Текст книги "Портреты"
Автор книги: Джулия Кендал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Макс, я понимаю, что тебе неприятно об этом говорить, но что будет с Софией?
– Ничего.
– Ничего? Но как это может быть? – удивилась я.
– Полиция считает, что она ни при чем.
– Макс! – воскликнула я, ощутив огромное облегчение, – ты им не сказал!
– Зачем? Роберт мертв. Какой смысл снова ворошить старую историю. По-моему ты, я и Дэниел заслужили покой. А Софией я сыт по горло. Но мне интересно, почему ты так обрадовалась? Она не была с тобой слишком любезна.
– Да... Но мне кажется, я ее немного понимаю. По-моему, она любила тебя, как умела, хотя это и ненормальная, странная любовь. А когда она поняла, что ты стал к ней равнодушен, то в отместку стала мучить тебя. С начала с помощью Роберта, потом выступила в суде, но на самом деле она понимала, что единственным орудием, способным тебя уничтожить, был Дэниел. Она воспользовалась им, и мне кажется, она сама по-настоящему страдала из-за этого.
Макс посмотрел на меня с любопытством.
– Ты продолжаешь удивлять меня, Клэр. Поразительно, как ты смогла разобраться в Софии! Когда-нибудь я расскажу тебе, как все началось, хотя это вполне банальная история – влечение, принятое за любовь.
– Ничего удивительного, вы оба все сами сказали, а мне оставалось только слушать, и, глядя на вас, я думала, в какую ужасную ловушку вы оба попались. София – оттого, что тебя не понимал а, и чем больше старалась привязать к себе, тем больше ты от нее отворачивался. А тебя неотступно преследовал кошмар – жена, готовая на все, лишь бы удержать при себе мужа. Я думаю, вы оба были не правы. Это, наверное, было просто ужасно!
– Да. И посмотри, что из этого получилось. Униженная, одинокая женщина, как тяжело!
– Я понимаю. Но Макс, как тебе удалось выгородить ее? Она ведь соучастница.
– Это было несложно. Я совсем немного исказил версию. Сказал, что София оказалась заложницей Роберта, и что он в тот вечер использовал ее, чтобы иметь алиби, а она не знала ничего о краже, убийстве и исчезновении Дэниела, потому что это были делишки Жози, и что мы приехали вчера к ней, чтобы сообщить, что Дэниел жив, и этим, вероятно, объясняется ее повышенная эмоциональность.
– Макс, спасибо.
– Почему ты меня благодаришь?
– Потому что у тебя были все основания засадить Софию за то, что она тебе сделала, и тебе это было совсем нетрудно.
– Но теперь это бессмысленно. Я добивался от нее признания, чтобы Роберт не ушел от ответа. С него все началось, им и закончилось, а она и в самом деле оказалась своего рода заложницей.
– Но как насчет Дэниела? Это-то ее рук дело. Роберт тут ни при чем.
– С этим все. Не думаю, что ребенку было бы лучше, если бы лицо его матери замелькало на первых полосах всех газет страны. Ему еще и так многое предстоит узнать.
– Я люблю тебя, Макс Лейтон. Макс посмотрел на меня и улыбнулся.
– Похоже, ты станешь матерью куда скорее, чем рассчитывала. Клэр, ты хотела, чтобы Гастон был твоим, и он стал. Что скажешь?
– Я думаю, это великолепно. Но как насчет Софии и бедных Клабортинов?
– С Софией мы долго беседовали. Она со мной согласилась, раз она не была ему матерью до сих пор, то не стоит пытаться стать ею и теперь. Она думает переехать в Италию.
– Но неужели она готова вообще не видеть Гастона? Ведь все-таки он ее сын.
– Да. И я ее понимаю. Она утратила все права на него, когда услала его с Жози. Думаю, она понимает, как тяжело ей будет увидеть его после всего, что она сделала.
– Наверное. А Клабортины? Им будет не легко.
– Может быть, легче, чем ты думаешь. Они будут видеться с ним в те месяцы, которые мы будем проводить в Грижьере. Конечно, ко всему этому надо будет привыкнуть, но мы постараемся.
– Макс, а когда именно ты догадался насчет Дэниела?
– О, разве ты не поняла? Стакан твоей сестры пострадал вследствие моего потрясения. Вспомни секрет, который ты выдала тогда – что Гастон незаконнорожденный сын Жозефины.
– Значит, вот почему у тебя сделался такой жуткий вид...
– Ну не потому же, что мальчик узнал меня. Я-то понял, что он видел Роберта. Но мне было точно известно, что у Жози нет и быть не может ребенка этого возраста.
– О Боже, Макс...
– Да, было несколько весьма неприятных мгновений.
– Значит, вот почему ты даже не сделал попытки себя защитить, и с таким странным видом просил разрешения посмотреть на него.
– Я не хотел ничего говорить, прежде чем узнаю факты, и потому уехал, ничего не объяснив. Мысль, что Гастон – это Дэниел, никогда не приходила мне прежде в голову, у меня не было причины сомневаться, что Дэниел умер, хоть я и узнал, что Жози жива. К тому же я был уверен, что Клабортины – родители Гастона. И вот ты взорвала свою маленькую бомбу. Дальше было уже не сложно восстановить картину, пускай чего-то в ней и не хватало.
– Да. Но главное несоответствие, как я понимаю, касалось возраста Дэниела, – судя по тому, что ты говорил, ему должно сейчас быть девять.
– А ему и есть именно столько. Думаю, Жози на всякий случай добавила несколько месяцев, что было несложно, Дэниел был крупным ребенком. Вот она и сделала его на год старше.
– А портрет?
– Дорогая, не думай, что я недооцениваю твоих работ, но именно портрет сразу заворожил меня. Кроме очевидных достоинств, в нем было что-то заставившее меня подумать о Дэниеле. Теперь-то я понимаю что, но тогда это было подсознательно.
– 3наешь, это похоже на сон.
– 3наю, конечно, знаю. Но все позади и можно жить дальше. Ты вела себя просто замечательно, Клэр, и мне ужасно неприятно, что тебе пришлось сегодня столько пережить.
– Не надо. В общем-то даже хорошо, что я там оказалась. Как ты думаешь, как Гастон... я хотела сказать Дэниел, ко всему этому отнесется?
– Для него это не просто смена имени. Да и мне будет непросто думать о нем не как о Гастоне. Но, я думаю, он сумеет правильно понять. Он должен узнать правду, и не думаю, что его удовлетворит упрощенная версия. Он слишком смышлен, чтобы поверить малоубедительной сказке о том, почему его мать не хотела видеть его. Но это уже моя забота.
– Странно, наверное, стать снова отцом, причем девятилетнего ребенка.
– Еще как. Но Дэниелу давно пора узнать новую историю. Хватит ему быть Маленьким принцем.
– А его отцу пора достать с неба его звезду и положить ему в руки.
14
Хотел бы я знать, зачем звезды светятся... Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою.
Антуан де Сент-Экзюпери
В Вудбриже светились все окна, когда мы подъехали. Из дома нам навстречу выскочила Пег.
– Клэр! Ну, слава Богу! Мы чуть с ума не сошли от беспокойства. Льюис не слезает с телефона. О, мистер Лейтон, – добавила она, заметив сзади меня Макса, – значит, все хорошо?
– Все хорошо, – кивнула я. – Мы все расскажем, только я умираю с голоду, а Макс, я думаю, не откажется от коньяка.
– Все, чего пожелаете. Вы не представляете, до чего я рада, что вы тут. Но тебе лучше зайти сначала к Гастону, Клэр. Он отказывается спать, не убедившись, что его мадемуазель в безопасности. Проснулся полчаса назад, как раз когда я последний раз заходила взглянуть на него. Откуда у этого ребенка такой решительный характер?
– Действительно откуда? – сказала я. Мы с Максом переглянулись, а Пег озадаченно на нас посмотрела.
Через пять минут в кухне появился Льюис, и они с Максом приветливо пожали друг другу руки.
– Я только что узнал все от инспектора Маллэвея, – сказал Льюис. – Он в общих чертах рассказал мне, что произошло. Я прошу вас извинить меня за допрос, который мы вам здесь учинили, мистер Лейтон.
– Ничего страшного. Это вполне объяснимо. И прошу вас, зовите меня Максом.
– Макс начнет вам пока рассказывать, – сказала я, – а мне надо подняться к Гастону.
– Конечно, – согласился Льюис, второй раз за сегодняшний день доставая бутылку с коньяком, и, когда я уходила, Пег и Макс усаживались за стол.
В комнате Гастона было темно и очень тихо. Он, вероятно, все же уснул от усталости, и я осторожно присела на край матраса. Гастон повернулся на спину и закинул руку за голову – движение, удивительно характерное для Макса, когда он спал. Я вдруг удивилась, что не заметила раньше сходства – темные ресницы, опустившиеся на высокие скулы, завиток волос на шее, четкий рисунок рта, правда, пока еще нежного и по-детски розового.
Дэниел. Я погладила его по голове, ставшей чуть влажной во сне. Меня переполняло ощущение любви и покоя. Рука ребенка свободно лежала на одеяле, а дыхание было легким и свободным. Мой маленький художник! Завтрашний день принесет в его жизнь почти неправдоподобные перемены, к которым ему еще предстоит приспособиться, но он сумел это сделать однажды, а значит сумеет и теперь. А сейчас он спал, и я была этому рада. Я еще немного посидела возле него, но вдруг почувствовала, что кто-то появился у меня за спиной, и, повернув голову, увидела Макса.
– Ну как? – прошептал он.
– Выключился, будто свет. Я спущусь вниз.
Я ушла, а Макс сел на кровать, чтобы впервые за шесть долгих лет одиночества посмотреть не на Гастона, а на своего сына.
– Что вам успел рассказать Макс? спросила я, садясь к столу и берясь за большой сандвич с ветчиной, который приготовила для меня Пег.
– В основном о первом убийстве и о том, что Роберт застрелился. Как ты думаешь, Клэр, Макс в порядке? Он сидел здесь как на иголках, а потом с каким-то странным видом поставил стакан и попросил извинения.
– Он пошел наверх к Гастону, – объяснила я, улыбаясь, – думаю, он задержался здесь только чтобы выпить коньяку.
– Инспектор сказал, что какие-то подробности вы хотели сообщить нам сами, – сказал Льюис.
– Да, это правда, а кроме того, есть еще много такого, о чем не знает и никогда не узнает инспектор. Но начать стоит с весьма впечатляющей детали. Наш маленький французский друг – Гастон Клабортин, оказался англичанином. Он – Дэниел Лейтон, сын Макса, который считался утонувшим шесть лет назад.
Последовала долгая пауза, – потрясенные Льюис и Пег даже не сразу начали задавать вопросы, но потом они заговорили, перебивая друг друга, и я рассказала им всю эту совершенно невероятную историю.
Макс вскоре вернулся, мы перешли в гостиную, еще немного выпили и поговорили, а затем Пег и Льюис ушли, пожелав нам спокойной ночи. Несмотря на усталость, я была слишком возбуждена, чтобы заснуть.
Я прилегла на плечо Макса.
– Наверное, все теперь будет совсем по-другому.
– Я тоже так думаю, дорогая. Но сегодняшний день еще не закончился, и я пока не хочу ничего менять.
– Макс, нам надо еще кое о чем поговорить.
– Да, – согласился он. – Вот о чем – в следующий раз, если ты во мне усомнишься, спрашивай сперва обо всем меня, договорились? Я боюсь состариться раньше времени, бегая за тобой сразу по двум континентам.
– Ты все еще сердишься?
– Честно говоря, у меня нет сил. Слишком много мы сегодня пережили. И кроме того, ты так замечательно вела себя с Софией и Робертом! Кстати, а почему ты мне не сказала, что он так ужасно поступил с тобой в Холкрофте?
– А зачем? Ты бы рассердился и расстроился, а Роберт был бы доволен. Он все и затеял, чтобы еще раз тебя разозлить.
– Да, это верно. Кажется, ты сумела дать ему отпор?
– Еще как. Только меня огорчает, что твой брат поцеловал меня первым.
– А я зато поцелую последним, – и он подтвердил свои слова действием.
– О, – вздохнула я. – Ты знаешь, ты ведь ни разу не целовал меня с той минуты, как увидел портрет Жозефины.
– Неужели? Это ужасное упущение, но ты должна понять, почему я немного отвлекся. – Он снова поцеловал меня и заставил подняться.
– Пойдем, Клэр, я хочу рассказать тебе на ночь сказку, ты такой прежде наверняка не слышала, это будет подходящим завершением дня.
Мы разделись и скользнули под прохладные простыни. Лежа на боку, я ясно различала лицо Макса в лунном свете. Я не знала, что мне предстоит услышать, но чувствовала, что что-то важное.
– Это история о человеке, полюбившем очень красивую женщину, – начал Макс. Он никогда еще не любил по-настоящему и не был уверен, что сумеет полюбить. Сердце его стремилось к ней, как и его тело, но она была недосягаема. И вот он издали смотрел на нее, думая о том, как ему хочется дотрагиваться до ее волос, целовать ее губы, которые так часто смеялись и произносили то, что его трогало. Он представлял себе, что бы почувствовал, если бы она обвила его своими руками и прижала к себе. И чем больше он думал, тем больнее ему становилось. Никогда в жизни ему еще ничего не хотелось так сильно.
Макс вздохнул, повернулся на спину и стал смотреть в потолок. Я решила, что он выбрал такой способ рассказать мне о своих отношениях с Софией, и, глядя на него, ожидала, что будет дальше.
– И вот, в один прекрасный день, случилось чудо. Она улыбнулась ему таинственной женской улыбкой, которая говорила о том, что она благоволит ему. Он собрал все свое мужество и повел ее в спальню. Теперь-то ты можешь понять этого несчастного, который несколько месяцев был в ужасном состоянии, но боялся напугать ее, действуя поспешно. Она стояла посреди комнаты и ждала. Естественно, он боялся обидеть ее или испугать, но он и не желал упустить своего шанса. И вот он осторожно обнял ее, поцеловал прохладные губы, и они немного приоткрылись в ответ. Он так часто мечтал о том, как будет ее целовать, и вот их губы встретились, а ее руки сомкнулись у него за спиной. Он стал немного смелее. Он уложил ее на кровать, целовал в шею, и рука его коснулась ее груди. Она прошептала его имя, и он понял, что она довольна, и сердце его забилось еще сильнее.
Макс снова лег на бок и всмотрелся в меня. Я покраснела и разволновалась. Это не был рассказ о Софии. Макс вспоминал о том, как мы с ним впервые за нимались любовью, и это возбуждало меня сильнее его прикосновений.
– О, Макс, – прошептала я, чувствуя, что внутри у меня начинает бушевать пламя.
Теперь его руки обвились вокруг меня, он прижал меня к себе очень крепко, а я целовала его снова и снова.
– Разве ты не говорила, что плохо разбираешься в подобных вещах? – пробормотал он, чуть покусывая мои губы.
– Я толковая ученица, – выдохнула я, чувствуя, как его рука ласкает меня.
– Очень толковая, – подтвердил он, целуя мою шею и прикрытые веки, – а почему ты плачешь?
– Сама не знаю. Макс, я еще никогда не чувствовала себя так, как сейчас.
– Я тоже. Наверное, это еще из-за того, что мы сегодня пережили.
– Да, но ты напрасно скромничаешь. Ты очень хороший рассказчик.
Он рассмеялся и взглянул на меня.
– Правда? Тебе понравилось? Я старался. – Я видела. И ты бесстыдник. Я первый раз слышала такое.
– Но я же говорил только правду. Конечно, я сомневаюсь, что у Найджела так же развито воображение...
– Макс, я не позволю тебе до конца наших дней поминать Найджела каждый раз, когда тебе захочется похвастаться своими физическими достоинствами.
Он рассмеялся.
– Не позволишь? Жаль. Я бы хотел когда-нибудь взглянуть на беднягу Найджела. Я очень хорошо его себе представляю.
– Боюсь, ты будешь разочарован. Он красив и хорошо сложен.
– Да, но зато только я знаю, что ты можешь вздыхать с удовлетворением. Послушай, дорогая, мы, по-моему, не только открыли бутылку шампанского, но и выплеснули все ее содержимое. Я должен написать моему приятелю, ему будет очень интересно.
– Ты ужасный нахал, Макс Лейтон, сказала я, смеясь.
– Я знаю, – он снова привлек меня к себе и обнял, – давай немного поспим.
Мы поздно проснулись на следующее утро, и, открыв глаза, я увидела, что солнце уже высоко в небе. В доме было очень тихо. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, но потом я все вспомнила. Макс лежал рядом со мной, и Дэниел сегодня вновь обретет отца.
Макс вздохнул.
– Господи, который час?
– Одиннадцатый, – ответила я, зевая и глядя на часы.
Макс мигом вскочил на ноги.
– Хватит валяться, женщина. У нас уйма дел!
Заметив у него в глазах волнение, я сказала:
– Дай только проснуться, ладно?
– Прости, дорогая. Наверное, я немного беспокоюсь.
– Что вполне объяснимо, учитывая сложившиеся обстоятельства.
Я заставила себя встать и натянуть платье.
Умывшись, мы спустились вниз.
– Мадемуазель! – Дэниел летел ко мне со скоростью пули, – мадемуазель, я ждал и ждал, а потом заснул, хотя и поклялся себе вас дождаться... Здравствуйте, месье, – смущенно произнес он, когда Макс вошел за мной на кухню.
– 3дравствуй, Гастон, – ответил он. Дэниел снова обратился ко мне:
– Я ужасно волновался, что вы не вернетесь, – и дальше он разразился целым потоком французских слов, из которых можно было понять, что его заставили пойти спать против его воли, но что он понял, что Макс совсем не опасный человек, и что я вернусь домой целая и невредимая, хотя он, конечно, считает, что я должна была его разбудить, поскольку его это все тоже касается.
– Милый, как выяснилось, именно тебя-то все и касается больше, чем других, – поглядывая на Макса, ответила я по-английски, – но, видишь ли, тебе должен все рассказать Макс, потому что его это касается не меньше.
Гастон взглянул на Макса из-под длинных ресниц:
– Правда, месье?
– Гастон, – очень отчетливо произнес Макс, называя его последний раз этим именем, – как ты посмотришь на то, чтобы прогуляться, пока Клэр завтракает? Мне бы хотелось поговорить с тобой наедине.
– Как хотите, месье, если мадемуазель не против.
– Конечно, малыш. Иди с Максом, а мы поговорим потом.
Их долго не было, и я ждала, волнуясь. Пег была настолько предупредительна, что с утра увезла близнецов, чтобы дать нам побыть одним, а Льюис работал в библиотеке. Я сидела, пила кофе и ждала, поглядывая в окно.
Через час я увидела их на лужайке. Дэниел держал Макса за руку.
Я пошла их встречать. Кажется, они заметили, как я выходила из дома, и потому ускорили шаг. Я понимала, что волноваться сейчас глупо, но ничего не могла с собой поделать. Это был решающий миг, – я должна была обрести новую семью.
Макс отпустил руку Дэниела, что-то шепнул ему, и мальчик бегом бросился ко мне.
– Мадемуазель, – повторял он, – мадемуазель...
Я опустилась на колени, протянула к нему руки и прижала к себе.
– Мадемуазель, спасибо, что вернули меня моему папе, – сказал он, а потом его плечики затряслись, он начал всхлипывать и уткнулся мне в шею. Я почувствовала, что тоже плачу, и беспомощно залепетала всякую чепуху. Спустя несколько минут к нам подошел Макс, и у него тоже были влажные глаза. Я поцеловала Дэниела и заставила себя встать.
– Ну вот, малыш, – сказала я, глядя на него с улыбкой, – как ты себя чувствуешь теперь, когда знаешь правду?
– Меня зовут Дэниелом, мадемуазель, – ответил он, беря Макса за руку и заглядывая ему в глаза. – Я Дэниел Лейтон. Хорошее имя, да?
– Даже очень, – подтвердила я.
Я так и не узнала, что произошло между Дэниелом и Максом за этот час, и никогда не спрашивала. Но потом мы еще немного поговорили втроем и обсудили кое-какие подробности. Дэниел несколько раз сказал что-то резкое о Софии, заметив, что, может быть, было бы лучше, если бы его матерью оказалась все-таки Жозефина.
– И прекрасно, что она уезжает, и я ее не увижу, потому что я могу ей нагрубить и сказать, что я ее ненавижу.
Мы с Максом переглянулись, и он сказал:
– Я тебя вполне понимаю, Дэниел. Но она твоя мама, и ты должен с этим смириться. Может быть, когда-нибудь ты постараешься понять, почему она так ужасно поступила.
– Ладно, – милостиво согласился Дэниел, и мы засмеялись. – Только вот одно мне не нравится, – продолжил он.
– Что, малыш.
– Мне вовсе не десять, оказывается, и мне вовсе не хочется возвращаться назад, это несправедливо, хотя месье и говорит, что так можно возвратить упущенное время.
– Так и есть. И потом, осталось всего два месяца. Как я понимаю, на самом деле ты родился в октябре.
– Пятого октября, мадемуазель. Смешно, когда у тебя меняется день рождения, да? Мне всегда будет грустно четырнадцатого апреля, когда никто не будет дарить мне подарков.
– Да-а, это действительно серьезная проблема. Но мы постараемся помнить, и, подумай сам, в этом году у тебя будет второй день рождения и гости и подарки.
– Мадемуазель, я подумал... месье... мой папа говорит, мы будем жить вместе, и я буду вашим ребенком тоже.
– Да, малыш, тебя это устраивает?
– Да... по-моему, неплохая идея, вы будете хорошей мамой, лучше тех, что были у меня до сих пор.
– Спасибо. А ты, я уверена, будешь прекрасным сыном, правда, ты у меня будешь первым.
– Я только вот что хотел сказать, – не надо меня мерить для школы, я не хочу, чтобы меня увозили, даже в «Мерседесе».
Макс вздохнул и обнял его.
– Милый мой мальчик, никто не собирается тебя никуда увозить. Мы уже достаточно долго были друг без друга. Но послушайте, я ведь как-то не подумал, что кончатся каникулы...
– И начнутся занятия, и...
– Дэниел, а тебе делали всякие там прививки, и чем ты болел?
– У меня была оспа.
– Ветрянка, – поспешила я его поправить, заметив, что глаза Макса расширились от ужаса. – 3наешь, не стоит всего перечислять, а то твой папа упадет в обморок.
– Да, – согласился Макс. – А еще, я думаю, мне надо как следует посмотреть твои зубы.
– Мои зубы, – твердо сказал Дэниел, в полном порядке. И на них совсем не нужно смотреть.
– Правда? Когда-то ты, помню, укусил меня за большой палец, и я подумал тогда, что они у тебя очень крепкие. Клэр, а что мы будем делать, пока не кончились каникулы?
– А что нам собственно надо делать? Проведем остаток лета в Грижьере, ты, я думаю, не против, Дэниел?
– Конечно, – ответил он, удивляясь, что его спрашивают об этом. – Почему бы и нет?
– Наверное, Клэр беспокоится, что тебе неловко возвращаться, – мягко сказал Макс.
– Вы имеете в виду из-за моих прежних родителей?
– Из-за воспоминаний, малыш.
– Ну во-первых, у меня появятся новые воспоминания, а месье рассказал мне совсем старые, и потом я очень даже хочу их всех увидеть, и друзей, и месье Шеналя, и Паскаль мне будет завидовать...
– Договорились, – согласилась я, – я просто на всякий случай спросила. Я очень рада, что у нас останется Грижьер. Нам надо поехать туда и привести все в порядок. Я думаю, Макс, я закончу Жозефину и ее сестру, попрошу у Клабортинов разрешения выставить картину, а потом подарю ее им.
– Отличная идея. Думаю, им это будет приятно.
– И не беспокойтесь насчет школы. Я уже много успела сделать и могу вернуться из деревни раньше.
Я не успела договорить, потому что послышался шум, из-за угла вылетел Хьюго и, увидев нас, застыл как вкопанный.
– Ох, простите, – начал он, но тут вслед за ним появился Кристофер.
Я услышала, как Пег открывает окно и зовет их домой.
Макс поднялся.
– Здравствуйте, – сказал он. – Вы э-ээ...
– Я – Хьюго, сэр.
– Хьюго. Таким образом, вы – Кристофер. Насколько мне известно, вы очень интересуетесь машинами.
Кристофер покраснел до корней волос.
– Мне ужасно стыдно, мистер Лейтон. Мы... думали...
– Ничего страшного, – любезно сказал Макс. – Вы удивительно кстати сумели меня задержать.
И тут Дэниел с гордостью произнес:
– Хьюго, Кристофер, – это мой папа.
– Мы уже слышали, – ответил Хьюго. – Это все здорово! А еще лучше, что ты теперь будешь жить в Англии. Слушай, мама разрешила нам устроить пикник в форте, может, пойдешь с нами, она, наверное, даст нам много всего вкусного!
Макс кивнул, и Гастон вскочил на ноги.
– Можно мне пойти, мадемуазель, месье?
– Конечно, беги, Дэниел, – сказал
Макс, – и все трое убежали в сторону кухни.
В этот раз Холкрофт показался мне совершенно другим, когда мы к нему подъезжали. Дэниел сидел сзади и всю дорогу не закрывал рта. Он был невероятно возбужден, и сдерживал его сейчас, пожалуй, только ремень безопасности. С тех пор как он узнал всю правду, прошло два дня, и с присущей ему тонкостью, он сумел не только принять новый порядок вещей, но и вел себя так, будто ничего не изменилось. С поразительной легкостью он стал называть Макса «папой», и мы убедили его, что он должен звать меня Клэр, объяснив, что я вот-вот перестану быть мадемуазель, и что будет странно, если он будет говорить мне «мадам», и ему наши доводы показались логичными.
Макс тоже обращался с ним так, словно они никогда не расставались. Клабортинам мы позвонили, и, хотя было много слез и испуга, они вели себя примерно, как и предсказывал Макс. Они согласились с тем, что будут постоянно видеть Дэниела, а он поговорил с ними очень ласково и тактично.
– Какой большой и красивый, – сказал Дэниел, завидев вдалеке дом, – мне всегда хотелось такой. Наверное это, как говорить по-английски, – воспоминание, о котором я и сам не знал.
– Думаю, да, – согласился Макс. – И когда-нибудь он станет твоим.
– Моим? – удивился он. – Вот так подарок!
– Этот подарок многие отцы передавали своим сыновьям. А ты – мой старший сын, и значит, будешь моим наследником.
– А у тебя с Клэр будут еще сыновья? – поинтересовался Дэниел, совершенно не думая о том, что задевает мои сокровенные чувства.
– Я на это очень рассчитываю, – ответил Макс, столь же непосредственно. – И дочки тоже, надеюсь. У тебя будут братья и сестры, и ты будешь ими командовать.
– Помнишь про мое желание, Клэр? – спросил Дэниел гордо. – Ты думала, оно не может исполниться! Это же куда лучше, чем лошадь! А когда, папа?
Макс расхохотался.
– Я думаю приступить к делу без промедленья. Ты согласна, Клэр?
– Ну что мне вам обоим ответить? Что завтра я выйду замуж, а через месяц рожу?
– А собственно мы завтра и поженимся, – сообщил Макс, залезая в карман, отчего машина чуть вильнула. – У меня все с собой, и кольцо и брачный договор, а твои родители, Пег, Льюис, близнецы, Люсинда, в общем все, согласились завтра приехать...
– Макс! Ты когда-нибудь кого-нибудь спрашиваешь хоть о чем-то? – Я не могла прийти в себя от изумления.
– Редко. Но я же просил тебя выйти за меня замуж, и я хорошо помню, что ты охотно согласилась.
– Кажется, да.
– Ну вот и все. – Он остановил машину возле входа и, подняв Дэниела на руки, вытащил его и поставил на землю. – Тут живет человек, с которым тебе обязательно нужно увидеться, и я уверен, что он будет очень рад вам обоим. Но побудьте, пожалуйста, несколько минут одни, я скоро.
– Конечно, мы пойдем посмотрим на твой заброшенный сад.
Макс появился через пятнадцать минут, мы подошли к нему, но он только, молча улыбнувшись, взял нас за руки и ввел в дом.
– Дед, – сказал он, – вот и они.
Мы стояли втроем в дверях гостиной. Дэниел крепко держал Макса за руку, но вдруг отпустил ее и пошел к старику. Мы с Максом наблюдали за ним, и я помню, как восхитили тогда меня его смелость и независимость.
– Прадедушка? – обратился к нему Дэниел ласково, опускаясь на колени возле инвалидного кресла. – Я знаю, что ты меня помнишь маленьким, правда, я тебя не помню, но я знаю, что ты меня любил и очень огорчался, что я умер. Но я живой, видишь, и приехал, и папа сказал, что нам всем надо забыть про то, что было. И ты теперь не должен расстраиваться, потому что Клэр, и мой папа, и я твоя семья и мы будем часто навещать тебя.
Старик попытался что-то ответить ему, но не смог и жестом попросил его встать. Он долго смотрел на Дэниела, и по щекам его текли слезы, а потом прижал к себе.
– Мальчик мой, – еле выговорил он, мой дорогой мальчик...
Макс подошел к ним, и я незаметно выскользнула из комнаты.
Позже Макс пришел за мной. Я была в теплице и занималась тем, что обрывала увядшие головки цветов, чтобы успокоиться. Я испуганно повернулась, когда он меня окликнул.
– Клэр, я тебя всюду ищу! Почему ты так странно исчезла?
Мне показалось, вам надо побыть одним.
– Правда? Я и не догадался. Послушай, дед теперь знает все, и про Роберта тоже. Он держится молодцом, хотя, конечно, его это все потрясло. Но встреча с Дэниелом смягчила удар. Сейчас он лег, волнение утомило его, он просил у тебя извинения.
– Ну что ты, могу себе представить, до чего он устал. А где Дэниел?
– Дэниел, моя милая, отправился изучать свой дом. По-моему он уже ощутил себя собственником.
– У него это в крови. Тут все так тесно связано с прошлым, все эти портреты предков, и потом работы твоего дяди Джеймса. Знаешь, по-моему не удивительно, что Дэниел такой способный, у него в роду столько людей искусства.
Макс улыбнулся.
– Он любил рисовать, когда был еще совсем малышом, носил с собой цветные мелки и оставлял повсюду забавные каракули. Знаешь, Клэр, годами мысли о Дэниеле причиняли мне ужасную боль, и вот теперь я могу спокойно вспоминать, каким он был тогда. Временами мне это все еще кажется неправдоподобным.
– Могу себе представить. Наверное, Дэниелу удалось приспособиться лучше, чем нам. Я все еще ловлю себя на том, что думаю о нем как о Гастоне. Но все же наступит день, когда существование Гастона станет для всех чем-то неправдоподобным. Он изменился даже за эти дни. Ты понимаешь, о чем я?
– Да. По-моему, он перестал чувствовать себя одиноким. Наверное, все эти годы его не покидало подсознательное ощущение, что с ним происходит что-то не то. Интересно, каким бы он стал, если бы все осталось по-прежнему?
– Теперь мы уже не узнаем. Но ты права. Вероятно, ранние воспоминания не стерлись без остатка. Смотри, как он быстро привязался к тебе. – Слава Богу, что у него была ты, Клэр, и причем целых три года.
– И слава Богу, что он был у меня. Только подумай, если бы я не написала его, ты бы не увидел его портрета, и мы бы не оказались здесь сегодня.
– Ты права, пожалуй, все это заставляет поверить в судьбу. Но хватит об этом, а то еще сглазим. Давай лучше поищем Дэниела, пока он не перевернул весь дом вверх дном.
Мы обнаружили его в столовой, сидящим верхом на стуле, напротив портрета надменного господина в охотничьем костюме, окруженного любимыми гончими.
– Кто это, папа? – спросил Дэниел, – У него не очень-то приятная физиономия, мне кажется.
– Это твой прапрадед Филипп, – ответил Макс, подходя к нему. – Он был большой повеса и в конце концов сломал себе шею, перескакивая верхом через изгородь.
– А что это значит, повеса? – заинтересовался Дэниел.
– Человек, который ничего не делает и только развлекается. Филипп был отличный наездник, но на этом все его достоинства заканчиваются. В основном, он занимался тем, что пил вино, играл и доставлял неприятности другим людям, так что понятно, почему окружающие не слишком огорчились, когда он умер в канаве.
– Так, может, он стал этим самым повесой, потому, что у него обе ноги были левыми?
Макс засмеялся.
– Так, кажется, но скорее всего, тут что-то не то с художником, а не с ним. Согласно предположению, когда Филиппа начали писать, он скрестил ноги, а потом незаметно встал прямо.
Я присмотрелась внимательней и убедилась в том, что башмаки Филиппа в самом деле смотрят в одну сторону. Дэниел покатился со смеху.
– Ну и глупый же, наверное, был художник! Он даже не знал, как натягивать холст. Клэр меня научила, и ее картины никогда не морщат.
