Текст книги "Революция сейчас!"

Автор книги: Джулия Кей

Суд по делу кубанских анархистов («Краснодарское дело») начался 14 июля 1999 года. Добиться обвинения по статье «терроризм» прокуратуре не удалось. Щипцова и Непшикуев обвинялись в изготовлении и перевозке взрывного устройства, в причастности к «незарегистрированной анархо-коммунистической группе» и в хранении наркотиков без цели сбыта (только Щипцова).

Газеты писали, что давление на сторону защиты было беспрецедентным. Председатель Краснодарской правозащитной организации Владимир Козлов заявил, что ФСБ вело слежку за адвокатами анархистов.

Спецслужбы не стали это отрицать и даже приобщили к делу видеопленку, на которой скрытой камерой была заснята встреча адвокатов с одной из свидетельниц. Суд отказался выносить частное определение в адрес УФСБ.

Московская пресса уверяла, что на жестком приговоре настаивал сам губернатор Кондратенко. Накануне процесса многие кубанские газеты опубликовали статьи об анархии и анархистах. Газета «Краснодарские известия» писала:

Анархисты ловят на свои удочки прежде всего подростков, молодых людей с неустоявшимися взглядами на жизнь, в этой жизни еще не определившихся. А тут тебе предлагают якобы революционную борьбу и тут же протягивают сигаретку с марихуаной и стакан дешевой бормотухи…

В обвинительном заключении говорилось:

Изъятая литература анархистского толка, схемы и записи Щипцовой свидетельствуют об идейных убеждениях и стремлении привести в действие взрывное устройство. Непшикуев увлекался пиротехникой, а Щипцова предоставила ему чертежи бомбы.

Председательствующий Сергей Свашенко отклонил аргументы защиты, уверявшей, что судить за «идейные убеждения» и за «покушение на убийство» – это совершенно разные вещи.

Прокурор требовал семи лет для Щипцовой и шести для Непшикуева. Защита была уверена, что будет вынесен условный приговор. К огромному удивлению всех собравшихся суд решил, что Щипцова должна провести в колонии четыре года, а Непшикуев на год меньше. Такого никто не ожидал.

Адвокат Непшикуева Ольга Щетинина сказала:

Получается, что мой подзащитный сам себя утопил. Наказание в виде реального лишения свободы подрывает стимул к сотрудничеству со следствием. Воистину: меньше скажешь – раньше выйдешь…

Прямо в зале суда оба были взяты под стражу и отправлены в Краснодарское СИЗО. Ларису полдня возили от изолятора к изолятору – никто из милицейских чинов не хотел брать на себя ответственность за содержание под стражей беременной женщины.

На этом следствие закончено не было. В Москве был проведен ряд обысков у людей, прямо или косвенно имевших отношение к анархо-экологическим кругам. Наиболее тщательно был перелопачен дом Анны Гавриловой, жены единственного свидетеля защиты по «Краснодарскому делу».

Вскоре проблемы начались и у мужа Ларисы Щипцовой, Ильи Романова. В свое время он собирался стать врачом-психиатром, но был отчислен из Медицинской академии за радикализм. Тем не менее в психушке побывать ему удалось. В качестве пациента.

Сперва Романов был арестован и доставлен в Бутырскую тюрьму. После отказа общаться со следователями его подвергли обследованию в институте им. Сербского. Диагноз гласил: «социально не опасен, нуждается в амбулаторном лечении…»

Дело шло к освобождению, однако неожиданно медики передумали и Романову было прописано лечение в психиатрической больнице общего типа. В подобных лечебницах пациенты могут содержаться неограниченно долгое время. Спустя полтора года Илья писал на волю, что пытается не отчаиваться и конспектирует биографию Ницше.

Вторая дочь Щипцовой и Романова родилась в тюрьме. Адвокаты утверждали, что в тюремной больнице не хватает лекарств и новорожденной кололи сильнодействующие гормоны. Старшая девочка в это время находилась в тюремном детском саду.

После «Краснодарского дела» ФСБ возбуждено в Москве три новых уголовных дела против анархистов. 23-25 июля 1999 года у нескольких активистов были проведены обыски, изъяты персональные компьютеры, образцы почерка и так далее.

Понятыми при обысках опять были студенты милицейской академии…

Кто взорвет российского сфинкса…

Весной 1999 года одна из московских газет опубликовала коротенькую заметку:

18 апреля в центре Москвы, на Лубянской площади, состоялся митинг-концерт в поддержку девушек-политзаключенных. В концерте приняли несколько московских панк-групп. Раздавались листовки. Акцию снимали журналисты московского телеканала ТВ-Центр и группа людей в кожаных куртках (несмотря на жару) и с проводками в ушах. Когда анархисты поинтересовались, что они здесь делают, те не представились и сказали, что снимают все «для себя, для архива».

В интервью нашему изданию гитарист группы «Лисичкин Хлеб» Дмитрий Модель сказал: «Панк-рок – это не бессмысленные беспорядки и пьяные дебоши. Панк-рок – это осознанный социальный протест».

Панки протестовали и в Петербурге. В одном из панк-клубов прошел концерт группы «Долби систему», посвященный заключенным анархисткам. Публика накачивалась пивом и орала: «Долой ФСБ!», «Кондратенко – фашист!»

После концерта я попытался выяснить, что именно известно собравшимся о «Краснодарском деле». Большинству не было известно ничего. Однако я все-таки нашел собеседника – молодого человека в очках, который был способен сформулировать свое отношение к покушению анархистов на батьку Кондрата:

– Кого они нашли? Двух девушек? Самим-то не смешно? Эта система воюет с собственными детьми! Лично мне не хотелось бы находиться в этой стране в тот момент, когда большинство молодых людей поймет, что против них ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ведется настоящая травля… Боюсь, то, что здесь начнется, не понравится никому.

Нечто очень похожее уже происходило в России. Более чем за девяносто лет до «Краснодарского дела».

В самом начале ХХ века один из лидеров партии эсеров, Григорий Гершуни («высокий голубоглазый человек ярко еврейской внешности»), разъезжал по стране в поисках хотя бы двух-трех молодых людей, способных провести громкий теракт. В этом случае ЦК партии брало ответственность на себя и объявляло исполнителей своей боевой организацией.

В Петербурге Гершуни знакомится со студенческой семьей, состоявшей из одной девушки и двух молодых людей. Долго уговаривать их не пришлось. Весной 1902 года один из студентов, переодетый в форму личного адъютанта Великого князя Сергея, явился в Мариинский дворец к министру внутренних дел Сипягину и вручил ему запечатанный пакет.

Внутри пакета лежал смертный приговор, подписанный ЦК партии эсеров. Министр прочел первые несколько строк и удивленно задрал брови. Больше он не успел сделать ничего. Всю обойму своего револьвера террорист разрядил ему в живот.

На похоронах Сипягина подружка террориста должна была застрелить тогдашнего обер-прокурора, а третий член этой семейки – петербургского генерал-губернатора. Оба покушения сорвались, но начало эсеровскому террору было положено. Боевая организация начала свою «красную работу», жертвами которой вскоре стали несколько тысяч человек.

Следователи Краснодарской прокуратуры уверены, что так же, как и в начале ХХ века, организаторы и исполнители теракта были разделены. Мозг находился в Москве, исполнители были найдены на месте. И точно так же, как за убийством Сипягина, за покушением на Кондратенко должна была последовать широкомасштабная динамитная война.

Должна была?.. Такая война вскоре последовала. Начиная с 1997 года история терроризма в России вступила в новый этап.

Глава 4
Последние баррикады

Модный российский журнал «ОМ» писал:

Если бы классикам марксизма дали почитать прокламации этих революционеров, у тех случилась бы истерика. В десяти случаях из десяти под «революцией» здесь имеется в виду «сексуальная революция». Леннон для них был куда важнее, чем Ленин. И главное – во главе этой странной революции стояли не обездоленные тощие пролетарии, а обеспеченное и улыбчивое поколение послевоенного бэби-бума…

Тем не менее парижское восстание 1968 года было самой настоящей революцией…

Классический анархизм сформировался еще в конце XIX века. Троцкизм – в 1920-40-х годах. В конце ХХ века отечественные леваки понимали: им необходима более свежая идеология.

Такой идеологией стали взгляды европейских «новых левых».

Убей Чарли Чаплина! В себе…

В январе 1957 года в парижском отеле «Ритц» ждали приезда великого комика Чарли Чаплина. Швейцары вытягивались во фронт. Директор отеля раз в две минуты подбегал к дверям: «Еще не приехал?» В суматохе никто не обратил внимания на группу молодых людей, выстроившихся перед отелем.

В тот момент, когда машина Чаплина показалась из-за поворота, юные радикалы развернули плакаты: «Мошенник чувств и страданий!», «Сопливый гуманист!», «Фашистское насекомое!», «Убирайтесь домой, мистер Чаплин!» Прежде чем демонстрантов скрутила полиция, они успели раздать несколько сотен листовок. Франция была в шоке. Устроитель акции, девятнадцатилетний Ги Дебор, торжествовал.

В конце 1950-х кружок Дебора регулярно атаковал общественное спокойствие. Во время пасхальной службы, переодетый монахом-доминиканцем художник Мишель Мурр забрался на амвон собора Нотр-Дам де Пари и полчаса пичкал прихожан атеистической пропагандой. Парижские галереи выставляют картины авангардиста Конго. Когда критика признала произведения художника последним словом современной живописи, Дебор раскрывает карты: полотна намалеваны самцом шимпанзе.

Именно в этот период Дебор пишет статьи, из которых позже выросла его главная книга «Общество спектакля».

Он провозглашал:

Я обвиняю современников в позоре нашей эпохи: в прославлении труда. В создании идиотской идеологии, основанной на поклонении вещам и презрении к поэзии…

И на коммунистическом Востоке, и на капиталистическом Западе основа отношений между людьми – это деньги. А я утверждаю, что основой жизни должно стать творчество. Основой творчества – тунеядство. Работать должны машины, труд людей следует законодательно запретить!..

Дебор считал, что в борьбе за светлое завтра революционеры должны опираться не на интересы классов, а на свои собственные интересы. Наиболее последовательными революционерами он считал уголовников, футбольных фанатов и наркоманов. Он утверждал, что их основным занятием должны быть ограбления, публичные скандалы и акты вандализма.

В 1957 году Ги Дебор основывает организацию, ставшую иконой для сегодняшних «новых левых» – Ситуационистский Интернационал. В него входят несколько авангардных художников, поэтов и киношников. По всей Европе у Дебора появляются единомышленники.

Скоро сторонники ситуационистов захватывают власть в студенческом профсоюзе Страсбургского университета. Они увольняют всех профессоров, распускают университет – один из старейших во Франции, – а на все деньги из его казны печатают порнографические комиксы, которыми оклеивают стены города.

Дело кончилось судебным разбирательством. Прокурор зачитывает обвинительное заключение. В нем говорится, что молодые бунтари «отвергли все моральные устои, цинично возвеличили воровство и провозгласили Всемирную Революцию Непрекращающегося Оргазма». Ситуационисты поблагодарили прокурора, распечатали его речь и принялись распространять ее в качестве листовки.

К весне 1968-го идеи Дебора подводят Францию к грани, за которой следует вооруженное восстание. Об учебе студенты забывают окончательно. В одном только Нантерском университете (в пригороде Парижа) с января по апрель проходит 49 случаев массовых беспорядков. Студенты громят офисы американских фирм и захватывают административные здания.

Первомайская демонстрация в Париже заканчивается кровавым побоищем. Власти не выдерживают и объявляют о закрытии Нантерского университета. Туда вводят Роты республиканской безопасности – CRS. Этот французский ОМОН используется только для подавления беспорядков среди гражданского населения.

Студенты переворачивают полицейские машины и булыжниками бьют окна. Для тихого Парижа такое было в диковинку. Третьего мая 500 активистов-леваков были арестованы полицией. Митинги протеста начинаются во всех вузах страны. В Париже толпа из более чем 10 тысяч человек подходит к тюрьме Сантэ, где содержатся заключенные. Перед собой они несут плакат: «Мы – всего лишь кучка хулиганов».

На подавление демонстрации бросаются силы CRS. Облака слезоточивого газа «Си-Эс» накрывают целые кварталы. В результате одна из девушек слепнет. В ответ студенты начинают строить баррикады. Стиснутые на пятачке между Сорбонной и бульваром Сен-Жермен, они за несколько часов застроили баррикадами все свободное пространство. Были выломаны все железные ворота, разобраны булыжные мостовые, перевернуто и сожжено 188 автомобилей.

С наступлением темноты CRS бросается на штурм. Четыреста студентов было арестовано, восемьсот ранено, тысячи отравлены газом. Поджигая автомобили и направляя их на шеренги гвардейцев, восставшие прорывались к полицейским фургонам и освобождали товарищей.

Жан-Поль Сартр, раздававший в эти дни листовки в рабочих кварталах, писал о человеке, который еще за пару дней до восстания абсолютно не интересовался политикой. Возвращаясь домой, он наткнулся на пикет CRS и был жестоко избит полицией. На следующий день он уже сидел на баррикадах и отверткой выковыривал из мостовой булыжники. Через два дня он свободно рассуждал о Мао, анархизме и мировой революции…

Восстание разрасталось. Самым модным поступком весны-68 стало пригнать собственную машину для строительства баррикады. Спасаясь от крушащих все на своем пути полицейских, 10 мая парижский подросток прыгает в Сену и тонет. На одной только улице Гей-Люсак полиция арестовывает полторы тысячи человек.

К 13 мая парижская революция становится общенациональной. Профсоюзы объявляют о начале всеобщей стачки. Для начала работу прекратили 10 миллионов человек. Рабочие захватывают авиационные заводы в Нанте, концерн «Ситроен», автогигант «Рено» и судоверфи.

Троцкистские, анархические и маоистские организации выводят на улицу своих сторонников. Студент-социолог Даниель Кон-Бендит ведет полумиллионную демонстрацию на захват Сорбонны. Заодно восставшие оккупировали здание престижного театра «Одеон».

Над театром вывесили красный флаг, а в зрительном зале организовали мастерскую по производству плакатов – до трехсот вариантов в день. Париж украсили граффити: «Они купили твое счастье – укради его!», «Запрещать запрещается!», «Никогда не работай!», «Если бы Бог существовал, его следовало бы запретить!» На сцене «Одеона» голые девушки выкладывали своими телами слово «АНАРХИЯ». Здесь же заседали комитеты по Революционным Сексуальным Действиям и Революционной Культуре.

К июню забастовка парализовала Францию. Президент де Голль пытался позвонить в Германию, телефонистка отказалась его соединять. «Но я же президент!» – орал он. «Забастовка не делает исключений», – ответила девушка и повесила трубку.

Король Иордании Хусейн приехал в Канны на кинофестиваль и несколько часов слонялся по городу: не мог найти место для ночлега. Революционеры предлагали сжечь здание фондовой биржи, чтобы «вырвать у капитализма его сердце». В этом не было нужды: биржа тоже не работала.

Идеи Ги Дебора овладели массами. На захваченных рабочими предприятиях производство не останавливалось, однако изменилась система распределения продукции. Посредники были изгнаны. Цены на промышленные товары сразу упали вдвое. Продовольственные товары рабочие сами бесплатно развозили по домам престарелых, детским приютам и семьям бастующих.

Утром 29 мая члены кабинета министров приехали в резиденцию президента республики и обнаружили, что де Голль исчез. Газеты писали, что власть не нужно даже брать – ее следует просто подобрать.

Как оказалось, на вертолете, всего с одним пилотом, де Голль тайно вылетел в Баден-Баден, где находился штаб французского контингента в ФРГ. Заручившись поддержкой армии на случай полномасштабной гражданской войны, он вернулся во Францию.

Вскоре после этого карательные рейды CRS возобновились с невиданной жестокостью. Захваченные рабочими заводы штурмовались по всем правилам военной науки.

Разгоняя демонстрации, полицейские стаскивали раненых с носилок, избивали женщин коваными сапогами и не допускали к местам уличных боев «Красный Крест». Не выдержав, часть профсоюзов объявила о приостановке участия в стачке.

10 июня в Париже прошел последний баррикадный бой. Специальным декретом все левацкие организации были поставлены вне закона. 14 июня силы CRS вышибли революционеров из Латинского квартала. Флаг над «Одеоном» был изодран в клочья.

Революция кончилась.

Однако «Красный Май» не прошел бесследно. Спустя тридцать лет отечественная газета «Вторжение» писала:

Парадокс, но все, что есть человеческого в западном обществе (социальные гарантии, гибкая система разрешения конфликтов, право на критику Системы…), – все это заслуга не парламентариев и банкиров, а тех, кто восстал в 1968-м. И если сегодня кто-то говорит, что «на Западе люди живут неплохо», ты должен помнить: они живут неплохо только потому, что сражались…

Хочешь охуеть? Спроси меня, как!

Май-68 стал легендой и образцом для российских «Новых левых» начала 1990-х. Это движение пришло на смену захлебнувшемуся анархизму. Так же, как и во Франции, отечественные «новые левые» начинали с эпатажа, с развеселых контркультурных акций.

Под лозунгом «Коммунистов – на сало!» московские леваки проводят акцию по пропаганде цивилизованного людоедства. В Петербурге на Невском появляется православный священник в рясе и с кадилом. Батюшка собирает подписи под петицией за причисление Бориса Ельцина к лику святых.

На президентских выборах 1993 года леваки выдвигают собственного кандидата. Его предвыборная программа сводилась к двум пунктам: «Всем, всего, немедленно и побольше!» и «Пейте пиво!» Программа имела успех.

В Москве в музее Маяковского «Новые левые» проводят акцию «Новый Революционный Коммунизм». Зал украшен огромным плакатом, на котором в боевой стойке застыли мускулистые автоматчики, смахивающие на завсегдатаев нью-йоркского гей-клаба «Голубая устрица».

У дверей активисты художественной группы ЗАИБИ («За Анонимное и Бесплатное Искусство») раздают журналистам листовки: «Хочешь охуеть? Спроси меня, как!» Докладчики выступают в масках с прорезями для глаз и френчах а-ля председатель Мао.

В своих изданиях леваки публикуют образчики революционной поэзии. Например, такой:

 
Мою девчонку трахнул коммерсант,
На «вольво» с лекции отвез к себе на дачу.
Его за это я ногами отхерачу,
На шее затяну пеньковый бант!
Я слово дал, что отомщу буржуям всем,
Девчонку брошу, в революцию пойду!
Свою судьбу в грозе и мятеже найду,
Из гроба улыбнется Ким Ир Сен!
 

Или такой:

 
Я вчера потеряла значок с изображением
председателя Мао.
Смогу ли дожить до рассвета или сгорю от стыда
за оплошность?
Нет мне прощенья, товарищ не даст мне пощады!
 

До поры до времени деятельность «Новых левых» напоминала безобидный стеб. Вот, например, как выглядит партийный отчет, официально озаглавленный «Подробности раскола в Тверской организации КАС (Конфедерации Анархо-Синдикалистов)»:

С давних пор организация КАС в Твери делилась на несколько фракций. Фракцию пьющих (Хазов, Яколев, Лукьяненко – oldовые анархисты, вышедшие из недр ДемСоюза). Фракцию сильно пьющих (Мэйден, Киллер, Дух, Ярославушка, Ужасный и др.). И фракцию пьющих так, как пить нельзя (Ванька, Интеллигент, Кактус, Железный Феликс, Сыр, Шило и 30-40 человек местной урлы).

Вокруг этой кодлы зачем-то постоянно ошивался совершенно непьющий толстовец Игорь Мангазеев, человек с большими странностями.

В середине июня Тверская организация КАС переживала сильный похмельный кризис. У Хазова родилась гениальная идея вступить в какую-нибудь партию и раскрутить ее на выпивку. Выбор пал на Жириновского, который специально для этой цели был приглашен в Тверь.

Жириновской хорошо поддался раскрутке и выложил на банкет в честь новой организации 300 тысяч1. Хазов и урла нажрались до такого неприличия, что один урловой, вообразивши с перепою, что он Ельцин, лег отдохнуть на рельсы. Проходившая случайно по этим рельсам электричка отрезала ему руку.

Все это сильно не понравилось местным трешерам, которые, судя по выпущенному ими после раскола журнальчику с голубыми слонами, перешли на иные, раскрепощающие сознание вещества. Психоделическое ответвление тверского анархизма по-братски поддержал оригинал Мангазеев.

Позицию самого Хазова на съезде выяснить не удалось, так как накануне он напиздил где-то казенных досок и повез их к себе на дачу, забив на съезд большой и толстый…

И так же, как за тридцать лет до них французские студенты, отечественные леваки начала 1990-х становились чем дальше, тем радикальнее.

В 1990-1991 годах экологи из радикальной группировки «Хранители Радуги» организовали несколько лагерей протеста – рядом с атомной электростанцией в Балаково, у Запорожского коксохимического комбината, под Липецком… Алкоголя и марихуаны было много. Каждый день начинался с митинга. Каждая акция заканчивалась переворачиванием машин и рукопашной схваткой с милицией.

В Балаково «новые левые» умудрились захватить в заложники начальника ГУВД и вывесить над городом черный флаг. В Запорожье двое леваков взобрались на вершину гигантской трубы завода, расписали ее лозунгами, после чего публично справили нужду внутрь работающей трубы.

Был вызван ОМОН. В ответ на улицы высыпала двадцатитысячная толпа местного населения. К городу со всей страны подтягиваются «черные следопыты», привозившие с собой извлеченное из земли оружие времен Второй мировой. Толпа захватила здания милиции и суда… Обуздать беспорядки властям удалось с большим трудом.

Лидер левацкой организации ИРЕАН писал:

От допотопной этики придется отказаться. Мы должны взять за образец систему отношений бандитской братвы. И если наедут на кого-то из наших, мы должны просто порвать за него глотку…

Акции «новых левых» становятся все более и более экстремистскими. В сибирские ячейки «новых левых» вступает множество только что откинувшихся уголовников. Киевская группа «Фронт Анархо-Революционного Авангарда» (ФАРА) прогремела на всю страну, приговорив председателя националистической украинской партии УРП Степана Хмару к смертной казни.

Украинские органы внутренних дел утверждали, будто располагают сведениями, что именно активисты ФАРА закладывают бомбы в офисы националистов из организации УНА-УНСО. Начальник УВД Севастополя генерал-лейтенант Белобородов лично курировал дело анархиста Олега Софяника, которому инкриминировали попытку минирования кораблей украинского ВМФ.

Начиная с середины 1990-х левацкие издания постоянно публикуют рецепты изготовления бомб и взрывчатых материалов. Аналитики спецслужб уверяют, что им известно как минимум два случая, когда эти рецепты были воплощены в жизнь.

К середине 1990-х радикально настроенные «новые левые» были уверены, что свой «Красный Май» у России не за горами.

Как я оттрахал буржуйскую дочку и сжег папину тачку

Анархисты 1980-90-х изучали классиков и старались не отступать от строгих идеологических канонов. «Новым левым» на чистоту идеологии было плевать.

Осенью 1994 года в Петербурге был организован Революционный фронт «Бей буржуев». В него вошли: семеро беспартийных студентов факультета журналистики СПбГУ, бывший генсек маоистской Компартии, пятеро комсомольцев из организации Нины Андреевой, трое выходцев из протофашистских «Ячеек национал-синдикалистского наступления» и десять поклонников фантаста Толкиена из группы «Анархистский Шабаш» (АНАША).

Их политические требования были прямы и недвусмысленны, как выстрел солью в ягодицу:

а) легализация наркотиков,

б) ликвидация власти капитала.

Один из сторонников Фронта писал:

Что нам делать, братишки? Продолжать спиваться и старчиваться, пока на нас не накинут ошейник? Сопротивляться! Бороться!

Тебе негде жить? Захвати пустующее жилье! Домов в нашем городе хватит на всех – тех, конечно, кто сумеет организоваться и удержать их…

Тебе нечего есть? Воруй у этого государства – оно достаточно наворовало у покорных…

Тебя достала милиция? Порти ей жизнь любым способом – от заявлений в прокуратуру до пропарывания ментовских шин…

И наконец, тебе надоела эта власть?

ВЫЙДИ НА УЛИЦУ И СКИНЬ ЕЕ К ЕБЕНЕЙ МАТЕРИ!..

Человека, который написал эти слова, зовут Алексей Щербаков. Ответ на каждый из приведенных вопросов Алексей нашел самостоятельно. За плечами у него больше восьмидесяти арестов. Выпуск «самой экстремистской левацкой газеты России». Организация массовых уличных беспорядков…

В 1986-м, едва поступив в Ленинградский электротехнический институт, Щербаков поучаствовал в теледебатах, где крайне резко отзывался о комсомоле, советской системе образования и государстве вообще. Представители государства обиделись. Щербаков был принудительно помещен в психиатрическую лечебницу. В качестве основного признака душевного расстройства фигурировало «увлечение идеями анархизма».

Спустя полгода из лечебницы Алексея отпустили. Он отрастил длинные волосы и сбежал из дому. Сперва возглавил Ассоциацию православной молодежи при одном из городских соборов. Затем сошелся со скандальной поэтической группой «Контркультура».

Решив уйти в большое искусство, Щербаков выпустил художественный альманах. Весь тираж альманаха был уничтожен органами внутренних дел. После этого Щербаков открыто объявляет себя анархистом. Его соратники основывают сразу несколько политизированных сквотов. «Не мы начали гражданскую войну! Но воевать – нам!» – пишет он.

Сегодня Щербакову тридцать. Он работает журналистом. Наше интервью проходило в офисе солидной городской газеты.

– Не стыдно продаваться буржуазии, спонсирующей масс-медиа? Как же ваши принципы?

– Знаете, ни капельки не стыдно. Раньше, пока учился в институте, я жил за счет издаваемой нами газеты. В те годы на продаже радикальной прессы жить можно было очень неплохо. А потом с этим стало сложнее… Сегодня в газетах работает большинство лидеров «новых левых». Один мой приятель как-то пришел устраиваться в армейскую газету «На страже Родины». Ему сказали, что писать можно о чем угодно, но нельзя порочить армию. Он ответил: «Очень хорошо! Армию я буду порочить в другой газете!»

– Но вы по-прежнему революционер?

– Безусловно! И это не мешает мне зарабатывать деньги. Денег всегда хочется побольше. Только идиот может сказать, что деньги его не интересуют. Но я умею зарабатывать на том, что делаю. На чужое богатство мне плевать. Я не грызу ногти от зависти: у богатых все есть, а у нас нет!.. Другое дело, что если человек строит себе дачу на Канарах за счет того, что его рабочие дохнут с голоду, то такого человека, конечно же, нужно убить.

– Как насчет «Не убий»? Не пугает за подобные разговоры оказаться после смерти в аду?

– Не пугает. Никакой симпатии к той утрированной, лживо-напыщенной форме Православия, которую насаждают в России, я не испытываю. А вообще – буду умирать, посмотрим.

– Правда ли, что вы «публично занимались сексом с дочками буржуа»? Приговаривая при этом, что хоть таким путем достанете их жирных папаш?

– С чего вы взяли?

– Об этом п

исал журнал «Мир Петербурга».

– Да нет… Меня неправильно поняли…

– Еще там писали, что вы занимаетесь поджогами буржуйских тачек.

– Ну, занимаемся… Сейчас только ленивый не жжет машины. На самом деле это не тот метод. Сегодня даже запущенный в Интернет вирус даст больше пользы для революции, чем сто сожженных машин. Чем сто убитых буржуев… И потом, мне бы не хотелось, чтобы после этого интервью ко мне ходили ребята из Большого дома.

– И все-таки?

– Давайте так: вы напишите, как считаете нужным, а если ко мне придут, я скажу, что ничего подобного не говорил… С людьми, которые копают оружие, я знаком. В мою организацию они не входят. Они вообще не состоят в легальных организациях. Но дело делают…

– Мочат буржуев?

– Иногда мочат. Иногда промахиваются. О некоторых случаях много писали газеты. Например, недавно на меня вышла группа «Грибные Эльфы». Когда-то они были хиппи. Сегодня это жестко структурированный отряд экстремистов…

– Грибные… э-э-э…

– Да, вы правильно поняли. Один из китов их идеологии – это наркотики. В лесу их легализация давно произошла.

– Я понимаю так, что отрицательного отношения к наркотикам у вас нет?

– У меня и положительного нет. Хотя попробовать довелось практически все, что придумало человечество. Между прочим, наркотики бывают на руку нам, революционерам. В Штатах в 1992-м именно маоисты, которые контролировали сбыт наркотиков, смогли поднять большое народное восстание в Лос-Анжелесе… Что лично до меня, то я предпочитаю водку.

– Реально ли, что «большое народное восстание» в ближайшее время произойдет и у нас в стране?

– Посмотрите, что происходит. Множество пацанов нормальных, которые привыкли к клубам, кокаину и красивым девчонкам, остаются без работы. Это смелые и сильные люди. Именно они станут основной боевой силой следующей русской революции. Ну, и плюс военные, прошедшие «горячие точки», разорившиеся коммерсанты…

– А вы станете новым Лениным этой новой революции?

– Дурацкий вопрос. Не глупо ответить на него невозможно. Может быть, стану… Может быть, не стану…

– Вы не боитесь, что передел собственности бандиты начнут лично с вас? Где-нибудь в темном переулке?

– Знаете, я ведь не возражаю. Я ведь тоже не дурак подраться… В 1992-м анархическое движение скатилось в маразм, на смену ему пришли «новые левые». И несколько следующих лет все мы только и делали, что ездили драться с ментами и фашистами, носили палестинские платки, захватывали пустующие дома, устраивали панк-концерты… Кто хотел, за счет западных товарищей объехал всю Европу. Там мы тоже участвовали в акциях… Не сомневайтесь: опыта герильи нам хватит…

Организация, петербургским лидером которой на момент этого интервью числился Щербаков, называется «Студенческая Защита». В том, что у членов «Защиты» хватит опыта уличных боев, можно было действительно не сомневаться.

Смерть! Секс! Май!

Днем рождения «Студенческой Защиты» считается 12 апреля 1994 года. Вот как описывает происходившее в тот день в центре Москвы один из журналистов:

На три часа был назначен митинг официальных профсоюзов возле Белого дома. Требования были стандартными: повышение стипендий и своевременная их выплата. Возле грузовиков с громкоговорителями стояло несколько тысяч молодых людей. Студенты скучали и потягивали пиво.

Через полчаса после начала митинга среди студентов появилась группа молодых людей в палестинских платках и кожаных куртках. Они развернули пятиметровый транспарант «Капитализм – дерьмо!». Над толпой поднялись красные и черные флаги. Стали слышны крики в мегафоны, по рукам пошли листовки. На одной из них мускулистый студент пинком под зад выкидывал из страны жирного премьер-министра.