Текст книги "Тайны Шерлока Холмса (сборник)"

Автор книги: Джун Томсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Вернувшись в Лондон, мы возле вокзала Ватерлоо усадили Гарольда Уорбертона в кэб, на котором он отправился домой, в Хэмпстед, после чего взяли экипаж до Бейкер-стрит.

– Разумеется, она достойна осуждения, – продолжил мой друг. – Я считаю шантаж одним из самых подлых преступлений[22]22
  Говоря о другом шантажисте, Холмс признается, что даже самый подлый и жестокий из убийц не вызывал у него такого омерзения. См. «Конец Чарльза Огастеса Милвертона».


[Закрыть]. Шантажист доставляет жертве невероятные душевные муки, сравнимые с самой изощренной пыткой. Как только я услышал от вас историю Уорбертона, мне сразу стало очевидно, что его шантажируют.

– Неужели, Холмс? Эта мысль даже не приходила мне в голову.

– Ну как же, старина?! Признаков того, что ваш армейский товарищ пал жертвой шантажа, было предостаточно. Довольно вспомнить хотя бы его старания сохранить в секрете заключенный в Индии брак и стойкое нежелание возвращаться на родину. Отсутствие у него денег после выхода в отставку также наводило на мысль, что он регулярно выплачивает кому-то внушительные суммы. Вы сами сказали, что Гарольд не пил, практически не играл в азартные игры и не тратил денег на женщин. Ну просто образец для подражания. При таком образе жизни он, будучи полковником, должен был к моменту выхода в отставку скопить приличное состояние.

Я укрепился в своих подозрениях после того, как стал наводить справки о клинике «Айви-хаус». По сути дела, вы сами озвучили вопрос, вызывавший недоумение и у меня. Ну скажите на милость, зачем доктору Россу Кумбсу, знаменитому, заслуженному врачу с обширной практикой, понадобилось открывать эту лечебницу? Ведь он, точно так же как и Уорбертон, отойдя от дел, мог существовать вполне безбедно. Зачем ему, человеку обеспеченному, все эти хлопоты? Мне представлялось наиболее вероятным, что доктор тоже стал жертвой шантажа.

При первом же знакомстве с миссис Роули, я сразу понял, что деньги вымогает именно она. Об этом говорило все: и ее поведение с доктором Кумбсом, и то, что она распоряжалась деньгами и принимала решения.

Как вы, наверное, помните, деньги, уплаченные вами за мой курс лечения, она унесла в соседнюю комнату, служившую ей одновременно кабинетом и спальней. Это показалось мне странным. Наверху полно комнат, зачем ей понадобилось устраивать спальню на первом этаже? Не для того ли, чтобы денно и нощно охранять нечто важное, такое, что способно стать доказательством ее вины, уличить в преступлениях? Я счел, что, скорее всего, улики эти хранятся в столе, замеченном мной в дверном проеме.

Все три дня, проведенных в лечебнице, я следил за миссис Роули. Свой кабинет-спальню она всегда держала запертым. Туда никому не разрешалось заходить, за исключением служанки, делавшей уборку, но в этих случаях миссис Роули неусыпно следила за ней.

Таким образом, мои подозрения подтвердились. Однако по-прежнему оставался открытым вопрос, как добраться до стола в кабинете, оставшись незамеченным. Тогда-то я и придумал план с вашим участием.

– Но зачем вы попросили позвонить в колокол дважды? – поинтересовался я. – Вы специально это подчеркнули, но в тот раз не успели объяснить, почему это так важно.

– Дело в том, Уотсон, что один удар колокола означал пожарную тревогу, а я не хотел, чтобы миссис Роули подумала, будто клиника объята пламенем. Решив, что начался пожар, она бы первым делом кинулась спасать бумаги, как это некогда проделала одна наша общая знакомая[23]23
  Наверняка Холмс намекает на Ирэн Адлер, невольно выдавшую местонахождение тайника, в котором она прятала фотографию, компрометирующую короля Богемии, когда великий сыщик заставил ее поверить, что у нее в доме начался пожар. Холмс утверждал, что женщины, оказавшиеся в сложном положении, повинуясь инстинкту, кидаются спасать самое дорогое, что у них есть. См. «Скандал в Богемии».


[Закрыть]. Подобное развитие событий в мои планы не входило. Двойной удар колокола просто означал любую другую тревогу, достаточно серьезную, чтобы переполошить всех. Между прочим, листок с правилами поведения в случае тревоги вывешен на всеобщее обозрение в холле, и я внимательно его изучил. Ночью я спустился по служебной лестнице и спрятался в зале. Как только миссис Роули, доктор Кумбс и служители выбежали на улицу, чтобы выяснить причину тревоги, я отпер кабинет, открыл окно и помог вам забраться внутрь.

– Но почему, когда выяснилось, что тревога ложная, никто ничего не заподозрил?

– Ну отчего же… Миссис Роули почувствовала неладное, но, убедившись, что ее кабинет по-прежнему заперт, она, скорее всего, решила, что в сад забрался какой-нибудь паренек из соседней деревни, который позвонил в колокол из озорства. Мне очень повезло, что миссис Роули на следующее утро не понадобилось открывать сейф, ведь тогда она бы обнаружила пропажу.

После того как вы скрылись, я по той же служебной лестнице вернулся к себе в палату и вплоть до рассвета разбирал бумаги миссис Роули, выписывая из них все самое важное. Документы неопровержимо доказывали, что наша подопечная не только двоемужница, но и шантажистка с многолетним стажем. В бытность сиделкой она успела поработать во многих богатых семьях и узнала немало такого, что люди предпочитают держать в секрете. Угрожая предать эти тайны огласке, она начала вымогать деньги. Кроме того, в молодости она отличалась удивительной красотой и в полной мере пользовалась этим преимуществом, увлекая мужчин в брачную ловушку. Очень часто ее добычей становились родственники пациентов, которых она опекала, как это случилось с вашим армейским товарищем. Заманив несчастного в свои сети, она заставляла потом ее содержать.

Шли годы, красота увяла, и тогда она придумала новый план. Прибегнув к помощи доктора Росса Кумбса, она продолжила выжимать деньги из оказавшихся в ее власти бедолаг. Всякий раз, когда ей требовалась звонкая монета или возникало желание насладиться чужими страданиями, она вынуждала своих «клиентов» обращаться в клинику с просьбой о врачебной помощи, за которую они платили внушительную сумму. Так она упивалась своей властью и вдобавок получала неплохой доход. Надо признаться, задумка блестящая. Внешне все находится в рамках закона. Кроме того, не забывайте, что официально владельцем клиники является почтенный доктор Росс Кумбс. О каких подозрениях может идти речь?

По моим оценкам, за долгие годы миссис Роули смогла накопить целое состояние, более пятидесяти тысяч фунтов. Вне всякого сомнения, во время судебных слушаний мы узнаем много новых подробностей.

Как выяснилось через несколько месяцев после начала суда, Холмс был абсолютно прав в своих оценках размеров добычи преступницы, просчитавшись всего на несколько сотен фунтов.

В ходе судебных слушаний доктор Росс Кумбс сдержал слово и полностью признал свою вину. Его примеру последовала миссис Роули. Учитывая количество и неопровержимость улик, у нее просто не оставалось другого выхода.

В суд нас с Холмсом так и не вызвали. Поскольку оба обвиняемых признали свою вину, давать показания нам не пришлось, и наше участие в расследовании дела осталось тайной. По той же причине, к моему величайшему облегчению, не стали беспокоить ни полковника Уорбертона, ни кого бы то ни было еще из числа жертв миссис Роули. Суд ограничился перечислением фамилий пострадавших.

Миссис Роули и доктора Росса Кумбса приговорили к тюремному заключению: ей дали десять лет, ему – меньше, приняв во внимания смягчающие обстоятельства.

Насколько мне известно, после освобождения из тюрьмы доктор Росс поселился в небольшом домике в графстве Кент, где скончался в безвестности через несколько лет. Что же касается Гарольда Уорбертона, то я продолжаю с ним дружить. Уорбертоны – частые гости в нашем доме, а мы с женой нередко ужинаем у них в Хэмпстеде.

Осталась одна небольшая загадка, о которой я в суматохе расследования успел позабыть.

Ответ на нее я получил однажды вечером, еще до того как завершились судебные слушания по этому делу.

Заглянув в гости к Холмсу, чтобы полистать газеты, с содержанием которых мне не хотелось знакомить жену, я между делом спросил:

– Скажите, старина, а что значила та присланная Уорбертону веточка мирта?

– Ну как же, дружище? Ответ прямо перед вами. Пробегите глазами статью, ту самую, где приводятся имена, под которыми миссис Роули выходила замуж. Мисс Роза Баннистер. Мисс Лилия Флетчер. Мне продолжать? Или вы уже смекнули, в чем тут дело? Вызывая очередного мужа на лечение в клинику, миссис Роули посылала с письмом цветок, название которого перекликается с тем ее давним именем, чтобы бедняга сразу понял, с кем имеет дело. Вы не находите, что есть некая ирония в посылке шантажируемому супругу веточки мирта, символизирующей девичью любовь?[24]24
  По-видимому, Уорбертон знал шантажистку под именем Миртл (англ. Myrtle), что значит «мирт». – Перев.


[Закрыть]

Ох уж этот язык цветов, Уотсон! Не сомневаюсь, что для жертв мисс Роули ее письма были приветом из преисподней. Я склонен согласиться со старым распутником Фальстафом, называвшим женщин «воплощениями дьявола»[25]25
  В третьей сцене второго акта шекспировской пьесы «Генрих V» покойному сэру Джону Фальстафу приписываются слова о том, что «дьявол держит женщин при себе», поскольку те являются «воплощениями дьявола».


[Закрыть]. Когда они преступают закон, ни один мужчина не сравнится с ними в хитрости и подлости.

Трагическое происшествие с Аддлтоном

I

В своем очерке, озаглавленном «Пенсне в золотой оправе», я уже упоминал, что очень богатым на события выдался 1894 год, когда мы с моим другом Шерлоком Холмсом раскрыли столько дел, что отчеты о них заняли три пухлых тома. Перечитывая свои записи, я всякий раз ломал голову, какие из них отобрать для печати. Принять решение было очень непросто, поскольку каждый рассказ обладал известными достоинствами. После долгих колебаний я, по настоянию Холмса, решил воздержаться от публикации обстоятельств трагедии, случившейся с Аддлтоном.

Должен признаться, просьба Холмса сохранить их в тайне меня весьма опечалила, поскольку история эта, весьма необычная, проливает свет на темные стороны человеческой натуры. Тем не менее, считая себя обязанным принять во внимание мнение друга, я помещаю данный текст в папку с теми моими отчетами, которые никогда не будут опубликованы.

Если мне не изменяет память, началась вся эта история в середине ноября[26]26
  Скорее всего, описываемые здесь события произошли незадолго до расследования обстоятельств смерти Уиллоуби Смита в Йоксли-Олд-плейс, за которое Холмс взялся ближе к концу ноября 1894 года. См. «Пенсне в золотой оправе».


[Закрыть] с появления в нашей гостиной на Бейкер-стрит мисс Роуз Аддлтон, миловидной хрупкой особы, чуть старше двадцати лет, одетой в синее и сжимавшей руках кожаный саквояж, вид которого совершенно не вязался с ее изящным, элегантным обликом.

– Надеюсь, мистер Холмс, вы простите меня за столь неожиданный визит без предварительной договоренности или уведомительного письма, – представившись, промолвила она с чарующей прямолинейностью. – Увы, дело не терпит отлагательств. Мы в Лондоне совсем ненадолго, и потому я тотчас явилась к вам в надежде, что вы меня сразу же примете и поможете советом.

– «Мы»? – вопросительно изогнул бровь Холмс, после того как самым радушным образом предложил девушке присесть. Достоинство, с которым держалась эта юная особа, и ее порывистость тронули великого сыщика не меньше, чем меня.

– Я говорю о себе и своих родителях. Я пришла к вам по просьбе матери. Мы с ней очень переживаем за моего отца, профессора Генри Аддлтона.

– Не профессора ли Аддлтона из оксфордского колледжа Крайстчёрч вы имеете в виду?

– Совершенно верно. Вы с ним знакомы?

– Я прочел его монографию «Древнебританские памятники и погребения» сразу же после публикации в тысяча восемьсот восемьдесят втором году. Пожалуй, это самое серьезное и исчерпывающее исследование данной темы из всех, что попадали мне в руки. Насколько я понял из сказанного, вы отправились ко мне без ведома вашего отца?

– Да, мистер Холмс. Более того, я нисколько не сомневаюсь, что он пришел бы в ярость, если бы узнал, что я обсуждаю с вами его дела. Должна сказать, что мы приехали в Лондон из Оксфорда только сегодня утром и остановились в гостинице «Бентли»[27]27
  Гостиница «Бентли» находилась неподалеку от Стрэнда, центральной улицы Лондона. Именно тут останавливались регбисты из Кембриджа перед матчем с командой Оксфорда, и как раз отсюда загадочным образом исчез правый трехчетвертной Годфри Стонтон. См. «Пропавший регбист».


[Закрыть]. Родители собрались посетить Британский музей. Я же, сославшись на сильную мигрень, осталась в гостинице, чтобы, пользуясь их отсутствием, встретиться с вами. Завтра утром мы с матерью уезжаем к родственникам в Кент, а отец отправится на неделю в Корнуолл. Собственно, мой визит к вам связан с его предстоящей поездкой.

– Полагаю, – протянул Холмс, откинувшись на спинку кресла и смерив нашу гостью внимательным взглядом, – будет лучше, если вы всё расскажете подробно, по порядку и с самого начала.

– К сожалению, боюсь, мы с матерью не знаем всего, – промолвила мисс Аддлтон, – но я с радостью поведаю вам то, что нам известно.

Около десяти дней назад отец получил письмо от некоего мистера Монтегю Уэбба из Тинтагеля, что в графстве Корнуолл. В письме, которое отец прочитал вслух нам с матерью, мистер Уэбб представился археологом-любителем, изучающим доисторические памятники в Бодмин-Муре, и сообщил, что хочет написать о них монографию для местного исторического общества.

В ходе своих изысканий он обнаружил неподалеку от заброшенной шахты Уил-Агнес доселе неизвестный науке древнебританский курган. По всей вероятности, проливные дожди, шедшие несколько дней кряду, частично размыли могильный холм, обнажив погребение с цистой[28]28
  Циста представляет собой древнюю погребальную камеру прямоугольной формы, сложенную из каменных плит.


[Закрыть]. Мистер Уэбб, ни слова никому не сказав о своем открытии, вернулся к кургану на следующий день и, удалив остатки земли, полностью раскопал погребальную камеру. Сняв каменные плиты, он обнаружил внутри ее следы человеческих останков, гончарные изделия и другие предметы, которые похоронили вместе с усопшим.

Письмо мистера Уэбба очень взволновало отца. Как вам известно, мистер Холмс, мой отец специализируется на древнебританской истории, а обнаружение неизвестного науке и нетронутого кургана – событие очень редкое[29]29
  Схожее открытие на вересковой пустоши Бодмин-Мур (холмистой заболоченной местности) было сделано за 57 лет до описываемых событий, в 1837 году. В ходе раскопок кургана Риллатон неподалеку от деревни Минионс была найдена циста, заключавшая в себе знаменитую «чашу из Риллатона» – золотой сосуд с ребристой поверхностью, датируемый приблизительно 1500 годом до нашей эры, высотой всего 3,5 дюйма. Сейчас он хранится в Британском музее.


[Закрыть].

Отец немедленно вступил в переписку с мистером Уэббом, наказав никому не рассказывать о находке, которую велел замаскировать на время, до его приезда. Он также попросил мистера Монтегю Уэбба предпринять все необходимое для его скорейшего прибытия в Корнуолл. Отцу не терпелось самому приступить к раскопкам.

Через несколько дней отец получил от археолога-любителя еще одно письмо, в котором мистер Уэбб извещал, что в точности исполнил отцовские распоряжения и рекомендовал приобрести билет на поезд, отбывающий в Бодмин с Паддингтонского вокзала в пятницу, то есть завтра. Он обещал встретить отца на станции и отвезти в гостиницу «Синий вепрь», где снял для них комнаты на неделю. В этом случае в распоряжении у отца и мистера Монтегю оказалось бы целых семь дней – вполне достаточный срок, чтобы без всякой спешки раскопать курган и внимательно изучить содержимое погребальной камеры.

К письму прилагалась маленькая бандероль, в которой мистер Уэбб отправил отцу найденные в цисте образцы керамики, в общей сложности три черепка. Осмотрев их, отец повел себя самым странным образом.

– Осмелюсь предположить, он рассердился из-за того, что археолог-любитель все-таки покопался в погребальной камере.

– Вы совершенно правы, мистер Холмс. Отец буквально пришел в ярость. Он свято верит в то, что при любых археологических изысканиях необходимо строго следовать принятой научной методе, не разрешающей извлекать находки из раскопа, пока не зафиксировано их местоположение. Он обрушился на мистера Уэбба, ругая его за дилетантство, хотя я понимаю, что тот отправил черепки из наилучших побуждений. Он желал предоставить отцу возможность тщательно их изучить еще до поездки в Корнуолл. Однако не сам факт отправки черепков странным образом сказался на отце, а нечто другое.

– И что же, скажите на милость?

– Мне кажется, вид черепков. После того как отец осмотрел их, его поведение кардинальным образом переменилось.

– Как именно?

– Он сделался мрачен и замкнут, отменил все лекции и семинары, затворился у себя в кабинете и проводил там б́ольшую часть времени, выходя лишь за тем, чтобы перекусить. Мы с мамой слышали, как он ходит и ходит по кабинету до самой глубокой ночи. На него это так не похоже, хотя я и помню, что в прошлом он порой вел себя схожим образом.

– Когда – не припоминаете?

– Первый раз это случилось двенадцать лет назад, когда мне было всего девять.

– Вы сказали «первый раз». Значит, были и другие случаи?

– Совершенно верно, мистер Холмс. Взрослея, я стала замечать, что подобные перемены случаются с отцом каждую весну.

– А точнее?

– Всякий раз ближе к началу марта. С каждым днем он все более замыкался в молчании – за весь день едва словом перемолвится со мной или с мамой. Примерно через десять дней его тревога достигала пика. Это всегда случалось утром, когда обычно приносят первую утреннюю почту. Вместо того чтобы отправить за ней служанку, он встречал почтальона лично, словно ждал письма. Затем запирался у себя в кабинете, и все повторялось. Он отказывался отлучаться из дому и допоздна шагал из угла в угол по кабинету. Приблизительно через две недели его поведение постепенно приходило в норму.

– И долго это продолжалось?

– Пять лет подряд, а потом все неожиданно прекратилось. Я даже помню точную дату, потому что это было двадцать первого февраля – в день рождения отца. После завтрака он, по давно заведенному обычаю, удалялся в кабинет с «Таймс», после чего шел в колледж. Он уже начал выказывать те признаки беспокойства, которые мы замечали за ним каждую весну. Однако в то утро он вышел из кабинета буквально преобразившимся. Моего отца сложно назвать человеком веселым, да и чувства свои он показывать не любит. И несмотря на это, я хорошо запомнила, что отец буквально сиял от радости. Он широко улыбался, словно у него гора свалилась с плеч, словно он избавился от какой-то жуткой, несказанно тяготившей его ноши. После этого он никогда больше не вел себя странным образом, как вдруг, несколько дней назад, после получения черепков от Монтегю Уэбба, все началось опять.

– Скажите, а ваша матушка как-нибудь объясняла перемены в поведении вашего отца?

– Нет, мистер Холмс. Когда это случилось с отцом в первый раз, я очень опечалилась, решив, что невольно расстроила его какой-нибудь шалостью, отчего он и сделался молчалив. Я подумала, что он недоволен мной, и спросила у мамы, так ли это на самом деле, но она меня заверила, что отец просто перетрудился и устал. Однако ребенок порой видит правду куда более ясно, чем взрослые, и я помню, как подумала, что отец выглядит скорее напуганным, нежели усталым.

– Напуганным? Но чего, скажите, ему было страшиться?

– Я бы и сама хотела это знать, мистер Холмс. После того как отец вновь повел себя странно, матушка, поскольку теперь я уже взрослая, решилась пойти со мной на откровенный разговор и открыто высказала свои опасения. Именно она настояла на том, чтобы я обратилась к вам за помощью. Однако она даже толком не знает, в чем причина происходящего. Единственное, что она может сказать: странности в поведении отца каким-то образом связаны с неким событием его прошлой жизни, о сути которого она не имеет ни малейшего представления и о котором сам отец наотрез отказывается с ней разговаривать. Так или иначе, матушка уверена, что это каким-то образом угрожает жизни моего отца. Я несколько раз слышала, как она умоляла его не ездить в Корнуолл, но все тщетно. Отец оставался непреклонным: он едет, и точка. Мне кажется, ему известно, что там его подстерегает некая опасность, которой он не может или, вернее, считает себя не вправе избежать.

– И, похоже, он узнал о существовании этой опасности, когда осмотрел черепки, полученные от мистера Монтегю Уэбба? – уточнил Холмс.

– Похоже, что так, – кивнула мисс Аддлтон и, открыв кожаный саквояж, извлекла из него квадратную коробочку около шести дюймов в поперечнике, которую протянула моему другу. – Черепки здесь, мистер Холмс. Воспользовавшись случаем, я взяла их из чемодана отца, чтобы показать вам.

– Превосходно! – воскликнул Холмс.

Стремительно встав с кресла, он взял у нашей гостьи коробочку, положил на стол и, сняв крышку, аккуратно извлек из-под слоя ваты глиняные черепки, после чего осмотрел каждый из них под лупой.

Мы с мисс Аддлтон молча взирали на великого сыщика: она с некоторой тревогой и смятением, я же в нетерпении, гадая, что именно удастся разглядеть Холмсу. По выражению лица моего друга ничего нельзя было понять. Когда он, отложив лупу, повернулся к нам, оно было бесстрастным и загадочным, словно у индейца.

Холмс решил пока не баловать нас пространными объяснениями.

– Занятно! – только и промолвил он, после чего добавил: – Не желаете ли взглянуть, Уотсон?

Я с готовностью подошел к столу и по примеру Холмса сперва осмотрел черепки невооруженным глазом, а потом изучил с помощью увеличительного стекла.

Каждый керамический осколок размером не превышал монету в полкроны. Керамика была шероховатой, изготовленной из зернистой глины, совершенно очевидно, не фабричным способом. На двух черепках имелся сложный резной узор зигзагообразной формы, а третий, некогда являвшийся ободом кувшина, украшали крошечные извилины, напоминавшие плетение веревки.

– Что скажете, Уотсон? – поинтересовался Холмс, когда я наконец завершил осмотр. – Ваше мнение?

– Вообще-то, я не специалист, – уклончиво произнес я, – но, на мой взгляд, это не подделка.

– Друг мой, никто не сомневается в их подлинности. Перед нами прекрасные образчики древнебританского гончарного искусства эпохи бронзового века[30]30
  Систему периодизации доисторического времени в виде трех веков (каменного, бронзового и железного) формально обосновал датский археолог Кристиан Юргенсен Томсен. Она была взята на вооружение Британским музеем в 1866 году.


[Закрыть]. Вы больше ничего не хотите добавить?

– Разве что одно: они на удивление чистые.

Мое замечание позабавило Холмса, вызвав у него улыбку.

– В этом как раз нет ничего удивительного, Уотсон. Вряд ли мистер Монтегю Уэбб отправил бы профессору Аддлтону образцы, перемазанные в земле. Ну а сейчас, мисс Аддлтон, поскольку мой коллега уже закончил осмотр черепков, я возвращаю их вам. Вне всякого сомнения, вы хотите вернуть их туда, откуда взяли, прежде чем ваш отец заметит пропажу. – Завернув черепки в вату, Холмс уложил их в коробочку, которую с легким поклоном протянул девушке. – Доктор Уотсон проводит вас до дверей и вызовет кэб, который доставит вас обратно в гостиницу.

Мисс Аддлтон взяла в руки коробочку с явной неохотой. Похоже, слова Холмса, а также поспешность, с которой он закончил разговор, озадачили девушку не меньше, чем меня.

– Так, значит, мистер Холмс, вы не сможете нам помочь? – спросила она.

Мой друг изумленно поднял брови:

– С чего вы это взяли, мисс Аддлтон? Я с большим удовольствием займусь вашим делом. Оно имеет несколько занятных особенностей. Вы с матушкой отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь, а мы с доктором Уотсоном, основываясь на уликах, со всей тщательностью будем искать ответ на загадку.

– Какие улики вы имели в виду? – поинтересовался я у Холмса, после того как, проводив мисс Аддлтон до экипажа, вернулся в гостиную.

– Ну, разумеется, черепки, – невозмутимо ответил великий сыщик.

За время моего отсутствия он успел раскурить трубку и теперь, окутавшись клубами табачного дыма, сидел в кресле у огня, вытянув ноги к каминной решетке.

– Но ведь вы сами признали, что черепки подлинные! – потрясенно воскликнул я.

– Признал, дружище. Но вы кое-что упускаете из виду. Я готов согласиться, что они были обнаружены в некоем древнем кургане, однако это произошло куда раньше, чем утверждает мистер Монтегю Уэбб в своем письме.

– Почему вы так в этом уверены?

– Потому что я обнаружил на черепках отметины совершенно определенного рода. Вы абсолютно правильно указали на то, что на фрагментах керамики отсутствуют следы грязи. Однако на них имеется кое-что другое, причем весьма важное.

– Простите, старина, но я не совсем улавливаю, к чему вы клоните.

– Я говорю о маленьком круглом липком пятнышке, которое присутствует на обратной стороне каждого черепка. Судя по выражению вашего лица, Уотсон, вы не только не обратили на него внимания, но и не понимаете, чем оно так важно для нашего расследования. Позвольте я вам объясню. Наличие пятнышек свидетельствует о том, что черепки некогда в прошлом были промаркированы. Клей с течением времени обесцвечивается, и это наводит на мысль о том, что промаркировали их давно. Таким образом, мне остается предположить, что черепки являлись частью коллекции, возможно принадлежавшей самому мистеру Монтегю Уэббу. Владелец снял с них наклеенные ярлычки, может быть с инвентарными номерами, после чего отправил их профессору Аддлтону, заявив, что обнаружил фрагменты недавно в нетронутом бодмин-мурском кургане.

В связи с этим возникают два вопроса. Первый: чем руководствовался мистер Монтегю Уэбб, поступая столь странным образом? Не исключено, что ответ мы получим только в самом конце расследования. Вопрос второй: понял ли профессор Аддлтон, что мистер Монтегю Уэбб пытается ввести его в заблуждение? Поведение профессора после осмотра осколков позволяет со всей несомненностью заключить, что профессор не просто это понял – осознание сего факта его сильно напугало!

Из беседы с мисс Аддлтон мы также узнали, что ее отец был подвержен схожим переменам настроения в прошлом, причем впервые подобное с ним случилось двенадцать лет назад. Я считаю это очень существенным.

– Неужели, Холмс? Но почему?

– Мой добрый друг, – ответил Холмс, – вы присутствовали при моем разговоре с юной леди, а стало быть, вам известно то же, что и мне. Если вы дадите себе труд хорошенько обдумать услышанное, вам все станет понятно. Поверьте мне, дело тут в датах и именно от них зависит успешное завершение расследования.

Итак, я продолжаю. Мисс Аддлтон считает, что разгадка кроется в неком событии из прошлого ее отца. Суть этого события составляет страшную тайну даже для ее матери, которая при всем том опасается, что тайна эта может угрожать жизни ее супруга. – Тут Холмс прервал свои рассуждения и, вперив в меня испытующий взгляд, неожиданно спросил: – Скажите, у вас были тайны от собственной жены?[31]31
  К весне 1894 года доктор Джон Х. Уотсон уже овдовел. Его супруга умерла в промежутке между 1891 и 1894 годом. Точная дата, а также причина ее смерти неизвестны.


[Закрыть]

Вопрос друга меня ошеломил.

– Нет, Холмс, – с запозданием ответил я. – Мне даже в голову такое не могло прийти.

– Верю, друг мой. Вы человек честный, открытый, чем и привлекаете к себе людей. Однако давайте представим себе, будто с вами в прошлом случилось нечто такое, что вы бы предпочли сохранить в тайне. Что бы это могло быть?

– Нечто безгранично постыдное, – робко предположил я.

– Именно, Уотсон! – подался вперед великий сыщик. – Вот вам и возможный ответ на загадку. Чувство стыда по силе не уступает ни любви, ни ненависти, ни алчности, ни ярости. Ваш ответ объясняет, почему профессор Аддлтон, несмотря на страх перед возможными последствиями, все равно собирается завтра ехать в Бодмин. Вполне возможно, что ему надоело жить в стыде и страхе и он после стольких лет наконец решил стряхнуть со своих плеч тяжкое бремя. Впрочем, все это домыслы, а нам нужны факты. Именно факты являются кирпичиками, из которых слагается фундамент успешного расследования. А потому мне надо кое-что немедленно разузнать. Вы же, Уотсон, окажете мне услугу, если тем временем изучите расписание поездов до Бодмина, отбывающих из Лондона завтра утром. Профессор собирается ехать на поезде, отправляющемся в десять пятьдесят пять, а нам нужно пуститься в путь пораньше, чтобы его опередить.

– Значит, вы собираетесь в Корнуолл? – спросил я, доставая с полки справочник с расписанием.

– Ну конечно, друг мой, – иронически изогнул брови Холмс. – В Лондоне я не смогу разузнать все необходимое. Тайна древнего кургана будет разгадана в Бодмин-Муре.

– В расписании есть поезд, отбывающий с Паддингтона в девять ноль пять, – сообщил я другу.

– Вот на нем и поедем, – кивнул Холмс. Поднявшись с кресла, он направился к двери, но приостановился на пороге и добавил: – Вполне допускаю, что в мое отсутствие вам захочется провести собственные изыскания. Порывшись на нижней полке книжного шкафа, вы найдете монографию профессора Аддлтона. Весьма занимательная работа, многое объясняет. Особенно вопрос с датами, играющими столь важную роль в нашем расследовании. Позвольте порекомендовать вам внимательно проштудировать первые несколько страниц его труда.

С этими словами он поспешно вышел из гостиной. Несколько мгновений спустя я услышал, как Холмс свистом подзывает экипаж[32]32
  Четырехколесный экипаж подзывали одним свистком, а двухколесный – двумя.


[Закрыть].

Мой друг отсутствовал несколько часов и вернулся практически к ужину.

Пока он ходил по делам, я решил воспользоваться его советом и, отыскав монографию, уселся с ней у камина. Книга была толстой, в богатой красной обложке, с роскошными иллюстрациями, изображавшими находки, обнаруженные в ходе различных раскопок. Нашел я и картинку с черепками, очень напоминавшими те, что Монтегю Уэбб прислал профессору Аддлтону. При этом ничего особенного относительно дат мне обнаружить не удалось, хотя я про себя и отметил, что монографию опубликовало издательство «Снеллинг и Броадбент» в 1882 году.

После обстоятельного знакомства с началом книги мне оставалось лишь развести руками. На первой странице значились только название монографии да фамилия автора. Следующую отвели посвящениям. Первое и самое пространное адресовалось супруге профессора, Элизабет Мэри Аддлтон. Профессор в изысканных выражениях благодарил жену за неизменную поддержку и помощь, которые он чувствовал на протяжении долгих лет работы над монографией.

Далее шло второе посвящение, значительно короче предыдущего. Я не стал в него вчитываться и лишь пробежал глазами. В нем профессор выражал признательность своему ассистенту и всем тем, кто помогал классифицировать и анализировать исследовательский материал.

Еще две страницы целиком занимало подробное оглавление.

Где-то с полчаса я безуспешно пытался вчитаться в книгу, однако монография была написана слишком специальным, темным для профанов языком. Я то и дело натыкался на длинные перечисления различной утвари, подробные описания топориков и иззубренных наконечников стрел. В итоге я отложил книгу в сторону и взялся за вечернюю газету.

От этого куда менее обременительного чтения меня отвлекло возвращение Холмса.

Великий сыщик быстрым шагом пересек гостиную, размахивая только что купленной крупномасштабной картой Бодмин-Мура, развернул ее на коврике перед камином и попросил меня помочь ему в поисках заброшенной шахты Уил-Агнес, возле которой должен находиться древний курган.

Розыски шахты хоть и заняли немало времени, все-таки увенчались успехом. Как выяснилось, она располагалась примерно в пятнадцати милях от Бодмина и в четырех от ближайшей деревушки под названием Минионс.

– Это же Богом забытое место, – с сомнением в голосе промолвил я. – Как мы туда доберемся, Холмс? Пешком?

– Нет, конечно, Уотсон.

– А как тогда?

– Наймем повозку. – На короткий миг он оторвал взгляд от карты, и я увидел в его глазах мечтательное выражение, словно мыслями мой друг был далеко-далеко отсюда, где-то в глухих уголках Корнуолла. – Когда я ходил по делам, отправил заодно телеграмму в бодминский «Синий вепрь», попросив оставить для нас два номера и подготовить быстроходный легкий экипаж.

Его голос показался мне рассеянным. Не желая отвлекать друга, я не стал расспрашивать, чем закончились его сегодняшние изыскания и почему в расследовании дела он придавал столь большое значение датам.

Весь остаток вечера великий сыщик провел в раздумьях. Он обратил на меня внимание, лишь когда я, пожелав ему доброй ночи, встал и напомнил о необходимости упаковать чемодан.

– Чемодан? – переспросил он, с явным усилием отвлекшись от своих мыслей и возвращаясь на бренную землю. – Ну да, конечно! Кстати, Уотсон, пожалуйста, не забудьте прихватить с собой ваш армейский револьвер.