355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джулиан Корбетт » Великие морские сражения XVI–XIX веков » Текст книги (страница 7)
Великие морские сражения XVI–XIX веков
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 00:09

Текст книги "Великие морские сражения XVI–XIX веков"


Автор книги: Джулиан Корбетт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Таким образом, мы приходим к общему выводу. Цель военных действий на море – контроль над морскими коммуникациями. Чтобы выполнять этот контроль эффективно, необходимо иметь разные суда, специально предназначенные для преследования. Но их возможность осуществлять контроль пропорциональна степени нашего господства, иначе говоря, способности предотвратить вмешательство противника в их действия. Их собственная сила сопротивления обратно пропорциональна возможности осуществления контроля, то есть чем они более многочисленны и лучше приспособлены для преследования торговых судов, тем слабее их огневая мощь. Мы не можем дать им силу противостоять нападению, одновременно не уменьшив их возможности осуществления контроля. Приемлемым решением проблемы в период существования школы Энсона стало обеспечение таких судов прикрытием из боевых кораблей. Но здесь возникает аналогичная сложность. Давая нашим боевым кораблям боевую мощь, мы снижаем их разведывательные возможности, а разведка жизненно необходима для эффективных операций. Боевой флот должен иметь глаза. Суда, адаптированные для контроля над коммуникациями, также хорошо приспособлены для выполнения функции «глаз». Поэтому становится распространенной практикой отвлечение от операций контроля достаточного числа таких судов, чтобы позволить боевому флоту осуществлять эффективное прикрытие оставшихся кораблей.

Таковы были принципы, опираясь на которые решалась неизбежная дилемма и на которых основывалась организация Энсона. Они органично вытекали из коммуникационной теории морской войны, а именно эта теория тогда доминировала в военно-морской мысли, что следует из формального использования таких фраз, как «линии прохода и связи». Военные планы величайших стратегов от Энсона до Бархама всегда можно разделить на эти простые элементы, а там, где мы обнаруживаем ослабление влияния адмиралтейства, возникает путаница и совершенно ненужные провалы американской Войны за независимость. В этом плохо управляемом состязании англичане допустили большую ошибку, позволив боевому флоту противника занять жизненно важные пути «прохода и связи», не вынудив его вступить в бой. Причиной ошибки стало частично слабое управление, а частично – недостаточное число и неправильное распределение крейсеров для обеспечения контакта в нужных местах.

Пока принципы, на которых основано превосходство англичан на море, ясны. Для врагов, с которыми англичанам приходилось иметь дело, система Энсона вовсе не была тайной. И Испания, и Франция так твердо верили в теорию коммуникаций, что были рады считать успехом возможность постоянно причинять беспокойство англичанам, даже не делая серьезных попыток отобрать у них контроль и обеспечить его для себя. Состав флота и стратегия Энсона были хорошо приспособлены для нанесения поражения такой политики. Но это никоим образом не означает, что его доктрина является истиной в последней инстанции. Даже в его время начали появляться трудности, имевшие тенденцию нарушать точность его системы. К началу кульминационного года Трафальгара появились признаки того, что доктрина изжила себя, а новые методы, использованные американцами в 1812 году, заявили о себе во весь голос. Нарушения установившегося порядка, появившиеся в этот период, продолжали расти и развиваться, и необходимо рассмотреть, насколько серьезно они отразились на проблеме состава флота.

Во-первых, всеми, в том числе и англичанами, признано, что самый решительный, экономичный и эффективный способ обеспечения контроля на море – уничтожение имеющихся в распоряжении противника средств вмешательства. У англичан эта идея всегда заявляла о себе столь решительно, что подчас средства приобретали большую важность, чем цель. Иначе говоря, обстоятельства складывались так, что временами считалось предпочтительным пожертвовать на время осуществлением контроля, чтобы быстро и надолго лишить противника всех средств вмешательства. Когда имелась обоснованная надежда на то, что противник не боится решительных действий, это соображение обычно перевешивало все остальные. Когда же, как у Нельсона на Средиземном море, эта надежда была невелика, осуществление контроля становилось первостепенной задачей.

Вторая причина сложности возникала из-за того, что, каким бы сильным ни было боевое прикрытие, оно не может полностью исключить риск вмешательства – спорадических атак. Отдельные тяжелые корабли могли проскользнуть даже сквозь самую суровую блокаду, а один такой корабль, достигнув торгового пути или линии связи, мог парализовать действия нескольких мелких судов. Им приходилось или уходить, или концентрироваться, и в любом случае контроль оказывался нарушенным. Если же речь заходила об эскадре тяжелых кораблей, существовала практика отправки против нее дивизиона боевого флота прикрытия. Ясно, что было чрезвычайно неудобно, да и противоречило идее, на которой основывался состав флота, позволить каждой опасности для крейсерского контроля нарушать целостность основных сил военно-морского флота.

Следовательно, существовала необходимость обеспечить крейсерам возможность сопротивляться. Когда такая необходимость признана, нет определенной точки, в которой нужно остановиться, наращивая боевую мощь крейсеров, и рано или поздно, если, конечно, не будет найдено некое сдерживающее средство, разница между крейсерами и линейными кораблями практически исчезнет. Такое средство может быть найдено в том, что называется «промежуточным» судном. Фрегаты действительно продолжали наращивать свою огневую мощь и увеличиваться в объеме до самого конца эры парусного флота, но сопротивление увеличивалось не только посредством этого. Отрицательные последствия тенденции сдерживались введением корабля поддержки, явившегося чем-то средним между фрегатом и боевым линейным кораблем. Иногда относимый к классу боевых линейных кораблей и занимающий их места на линии 50-пушечный корабль стал прекрасным средством укрепления эскадр крейсеров. Такие суда обычно становились флагманскими кораблями командиров эскадр крейсеров или помещались в самых опасных участках, где спорадические рейды флота противника были наиболее вероятны и могли оказаться самыми разрушительными. Присутствие такого корабля в составе соединения крейсеров должно было в какой-то степени усилить их позиции, потому что любому крейсеру противника, рискнувшему вмешаться, пришлось бы иметь дело с промежуточным кораблем, а фрегат и 50-пушечный корабль вместе были эквивалентны небольшому линейному кораблю.

В эпоху парусного флота корабль поддержки оставался достаточно слабым из-за несовершенства средств дальней связи между кораблями в море и отсутствия таких средств при нахождении кораблей вне пределов прямой видимости. Но с развитием беспроволочного телеграфа было бы разумно ожидать, что стратегическое значение корабля поддержки или промежуточного корабля стало больше, чем на заре парусной эры, а для отражения спорадических атак возможности сопротивления линии крейсеров будут все больше приближаться к возможностям самых сильных ее кораблей.

Для основных сил флота сила сопротивления крейсеров была ничуть не менее важна. Ведь хотя мы говорим о крейсерах как о глазах флота, их целью является одновременное ослепление противника. Они обязаны не только обнаружить перемещения противника, но и скрыть свои. Это стало очевидно в блокадах, где старые 50-пушечные корабли почти всегда обнаруживались вместе с прибрежными крейсерскими эскадрами, не позволяя атаковать их фрегатам. Сила сопротивления была в высшей степени важна и в те дни, а в наше время стала стократ важнее, и, как следствие, стало намного сложнее сохранить разницу между крейсерами и линейными кораблями. Чтобы понять, чем это вызвано, необходимо рассмотреть третью и самую серьезную причину сложности.

Речь идет о приобретении флотилией боевой мощи. Эта черта войны на море является совершенно новой[18]18
  Хотя не обошлось без прецедентов. На исходе периода Средневековья мелким судам поручались боевые функции – попытаться заклинить руль большого корабля или проделать отверстие в самом уязвимом месте. (Примеч. авт.)


[Закрыть]
. Она практически не была известна до полного развития мобильной торпеды. Правда, брандер первоначально задумывался как нечто похожее. В период голландских войн их предназначение иногда реализовывалось, как, например, при сожжении флагманского корабля лорда Сэндвича во время Солесбейского сражения и уничтожении испанско-голландского флота в Палермо Дюкенем. Но с увеличением «проворства» больших кораблей, ставшего следствием совершенствования архитектуры корабля и искусства мореплавания, брандер как боевое оружие практически прекратил свое существование. Корабли, стоящие на якоре, защищались кораблями охранения. К середине XVIII века пропала возможность использовать брандеры по прямому назначению, и, хотя такой тип судна сохранился до конца столетия, его функции не отличались от функций остальных судов, составляющих флотилию.

Эти функции выражали идею крейсирования в самом прямом смысле слова. Типы кораблей, составляющие флотилию, определялись численностью и мобильностью, а вовсе не вооружением и мореходными качествами. Их первая и основная цель – контроль над коммуникациями в территориальных водах своей страны и колониями, их защита от слабо вооруженных каперов. Тип судна, определенный этими функциями, идеально подходил и для выполнения некоторых второстепенных работ для флота (посыльные суда и т. д.). Из-за универсальности подобных судов, которую им дает большая численность, а также их способности справиться с невооруженными и легко вооруженными судами им доверяли даже первую линию обороны против вторжения. Последнее, конечно, являлось скорее исключением, чем правилом, и в перечне кораблей ВМФ в основном не имелось достаточного количества судов для этой цели. Но особое значение этого класса заключается в том, что он может очень быстро и почти неограниченно расшириться за счет торгового флота. Всему, на что можно установить орудие, находилось применение, и в период наполеоновской угрозы оборонная флотилия Англии превышала 1000 единиц.

Флотилия такого типа была мощным и эффективным оружием для достижения поставленной цели, но она ни в коей мере не влияла на безопасность боевого флота. С приобретением боевой мощи ситуация изменилась, и старые принципы конструкции для крейсирования и распространения прекратили свое существование. Боевой флот стал куда более несовершенным организмом, чем прежде. Раньше добавления требовала только его наступательная мощь. Новые условия означали, что без помощи боевой флот не сможет обеспечить даже свою собственную безопасность. Ему требовалось прикрытие не только от наблюдателей, но и от нападений флотилии. Теоретическая слабость задержанного наступления получила практическую и конкретную иллюстрацию, причем в такой степени, какой война еще не знала. Самые незыблемые, глубоко почитаемые стратегические принципы, веками хранимые англичанами, оказались поколебленными. «Правильным» местом для английского боевого флота всегда считалось нахождение «у вражеских берегов», но теперь именно там противник был бы очень рад его увидеть. Что же было делать? От столь древней традиции было не так легко отказаться, но попытка ее сохранить привела к еще более глубокому увязанию в ереси. Самой насущной, сложной и всепоглощающей проблемой стало не увеличение могущества боевого флота для атаки, что, в общем, сравнительно несложно, а его защита. С ростом наступательной мощи флотилии проблема все громче заявляла о себе, приводя в замешательство лучшие умы. С ростом скорости и оснащенности носителей торпед проблема прикрытия становилась все острее. Чтобы удержать вражескую флотилию на расстоянии, не давая ей приблизиться ночью, кораблям прикрытия приходилось расходиться шире, а это означало увеличение числа крейсеров, отвлекаемых от своих первоочередных функций. Кроме того, прикрытию следовало быть не только достаточно широким – оно должно было стать непроницаемым. Иными словами, его собственная сила сопротивления должна была увеличиться на всем протяжении линии. Целые эскадры бронепалубных крейсеров придавались боевому флоту для поддержки кораблей прикрытия. Острая необходимость в кораблях такого типа определила тенденцию к росту их боевой мощи, одновременно шло увеличение численности.

Неизбежным результатом стала попытка вернуть флотилии некоторые старые крейсерские возможности, дав ей вооружение, большую дальность плавания и оборудование для дальней связи, но все это – за счет специализации и ценой больших затрат. Судя по прошлому опыту, некоторые возможности увеличения количества – жизненная необходимость, правда, не ясно, как обеспечить ее для настоящих крейсеров. Не была найдена некая точка, в которой следовало остановить тенденцию судов этого класса увеличиваться в размерах и цене или вернуть их на стратегическую позицию, которую они занимали раньше. Боевая эскадра стала ненадежной, ранее она была автономным оружием, способным на совершенно самостоятельные действия, но теперь практически утратила это качество. Поэтому ее потребности отвергли старый порядок вещей, и главной функцией крейсерского судна постепенно перестало быть осуществление контроля под прикрытием боевого флота. Теперь боевому флоту потребовалась защита крейсерских судов, а то, что необходимо боевому флоту, является самым важным.

Если судить по меркам старой военно-морской практики, создалось аномальное положение. Но только все военно-морское искусство подверглось воистину революционным изменениям, и, возможно, былой опыт изжил себя. Под давлением аналогичных потребностей все военно-морские державы следовали примерно тем же курсом. Возможно, он был верным, хотя не исключено, что и нет. Никто, кроме глупцов и невежд, не спешил с категоричным суждением. Самое лучшее, что можно сделать, – это тщательно проанализировать ситуацию, в которой мы, несмотря на все опасения, оказались, и установить ее связь с событиями прошлого.

Не приходится сомневаться, что это нелегкая задача. Как мы уже видели, в составе флота в разные времена преобладало несколько методов выражения требований войны на море. Сегодняшняя система отличается от них всех. С одной стороны, мы признаем факт, что последние события в области повышения боевой мощи крейсеров в конце концов уничтожили все логические различия между крейсерами и линкорами, и мы оказались рука об руку с составом флота времен старых голландских войн. С другой стороны, существуют бронепалубные крейсера, организованные в эскадры и присоединенные к боевому флоту не только в стратегических целях, но также для выполнения тактических функций в бою, пока не слишком четко изложенных. Мы близко подходим к последним разработкам эпохи парусного флота, когда в составе боевых флотов начали появляться «продвинутые» или «легкие» эскадры.

Система возникла в конце XVIII века на Средиземноморье, где условия контроля требовали такого широкого рассеивания крейсеров и столь большого их количества, что боевой эскадре в море приходилось заниматься разведкой для себя. Конечно, для этой цели выделялись самые легкие и быстроходные суда. Они собирались в отдельные подразделения, первоначально получившие название «эскадры наблюдения». Нельсон сделал попытку наделить их тактическими функциями, но его идея осталась не понятой современниками, и даже он сам ее не вполне четко осознавал.

Помимо этого нового элемента в организации боевого флота, который, возможно, все же лучше назвать «легким дивизионом», мы имеем еще один важный факт. Он не только не всегда формировался из линейных кораблей, особенно на французской службе, но в 1805 году, то есть в году своего полного развития, сэр Ричард Стрэчен использовал в качестве «легкого дивизиона» приданные его боевой эскадре тяжелые фрегаты, наделив их определенными тактическими функциями. Коллапс французского флота не позволил развить эти идеи дальше. К чему бы они привели, сказать трудно. Но невозможно закрывать глаза на отчетливые признаки увеличивающейся тенденции к системе, существующей в настоящее время. Во всяком случае, сложно игнорировать тот факт, что и Нельсон, и Стрэчен в тот кульминационный год пришли к выводу, что существующие условия войны требуют чего-то, пока отсутствующего в составе флота того времени. Нельсон думал о линейном корабле с крейсерской скоростью. Стрэчен мечтал о крейсере, пригодном для тактического участия в действиях боевого флота. Сегодня у нас есть и то и другое, но каков результат? Специализация Энсона по типам практически исчезла, и сегодняшний состав флота почти не отличается от существовавшего в XVII веке. Мы сохраняем тройственную номенклатуру, но самой системы уже нет. Линкоры классифицируются как бронепалубные крейсера, бронепалубные крейсера – как броненосные крейсера. Мы вряд ли сможем найти разницу, за исключением того, что есть корабли, чьим главным вооружением является пушка, и корабли, вооруженные торпедами. Но и здесь существование типа крейсера, специально предназначенного для действий с флотилиями, затуманивает схему, и одновременно мы имеем самые крупные корабли флотилии, вышедшие на крейсерский уровень.

Так мы оказались перед лицом ситуации, которая имеет ближайший аналог в бессистемных флотах XVII столетия. Тот факт, что военная мысль так планомерно вернулась назад по своим же следам, представляется достаточно любопытным, но он становится еще более удивительным, если мы рассмотрим, насколько различны в каждом случае лежащие в его основе причины. Давление, создавшее современную ситуацию, очевидно, вызвано двумя причинами. Первая – это чрезмерное развитие «промежуточного» корабля, первоначально предназначенного для защиты торговли, что было вызвано угрозой, которую опыт американской войны заставил британцев уважать. Вторая – это появление торпеды, а следовательно, и повышение уязвимости боевых эскадр, не имеющих надежного прикрытия. Ничего подобного не оказывало влияние на состав флота XVII века. Но если копнуть глубже, можно обнаружить менее явную деталь, которая слишком удивительна, чтобы ее можно было игнорировать.

Выше уже говорилось о том, что состав флотов имеет более или менее отчетливо выраженную связь с господствующей военной теорией. Несмотря на множество неопределенностей, мы можем с уверенностью заявить, что современная теория чрезвычайно напоминает ту, что владела умами главнокомандующих голландских войн. Это была теория «уничтожения», твердая вера в решительные действия, как ключ всех стратегических проблем. Они принесли ее с собой с полей сражений на море, на встречу с голландцами, которые ответили вполне адекватно. По крайней мере, в первой войне торговля оказалась жертвой во имя возможности бросить в бой абсолютно все, что могло оказать хотя бы какое-то влияние на исход сражения. Конечно, нельзя утверждать, что такое отношение было вызвано правильным пониманием теории абсолютной войны. Скорее оно обуславливалось тем, что из-за соответствующих географических условий все попытки защитить торговлю были бесполезными при отсутствии господства в своих водах Северного моря, и истина была еще сильнее подчеркнута британскими претензиями на господство в проливе Ла-Манш и Ирландском море. Это была война, больше напоминавшая континентальные условия территориального завоевания, чем военно-морские операции, которые были характерны для соперничества Британии и Франции.

Тогда возможно ли, как бы мы ни противились этому выводу, сохраняя верность обычаям XVIII века, что подъем новой военно-морской державы на территории Голландии должен вернуть нас к решительным, хотя и незрелым методам голландских войн и заставить подавить изобретательность системы Энсона? Не такой ли подход искушает нас не доверять всем типам судов, которые нельзя бросить в бой? Возврат жестокого соперничества в Северном море не был, конечно, первой причиной реакции. Она началась до того, как возникла угроза. И все же оно, несомненно, форсировало события и, даже не являясь причиной, может послужить оправданием.

Глава 3
ТЕОРИЯ МЕТОДА – КОНЦЕНТРАЦИЯ И РАССРЕДОТОЧЕНИЕ ФЛОТА

С точки зрения метода, с помощью которого достигается цель, стратегия часто описывается как искусство собрать максимальную силу в нужное время в нужном месте. Этот метод называется концентрацией.

На первый взгляд термин представляется простым и достаточно выразительным, но при тщательном анализе окажется, что он включает несколько отдельных идей, к каждой из которых может быть применен. Результат стал источником некоторой путаницы даже для самых здравомыслящих авторов. «Слово „концентрация“, – утверждает Давлюи, – вызывает мысль о группировке сил. И мы верим, что не сможем воевать, не сгруппировав корабли в эскадры, а эскадры – во флоты». Здесь в одном лишь предложении слово колеблется между формированием флотов и их стратегическим распределением. Такая неточность всегда вводит в заблуждение читателей. Они в одном случае посчитают это слово использованным для выражения антитезиса разделению или рассредоточению сил, а в другом – для выражения стратегического развертывания, что подразумевает в большей или меньшей степени разделение. Читатели увидят, как этот термин применяется к сосредоточению сил, а также к такому состоянию, когда процесс уже завершен. Суть в том, что этот термин, являющийся привычным и необходимым для обсуждения стратегии, никогда не имел точного значения, и этот недостаток точности есть одна из самых распространенных причин конфликта мнений и сомнительных суждений. В действительности ни один стратегический термин не требует так настоятельно четкого определения идей, которые выражает.

Военная фразеология, из которой, собственно, и взято слово «концентрация», применяет его в трех значениях. Оно используется для обозначения сбора армейских подразделений после их мобилизации. В этом значении концентрация является главным образом административным процессом. По логике слово означает совокупность процесса мобилизации, посредством которого армия осуществляет свою военную организацию и готовится вступить в бой. Во втором значении оно используется для обозначения процесса передвижения армии после формирования или находящейся в процессе формирования к месту, откуда будут начаты операции. Это чисто стратегическая стадия, кульминацией которой является то, что называется стратегическим развертыванием. И наконец, слово используется для обозначения завершающей стадии, когда развернутая таким образом армия собрана на определенной линии в полной готовности к тактическому развертыванию, то есть для нанесения концентрированного удара.

На суше, где применяется такая терминология, процессы имеют обыкновение частично накладываться друг на друга. Если же мы хотим применить ее на море, потребуется нечто более точное. Подобное расширение на каждом шагу усиливает ошибку, и ясное, точное мышление становится проблематичным. Даже если мы отбросим первое значение, я имею в виду финальную стадию мобилизации, останется еще два, которые, строго говоря, противоречат друг другу. Неотъемлемое отличие стратегического развертывания, которое рассматривает рассредоточение с целью выбора комбинаций, – это гибкость и свободное перемещение. Характеристикой армии, собранной для удара, является жесткость и ограниченная мобильность. В одном значении концентрации мы рассматриваем диспозицию сил, которая скроет наши намерения от врага и позволит приспособить наши передвижения к плану операций, который он разрабатывает. В другом значении стратегическая маскировка является результатом. Мы уже сделали выбор и направлены для проведения определенной операции. Понятно, что, если мы применим принципы наземной концентрации к войне на море, желательно определить, которую из двух фаз операции мы имеем в виду, используя этот термин.

Какое значение ближе всего к общеупотребительному смыслу этого слова? Словари определяют концентрацию как «состояние сбора в общей точке или центре», и это значение очень точно совпадает со стадией военного планирования, которая вклинивается между завершением мобилизации и итоговым сбором или развертыванием для сражения. Это незаконченное и продолжительное действо. Его основное следствие – общий сбор. Это метод сосредоточения масс в нужном месте в нужное время. Как мы уже видели, неотъемлемой чертой стадии стратегического развертывания, к которому он ведет, является гибкость. В войне на выбор места и времени всегда будет влиять диспозиция противника и его передвижения или наше желание нанести ему неожиданный удар. Тогда достоинством концентрации, в этом значении, является возможность позволить нам собрать массы вовремя в одной из большого числа разных точек, где они потребуются.

Именно для этой стадии некоторые учебники стремятся специализировать понятие концентрации, определяя ее как «стратегическую концентрацию». Но даже тогда термин едва ли соответствует обстоятельствам, потому что следующий процесс сбора армии в позицию для тактического развертывания тоже является стратегической концентрацией. Значит, специализацию следует продолжить. Аналитическая разница между двумя процессами заключается в том, что первый является операцией большой стратегии, а второй – малой. Если же мы хотим выразиться точнее, следует отяготить свой разум терминами «большая и малая стратегическая концентрация».

Такое несовершенство терминологии затрудняет ее употребление. Она служит лишь для обозначения того факта, что средняя стадия отличается от третьей, так же как и от первой. На практике происходит следующее. Если мы собираемся использовать концентрацию в естественном смысле, следует рассматривать ее как нечто, следующее после полной мобилизации и прекращающееся до формирования массы.

По крайней мере, в военных действиях на море разница между концентрацией и массированием чрезвычайно важна, чтобы улучшить понимание. Она приводит нас к весьма важным выводам. Например, когда масса сформирована, маскировка и гибкость заканчиваются. Поэтому чем дальше от формирования основной массы мы можем остановить процесс концентрации, тем лучше он будет спланирован. Чем меньше мы занимаемся отдельной массой и чем меньше демонстрируем, какой должна быть эта масса и где, тем более внушительна наша концентрация. Поэтому для концентрации идея деления является столь же присущей, как идея связи. Именно такое видение процесса, во всяком случае в отношении войны на море, подчеркивал очень крупный авторитет в этой области. «Именно так должна правильно пониматься концентрация, – писал Мэхан в „Войне 1812 года“. – Не сбиваться вместе, как отары овец, а распределяться в соответствии с общей целью и связываться эффективной энергией одной воли». Корабли в стадии концентрации он сравнивает с вентилятором, который открывается и закрывается. При таком взгляде концентрация подразумевает не гомогенное тело, а сложный организм, управляемый из общего центра, достаточно эластичный, чтобы охватить большое пространство, не принося в жертву взаимную поддержку его частей.

Тогда, если мы исключим значение простого сбора и значение массирования, останется смысл, выражающий гармоничное расположение вокруг стратегического центра, который и даст войне на море рабочее определение, необходимое как аналог стратегического развертывания на земле. Цель военно-морской концентрации, как и стратегического развертывания, – охватить максимально возможную площадь, одновременно сохранив гибкую связь, так чтобы обеспечить быстрое уплотнение двух или более частей организма в любом секторе охваченной территории по приказу командующего, а главное – четкое и быстрое «сгущение» всего организма в стратегическом центре.

Такая концентрация станет выражением военного плана, который, будучи основан на окончательном центральном массировании, предусматривает способность проводить и отражать второстепенные атаки в любом направлении. Это поможет нам контролировать ситуацию на море, пока мы выжидаем или подготавливаем возможность решительных действий, которые обеспечат установление постоянного господства на море, причем поможет, не влияя на способность в нужный момент направить все силы для нанесения решающего удара. В действительности концентрация подразумевает постоянный конфликт между единством и размахом.

В войне на море стадия концентрации имеет особое значение для развития кампании, причем на море она яснее выделена, чем на берегу. Благодаря огромным размерам современных армий и ограниченной природе линий их передвижения, так же как и более низкой мобильности в сравнении с флотами, процессы сбора, концентрации и формирования боевой массы имеют тенденцию переходить один в другой без четко обозначенной границы раздела. Армия часто достигает стадии стратегического развертывания прямо с мобилизационных баз ее подразделений, и в известных случаях настоящая концентрация имела место уже на поле сражения. Поэтому в континентальной войне меньше трудностей при использовании термина для обозначения всех трех процессов. Тем более что они практически всегда частично накладываются друг на друга. Но в море, где коммуникации свободны и не ограничены препятствиями и где мобильность весьма высока, они допускают более отчетливую дифференциацию. Для флота нормально собираться в порту. Оттуда он следует к стратегическому центру. Концентрация вокруг центра может быть очень далека от массирования, и финальное формирование массы не будет иметь сходства ни с одной из предыдущих стадий и будет выглядеть совершенно иначе.

Но, хотя флот и свободен от специфических «оков» армии, в море всегда присутствуют особые условия, которые ограничивают свободу передвижения. Один из их источников – защита торговли. Какое бы сильное давление ни оказывал военный план, побуждая к концентрации, необходимость защиты торговли всегда будет требовать рассеяния. Другой источник – особая свобода и секретность передвижений в море. В море нет дорог, которые ограничивают или обозначают наши линии перемещения, но оно и не выдает направления движения противника. Самые удаленные друг от друга и рассеянные по огромным пространствам точки следует иметь в виду как потенциальные цели противника. Если добавить к этому тот факт, что два или более флотов могут действовать совместно с находящимися на большом расстоянии базами, причем с большей уверенностью, чем это возможно для армий, становится очевидным, что многообразие комбинаций на море выше, чем на суше. Кстати, многообразие комбинаций находится в постоянном противоречии с центральным массированием.

Следовательно, пока вражеский флот разделен и потому сохраняет различные возможности концентрированных или спорадических действий, наше распределение будет выполняться в соответствии с необходимостью иметь дело с самыми разнообразными комбинациями и защитить множество целей. Поэтому концентрации должны быть как можно более открытыми и гибкими. История доказывает, что чем богаче наш опыт и увереннее владение военной ситуацией, тем более неплотной будет наша концентрация. Идея массирования, которое само по себе уже является достоинством, рождена в мирное время, а не на войне. Это значит, что в войне мы должны стремиться скорее уклониться, чем нанести поражение. Сторонники массирования защищаются, используя весьма благовидную концепцию о том, что их цель – нанесение сокрушительного поражения. Но это тоже идея мирного времени. Война уже давно доказала, что победы необходимо не только завоевать – их следует заслужить. На них нужно работать, выявляя смелые стратегические комбинации, которые, как правило, требуют по крайней мере видимого рассредоточения. Этого можно достичь только рискуя, причем самый большой и эффективный риск – разделение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache