Текст книги "Грешная и желанная"

Автор книги: Джулия Лонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 9

Раз уж на крыше он все равно испачкался с ног до головы и опоздал к общей трапезе, Йен заглянул на кухню к миссис де Витт, взял там хлеба с сыром и решил почистить старый мушкет, свой самый первый. Это занятие он находил весьма подходящим для размышлений. Обдумывая, какое оружие следует взять в путешествие, представляя, с какими женщинами доведется там встретиться, гадая, какие возможности обзавестись друзьями и заработать деньги могут представиться, он успел разобрать мушкет на части и занялся тряпками и маслом, когда вошла Женевьева.

– Добрый день, сестра моя. Чего ты хочешь?

– Откуда ты знаешь, что я… Неважно. Йен… что ты думаешь о мисс Дэнфорт?

Он замер с промасленной тряпкой в руке.

– Ты спрашиваешь из-за той интересной беседы на церковном дворе? Или предполагаешь, что я просто тяну время прежде, чем соблазнить ее?

– Беседы? Слово «беседа» предполагает, что в нее включена и я. А если ты хочешь ее соблазнить, тебе придется пробиваться сквозь толпу конкурентов.

Йен захохотал.

– Аааах, Женевьева, уж не завидуешь ли ты?

– Цыц. Конечно, нет. Просто… она не кажется тебе… ну, немного чересчур… несдержанной?

Сестра очень деликатно выбрала слово, отметил Йен, и это его позабавило.

– Ты беспокоишься, потому что ни один из этих мужчин не посмотрел на тебя дважды, Женевьева, хотя обычно у них затуманиваются глаза при одном взгляде на тебя? Ты же уже заарканила своего герцога.

Сестра игриво толкнула его.

– Я думаю, что она немножко неловкая, Женевьева. И юная. И американка. Они все кажутся чуть громче и развязнее, чем мы, эти американцы. Но да, привлекательная. Несомненно, она просто привыкла к вниманию. И знает, как его добиться. – Йен пожал плечом. – В целом мы примитивные создания – мужчины, и некоторые женщины понимают это раньше других.

Женевьева уставилась на него:

– Неловкая? Ты с ума сошел? Мы вообще об одной девушке говорим? Она настолько очаровала Тингля в книжкой лавке (а ты знаешь, какой он скупердяй), что он продал ей две книги по цене одной! Держу пари, что в ближайшие дни начнут появляться поэмы, восхваляющие ее изящество и грациозность, ее прекрасные глаза и все в этом роде. Она немножко… Я в самом деле удивилась… В общем, она сегодня разговаривала с цветком, когда срывала его. Извинилась перед ним, а потом поблагодарила.

– Она извинилась перед цветком?

– А потом его поблагодарила.

– Ну, это уже язычество какое-то. Может, она и вправду ведьма и наслала заклятье на всех этих мужчин. – Йен пошевелил всеми десятью пальцами перед лицом Женевьевы, как фокусник. – Никогда не знаешь, на что способны эти американцы. Может, она хотела зайти на кладбище, чтобы набрать немного земли, говорят, ее используют при колдовстве.

Женевьева негромко фыркнула.

– Не думаю, что магия имеет к этому какое-то отношение. Разве только она умеет сначала сбить мужчин с толку, хлопая ресницами, а потом – абракадабра! – превратить их в болванов с остекленевшими глазами.

Йен задумался.

– А вот хотелось бы мне знать… возможно, она слегка тугоухая. Довольно часто по непонятной причине начинает очень громко говорить. И еще – у нее что, тик? Она как-то странно запрокидывает голову.

– На голос я обратила внимание! А вот на голову – нет. Милая бедняжка, так сильно пострадать.

– Да, давай пожалеем милую бедняжку, у которой мужчины едят с руки, – поддразнил он Женевьеву. – Тогда она станет более терпимой к тебе и другим женщинам.

Женевьева снова его толкнула.

– Я знавал в Кембридже одного парня, он тоже страдал подобным. Скажем, увлечешься беседой об экономике или о Пелопонесской войне, и вдруг его голова неистово дергается влево и он начинает орать: «Чушь!» Или что-нибудь настолько нечестивое, что даже я не могу повторить. А в остальном замечательный малый. К этому просто привыкаешь. Он говорил, это от того, что его в младенчестве уронили в ведерко с углем. Но сомневаюсь, что мисс Дэнфорт сумасшедшая или что ее роняли.

– Разговоры с тобой всегда так поучительны, Йен.

– Всегда рад услужить, – весело ответил он.

– Оливии она не нравится.

– Оливии трудно понравиться, – заметил Йен.

– Сегодня Лэнсдаун прислал мисс Дэнфорт книгу про танцы.

Пальцы Йена на мушкете на мгновение замерли.

– Вот как? – вроде бы равнодушно переспросил он.

Он представил себе сестру, наблюдающую за танцем мисс Дэнфорт и Лэнсдауна; свою гордую сестру, которая никогда бы не стала унижаться и хитростью напрашиваться на вальс, как сделала Тэнзи Дэнфорт; сестру, которой уже хватило потерь; и в его душе образовалось нечто холодное и твердое, не сулившее ничего хорошего мисс Дэнфорт.

На самом деле Йен отнесся к мисс Дэнфорт куда скептичнее, чем был готов показать Женевьеве да и кому-либо другому. Он хотел понаблюдать не торопясь.

– И я знаю, что ты не собираешься соблазнить ее, Йен, потому что иначе просто никогда больше ни слова тебе не скажу, а тебе будет не хватать наших разговоров.

– Чепуха. Ты не настолько интересна, – беззаботно отозвался он.

Но рассердился – сильнее стиснул мушкет. Винить оставалось только себя – он сам лишил себя права считаться добродетельным. Впрочем, напоминание об этом ему не понравилось.

– Вы уже решили покупать дом в Суссексе?

– Фальконбриджа больше всего заинтересовал Лилимонт. Ты знал, что мисс Дэнфорт жила там в детстве? Совершенно очаровательный дом. Однако для герцога слишком мал. – Она улыбнулась.

Йен застыл.

Лилимонт. Он знал этот дом. Действительно маленький. С холма, на котором он стоит, можно увидеть расстилающиеся вокруг земли и серебристую полоску моря. Большие окна, изящные простые линии, побитые непогодой каменные стены, янтарные в солнечном свете. Обширный, хотя и не слишком, сад, полный фруктовых деревьев и цветов, обнесен высокой каменной стеной, заросшей дикими вьющимися цветами. Его бы следовало слегка укротить, но лишь чуть-чуть. Йен нравилось все немного необузданное, немного неприбранное. Ему нравилось, чтобы все оставалось самим собой, когда это возможно.

Он никогда не видел более совершенного дома – в своем роде.

Интересно узнать, что Тэнзи когда-то в нем жила. Как ни странно, но он легко представлял ее маленькой девочкой с льняными волосами, исполняющей перед гостями какие-нибудь фортепианные пьески или играющей в саду. Скучает ли она по тем временам, помнит ли их вообще?

– Это чудесный дом, и он заслуживает владельца, который будет его любить, – сказал Йен.

– Ну как вам, нравится тут у нас, мисс Дэнфорт?

Пока Женевьева и Йен беседовали о Тэнзи, герцог пригласил ее к себе в кабинет для еще одной беседы, и теперь они вместе попивали чай.

– Я просто чудесно провожу время, и все так добры и великодушны ко мне.

– Я видел, вам прислали цветы. Думаю, ваш отец гордился бы. И беспокоился за вас.

Она улыбнулась.

– О, я уверена, это всего лишь великодушие. Просто жители Суссекса очень добры.

Брови герцога скептически поползли вверх.

– Мужчины Суссекса.

Тэнзи рассмеялась.

– А Эверси – такая чудесная семья. Все очень милые и добрые. И, похоже, все они филантропы.

Тэнзи скрестила пальцы; в конце концов, это совсем маленькая ложь.

– Филантропы? – Кажется, слово его позабавило.

– Мы гуляли по городу, и я познакомилась с викарием, преподобным Адамом Сильвейном. И мистер Йен Эверси что-то прибивал у него на крыше молотком. Мне показалось, это благотворительность со стороны богатого джентльмена – так проводить свое свободное время. – Она произнесла это как можно невиннее.

– На крыше? – Герцог внезапно и очень быстро сделался таким холодным и отчужденным, что возникло ощущение, будто ее выкинули из теплой комнаты на лютый мороз. – Впрочем, я этому не удивляюсь. Йен Эверси отлично лазает на высоте.

Тэнзи слегка растерялась, не понимая, что можно на это ответить, но прозвучало это на редкость иронично, тут она не сомневалась.

И разве Женевьева не сказала что-то похожее там, на церковном дворе?

– Я удивилась, увидев, что он работает вместе с остальными… это ему не по статусу.

– Полагаю, это могло показаться удивительным.

Тэнзи почувствовала, что их разговор быстро завершится, если она будет и дальше пытаться выведать что-то о Йене Эверси. Все это ну очень интересно.

– Мой брат был военным, – сказала она.

Герцог сразу смягчился:

– Как и многие мужчины Эверси. Должно быть, вам не хватает брата.

– Он страшно раздражал, много командовал, защищал меня и был очень забавным.

– Почти само совершенство.

Она впилась ногтями в ладони и улыбнулась.

Она не заплачет. Хотя слезы уже поднимались к глазам. Но она крепче, чем выглядит, и ни за что не заплачет. Тэнзи просто кивнула.

Кажется, он понял. Как же он ей нравится, несмотря на то, что все еще слегка ее пугает!

– После смерти моей первой жены я чувствовал себя немного… – герцог поискал нужное слово, – …потерянным.

Он произнес это осторожно. Как будто протягивал ей что-то хрупкое и опасное.

Это подарок, поняла Тэнзи, такое доверие с его стороны. Честь для нее.

Она точно знала, что он имеет в виду. Но глядя на него сейчас, почти невозможно это представить. Фальконбридж излучал силу и власть, казался таким уверенным в себе, таким прочно стоящим на земле. Трудно представить, чтобы он чувствовал себя так, как теперь часто чувствует себя она – словно обломок кораблекрушения в бурном море.

– Я понимаю, о чем вы. – Тэнзи внезапно как будто охрипла, поэтому произнесла это почти шепотом.

– Но благодаря моей первой жене я знал, что из меня получится хороший муж и хороший отец, а именно этого мне в жизни и хотелось. Я не желал превращать свою жизнь в надгробный памятник. В некотором смысле я думаю, что потери помогают нам лучше понять, как быть счастливым. И как сделать счастливыми других.

Он выразил это просто чудесно, чего Тэнзи никак не ожидала. Мысль, конечно, не особенно доброжелательная, но уж какая есть.

– Вы так думаете?

Герцог едва заметно улыбнулся.

– Я это знаю. И еще, думаю, утраты помогают понять, кто заслуживает твоего внимания. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать себя на людей, которые, скажем, этого не оценят или не отплатят добром за добро. Людей, которые тебя не заслуживают.

И герцог устремил на нее довольно благосклонный взгляд.

Тэнзи в ответ посмотрела на него невинно, хотя очень хотелось прищуриться и внимательно всмотреться в его лицо.

Ах, уж ума-то ей не занимать. Все эти разговоры о том, кто кого заслуживает, наверняка имеют некоторое отношение к Йену Эверси и намекают на его некую интригующую… непригодность. Но почему? Из-за взглядов, которыми он обменивался с той развратной вдовой?

Опять же, все, что случилось после ее первой встречи с Йеном Эверси, как будто имеет косвенное к нему отношение. Он стал рассказом, а все остальное – сносками к нему. Не обязательно, чтобы ей это нравилось, но до конца она непременно дочитает.

– Я это запомню, – серьезно пообещала Тэнзи. – Спасибо.

Герцог коротко кивнул и повернулся к окну. Тэнзи поняла, что ее выставляют из кабинета.

Она увидела Йена только вечером, когда почти все семейство собралось в гостиной после ужина. Он явился в рубашке с закатанными рукавами, облегающих бриджах и высоких сапогах. Притворяясь, что читает книгу про Ричарда III, Тэнзи поглядывала на него и пыталась представить его без рубашки.

Но быстро опустила глаза, когда по рукам побежало тепло.

– Ты долго собираешься пробыть в Суссексе, Йен? – спросила Оливия, втыкавшая иголку в ткань, на которой буйно расцветали цветы. Как будто их в доме не хватает.

Рядом с ней на кушетке сидела Женевьева, подобрав под себя ноги и держа раскрытую книгу. Герцог ушел, вероятно, по каким-то делам.

– Я тебе уже надоел? Тебе стало скучно? – рассеянно отозвался Йен, не отрывая глаз от шахматной доски.

– Очень трудно заскучать, когда рядом ты, даже если очень постараться.

Уголок его рта дернулся. Он двинул фигуру, и Колин, который заглянул, чтобы взять что-то у отца, и дал себя уговорить на партию в шахматы, негромко выругался.

– Дамы, а что вы делали сегодня в городе? – спросила Оливия.

Тэнзи никогда не упускала подвернувшейся возможности.

Нелепо, но ее сердце заколотилось, словно что-то предвещая.

– Я купила новую книгу, – сказала она. – Возможно, вас она заинтересует, мистер Эверси.

Все присутствовавшие в гостиной мистеры Эверси подняли на нее взгляды, но быстро поняли, что она смотрит на Йена. С запозданием Тэнзи вспомнила, что он теперь капитан.

– Правда? – Он настороженно взглянул на то, что она держала в руках, словно стремясь убедиться, что это действительно книга.

– Это превосходное жизнеописание Ричарда Третьего.

Он улыбнулся коротко и любезно.

– А.

Это его «А» не особенно располагало к продолжению разговора.

– Вы упоминали о нем тем вечером, – напомнила Тэнзи. – Когда мы танцевали.

– Правда? – Он выглядел озадаченным.

– Ведь он погребен в Лестершире? – настойчиво продолжала она с ноткой отчаяния в голосе.

– А, да. Припоминаю. – Йен озабоченно нахмурил лоб, словно выискивал в ней признаки слабоумия.

Все вокруг прекратили свои занятия, прислушиваясь к их разговору.

Ладони и шея Тэнзи покрылись испариной.

– Она захватывающая. Книга.

На самом деле неправда. Тэнзи храбро прочитала две главы, но автор сделал все возможное, чтобы то, что могло стать захватывающей или хотя бы бурной кровавой историей, превратилось в занудное наказание для читателя.

– Не хотите рассказать нам немного? – Йен произнес это любезно, но при этом украдкой взглянул на часы на каминной полке. И снова на Тэнзи. Словно придумывал повод сбежать.

– Что там насчет Ричарда Третьего? – поинтересовался Колин. – Йен не заходил в библиотеку с тех пор, как ему влетело за то, что он рассматривал картинки в папиных анатомических атласах. Йен любит лазать на деревья, – добавил Колин, – и ездить верхом.

Тот бросил на брата насмешливый предостерегающий взгляд и снова посмотрел на Тэнзи.

Опять эти намеки.

Глаза Тэнзи защипало от унижения. Мог бы по крайней мере из приличия отвернуться, пока она медленно краснеет до самых корней волос и лицо словно окалено огнем. Во всяком случае, ей так кажется.

Но нет. Вместо этого уставился на нее с бесстрастным видом – так можно смотреть на закат или восход.

Невежа, напомнила она себе.

И тут же услышала собственный голос:

– Если хотите, можете ее взять.

– Эээ… книгу? – Он выглядел озадаченным.

Тэнзи молча кивнула и медленно ее протянула.

Йен поднял руку и осторожно взял книгу.

– Благодарю вас, мисс Дэнфорт, – мрачно сказал он.

– Не стоит благодарности.

Йен еще несколько мгновений смотрел на нее, и когда понял, что больше она не произнесет ни слова, снова вернулся к шахматной доске.

Горные вершины. Коньки. Сугробы.

Тэнзи старалась думать только о чем-то очень холодном в надежде, что щеки перестанут пылать.

Сердце Йена Эверси.

О, как насчет этого? Помогает.

Позже, намного позже, после того, как все один за другим ушли, а Тэнзи ждала до последнего, потому что не любила оставаться одна, она поднялась в свою спальню и даже растерялась, увидев в вазе цветы.

«Ха, Йен Эверси! Вот тебе!» Доказательство того, что ее ценят. Даже желают! И не один какой-то мужчина, а целых четверо! Что она и вправду обладает изяществом и очарованием и может пленять! Тэнзи смотрела на букет, дожидаясь, когда ее охватит ликование и чувство триумфа.

Затем застонала, уронила лицо в ладони и начала раскачиваться взад и вперед. Бесполезно. Она оживила в памяти тот миг, но он мучительно растянулся во времени: ее рука, протягивающая ему книгу, и его недоуменное лицо, когда он эту книгу берет. Снисходя до нее, как до глупой маленькой девчонки.

Она резко выдохнула, сдернула с ног туфли. Сначала одну, потом другую.

И швырнула их в стену.

Бам.

Бам.

– «Можете взять ее, если хотите», – передразнила она саму себя. – О, святые небеса, какая же я дура!

Впрочем, пошвырявшись туфлями, она почувствовала себя чуть-чуть лучше.

Протопала к письменному столу, уселась.

Развернула список и прочитала вслух, как заклинание, которое творила прямо тут и сейчас.

Как кто-нибудь сможет ее понять? Увидеть? Полюбить?

Тэнзи обмакнула перо в чернила и написала:

«Пережил утрату или даже две».

Она начинала подозревать, что это имеет значение.

Глава 10

Что-то заставило Йена вынырнуть из сна на поверхность – задыхающегося, как едва не утонувший человек; пробуждение было внезапным и тревожным.

Он лег неподвижно. Легкие жадно вбирали воздух, пока сознание тоже пыталось всплыть на поверхность.

Черт. Побери.

Как и всегда, он дожидался, когда дыхание выровняется, а сердце перестанет колотиться, как заключенный о решетку камеры.

Он сбросил с себя пропитанные потом простыни, позволив благословенному прохладному воздуху овевать обнаженную кожу. Нащупал шрам на животе. Больше всего тот напоминал тропу, ведущую от дома Эверси к «Свинье и свистку», вплоть до того, что на конце немного приподнимался, как невысокий холм, где недавно застрелили маркиза Драйдена. Чейз указал на схожесть с этой дорогой, когда они сравнивали свои шрамы. Йен решил, что сможет по нему, как по карте, вернуться домой, если переберет лишку в пабе.

Если он не растягивался регулярно и достаточно долго, мышцы вокруг шрама сжимались в тугой узел, как завязки на кошельке скряги, и он мог не сомневаться, что его ждут мучения на целый день, а то и больше, и спастись от них можно только крепким спиртным, с уступчивой женщиной и горячей ванной.

Эту рану ему нанесли штыком в день его величайшего триумфа и величайшего же провала.

У него имелись и другие шрамы, но этот единственный напоминал о себе так же, как если бы он был еще одним органом его тела. Сердце качает кровь, легкие обеспечивают дыхание, а шрам никогда не дает ему забыть.

Комната все еще давила на него – она была меньше его собственной, и шторы тут тяжелее, так что Йен заставил себя подняться с кровати и подошел к окну. Распахнул его.

Выглянул.

И на соседнем балконе увидел…

…да будь он проклят, если это не мисс Дэнфорт!

Да как же никто не заметил, что он спит в комнате рядом с ее спальней? Уж наверное герцог должен был позаботиться, чтобы одного из них срочно переместили в противоположный конец дома!

Йен тотчас же решил, что не будет просить поменять ему комнату. Он останется именно тут.

Из открытого окна струился свет, да еще она взяла с собой на балкон лампу.

Пристроив подбородок на кулачки, она со своего удачного места смотрела на земли Эверси, простиравшиеся так далеко, как только мог видеть глаз. Выглядела она мельче, чем обычно, как-то поникнув, словно потерпела неудачу. И впервые Йену пришло в голову, что яркое оживление, которое она всюду приносила с собой, требовало от нее определенных усилий, а не являлось сверхъестественными чарами, полученными ею в обмен на душу, проданную дьяволу.

Тэнзи запрокинула голову, словно изучала небо над головой в поисках, например, какого-нибудь знака из рая. Вполне вероятно, что у нее просто своего рода нервный тик. То же самое она делала и в бальном зале. А может, мисс Дэнфорт всего лишь подвержена носовым кровотечениям.

Тут она снова опустила голову и плечи, руки на мгновение исчезли – она рылась в чем-то, чего он не видел.

Вытащила небольшой мешочек, пристроила его на балконном ограждении.

А затем вынула из мешочка обрывок…

Какого дьявола?..

Не может быть.

Но это именно оно.

Папиросная бумага.

Йен наблюдал, зачарованно, в некотором замешательстве, как она ловко провела по бумаге языком. Затем разгладила на перилах, насыпала на узкую полоску табак. И к его огромному изумлению, скрутила папироску так же искусно, как любой солдат.

Поднесла к носу, закрыла глаза. Плечи ее приподнялись и опустились, когда она сделала глубокий вдох…

Святая Матерь…

Йен вздрогнул, услышав, как кто-то постучался в его дверь. Выругавшись себе под нос, вынырнул из-за шторы. Рывком распахнув дверь, увидел за ней лакея. Тот держал в руках поднос с бренди (точно, он же звонил!) и сложенным листом бумаги.

– Письмо для вас, мистер Эверси.

Йен развернул его с такой скоростью, что едва не порезал бумагой пальцы.

– «Вероятнее всего, на время пребывания в Суссексе я сниму комнаты в “Свинье и свистке”», – прочитал он вслух.

Подписано – ЛК.

Кто, черт побери?..

Леди Карстерс.

Он почти забыл про леди Карстерс. Красавица. Брюнетка. С необычными вкусами.

– Дабольшоеспасибопока.

Он захлопнул дверь прямо перед носом растерявшегося лакея и, держа в руке записку, метнулся к окну и выглянул наружу.

Наверняка ему это приснилось. Но она исчезла, и только ветер сдувал с перил последние крошки табака.

Совершенно бесполезно. Вскоре после полуночи Тэнзи, глубоко вздохнув, отбросила одеяло, выбралась из кровати и всунула ноги в домашние туфли. Затем опустилась на колени, порылась в одном из своих сундуков и вытащила парочку раскрашенных оловянных солдатиков, принадлежавших когда-то ее брату. Она подержала их на ладони и улыбнулась. Как бы Тэнзи ни лелеяла воспоминания о том, как играла с братом в солдатиков, все же она не сомневалась, что ему бы больше понравилось, если бы кто-то ими пользовался, а не держал целую вечность в качестве сувениров. Еще и подразнил бы ее за сентиментальность.

Держа солдатиков в руке, она схватила свечу и направилась по темным коридорам в кухню.

Пора, если это вообще возможно, получить кое-какие ответы, иначе она больше никогда не сможет уснуть.

Миссис де Витт сидела за столом, нацепив очки, и листала какую-то тетрадку, кажется, со счетами, бормоча себе под нос:

– …говядина на четверг…

Она подняла глаза, выдвинула на середину стола блюдо с лепешками, как будто ждала появления Тэнзи, встала и поставила на плиту чайник.

Тэнзи села.

– Вы проверяете счета?

– Да. Чтобы уложиться в бюджет, нужно уметь тонко балансировать, хотя он и достаточно щедрый. А что это у вас такое, мисс Дэнфорт?

– Я подумала, Джорди они понравятся. Это моего брата.

Она подвинула солдатиков ближе к миссис де Витт.

Та от удивления широко распахнула глаза, а затем тепло улыбнулась.

– Да, у мальчишки должны быть игрушки. У вас сердце ангела, мисс Дэнфорт, раз думаете об обыкновенном мальчишке-слуге.

Тэнзи царственно отмахнулась от комплимента, но все равно покраснела от удовольствия.

– Я занималась счетами после того, как мои родители скончались.

– Правда? – Миссис де Витт подняла взгляд. На ее лице отразилось сочувствие.

– И поняла, что мне это нравится.

– Немного похоже на головоломку, правда? Решить, что тебе необходимо купить, сколько на это нужно денег и все такое.

– О да. – Тэнзи пришлось уволить нескольких слуг и решить, кто останется. Она вела один трудный разговор за другим и ожидала, что все это будет для нее чересчур, но оказалось, что это своего рода передышка. Спокойные минуты в кухне, обсуждение ежедневных расходов по дому с несколькими слугами стали для нее почти необходимыми, она находила утешение в их обществе.

– Как у вас идут дела, мисс Дэнфорт?

– Все тут просто чудесные. – Она произнесла это так же церемонно, как если бы говорила «Аминь». Именно это от нее и хотели услышать, Тэнзи знала точно.

Миссис де Витт просияла.

Тэнзи откусила от лепешки.

– Просто рай на тарелке, миссис де Витт! Я могла бы их есть каждый день всю свою жизнь.

– Спасибо, моя дорогая. Вы знаете, как согреть сердце и душу. Ну что, нравится вам жить в этой семье?

– О да. Они все просто очаровательные. Но их так много, я все еще не могу запомнить все имена. Минуточку… Колин женат на Мэделайн, так? Прелестной темноволосой женщине?

– Правильно, и она такая милая, такая умная, добрая и спокойная.

– А Маркус женат на Луизе? Она такая хорошенькая, правда?

– Ой да, верно! И нигде на этой земле не найдется двух других людей, так подходящих друг другу!

– Женевьева замужем за герцогом…

Миссис де Витт счастливо вздохнула.

– Это такая история любви, и до чего он знатный мужчина.

– И еще есть Йен и…

Взгляд миссис де Витт уплыл в сторону.

– Ой, вы только взгляните на время! Нам с вами давно пора в кровать!

Она встала и засуетилась, бесцельно передвигая кастрюли и прочую утварь.

– И еще есть Йен и… – упрямо повторила Тэнзи.

Миссис де Витт замерла, прекратив суетиться.

Затем тяжело вздохнула и медленно повернулась, сдаваясь.

– Слушайте, дитя, я должна вам это сказать: не надо, чтобы он вскружил вам голову.

– Ха! – неубедительно засмеялась Тэнзи. – Ха-ха! Я вас умоляю! Моя голова в полном порядке, спасибо большое. Мне просто любопытно.

Наступила долгая пауза. Кухарка проницательно смотрела на нее, но Тэнзи излучала только доброжелательную невинность. Она довела этот взгляд до совершенства еще в раннем детстве.

– Ой, Господи, пожалей его, – вздохнула наконец кухарка. – Этот мальчик – ходячая неприятность.

Сердце Тэнзи замерло. Пожалуй, это будет прекрасно.

Или ужасно.

– Он не мальчик, – задумчиво произнесла она прежде, чем успела прикусить язык.

Миссис де Витт остро взглянула на нее.

– Верно. Он мужчина, и он побывал на войне и вернулся, побывал в Лондоне и вернулся, а мужчины обтесывают то, что они находят в таких местах, так? К добру или к худу. Уж я такого навидалась. Стоит только взглянуть на паренька, и… да, даже мое старое сердце переворачивается, когда он улыбается, и это чистая правда. И так он добивается всего, чего хочет. Сердце-то у него хорошее, но очень уж неугомонное, и если женщина возлагает на него свои надежды, она напрашивается на большое горе, или меня зовут не Маргарет де Витт.

Надо полагать, ее все же зовут Маргарет де Витт.

Тэнзи вспомнила взгляд, которым Йен обменялся с прелестной темноволосой женщиной на балу. Молча, с понятным намеком, быстро, мастерски, искушенно, как будто Тэнзи там вовсе не было или она ничего не значила. И горячий комок какого-то безымянного, но весьма неприятного чувства поселился у нее в животе. Ревность. Или стыдная досада. В любом случае с того же дерева, что и эти два чувства.

Ей не нравилось думать о себе как об одной из легиона.

Ей не нравилось думать об Йене Эверси, который укладывает в постель любую из легиона, а потом разбивает каждой из них сердце.

Да пусть хоть только одной.

Она не желала считать себя настолько глупой и обыкновенной, что может пасть, как и любая другая. Она никогда в жизни не считала себя дурой.

И Тэнзи рискнула задать еще один вопрос, хотя вовсе не хотела услышать ответ:

– И как, решилась ли хоть одна женщина возложить на него свои надежды?

– О, целая толпа. Начиная с бедняжки Теодосии Бэкмен, когда ему было всего пятнадцать. Потом была…

– Весь список ни к чему, – торопливо перебила ее Тэнзи. Ее воображение уже успело его составить. Надо полагать, каждое имя в нем будет начинаться с «бедняжки». Бедняжка Теодозия Бэкмен, бедняжка Дженни Смит, бедняжка Тэнзи Дэнфорт…

Она никогда не была ничьей бедняжкой.

– …ну, и доходят слухи, – миссис де Витт понизила голос до шепота, – об определенных домах из Лондона.

Тэнзи не была уж настолько тепличным растением. Она знала, кто такие «определенные дамы».

Все хуже и хуже.

Вероятно, миссис де Витт не следовало говорить такие вещи, но она, наверное, решила, что Тэнзи нуждается в серьезном предостережении.

Слышать все это было неприятно, но все-таки ей требовалось это услышать – так же, как время от времени требовалось принимать рыбий жир. Это пойдет на пользу. Возможно, это излечит ее от дурацкого временного и наверняка преходящего состояния, из-за которого она лишится обаяния, заикается и краснеет. А учитывая, что он совершенно безразличен к ее чарам, это к тому же напрасная трата времени. И ее талантов.

Кроме того, она предназначена герцогу, верно?

Она хочет мужа, семью и дом, так что пора прекратить понапрасну растрачивать время на глупые мысли о Йене Эверси.

Тэнзи вернулась в свою спальню, полная лепешек и решимости, однако ноги ее становились тяжелее с каждым шагом, словно она возвращалась на землю после короткой прогулки по облакам.

Тэнзи снова открыла глаза перед самым рассветом, гадая, отчего у нее такое паршивое настроение.

Затем вспомнила о разговоре на кухне минувшим вечером.

И вздохнула.

Узкая розовая полоска света лежала там, где обычно, приглашая прогуляться по ней.

Она поспорила сама с собой, не пора ли прекратить эту привычку. Это будет зрелым и разумным шагом. Но нежная солнечная дорожка протянулась прямо по ковру, и Тэнзи внезапно обнаружила, что уже выскользнула из кровати и шагает по ней. Дойдя до окна, она осторожно раздвинула шторы.

Он уже стоял на балконе. Мгновением спустя до нее дошло, что стоит он непривычно неподвижно. Глядя, как это делала она, на яркие краски Суссекса, только он ведь наверняка видел их уже бесчисленное множество раз. Когда Йен повернулся, чтобы взглянуть на это утро, ей показалось, что она увидела, хотя не могла быть уверена, темные круги у него под глазами. Наверное, не спал всю ночь, считая соблазненных им женщин, как другие люди считают овец. Он повернул голову, и Тэнзи показалось, что губы у него напряглись и побелели. Может, допоздна сидел в «Свинье и свистке» или кувыркался с той вдовой, и теперь у него ужасно болит голова.

Наконец он потянулся, как делал всегда, выгнулся, вскинул руки, и эта прекрасная дуга натянула что-то и в ней, как тетиву лука. Она ощущала это тянущее, упругое ощущение внутри себя.

Он взревел, как делал по утрам и раньше, но резко замолчал и поморщился. Затем положил ладони на перила и начал глубоко дышать. Большие плечи двигались медленно и мощно.

Как будто у него что-то болело и он пытался справиться с болью таким способом.

Тэнзи могла подтвердить, что похмелье слишком мучительно. Нельзя сказать, что она уж совсем лишена опыта.

Может быть, разбивая сердца, он окончательно истощил свою несчастную душу.

Рыбий жир, напомнила себе Тэнзи. Высокомерно хмыкнула. И отошла от окна.