Текст книги "Любовь в награду"

Автор книги: Джулия Лонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Эти деловые разговоры обычно касались насилия и денег.

Чуть раньше Ла Вей сжал руку в кулак, и теперь с усилием разжимал ее. Рану на руке ему быстро зашили – как и другие раны. Шрам был таким, словно сам дьявол вцепился в нее когтями и стал кусками рвать мышцы, из-за чего Ла Вей был вынужден теперь придумывать новые ругательства с единственной целью – преодолеть боль.

– Все они и ты погибли бы, Ла Вей. Ты – единственный, кто остался в живых, – сказал Ардмей. – Не считая меня, разумеется.

Ла Вей кивнул. Лживое смирение надоело им обоим. Они многое пережили – вместе и порознь.

Они оба сколотили неплохие состояния, будучи каперами, и заработали еще больше, выполняя приказы-капризы короля. Им приходилось расследовать тайные заговоры против короны и охотиться за пиратами, которые угрожали безопасности и доходам английских торговцев, а следовательно, – безопасности и спокойствию граждан Англии.

В качестве каперов они были столь успешными, что корона теперь пользовалась их уникальными способностями и в других тайных обстоятельствах, требующих определенной хитрости, обаяния, грубой силы, готовности отправиться в опасные места, а также виртуозного умения обращаться с оружием. Это было выгодно для каждого из них – вместе и порознь.

И это едва не оказалось смертельным для Филиппа ла Вея.

Но он получал огромное удовлетворение от работы. Для него каждый пленный, каждая шпага, выбитая у неприятеля, каждый убийца, планам которого он не давал сбыться, каждая предотвращенная смерть или потеря были способом компенсировать те утраты, которые едва не погубили его семью, не изменили его образ жизни.

И это действительно было очень прибыльно.

Но ла Вею и Ардмею не удалось передать правосудию пирата ле Шата. По правде говоря, они не то чтобы не смогли поймать его, а попросту дали ему уйти.

Истинная причина этого была довольно сложной. Каждый находящийся в этой гостиной знал только часть тайны ле Шата, но ни один из них не поделился ею с другими.

У Филиппа была особенно неприятная и нелепая причина радоваться тому, что этот человек утихомирился и находится на свободе. В кармане его камзола на оторванной от листа бумаги полоске было написано указание, о котором не знал больше никто в мире; написано оно было человеком, известным в торговых кругах как мистер Хардести, однако на самом деле он был кое-кем другим: «Если вы считаете, что вам известно, как отблагодарить меня за свою спасенную жизнь, можете найти меня…»

О, награда за поимку ле Шата! Эти деньги решили бы… почти все проблемы ла Вея. Однако если он будет долго и серьезно думать об этом, то едва ли сможет сдержать порыв швырнуть в стену какой-нибудь увесистый предмет.

Подумать только! А ведь когда-то он был известен своим шармом.

Стопка полученной принцем корреспонденции росла день ото дня. А несколько писем буквально молили о срочном ответе.

– Так ты хочешь таким способом вернуть свое состояние, Филипп? – упорствовала Вайолет. – Ты умрешь раньше, чем это у тебя получится.

Ла Вей фыркнул:

– Спасибо тебе за веру в меня, Вайолет.

Тем не менее в нем все росла уверенность в том, что она права.

Графиня заулыбалась, услышав, что он наконец обратился к ней по имени.

– Только подумай о земных удовольствиях, которых ты лишишься, если умрешь. Прошу тебя, пожалуйста, позволь нам устроить бал или ассамблею в твою честь, – продолжала настаивать она.

– Что ж, – коротко бросил Ла Вей. – Мне это должно понравиться. Но не сейчас.

Пока он и представить себе не мог, что сможет танцевать, потому что из-за ран все еще чувствовал скованность, только не хотел признаваться в этом. Вот ведь ирония: вальсирование для него сейчас не менее важное умение, чем фехтование. Впрочем, в высшем свете искусство вращаться зачастую сродни искусству фехтования.

Наступило неловкое молчание, во время которого леди Ардмей еще раз переглянулась с мужем. Потом она откашлялась.

– Мне написала леди Придо, – наконец заговорила Вайолет. – Она недавно была здесь, в академии мисс Эндикотт. Ей надо было обсудить кое-какие вопросы, касающиеся ее младшей сестры. И скоро она снова будет в Лондоне. Может, хоть это тебя вдохновит?

Ла Вей смутно припоминал, что сестра леди Придо учится в академии мисс Эндикотт – учебном заведении, которое известно в здешних краях как школа для непослушных девочек. Но Вайолет говорила преувеличенно небрежным тоном, а это означало, что она скрывает свои мотивы.

Ла Вей криво усмехнулся:

– Я тоже получил от нее письмо.

А потом ему стало трудно сдержать улыбку при мысли об Александре: она была неотделима от воспоминаний о более счастливых в его жизни временах. У их семей были общие интересы, когда они были моложе, и у родителей существовала надежда, что Александра и Филипп когда-нибудь поженятся.

С возрастом Александра превратилась в жизнерадостную, красивую и невероятно уверенную в себе женщину. Она забавляла Филиппа. Ее семья была не такая высокородная, как семья Бурбонов, богатство Придо – не таким огромным, а власть – не такой всемогущей.

Именно поэтому большинство членов семьи Придо сохранили головы и деньги во время революции.

Бурбоны вернулись к власти во Франции, а даже будучи маленькой девочкой, Александра любила влияние и власть. И хотя Филипп был далек от трона, он все еще был Бурбон.

От Александры Ла Вей получил пространное послание, но не знал, как на него ответить.

Принц сжал в кулак причинявшую ему боль руку, когда в дверном проеме появилась миссис Фонтейн. В руках у нее был поднос с чайником и чашками. Все замолчали.

Балансируя, словно на натянутом канате, со спиной, прямой, как бизань-мачта, Элайза преодолела расстояние межу дверью и столом, за которым они все собрались.

В наступившей тишине было слышно, что чашки на подносе слегка позвякивают, когда она двигается.

У Элайзы тряслись руки.

Странное желание охватило ла Вея: ему захотелось подойти к ней и ласково забрать поднос. «Я не такой уж грозный!» Но потом ему пришло в голову, что это утверждение – правда лишь отчасти, потому что за долгие годы службы королю он действительно стал грозным.

– Благодарю вас, миссис Фонтейн, – проговорил Ла Вей ворчливым тоном, когда поднос был наконец благополучно поставлен на стол.

Элайза сделала книксен, развернулась – очень осторожно, будто все еще держала в руках поднос, – и грациозно направилась к двери.

Тут Ла Вей поймал себя на том, что стоит, замерев, не в состоянии противиться дурацкой радости, охватившей его из-за того, что ей удалось внести в комнату поднос, не выронив его.

Элайза с достоинством вышла из гостиной.

Ла Вей был настолько поглощен наблюдением за миссис Фонтейн, что едва не вздрогнул, когда граф откашлялся.

Обернувшись, принц увидел, что Вайолет и граф Ардмей молча смотрят на него. Граф протянул руку ладонью вверх.

Филипп вытащил из кармана очередную фунтовую купюру и вдруг со смущением осознал, что очередное проигранное пари доставляет ему некоторое удовольствие.

Глава 5

Когда сумерки начали широкими мазками окрашивать в розовато-сиреневый цвет оставшиеся на небе облака, Элайза вышла из дома через кухонную дверь и собралась бежать к дому викария. Она рассчитала, что если поторопится, то доберется туда за десять минут. Теперь вся ее жизнь была расписана по минутам, вот как сейчас.

Прохладный воздух приятно холодил ее щеки, которые сегодня от душевного волнения и раздражения то розовели, то багровели несчетное число раз. Щеки не должны так часто менять свой цвет.

Элайза размышляла о том, что скажет лорд Ла Вей, если увидит, что она несется как сумасшедшая, теряя по пути шпилек из волос больше, чем может себе позволить. Но иного выбора, чем бег, у нее не было.

Она воспользовалась возможностью ускользнуть из дома, когда лакеи впустили в него темноволосого и худощавого джентльмена с холодными глазами и гранитной челюстью. Пришедший не захотел ни чаю, ни чего-либо еще. Лорд Ла Вей сам встретил гостя с односложной, типичной для него фразой: «Я не хочу, чтобы нас беспокоили», – захлопнул за собой дверь кабинета. Крепко захлопнул.

«Слишком поздно, – с радостью подумала Элайза. – Подозреваю, вы уже обеспокоены».

Она пробежала мимо большой черной лошади, свободно привязанной к кусту, как будто всадник упал с нее и бросил поводья. Голова Элайзы едва удержалась на шее, когда она увидела королевский герб на седельных сумках – стоящего на задних лапах льва на лазурном поле, – но у нее не было времени выяснять, что к чему. Кто знает, что замышляет лорд Ла Вей.

Ее заботы куда более обыденные.

Слава Богу, что граф и графиня Ардмей не захотели ничего есть. Элайза не помнила себя такой неловкой, испуганной, неуклюжей и двигающейся так неуверенно, как будто она ступает по палубе корабля, даже в свой первый день работы учительницей в академии мисс Эндикотт.

Весь день она чувствовала себя актрисой, которой дали прочитать пьесу лишь перед премьерой и вытолкнули на сцену перед недоброжелательно настроенными зрителями, вооруженными предметами, которые они намеревались метать в исполнителя за малейшую оплошность.

Однако бывали в ее жизни дни и похуже. Например, тот день, когда она сообщила мисс Эндикотт, что ждет ребенка. Элайза прошла через это, как проходила через все остальное, призвав в союзники гордость, жизнерадостность и воспитание. Сегодня все это в совокупности могло привести к ее увольнению.

Какое нахальство с его стороны заключать на нее пари!

Это Элайза заподозрила в тот момент, когда лорд Ла Вей отдавал фунтовую купюру графу Ардмею – крупному мужчине, только более грубо скроенному и в большей степени экзотичному, чем принц, который напоминал скалу, отполированную волнами времени и опыта. Ее отец ухаживал за больными и ранеными из мелкопоместного дворянства всего Нортумберленда, но никогда она не видела таких людей, как граф Ардмей и лорд Ла Вей.

Перед тем как уйти, Элайза велела Долли приготовить мясной пирог из тех продуктов, которые можно было найти в кладовой.

Дом викария показался ей сущим раем после сурового дома лорда ла Вея: шумный, яркий, теплый, едва не лопавшийся от рыжеволосых детей – отпрысков сестры миссис Силвейн. Некоторым из них суждено отправиться в академию мисс Эндикотт, в этом Элайза была почти уверена.

Что-то непонятное, оказавшееся предназначенными для букетов цветами, слишком яркими и пышными для того, чтобы их мог позволить себе викарий, было расставлено повсюду в вазах и банках.

Это что-то новое.

– По-моему, слишком роскошно для украшения дома, преподобный Силвейн, – заметила миссис Фонтейн.

Его смех перешел во вздох.

– Я только что сказал, что все это походит на джунгли. Думаю, это тропические цветы. – Высокий и красивый преподобный Адам Силвейн осторожно дотронулся до экзотического цветка. – Их прислала моя кузина Оливия. Она попросила разложить их на кладбищенских могилах. Вероятно, не все ее ухажеры знают, что она уже обручена, и настойчиво продолжают присылать ей букеты из оранжерей. Боюсь, в конце концов Ланздаун будет вынужден вызвать их на дуэль.

Элайза рассмеялась. Лорд Ланздаун был женихом Оливии Эверси. Такой жених ее семье и не снился, с тех пор как Лайон Редмонд – брат Вайолет Редмонд, старший из всех Редмондов и наследник – исчез, навсегда забрав с собой, как поговаривали, ее сердце. Никому и в голову не приходило, что Оливия подумает о другом мужчине.

И никто не рассчитывал, что Ланздаун окажется столь настойчивым.

– Я принесла яблочные пироги, преподобный. – Она протянула викарию сверток. – Хочу обменять их на одного вашего подопечного.

Жена священника рассмеялась, а затем крикнула:

– Джек, куда ты подевался?

То, что Элайза сделала по любви, жена преподобного, Айви Дагган, прежде имевшая дурную репутацию, делала за деньги. Она была профессионалкой среди падших женщин. Разница между ней и Элайзой состояла в том, что Айви никогда не была женщиной приличной и никого не разочаровала, а вот Элайза разочаровала всех.

Однако Айви удачно вышла замуж за викария Адама Силвейна, который сумел вернуть прихожан в церковь Пеннироял-Грина и Суссекса с помощью обаяния, бескорыстия, исключительного упрямства и сногсшибательной внешности. Вместе они являли собой воплощение доброты и признания. И они были в числе немногих, кто знал об… обстоятельствах Элайзы.

Айви наклонила голову набок.

– Джек! Да он… здесь!

Что-то непонятное ворвалось в комнату и обхватило Элайзу за талию.

– Мама!

Элайза обняла сына и приподняла его. Но он уже стал слишком тяжелым для таких объятий.

– Добрый вечер, мой любимый! Нам надо бежать. Спасибо вам за все, преподобный. Могу я задать вам вопрос? Боюсь, он касается того, сможете ли вы оказать мне еще одну услугу…

– Мы сделаем для вас все, что в наших силах, миссис Фонтейн, вы же знаете.

– Моя новая работа… Боюсь, я больше не смогу приходить за Джеком вечерами. Я и сейчас поступила рискованно. Только в субботу у меня на полдня будет выходной. Вы не знаете кого-нибудь, кто мог бы отводить Джека домой? В обмен, скажем, на… яблочный пирог?

Вся ее жизнь была сплетена в сложную сеть предметов для обмена и услуг по времени, умениям и знаниям, не использованных отрезов ткани и подержанных вещей, трав, печеностей, сыров и книг, советов и обучения.

– Я уже большой мальчик, мама! Я могу сам ходить домой!

– Я буду это делать. – Это сказал стоявший в дверях брат Айви Шеймус.

Парень украдкой бросил на Элайзу хитрый взгляд, говоривший о том, что он бы не прочь приобнять ее за талию.

Что в Шеймусе Даггане приятно удивляло, так это то, что он никогда не старался притвориться тем, кем не был, а был он очаровательным повесой, который сделает все возможное, лишь бы избежать честной ежедневной работы ради веселья и удовольствия.

Самым опасным в Шеймусе была его своеобразная красота, яростно кружившая головы женщинам, мечтающим поймать на себе его взгляд. По правде говоря, Шеймус был восхитителен: всегда готов рассмеяться, быстро влюбиться и быстро забыть о том, что он, как говорят, уже влюблен, когда какая-то очередная красотка привлекала его внимание, не прочь повеселиться, отпустить двусмысленную остроту и даже подраться.

В результате он получил среди местных кличку – Бесстыжий Дагган.

Викарий взял его под свою опеку и заставлял напряженно трудиться, чтобы тот не попал уж в слишком большую беду. Впрочем, дело это оставалось скользким и весьма деликатным, его можно было сравнить разве что с попыткой слишком крепко удержать в руке мокрый кусок мыла.

Дети любили Шеймуса. С тех самых пор, как он приехал в Пеннироял-Грин, почти все старшие мальчики удвоили словарь ругательств и знали, откуда берутся дети, а он с удовольствием вгонял в краску маленьких девочек.

Шеймус Дагган стоял, прислонившись к дверному косяку. Его зеленые глаза мерцали, а губы растянулись в дразнящей улыбке. Элайза невольно улыбнулась ему в ответ. Все улыбки в этом доме были для нее настоящим бальзамом на душу.

Элайза видела Шеймуса с детьми его сестры. Она была абсолютно уверена, что Джек будет рядом с ним в безопасности и не узнает чего-то неприличного.

– Вы очень добры, мистер Дагган, благодарю вас.

– Если хотите, я и сейчас провожу вас, миссис Фонтейн.

– В этом нет необходимости, – хором проговорили все взрослые.

Его улыбка стала еще шире.

– Да нет, я серьезно. Я с радостью буду отводить Джека домой вечерами, мне это совсем не трудно.

– Еще раз спасибо вам, мистер Дагган. А теперь нам надо поторопиться… И я попрошу вас еще об одном одолжении, преподобный Силвейн. Вы не будете… возражать, если я возьму несколько букетов?

– Этим вы окажете мне одолжение. Возьмите цветы, миссис Фонтейн.

На следующее утро Филипп Ла Вей проснулся с легкой улыбкой. Ему приснился такой приятный, домашний сон: он как будто услышал легкое позвякивание подноса с углем, видел спину женщины в мягком белом чепце, уловил шорох разжигаемого огня и почувствовал, что в мире все хорошо.

Через час или около того принц проснулся во второй раз, потому что ему стало слишком тепло. Обычно он спал без ночной рубашки, так что это был редкий случай, когда он перегрелся.

Приподняв голову с подушки, Ла Вей внимательно осмотрелся. В камине горел огонь. Выходит, это был не сон? Указательным пальцем он нарисовал в воздухе плюс – одно очко в счет миссис Фонтейн за то, что заставила слуг выполнять их работу. По крайней мере сегодня.

Филипп приподнялся в постели и замер, а его рука автоматически потянулась к пистолету, который всегда лежал на ночном столике рядом с подушкой. Ему показалось, что за дверью кто-то шепчется.

После нападения утра стали для него самой тяжелой частью дня – тело болело, суставы отказывались сгибаться, и даже напряжение в чреслах не всегда приносило удовольствие. Однако инстинкт выживания научил его превозмогать боль, поэтому он подкрался к двери и приложил к ней ухо.

– Итак, Мэри, запомни: он всего лишь мужчина. Он по очереди сует ноги в штанины. Не похоже, чтобы он кусался.

– Так, может, у него нет зубов? Он уже не молод, миссис Фонтейн.

Неужели до него донеслось сдавленное хихиканье?

Филипп не расслышал, что ответила на это миссис Фонтейн.

– Но он проснется, когда я зайду? Когда я разжигала огонь, он спал.

Это сказала Мэри, горничная. «Трусиха!» – подумал Филипп. Ее слова даже немного развеселили его.

– Ну хорошо, сегодня я сама это сделаю. Но потом это будет твое дело.

Через мгновение в дверь громко постучали.

Филипп успел запрыгнуть в кровать и натянуть одеяло до подмышек.

– В чем дело? – раздраженно спросил он хриплым голосом. Все части его тела, требующие бережного отношения, так и завыли от боли, вызванной его резкими движениями.

Дверь распахнулась – в комнату быстро вошла миссис Фонтейн.

– Доброе утро, милорд, я просто оставлю вам поднос и раздвину…

Ла Вей искоса посмотрел на миссис Фонтейн. Она была куда более свежей, чем бывает человек в это время дня. Во всяком случае, она так выглядела в проникающем сквозь гардины утреннем свете.

Она застыла и смотрела на него дольше, чем следовало.

«Она еще слишком молода для апоплексического удара, но кто знает?» – такая мысль позабавила ла Вея.

– Что это еще за дьявольщина? – спросил он.

– Это?! – как попугай, отозвалась Элайза. Буквально как попугай, потому что голос ее прозвучал громко и хрипло.

– Да будет вам, миссис Фонтейн, мы же установили, что вы не глухая. Я спрашиваю про то, что у вас на подносе. – Принц решил привставать – простыня сползла с его груди, как снежная лавина.

– Кофе и два яблочных пирога, – протараторила Элайза. Слова вырывались у нее с такой скоростью, словно их из клетки выпустили на свободу.

– Яблочных?…

– Я оставлю поднос здесь, хорошо? – жизнерадостным тоном спросила Элайза, поворачиваясь к нему спиной.

Ла Вей слышал, как позвякивает посуда, пока она обходила диван, чтобы поставить поднос на прикроватный столик.

А потом Элайза раздвинула гардины.

– О! – Поток солнечного света хлынул прямо ему в лицо. «По крайней мере, хоть дождя нет!» – подумал Ла Вей.

Она удалилась с такой скоростью, словно была видением. Дверь плотно захлопнулась за ней.

Элайза прислонилась спиной к двери, вцепившись в ручку, как будто не хотела выпускать принца из спальни. Или, возможно, чтобы самой не вернуться туда.

Несколько мгновений она невидящим взором смотрела на Мэри, которая топталась в коридоре. Хотя, пожалуй, не таким уж невидящим был ее взор. Элайза подумала, что еще нескоро забудет то, что сейчас увидела.

– Он взял у вас поднос, миссис Фонтейн? – спросила Мэри шепотом, как будто они только что предложили бифштекс чрезмерно разборчивому волку. – Мне как поступить завтра?

Элайза на минуту задумалась.

– Он действительно слишком неприветлив по утрам, – медленно проговорила она, притворяясь, что проявляет мученическое великодушие. – Пожалуй, лучше мне самой подавать ему завтрак.

Ла Вею требовалось слишком много времени на одевание по утрам, поскольку ни одна часть его тела не желала гнуться, как полагается. Если он начинал ускорять этот процесс, ему приходилось делать паузы и напрягаться. Филипп отчаянно бранился, пока не появлялось ощущение, что он готов продолжить.

Труднее всего было надеть сюртук. Впрочем, бриться левой рукой было не легче. Ла Вею и в голову не пришло, что в Эссексе он задержится дольше, чем на две недели, поэтому он даже не подумал о камердинере.

Филипп как-то слышал, как темпераментный кок на его корабле с тоской говорил о жене как о человеке, который «поможет стянуть сапоги». Ла Вей представил себе, как просит об этом Александру Придо, если она станет его женой, и слышит ее заливистый смех. Александра привыкла, что рядом с ней находится целая армия слуг, готовых выполнить любое ее приказание.

Филипп сжал правую руку, которая чаще всего была причиной его гнева и плохого настроения. Подойдя к двери кабинета, он остановился. Что-то там определенно изменилось.

Он осторожно вошел. Сделал всего два шага, а потом медленно, словно во сне, пошел по комнате. Теперь здесь мало что напоминало о нем.

Каждый дюйм поверхности его письменного стола, рамы картин на стенах, замысловатая резьба на стульях и скамеечке для ног, трещинки на ягодицах херувимов на камине – все было протерто от пыли и отполировано. Комната почти вибрировала от чистоты.

Огромный прямоугольник солнечного света лежал на ковре. Гардины явно снимали и выколачивали из занавесей пыль, и теперь они были аккуратно подвязаны золотыми шнурами до бокам от окон. В результате они стали на тон светлее, чем были вчера. Ковер, похоже, был выбит впервые. Коричневые, сливочные и темно-красные завитки снова стали яркими, а ноги ла Вея утонули в ворсе, когда он крался по своему логову, осторожный, как кот.

Филипп ощутил какой-то знакомый аромат – смесь запахов лимона, льняного семени и горящего дерева.

Этот аромат сбивал его с толку, и на мгновение он решил, что все происходит во сне, начиная от хихиканья за дверью спальни и заканчивая сверхъестественно чистым кабинетом. Иногда, во время морских походов, он просыпался с улыбкой на лице и тоже ощущал этот аромат.

А потом он его увидел…

На каминной полке стоял кувшин с большим букетом гиацинтов и лаванды. Это были цветы Прованса.

Из груди Филиппа вырвался короткий удивленный смешок. Он начертил в воздухе еще один плюс в пользу миссис Фонтейн.

Подойдя к камину, принц осторожно дотронулся до цветов. Они слегка увяли, словно их некоторое время сжимали в горячей ладони и только потом принесли в кабинет и поставили в кувшин. Хотя, возможно, их кончину приближал сильный огонь в камине.

И все же цветы были очень красивыми.

Вдруг Ла Вей почувствовал, что ему стало легче. Как будто груз, соразмерный букету из лаванды и гиацинтов упал с его плеч.

Ла Вей медленно огляделся, отыскивая другие маленькие сюрпризы. Графин для бренди был наполнен доверху и блестел. И искушал его.

Филипп развернулся к нему спиной, словно графин – та же уличная девка, подманивающая его к себе согнутым пальцем, и позвонил, вызывая миссис Фонтейн.