Текст книги "Портреты"

Автор книги: Джулия Кендал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Он рассмеялся.

– Здесь кроется серьезное противоречие, но я готов принять то, что ты сказала, за комплимент. – Отбросив простыню, он принялся шарить по полу. – Где, черт возьми, мои брюки? Клэр, тут огромная лужа у окна.

– Ой, я забыла закрыть его, – ответила я совершенно равнодушно.

– Похоже, что так. Ага, вот они, и, как ни странно, сухие. – Он достал из кармана сигареты, закурил и откинулся на подушку. – Ты не жалеешь?

– Жалею? Как ты можешь спрашивать? – Только потому, что ты не была уверена. – То было раньше...

– Да, а теперь я хочу знать, почему ты так беспокоилась.

– Я же сказала, что это было слишком для меня важно. Я никогда не испытывала подобного и не хотела, чтобы все получилось не так, понимаешь? Я считала, что значение секса преувеличивают. И я волновалась, ну в общем я боялась, что со мной будет, как уже бывало, а я бы этого не пережила. В общем, это было бы ужасным разочарованием, и все бы сразу сделалось ужасно обыденным. Ну не знаю, мне всегда бывает трудно объяснить...

– Понимаю, но ты нашла другой способ выразить то, что чувствовала, – произнес он с улыбкой. – Клэр, когда люди не безразличны друг другу, как мы, все меняется. До сих пор ты была захвачена только одним, так что не удивительно, что ты ничего не чувствовала в постели.

– Да, наверное. Но я не предполагала, что может быть по-другому. Я думала – дело во мне.

– Должен заметить, что здесь ты можешь мне доверять.

– Твое самомнение безгранично, – сказала я, глядя на светящийся в темноте красный огонек сигареты.

– Это верно. Мне очень давно хотелось того, что произошло сегодня, но я боялся, что это все усложнит.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что ты должна была сама в себе разобраться.

– И это чудесно, Макс, что так получилось, что ты не стал заставлять меня...

– По-моему даже наоборот, – сказал он и засмеялся.

– Да, но когда это случилось, мне показалось, что на меня свалилась тонна кирпичей. Хотя нет, скорей это было похоже на грузовик, который гонится за мной со скоростью пятьдесят миль в час.

– Я тебе очень сочувствую.

– И правильно делаешь. Я была ужасно перепугана. И теперь знаю, почему. – Он затушил сигарету и обнял меня.

– Я мог бы сейчас, пожалуй, повести грузовик со скоростью девяносто. – Он нагнулся, и вновь все вокруг перестало существовать для меня, кроме него.

На следующее утро меня разбудил запах кофе и стук посуды. На часах было уже больше десяти, но я, совершенно не чувствуя угрызений совести, с удовольствием потянулась в постели. Я все еще не могла поверить, что моя жизнь так переменилась всего за каких-нибудь двенадцать часов. Тоска и неуверенность сменились счастьем.

– Клэр?

Я вскочила, потому что в дверях появился Макс.

– Ой, Макс?

– А ты думала, кто? Надеюсь, ты не ждала молочника?

Он вошел в комнату, неся перед собой поднос, на котором дымился кофе и лежала гора булочек, и поставил его в ногах кровати.

– Молочник? Если бы ты хоть раз увидел его, ты бы так не говорил! Ему около девяноста, он глух как пень, к тому же, говорят, с отвратительным характером. Так что он не смог бы вскарабкаться по этой лестнице, даже за отдельную плату. Ох, Макс, завтрак в постели! Упоительно! Где ты добыл эти булки?

– На этот раз множество прохожих пошло мне на пользу. Проехал через две деревни и очутился прямо у печки. – Он присел возле меня, легонько поцеловал в щеку и налил кофе в две большие чашки. – Выспалась?

– Великолепно!

– Да? А что, Найджел всегда рано вставал? – в его глазах засветились обычные для него ехидные огоньки.

– Найджел, – ответила я, не желая больше говорить с ним на эту тему, – был скучен, как в постели, так и вне ее.

– Ага, – поддакнул Макс. – Я был уверен. Мена это вполне устраивает. Тебе с молоком?

– Да, пожалуйста, – ответила я, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

Макс протянул мне чашку.

– Послушай, прошлой ночью нам было до того некогда, что я даже не успел спросить тебя, как идет работа.

– Кроме нескольких обедов с друзьями и кое-каких мелких дел, до твоего приезда меня ничто не отвлекало. Все идет неплохо, но пока я тебе не покажу, если ты не против.

– А я даже и не буду просить. А как твой друг Гастон?

– Прекрасно. И знаешь, он по-настоящему талантлив, мне бы очень хотелось показать тебе некоторые его работы. Думаю, тебе должно быть интересно, а он не станет возражать. Пока он еще не начал стесняться.

– Посмотрю с удовольствием. Как я понимаю, над камином его картинка? Там, пожалуй, есть настроение.

– Да, конечно. Но с тех пор он стал рисовать куда лучше. Он относится к этому занятию очень серьезно. Мне хочется, чтобы ты с ним познакомился. Мы с ним тут чудесно проводим время. – И я принялась рассказывать о долгих летних днях, проведенных вместе с Гастоном, останавливаясь только затем, чтобы укусить очередной раз непередаваемо воздушную хрустящую булку – истинно французскую еду. Макс, удобно устроившись рядом, с удовольствием слушал – как всегда внимательно и не перебивая.

– О Господи! – вздохнул он, когда я рассказала ему о Жозефине и о сцене на marchi, – судя по всему, женщина она грозная. Но хотел бы я знать, как попала к ней в руки статья о выставке? Она не похожа на человека, регулярно следящего за публикациями об искусстве.

– Это просто непостижимо! Только меня удивляет, что новость ее огорчила. И дело не в том, что статья может навредить Гастону. Я достаточно тщательно скрывала его имя.

– Да, конечно, И теперь я начинаю понимать, что ты была совершенно права. Судя по всему, он действительно очень необычный ребенок.

– Безусловно, и ты сам скоро в этом убедишься. Ой, только посмотри который час!

Макс дотянулся до часов и положил их на стол вниз циферблатом.

– Который час? – переспросил он, поставил поднос на пол и стал снимать рубашку.

Позже мы поехали в Монпазье и побродили по старому городу. День был приятный, ясный и не слишком жаркий после вчерашнего ливня. Мы полюбовались на старую крепость с изумительными арками, потом зашли в прохладную церковь с высокими сводами и незамысловатыми витражами, приглушавшими проникавший сквозь них яркий солнечный свет. Мы немного там посидели, а потом Макс повел меня пообедать в маленький ресторанчик на площади, где мы заказали наваристый и прозрачный рыбный суп с огненно острыми чесночными фрикадельками. Ресторанчик был почти пуст, так что хозяин радовался, что мы долго сидим, наслаждаясь едой и местным красным вином.

– Клэр? – обратился ко мне Макс, когда мы снова подошли к машине. – Не сочти за навязчивость, но мне бы очень хотелось посмотреть места, где ты писала свои пейзажи.

– Конечно. Но ты увидишь – сотворенное природой куда богаче того, что удалось передать мне.

Я завела машину, и мы поехали по извилистым сельским дорожкам. Я провезла его через Бомонт в Кузэ очень красивым путем, мимо островерхого замка и лепившихся к скалам домов, мы остановились в Кузэ на мосту через Дордонь, и я показала ему один из видов, над которым я сейчас работала. А потом мы повернули на восток, и через Тремола, чудесный крохотный городок, со старинной церковью, возле которой мы, конечно, остановились, чтобы полюбоваться, отправились в Лимей, где река Дордонь впадает в реку Везэр, и где через каждую из них переброшен свой акведук.

Я возвращалась в Сен-Виктор по узкой деревенской дороге, и мы часто останавливались, чтобы пройти немного по полю или леску, где я находила то, что мне нравилось писать. Отсюда была видна река, широкая и темная, медленно несшая свои воды позади яркого поля подсолнечника. Мы забрались на вершину холма, над овечьим пастбищем – белые шерстяные шары на яркой зелени травы, а за ними залитый солнечным светом виноградник, с сочными листьями и тяжелыми гроздьями, невдалеке от которого белый дом, окруженный вязами.

Мы говорили о том, как использовать эти цвета и освещение и еще о многом, что бывает понятно только людям, связанным с миром живописи, и я испытывала истинное блаженство от того, что со мной рядом человек, который понимает, чем я занимаюсь.

А потом, под конец, совсем близко от дома, я показала ему луг, где писала портрет Гастона. Луг пестрел сейчас полевыми цветами, среди которых порхали бабочки, и источал запах свежего сена. Мы с наслаждением улеглись на траву и лениво наблюдали за облаками, прислушиваясь к жужжанию пчел, деловито выполнявших свою хлопотливую работу. Я даже не заметила, как задремала, и только почувствовав, что Макс дотронулся до моей щеки, открыла глаза.

Свет сейчас отливал темным золотом, и он улыбался мне, наклонившись так, что его лицо наполовину оказалось в тени.

– Ты, оказывается, удобная подушка, – пробормотала я.

– Правда? – он продолжал гладить меня по щеке. – Я не хотел тебя тревожить, но у меня немного заныла спина. Ты весьма любезна.

– Не стоит, – ответила я и вдруг с ужасом вспомнила про Гастона и наш урок. Он, наверно, удивляется, куда я пропала, а я даже не оставила ему записки! – Ой, Макс, нам надо скорее ехать! Бедняга Гастон...

– Не беспокойся, – ответил он тихо. По-моему он тебя сам нашел. – Я села, щурясь от света. Конечно же, это он летел на всех парах через луг. Я встала, торопливо поправляя блузку, с ощущением, что меня поймали за руку.

– Мадемуазель! – крикнул он и прибавил скорость. – Я потерял вас и побежал сюда... – и тут он резко остановился, не добежав до нас всего несколько метров, потому что Макс поднялся ему навстречу.

– Привет, ты, наверное, Гастон?

Гастон взглянул на него, потом снова на меня, а потом уже более внимательно снова на Макса. Я могла только предположить, о чем он подумал в это мгновенье, но он быстро справился с собой.

– Месье? Вы меня знаете? – Он подошел к нам. Я только собралась их познакомить, как Макс сделал это вместо меня.

– Боюсь, у меня есть перед тобой преимущество. Я узнал тебя, потому что видел твой портрет. Меня зовут Макс Лейтон. Я – друг Клэр. – Он протянул руку, и Гастон, вспомнив о том, что он хорошо воспитан, пожал ее.

– Здравствуйте, месье. Простите, что я вас побеспокоил. Я не знал, что у мадемуазель гость. – Он произнес это очень любезно, слишком любезно, как мне показалось.

– Месье Лейтон только что приехал, Гастон, – негромко сказала я. – Он тот самый критик, о котором я тебе говорила. Я показывала ему место, где мы делали твой портрет.

– А-а, – с облегчением протянул Гастон. – Хороший портрет, да, месье?

– Очень, – улыбаясь, подтвердил Макс, ты – прекрасная модель.

Гастон просиял, и я с удивлением увидела, что он решил признать Макса.

– Благодарю вас, месье. Это большая честь. – Потом он смущенно поглядел на меня. – Так я пойду, мадемуазель?

– Вовсе нет, Гастон. Я как раз собиралась за тобой. Молодец, что захватил все что нужно. Макс, ты ведь не станешь возражать, если мы с Гастоном позанимаемся?

– Конечно, нет. Честно говоря, я с удовольствием прогуляюсь, спущусь к реке, если вы не против.

Я про себя поблагодарила его за деликатность.

– Конечно, нет. Вон там, к югу отсюда, чудесная тропинка.

– Спасибо за совет. Удачно вам поработать, – сказал он и ушел.

Гастон молча достал все необходимое из рюкзака, но затем не в силах сдержать любопытства спросил:

– А когда он приехал, мадемуазель? Вы ничего не говорили.

– Неожиданно, Гастон. Возникла необходимость обсудить кое-какие дела. Я думаю, он пробудет здесь несколько дней. А сейчас давай начнем с пейзажа. Почему бы тебе не доделать вид на реку?

Гастон послушно открыл свой альбом, положил его на колени и склонил голову, но через минуту до меня долетел его сдавленный смешок.

– Гастон, что смешного?

– Простите, мадемуазель, но у вас в волосах трава, и еще… сено.

Он заливался хохотом, а я, наверное, стала просто пунцовой.

– Не надо стесняться, мадемуазель, – едва выдохнул он, держась за бока, как будто они у него болели, – вам очень идут палочки, но я никогда не видел вас раньше такой важной, и вы должны знать, что это fortamusant (просто здорово)!– Он свалился на траву, сотрясаясь от новых приступов.

Думаю, что так глупо я не чувствовала себя еще никогда в жизни. Я попыталась еще с минуту сохранять достоинство, которое и довело Гастона до этого состояния, но вскоре перестала сдерживаться и тоже захохотала. Он глядел на меня сквозь выступившие на глазах слезы и снова заходился от смеха, а я вторила ему. Еще некоторое время мы не могли остановиться, но наконец заставили себя успокоиться.

– Слушай-ка, Гастон, – сказала я серьезно, с трудом собираясь с силами, – если ты хочешь стать великим художником, принимайся за дело. Мы уже и так упустили самое лучшее освещение.

– Хорошо, мадемуазель. – Он поднял альбом и улыбнулся, но на этот раз воздержался от замечаний, и его рука задвигалась по бумаге. Вскоре он с головой ушел в работу, и, когда на лугу появился Макс, нам показалось, что он очень быстро вернулся, хотя, вероятно, его не было около часа.

Отвесные солнечные лучи падали на него прямо, отчего создавалось впечатление, что от его жгуче-черных волос исходит алмазное сиянье.

Я почувствовала, что Гастон наблюдает за тем, как я смотрю на Макса, и обернулась к нему.

– Ты закончил, малыш?

– Вот, мадемуазель, – он протянул мне альбом. Я взглянула на рисунок вначале рассеянно, но потом всмотрелась внимательней. Он сделал все так, как я просила, но внизу, возле реки, нарисовал дерево, причем не то, прямое, которое действительно росло там, но странно раздвоенное и напоминающее двух обнявшихся людей. Это была отлично сделанная работа, но, вместе с тем, странная для рисунка с натуры.

– Гастон... – начала было я.

– Можно взглянуть? – перебил меня Макс, подходя и обращаясь к Гастону.

– Ну, конечно, месье, – любезно ответил мой безобразник-ученик.

Макс взял альбом и начал рассматривать рисунок. Он смотрел долго, как смотрят работу мастера, и потом молча вернул. Его лицо ничего не выражало.

– Отлично сделано, Гастон. Я считаю, что Клэр права, у тебя прекрасные способности. Честно говоря, я потрясен тем, как ты умеешь видеть природу.

Гастон вспыхнул от удовольствия. – Правда, месье?

– Да, да, правда. Я, например, восхищен треугольником, который ты использовал, чтобы привлечь внимание к реке, а это дерево просто потрясающая точка фокуса. По сути, ты придал ему антропомрофическое свойство.

– Антро... простите, месье, я не знаю этого слова.

– А, это термин. Так говорят, если предмет наделен свойствами живого организма, которыми он не обладает.

Гастон обдумал то, что услышал, и сказал:

– Видеть надо сердцем, месье, только тогда рисунок может ожить, понимаете?

Макс взглянул на меня, потом улыбнулся Гастону.

– Ты станешь хорошим художником, Гастон. Клэр будет тобой гордиться.

– Это я горжусь, месье, что она моя учительница. – Он закрыл альбом и засунул его обратно в рюкзак.

Мы погрузили велосипед Гастона в машину и довезли его до дому.

– Спасибо, мадемуазель, – сказал он, выпрыгивая. Макс помог ему взять велосипед, после чего Гастон, как положено, пожал ему руку.

– Благодарю вас, месье, за добрые слова о моей работе. Надеюсь, мы еще увидимся. Может быть, завтра?

– Непременно, Гастон. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, месье, мадемуазель.

Макс сел в машину и сказал:

– Думаю, я все понял.

– Боюсь, Гастон тоже, – ответила я задумчиво и включила зажигание.

– Он умный маленький чертенок. Это его дерево – просто что-то невероятное, но и замечание насчет того, чтобы видеть сердцем, тоже стоящее. Он немного слишком взрослый для своих лет, да? Судя по всему, он необыкновенно талантлив.

– Я ужасно рада, что ты ему понравился. Знаешь, как правило, такого добиться непросто.

– Мне думается, для этого требуются следующие условия: знакомство с живописью, в частности, с его портретом, и любовь к его мадемуазель.

– Ой, Макс, – сказала я смеясь, – я ужасно счастлива. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы он был моим ребенком.

Мне, пожалуй, тоже, – ответил Макс.

7

Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце.

Антуан де Сент-Экзюnери

По настоянию Макса в тот вечер я приготовила на ужин цыпленка в вине, и пока я хлопотала на кухне, он сидел на диване, просматривая папку с рисунками Гастона. Снаружи доносилось стрекотание кузнечиков, становившееся все более отчетливым с наступлением темноты. Я резала грибы и поглядывала на то, как сосредоточенно углубился Макс в рисунки акварелью и углем.

Опустив цыпленка в густой душистый соус, я оставила кастрюлю на маленьком огне, почистила картошку, чтобы потом сразу сварить, накрыла стол белоснежной скатертью и положила серебряные приборы. Довольная тем, что все вышло, как я хотела, я налила в стакан вина и понесла его Максу.

Он поднял голову.

– Спасибо. Некоторые из рисунков очень хороши. По-настоящему.

– Мне тоже кажется. Я собираюсь попробовать работать с ним маслом. Как, по-твоему, он готов?

– Да... да. У него потрясающее ощущение цвета. Ты хорошо его выучила.

– Спасибо. Но дело не во мне. Он очень старается.

– Я вижу. – Собрав рисунки, Макс отложил их в сторону. – Клэр, он должен поступить в художественную школу, чтобы получить настоящую подготовку. Ты думала об этом?

– Конечно, думала. Я пока не знаю, как это сделать, но буду стараться.

– Я готов помочь, чем могу, но боюсь сложней всего будет найти общий язык с его родителями... Ему, кажется, сейчас девять...

– Сейчас уже десять.

– Ах, да, десять. – Он нахмурился. – Это значит, что ему надо учиться семь лет. Но ведь его отец наверняка захочет, чтобы он помогал по хозяйству. Разве здесь бывает иначе? Насколько я понял, он единственный ребенок в семье.

– Да. И боюсь, что ты прав. Сейчас они не особенно обращают на него внимания, но когда придет время, скорей всего, с ними будет непросто договориться.

– Гастон умеет думать самостоятельно, и это должно ему помочь. Но я бы не простил себе, если бы такой талант не развивался. Впрочем, пока еще рано беспокоиться. Но если бы он был моим сыном... – Он неожиданно замолчал.

– Если бы он был твоим сыном, у него было бы все, в чем бы он нуждался, даже если бы ты из-за этого по миру пошел.

Макс пожал плечами.

– Это непростой вопрос. Я успею принять душ до ужина? Пахнет, между прочим, восхитительно.

– Сто раз. Только будь осторожнее с занавеской, иначе вода затопит всю кухню не хуже Ниагарского водопада.

– Ну что ты, разве я могу затопить цыпленка в вине? – Он говорил беспечно, но мне послышалась в его голосе какая-то странная натянутость. Я не могла понять почему.

Ужин удался, Макс много разговаривал, и, судя по всему, беспокойство его прошло. Мы то и дело смеялись, ели, потом опять смеялись, и меня все время не покидало ощущение, что я еще никогда не была в Грижьере такой счастливой. Макс ни разу не заговорил о своем отъезде, но я знала, что он неизбежен, и только это тревожило меня. Макс настоял на том, чтобы вымыть посуду, а я сварила кофе. Мы взяли его с собой на террасу и сидели, глядя на мерцающие вдали огни Сен-Виктора. Было совсем тихо, и лишь по-прежнему стрекотали кузнечики, иногда ветер, напоминавший шепот, шелестел листвой в верхушках деревьев.

– Вот они, высокие горы, – вдруг сказал из темноты Макс.

– Ты выдумал собственный миф. Гадес, насколько мне известно, никогда не наносил визита Персефоне.

– Не наносил. Но мне кажется, мы оба выдумали собственные мифы. У меня своя теория.

– Правда? Расскажи.

Он помедлил, закурил сигарету и откинулся в кресле:

– Я думаю, все мы носим в себе некий миф, основанный на том, что нам внушили в детстве. Все дело в том, как мы сами воспринимаем себя. И мы крепко держимся за свои мифы, пока что-нибудь не заставляет нас измениться.

– Ты хочешь сказать, что мы сами выбираем себе роли?

– Именно. И я очень хорошо играл свою, пока не встретил тебя, и ты не подсказала мне что-то совсем другое. А я тебе.

– Да... кажется, я начинаю понимать, что ты имеешь в виду. А Гастон считает, что он Маленький принц, спустившийся на землю, и ищет свою звезду.

– Я убежден, что его увлекла эта история, потому что он рассматривает ее как свою собственную, и так будет, пока не явится тот, кто нашепчет ему другую.

– Когда он найдет свою звезду, – сказала я тихо.

– Когда найдет, – согласился Макс.

Я поглядела в темноту на огоньки, зажигающиеся в черном огромном небе, и улыбнулась.

– Интересно, какую из них? – спросила я.

– Это предстоит узнать только ему самому. А меня больше интересует твоя. Ты нашла ее, Клэр?

– Да... да. 3наешь, забавно, но Гастон спросил меня то же самое, как раз накануне твоего приезда. И я поняла тогда, что-то, что делало меня раньше счастливой, стало без тебя пустым, и. еще, что ты был прав, когда говорил, что я боюсь рисковать.

Макс оперся локтями о стол, положив подбородок на руки. Он держал между пальцев горящую сигарету и лениво поглядывал на меня. Я уже знала этот его взгляд и то, что за ним обычно следует что-то важное.

– А теперь? – наконец спросил он.

– Теперь? – Я не могла понять, куда он клонит.

– Да, – он сделал последнюю затяжку и загасил окурок, – ты готова рисковать теперь? – я почувствовала, что он настроен очень серьезно.

Я тщательно выбирала слова, зная, насколько важно то, что я сейчас скажу.

– Макс, ты для меня дороже всего на свете, если тебя это устраивает.

– Меня? – спросил он недоверчиво. Господи, меня устраивает все, что ты можешь мне предложить! Я никогда не думал, что со мной может снова произойти нечто подобное. Я не имею в виду Софию. Ты нужна мне, Клэр. И да поможет нам Бог, если и ты решила, что я тоже тебе нужен. Я знаю, как со мной непросто, но я тебя люблю. И это все, что могу предложить тебе я.

– А больше мне ничего не надо, – ответила я просто.

Больше мы ничего не сказали друг другу.

Позже, много позже я проснулась и поняла, что Макса нет рядом со мной. Я снова легла и стала думать обо всем, что произошло. То, что я чувствовала, пожалуй, невозможно передать словами. Мне казалось, что душа Макса слилась с моей душой. Нас связывало сейчас нечто более важное, чем физическая близость. Макс нуждался в утешении, и именно я могла ему его дать. Я встала и пошла его искать.

Он был на улице, сидел на скамейке, обхватив голову руками. Плечи его вздрагивали, и я испугалась, догадавшись, что он беззвучно плачет.

С минуту я стояла, застыв на месте, боясь потревожить его, вмешавшись в то, что наверняка касалось его одного, и опасаясь задеть его самолюбие. Едва ли мне самой было бы приятно, если бы меня потревожили в такой момент. Но потом мое сердце не выдержало и, отбросив разом все доводы, я подошла и просто обняла его.

Он резко повернулся, я почувствовала, как он напрягся, но лишь крепче прижала его к себе, он вздрогнул, а потом расслабился, ощутив тепло моего тела, и я отпустила его, пока он не выплакался.

– Макс, – я гладила его по голове и целовала мокрое от слез лицо. Он посмотрел на меня, и я увидела в его глазах такое глубокое горе, что не сразу нашла, что сказать. – Я могу тебе помочь?

– Ты уже помогла, Клэр. Поверь. – Он вытер глаза ладонью.

– Что случилось, Макс? Ты можешь поделиться со мной? Может, тебе станет легче. – Мне казалось, что у меня самой разорвется сердце от жалости к нему.

– Прости, Клэр. Это не имеет к тебе никакого отношения. Мне, наверное, лучше побыть одному.

– Не дури, – ответила я спокойно. – Я схожу за коньяком. Что бы там ни было, тебе это поможет.

Он молча кивнул.

Я пошла в кухню, схватила первые попавшиеся стаканы и плеснула в них коньяку. Когда я снова вышла к нему, то увидела, что он успел взять себя в руки. Он сразу осушил стакан, и я налила ему еще.

– Спасибо.

– Похоже, что к утру может пойти дождь, – произнесла я, просто чтобы не молчать.

Макс рассмеялся. Смех его звучал неестественно, но все же я обрадовалась.

– Вполне возможно, – кивнул он. – Клэр, ты ангел, спасибо, что не терзаешь меня расспросами.

– Макс – все твое принадлежит тебе, и я не собираюсь вмешиваться.

– В том-то и дело. Ты не настаиваешь и оставляешь за мной право иметь свои секреты, и поэтому я и начинаю чувствовать, что не могу от тебя ничего скрывать.

– Не сейчас, если тебе не хочется. А может, и вообще не надо.

Он тяжело вздохнул.

– Ты умница. Но если ты готова, то слушай.

Я поцеловала его в щеку.

– Конечно, готова, тем более, если тебя что-то тяготит.

– Ну что же тогда... – Он еще раз вздохнул и сделал еще глоток. – Ты, может быть, помнишь, я уже говорил, что у Софии было то, что я безумно хотел получить, а она не отдавала.

– Да, помню.

– Это был мой сын.

У меня перехватило дыхание. Вот уж это я меньше всего ожидала услышать.

– Дэниел, – Макс помолчал с минуту, собираясь с духом, и потом продолжил: Дэниел родился через два года после того, как мы поженились. Софию ее беременность привела в ярость, да и я не был особенно рад. Но она родила мне сына, и дороже него у меня в жизни ничего не было. Несмотря на наш с самого начала незадавшийся брак, я обожал мальчика, и София это знала. На самом деле ей было наплевать и на меня и на ребенка, но она видела, как я его люблю. Она понимал а, что я не ухожу от нее только из-за него, и когда все стало совсем плохо, она принялась грозить, что отнимет его у меня, если я с ней разведусь. Я смирился и жил с ней, пока она не связалась с Робертом. Больше я не смог терпеть шантажа. Мы развелись. После этого я подал прошение об опеке.

– Макс... – едва выговорила я и покачала головой. Больше мне нечего было сказать.

– Начался процесс, и, как ни странно, я мог его выиграть. София давала множество поводов для того, чтобы ее сочли плохой матерью. Она держала няню, почти не обращая на ребенка внимания, вела крайне рассеянный образ жизни. 3атем произошла история с картиной. Теперь тебе понятней?

– Да, о, да, – прошептала я. – Боже мой... значит, вот почему она хотела, чтобы тебя признали виновным – Дэниел бы остался с ней.

– Да, дело было не в том, что он был ей нужен, а в том, что он был нужен мне, поэтому как только у нее появилась возможность мне навредить, она ею воспользовалась.

Я прикрыла глаза руками.

– Клэр, родная, ты не должна принимать близко к сердцу эту историю. Именно потому я тебе не хотел рассказывать.

– Макс, перестань. Это часть твоей жизни. Где сейчас Дэниел? С Софией?

Макс только покачал головой. Видимо, он с трудом заставил себя снова заговорить.

– Последний раз я видел его всего за несколько дней до убийства Дэвида Бэнкрофта. Он был совсем крохотный. Ему тогда только исполнилось три, И он едва научился как следует говорить. Я использовал каждую свободную минуту, чтобы его видеть. Боже, какой это был чудный ребенок, Клэр, ты бы его полюбила! – Голос его дрогнул, и он снова уткнулся в ладони.

– Так что же случилось, Макс? – спросила я осторожно.

– Дэниел утонул, это случилось в Холкрофте.

Я помню, мне показалось тогда, что воздух стал вдруг совершенно неподвижным. Таким неподвижным, что я почти не могла дышать.

– О, Боже... – Я обняла его, чувствуя, что нуждаюсь в его близости не меньше, чем он в моей. Я не знала, что ему сказать.

Макс с усилием продолжил:

– В тот самый день, когда меня освободили. Прошло шесть лет. С тех пор я жил, оставаясь равнодушным ко всему. Но потом появилась ты...

– Макс, милый мой... это все так ужасно, и я готова сделать все, чтобы тебе стало легче, но, увы, это невозможно.

– Да, невозможно. Хотя время идет, и боль притупляется. Понимаешь, мне казалось, что я уже научился жить, справляясь с этим, и в общем-то так и было, по крайней мере почти все время, но сегодня мне снова показалось, что это случилось совсем недавно.

– Сегодня?

– Да. Наверное оттого, что я увидел, как вы близки с Гастоном, и воспоминания вновь нахлынули.

– Я понимаю.

– И еще дело в тебе, Клэр. С тобой я снова обрел способность чувствовать глубоко. Но прошу тебя, не беспокойся обо мне, даже лучше, что горечь, копившаяся у меня внутри, наконец выплеснулась. Ты успокоилась?

– Почти. И хорошо, что ты со мной поделился. Тебе полегче?

Макс попытался улыбнуться.

– Не знаю, благодаря тебе или коньяку, но я чувствую себя лучше. Кажется, я еще никогда столько не исповедовался!

– Но ты же сам говорил мне, что исповедь исцеляет душу!

– Это ты исцеляешь душу, родная. Ты моя путеводная звезда в мире живых – в царстве теней мне было ужасно одиноко.

– Макс, прошу тебя...

– Ш-шш, Клэр. Мне повезло, что я нашел тебя. Пусть будет так.

Я не ошиблась насчет дождя. Он разбудил меня, вовсю забарабанив по крыше, хотя проклятый петух сегодня, видимо, решил помолчать. Было мрачно и серо, и я дотянулась через спящего Макса до часов. Оказалось, что еще только около семи, но я едва ли смогла бы снова заснуть. Я окончательно проснулась, голова у меня просто лопалась от мыслей, вчера я очень разволновалась и хотела посидеть в одиночестве.

Я взглянула на Макса. Он крепко спал, сном очень усталого человека. Но его лицо сейчас не выглядело печальным, и он казался совсем молодым. Я очень тихо соскользнула с постели и, прихватив джинсы и рубашку, прокралась в ванную. Вскоре я уже сидела внизу в мастерской.

Привычная работа успокаивала и не мешала размышлять. Последние два дня принесли мне немало сюрпризов. Словно в головоломке, частицы стали наконец попадать на нужные места, и я теперь смогла как следует понять Макса. Передо мной была жизнь, сквозь которую пролегла трагедия, и любовь существовала в ней лишь для того, чтобы ее снова и снова вырывали с корнями. И все же Макс выжил. Конечно, ничто не проходит бесследно, горький след остался, но Макс сумел снова полюбить. Какое везенье, что его выбор пал на меня! Я поклялась себе, что он не будет разочарован!..

Дэниел. Чудесный малыш, который заменял Максу целый мир. И вот этот мир рухнул в один день шесть лет назад. И шесть лет Макс оставался наедине с горем. Больше у меня не было сил думать об этом. Макс или расскажет мне, как все было, или больше никогда не заговорит об этом. Что бы там ни было, решать должен он.

Я положила кисть и потянулась, чтобы размять спину. У нас обоих появился шанс обрести счастье, и я постараюсь держать его обеими руками и не позволю ни Богу, ни дьяволу снова обидеть Макса.

Не успела я об этом подумать, как услышала, что он входит в кухню. Он насвистывал, и это был хороший знак, вероятно, тяжелые ночные воспоминания оставили его. У меня тоже стало легче на душе, и я пошла к нему.

День мы провели спокойно. Макс чинил наверху ставни. Он висел на окне, и я ужасно боялась, что он свалится.

– Будь добра, дай-ка мне шило! – крикнул он, не поворачиваясь.

Должна сказать, что я, будучи весьма самостоятельной женщиной, совершенно теряюсь, когда дело доходит до инструментов и техники и встаю в тупик при виде молотка или отвертки. Я принялась копаться в ящике, отчаянно пытаясь вспомнить, как оно выглядит.