Текст книги "Любовники"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Вскоре после переезда в Калифорнию Виктория Фрост сняла квартиру в одном из домов, недавно построенных на участке, который когда-то принадлежал студии «XX век Фокс». Хорошо охранявшийся комплекс с подземной автостоянкой позволял ей чувствовать себя в безопасности и одновременно пользоваться анонимностью. Она могла подъезжать в машине к самому лифту и незаметно подниматься к себе на последний, четвертый, этаж, где располагались еще три квартиры. Своих пожилых соседей она видела только мельком. Виктория перевезла из Нью-Йорка всю мебель и книги и повторила в просторных комнатах с высокими потолками обстановку своей старой квартиры.
После получения заказа «Индиго Сиз» она вернулась в офис и устроила совещание с несколькими творческими бригадами. Ей не хотелось видеть Арчи и Байрона. Те начали бы смаковать детали и радоваться одержанной победе. Виктория знала, что допустила непростительный тактический просчет, и не хотела, чтобы ей лишний раз напоминали об этом.
Облачившись в стеганый шелковый халат фиолетового цвета и сделав себе коктейль, Виктория начала обдумывать события сегодняшнего дня. Следовало смотреть правде в глаза: позиция, которую она заняла во время обсуждения проекта Джиджи и Дэвида, оказалась принципиально неверной. Раньше за ней такого не водилось.
Бен Уинтроп и его заказ обретали реальность, хотя Джиджи предупредила, что следующие несколько недель Бен проведет в Нью-Йорке. «Сомневаться не приходится, эта кампания окажется такой же успешной, как и „Индиго Сиз“, – подумала Виктория, сжав губы и прищурившись, отчего ее лицо приобрело мрачное и суровое выражение. – За время работы в агентстве эта ловкая маленькая сучка не допустила ни одной ошибки. Придраться не к чему».
Чем вызвана ее инстинктивная ненависть к Джиджи? Эта рыжая потаскушка оказалась для агентства настоящим кладом, но каждая победа Джиджи оборачивалась для Виктории поражением. Узнав о Джиджи, Ангус сказал, что эта девушка очень напоминает ему Миллисент Фрост в начале карьеры: такая же живая маленькая чаровница, золотая девочка, полная идей и энергии. Но это полная чушь. Этого не может быть. Что общего у неопытной двадцатитрехлетней пигалицы, которой один раз повезло, с почти шестидесятилетней женщиной, разбирающейся в рекламном бизнесе лучше всех на свете? «Нет, этого не может быть, – твердо сказала себе Виктория. – Ангус ошибся. И я сама тоже ошиблась. Меня подвело первое впечатление. Воспоминание о матери, когда та была молодой».
Виктория встала, зажгла свет и хмуро спросила себя, в чем еще ошибся Ангус. С тех пор как он убедил ее уйти из «Колдуэлл и Колдуэлл», прошел почти год, а чего она добилась? Стала одним из трех партнеров маленького агентства. Неплохо для начинающего, но по меркам Медисон-авеню – ноль без палочки. Против своей воли отправилась в ссылку из города, в котором родилась, и рассталась со всеми поклонниками, которые увивались за ней в Нью-Йорке. А обещание Ангуса жениться на ней так и осталось обещанием. Она не видела и признака перемен. Правда, Ангус не перестает доказывать, что она находится слишком далеко и не может об этом судить, что он продолжает закладывать фундамент их будущего и что нетерпение может погубить все.
Слова Ангуса были стальным крючком, вонзавшимся в ее кожу, рассекавшим нервы, связки и кровеносные сосуды; от каждого телефонного звонка ей хотелось выть. Нужно было заставить Ангуса сделать то, что ей хотелось, но он был таким убедительным и рассудительным, что Виктории приходилось соглашаться с ним и заглушать свой страх.
За последний год они были вместе в общей сложности четырнадцать раз. Во время визитов Виктории в Нью-Йорк Ангус девять раз выкраивал для нее несколько часов в конце дня. Он приходил к ней в гостиницу, а потом торопился домой. Еще пять раз они встречались в Лос-Анджелесе, в ее квартире, во время его кратких посещений Западного побережья.
Долгие совместные уик-энды, которые Ангус сулил ей до переезда, поездки на север до Вентаны и на юг до Лагуны, посещения пустыни – все это оказалось обманом, потому что у Ангуса никогда не было для этого времени. Он не мог вырваться из офиса; без деловых встреч пребывание в Калифорнии теряло для него смысл. А на уик-энд Ангус остаться не мог, потому что в Нью-Йорке его ждала жена.
Его секретарша и секретарша Миллисент с давних пор работали рука об руку и всегда знали, где его найти. Разве эти ведьмы позволили бы ему ускользнуть из сети больше чем на несколько часов, в которых он мог оправдаться? «С таким же успехом он мог оказаться в хорошо охраняемой тюрьме!» – злобно думала Виктория.
Их разговоры по телефону продолжались всего несколько минут; организовать более долгие звонки было трудно. Виктория не могла звонить ему ни в офис, ни домой. Разница во времени между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом составляла три часа; это значило, что когда Ангус приходил на работу (где секретарша неукоснительно регистрировала все звонки), в Лос-Анджелесе было половина седьмого утра и звонить было бесполезно. В пять тридцать, когда он освобождался от надзора секретарши, в Калифорнии был разгар дня, время после ленча, самое напряженное для Виктории. А когда ее рабочий день заканчивался, Ангус был уже дома или где-нибудь на приеме.
Неужели Ангус всерьез думает, что телефонный разговор в три часа дня, когда аппарат раскаляется добела, может заменить его поцелуи? Неужели несколько звонков из собственного кабинета, сделанных до прихода секретарши и разбудивших Викторию, способны доставить ей удовлетворение? Нет уж, большое спасибо, она как-нибудь сама позаботится о себе. «Причем достаточно успешно, – думала Виктория, пристроившись в своем любимом углу и глядя в растопленный камин. – Весьма успешно».
Она прибыла в Лос-Анджелес с рекомендательными письмами, адресованными дамам, которые были столпами местного общества. Разговаривая с этими могущественными филантропками, Виктория вела себя как богатый клиент, с которым можно заключить договор миллионов на пятьдесят. Несмотря на молодость, она освоила правила этой игры как никто другой. На каждой встрече она намекала, что хотела бы быть полезной новым приятельницам, и вскоре ее пригласили присоединиться к сложной сети оказания взаимных услуг, на которые эти женщины тратили большую часть своего времени. Она быстро проникла в те круги, куда десятилетиями мечтали попасть многие уроженки Лос-Анджелеса.
Ее личность вызывала немалый интерес – богатая наследница, удачливая деловая женщина, одинокая, привлекательная молодая особа. Виктория доверительно сообщала о серьезном романе с неким англичанином – богатым, титулованным, но несчастливым в браке человеком. Вскоре весь город знал, чем объясняются чистота, достоинство и легкая грусть, столь редкие в незамужней молодой женщине, принадлежащей к высшему обществу. Именно поэтому очаровательная Виктория Фрост не встречается с неженатыми мужчинами своего возраста и не флиртует смужьями своих подруг, а также их женатыми сыновьями и пасынками. Естественно, что после распространения этого слуха Виктория стала желанной гостьей на любом светском приеме.
«Они и не догадываются, что я веду себя как ковбой, который верхом въезжает в стадо, накидывает аркан на молодого бычка и ставит на нем свое клеймо», – подумала Виктория, глядя в огонь. Они не подозревали, что во время теннисных матчей в «Кантри-клубе», на балу динозавров в Музее естественной истории и даже во время редких посещений церкви Всех Святых в Пасадене Виктория не упускала своего. Мужчина, которого она выбирала, всегда был молод и женат на девушке из хорошей семьи. Такому человеку было что терять; следовательно, ему не поздоровилось бы, вздумай он не то что похвастаться своей победой, но просто назвать кому-нибудь имя своей любовницы. Когда Виктория находила такого мужчину, она убеждалась в его физической привлекательности, проницательно оценивала степень его доступности, а потом ждала первой большой вечеринки и говорила избраннику на ухо несколько тихих слов.
– Вы были бы сильно шокированы, если бы я призналась, что умираю от желания трахнуть вас? – И все. Ничего другого не требовалось.
Мужчинам приходится труднее, думала она. Если бы такое сказал мужчина, это прозвучало бы грубо и пошло. Но когда такое говорит женщина, мужчина теряет способность к сопротивлению. О боже, какие самодовольные, жадные дураки! Как просто подцепить их!
Если эти мужчины оказывались Виктории по вкусу, она заставляла их признаваться в самых тайных сексуальных фантазиях, даже если эти фантазии были столь постыдными, что ими нельзя было поделиться с женой. Достаточно было облечь свои желания в опасные слова и шепнуть их лежавшей рядом и внимательно слушавшей Виктории (у которой слегка раскрывались губы, а рука сама собой начинала поглаживать сладострастное тело, едва прикрытое прозрачной тканью), чтобы их охватило животное вожделение. Виктория позволяла им играть с ней в эти запретные игры, а потом учила их таким вещам, которых их жены наверняка не позволили бы. Она стала настоящим мастером по части эротики. Она позволяла мужчинам все, кроме одного – причинять ей боль, физическую или эмоциональную. Виктория развращала мужчин до такой степени, чтобы они теряли способность получать удовлетворение с другой женщиной, а потом прогоняла. Мысль об их будущих мучениях доставляла ей еще большее наслаждение, чем их тела и доверчивое обожание.
Виктория требовала, чтобы мужчины удовлетворяли ее до того, как удовлетворят себя, и молчали во время ее приближения к оргазму. Она крепко закрывала глаза и представляла, что на их месте находится Ангус. Ее аппетит возбуждали незнакомые мужчины; охота за новичком и процесс обольщения были Виктории дороже повторения пройденного. Особенно безудержной она становилась после встреч с Ангусом, когда возвращалась в Калифорнию неудовлетворенная. Гнев и бессилие делали ее нетерпеливой и жадной.
Каждому мужчине, с которым Виктория переспала дважды или провела несколько недель, она при расставании говорила те же слова. Эти дружеские слова должны были обеспечить его молчание на всю жизнь. «Если бы не моя симпатия к твоей чудесной жене, я бы ни за что не рассталась с тобой. Но я ужасно боюсь, что она все узнает. Ты ведь знаешь, что она немедленно разведется с тобой, правда? Мы не имеем права причинить ей боль и разрушить твой брак… Но я никогда не забуду тебя, милый. Ты был просто восхитителен… О да, лучше всех, кого я знала».
За год, прошедший после отъезда из Нью-Йорка, Виктория Фрост стала самой хищной одинокой женщиной Лос-Анджелеса.
Через неделю после получения заказа «Индиго Сиз» Саша и Джиджи встретились за ленчем. После ухода Джиджи из «Нового магазина грез» они часто говорили по телефону, но выкроить время для свидания не удавалось: обе женщины работали, а уик-энды у Саши были постоянно заняты. Они выбрали ресторан, расположенный на полпути между их офисами, – «Сады» в Беверли-Хиллз.
Джиджи сразу почувствовала в подруге какие-то перемены. Хотя Саша всегда выглядела роскошно, сегодня в ней было что-то странное. Она казалась свежей и оживленной; черные волосы реяли над ее лбом, а губная помада была яркой, как боевой штандарт.
Джиджи пристально вгляделась в нее. Саша выглядела великолепно, но взгляд выдавал ее. Что-то было не так.
– Нелли здорова? – тревожно спросила Джиджи.
– Конечно. Если бы она заболела, я бы не пришла.
– Тогда в чем дело?
– Ты не поверишь, – ответила Саша. В ее глазах мелькнуло отчаяние. – Джош узнал о моей блестящей карьере Великой Шлюхи.
– Хреново.
– Помнишь Тома Юнгера? Джош летал в Нью-Йорк, познакомился с ним, и этот мешок с дерьмом умудрился рассказать ему все. В компании людей, которые понятия не имели, что мы с Джошем женаты.
– Мать-перемать! Не верю! – Джиджи впервые в жизни почувствовала ограниченность английского языка. Ситуация требовала выражения позабористее. – И что сказал Джош?
– Конечно, поверил.
– Но, в конце концов, это… не знаю, как выразиться… правда.
– У него был выбор.
– А что, существовали две Саши Невски?
– Он мог бы более спокойно воспринять это, – мрачно сказала Саша. – Он не должен был врываться в дом с обвинениями, как будто настал конец света.
– Послушай, ты знаешь, что я всегда на твоей стороне, что бы ни случилось, но это нереально. По-моему, ты требуешь слишком многого.
– Мне так не кажется. Я ломаю себе голову ужецелую неделю. Слушай, Джиджи, если бы мне сообщили, что за время, прошедшее с развода Джоша до его встречи со мной, он перетрахал всех женщин в городе, я бы ему и слова не сказала. Никогда. Решила бы, что он имел на это полное право. Я следила бы за ним как ястреб, чтобы он не взялся за старое, но что было, то прошло. Кануло в Лету.
– Но…
– Что «но»?
– Саша, он мужчина.
– О господи, Джиджи, и ты туда же! Ты сама понимаешь, что говоришь? Ему простительно, потому что он мужчина, а мне непростительно, потому что я женщина? Ты ведь это имела в виду?
– Да, – ответила пристыженная Джиджи. – Мне самой не верится, но именно это я и имела в виду.
– Значит, ты придерживаешься двойного стандарта. Мужчинам можно, а женщинам нельзя?
– Не… не уверена…
– Но так оно и есть, – неумолимо заявила Саша. – Ты просто никогда не осознавала этого. Выходит, все наши прежние разговоры были ни к чему. Ты прекрасно знала, что я делаю, но не верила, что я сплю с тремя разными мужчинами по очереди, верно? Считала, что я просто вру, да?
– Да, – медленно ответила Джиджи. – Наверно… Я никогда их не видела. У нас с тобой было что-то вроде взаимного соглашения. Это было… – она с трудом подыскивала слова, – не вранье, нет… Фантазия. Я прекрасно знала, что ты делаешь, но не верила этому. Не до конца. Не полностью. Что-то знать… еще не значит верить. Но если даже яне смогла поверить в правду, то как в нее поверил Джош?
– О, тут все по-другому. Он не только поверил, но и не может выкинуть это из головы. Думает об этом днем и ночью. Достаточно увидеть его лицо. Он ничего не говорит, но я знаю, что это убивает его… Он в одном шаге от убийства или самоубийства. Мы пытаемся говорить о малышке, пытаемся как можно чаще быть на людях, лишь бы не оставаться наедине.
– Неужели ты не можешь заставить его поговорить об этом? Обсудить вопрос и забыть о нем? – воскликнула Джиджи.
– Он считает, что так будет еще хуже. Отказывается говорить на эту тему. Когда я пытаюсь завести разговор, он просто уходит.
– Саша, это ужасно! Почему ты не позвонила мне раньше?
– Я надеялась, что он передумает, – убитым голосом сказала Саша. – Надеялась, что, если дать ему время, он сумеет понять… хотя бы разумом… что я имела полное право жить так, как считаю нужным. Но теперь я знаю, что разум не имеет к этому никакого отношения. Джош на двадцать пять лет старше меня. На двадцать пять световых лет. Но дело не только в возрасте. Дело в половой принадлежности. Может быть, Зак воспринял бы это по-другому?
– Мы никогда не говорили об этом. Он ничего о тебе не знал… Но я не думаю, что он был бы согласен дать женщине такую свободу, – неохотно призналась Джиджи.
– А ты, Джиджи? Теперь ты знаешь, что это была не фантазия, а реальность. Ты считаешь, что все правильно? Если сомневаешься, то не говори «да», лишь бы угодить мне. Потому что я прекрасно знаю, когда ты лжешь.
– Я пытаюсь представить это, – серьезно ответила Джиджи. – Пытаюсь представить себя на твоем месте.
– Не забудь, что Зака в твоей жизни еще нет. Ты никогда не встречала его, не влюблена в него… Сумеешь?
– Проще простого! – фыркнула Джиджи.
– И есть трое мужчин, которые обожают тебя, трое привлекательных холостых мужчин, каждый из которых сходит по тебе с ума. А ты не любишь никого из них, но все они тебе очень нравятся. Они знают про двух других и уважают твою свободу. Ты не желаешь выбирать одного из троих, ты хочешь их всех и позволяешь себе заниматься любовью со всеми троими. Это ты в состоянии себе представить?
Джиджи сосредоточенно уставилась в пространство.
– Мне нужно представить себе конкретных мужчин, – сказала она. – Только для примера. Допустим, Арчи… и Байрон… и… ну… Бен Уинтроп. Это значило бы, что Арчи в понедельник, Байрон во вторник, Бен в среду, Арчи в четверг, Байрон в пятницу, Бен в субботу. В воскресенье никого. Воскресенья мы бы проводили с тобой, как и было на самом деле.
Джиджи сделала паузу и закрыла глаза, представив себе эту картину. Наконец она посмотрела на Сашу и кивнула.
– Кажется, понимаю. Честно говоря… честно говоря, я думаю, что это могло бы доставить мне удовольствие. Да, пожалуй… А что, классно! Конечно, это было бы утомительно, но почему бы и нет?
– Джиджи, ты поняла! – Саша схватила ее руку и сильно стиснула.
– Насколько я себе представляю… – начала Джиджи, изумляясь самой себе. С Дэви их было бы четверо. Нет, это не для нее. Но представить себе можно…
– Ты не понимаешь, как много это для меня значит… Но Джиджи, только не вздумай делать это! Ради бога, пообещай, что не будешь! Ты испортишь себе жизнь!
– Конечно, обещаю. Но как ты выйдешь из положения с Джошем?
– Буду ждать, что мне еще остается. Джош не подходит ко мне, не притрагивается, даже не целует в губы с тех пор, как узнал это… И если он будет продолжать вести себя так и дальше, но будет терпеть неизвестно ради чего… ради ребенка, ради того, что несправедливо наказывать меня задним числом, или ради еще какой-нибудь чуши… я сама уйду от него. А что мне останется? Я не смогу так жить.
– Нет, Саша, не говори так.
– Ты можешь предложить другой выход?
– Если он не сумеет стать прежним Джошем… Даже не знаю… Саша, мне нечего тебе посоветовать, это не мой случай, – осторожно сказала Джиджи. – Делай как знаешь. Я всегда буду на твоей стороне.
– Ладно, хватит обо мне… Ты-то как? – поинтересовалась Саша, меняя тему разговора.
– Я? – Джиджи даже не знала, что ответить. По сравнению с трудностями Саши ее проблемы казались мелочью. – А что я?
– Почему ты не включила в список своего Дэви? Что случилось? Ты прожужжала мне все уши, какой он милый, а третьим в твоем списке ни с того ни с сего оказался Бен Уинтроп.
– О боже, какая разница? Мы говорили чисто гипо… гипо… гипотетически.
– Так ли это? – лукаво посмотрела на нее Саша.
– Конечно!
– Тогда почему ты краснеешь? Неужели ты действительно думала, что можешь от меня что-то утаить? Ты и Дэви. Ну-ну… Очень интересно, – протянула Саша, снова становясь прежней. – Выходит, ты не так неопытна, как я думала. И когда же это случилось?
– Только после того, как я выгнала из дома твоего братца, этого самонадеянного, эгоистичного типа! Настоящая женщина ему не нужна, ему подавай безмозглую рабыню, которую доставляют по его желанию, стоит ему позвонить в отдел заказов. Я собиралась сказать тебе…
– Я всегда удивлялась, как ты с ним ладишь, – прервала ее тираду Саша. – Я его сестра, но это не значит, что я не вижу его недостатков. Особенно когда его нет рядом.
– Ты говоришь, как персонаж из анекдота: «В этом ресторане отвратительно кормят. Но хуже всего то, что у них очень маленькие порции».
– Кстати, а мы будем что-нибудь заказывать? Я умираю от голода. Официант! Официант! Да где же он, черт побери? Джиджи, ты посмотри, в зале почти никого не осталось… Эй, кто-нибудь, примите заказ, пока мы не упали в голодный обморок!
8
Была пятница. Зак Невски и его продюсер Роджер Роуэн провели в Кейлиспелле, штат Монтана, уже семь недель – половину срока, отпущенного на съемку. Их штаб-квартира находилась в «Аутлоу-Инн», крупнейшем местном мотеле. Когда в конце дня стемнело и съемки закончились, Зак и Роуэн вернулись в свои удобные, хорошо натопленные номера. Стоял февраль, на улице было минус двадцать три, и мерзнуть никому не хотелось.
Кейлиспелл – процветающий городок, в котором проживало около тринадцати тысяч человек, – состоял из домов викторианского стиля, тенистых улиц и съемочной площадки, построенной в пятидесятых годах, включая павильон из двадцати шести комнат. В 1980-м здесь снимали «Ворота в небо». Городок заработал на этом миллионы, одновременно став символом финансовой катастрофы и конца карьеры режиссера Саймино. Однако автор «Хроник» сделал местом действия романа именно Кейлиспелл, поэтому фильм можно было снимать только здесь.
– Кто сказал, что великий актер непременно вшивый муж, а великая актриса – сам дьявол? – спросил Зак, садясь за письменный стол.
– Джордж Бернард Шоу? – предположил Роуэн. – Хотя он вряд ли воспользовался бы эпитетом «вшивый». Тогда кто? Билли Уайддер? Хичкок? Нет? Ладно, сдаюсь. Как обычно.
– У. С. Фиддс, – сказал Зак. – Он умер задолго до того, как Мелани Адаме стала первой кинозвездой планеты Земля. Этот человек был великим пророком.
– Пророком? Черта с два. Просто у него был большой опыт. Филдс работал со многими великими актрисами своего времени. С тех пор ничто не изменилось.
– Кто проклял нас и взял ее в картину?
– Ты сам настоял на ней, – с терпеливой скукой ответил Роуэн. – Я согласился, студия согласилась, автор согласился, публика готова на нее молиться, а ее рыночная стоимость…
– Родж, вопрос был чисто риторический. Когда я думаю о том, как тяжело с ней работать, о тысяче и одном требовании, которые предъявили ее агенты…
– Зак, взгляни на это дело с другой стороны. Играет она блестяще. Ты на такое и не надеялся.
«Режиссеры всегда грызутся со звездами. Как оперные примадонны», – устало подумал пожилой Продюсер. Он ненавидел как режиссеров, так и актеров. Если бы можно было снимать фильмы без тех и других, Роуэн был бы самым счастливым человеком на свете.
Он пригласил Зака Невски, потому что тот не страдал манией величия, как девяносто восемь процентов современных режиссеров. В последнее время – а Роджер Роуэн был продюсером уже больше пятнадцати лет – режиссеры получили больше власти, чем когда бы то ни было, и это превращало их в тиранов. Кроме того, у Зака Невски была репутация человека, который способен снять фильм вовремя и не вьшезая за рамки бюджета. Одного этого было бы достаточно, чтобы отдать ему пальму первенства. Он был спокоен, разумен и умел держать удар. А то, что он днем и ночью спрашивал, кто автор той или иной никому не известной цитаты – что ж… За все надо платить.
– Разве я стал бы бороться за актрису, которая никуда не годится? – спросил Зак. – Нет, Роджер, я реалист. За исключением нескольких редких благородных личностей, все актрисы ранга Мелани больны нарциссизмом. Они чрезвычайно упрямы, отвратительно жадны, сварливы, совершенно непредсказуемы и обожают плести интриги. Но то, что она трахается со светотехниками, – полный бред. Тебе не кажется, что Мелани перегибает палку? В конце концов, она у всех на виду и должна заботиться о своем положении в обществе.
– Моя жена говорит, что все это легко объяснимо.
– Что она имеет в виду? – заинтересовался Зак.
Норма Роуэн была одной из тех не обремененных детьми жен, которые считали своим священным долгом сопровождать мужей на съемки, одновременно заботясь об их нуждах и предотвращая попытки повеселиться на стороне. В этом и таился секрет продолжительности подобных браков.
– Норма говорит, что в страсти артисток к «синим воротничкам» нет ничего необычного. В отличие от актеров, работяги не считают себя пупом земли, а потому ценят любой оказанный им знак внимания. Кроме того, они очень неплохи в постели. Это здоровые, крепкие ребята, привыкшие к физическому труду. Норма могла бы рассказать тебе о съемках одного моего фильма, во время которых звезда перетрахала всех монтировщиков декораций, помрежей, осветителей, операторов и четырех шоферов. После этого она до самого конца карьеры – а карьера у нее была долгая и успешная – была почетным членом профсоюза. Ублаженная звезда – это не так уж плохо. Конечно, если ее ублажают не алкоголем… А что ты так расстраиваешься? У тебя были на Мелани другие виды?
– Родж, мое первое правило гласит: никогда не трахать звезд. Нет, меня тревожит, что она может натравить ребят друг на друга. Аллен Хенрик уже работал со мной. Он серьезный малый, с женой и детьми, головы не потеряет и не позволит вертеть собой. Но Сид Уайт – молод, непредсказуем, агрессивен и страстен. От него можно ожидать чего угодно.
– Зак, работягу можно заменить, но если мы отошлем Сида в Лос-Анджелес, Мелани обидится и в пику нам найдет кого-нибудь другого, – возразил Роджер Роуэн. – Кроме того, мы взяли Сида по рекомендации Лу Кейвона, а с ним ссориться не стоит. Он не просто лучший из лучших и ангел-хранитель этого фильма, но и большая сила в Лос-Анджелесе, один из руководителей профсоюза. И если он замолвил словечко за младшего братишку своей жены, нам лучше не трогать парня.
– Не знаю, – покачал головой Зак. – Думаю, от Сида следует избавиться, чего бы это ни стоило. Я следил за ним всю неделю, словно у меня нет других забот. Так вот, он безумно влюблен в Мелани. Настоящая любовь с большой буквы. Да, в стиле Ромео и Джульетты, и можешь посмотреть на меня таким циничным взглядом. В чем, в чем, а в страстной любви я разбираюсь. Недаром я столько лет ставил Шекспира. Сид ревнует Мелани к Аллену, бешено ревнует, а Мелани не только не пытается успокоить его, но делает все, чтобы раздуть пламя. Кажется, до сих пор о происходящем знают лишь несколько членов съемочной группы, но лишь потому, что для представителей прессы здесь чертовски холодно.
– Зак, – неохотно сказал Роджер, – я вот что надумал… Давай попросим Уэллса Коупа поговорить с ней. За семь лет он должен был научиться иметь дело с этой женщиной. Мне ужасно не хочется доставлять ему такое удовольствие, но, может, стоит попробовать?
– Родж, я никогда на это не пойду, – ответил Зак. – Как только я обращусь к другому человеку за советом, что делать с Мелани, фильму конец. Нет, я сам поговорю с ней, не откладывая дело в долгий ящик. Завтра у нас съемка, в воскресенье у Мелани выходной, поэтому мы потолкуем сегодня вечером.
– Послушай, я уважаю твою точку зрения, – не сдавался Роджер, – но когда мы решили снимать картину в Кейлиспелле, ко мне подходили десятки людей и спрашивали, какого черта нам понадобилось возвращаться туда, где произошла катастрофа с «Воротами в небо». Я объяснял, что это стало для нас уроком, как не надо снимать фильмы, и до сих пор нам удавалось избегать ссор с «Юнайтед артисте», которые погубили Саймино. Я сижу здесь неотлучно, а рядом с Саймино не было крепкого продюсера. Черт побери, как только начались съемки, капитаном на корабле стал ты, а все остальные, включая меня, превратились в пассажиров, но ты уверен, что прав? Мелани Адаме привыкла к деликатному обращению.
– Родж, она всего лишь актриса. Самая дорогая, самая знаменитая, самая красивая актриса в мире, но тем не менее актриса.
Зак покачал головой. Все продюсеры были осторожны и туповаты. Роуэн был опытным профессионалом, но он родился циником и не знал, что такое подлинная страсть. Для него, как и для работников студии, картина была всего лишь продуктом. Роуэн был любимчиком нового начальства студии. «Тем больше поводов для подозрений, – подумал Зак. – Если бы с артистами работал только режиссер, без вмешательства продюсера и студии, на свете не было бы человека счастливее меня».
– Актриса, – сказал он, возвращаясь к теме разговора, – это женщина, обладающая определенным психическим складом, талантом и неординарной внешностью. Можешь называть ее выдающейся личностью, умеющей таинственным образом доводить публику до экстаза, но ни за что – ни за что! – не позволяй ей одержать над тобой верх. Я никогда не забываю, что они всего лишь женщины. Командовать актерами – моя профессия. Именно поэтому ты меня и нанял. За прошедшее время ты должен был убедиться, что я чертовски хороший укротитель кинозвезд.
– Тебе следовало остаться в театре, – проворчал Роджер. – Рабочие сцены, как правило, гораздо старше членов съемочных групп и не причиняют таких хлопот.
– Ты прав, Родж, делать фильм сложнее, чем я ожидал. И все же кино – это тебе не бейсбол. До настоящего шоу ему далеко.
– «Шоу», – саркастически повторил Роджер. – Бюджет в двадцать пять миллионов, сценарий по книге, получившей Пулитцеровскую премию и имевшей огромный коммерческий успех, массовка из двухсот пятидесяти местных жителей, две голливудские суперзвезды… а режиссер и продюсер сидят и думают, что делать с мисс Адаме и ее политикой «открытых дверей». Наверно, мне следовало стать продюсером вестерна, где нет никакой любви, кроме шашней с девицами из салуна, на которых всем наплевать. Вот дерьмо!
«Знаю ли я о Мелани Адаме нечто такое, что могло бы помочь в разговоре с нею?» – подумал Зак Невски, когда Роджер ушел. Убедить или запугать эту женщину, которая стала международной кинозвездой с первой своей картины, снятой семь лет назад, будет нелегко, и он будет дураком, если не воспользуется для этого всеми средствами, имеющимися в его распоряжении.
Зак знал, что в 1976-м девятнадцатилетняя Мелани Адаме приехала из Луисвилла в Нью-Йорк и работала моделью у Спайдера Эллиота. Вскоре после этого девушка познакомилась с Уэллсом Коупом, и тот стал продюсером ее первого фильма. Этот очень богатый и независимый продюсер считался одним из самых процветающих представителей кинобизнеса, но после открытия Мелани Адаме его карьера достигла заоблачных высот.
Второй фильм Мелани, называвшийся «Легенда», стал для нее суровым испытанием. Девушка оказалась с характером, а ее красота и талант полностью соответствовали трудностям роли.
После этого Мелани Адаме снялась еще в трех фильмах, каждый из которых пользовался большим успехом, чем предыдущий. Продюсером этих картин неизменно оставался Уэллс Коуп, которому теперь было под пятьдесят. Это был спокойный, очень скрытный и поразительно умный человек, умевший держаться вдалеке от суеты и шумихи. Он уже не один год работал в Голливуде, знал здешнюю публику как облупленную, но никогда не становился членом этого клана.
Характера отношений Коупа с Мелани не могли понять даже те, кто по роду деятельности должен был разбираться в подобных вещах. Ни один журналист не проник в эту тайну. Они никогда не состояли в браке – ни друг с другом, ни с кем-нибудь иным; никто не знал наверняка, состоят ли они в любовной связи. Однако, согласно благородной традиции, Уэллс был импресарио Мелани – то есть человеком, руководившим каждым ее шагом. Участие в «Хрониках», где Мелани должна была играть главную и единственную женскую роль, было ее первым самостоятельным решением, принятым сразу после окончания срока договора с Коупом.
«Спайдер Эллиот!» – подумал Зак. Спайдер мог кое-что знать о Мелани Адаме, а в таком деликатном деле пригодится любая информация. Зак посмотрел на часы и попросил секретаршу соединить его с «Новым магазином грез», пытаясь не вспоминать, сколько раз он сам звонил туда Джиджи.