Текст книги "Я воевал в Корее
(Записки английского солдата)"

Автор книги: Джулиан Танстолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава 9
Дальше в горы

Зима близилась к концу, погода с каждым днем улучшалась, а обстановка на фронте становилась все мрачнее и безнадежнее.

В Китае и Корее Новый год празднуют шестого февраля. Все жители деревни Чамбонни собрались скромно отпраздновать этот день, хотя военное время не располагало к веселью. Я разговаривал с представителями местной власти, в том числе со старостой, молодым образованным корейцем. Староста рассказал мне, что он католик и что, кроме него, в деревне много католиков, правда, каждый понимает религию по-своему. До войны здесь была маленькая церквушка, теперь разрушенная.

Католическая церковь претендовала на главенствующую роль в Корее, так как благодаря пожертвованиям своих многочисленных прихожан и покровителей была намного богаче англиканской церкви и методистской, а также квакеров. Католики строили большие школы и церкви, стараясь обратить в католичество как можно больше жителей. К сожалению, преподавание религии в католических школах тесно переплеталось с обычным образованием. По-моему, нельзя объединять духовное образование со светским и навязывать религиозные убеждения под предлогом обучения.

Шестого февраля стало известно, что китайцы готовятся к новому наступлению. Можно было заранее сказать, что нас опять отбросят назад. Но пока мы продолжали вести прямо-таки роскошный образ жизни – в тепле, под крышей.

Я часто гулял в горах, окружавших деревню. Иногда ходил один, иногда с кем-нибудь из своих корейских друзей. В тишине и спокойствии мы отдыхали от суетной армейской жизни. Во всем чувствовалось приближение весны; снег еще не растаял, но кое-где сквозь него уже показался мелкий кустарник. Солнце пригревало сильнее, перестал дуть свирепый ветер. Как приятно было бродить по горам, вдыхая свежий аромат весеннего воздуха. Позади деревни тянулся большой горный массив, к востоку простирались высокие хребты, а на западе лежала большая равнина. На севере тоже виднелись горы, через которые протекали ледяные воды реки Ханган. Несмотря на чудесные пейзажи, меня охватывало подчас чувство одиночества и тоски, но постепенно оно уступало место бодрости и жизнерадостности.

Американские и лисынмановские войска медленно продвигались вперед по всему фронту. На этот раз они действовали осторожнее и избегали излишнего риска. Командование американской 8-й армии только теперь поняло, что войну не выиграешь, захватив одни шоссейные дороги. Чтобы лишить противника возможности устраивать засады, приходилось прочесывать всю местность. Отчасти по этой причине мы продвигались вперед значительно медленнее, чем раньше.

Китайские войска и части корейской Народной армии отходили по строго согласованному плану от рубежа к рубежу. Не теряя соприкосновения с противником, они располагали о нем полными данными и держали его в постоянном напряжении. Стремясь сохранить живую силу, китайские войска и корейская Народная армия избегали кровопролитных сражений, но вели упорные арьергардные бои с нашими наступающими частями. Они периодически предпринимали контратаки, либо чтобы ввести противника в заблуждение относительно своих намерений, либо чтобы замедлить его продвижение, когда оно становилось слишком быстрым. Такова была теперь их тактика.

Четырнадцатого февраля мы миновали небольшой городок Йочжу. Он был сожжен дотла, и в нем осталось лишь несколько обгоревших остовов зданий; хотя, по данным агентурной разведки, было известно, что китайцы закрепились не в городе, а в горах, американская авиация все равно смела его с лица земли. Мы обнаружили в городе несколько обуглившихся, изувеченных трупов местных жителей.

Форсировав реку Ханган, мы вышли к длинной широкой долине, которая простиралась почти на три километра к северу. Справа возвышался огромный утес метров двести высотой, а слева были разбросаны невысокие холмики. Накануне здесь произошел бой, и в результате американцы отступили. Перед нами поставили задачу – до наступления темноты очистить долину от засевшего там противника и занять оборону на ее северном крае.

В течение дня мы несколько раз атаковали китайцев, которые против обыкновения пренебрегали маскировкой и, казалось, не обращали внимания даже на огонь нашей артиллерии. Со своих позиций мы видели, как они открыто передвигаются по занятой ими высоте и стоят во весь рост в окопах. Впрочем, вскоре они убедились, что такое геройство ничего не дает, и после очередной ожесточенной схватки начали наконец медленно отходить.

Не могу понять, почему китайцы вели себя так странно. Ведь это привело лишь к ненужным жертвам, которых можно было бы избежать при соблюдении осторожности. Возможно, своими действиями они хотели просто выразить презрение к нам.

Китайские солдаты всей душой ненавидели принципы, против которых они боролись, и готовы были пожертвовать жизнью ради дела своей страны. Несомненно, в этой кампании китайцы показали редкое мужество и высокий моральный дух, и я готов снова и снова повторять это. Они словно хотели доказать, что смерть того или иного из них не имеет значения, ибо невозможно уничтожить все многомиллионное население Китая.

Я думаю, вое сказанное может служить ответом тем, кто говорил о низком моральном духе китайцев, утверждая, будто они воюют по принуждению. Не забывайте: они были добровольцами и сражались за правое дело.

Утром пятнадцатого февраля китайцы предприняли мощную контратаку. Ночь был такая темная, что заметить передвижение противника нам не удалось. Под прикрытием темноты китайцы быстро приблизились к подножию занятых нами высот. В пять часов утра еще до рассвета батальон китайцев внезапно атаковал одну из наших рот первого эшелона. Первая волна атакующих сбила наше боевое охранение на середине склона высоты. Последующие волны, поддерживаемые точным минометным и пулеметным огнем, вскоре оказались в самой гуще нашего боевого порядка. Чтобы застичь нас врасплох, китайцам, очевидно, пришлось пролежать в снегу у подножия высоты несколько часов, но это не повлияло на их боевой дух, судя по тому, как стремительно они атаковали высоту и бросились в рукопашный бой.

Связь с другими подразделениями прервалась, но нескольким нашим солдатам, отрезанным во время первого штурма высоты, удалось пробиться к соседней роте и предупредить о грозящей опасности. Рота помогла нам снова отбить высоту, но в этом бою мы потеряли двадцать восемь человек.

Как обычно, китайцы атаковали под звуки горнов и свистков. Это оказывает сильное психологическое воздействие – свои войска подхлестывает, а в рядах противника вызывает смятение. Горны и свистки китайцы используют также для связи с частями, ведущими наступление на флангах.

Во время атак китайцы часто кричали по-английски: «Вы англичане? Сдавайтесь!» и тому подобное. Жутко было слышать на родном языке эти возгласы, доносившиеся из темноты, но едва ли они возымели на нас какое-либо действие. Однако нам стало ясно, что китайская разведка хорошо поработала и точно установила, какие части занимают эти высоты.

Нам пришлось выдержать жестокую атаку противника, в пять раз превосходящего нас по численности. Как потом рассказывали пленные, китайцы были почти уверены, что захватят высоту.

На высоте находились врачи с медикаментами. Во время боя одного из них тяжело ранило. Он лежал на земле, истекая кровью. Зная, что его положение безнадежно, он вонзил себе в голову ланцет.

На следующую ночь никто не сомкнул глаз: мы ждали новой атаки. Но противник ограничился тем, что открыл минометный огонь по огневым позициям американских минометов, предназначенных для нашей поддержки. Американцы развели на позициях огромные костры, и китайцы не преминули воспользоваться их беспечностью.

Со своих позиций, расположенных на остром как бритва гребне, мы отлично видели, что мины ложатся прямо в расположении американцев. Мы могли наблюдать как вспышки стреляющих минометов, так и разрывы в районе цели. У нас было такое ощущение, словно мы сидим на крошечном островке посреди моря огня.

На следующий день подошли американские танки и расположились рядом с нашими позициями. Для нас это было очень опасно. Впрочем, вскоре ранило одного американца, и этого оказалось достаточно, чтобы остальные сели в танки и удрали.

Китайцы отошли, и наступило некоторое затишье. Их ожесточенные контратаки заставили нас серьезно призадуматься. Ясно, что эти арьергардные бои были предприняты с целью сдержать наше наступление и дать возможность главным силам совершать планомерный отход. Китайцам это удалось.

Местные жители рассказывали мне, что многие из них добровольно помогали китайцам переносить различные грузы. Китайцы платили за это деньгами или натурой. Переноска раненых тоже не представляла для китайцев трудности – десятки корейцев предлагали свои услуги в качестве санитаров. Нам же местные жители не оказывали добровольной помощи в таких случаях, и мы прибегали к принуждению. Эти факты показывают, что симпатии большинства корейского народа были на стороне китайцев.

Когда китайцы ушли из этих мест, жителям окрестных деревень приходилось соблюдать максимальную осторожность, чтобы не стать жертвой лисынмановской полиции. Но все равно я всегда легко узнавал, чьими сторонниками были те или иные корейцы.

Китайцы почти не пользовались транспортными средствами, если не считать деревянных крестьянских повозок. Много таких повозок было брошено на дорогах. Вероятно, на небольших расстояниях это самое удобное средство передвижения. Машины застревали на разбитых дорогах, а использовать их в горах было невозможно.

Войскам противника не хватало оружия. Часто даже не у каждого солдата была винтовка. Возможно, они теряли оружие в бою, а нового взамен не получали. Тем, у кого не было винтовки или автомата, давали побольше гранат – до двадцати штук на человека, а во время атаки это столь же эффективное средство, как винтовка. Конечно, гранаты были у каждого китайского солдата независимо от того, имелась ли у него винтовка или автомат, причем метали они их довольно метко. Но я лично с винтовкой чувствовал бы себя в большей безопасности, чем с гранатами. Позже, конечно, все китайские солдаты получили винтовки или автоматы, но во время отхода они испытывали недостаток в оружии.

Когда мы снова двинулись на север, погода ухудшилась. Поднялся сильный буран, дороги занесло. Машины тащились черепашьим шагом. В одном месте мы натолкнулись на множество убитых американцев. Трупы лежали на дороге и по обочинам в самых разнообразных позах. Некоторые так и остались висеть на бортах разбитых машин, а другие погибли в спальных мешках, не успев даже проснуться.

Дальше, в полусожженной деревне, мы опять увидели обуглившиеся трупы американцев, обгоревшие машины и танк. В некоторых машинах сидели убитые водители. У одного на спине зияла огромная рваная рана, которая лучше всяких слов рассказала нам, почему ему не удалось спастись бегством.

Не нужно было объяснять, что случилось. Само зрелище говорило о страшной трагедии, разыгравшейся здесь. Мы насчитали свыше шестидесяти трупов американцев. Здесь погибла целая разведывательная рота. Удалось спастись только трем – четырем солдатам.

Как выяснилось, эта рота действовала в качестве разведывательного отряда. С наступлением ночи американцы залегли у дороги, вместо того чтобы выполнить элементарные требования устава – занять круговую оборону на высоте. Они дорого поплатились за свою беспечность. Ночью один из часовых, услышав какой-то шорох, выстрелил, и в ту же секунду на роту напали китайцы. Вероятно, они следили за американцами с соседних высот. Победа далась им очень легко, если судить по тому, что многие американцы не успели даже выскочить из своих спальных мешков.

В своей жизни я еще не видел более ужасной картины.

Лисынмановцы прислали грузовики, чтобы вывезти трупы американских солдат, и поручили эту работу корейским детям. Разве было у них моральное право подвергать детей таким страшным испытаниям военного времени? Какой позор – заставлять малолетних убирать трупы!

Соседняя деревня была почти уничтожена, и я обрадовался, когда случайно набрел на землянку, вырытую в склоне холма и, по-видимому, недавно покинутую каким-то китайским солдатом. В ней я и переспал. Но когда мои товарищи узнали, что я провел ночь в «логове гука», они пришли в ужас. Охваченные манией превосходства, они предпочитали спать под открытым небом. Я же остался очень доволен своим убежищем.

Совершив несколько коротких переходов, мы двадцать второго февраля оказались под Йондоном. Вокруг одного дома ограда была почти разрушена, и наши офицеры дошли до того, что на своих машинах чуть ли не въезжали в спальни. Разумеется, никто из них не мог бы объяснить это военной необходимостью – просто им нравилось ездить на машинах, и владельцам домов приходилось мириться с подобными капризами незваных гостей. Конечно, этот инцидент можно считать незначительным по сравнению с другими, куда более серьезными. Однако и по нему люди, которые хотят знать правду о войне в Корее, могут судить, что пришлось перенести корейскому народу.

Из Йондона мы двинулись дальше в горы, образующие центральный горный массив Кореи. Теперь мы забрались в такие дебри, где не было никаких деревень. Изредка попадались отдельные домики.

В горах мы наткнулись на одну семью, которая не знала, кто мы такие и зачем сюда пришли. Эти корейцы, правда, слышали, что идет «гражданская война», но их она еще не коснулась и они не подозревали, что в Корее находятся иностранные войска. Наш облик поразил их, и это не удивительно – в здешних местах никогда не видели европейцев.

Чем ближе подходили мы к 38-й параллели, тем сложнее становилась политическая обстановка. В Организации Объединенных Наций шли бесконечные дебаты о принципах, но практически это ничего не давало. В письме домой я писал: «Думаю, Корею не удастся объединить до тех пор, пока все иностранные войска не покинут ее территорию. Если войска ООН остановятся на 38-й параллели, то китайские войска, может быть, уйдут из Кореи, и тогда Северной и Южной Корее, возможно, удастся объединиться. Все патриоты этой страны хотят одного – создания единого государства и в глубине души настроены против союзников, которые установили границу по 38-й параллели после войны с Японией. Я всем сердцем сочувствую этому народу, который так страстно жаждет создания новой Кореи, хотя перспектива урегулирования пока выглядит весьма неопределенно».

Глава 10
Затишье

В марте исполнилось полтора года, как я служу в армии. Хотя призывали нас именно на этот срок, до конца службы было еще далеко: по прибытии в Корею солдатам объявили, что придется прослужить целых два года. Неужели недостаточно того, что мы попали на фронт? Зачем же продлили срок службы? А те, кто проходили службу на родине, избавлялись от этого дополнительного срока! Естественно, солдат не радовала принудительная задержка. Нам оставалось только роптать на судьбу и смириться.

Мы поднялись в горы по крутой и разбитой проселочной дороге, совершенно не приспособленной для передвижения войск. Нам предстояло занять позиции, расположенные на высоте в тысячу метров. С полной боевой выкладкой, да еще по горам идти нелегко. К тому же, чтобы доставить продовольствие, боеприпасы и запасы воды, приходилось делать второй рейс.

Правда, солдаты были отлично подготовлены к выполнению трудных задач, но этот переход потребовал от них максимального напряжения сил.

Штаб нашего батальона разместился в одной маленькой деревушке всего из трех домов, обитателей которых попросту выгнали. В доме, занятом под командный пункт, установили американскую керосиновую печку. Однажды около нее сидела группа офицеров. Они так раскалили печь, что загорелась соломенная крыша. Дом сгорел дотла. Офицеры не испытывали никакого стыда за свой поступок, а просто восприняли это происшествие как шутку и спокойно перебрались в другой дом.

Пожар уничтожил все имущество большой семьи: дом, обстановку, одежду, продукты, ценности. Я помню, как несчастные люди прибежали к своему жилищу, на их глазах превратившемуся в груду пепла.

Как ни странно, не все наши солдаты понимали, что значит остаться без крова. Даже в такую минуту они не разрешили корейцам спасать остатки имущества. Хозяев дома гнали прочь под тем предлогом, что здесь «военная зона». Разве не ясно, какое впечатление произвели на корейских крестьян их «освободители»?

Вредить местному населению мы перестали только тогда, когда ушли далеко в горы, где не встречали ни жилищ, которые можно было разрушать, ни жителей, над которыми можно было издеваться.

Снова стало очень холодно, пошел снег, подул пронизывающий ветер. Видно, мы несколько преждевременно обрадовались весне. Наши позиции находились на высоте, где гулял сильный ветер, и единственным укрытием было несколько голых деревьев. Чтобы спастись от холода и ветра, пришлось спешно рыть блиндажи.

Китайцы оказывали упорное сопротивление: в горах они чувствовали себя в своей стихии.

Наш полковник побывал в отпуске в Японии. Ему была оказана невиданная честь – его принял сам Макартур. Вернувшись, полковник рассказывал не столько о планах на будущее, сколько о Макартуре и о том, что тот ему сказал. Очевидно, у Макартура состоялось совещание старшего офицерского состава американской армии. На открытии совещания Макартур заявил, что хотел бы представить присутствующим отличившегося в боях солдата и воздать ему должное. Офицеры повернулись, ожидая увидеть сверхчеловека. Каково же было их удивление, когда героем оказался наш полковник. Ему вручили знамя с вышитыми на нем именами солдат и офицеров нашего полка, погибших в Гонконге в боях с японцами во время второй мировой войны.

В начале марта один из моих корейских друзей, наш переводчик, ушел из батальона и вернулся к себе домой. Он не мог больше выносить издевательское отношение наших солдат и офицеров.

Он уже не раз просил отпустить его из полка, но ему отвечали, что тогда у него отнимут все обмундирование. Это было возмутительно. Ротный командир не проявил к нему элементарного уважения и благодарности за долгие месяцы его безупречной и бескорыстной службы. Перед уходом переводчика заставили сдать все обмундирование, а взамен выдали какие-то лохмотья. Мне было особенно горько сознавать, что причиной его ухода послужило позорное поведение наших солдат и офицеров к что он уносит с собой самые неприятные воспоминания об англичанах. Я изо всех сил пытался убедить его, что не все англичане плохие люди, но мои слова не произвели на него особого впечатления. А ведь когда-то наш переводчик и его двоюродный брат собирались поступить в английский университет, так как Корея, по их мнению, не могла дать им того образования, о котором они мечтали. Тогда они еще полагали, что их народу далеко до великой английской нации, какой она была в их представлении. И я испытывал стыд, что мы, англичане, не оправдали их ожиданий.

На нашем правом фланге находился греческий батальон, который наряду с австралийцами и канадцами пользовался у нас неплохой репутацией. Канадский батальон теперь входил в состав нашей бригады.

По ночам все еще было очень холодно, но дни стояли теплые, солнечные. Удивительно живописно выглядели лесистые горы, когда солнечные лучи, пробиваясь сквозь деревья, падали на сверкающий снег. Постепенно «оттаивая» после суровой зимы, мы жадно вдыхали свежий воздух, насыщенный чудесными ароматами деревьев. На одном месте сидеть не приходилось – чуть не каждый день совершали переходы.

Как-то мы проходили через деревню, сожженную напалмом. Мы видели обуглившиеся, изуродованные трупы крестьян. Напалм – страшное оружие, и война вовсе не дает права прибегать к средствам уничтожения, которые несут самую мучительную и ужасную смерть. Если уж так необходимо убивать, можно найти немало других способов. Летчики поливали напалмом мирные города и деревни без всякого разбора. Мы убедились, что от напалма страдают прежде всего и больше всего мирные жители. Напалмовые бомбы должны быть запрещены!

В гористой местности наступать трудно. Нам приходилось карабкаться по горам высотой от тысячи до двух тысяч метров. Особенно тяжело было резервистам, которыми пополнились наши роты. Многим из них, прошедшим через испытания второй мировой войны, было уже под тридцать, и они с трудом поспевали за молодежью. Естественно, это снижало нашу подвижность. Усилилась заболеваемость среди солдат. Не меньшим бичом было также постоянное недосыпание и плохое питание.

Тринадцатого марта нас сменил американский полк. Колонна полка растянулась на несколько километров, и американцы собирались на автомашинах добраться чуть ли не до самых позиций, но вскоре убедились, что даже их знаменитые «виллисы» не могут преодолеть крутые горные подъемы. На сей раз им пришлось воспользоваться собственными ногами.

Наконец мы с радостью узнали, что поступаем в резерв корпуса. За полгода непрерывных боев нам впервые предоставили официальный отдых. Попасть в корпусной резерв было большой роскошью – на это могли рассчитывать только части, особо отличившиеся в боях. Значит, командование оценило наши боевые качества.

На юг мы поехали на грузовых автомашинах и, предвкушая долгожданный отдых, стали уже забывать о морозах, которые так измучили нас. Ясное, безоблачное небо и красивые пейзажи поднимали настроение солдат. Непрерывные переходы и систематическое недосыпание измотали нас, и мы мечтали только об отдыхе.

Мы прибыли в деревушку, расположенную к северу от Чипённи. Почти все дома этой деревни, оставленной жителями, были полуразрушены, но и в них уже разместились лисынмановские войска. Очевидно, им, как и нашему полку, командование приказало расположиться в этой деревне. Но наши офицеры заставили лисынмановцев уйти под предлогом, что те не имеют права находиться в одной деревне с англичанами.

В большей части домов было ужасно грязно, и нам пришлось разбить лагерь на берегу реки. Холода прошли, и спать на свежем воздухе было довольно приятно, к тому же и за водой недалеко ходить.

В этой деревне нам предстояло пробыть несколько дней. Наконец мы избавились от ужасов войны, и мирную тишину нарушала только далекая артиллерийская канонада да гул изредка пролетавших санитарных вертолетов. Все было спокойно, и мы вели тихую, размеренную жизнь. Постельные принадлежности, присланные из тыла, казались просто роскошью. У нас ввели строгую казарменную дисциплину, и мы стали похожи скорее на учебную, чем на боевую часть.

Мне хотелось побыть одному, забыть о пережитых ужасах. Я часто забирался на какой-нибудь холм и наслаждался легким ветерком и теплым солнцем. Как приятны были эти прогулки без надоевшего тяжелого снаряжения.

Иногда я останавливался и подолгу любовался широким ручьем, сверкающим в лучах солнца. Меня окружали вершины, с которых недавно сошел снег. Они были так живописны, так величественны, что я чувствовал прилив новых сил и вдохновения. Если бы не война и не служба в армии, я бы еще больше полюбил и лучше понял эту страну. Сейчас, во время тяжелой войны, невозможно было создать нормальные условия жизни нищему, угнетенному народу Кореи, но разве справедливо оставлять его в этом положении? Некоторые высокопоставленные лица понимали, что эта страна в состоянии обеспечить своему народу лучшие условия существования, но предпочитали держать его в нищете. Настоящие патриоты мечтали о лучшем будущем и боролись за него. Я уверен: народ Кореи завоюет себе равное место среди других наций мира, хотя путь к этому будет долгим и нелегким.

Своим вмешательством в дела Кореи мы не только не помогали ей, а, наоборот, ухудшали ее положение. Чем больше бедствий причиняли мы этой стране, тем сильнее подрывали свою некогда почетную репутацию в глазах корейцев. Раньше некоторые корейцы относились с уважением к англичанам и даже к американцам. Но война не оставила от былого уважения и следа. Многие корейцы, узнав людей Запада, с горечью в сердце пробудились от иллюзий.

Нам никогда не удастся восстановить утраченный престиж.

Может быть, это и не так важно в сравнении с ужасами войны и ее политическими последствиями, но все же мне хотелось бы подчеркнуть, что авторитет Англии на Дальнем Востоке, который и до этого быстро падал, теперь безвозвратно потерян.

Однажды я попал на вечеринку в корейский дом. Там были некоторые из моих корейских друзей, которые работали у нас в батальоне, и местные крестьяне. Все они выпили много сакэ – рисовой водки; её корейцы поглощают так же много, как мы пива. Сакэ очень крепка и сильно действует на тех, кто не привык к ней.

Это была веселая компания. Мы выпивали, шутили, танцевали, пели. Я охотно принял приглашение, но, несмотря на уговоры, пить старался немного. У меня на душе стало радостнее при виде этих веселых людей.

Торжество состоялось по случаю того, что большинству работающих у нас корейцев на следующий день разрешили вернуться домой. В маленькой комнатке с трудом разместилось около двадцати человек. Все сидели на полу, пили сакэ и закусывали. Время от времени кто-нибудь запевал корейскую песню или пускался в пляс. Тотчас же к нему присоединялись другие.

Мне было приятно в этой компании, и я старался не отставать от корейцев. Мелодии некоторых народных песен были мне знакомы – я часто слышал их в Корее, и теперь я пел вместе со всеми. Никогда не забуду этих жизнерадостных людей, которые умели так искренне веселиться, когда у них выпадало несколько свободных минут. В конце вечера они спели специально для меня английскую национальную песню, вслед за которой несколько человек вдруг запели «Интернационал». Вечер закончился корейской народной песней.

В письмах домой я не мог не коснуться войны: «Сейчас, когда американцы приближаются к 38-й параллели, – писал я, – настало самое время начать переговоры и выработать условия мирного договора. Но было бы большой ошибкой возложить решение этого вопроса на Макартура. Я уверен, что он не понимает огромного политического значения корейских событий. В ближайшие несколько недель мы, видимо, окажемся свидетелями серьезных событий».

Китайские войска продолжали отходить по всей линии фронта, время от времени ожесточенно контратакуя. Отход осуществлялся в полном порядке, и на пути наступающих войск китайцы сооружали различные препятствия. Этот планомерный отход ничем не напоминал нашего беспорядочного бегства.

Надежды на перемирие не оправдались. А пока, находясь со своей частью на отдыхе, я наслаждался тишиной и покоем. Каждый день я уходил в горы, откуда открывался красивый вид на раскинувшуюся внизу деревню. Приятно было вдыхать аромат свежего полуденного воздуха.

После нескольких теплых солнечных дней в пасху опять пошел дождь и стало холодно. А что хуже всего – поступил приказ немедленно вернуться на передовую.

Мы прибыли в населенный пункт восточнее Ыйчжонбу, откуда должны были начать боевые действия в горах. Теперь нам мало приходилось отдыхать, и мы напрасно пытались согреться в мокрой одежде, укрывшись сырыми одеялами.

Офицеры, как всегда, заняли дома, а нам предоставили располагаться под открытым небом. Еще в ноябре был получен приказ, запрещавший выселять местных жителей и занимать их дома, но на этот приказ никто не обращал внимания.

Если бы нас атаковали в таком – населенном пункте, офицерам не удалось бы быстро выбраться из постелей и спастись, поэтому солдатам приходилось охранять покой начальства, хотя сами они нуждались в отдыхе гораздо больше. В некоторых других армиях офицеры заботятся о подчиненных, делят с ними все тяготы военной жизни. Есть такие офицеры и в английской армии, но их очень мало…

Мы продолжали наш поход через долины и горы, очищая от противника каждый захваченный участок. Китайцы не оказывали нам сильного сопротивления; мы медленно продвигались вперед, а они также медленно отходили. В плен попало несколько солдат корейской Народной армии. Помню, как одного корейского юношу в рваной одежде и стоптанных ботинках вели под конвоем в тыл мимо наших позиций. Когда он проходил мимо нас, солдаты издевались над ним и подстрекали конвой «задать ему как следует». К счастью, конвоиры не послушали советчиков.

В письме домой я писал: «Все надеются, что боевые действия приостановятся с приближением линии фронта к 38-й параллели. Когда мы дойдем до нее, нам, видно, не придется задержаться там. Мы хорошо знаем янки и уверены, что они немедленно отправят нас на другой участок, где линия фронта еще не достигла параллели. Между тем представители ООН ведут бесполезные переговоры и предлагают китайцам все новые и новые условия перемирия. Никогда не знаешь, что выкинут эти янки!»

С севера к нашим позициям пробиралось много лисынмановских солдат. Одни из них отстали во время нашего последнего отступления, другие попали в плен к китайцам, но были отпущены или бежали. Им пришлось долго, иногда по нескольку недель скрываться в горах и страдать от холода и голода. Многие были сильно обморожены. Я видел обмороженного солдата, который лишился ступни на одной ноге, потерял все пальцы на другой, но лежал в полном сознании, терпеливо перенося мучительную боль.

Нам рассказали, что один лисынмановский офицер обморозил в горах ноги и сам ампутировал их ниже колен без всяких обезболивающих средств, чтобы не допустить распространения гангрены. Я не мог поверить этому, пока сам не увидел одного корейца, который тоже ампутировал себе ногу.