Текст книги "Серебряная богиня"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Как только рассвело, Анабель позвонила по телефону в тот отель в Лиможе, где остановилось на ночь семейство Кавана.
– Элеонора, это Анабель. Не спрашивай меня ни о чем, но скажи, как ты думаешь, возможно ли, чтобы Дэзи поступила в Санта-Крус?
– В этом году? А она не слишком молода для этого? – ответила Элеонора, верная своей привычке тут же брать быка за рога.
– Сейчас дело не в ее возрасте, главное, сумеет ли она сдать вступительные экзамены? Это очень важно, Элеонора, иначе я не отпустила бы ее от себя так рано.
– Я уверена, что она вполне готова к обучению в колледже. Послушай, я выясню, есть ли у них еще места и где она сможет сдать экзамены, хорошо?
– Ты сможешь сделать это завтра, нет, л имею и виду, сегодня, не дожидаясь возвращения домой? – умоляла Анабель.
– Можешь на меня положиться. – Элеонора была не из тех, кто задает лишние вопросы. – Я позвоню им, а потом свяжусь с тобой и сообщу, куда посылать документы Дэзи.
– Да хранит тебя господь, Элеонора!
– Анабель, ведь мы же старые подруги! И не волнуйся, Дэзи поступит в Санта-Крус, я тебе гарантирую. В конце концов, сумела же я заставить их принять Кики. Но имей в виду, это все же не Гарвард.
Зато это более чем в десяти тысячах километров от Рэма, подумала Анабель, вешая трубку.
11
– Ручная вязка! – взволнованно воскликнула Кики.
– Что? – спросила Дэзи, взглянув на нее поверх страницы с перечнем учебных дисциплин, предлагаемых Калифорнийским университетом в Санта-Крусе. Кики уже добрых полчаса сидела в кресле, задумавшись и тоскливым взором уставившись на свои нераспакованные чемоданы, сваленные в углу комнаты в студенческом общежитии.
– Но это то что надо! Это выход! Пусть хоть ношеное, краденое или выменянное, но главное – связанное вручную, домашней вязки, на спицах. Полагаю, нам не следует выступать тут, словно мы – парочка куколок, не так ли?
– Мне казалось, что я навсегда избавилась от униформы, расставшись с леди Олден. Не вздумай сказать, что теперь я обречена носить ее снова, но только другую. А потом, почему то, как мы одеты, имеет столь большое значение? – удивилась Дэзи. – Я думала, что здесь можно ходить в чем хочешь.
– Дэзи, ты все еще ничего не понимаешь, – терпеливо вздохнула Кики. – Если ты знаешь, как одеться в определенном месте или к определенному событию, то все остальное образуется само собой. Ты слишком долго прожила в одной школе, где тебе не приходилось беспокоиться на этот счет, но если бы ты перебывала в стольких же школах, что и я, то ты знала бы, что выжить можно, лишь оставаясь самой собой, но только если ты вписываешься в окружение. Теперь же, если мы желаем не привлекать к себе лишнего внимания, то есть никаких княжон или дочек автомобильных королей из Гросс-Пойнта, то мы сию же минуту облачаемся в свитера ручной вязки, пусть даже шерсть кусается.
– Ладно. Ну а теперь, как насчет того, чтобы решить, какие курсы ты собираешься посещать. Не хочешь ли заняться этим? – Дэзи многозначительно помахала перед ней каталогом.
– Наверное, там есть курс серфинга, это звучит очень заманчиво, а также курсы плавания на каяках, вождения мотоцикла и школа современных танцев. Единственное, что мне абсолютно противопоказано, это прыжки с трамплина.
– Кики, ты просто невозможна! Там и близко нет ничего подобного.
– Вот гадство!
– Я выбрала гончарное дело, рисование, граверное дело и живопись – все необходимые для художника дисциплины, – заявила Дэзи. – А еще, поскольку мы все обязаны изучать что-нибудь из гуманитарных и социальных наук, то предлагаю нам обеим записаться на курсы психологии. Ах, черт, здесь написано, что нам следует еще изучать западную цивилизацию, это обязательный предмет для первокурсников.
– Я запишусь куда угодно, лишь бы остаться здесь, – сказала Кики, устремив блаженный взор в окно.
– Слушай, запишись вместе со мной на верховую езду. Мы должны заниматься какими-либо физическими упражнениями. Вот, дьявол, такой курс тут не указан.
– Дай-ка мне этот проспект, – потребовала Кики. – Ага! Занятия театральной деятельностью вполне соответствуют гуманитарному образованию. Мы запишемся туда, полагаю, что я должна быть великолепна в драме.
– Отлично. С нашим образованием все решено, – удовлетворенно констатировала Дэзи. – Теперь пошли по магазинам. Или нам лучше приобрести собственный ткацкий станок?
Оказалось, что линейка леди Олден сослужила в свое время определенную службу. На вступительных экзаменах Дэзи обнаружила вполне приличный уровень знаний, и университет гостеприимно распахнул двери перед новой юной студенткой из Лондона.
Кики и Дэзи поселились в общежитии Коуэлла, первого независимого колледжа-интерната, недавно открывшегося при Калифорнийском университете в Санта-Крусе. Колледж был основан в 1965 году, всего за два года до поступления в него Дэзи и Кики, и располагался в живописной местности неподалеку от залива, в ста девяноста пяти километрах к югу от Сан-Франциско.
Дэзи и Кики учились, с трудом переползая с одного курса на другой, так как выбирали для изучения дисциплины, которые неизменно оказывались намного сложнее, чем можно было ожидать по их названиям, и девушкам приходилось заниматься намного усерднее, чем они рассчитывали, все глубже погружаясь при этом в распахнувшийся перед ними мир театра и изобразительного искусства.
Дэзи с удивлением обнаружила, что ее способности к рисованию, которыми она прежде не пренебрегала лишь в тех случаях, когда надо было скрасить одиночество или изобразить какую-нибудь забавную сценку для Дэни, на деле оказались намного серьезнее, чем она предполагала. У нее открылся настоящий талант. Дэзи с увлечением рисовала акварелью и пастелью, писала маслом. Ее не привлекали ни экспрессионизм, ни абстрактная живопись, и она предпочитала заниматься тем, что ей удавалось лучше всего, – реалистическими портретами, пейзажами и, конечно, живописанием лошадей. А Кики нашла выход для своей шумной, пытливой и непосредственной натуры в театральном ремесле, где любые ее выходки и высказывания не вызывали удивления товарищей по сцене, каждый из которых так или иначе стремился к «самовыражению», и это больше всего привлекало Кики в театре. А еще театр – это веселое занятие, то есть то, чего Кики искала в любом деле. В Санта-Крусе она получила возможность заниматься именно таким ремеслом, получив при этом академическую стипендию.
За время учебы у Кики было немало любовных приключений, и она щедро делилась своей благосклонностью с многочисленными поклонниками, отбросив все внушавшиеся ей в Гросс-Пойнте глупости, вроде женской добродетели, доброго имени, общественных приличий. Для нее не существовало авторитетов, кроме нее самой, а ее главными качествами были душевная щедрость и абсолютная искренность. Кики обладала поразительной способностью завязывать романы с самыми неподходящими мужчинами, но упивалась своими ошибками и находила в себе силы вовремя порвать с очередным избранником, страдая сама, но не заставляя мучиться других. Любые попытки пристыдить ее, вызвать чувство вины только забавляли ее. Главное – развлечения, и почему это люди не хотят понять подобную очевидность, недоумевала Кики. Позабавился, собрал манатки – и вперед, к новым приключениям. Почему, спрашивается, необходимо учиться на собственных ошибках? Все равно в следующий раз столкнешься с чем-нибудь другим и неизбежно совершишь новую ошибку.
Все годы, проведенные в Санта-Крусе, Дэзи и Кики прожили в одной комнате, нередко болтая до поздней ночи, делясь опытом и переживаниями, но Кики не могла не признать, что, несмотря на все свое умение опутать собеседника невидимыми щупальцами, тянувшимися из ее эксцентрично мыслящей головки, многие стороны натуры ее подруги так и остались недоступными и непонятными ей. Даже в последний год их совместного обучения Дэзи все еще представляла для нее загадку, а Кики была небольшая любительница разгадывать загадки, у нее не хватало на это терпения.
Однажды зимой 1971 года, когда девушки учились на последнем курсе, Кики неожиданно заявила:
– Дэзи, ты только задумайся о клиторе!
– Перед ленчем?
– Ну почему, я спрашиваю тебя, почему он расположен именно там, где он есть? Спрятанный, почти незаметный, и его просто невозможно обнаружить без специальных на то указаний, которые мне уже надоело давать всем.
– Мне кажется, что надо просто говорить своим парням, чего ты от них хочешь, и они сделают все как надо, – равнодушно отвечала Дэзи. Жалобы подруги на сей счет были для нее не в новинку.
– Почему я обязана, черт побери, составлять для них подробную карту? Ведь мужчинам не приходится указывать нам, женщинам, где у них член. Это несправедливо!
– Ну и куда бы ты хотела передвинуть клитор? – невозмутимо поинтересовалась Дэзи. – На кончик носа?
– Из-за этого я, конечно, не собираюсь бросать секс, – поспешила заверить подругу Кики, – но в этой области требуются реформы.
– Гм-м, – хмыкнула Дэзи, терпеливо ожидая, когда Кики доберется до истинной причины начатого ею разговора. Всякий раз, когда та затевала подобную беседу, это означало, что у нее на уме нечто другое.
– Раз уж мы подняли эту тему, то есть одна вещь, касающаяся тебя, которую я до сих пор не могу понять, – продолжала Кики.
– Всего одну?
– Да, как тебе удается до сих пор оставаться девственницей? Все только и говорят про это, ты понимаешь? Тебя прозвали «Валенская – поцелуй меня в щечку».
– Понимаю. Это совсем не по-американски… Я смущаю тебя, не так ли? – рассмеялась Дэзи.
– Все к тому идет. Ты понимаешь, что скоро тебе будет девятнадцать? Всего через несколько месяцев, а ты все еще девственна. Не будем говорить о том, по-американски это или нет, но это просто неестественно и вредно для здоровья. Правда, Дэзи, я говорю серьезно.
– Я жду своего принца, – начиная раздражаться, ответила Дэзи.
– Вздор. Ты ходишь на танцы с Марком Горовицем, который без ума от Жанет, а она не любит танцевать; ты ездишь кататься верхом с этим гомиком Джином; ты ходишь в кино с кем попало, но обязательно в толпе; ты позволяешь Тиму Россу покупать тебе пиццу, а он настолько влюблен в тебя, что счастлив был бы заплатить даже за твою колбасу с перцем; ты ездишь в китайский ресторан в Сан-Франциско с тремя девицами… подумать только, в то время как любой, самый привлекательный парень в колледже готов бежать за тобой на край света! Я уж не говорю про всех тех мужиков, с которыми я тебя знакомила, когда мы ездили к нам домой на каникулы! Самые завидные женихи Гросс-Пойнта, включая этих очаровательных задниц, моих братцев, были высокомерно отвергнуты тобой. А те, с которыми ты встречалась летом у Анабель? Я видела письма, которые они тебе шлют, а ты даже не соизволишь на них ответить. Что с тобой? – закончила, подбоченившись под своим пончо, Кики, в негодовании сверкая глазами.
Внезапно посерьезнев, Дэзи взглянула на подругу. Кики уже затевала этот разговор года два назад, и совершенно очевидно, что поднятая ею тема настолько всерьез волнует ее, что она способна начать действовать. А уж если Кики возьмется за дело, то она сумеет освободить… хоть самого Наполеона с острова Эльба.
– О'кей, ты права. Я действительно не желаю связываться ни с одним мужчиной. Я не хочу, чтобы кто-то посторонний приобрел хоть какую-то власть надо мной. Я не желаю близости ни с одним мужчиной. Меня выводит из себя, если они считают себя вправе поцеловать меня просто потому, что мы вместе провели вечер. Какого дьявола, кто их об этом просит, кто им это позволяет?! Как они смеют вести себя так, будто я им чем-то обязана?!
– Ладно, смотри на все это проще, успокойся, никто не говорит о подобных вещах. Предполагается, что тебе должна нравиться физическая близость с парнями. Или тебе в детстве не рассказывали об этом? Разве я не просвещала тебя на этот счет?
– Но мне вовсе не нравится это, я совершенно не желаю пробовать это, вот в чем дело. Ты должна понять это раз и навсегда, – сказала Дэзи, подводя итог разговору.
– Ты права, я должна, но вряд ли мне это удастся.
– Постарайся, – посоветовала ей Дэзи.
С первого дня появления Дэзи в Санта-Крусе самые разные молодые люди досаждали ей своими нежными чувствами, но, по мере того как у нее оставалось все меньше свободного времени, их обожание стало вызывать у нее не больше волнения, чем забытая в прачечной рубашка. Ни одному из них она не подала ни малейшей надежды на возможность обладания ею, отвергая их любовь.
К девятнадцати годам красота Дэзи расцвела. Ее необыкновенные серебристые волосы, которые она никогда не стригла и лишь изредка подрезала не более чем на полсантиметра, почти достигали талии. Как Дэзи ни старалась укротить их, заплетал в косу, завязывая в пучок или перетягивая ленточками, все равно более короткие пряди выбивались и курчавились у неб на шее, висках и ушах, образуя сияющий ореол вокруг лица. Кожа ее сохраняла теплый оттенок спелой груши, унаследованный ею от Франчески, а глаза ее разили мужчин наповал. Огромные, бархатистые и бездонные, они неизменно притягивали, оставаясь загадочными. Хороши были и се соболиные брови, добавлявшие красоты ее лицу. По мере того как Дэзи становилась старше, линия ее пухлых славянских губ – единственное, что, помимо цвета волос, делало ее похожей на Стаха, – становилась более жесткой. В Санта-Крусе она еще продолжала расти, но на ее фигуре не сказалась университетская пища. Дэзи оставалась такой же стройной и гибкой, как прежде. Каждый день, невзирая на погоду, она скакала верхом, и у нее сформировались сильные, но изящные руки, плечи, икры ног и бедра, свойственные наездникам. Ее груди немного увеличились в объеме, но остались такими же высокими и упругими, как и четыре года назад.
Они обе, Кики и Дэзи, носили собственную униформу, которую придумали себе при поступлении в университет: джинсы и свитера ручной вязки, причем джинсы должны были выглядеть как можно потрепаннее, а свитера и кофты напоминали кольчуги из древних времен. Валенская и Кавана стали живыми легендами кампуса, где каждый был своеобразной личностью, но эти девушки выделялись среди всех своей внешностью и взглядами, не говоря уже о Тезев. спавшем у них в комнате и сопровождавшем их повсюду. Единственным местом, куда псу по требованию остальных студентов вход был воспрещен, оставалась столовая.
Невзирая на задушевную дружбу, Дэзи никогда не рассказывала Кики про Дэни, которой она дважды в неделю посылала по почте рисунки с изображениями сценок из ее собственной жизни либо из жизни самой Дэни, или портреты учителей Дэни и ее подруг, так хорошо знакомых Дэзи. Порой Дэзи задавалась вопросом, не следует ли сообщить Кики о существовании своей сестры-близнеца, но год шел за годом, а подходящий для этого момент так и не наступал. Дэзи по-прежнему находилась под властью того табу, которое наложил ее отец еще тогда, когда ей было всего шесть лет, табу настолько абсолютного, что она даже не задавалась вопросом о его причинах. Чем дальше, тем обязательнее и сильнее становилось это табу, поскольку никогда не возникал сам предмет обсуждения или объяснений. Просто существовал ужасный запрет, который необходимо соблюдать, ибо последствия его нарушения непредсказуемы, иррациональны, но от этого не менее реальны.
Среди всех живущих на свете людей единственным человеком, знавшим про Дэни, оставалась Анабель, но даже с ней Дэзи избегала говорить о своей сестре. После внезапной гибели Стаха Анабель заверила Дэзи в том, что Дэни хорошо обеспечена, но в глубине души Дэзи сознавала, что Дэни – тот крест, который она должна нести сама. Она родилась первой – ничто не могло изменить этого прискорбного факта, и Дэзи по-прежнему питала самую глубокую привязанность к Дэни, чувствуя себя ответственной за сестру. Очень часто, в самый разгар веселья, перед нею вставал образ Дэни, ее двойника, второй ее сущности, – скорее ее дитя, нежели сестра, – и горячие слезы подступали к глазами Дэзи при мысли о том, что для Дэни никогда не будут доступны приобретаемые самой Дэзи новые опыт и познания всего того, чего лишена ее сестра. Единственным утешением для Дэзи служила уверенность в том, что Дэни счастлива, насколько это для нее возможно, и что школа Королевы Анны стала для нее настоящим родным домом, а служащие и другие пациенты – членами ее семьи.
Хотя Дэзи была лишена возможности навещать Дэни, но во время рождественских и пасхальных каникул она обязательно летала в Англию повидаться с сестрой, а каждое лето проводила у Анабель в «Ла Марэ», так что могла навещать сестру. Каждый раз, когда Дэзи приезжала в школу Королевы Анны, служащие фотографировали сестер вместе, и эти снимки, скопившиеся за тринадцать лет, оставались в комнате Дэни, пришпиленные к специальной пробковой доске на стене. Время от времени Дэни показывала их своим подругам и учителям, приговаривая: «Смотри, Дэй, смотри, Дэни. Красиво?» – получая неизменный ответ: «Да, да, чудесная Дэни, чудесная Дэй».
Все время учебы в колледже Дэзи получала письма от Рэма, поскольку все счета за обучение, поездки и покупки пересылались ему для оплаты. Точно так же она была вынуждена обращаться к нему за деньгами. Поэтому Дэзи не могла, как ей того хотелось, рвать и выбрасывать его письма, не читая. К несчастью, денежные дела по-прежнему гарантировали Рэму власть над сводной сестрой, и она с нетерпением ждала того момента, когда закончит учебу и сможет работать, чтобы стать совершенно независимой.
В течение двух лет, в 1967-м и 1968-м, переписка с Рэмом носила официальный характер. Он только подтверждал оплату всевозможных чеков из доходов от ее акций. Однако со временем он начал вставлять в адресованные Дэзи письма фразы более интимного свойства. Первый раз, покончив с деловыми вопросами, он приписал:
Хочу надеяться, что мои поступки в прошлом не настроили тебя против меня до конца наших дней. Я не перестаю упрекать себя за случившееся, считая, что все это было не чем иным, как следствием временного помешательства.
Следующее ежеквартальное письмо от Рэма оказалось еще более взволнованным:
Дэзи, я никогда не прощу себе того, что сделал с тобой. Я не перестаю думать о том, как сильно я любил тебя тогда и продолжаю любить до сих пор. Ты принесешь мне громадное облегчение, если напишешь, что прощаешь меня. Надеюсь, что теперь ты способна понять, как буквально сводила меня с ума.
Это письмо привело Дэзи в смятение. У нее возникло такое впечатление, будто Рэм вошел и дотронулся до нее. Она окинула взглядом комнату и встретилась глазами с Кики, задрожав при мысли о том, что здесь ее единственное надежное убежище, куда Рэм может добраться только благодаря споим письмам.
Распечатывая новое письмо от Рэма, пришедшее в следующем, 1969 году, Дэзи очень надеялась, что, не дождавшись от нее ответа на свои предыдущие два письма, он вернется к прежним, чисто деловым отношениям, но вместо этого прочла:
Я понимаю, что ты еще не готова отвечать мне, Дэзи, но это никак не влияет на мои чувства к тебе или на уверенность в том, что настанет день, когда я получу возможность лично просить у тебя прощения. Что бы ты ни думала обо мне, я остаюсь твоим братом, и ничто на свете не способно отменить этот факт, точно так же, как ничто не может лишить меня воспоминаний. Неужели ты забыла эвкалиптовую рощу? Неужели ты больше не испытываешь никаких чувств к тому, кто так сильно любит тебя ?
Все последующие письма от Рэма Дэзи, не вскрывая, выкидывала в большой мусорный ящик, стоявший в кафе, не желая, чтобы послания сводного брата находились у нее в комнате, пусть даже в корзине для мусора. Каждое новое письмо, доставленное почтальоном в ее жилище, вызывало у Дэзи мысль о свернувшейся в клубок змее. Ее ненависть к Рэму и страх перед ним лишь усиливались из года в год, а каждое его слово, несмотря на все смирение Рэма, казалось, содержит скрытую угрозу.
Долгие часы размышлений убедили Дэзи в том, что ее преждевременно приобретенный сексуальный опыт оказался возможным только потому, что она тогда все еще находилась во власти горя, вызванного смертью отца, повергшей ее в состояние, при котором она словно утратила часть себя и отчаянно цеплялась за Рэма, чтобы вновь обрести цельность. Она непрестанно укоряла его в душе, постоянно убеждая себя в Том, что именно он, а не она, повинен в случившемся. И все же чувство собственной вины, для которого, как она была уверена, нет никаких оснований, не оставляло ее, вынуждая с яростью отвергать любые попытки кого бы то ни было снова вовлечь ее в любовные отношения. Дэзи будто отгородилась высокой стеной от всякого секса, не сулившего ничего, кроме боли, стыда и смущения. Вместо этого она развила столь бурную деятельность, что ее наполненное существование абсолютно поглощало всю ее энергию.
Дэзи с воодушевлением занималась оформлением спектаклей в студенческих театрах Санта-Круса и к последнему курсу стала руководить коллективом театральных художников и декораторов. Дэзи также овладела многими видами сценического ремесла: освещением, разработкой и пошивом костюмов и другими. Она обожала сцену! Дэзи находила удовольствие от самой работы и поиска материалов, ощущая радость от того, что можно сделать на сцене. Дэзи еще не знала, какую работу ей удастся получить в театре, но это стало ее мечтой, и до окончания колледжа она стремилась освоить как можно больше специальностей, которые могли бы пригодиться ей в жизни.
Как-то в начале последнего года учебы, когда Дэзи была занята эскизами костюмов к футуристической постановке шекспировской «Бури», в комнату влетела взволнованная Кики.
– Эй, Дэзи, где ты? Ах, как здорово, что ты тут. Послушай, я только что получила письмо от Зипа Саймона. Он возглавляет отдел рекламы в папиной компании и приезжает сюда на следующей неделе. Мы обе приглашены к нему.
– Что понадобилось столь важной персоне из «Юнайтед моторе» в наших скромных, но милых сердцу пенатах? Кстати, ты оторвала меня от работы. Как считаешь, во что должен быть одет Просперо на борту космического корабля?
– В скафандр, но прервись на минутку. Я тебе много раз говорила, что Зип обещал мне: если они будут снимать рекламный ролик для телевидения где-нибудь поблизости, он позволит нам взглянуть, как это делается. И вот теперь они будут работать в Монтерее на следующей неделе. Они делают рекламу «Скайхока», той самой новой модели, которую держат в таком секрете, сама понимаешь.
– Рекламный ролик для ТВ! О да! Это, конечно, великое действо, – пренебрежительно заметила Дэзи. – Прекрати сходить с ума, Кики!
Среди студентов Санта-Круса считалось хорошим тоном не смотреть телевизионные передачи, кроме самых эксцентричных. Тем более презрительным было их отношение к любым коммерческим передачам.
– Дэзи Валенская! – негодующе воскликнула Кики. – Разве ты не знаешь, что современная реклама – самый подробный и полезный источник информации, изобретенный человечеством, ибо дает наиболее полное представление о повседневной жизни!
– Ты только что сама это придумала!
– Вовсе нет! Я вспомнила об этом потому, что мне надоело слушать, как все тут кругом рассуждают о башнях из слоновой кости и прочей ерунде. Вот подожди, Дэзи, пойдут они все работать, и тогда посмотрим, что они запоют.
– Слышу голос истинной дочери славного города Детройта!
– Элитная свинья!
– Капиталистический поросенок!
– Я первая сказала «свинья», так что победа за мной, – заявила Кики, довольная своим преимуществом в их давней игре в оскорбления.
* * *
На следующей неделе обе девушки появились у отгороженного веревкой квартала Кэнери-роу, одной из улиц Монтерея, что находился менее чем в часе езды на машине от Санта-Круса. Там уже толпилась небольшая толпа зевак. Неподалеку стоял громадный фургон с надписью «Кино» и большой грузовик, в кузове которого находился покрытый брезентом новый «Скайхок». Старинный, но в отличном состоянии «Скайхок» стоял посреди улицы. Кики и Дэзи осторожно протиснулись сквозь толпу к веревочному ограждению и осмотрели площадку, где должен был сниматься телевизионный рекламный ролик.
– Ничего пока не происходит, – констатировала Дэзи.
– Странно, – прошептала Кики, разглядывая группы людей, застывших на отгороженном пространстве. Указывая в сторону мужчин, одетых в старомодные костюмы с галстуками темных тонов, она многозначительно заметила: – Эти типы из нашего рекламного агентства, а другие – от клиента, старого приятеля моего папаши.
– А вон те – должно быть, съемочная группа, – сказала Дэзи, кивнув в сторону сбившихся в кружок мужчин и женщин в таких потрепанных джинсах, что в них не стыдно было показаться даже в студенческом городке. Все они пили кофе из пластиковых стаканчиков и непринужденно, словно на пикнике, жевали галеты. Внимание девушек привлекли еще двое, расположившихся поодаль: высокий рыжеволосый мужчина и молоденькая пухленькая, строго одетая женщина. В отличие от остальных, эти обнаруживали какие-то признаки активности.
– Что-то тут не так, – раздраженно пробормотала Кики. – Мне уже выпадало бывать на съемках рекламы, и им там не приходило в голову стоять просто так, ничего не делая.
– Слушай, тебя не назначали здесь командовать, – напомнила ей Дэзи.
– Ладно, зато хоть Зип Саймон тут. Эй, Зип, идите сюда! – крикнула Кики с самоуверенностью.
Невысокий лысый мужчина отделился от группы людей в деловых костюмах и подошел к девушкам, чтобы провести их за веревочное ограждение, охраняемое полицейским.
– Кики, как поживаешь, детка? – Он обнял ее. – А как зовут твою подружку?
– Дэзи Валенская.
Зип Саймон мрачно вздохнул.
– Сдается мне, девочки, что вам не удастся посмотреть, как снимают рекламные фильмы. У нас большая беда, и я до сих пор не могу в это поверить. Подумать только, Норт – самый великий режиссер в рекламном деле и не может снимать. Это – катастрофа!
– Какая катастрофа? Кто-нибудь заболел? – спросила Кики.
– К сожалению, нет, на это мы наплевали бы. Мы несколько месяцев планировали и готовили съемки этого чер-тового ролика, а теперь вот накололись с натурой.
– А что такое с ней произошло? – спросила Кики.
– Тут все перестроили, мать их так, вот что! Норт связывался с местными парнями, и эти ублюдки показали нам превосходные снимки Кэнери-роу в ее первозданном виде, а когда мы приехали сюда, то оказалось, что здесь все переделано в современном стиле, и во всем этом сраном городишке не осталось ни одного дома, который выглядел бы достаточно древним. Вот дерьмо! Прости меня. Кики. Извините и вы меня за мои выражения, подружка Кики.
– А почему они должны выглядеть старыми? – поинтересовалась Дэзи.
– Потому что этого требует сценарный планшет, – заявил Зип с таким видом, будто поведал им обо всем, что они хотели узнать.
– А что это такое «сценарный планшет»? – не унималась Дэзи.
Зип недоверчиво уставился на нее. Подобное невежество несказанно удивило его, но в то же время перед ним был новый человек, которому он мог пожаловаться на судьбу.
– Сценарный планшет, дорогая подружка Кики, это такой большой лист бумаги с приклеенными на нем фигурками действующих лиц с выходящими изо ртов пузырями, на которых написаны реплики каждого. Улавливаете? Для нас, бедных тружеников рекламы, это все равно что Библия. И вот на этом самом планшете вы можете увидеть старинный «Скайхок», припаркованный перед рестораном на Кэнери-роу лет сорок назад. А из ресторана выходит парочка, одетая по моде того времени, садится в автомобиль и отъезжает. Затем следует еще одна сцена, и вы видите уже новую модель «Скайхока» на том же самом месте, и снова выходит парочка, одетая уже по-современному, опять садится в машину и отъезжает, а голос за кадром говорит: «Скайхок» от «Юнайтэд моторз» по-прежнему самая лучшая машина».
– Мне это нравится, – взвизгнула Кики.
– Это замечательно – просто и выразительно. Мы собираемся снимать такие сценки по всей стране и во всех исторических, живописных местах, точнее, собирались, а теперь… кто знает, что из всего этого выйдет.
– Но почему бы вам не провести своего рода реконструкцию? Постройте декорацию, – предложила Дэзи.
– Потому что у нас нет на это времени. Завтра новая машина должна быть отправлена обратно на завод is Детройт, где ее будут демонстрировать собранию акционеров. Грандиозное мероприятие! Даже не спрашивайте меня, сколько народу приглашено. И если мы не снимем то, что хотели, сегодня, то мы профукаем впустую целый съемочный день. Как по-вашему, это заслуживает того, чтобы сделать харакири?
– О Зип, не стоит быть столь жестоким по отношению к себе. Ведь не вы же выбирали натуру для съемок, – ласково проворковала Кики.
– Я собираюсь сделать харакири не себе, а Норту.
– Кто из них Норт? – полюбопытствовала Дэзи.
Зип указал ей на рыжего мужчину.
– Вот тот сукин сын, а девка с ним – его продюсерша Бутси Джейкобе.
Стоя в метрах тринадцати с лишним от Саймона, Норт тем временем говорил своей коллеге так тихо, что его никто не мог расслышать:
– Бутси – это же безнадежно!
– Этот парень из местной скаутской организации вылетит со службы на следующей неделе, – пообещала она, стараясь сохранять обычное для нее хладнокровие. – Всучить нам фотографии двухлетней давности! Это надо же – двухлетней! О'кей, ладно. Норт, согласна, это моя вина, что я не перепроверила. Ты ни на кого не можешь положиться, все правильно, я тебя понимаю, можешь не повторять, особенно если учесть, что клиент со своей шайкой и все эти вонючки из агентства торчат тут и наблюдают весь этот спектакль. Все это отвратительно. – В ее уверенном голосе явно звучали нотки паники. – Если бы только они могли оставить нам этот новый «Скайхок» на пару дней, то мы сумели бы перебраться в большую студию в Бербанксе и отснять все там, но это абсолютно исключено.
– Ты бы лучше подумала о том, как нам выпутаться, – сердито прервал ее Норт, – в конце концов, это твоя работа, а не моя.
Фредерик Гордон Норт был лучшим режиссером коммерческих роликов в Соединенных Штатах и самым высокооплачиваемым.
Этому существовало много разных объяснений, но истина заключалась в том, что Норт вкладывал в свою работу всю душу и требовал того же от остальных, работавших с ним. Именно эта абсолютная самоотдача Норта любимому делу заставляла клиентов ценить его и заискивать перед ним. Конечно, немаловажное значение имело техническое совершенство его работ, но не в этом заключалось главное достоинство его роликов. Как и во всяком подлинно художественном произведении, главным в них было то, что они несли на себе отпечаток любовного отношения к делу.
Дэзи отвлеклась от изучения Норта и его продюсерши и вновь обратилась к Зипу Саймону:
