть в том, что осада длилась двадцать четыре дня, а не тридцать, и воды у нас было вдоволь. В крепости много колодцев, которые способны обеспечить водой весь гарнизон. Если бы он там был, то не мог этого не знать. Хотите мое мнение? Я думаю, он воспользовался сведениями, полученными у тех, кто побывал в осаде, а они слегка сгустили краски.

– Может, это он сгустил краски?

– Возможно, – вынужденно согласился я, – и все же вряд ли. Офицер его ранга не опустился бы до вранья. Как правило, ради красного словца преувеличивают именно рядовые. Этим, наверное, объясняется тот факт, что Кэрразерс теперь бывает в клубе по другим дням. Полагаю, он хотел уклониться от встреч со мной из боязни, как бы я чего не заподозрил. Откровенно говоря, Холмс, я не верю, что он бывал в Кандагаре, да и вообще в Афганистане.

Холмс встал и пару раз прошелся туда-сюда, потирая подбородок. Я знал, что он размышляет, и не стал ему мешать. Через несколько минут он, видимо, принял какое-то решение, потому что снова уселся в свое кресло у камина. Глаза его сверкали.

– Так вы говорите, Кэрразерс теперь посещает клуб по пятницам?

– Да. Так сказал Сэрстону официант. Кажется, он приходит к одиннадцати.

– Тогда я, пожалуй, прогуляюсь в окрестностях «Кандагара» примерно в то же время.

– Можно мне пойти с вами? – умоляюще попросил я, мечтая своими глазами увидеть, как Кэрразерса разоблачат.

– Нет, не в этот раз. Пока слишком рано. Кроме того, если он вас заметит, то может улизнуть и этим все испортит. Для начала я пойду на разведку один. Но позднее мне может понадобиться ваша помощь.

– Наверное, вам потребуется более подробное описание его внешности? – спросил я, страстно желая хоть чем-нибудь помочь расследованию.

Холмс рассмеялся.

– Навряд ли. Его легко узнать по повязке на глазу! – ответил он, к немалому моему смущению.

В пятницу Холмс пораньше вышел из дому, чтобы прибыть в «Кандагар» незадолго до одиннадцати часов. Зная, что мой друг не появится до обеда, а возможно и дольше, если решит проследить за Кэрразерсом, я приготовился к томительному ожиданию (надо признаться, терпение не входит в число моих добродетелей).

Я попытался скоротать время за чтением «Дейли газетт», но через час сдался, отложил газету и решил пройтись до ближайшей станции метрополитена, находившейся на Бейкер-стрит[34]34
  Первая подземная железная дорога (метрополитен) была построена в Лондоне. Одна из станций первой ветки называлась «Бейкер-стрит». – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Однако на улице сеял противный мелкий дождик, и я вернулся домой, поближе к жаркому очагу. Холмса все еще не было.

Было почти четыре часа пополудни и уже темнело, когда он наконец явился после своей вылазки – явно удачной, поскольку я услыхал громкий стук входной двери и его быстрые торжествующие шаги на лестнице.

– Вы были правы, Уотсон! – объявил он, врываясь в гостиную. – Кэрразерс, безусловно, обманщик, как вы весьма точно заметили. Поздравляю, дружище!

Эта похвала дорогого стоила: обычно Холмс не расточал комплименты впустую. Я почувствовал, как мои щеки зарделись от удовольствия.

– Что вам удалось выяснить? – нетерпеливо поинтересовался я.

– Погодите вы, Уотсон! Дайте же мне рассказать с самого начала. Кому, как не вам, знать, что повествование должно идти своим чередом. Итак, начнем по порядку. Я добрых десять минут прогуливался по Орчард-стрит, прежде чем Кэрразерс вышел из «Кандагара». Отсюда он направился на Оксфорд-стрит, остановил бейсуотерский омнибус, из которого вышел в Холборне[35]35
  Лондон обслуживала целая сеть омнибусных компаний, каждая из которых выпускала на линию омнибусы своего цвета. Светло-зеленый бейсуотерский омнибус соединял районы Ноттинг-Хилл и Уайтчепел через Оксфорд-стрит и Холборн. Хотя это было дешевое и удобное средство передвижения, Шерлок Холмс и доктор Уотсон пользовались им редко, предпочитая кэбы. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Отсюда он пешком направился по Грейс-Инн-роуд, в районе Клеркенуэлла нырнул в лабиринт маленьких улочек, наконец оказался у дома номер четырнадцать по Пикардз-клоуз и зашел внутрь.