Текст книги "Рыцарь"

Автор книги: Джуд Деверо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Он изогнулся в последнем умопомрачительном толчке, и Дуглесс почувствовала, как ее тело затрепетало мелкими судорогами в ответ.

Потребовалось время, прежде чем она пришла в себя и вспомнила, кто она и где находится. Голова ее была чуть ли не вдавлена в стенку, и над нею угрожающе нависли прикроватный столик и стоявшая на нем лампа.

– О Николас, – пробормотала она, касаясь пальцами его залитых потом волос на груди. – Нечего удивляться, что Арабелла была готова на все ради тебя!

Он приподнялся, опершись о локоть, и поглядел ей в глаза.

– Ты что, спишь? – усмехаясь, спросил он.

– И ни один мужчина…

Он не дал ей договорить, а просто, ухватив за руки, приподнял с пола и поставил рядом с собой. Потом он стал целовать ее – такими нежными, ласкающими, глубокими поцелуями! – а затем за руку Повел в ванную. Сделав воду в душе горячей, он притянул ее к себе и, прижав к стене, вновь принялся целовать ее, и его большое, тяжелое тело крепко прижималось к ней.

– Я все время мечтал об этом! – бормотал он. – Этот водяной фонтан был явно изобретен для любви!

Руки его при этом подбирались к ее грудям, и все внимание Дуглесс было сосредоточено на них, и поэтому она не нашла в себе сил ответить. Горячая вода стегала их тела, а Николас покрывал всю ее поцелуями, касаясь губами и грудей, и шеи, и живота… Дуглесс закинула голову назад и положила руки на плечи – такие широкие, что они занимали чуть ли не все пространство под душем.

Он приблизил лицо к ее лицу, и, приоткрыв смеженные веки, Дуглесс увидела, что он улыбается.

– Похоже, хоть что-то в вашем современном мире не претерпело изменений! – сказал он. – И, кажется, теперь – моя очередь быть твоим наставником!

– Правда?! – воскликнула она и стала целовать его шею, потом плечо и мускулистую грудь, а руки ее в это время гладили его по твердой спине. Тут – жирок, – подумала было она и готова была сказать ему, что он толстеет, но ощутила, что весь он был как бы свит из одних мускулов, плотных, крепких мускулов, буквально литых!

Горячие струи колотили ее по голове, и, целуя его, она пригибалась все ниже, обхватывая его руками за ягодицы, и, когда губы ее, обхватив член, сомкнулись, настала его очередь задохнуться в экстазе. Теперь его ладони зарылись в мокрые волосы, и она услышала, как он тихонько постанывает от наслаждения.

Затем он чуть ли не за волосы поднял ее, прислонил к скользкой стене и, побуждая обхватить его ногами за талию, почти грубо вновь проник в нее. И Дуглесс, отвечая на его страстный порыв, прильнула к нему, и губы его сомкнулись с ее губами, а язык продвигался у нее во рту такими же толчками, как сама его плоть в ней!

И когда наступил высший момент напряжения, Дуглесс чуть не закричала от наслаждения, но Николас закрыл ей рот поцелуем.

Она прижалась к нему, вся трепеща, и тело ее обмякло. Она была уверена, что, не поддержи ее в то же мгновение Николас, ее смыло бы вместе с водой в водосток!

Целуя ее в шею, он с нежностью проговорил:

– Теперь я буду мыть тебя! – и поставил ее на ноги, но тут же подхватил, потому что она чуть не упала.

Он сумел укротить свою страсть, как если бы внутри его тела существовал некий электровыключатель, и, развернув Дуглесс лицом к душу, принялся взбивать пену на ее волосах, смочив их шампунем. Его большие сильные руки и все его большое тело заставляли ее ощущать себя маленькой и хрупкой, но вместе с тем и защищенной! Расправившись с волосами, он намылил ладони и покрыл пеной все ее тело.

Дуглесс прислонилась спиною к стене, а руки Николаса скользили по ее телу, – вверх, вниз, вокруг, туда, сюда! Боясь совершенно потерять голову, она тоже схватила в руки мыло и принялась гладить его тело мыльными ладонями. У него было самое прекрасное тело, которое она когда-либо видела у живых существ! Он был высок ростом, широк в плечах, тонок в талии, а бедра его были тяжелыми! Господи Боже Ты мой, даже ноги у него прекрасны! – восторгалась она.

Выключив воду, она стала намыливать его. И смотреть на него! И трогать его! На левой ягодице у него была родинка, напоминающая формой цифру "8", а на правой икре – шрам.

– Это я с лошади свалился, – пробормотал он, не открывая глаз. На левом предплечье тоже оказался шрам, длинный такой. – Это от удара шпагой во время урока фехтования в тот самый день… – начал он и не договорил, но Дуглесс и так, как если б он закончил фразу, вполне поняла его: в тот самый день, когда утонул Кит. И еще был шрам, странной овальной формы у него на плече. И, все так же улыбаясь и не открывая глаз, Николас сказал:

– А это – последствия драки с Китом, и я в тот раз одержал верх!

Приступая к мытью его головы, она заметила:

– Я так рада, что ни одна из женщин не оставила никаких отметин на твоем теле!

– Лишь ты, Монтгомери, отметила меня! – прошептал он в ответ.

Дуглесс очень хотелось расспросить его о жене. И о том, любит ли он ее, Дуглесс, столь же страстно, как свою красавицу жену. Но она все же не спросила, опасаясь услышать соответствующий ответ.

Николас тем временем опять пустил воду. После этого он поставил Дуглесс на коврик и стал осторожно вытирать ей волосы. Дуглесс хотела накинуть на себя халат, но Николас не позволил.

– Я все мечтал увидеть тебя именно такой, – произнес он, любуясь на нее в зеркало, – Ты чуть с ума меня не свела, честное слово! И этот твой аромат! – Он провел руками по ее телу, добавил:

– И эти одежды, что были на тебе!

Дуглесс улыбнулась и прильнула к нему, склонив голову на его плечо. Значит, он все-таки заметил. Да, конечно заметил.

Волосы ее подсохли, и он подвязал их сухим полотенцем, и затем, держа в руках белый териленовый халатик, предоставленный в пользование гостиницей, сказал:

– Ну же, надевай! – и вслед за тем накинул и на себя такой же халат.

Из ванной он провел ее по гостиничной лестнице и затемненному вестибюлю прямо на кухню.

– Николас, – возразила было она, – но нам здесь находиться не положено!

Целуя ее, чтобы принудить к молчанию, он ответил:

– Но я голоден! – так, как если бы это все вполне объясняло!

И это странствие по гостиничной кухне, где, как Дуглесс прекрасно было известно, им не следовало быть, лишь добавило возбуждения, порожденного этой чудесной ночью! Николас приоткрыл дверцу холодильника. Глядя на его спину, Дуглесс думала: он мой! Я вольна коснуться его в любой момент, когда только захочу. И, ухватив его за руку, она крепко прижалась к нему и положила голову во впадинку на его плече.

– О, Николас! – Я так тебя люблю! Не покидай же меня! Обернувшись к ней, он поглядел ей в глаза, и лицо его выражало смешанное чувство озабоченности и тоски одновременно. Он опять заглянул в холодильник:

– А где же тут мороженое?

– В морозилке, – засмеялась она. – Попробуй-ка открыть нот эту дверцу!

Не желая выпускать ее из поля зрения или хоть на секунду расстаться с нею, Николас подтолкнул ее к морозильной камере. Там стояли большие сосуды с мороженым. Тесно прижимались друг к другу, словно сиамские близнецы, Дуглесс с Николасом прошлись по всей кухне и отыскали наконец миски, ложки и большой черпак. Наковыряв им в каждую из мисок довольно большое количество мороженого, Николас поставил сосуд обратно в морозилку. Перепачкав Дуглесс ванильным мороженым, он принялся слизывать его с ее тела. Однако язык его не поспевал за мороженым, полоска которого сползала все ниже и ниже, так что последние капли ему удалось слизать у рыже-золотых кудряшек в низу ее живота.

– Клубничное! – воскликнул он, вызывая у Дуглесс смех. Они сидели на столе для разделки мяса длиной в целых восемь футов, соприкасаясь ногами. Некоторое время они спокойно ели мороженое, но затем вдруг Николас уронил шарик мороженого на ногу Дуглесс и принялся слизывать его оттуда. Дуглесс же наклонилась над ним, чтобы поцеловать его и, как бы нечаянно, тоже уронила кусочек мороженого ему прямо в пах.

– Пари держать готова, что оно ужасно холодное, – прошептала она, прижимая губы к его губам.

– Да, и я просто не в силах терпеть! – откликнулся он тоже шепотом.

И тогда неспешно, проводя грудями по всему его обнаженному телу, она пригнулась и стала слизывать мороженое с его бедра. Она продолжала лизать его и тогда, когда ничего не осталось. Мороженое было тотчас забыто, и Николас, откинувшись на столе, потянул ее на себя. Мышцы его напряглись, и, подняв ее, как если б в ней вообще не было никакого веса, он усадил ее на себя, руки его, продвинувшись вверх по телу, крепко обхватили ее груди, тогда как Дуглесс в это время медленными толчками двигалась, приподымаясь и опускаясь, на нем.

Прошло немало времени, прежде чем они выгнулись дугою в последнем пароксизме страсти, и Николас, прижав ее к себе, принялся осыпать Дуглесс жадными и несколько грубоватыми поцелуями.

– Насколько я понимаю, сударыня, – прошептал он ей на ухо, – из-за вас все мое мороженое растаяло! Расхохотавшись, Дуглесс прильнула к нему.

– Я так долго ждала, когда смогу трогать тебя! – ответила она и стала гладить его грудь и плечи и, засунув, насколько могла глубоко, руку в рукав его халата, который все еще был на нем, принялась ласково касаться пальцами его руки. – Никогда за всю свою жизнь я не встречала такого, как ты, мужчины! – воскликнула она.

Потом, опершись о локоть, она чуть приподнялась и стала смотреть на него.

– Скажи, – спросила она, – а там, в вашем шестнадцатом веке, ты тоже был единственным среди мужчин? Или там все такие?

Усмехаясь, он ответил:

– Нет, я – единственный в своем роде, потому женщины и…

Закрывая ему рот поцелуем, она сказала:

– Не надо! Не говори! Что мне за дело до каких-то там женщин, даже до твоей жены. – И, понурив голову, она добавила:

– Я предпочла бы думать, что я для тебя – какая-то особенная, а не просто одна из сотен других!

Приподняв за подбородок ее лицо, чтобы лучше видеть его, он сказал:

– Но ведь ты сумела вызвать меня сюда через столетия, и я откликнулся на зов! Разве одного этого мало, чтобы считать тебя особенной?

– Значит, я все-таки тебе не безразлична, да? Ну, хотя бы чуточку?

– У меня просто нет слов! – ответил он и, легонько поцеловав ее, осторожно положил ее голову на стол и, перебирая затем ее еще влажные волосы, вдруг почувствовал, что она как-то вся расслабилась, привалясь к нему, и понял, что она спит. Запахнув на ней халат, он подхватил ее на руки и понес из кухни наверх, в спальню. Потом скинул халат с нее, уложил ее в постель, разделся сам и лег рядом. Она уже спала, когда он крепко прижал ее к себе, так что ее ничем не прикрытые ягодицы касались его уже обмякшего члена, и положил на нее ногу.

Она спрашивала, – думал Николас, – не безразлична ли она ему? Безразлична?! Да она постепенно сделалась для него всем на свете, самым смыслом его существования! И ему не безразлично, о чем она думает, что чувствует, в чем нуждается! Он не в состоянии прожить и более пяти минут в разлуке с нею!

Утром и днем он ежедневно молит Бога вернуть его в свою эпоху, но какая-то часть его "я" не перестает думать о том, что же станется с ним, если он навсегда утратит возможность видеть ее, слышать ее смех, утирать ее слезы, если никогда уже ему не доведется сжимать ее в объятиях!

Он поправил на ней одеяло. Никогда прежде ему не доводилось встречать такую женщину! В ней нет ни капли вероломства, нет ни корысти, ни эгоизма. И вспомнив ее реакцию на него, когда они только-только встретились, Николас улыбнулся. Она тогда заявила, что не станет помогать ему, но по выражению ее глаз он видел, что для нее было бы невыносимо бросить его одного в этой удивительной стране! Он вспомнил о женщинах своей эпохи и подумал, что не знает ни одной, которая стала бы помогать какому-нибудь несчастному сумасшедшему! А Дуглесс помогала! Да, она и помогала ему, и наставляла его, и… любила его! Она отдавала ему свою любовь самоотверженно. Да, целиком, без остатка! Он снова улыбнулся при воспоминании о прошедшей ночи. Ни одна из женщин еще никогда не отвечала на его страстный зов с таким чувством абсолютной самоотдачи! Арабелла – та вечно чего-нибудь требовала. «Сию же минуту и здесь!» – вот то, что она обычно произносила! А другие женщины воображали, что оказывают ему честь! А Летиция… Нет, ему и думать о своей холоднокровной супруге не хочется! В постели она всегда была напряженной, а глаза ее, неизменно широко раскрытые, как бы с вызовом призывали его исполнить супружеские обязанности! И за четыре года их супружеской жизни он даже не сумел сделать ей ребенка!

Он погладил руку Дуглесс, и она, не просыпаясь, придвинулась поближе к нему. Николас поцеловал ее в висок. Как он сможет покинуть ее?! Вернуться в свою, не похожую на ее, жизнь, к другим женщинам, бросить ее здесь одну, беззащитную?! Она – такая мягкая, нуждается в ласке и добром к себе отношении.

Ему вновь вспомнились мать и Летиция. Эти женщины вполне сумеют позаботиться о себе, что бы на них ни обрушилось. Да, они-то сумеют, но не Дуглесс! Он боялся, что не пройдет и недели после его ухода, как она окажется вместе с одиозным мужчиной, которого, как ей казалось, она любила!

Он погладил ее волосы. Ну, как он сможет бросить ее одну?! И при ней никого не будет, чтобы защитить ее! Этот нынешний мир совершенно недоступен его пониманию! Ведь это отец должен был найти для нее супруга. И Николас улыбнулся, думая о том, как Дуглесс стала бы жить-поживать с каким-нибудь мужчиной примерно его возраста, которого отец избрал бы ей в мужья. Это она-то, со всеми ее детскими разговорами о любви!

Наблюдая за Дуглесс, Николас теперь, кажется, начинал понимать, какой смысл вкладывала она в слово «любовь». Дуглесс ведь предположила, что, может быть, его отправили в этот новый мир во имя любви. Тогда он со смехом отверг эти фантазии: неужели подобный катаклизм мог бы случиться во имя любви, а не чести?! Но они ведь уже узнали имя клеветника, однако он, Николас, все-таки не покинул этого мира!

Он вспомнил слова Дуглесс о том, что, мол, все, что происходило в прошлом, потом, в конечном итоге, как-то образуется. Что ж, для нее, может быть, и образуется! А вот его теперь вспоминают как дурака – впрочем, не исключено, что он и впрямь вел себя по-дурацки! При такой-то супруге, как его Летиция, у него не могло не быть других женщин, он просто нуждался в них, и, конечно же, этот рогоносец Роберт Сидни вполне мог по глупости отправить его на тот свет. Но если только он сумеет вернуться, он исправит эту несправедливость!

Да, если только он вернется…

И что же тогда? Так и оставаться женатым на Летиции? А вокруг него вечно будут вертеться женщины типа Арабеллы, старающиеся ввести его в искушение? И даже если он и сумеет избавиться от обвинений в измене, изменит ли это его самого?!

Перевернувшись на спину, Николас крепко прижал к себе Дуглесс. А что, если ему остаться в этом столетии? Что, если он вообще неверно понял божественный замысел? Что, если его перекинули вперед во времени вовсе не затем, чтобы он возвращался, а для того, чтобы он совершил что-то именно здесь?!

Ему припомнились все книги, которые они с Дуглесс просматривали вместе. Среди них были некоторые с изображениями домов во всех странах света, и это его очень заинтересовало. Дуглесс, помнится, что-то такое говорила насчет школы, которую она именовала «архитектурным институтом», и он как будто мог бы в ней выучиться искусству проектирования домов. А может, лучше выучиться на торговца? – подумал он, сам удивляясь подобным мыслям. Похоже, у них, в этом столетии, подобное занятие вовсе не считается низким! Наоборот: на землевладельцев, вроде Хэарвуда, взирают с некоторым презрением, – во всяком случае, как объяснила Дуглесс, именно так поступают американцы!

Америка то место, о котором то и дело упоминает в разговорах Дуглесс. Она сказала, что они могли бы отправиться в Америку и «осесть дома», а он мог бы «начать посещать школу». Школу?! В его-то возрасте?! – надменно спросил ее тогда он, стараясь не выказать интереса к этой идее. Жить здесь, в этом новом мире, вместе с Дуглесс и проектировать здания? Уж не ради этого ли его и отправили вперед во времени?! Быть может. Господь, увидев его Торнвик, возлюбил его, Николаса, и решил дать ему еще один шанс? И Николас улыбнулся: сама мысль о том, что Господь Бог может вести себя столь фривольно, показалась ему смешной.

Ну, а что он на самом-то деле понимает в промысле Божием? Наверное, не затем его переправили через века, чтобы он всего-навсего выяснял, кто же именно оклеветал его? Это-то он узнал уже чуть ли не с неделю тому назад, но он и сейчас пребывает здесь! Так ради чего же все-таки? Ради чего он явился в этот новый мир?!

– Николас! – внезапно вскрикнула Дуглесс, садясь в постели.

Он заключил ее в объятия, и она, прижимаясь к нему, сказала:

– Мне приснилось, что ты ушел, что тебя нет здесь больше, что ты покинул меня!

Гладя ее по голове, он тихо сказал:

– Я тебя не покину: я останусь здесь с тобой навсегда! Дуглесс потребовалось время, чтобы смысл сказанного вполне дошел до нее. Затем она приподнялась и посмотрела на него.

– Это правда, Николас? – медленно, как бы не веря своим ушам, спросила она.

– Я… – начал он и, запнувшись, тяжко вздохнул: ему было так трудно это выговорить! – Я не хочу возвращаться, я останусь здесь! – произнес он. И, глядя на нее, добавил:

– С тобой!

Уткнувшись ему в плечо, Дуглесс залилась слезами.

Он ласкал ее и, смеясь, говорил:

– Так ты, наверное, горюешь из-за того, что я решил остаться, и ты теперь лишена возможности вернуться к этому твоему Роберту, одаривающему детей бриллиантами?!

– Да нет, просто я плачу от счастья! – отозвалась она. Он вытащил из коробки на прикроватном столике бумажную салфетку и, подавая ей, сказал:

– Вот, на! Кончай плакать и лучше расскажи-ка мне об Америке! – Потом, искоса глянув на нее, добавил:

– И еще расскажи мне об этом твоем дяде-короле!

Высморкавшись, Дуглесс с улыбкой сказала:

– А я и не знала, что ты тогда это расслышал!

– А что такое «ковбой»? – спросил он. – И что такое «паспорт»? И что это еще за «Большой Канон»? И не надо так далеко отодвигаться от меня!

– Не «Канон», а «каньон», – поправила его она и, плотнее прижавшись к нему, принялась рассказывать об Америке, о своем семействе, о дяде, женившемся на принцессе и теперь вот являющемся королем Ланконии.

Утренний свет уже начал проникать в спальню, а они все продолжали строить разные планы. Называя дядю «Джей Ти», Дуглесс, насколько могла доходчиво, объяснила Никола-су, что для того, чтобы он смог полететь с нею в Америку, ему понадобится паспорт.

– Зная дядю Джей Ти, я не сомневаюсь, что для начала он пожелает, чтобы ты посетил его в Ланконии и он сам бы на тебя посмотрел. Но ты ему наверняка понравишься!

– А его королеве? – спросил Николас.

– Это тете Арии, что ли? Ну, как тебе сказать? Временами, конечно, она бывает малость пугающей, но в общем-то – совершенно замечательный человек! – отозвалась Дуглесс и, улыбнувшись, продолжила:

– Когда мы все были еще детьми, она обычно играла с нами в бейсбол. У них шестеро детей. А еще у нее проживает одна престранная подружка по имени Долли – она обычно бегает по всему дворцу, натянув на себя джинсы, а на голову надев корону. – И при этих словах она поглядела на Николаса, на его темные волосы и голубые глаза и, вспомнив его походку и его взгляд, под которым люди ежатся, договорила:

– Ну, ты-то отлично приживешься в Ланконии!

После завтрака, который они заказали в номер, Николас вдруг сказал:

– Я с удовольствием отведал бы сейчас клубничного мороженого!

И в следующее мгновение они были на полу и, позабыв себя, катались по нему и впивались друг в друга, занимаясь любовью. А затем они наполнили водой ванну и уселись в нее – каждый на своем конце – и продолжили строить планы касательно их будущей совместной жизни.

– Мы с тобою отправимся в Шотландию, – сказала Дуглесс. – И пока тебе будут делать паспорт, поживем там. Это дивное по красоте место!

Нога Николаса в этот момент покоилась у нее на животе, и он тихонько поглаживал ее плоть.

– И ты опять наденешь туфли на высоких каблуках, собираясь там кататься со мною на велосипеде, да? – спросил он.

– Ну, не стоит так уж потешаться надо мной: ведь эти самые туфли позволили мне добиться желаемого! – смеясь ответила Дуглесс.

– И мне тоже! – добавил он.

Приняв ванну, они оделись, и Дуглесс собралась звонить своему дяде Джей Ти.

Отведя глаза, Николас тихо проговорил:

– Знаешь, мне все-таки нужно вернуться в церковь – в самый последний раз!

Дуглесс почувствовала, как все в ней прямо-таки замерло.

– Нет! – воскликнула она шепотом и, кинувшись к нему, схватила его за руки и уставилась ему в глаза.

– Но я должен! – улыбаясь, произнес он. – Я ведь часто туда ходил, и решительно ничего не происходило! Ну же, Дуглесс, посмотри-ка на меня!

Она подняла к нему лицо, и он засмеялся:

– Опять лук в глаза попал, да?!

– Я просто боюсь! – ответила она.

– Но я же должен помолиться о прощении, – воскликнул он, – прощении за то, что не желаю возвращаться и спасать имя свое и честь! Ты меня понимаешь?!

Она только и смогла кивнуть, но затем сказала:

– Хорошо, но я намерена пойти с тобой, и я тебя никуда не отпущу! Понятно тебе? На этот раз я не останусь ждать тебя во дворе!

Целуя ее, он ответил:

– И я тоже хотел сказать, что более не хочу отпускать тебя от себя! Ладно, значит, сейчас мы пойдем в церковь, чтобы я помолился там, а потом ты позвонишь дяде. А что, в Шотландии тоже есть поезда?

– Ну, разумеется! – сказала она.

– Что ж, похоже тогда, что страна эта здорово изменилась: в мое время это было совсем дикое место! – заметил он, потом обнял ее за плечи, и они вместе вышли из гостиницы.