Текст книги "Досье на Шерлока Холмса"

Автор книги: Джун Томсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава восьмая
Встреча и расставание
Сентябрь 1888 – март 1889

…Любовь – вещь эмоциональная, и, будучи таковой, она противоположна чистому и холодному разуму. А разум я, как известно, ставлю превыше всего. Что касается меня, то я никогда не женюсь, чтобы не потерять ясности рассудка.

Холмс, «Знак четырех»

В сентябре 1888 года Уотсон вместе с Холмсом занимался делом, которое оказало важное влияние на его будущее, так как в ходе расследования он встретил молодую леди, впоследствии ставшую его женой.

Это была мисс Мэри Морстен, которая, возможно, родилась в Индии и, несомненно, там воспитывалась. Ее отец, майор Артур Морстен, служил в полку Индийской армии. Так как ее мать умерла и у них не было родственников в Англии, отец послал Мэри еще ребенком в Эдинбург, где она получила образование в частном пансионе. Отсюда следует, что у нее была хотя бы одна родственница, которая жила в Эдинбурге или поблизости от него. Возможно, это была тетушка, у которой Мэри проводила каникулы, а впоследствии навещала по крайней мере дважды.

Между тем ее отца перевели на Андаманские острова, расположенные в Бенгальском заливе у восточного побережья Индии. Там он помогал майору Шолто охранять поселение каторжников на Блэр – одном из самых южных островов этой группы.

В 1878 году майор Морстен, получив двенадцатимесячный отпуск, вернулся в Англию и послал телеграмму дочери с просьбой встретиться с ним в Лондоне в гостинице «Лэнем». Однако, прибыв туда, Мэри Морстен обнаружила, что ее отец исчез, оставив в номере свои вещи. Хотя она наводила справки, ей ничего не удалось о нем узнать, и местонахождение отца оставалось загадкой.

Спустя шесть лет Мэри Морстен, служившая в то время гувернанткой в семье миссис Сесил Форрестер в Лоуэр-Кэмберуэлле, увидела объявление в «Таймс». В нем просили сообщить ее адрес, заверяя, что это делается для ее же блага. По совету миссис Форрестер она опубликовала в газете свой адрес и получила по почте посылку, в которой была ценная жемчужина – первая из шести, которые анонимный отправитель присылал ей в течение следующих шести лет.

А затем, совершенно неожиданно, в сентябре 1888 года она получила письмо, в котором говорилось, что с ней обошлись несправедливо. Неизвестный корреспондент просил ее встретиться с ним в тот вечер, в семь часов, возле театра «Лицеум». Если же она боится приехать одна, то может взять с собой двух друзей, однако автор послания настоятельно просил ничего не сообщать в полицию. Миссис Форрестер, которая, как мы знаем, была одной из клиенток Холмса в то время, когда он жил на Монтегю-стрит, посоветовала Мэри проконсультироваться с ним. Так она и поступила.

Это было интригующее дело, и Холмс согласился сопровождать мисс Морстен на таинственную встречу. Он предложил Уотсону пойти с ними, и тот с радостью принял это приглашение. Дело в том, что его увлекла не столько история мисс Морстен, сколько она сама.

Уотсон подробно описывает ее. Это была маленькая изящная голубоглазая блондинка, и хотя она не была красавицей, все в ней казалось ему очаровательным – от простого, но говорившего о хорошем вкусе платья до милого и симпатичного лица, выражение которого свидетельствовало о чувствительной натуре. Будучи сам натурой чувствительной, Уотсон был растроган ее внешним спокойствием, за которым скрывалась печаль, а также тем, что она одинока в этом мире. Мисс Морстен было двадцать семь лет – «прекрасный возраст», по мнению Уотсона, когда женщина уже не страдает застенчивостью юности и обладает жизненным опытом.

Самому Уотсону было лет тридцать пять – тридцать шесть, и по всем внешним признакам он был убежденным холостяком, довольным своей одинокой жизнью, которую почти целиком проводил в обществе Холмса. За все восемь лет на Бейкер-стрит ему ни разу не приходила в голову мысль о женитьбе. Не думал он и о том, что мог бы вернуться к вречебной практике. Все подобные амбиции были уничтожены в битве при Майванде.

Встреча с Мэри Морстен все изменила. Для Уотсона это была любовь с первого взгляда, перевернувшая всю его жизнь и заставившая тосковать о совсем ином будущем. Однако это были «опасные» мысли, и он не мог себе позволить предаваться им. Правда, весьма знаменательно, что как только Мэри Морстен ушла и Уотсон остался один, он направился прямо к своему письменному столу и «яростно набросился на только что появившийся курс патологии». Это единственное свидетельство за все восемь лет, что он читает какие-то медицинские книги.

Да, несмотря на внезапно вспыхнувший интерес к прежним занятиям, все это казалось безнадежным. У Уотсона было достаточно здравого смысла, а также честности, чтобы понимать, что и речи не может быть о браке с мисс Морстен. Хотя будущее без нее рисовалось в мрачных красках, лучше было смотреть правде в лицо, как подобает мужчине, нежели обманывать себя, обольщаясь иллюзиями. Уотсон сознавал, что он всего лишь военный хирург в отставке с раненой ногой и скудными средствами. Что касается надежд зарабатывать на жизнь литературным трудом, это было настолько маловероятно, что Уотсон даже не упоминает об этом.

Его шансы еще уменьшились, когда в ходе расследования выяснилось, что отец мисс Морстен мертв и что она унаследует его долю в сокровищах Агры – баснословной коллекции драгоценностей, которая оценивалась в полмиллиона фунтов.

Человек корыстный обрадовался бы этой новости, для Уотсона же она стала еще одним препятствием между ними. Как мог он, человек, живущий на военную пенсию, без перспективы заработка, сделать предложение женщине, которая скоро будет самой богатой невестой в Англии? Чувство собственного достоинства и правила приличия не позволили ему и думать об этом, несмотря на признаки того, что Мэри Морстен питала к нему столь же теплые чувства, как и он к ней.

В рассказе есть трогательная сцена, когда они стоят в темноте в пустынном саду Пондишери-Лодж, куда привело их расследование. Мэри Морстен ухватилась за руку Уотсона, словно она инстинктивно тянулась к нему за утешением и защитой.

К огромному облегчению Уотсона, а также и Мэри, сундук с сокровищами Агры оказался пустым, так как его содержимое Джонатан Смолл выбросил в Темзу. Его, укравшего эти сокровища, преследовали на полицейском катере Холмс с Уотсоном, пытаясь вернуть их. Теперь Уотсон волен сделать предложение Мэри Морстен, и она не колеблясь принимает его.

Выбор жены оказался на редкость удачным. Мэри Морстен была спокойная, здравомыслящая, чуткая женщина, и люди, попавшие в беду, по словам Уотсона, «устремлялись к ней, как птицы к маяку». К тому же, как бывшая гувернантка, она умела экономить и удовлетворяться малым – необходимое качество для жены будущего врача общей практики, которому понадобится некоторое время, чтобы обзавестись клиентурой.

Она создала счастливый и надежный домашний очаг для Уотсона, какого у него, вероятно, не было с детства. Его взрослая жизнь проходила в студенческих каморках, армейских казармах или холостяцкой квартире на Бейкер-стрит. Хотя он был вполне доволен совместным проживанием с Холмсом и о нем заботилась миссис Хадсон, но иметь свой собственный дом и возвращаться к своему камину – это совсем другое дело.

Даже Холмс сказал, что Мэри Морстен – очаровательная молодая леди, добавив, что при ее уме она могла бы стать «настоящим помощником в наших делах». Это редкая похвала в его устах.

Зная отношение Холмса к женщинам и его неприятие брака, Уотсон должен был предвидеть реакцию старого друга, когда рассказал ему о своей помолвке. Но даже при этом он нашел ответ Холмса несколько обидным.

«Нет, я не могу вас поздравить», – заметил Холмс.

Это был честный ответ, пусть и не очень тактичный. Уотсон отнесся к нему с юмором. Однако он ошибся в своем предположении, что расследование, связанное с Шолто, будет последним, в котором он помогал Холмсу.

В следующем месяце, в октябре 1888 года, он расследовал вместе с Холмсом сложное дело, которое заставило его на несколько недель покинуть Лондон и Мэри Морстен[42]42
  Если сентябрь 1888 года – правильная дата расследования дела о Серебряном, то баскервильское дело – второе в ту осень, которое привело Холмса и Уотсона в Дартмур. По-видимому, расследование дела о Серебряном имело место после окончания «Знака четырех», в первые недели сентября 1888 года, перед баскервильским расследованием в начале октября того же года. Таким образом, учитывая другие дела этого периода, например дело о «Знатном холостяке», а также незаписанные расследования, связанные с полковником Эпвудом, мадам Монпенсье, королем Скандинавии и фургоном для перевозки мебели на Гровнер-сквер, осенью 1888 года Холмс был особенно загружен работой. Отсылаем читателей к примерной хронологии в шестой главе.


[Закрыть]. Это было расследование смерти сэра Чарльза Баскервиля, которая, по-видимому, была связана с фамильной легендой о собаке-призраке, что бродила по вересковым пустошам. Возникли опасения, что она может угрожать жизни молодого сэра Генри Баскервиля, племянника и наследника сэра Чарльза, прибывшего в Девон, чтобы поселиться в старинном доме своих предков.

Некоторые комментаторы, игнорируя сведения о дате этого дела, отнесли его к концу 1890-х на том основании, что Уотсона не беспокоит рана на ноге, которая давала о себе знать во время расследования дела Шолто. Другим их доводом является то, что в повести «Собака Баскервилей» нет ни одного упоминания о Мэри Морстен, с которой, если датировать события 1888 годом, он обручился только в прошлом месяце.

Уотсон особо отмечает, что рана его напоминает о себе только при перемене погоды, но даже тогда не мешает ходить. Кроме того, она, по-видимому, ноет сильнее обычного, когда доктор пребывает в праздности и у него есть время думать о своей больной ноге. Когда же ум его занят, он явно о ней забывает. Это аналогично тому, как депрессия Холмса проходит, когда его талант востребован. Во время расследования дела о «Знаке четырех» Уотсон идет пешком в Кэмберуэлл к Мэри Морстен и обратно, проделав путь в двенадцать – четырнадцать миль, и рана на ноге не причиняет ему никаких неудобств. Это позволяет предположить, что некоторые симптомы вполне могли быть психосоматическими.

Почему Уотсон не упоминает Мэри Морстен, тоже вполне понятно. Мы уже говорили о том, что он как рассказчик был в первую очередь сосредоточен на подвигах Холмса и не собирался информировать читателей о своих личных делах. Кроме того, на протяжении почти всего баскервильского дела Уотсон сам вел расследование и очень ответственно относился к этой задаче. В своем дневнике, в записи за 16 октября, он замечает, что должен приложить все силы, чтобы выяснить личность незнакомца, которого видели на вересковых пустошах, – ведь возможно, он имеет отношение к таинственным событиям в Баскервиль-холле.

Уотсон постоянно поддерживал связь с Холмсом по почте. По-видимому, он отправлял также письма Мэри Морстен в Кэмберуэлл. Но главная цель его повествования – дать читателям представление о том, насколько опасно это расследование, а не углубляться в свои личные романтические чувства.

После успешного завершения баскервильского расследования Холмс и Уотсон вернулись в Лондон, и первый занялся двумя делами, о которых упоминалось в шестой главе: разоблачением полковника Эпвуда, замешанного в скандале, разыгравшемся в клубе «Патриций», и защитой мадам Монпенсье, обвиненной в убийстве падчерицы, мадемуазель Карэр, которую спустя шесть месяцев нашли живой и здоровой в Нью-Йорке. Примерно в это же время Холмс успешно расследовал дело о фургоне для перевозки мебели на Гровнер-сквер, подробности которого Уотсон не сообщает.

Поскольку Уотсон не оставил записей ни одного из этих дел, возможно, он в них не участвовал. С присущей ему скромностью он не навязывал свою помощь Холмсу при каждом расследовании, а всегда ждал приглашения. Как мы уже знаем, Уотсон принимал участие лишь в одной седьмой части всех расследований Холмса в период 1881–1889 годов. Однако он несомненно помогал в деле о еще одном скандале, который в то время вызвал множество сплетен в высшем обществе.

Клиентом был лорд Сент-Саймон, оказавшийся в неловком положении и обратившийся к Холмсу за помощью. Его американская невеста сбежала через несколько часов после венчания, во время свадебного обеда. Лорд Сент-Саймон хотел, чтобы Холмс нашел ее, а также выяснил причину ее внезапного исчезновения. Инспектор Лестрейд тоже занимался этим делом и весьма позабавил Холмса, приказав обыскать дно Серпентайна после того, как в этом пруду был найден свадебный наряд невесты. Было сделано ошибочное предположение, будто леди Сент-Саймон была убита Флорой Миллар, танцовщицей и бывшей любовницей его светлости.

Это расследование имело особое значение для Уотсона, потому что оно проходило всего за несколько недель до его собственной свадьбы, – как он замечает в одной из своих лаконичных фраз, небрежно разбросанных по рассказам. Это замечание позволяет установить приблизительную дату его женитьбы на Мэри Морстен, но детали столь неточны, что это вызывает досаду. Можно предположить, что в те недели, которые последовали за возвращением Уотсона из Девона, они с Мэри Морстен готовились к свадьбе и подыскивали подходящий дом, в котором разместились бы жилые комнаты и кабинет для врачебной практики Уотсона.

По вполне понятным причинам Уотсон не обсуждал эти планы с Холмсом – даже свое решение снова заняться медициной. Только когда друзья снова встретились после женитьбы Уотсона, Холмс догадался об этом, сделав вывод исходя из внешности своего друга[43]43
  Холмс говорил: «Если ко мне в комнату входит джентльмен, пропахший йодоформом, если у него на указательном пальце правой руки черное пятно от ляписа, а сбоку на цилиндре шишка, указывающая, куда он запрятал свой стетоскоп, нужно быть совершенным глупцом, чтобы не признать в нем деятельного представителя врачебного сословия» («Скандал в Богемии»). Некоторые исследователи посмеиваются над тем, что Уотсон носит стетоскоп в таком странном месте, но нигде нет указаний на то, что это было привычкой. Может быть, он положил его в цилиндр на минутку, чтобы освободить руки и поздороваться с Холмсом. Это один из примеров милой эксцентричности Уотсона – не столь ярко выраженной, как у Холмса.


[Закрыть]. Уотсон не стал откровенничать с Холмсом не из желания сохранить тайну. По натуре он был искренним человеком, и если бы Холмс спросил о его планах, Уотсон рассказал бы ему. Но Холмс не спросил, и Уотсон воспринял это без обиды.

Их чисто мужская дружба не требовала обмена личными тайнами, и многое оставалось недосказанным. Очевидно, не обсуждался даже отъезд Уотсона с Бейкер-стрит в связи с его женитьбой. По крайней мере, в опубликованных рассказах нет свидетельства о таком разговоре. Оба сознавали, что расставание неизбежно, но предпочитали не говорить об этом, а тем более открыто выражать свои чувства по поводу разлуки или больших перемен, которые это событие внесет в жизнь обоих.

Впрочем, в недели, предшествовавшие свадьбе Уотсона, у друзей в любом случае не было возможности обсуждать личные дела, даже если бы и было такое желание. Холмса не было в Англии в конце 1888 года и в начале 1889-го. И снова Уотсон не сообщает точные даты, так что о них можно только догадываться.

Холмс определенно был в Англии в конце ноября 1888 года. Сэр Генри Баскервиль в сопровождении доктора Мортимера, своего личного врача, нанес визит ему и Уотсону на Бейкер-стрит, прежде чем отправиться в путешествие с целью восстановить здоровье, пошатнувшееся после ужасных событий в Баскервиль-холле.

В тот же вечер, когда они сидели у камина, в котором пылало пламя, Холмс наконец нашел время полностью разъяснить Уотсону все обстоятельства баскервильского дела и связать концы воедино. Позже, с некоторым опозданием решив отпраздновать окончание этого расследования, они пообедали у Марцини, а затем отправились в оперу слушать братьев де Рецке в «Гугенотах» Мейербера. По такому случаю Холмс взял ложу – это подтверждает, что его финансовое положение улучшилось. Этот факт должен был успокоить Уотсона: теперь Холмс мог себе позволить в одиночку платить за квартиру на Бейкер-стрит.

Вскоре после этого Холмса вызвали в Одессу расследовать убийство Трепова, а по завершении этого дела он отправился на Цейлон (теперь Шри-Ланка) заниматься расследованием, связанным с братьями Аткинсон, в Тринкомали. Уотсон не уточняет детали этого дела, но, поскольку он говорит «в Тринкомали», можно предположить, что оно потребовало присутствия Холмса на месте, где разыгралась трагедия.

Приблизительно в то же время Холмс выполнял деликатное поручение голландского королевского дома[44]44
  Королем Нидерландов в то время был Вильгельм III (1817–1890), который правил с 1849 года до самой смерти.


[Закрыть]. Видимо, ему пришлось ехать в Голландию, чтобы проводить расследование, которое он успешно завершил. Это второй случай за тот период, когда к услугам Холмса прибегали венценосные особы. Первым у него попросил помощи король Скандинавии. Следовательно, молва о его уникальной способности решать в высшей степени конфиденциальные государственные проблемы разнеслась среди европейских монархов, многие из которых состояли в родстве друг с другом.

Что касается двух других дел – убийства Трепова и трагедии Аткинсонов, – Уотсон не приводит никаких подробностей. Сам он узнал о них только из газет, и это свидетельствует о том, что в тот период он не общался с Холмсом.

Хотя Уотсон не приводит даты, можно установить приблизительный график деятельности Холмса в эти месяцы. Мы знаем, что обсуждение с Уотсоном баскервильского дела имело место в конце ноября 1888 года и что Холмс вернулся на Бейкер-стрит до 20 марта 1889 года, когда (как будет видно из следующей главы) Уотсон навестил его там.

Если предположить, что Холмс выехал из Англии в Россию примерно 21 ноября и у него ушло три недели на то, чтобы добраться до Одессы и расследовать убийство Трепова, то он мог вернуться в Англию к середине декабря. Далее, если он сразу же отправился на Цейлон (морское путешествие должно было занять примерно месяц) и дело Аткинсонов было закончено в течение двух недель, то вполне возможно, что Холмс (даже если накинуть еще месяц на обратный путь) был дома к концу февраля. В таком случае у него оставалось достаточно времени, чтобы выполнить поручение голландской королевской семьи, прежде чем вернуться на Бейкер-стрит до 20 марта. Это плотный, но вполне осуществимый график.

Между тем приближался день женитьбы Уотсона. Они с Мэри нашли подходящий дом в Паддингтоне, неподалеку от вокзала, служащие которого могли стать его пациентами. Хотя Уотсон не указывает точный адрес дома, он, вероятно, находился всего в нескольких минутах ходьбы от вокзала: один из кондукторов доставил пострадавшего пассажира в кабинет Уотсона, а не в больницу Святой Марии, которая находилась рядом с конечной станцией.

Маловероятно, чтобы Уотсон и Мэри Морстен искали дом в районе Норфолк-сквер или Уэстбурн-Террас. Фешенебельные высокие дома с лепными украшениями, балконами и импозантными портиками были слишком дороги. Однако Уотсон вполне мог позволить себе жилье на таких улицах, как Лондон-стрит или Спринг-стрит, почти напротив вокзала Паддингтон. Некоторые из этих зданий сохранились, и их внешний вид в основном не изменился со времен Уотсона. Это трех-четырехэтажные кирпичные дома, скромные, но респектабельные, так что любой из них подходил для доктора. Они достаточно большие: на первом этаже мог разместиться врачебный кабинет, а на верхних этажах было достаточно места для личных апартаментов.

Уотсон не приводит подробного описания ни интерьера, ни внешнего вида дома. Мы знаем, что он находился по соседству с практикой другого врача, и это, как и близость вокзала Паддингтон, пригодилось Уотсону в последовавшие месяцы. К парадному входу вели стертые ступени (Холмс упоминает о них), а пол в холле был покрыт линолеумом – этот штрих говорит о практичности: поскольку к доктору все время приходили пациенты, иногда в грязных сапогах, класть ковер было неразумно. Кроме кабинета Уотсона, на первом этаже была также гостиная. Возможно, там была еще и приемная. В «Приключении клерка» Уотсон пишет, что поднялся наверх, чтобы поговорить с женой.

Уотсон купил практику у мистера Фаркера, пожилого джентльмена, страдавшего пляской святого Витта. Из-за преклонного возраста и болезни число его пациентов уменьшилось, и доход упал с 1200 фунтов в год до 300 фунтов. Но Уотсон по-прежнему получал военную пенсию, и в сочетании с выручкой от практики это давало годовой доход в 500 фунтов. Этого было достаточно, чтобы чета Уотсонов жила с умеренным достатком и могла позволить себе нанять служанку. Кроме того, Уотсон был уверен, что при его молодости и энергии он сможет постепенно расширить практику.

Он не говорит, сколько заплатил за практику, но обычная цена в то время составляла один или полтора годовых дохода. Таким образом, вероятно, Уотсон заплатил от 300 до 450 фунтов. Ни у него, ни у Мэри Морстен не могло быть больших денег. Оба имели скромный достаток: у Уотсона была только его военная пенсия, а у Мэри Морстен– жалованье гувернантки, в конце 1880-х равнявшееся 50 фунтам в год, включая стол и жилье[45]45
  В «Медных буках» – деле, которое Холмс расследовал вскоре после женитьбы Уотсона, мисс Вайолет Хантер говорит, что на ее последней службе в качестве гувернантки ее жалованье было 4 фунта в месяц.


[Закрыть]. Наверно, им удалось отложить немного денег, но их не хватило на то, чтобы купить подходящий дом и должным образом его обставить.

Однако у Мэри Морстен было шесть жемчужин – часть сокровищ Агры, присланных ей майором Шолто, армейским сослуживцем ее покойного отца. Вероятно, некоторые из них, если не все, были проданы, чтобы выручить необходимые средства.

Уотсон совсем ничего не говорит о свадьбе – было ли это венчание в церкви или регистрация в брачном бюро. Скорее всего, это была скромная церемония. Не было ни денег, ни желания устраивать пышную свадьбу, а поскольку они не имели в Англии родственников и большого числа близких друзей, то, вероятно, гостей было мало.

Можно предположить, что присутствовала миссис Сесил Форрестер с семьей. Была также миссис Хадсон – Уотсон не мог не включить ее в список гостей. По-видимому, были приглашены полковник Хэйтер, бывший армейский приятель Уотсона из Рейгета, а также мистер и миссис Уитни. Уитни впоследствии сыграли небольшую роль в одном из дел, которые расследовал Холмс. Кэт Уитни была школьной подругой Мэри, а ее муж Айза стал одним из пациентов Уотсона. Стэмфорд, бывший ассистент Уотсона в Бартсе, познакомивший его с Холмсом, – еще один вероятный гость.

Но один старый друг определенно не присутствовал на свадьбе. Это Холмс, которого скорее всего не было в Англии: в это время он проводил расследование за границей. Когда несколько месяцев спустя, в июне 1889 года, он зашел к Уотсону, то осведомился о миссис Уотсон, выразив надежду, что она оправилась после волнений, связанных с делом Шолто. Следовательно, он не видел ее с сентября 1888 года (дата этого дела).

Но дату самой свадьбы установить невозможно. Она должны была состояться между концом ноября 1888 года, когда Уотсон еще жил на Бейкер-стрит, и 20 марта, когда Уотсон уже был женат и имел практику в Паддингтоне. Комментаторы предлагали разные варианты, от декабря 1888 года до января или февраля 1889-го. Последнее более вероятно. Если бы свадьба была в декабре, у Уотсона не хватило бы времени для всех необходимых приготовлений.

Судя по всему, возникла проблема с покупкой практики в Паддингтоне. Уотсон утверждает, что они въехали в свой дом вскоре после свадьбы. Возможно, задержка была вызвана юридическими сложностями или тем, что трудно было найти подходящий дом. Или пришлось ждать, пока строители или специалисты по интерьеру закончат ремонт.

Но как только они устроились у себя, Уотсон пришел в восторг. Впервые у него был собственный дом, и он с гордостью называет себя хозяином дома. Была нанята служанка, Мэри Джейн. Это оказалась неуклюжая, неряшливая девушка, и миссис Уотсон вынуждена была сделать ей предупреждение.

Помимо этой мелкой домашней неурядицы, Уотсон был всем очень доволен. За несколько первых недель брака он набрал восемь с половиной фунтов[46]46
  Чуть меньше 4 кг. – Примеч. ред.


[Закрыть] веса – верный признак того, что человек пребывает в согласии с собой и с миром. Однако когда он брал газету и читал о последних подвигах Холмса, то, наверно, ощущал легкую ностальгию по прежним дням на Бейкер-стрит.

События вечера 20 марта 1889 года, несомненно, подтверждают, что, несмотря на счастливую жизнь в собственном доме, Уотсону не хватало волнующих приключений, которые давал ему длительный союз с Холмсом.