Текст книги "Лепестки фиалки (ЛП)"

Автор книги: Джулия Куин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Он набросился на нее, двигаясь с кошачьей грацией, которой она раньше в нем не замечала.

– Я люблю тебя, – сказал он, касаясь ее губ своими, а руками залезая под юбку.

– Я больше тебя люблю, – с трудом выдохнула она, потому что те вещи, которые он с ней проделывал, наверняка должны бы запретить как незаконные.

– Но я… – прошептал он, осыпая поцелуями сверху вниз ее ногу, а затем – о, господи! – возвращаясь обратно вверх. – Я буду любить тебя лучше.

Ее одежда, казалось, сама улетучилась, но Вайолет не испытывала смущения. Было удивительно, что она может вот так лежать под мужчиной, наблюдать, как он смотрит на нее и видит ее всю – и не испытывать при этом ни стыда, ни неловкости.

– Боже, Вайолет, – простонал он, неуклюже устраиваясь между ее бедер, – должен сказать, что у меня не так уж много в этом опыта.

– У меня тоже, – выдохнула она.

– Я никогда…

Это привлекло ее внимание.

– Никогда?

Он помотал головой:

– Думаю, я ждал тебя.

У нее перехватило дыхание, и потом с медленной нежной улыбкой она сказала:

– Для того, кто это никогда не делал, ты в этом довольно хорош.

На мгновение ей показалось, что она видит слезы в его глазах, но как бы то ни было затем они исчезли, сменившись озорным блеском.

– С годами я планирую совершенствоваться, – сказал он.

– Я тоже, – ответила она так же лукаво.

Он рассмеялся, затем рассмеялась и она, и наконец они соединились.

И хотя они действительно с годами усовершенствовались, тот первый раз на лучшей пуховой перине в гостинице «Заяц и гончие»…

Был невероятно хорош.

Обри-Холл, графство Кент

Двадцать лет спустя

Едва услышав крик Элоизы, Вайолет поняла, что случилось нечто ужасное.

Не то чтобы ее дети никогда не орали. Они все время вопили, в основном друг на друга. Но это был не вопль, а крик. И причиной его был не гнев, досада или преувеличенное чувство несправедливости.

Это был крик ужаса.

Вайолет пробежала по дому со скоростью, которую можно было бы посчитать невозможной, учитывая, что она была на восьмом месяце своей восьмой беременности. Она сбежала по лестнице, пересекла холл, выбежала из дома и спустилась по ступенькам…

И все это время Элоиза продолжала кричать.

– Что случилось? – выдохнула Вайолет, наконец увидев семилетнюю дочку. Та стояла на краю западной лужайки у входа в зеленый лабиринт и все еще кричала.

– Элоиза, – взмолилась Вайолет, взяв в ладони ее личико. – Элоиза, прошу, скажи, что случилось.

Крик Элоизы перешел в рыдания, и она, зажав ладошками уши, замотала головой.

– Элоиза, ты должна… – Вайолет резко умолкла. Ребенок, которого она носила, был тяжелым и низко расположенным, и от пробежки ее пронзила резкая боль. Пытаясь замедлить пульс, она сделала глубокий вдох и обхватила руками низ живота, стараясь поддержать его снаружи.

– Папа! – провыла Элоиза. Казалось, это единственное слово, которое она могла выдавить сквозь рыдания.

У Вайолет похолодело в груди от страха.

– Что ты имеешь в виду?

– Папа, – выдохнула Элоиза. – Па-а-а-а-па-па-па…

Вайолет дала ей пощечину. Первый и единственный раз в жизни ей пришлось ударить ребенка.

Глаза Элоизы расширились, и она резко втянула воздух. Ничего не сказав, она повернула голову в направлении входа в лабиринт. И тут Вайолет увидела ее.

Ногу.

– Эдмунд? – сначала прошептала, а потом выкрикнула Вайолет.

Она побежала к лабиринту, к торчащей из входа ноге в ботинке, которая должна была принадлежать телу, которое лежало на земле.

И не двигалось.

– Эдмунд, о, Эдмунд, о, Эдмунд… – повторяла она, то ли воя, то ли плача.

Когда она подбежала к Эдмунду, то поняла: его больше нет. Он лежал на спине, его глаза были все еще открыты, но в них ничего не осталось. Он ушел. Ему было тридцать девять лет, и он ушел.

– Что случилось? – прошептала она, лихорадочно ощупывая мужа, сжимая его руку, запястье, трогая лицо. Умом и даже сердцем она понимала, что его не вернуть, но ее руки словно отказывались это принять. Она не могла прекратить трогать его… сжимать, толкать, тянуть, все это время всхлипывая.

– Мама? – Сзади к ней подошла Элоиза.

Она не могла обернуться, просто не могла. Она не могла посмотреть дочери в лицо, зная, что теперь осталась ее единственным родителем.

– Это была пчела, мама. Его укусила пчела.

Вайолет замерла. Пчела? Что значит «пчела»? Всех когда-нибудь в жизни кусали пчелы. Место укуса распухало, краснело и болело.

Но от этого не умирают.

– Он сказал, что все в порядке, – дрожащим голоском продолжила Элоиза. – Сказал, что ему даже не больно.

Вайолет уставилась на мужа, качая головой, не в силах принять происходящее. Как ему могло быть не больно? Это же его убило. Она сложила губы, пытаясь сформулировать вопрос, издать хоть какой-то звук, но получалось лишь нечто нечленораздельное. А она даже не знала, что именно пытается спросить. Когда это произошло? Что еще он сказал? Где они находились?

Какая разница? Разве теперь это имеет какое-то значение?

– Он не мог дышать, – сказала Элоиза. Вайолет почувствовала приближение дочери, а затем та молча вложила ладошку ей в руку.

Вайолет сжала ее.

– Он начал делать вот так, – Элоиза попыталась сымитировать звуки, и это было ужасно, – словно задыхается. А потом… Мама! О, мама! – Она прижалась к боку Вайолет, спрятав лицо в том месте, где когда-то был изгиб бедра. Теперь же там был живот, огромный живот с ребенком, который никогда не узнает своего отца.

– Мне нужно присесть, – прошептала Вайолет. – Нужно…

Она потеряла сознание. Ее падение смягчила Элоиза.

*   *   *

Когда Вайолет пришла в себя, ее окружали слуги. У всех были горестные и потрясенные лица. Некоторые не могли смотреть ей в глаза.

– Нам нужно уложить вас в постель, – деловито сказала экономка и взглянула на присутствующих: – У нас есть соломенный тюфяк?

Вайолет покачала головой, позволив лакею помочь ей сесть.

– Не надо, я могу идти сама.

– Я все же думаю…

– Я сказала, что могу идти сама, – сорвалась Вайолет, но тут у нее в животе что-то оборвалось. Она непроизвольно резко втянула воздух.

– Позвольте вам помочь, – тихо сказал дворецкий. Он обхватил рукой ее за талию и осторожно помог подняться на ноги.

– Я не могу… А Эдмунд… – Она обернулась, но не смогла заставить себя снова посмотреть на мужа. Это не он, повторяла она себе. Он не такой.

Он таким никогда не был.

Она сглотнула.

– А Элоиза? – спросила она.

– Няня уже отвела ее наверх, – ответила экономка, подхватывая Вайолет с другой стороны.

Она кивнула.

– Мэм, мы должны уложить вас в постель. Все это плохо для ребенка.

Вайолет положила руку на живот. Ребенок толкался, как безумный. Что было в порядке вещей. Этот ребенок, в отличие от всех предыдущих, пинался, толкался, крутился, икал и никогда не отдыхал. И это, наверное, хорошо, подумала она. Ему придется быть сильным.

Она подавила рыдание. Им обоим придется быть сильными.

– Вы что-то сказали? – спросила экономка, направляя ее к дому.

Вайолет покачала головой.

– Мне нужно прилечь, – прошептала она.

Экономка кивнула, а затем решительно посмотрела на лакея:

– Посылай за повитухой.

*   *   *

Ей не нужна была повитуха. Никто не мог поверить в это, учитывая пережитое ею потрясение и ее поздние сроки беременности, но ребенок отказывался выходить. Вайолет провела еще три недели в постели, принимая пищу, потому что так было надо, и пытаясь напомнить себе, что ей следует быть сильной. Эдмунд ушел, но у нее было семеро нуждавшихся в ней детей. Восемь, если считать упрямца в ее животе.

А затем наконец, после легких и непродолжительных родов, повитуха объявила: «Это девочка!» – и вложила маленький, тихий сверток в руки Вайолет.

Девочка. Вайолет с трудом в это верила. Она убедила себя, что это будет мальчик. Она бы назвала его Эдмундом, наплевав на то, что первых своих семерых детей называла по алфавиту. Его бы звали Эдмунд, и он был бы похож на Эдмунда, потому что определенно только в этом случае она смогла бы найти в происходящем хоть какой-то смысл.

Но это оказалась девочка, розовенькая малышка, не издавшая ни звука с момента своего первого крика.

– Доброе утро, – сказала ей Вайолет, потому что не знала, что еще сказать. Она посмотрела на дочку и увидела свое собственное лицо – меньше, немного круглее, но определенно ничуть не похожее на Эдмунда.

Малышка посмотрела нее, прямо ей в глаза, хотя Вайолет знала, что это невозможно. Младенцы не могли этого делать так скоро после рождения. Кому как не Вайолет знать – это был ее восьмой ребенок.

Но эта девочка, казалось, не понимала, что ей не положено так пристально смотреть на мать. Затем она моргнула. Дважды. Она сделала это с удивительной рассудительностью, словно говоря: «Эй, я здесь. И я точно знаю, что делаю».

Вайолет затаила дыхание, внезапно почувствовав такую безоговорочную любовь, что она была почти невыносима. А затем девочка издала вопль такой силы, которой Вайолет доселе не слышала. Он был таким громким, что повитуха аж подпрыгнула от неожиданности. Малышка кричала и кричала, и хотя над ней хлопотала повитуха и в комнату сбежались горничные, Вайолет могла лишь смеяться.

– Она совершенство, – провозгласила она, пытаясь приложить маленькую баньши[4] к груди. – Абсолютное совершенство.

– Как вы ее назовете? – спросила повитуха, когда малышка наконец умолкла, пытаясь разобраться, как сосать материнское молоко.

– Гиацинта, – решила Вайолет. Это был любимый цветок Эдмунда, особенно маленькие мышиные гиацинты, распускавшиеся каждый год, чтобы поприветствовать весну. Они знаменовали новое рождение природы, и этот гиацинт – ее Гиацинта – станет ее, Вайолет, обновлением. Тот факт, что по английскому алфавиту ее имя отлично вписывалось после Энтони, Бенедикта, Колина, Дафны, Элоизы, Франчески и Грегори, делал ее имя еще более подходящим.

Послышался стук в дверь, и в комнату заглянула няня Пикенс:

– Девочки хотели бы увидеть ее светлость, – сказала та повитухе. – Если она готова их принять.

Повитуха взглянула на Вайолет, и та кивнула. Няня запустила троих своих подопечных в комнату, сурово напомнив:

– Помните, о чем мы говорили. Не утомляйте маму.

Дафна подошла к постели, за ней следовали Элоиза и Франческа. У них – как и у всех ее детей – были густые каштановые волосы, доставшиеся им от Эдмунда, и Вайолет задумалась, будут ли у Гиацинты такие же. Сейчас ее головку покрывал нежный светлый пушок.

– Это девочка? – нарушила молчание Элоиза.

Вайолет улыбнулась и поменяла позу, чтобы показать новорожденную.

– Да, девочка.

– Слава богу! – драматически вздохнула Элоиза. – Нам нужна была еще одна.

Франческа за ее спиной кивнула. Эдмунд называл ее «случайной двойняшкой» Элоизы. Девочки родились в один и тот же день с разницей в год. В шесть лет Франческа в основном все повторяла за сестрой, которая была громче и решительнее. Однако время от времени девочка всех удивляла и делала что-нибудь по-своему.

Но не в этот раз. Она стояла позади Элоизы, сжимая в руках мягкую куклу, и соглашалась с каждым словом старшей сестры.

Вайолет посмотрела на старшую дочь Дафну. Ей было почти одиннадцать, и уже вполне можно было доверить подержать ребенка на руках.

– Хочешь посмотреть на нее поближе? – спросила Вайолет.

Дафна покачала головой и часто заморгала, что случалось с ней в моменты, когда она была сбита с толку. Затем девочка вдруг встала прямее:

– Ты улыбаешься, – сказала она.

– Да, – ответила Вайолет, посмотрев на Гиацинту, отпустившую ее грудь и теперь крепко уснувшую. Она и сама это слышала, просто уже позабыла, как звучит ее голос, когда она улыбается.

– Ты не улыбалась с того самого момента, как умер папа, – заметила Дафна.

– Правда? – Вайолет посмотрела но дочь. Неужели это возможно? Она не улыбалась три недели? Она не чувствовала, что отвыкла это делать. Ее губы изогнулись по старой памяти, возможно, с легкой ноткой облегчения, словно наслаждаясь счастливым воспоминанием.

– Правда, – подтвердила Дафна

Должно быть, она права, осознала Вайолет. Если ей не удавалось выдавить улыбку даже в присутствии детей, она, уж конечно, не улыбалась наедине с собой. Горе, которое она испытывала, развезлось перед ней, как пропасть, и целиком ее поглотило. Физически это была тяжелая ноша, которая изматывала и подавляла ее.

В то время ей было не до улыбок.

– Как ее зовут? – спросила Франческа.

– Гиацинта. – Вайолет еще раз сменила позу, чтобы девочки смогли увидеть личико сестры. – Что скажете?

Франческа склонила головку набок и наконец заявила:

– Она не похожа на Гиацинту.

– А вот и похожа, – вмешалась Элоиза. – Она очень розовая.

Франческа пожала плечами, признавая правоту сестры.

– Она никогда не узнает, каким был папа, – тихо сказала Дафна.

– Да, – ответила Вайолет, – не узнает.

Все замолчали, и затем Франческа – малышка Франческа – сказала:

– Мы можем ей рассказать о нем.

Вайолет подавила рыдание. Она не плакала при детях с того самого дня, оставляя слезы для моментов одиночества, но теперь была не в силах их сдержать.

– Это… Думаю, это отличная идея, Фрэнни.

Франческа просветлела и забралась на постель, ерзая до тех пор, пока не нашла себе удобное местечко у правого бока матери. За ней последовали Элоиза и Дафна, и наконец все они – вся женская половина семейства Бриджертонов – посмотрели на нового члена семьи.

– Он был очень высоким, – начала Франческа.

– Не таким уж высоким, – вставила Элоиза. – Бенедикт выше.

Франческа пропустила слова сестры мимо ушей.

– Он был высоким. И много улыбался.

– Он катал нас на плечах, – продолжила дрогнувшим голосом Дафна, – пока мы не становились слишком большими.

– И он много смеялся, – сказала Элоиза. – Он любил смеяться. У нашего папы был самый лучший смех…

Лондон

Тринадцать лет спустя

Вайолет сделала делом всей своей жизни стремление к тому, чтобы ее дети были счастливо устроены в жизни, и обычно она не возражала против множества сопряженных с этим задач. Балы, приглашения, портнихи, шляпники – и это только для девочек. Ее сыновья требовали не меньше, если не больше, руководства. Вся разница состояла в том, что общество позволяло мужчинам иметь гораздо больше свободы, что означало, что Вайолет не нужно было следить за каждым их шагом.

Она, конечно, пыталась. В конце концов, она была их матерью.

Тем не менее, Вайолет чувствовала, что ее материнская работа никогда не была столь трудной, как этой весной 1815 года.

Она отлично знала, что в великой схеме жизни ей не на что жаловаться. За прошедшие полгода Наполеон сбежал с Эльбы, в Восточной Индии произошло сильное извержение вулкана, в битве под Новым Орлеаном потеряли жизни несколько сотен британских солдат, по ошибке продолжая воевать после того, как с американцами уже был подписан мирный договор. У Вайолет же было восемь здоровых детей, все из которых в настоящее время находились на английской земле.

Однако…

Ведь всегда есть какое-то «но», правда?

Эта весна ознаменовала первый (и, как Вайолет надеялась, последний) сезон, когда на «брачном рынке» у нее одновременно были две дочери.

Элоиза впервые вышла в свет в 1814 году, и по всем статьям ее дебют можно было назвать успешным. Три предложения руки и сердца за три месяца. Вайолет была на седьмом небе от счастья. Хотя два из них она бы не позволила Элоизе принять – претенденты были слишком стары. Вайолет не интересовало, насколько высокими были их титулы, но она не позволила бы ни одной из своих дочерей связать себя с мужчиной, который умер бы до того, как ей исполнится тридцать лет.

Хотя такое могло случиться и с молодым мужем. Болезни, несчастные случаи, пчелы-убийцы… Множество вещей могли оборвать жизнь человека во цвете лет. Однако все равно шансов умереть у старика больше, чем у молодого.

Но даже если бы это было не так… Какая девушка в здравом уме захочет выйти за мужчину старше шестидесяти лет?

Однако только двоих из поклонников Элоизы можно было отсеять по возрастному показателю. Третьему было всего двадцать девять, он обладал невысоким титулом и вполне достойным состоянием. В лорде Таррагоне не было ничего плохого. Вайолет была уверена, что он станет кому-то отличным мужем.

Вот только не Элоизе.

Вот так оно и случилось. Элоиза выходила в свет второй год, Франческа – первый, а Вайолет была утомлена. Она даже не могла заставить время от времени сопровождать сестер Дафну. Ее старшая дочь два года назад вышла замуж за лорда Гастингса и умудрилась проходить беременной весь сезон 1814 года. И сезон 1815 года тоже.

Вайолет нравилось быть бабушкой, и она была на седьмом небе от перспективы, что скоро у нее появятся еще два внука (жена Энтони тоже носила под сердцем ребенка), но все-таки иногда женщине требуется помощь. Этот вечер, например, обернулся сущим кошмаром.

Ладно, возможно, слово «кошмар» было небольшим преувеличением, но, честное слово, кто решил, что бал-маскарад – это хорошая идея? Потому что Вайолет была уверена, что это не она. И она уж точно не соглашалась придти на него в костюме королевы Елизаветы. А если и так, то не соглашалась на корону. Она весила по меньшей мере фунтов пять[5], и всякий раз, когда Вайолет вертела головой, пытаясь одновременно приглядывать и за Элоизой, и за Франческой, она опасалась, что корона слетит.

Неудивительно, что у нее болела шея.

Но мать не может быть слишком бдительной, особенно на балу-маскараде, где молодые джентльмены (и некоторые молодые леди) воспринимали свои костюмы как позволение плохо себя вести. Так, вот Элоиза, одетая в костюм богини Афины, болтает с бедняжкой Пенелопой Фезерингтон, одетой лепреконом.

А где же Франческа? Святые небеса, эта девочка могла невидимой прошмыгнуть по лишенному деревьев полю. И кстати, где Бенедикт? Он обещал потанцевать с Пенелопой, но теперь куда-то исчез.

Куда же он…

– Уф!

– О, прошу прощения, – сказала Вайолет, отстраняясь от джентльмена, который оказался одет… Собой, как оказалось. Только в маске.

Тем не менее, она не узнала ни голос, ни лицо под маской. Он был среднего роста, с темными волосами и элегантной манерой держать себя.

– Добрый вечер, Ваше величество, – сказал он.

Вайолет непонимающе заморгала, а потом вспомнила про корону. Хотя она понятия не имела, как можно было забыть про пятифунтовую громадину на своей голове.

– Добрый вечер, – ответила она.

– Вы кого-то ищете?

Она вновь попыталась вспомнить голос, но снова безрезультатно.

– Даже нескольких человек вообще-то, – пробормотала она. – Безуспешно.

– Соболезную, – произнес незнакомец, склоняясь к ее руке с поцелуем. – Лично я стараюсь ограничивать поиски одним человеком за раз.

«У вас же не восемь детей», – чуть не выпалила Вайолет, но в последнюю секунду сдержалась. Если ей неизвестна личность этого джентльмена, то есть шанс, что и он не знает, кто она такая.

И конечно, у него могло быть восемь детей. Она была не единственной в Лондоне, кто был так благословлен в браке. Кроме того, на его висках виднелась седина, так что по возрасту он вполне мог произвести на свет столько детей.

– Может ли простой джентльмен просить о танце с королевой? – спросил незнакомец.

Вайолет почти отказалась. Она очень редко танцевала на людях. Нет, она вовсе не возражала против танцев и не считала их неподобающими. Эдмунда не было в живых уже больше десяти лет, и она все еще оплакивала его, но не носила траур. Он бы этого не хотел. Вайолет носила яркие цвета и вела активную общественную жизнь, но тем не менее редко танцевала. Просто не хотелось.

Но тут незнакомец улыбнулся, и что-то в его улыбке напомнило ей о том, как улыбался Эдмунд, о его вечно мальчишеской, всезнающей ухмылке. От нее у Вайолет всегда заходилось сердце, и хотя улыбка этого джентльмена не произвела подобного эффекта, она что-то в ней пробудила. Какую-то частичку озорства, беззаботности.

Частичку молодости.

– С удовольствием, – ответила она, принимая его руку.

*   *   *

– Мама танцует? – шепотом спросила Элоиза у Франчески.

– Меня больше интересует, с кем это она танцует? – ответила Франческа.

Элоиза вытянула шею, ничуть не стараясь скрыть свой интерес.

– Понятия не имею.

– Спроси у Пенелопы, – предложила Франческа. – Она, похоже, все про всех знает.

Элоиза снова повернулась, на этот раз рассматривая другой угол комнаты.

– А где Пенелопа?

– Где Бенедикт? – спросил Колин, пробираясь к сестрам.

– Не знаю, – ответила Элоиза. – А где Пенелопа?

Он пожал плечами:

– В последний раз я видел ее, когда она пряталась за растением в кадке. В этом костюме лепрекона она могла и получше спрятаться.

– Колин! – Элоиза ударила его по руке. – Иди и пригласи ее на танец.

– Я уже приглашал! – Он потрясенно заморгал: – Это мама танцует?

– Вот поэтому-то мы и ищем Пенелопу, – сказала Франческа.

Колин непонимающе уставился на нее.

– В наших устах это имеет смысл, – отмахнулась Франческа. – Ты знаешь, с кем она танцует?

Колин покачал головой.

– Ненавижу маскарады. Чья вообще это была идея?

– Гиацинты, – мрачно ответила Элоиза.

– Гиацинты? – переспросил Колин.

Франческа прищурилась:

– Она мастерский кукловод, – проворчала она.

– Боже, помоги нам, когда она вырастет, – сказал Колин.

Никто не произнес ни слова, но на лицах присутствующих отразилось коллективное «Аминь!».

– Кто это танцует с мамой? – спросил Колин.

– Мы не знаем, – ответила Элоиза. – Поэтому-то мы и ищем Пенелопу. Она, похоже, всегда в курсе таких вещей.

– Правда?

Элоиза нахмурилась:

– Ты вообще что-нибудь замечаешь вокруг себя?

– Вообще-то довольно многое, – примирительно ответил он, – просто не то, что ты хочешь.

– Мы постоим здесь, – объявила Элоиза, – пока не закончится танец. А потом мы у нее спросим.

– У кого спросите?

Они обернулись. Приехал их старший брат Энтони.

– Мама танцует, – пояснила Франческа, хотя это, конечно, не совсем отвечало на поставленный вопрос.

– С кем? – спросил Энтони.

– Мы не знаем, – ответил Колин.

– И вы хотите учинить ей допрос после танца?

– Это была идея Элоизы, – заметил Колин.

– Не помню, чтобы ты возражал, – огрызнулась Элоиза.

Брови Энтони сошлись на переносице.

– Я считаю, что допрашивать следует джентльмена.

– Вам не приходило в голову, – спросил Колин, ни к кому в особенности не обращаясь, – что женщина пятидесяти двух лет вполне может сама выбирать себе партнеров для танцев?

– Нет, – отрезал Энтони, перебив Франческу, которая одновременно с ним сказала:

– Она наша мать.

– Вообще-то ей только пятьдесят один, – заметила Элоиза. На кислый взгляд Франчески она ответила: – Так и есть.

Колин недоумевающе взглянул на сестер и обратился к Энтони:

– Ты Бенедикта не видел?

Энтони пожал плечами:

– Видел, как он танцевал какое-то время назад.

– С кем-то, кого мы не знаем, – решительно и довольно громко вставила Элоиза.

Все посмотрели на нее.

– Никто из вас не находит любопытным тот факт, что и мама, и Бенедикт танцуют с таинственными незнакомцами? – поинтересовалась она

– Вообще-то не особенно, – протянул Колин. Повисла пауза, пока они продолжали наблюдать за элегантными движениями матери на паркете. Потом он добавил: – Мне пришло в голову, что, возможно, она именно поэтому никогда не танцует.

Энтони властно приподнял бровь.

– Мы уже несколько минут тут стоим и обсуждаем ее поведение, – отметил Колин.

Опять повисла тишина, которую нарушила Элоиза:

– И что?

– Она же наша мать, – сказала Элоиза.

– Вы не думаете, что она заслужила немного времени для себя? Нет, не отвечайте, – отмахнулся он. – Пойду поищу Бенедикта.

– А ты не думаешь, что он заслуживает немного времени для себя? – поддела его Элоиза.

– Нет, – ответил Колин. – В любом случае, он в безопасности. Если Бенедикт не хочет, чтобы его нашли, я его не найду. – Насмешливо отсалютовав, он направился к столам с закусками, хотя было абсолютно очевидно, что рядом с пирожными Бенедикта нет.

– Вот она идет, – прошипела Элоиза. Действительно танец завершился, и Вайолет возвращалась обратно к краю зала.

– Мама, – сурово начал Энтони, едва она приблизилась к детям.

– Энтони, – улыбнулась Вайолет, – я не видела тебя весь вечер. Как дела у Кейт? Жалко, что она не смогла придти.

– С кем ты сейчас танцевала? – потребовал ответа Энтони.

Вайолет заморгала.

– Что, прости?

– С кем ты сейчас танцевала? – повторила Элоиза.

– Честно? – со слабой улыбкой ответила Вайолет. – Я не знаю.

Энтони скрестил руки на груди.

– Как это возможно?

– Это бал-маскарад, – с легким весельем ответила Вайолет. – Тайна личности и все такое.

– А ты еще будешь с ним танцевать? – спросила Элоиза.

– Может, и нет, – ответила Вайолет, оглядывая толпу. – Вы не видели Бенедикта? Он должен был потанцевать с Пенелопой Фезерингтон.

– Не пытайся сменить тему разговора, – заметила Элоиза.

Вайолет обернулась к дочери, и на этот раз в ее глазах отразился легкий укор:

– А что, была тема?

– Мы лишь заботимся о твоих интересах, – несколько раз откашлявшись, ответил Энтони.

– Ну конечно, – пробормотала Вайолет, и никто не посмел сделать замечание по поводу легкой снисходительности в ее голосе.

– Просто ты так редко танцуешь, – пояснила Франческа.

– Редко, – с готовностью подтвердила Вайолет, – но не никогда.

И тут Франческа озвучила тот вопрос, который всем им не давал покоя:

– Он тебе нравится?

– Мужчина, с которым я танцевала? Я даже имени его не знаю.

– Но…

– У него очень красивая улыбка, – оборвала ее Вайолет, – и он пригласил меня на танец.

– И что?

Вайолет пожала плечами.

– И все. Он много рассказывал о своей коллекции деревянных уток. Сомневаюсь, что наши пути когда-либо снова пересекутся. – Она кивнула детям. – Если позволите…

Энтони, Элоиза и Франческа посмотрели вслед матери. После долгой паузы, Энтони произнес:

– Ладно…

– Ладно, – повторила Франческа.

Они выжидательно посмотрели на Элоизу, которая ответила им хмурым взглядом и в итоге воскликнула:

– Нет, все прошло совсем не ладно.

Снова повисла долгая пауза, наконец Элоиза спросила:

– Как вы думаете, она выйдет снова замуж?

– Не знаю, – ответил Энтони.

Элоиза откашлялась:

– И что мы думаем по этому поводу?

Франческа досадливо взглянула на сестру:

– Ты уже говоришь о себе во множественном числе?

– Нет, я правда хочу знать, что мы думаем по этому поводу, потому что лично я не знаю, как к этому относиться.

– Я думаю… – начал Энтони, но прошло еще несколько секунд, прежде чем он медленно произнес: – Я думаю, что мы считаем, что она может сама за себя принимать решения.

Никто из них не заметил, что позади них, спрятавшись за большим декоративным папоротником, стоит Вайолет и улыбается.

Обри-Холл, графство Кент

Много лет спустя

«В старении не слишком много преимуществ, – подумала Вайолет с довольным вздохом, наблюдая, как несколько ее младших внуков резвятся на лужайке, – но это, должно быть, одно из них».

Семьдесят пять лет. Кто бы мог подумать, что она доживет до такого возраста? Дети спрашивали ее, чего она хочет. Сказали, что это знаковая дата и нужно организовать пышный прием по этому поводу.

– Только в кругу семьи, – ответила Вайолет. Прием все равно был бы пышным. У нее было восемь детей, тридцать три внука и пять правнуков. Любая семейная встреча в таком составе была пышной!

– О чем задумалась, мама? – спросила Дафна, подходя ближе и опускаясь в одно из уютных кресел, которые Кейт с Энтони недавно приобрели для Обри-Холла.

– В основном о том, как я счастлива.

Дафна криво усмехнулась:

– Ты всегда так говоришь.

Вайолет пожала плечом:

– Потому что так и есть.

– Правда? – Дафна явно с трудом в это верила.

– Когда все вы рядом.

Дафна проследила за ее взглядом, и они вместе стали наблюдать за детьми. Вайолет толком не знала, сколько их там. Она потеряла счет, когда они начали играть в игру, в которой были задействованы теннисный мяч, четыре волана и полено. Должно быть, им было весело, потому что она могла поклясться, что видела, как, чтобы принять участие, с деревьев упали несколько мальчишек.

– Думаю, это все, – сказала Вайолет.

Дафна заморгала и переспросила:

– На лужайке? Я так не думаю. Я уверена, что Мэри в доме, я видела ее с Джейн и…

– Нет, я имела в виду, что внуков у меня больше не будет. – Она с улыбкой повернулась к Дафне. – Не думаю, что мои дети подарят мне еще.

– Я уж точно нет, – ответила Дафна с выражением лица, которое явно говорило: «Забудь об этом!». – Люси нельзя. Доктор заставил ее пообещать. А… – Она умолкла, и Вайолет просто наслаждалась видом ее лица. Было так забавно наблюдать, как ее дети думают. Никто никогда не говорил, что, когда становишься родителем, самое большое удовольствие доставляет наблюдение за самыми тихими занятиями своих детей – сном и раздумьями. Она бесконечно могла наблюдать за этими занятиями своего потомства. Даже сейчас, когда семерым из восьми перевалило за сорок.

– Ты права, – заключила Дафна. – Думаю, мы с этим закончили.

– Не считая сюрпризов, – добавила Вайолет, потому что она, честно говоря, не возражала бы, если бы кто-нибудь из ее детей произвел на свет еще одного внука.

– Да уж, – отозвалась Дафна с грустным вздохом, – кому как не мне знать.

Вайолет рассмеялась.

– Ты бы по-другому и не смогла.

Дафна улыбнулась.

– Это правда.

– Он только что упал с дерева, – заметила Вайолет, указывая в сторону лужайки.

– С дерева?

– Нарочно, – заверила дочь Вайолет.

– В этом я нисколько не сомневаюсь. Клянусь, этот мальчишка – наполовину мартышка. – Дафна посмотрела в сторону лужайки, ища глазами своего младшего сына Эдварда. – Я так рада, что мы здесь. Бедняжке нужны сверстники. Старшие вряд ли считаются, они намного старше.

Вайолет вытянула шею.

– Похоже, он ссорится с Энтони и Беном.

– Побеждает?

Вайолет чуть прищурилась.

– Кажется, Они с Энтони работают в паре… О, подожди, к ним подходит Дафна. Маленькая Дафна, – добавила она, хотя это было совершенно ни к чему.

– Это должно сравнять шансы, – улыбнувшись, сказала Дафна, увидев, как тезка надавала оплеух ее сыну.

Вайолет улыбнулась и зевнула.

– Устала, мама?

– Немного. – Вайолет не любила признаваться в подобном – ее дети сразу начинали тревожиться. Они, казалось, не понимали, что семидесятипятилетняя женщина может любить поспать по той же причине, по которой любила это всю жизнь.

Однако Дафна не стала развивать эту тему, и они удобно расположились в креслах в дружеской тишине, пока внезапно Дафна не спросила:

– Ты правда счастлива, мама?

– Конечно, – с удивлением взглянула на дочь Вайолет. – А почему ты спрашиваешь?

– Ну просто… ты же одна.

Вайолет рассмеялась:

– Едва ли.

– Ты знаешь о чем я. Папы нет уже почти сорок лет, а ты никогда…

Развеселившись, Вайолет ждала, пока дочь закончит фразу. Когда стало понятно, что Дафна не может заставить себя это сделать, Вайолет пожалела ее и сказала:

– Ты пытаешься спросить, были ли у меня любовники?

– Нет! – возмутилась Дафна, хотя Вайолет была уверена, что это ее интересовало.