Текст книги "Сверкающий купол"

Автор книги: Джозеф Уомбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Я тебя уже люблю, – сказал Эл Макки.– У-у-уй! Полегче с позвоночником!

Стало легче, когда она работала с ногами. Не больно. Он еще лежал на животе. За эту пытку платят деньги? – Слушай, когда, ты сказала, вернется Джилл?

– Ладно, сказала она, выйдя из себя. – Хочешь побыстрее получить штучку, как у Раскладная Джилл? Я сначала стараться хороший массаж! Ладно. – И она вылила полфлакона детского масла меж ягодиц.

– У-у, – воскликнул Эл Макки.

Затем, когда он еще лежал на животе, обе ее руки запорхали над ним.

– Ты нетерпеливый, – сказала она. – Ждать – дальше лучше. Ты не ждать. Раскладная Джилл. Раскаладная Джилл. Все, что ты хотеть – Раскладная Джилл!

– У-у, – воскликнул Эл Макки, в то время как она разминала его ягодицы. Черт с ней, с Джилл. Черт с ним, с Марти. Для него опять наступил 1955 год, и он был молодым бычком!

Но вдруг, когда он стал входить в полунапряженное состояние, все кончилось.

– Конец, – сказала она. – Я дать тебе супер-массаж еще за двадцать доллар.

Эл Макки соскочил со стола и бросился к брюкам. Черт с тобой, Изумительная Грейс. Все дело в руках. Он превратился в фаната массажных салонов!

У него осталось всего тринадцать долларов с мелочью. – У меня нет двадцати долларов, – воскликнул он.

– Массаж закончен, – пожала плечами Сладкая Люси.

– Подожди. Подожди. У меня есть тринадцать! И немного мелочи.

– Нет. двадцать доллар, – сказала она, собирая полотенца, а Эл Макки уже умирал, не родившись.

– Ты берешь по кредитной карточке?

– Наличные.

Боже, у него же были тридцатидолларовые часы!

– Слушай, я вернусь... завтра и заплачу! Будь здесь вместе с Раскладной Джилл, и я дам тебе сто долларов за двойной массаж.

– Сейчас нет двадцать. Завтра есть сто. Да, да.

– Слушай, я не беру с собой наличные, когда хожу на Стрип. Кругом полно разных хулиганов.

– Ладно, я дать "супер", но ты должен Сладкой Люси.

– Ла-а-адно! – вздохнул Эл Макки, ложась обратно. Супер!

– Теперь, – прошептала она, – я показать, где Раскладная Джилл научиться своим штучкам. – Она наклонилась и поцеловала Эла Макки в щеку. Поцеловала его. Этого он не ожидал.

– О-о-о! – вздохнул он. Маленькая моя веточка цветущей вишни!

Затем она стала щекотать ему ягодицы и бедра. Он чувствовал, как шевелятся волосы на ногах. Он почти не чувствовал ее рук. Неужели она собирается месить ему яйца, как тесто на кухонном столе? Или что?

Затем она легонько пощекотала его вдоль спины. Она мурлыкала и шептала что-то по-японски. Возможно она называла его вонючим, отвратительным, круглозадым дегенератом, но ему было все равно.

– Любить?

– Любить, – вздохнул он.

До сих пор она не дотрагивалась до него. Когда она дотронулась, он раздулся, как проклятый дирижабль. Он был в полной готовности. Затем он почувствовал, как всего лишь один ее ноготок коснулся волос на яичках.

– Господи, как давно это было! – вскрикнул он.

Двумя пальцами она стала щекотать не только волосы, но и кожицу.

Готовься и ты, Люси-сан. Эл Макки стартует, как ракета!

Но только старта у него не получился. Она трогала его секунд десять. Она так и не дошла до самого предмета. Он вдруг почувствовал у себя на животе что-то теплое и мокрое.

– Господи! – в отчаянии закричал он.

– Что? – воскликнула испуганная массажистка.

Эл Макки перевернулся и сел. Уличающее пятно сказало все. Она взяла в руки его полуповисший член и презрительно потрясла его.

– Я не виновата. Ты виновата.

– О господи, – воскликнул он. Осечка – это одно. Но преждевременная эякуляция? Несть числа унижениям!

– Я зарабатывать деньги. Я стараться. – Она еще раз потрясла слабеющий инструмент. – Не я виновата. Ты виновата.

– Я знаю, я знаю! – плакал Эл Макки. – Господи, да знаю я!

Эл Макки позволил отвести себя в переносной душ с пластиковыми стенками, где массажистка соскребла с него масло и облила струей тепловатой воды. Вот тебе и японская ванна. Во всяком случае, она попыталась вытереть его, но он взял у нее полотенце и вытерся сам. Несмотря на свою глубочайшую депрессию, он сделал попытку поговорить о деле.

– Я не шучу насчет завтрашнего вечера, – сказал он. – Я приду в восемь. Мне нужна Джилл.

– И я, – напомнила она.

– Точно.

– Сто доллар.

– Точно, точно, – кивнул он.

– С Раскладной Джилл у тебя... он отказал? – спросила Сладкая Люси, в то время как Эл Макки надел галстук и застегнул ширинку.

– Послушай, у меня никогда не было трудностей с сексом! – сказал он. Все отлично!

– Да, да, – сказала она.

Может это из-за поцелуя, думал он у светофора, собираясь перейти Сансет рядом с какими-то разукрашенными и обалдевшими от наркотиков клоунами. Этим поцелуем она его огорошила. Этого он совершенно не ожидал. Он не помнил, когда в последний раз его так нежно целовали.

Загорелся зеленый, и он перешел улицу вместе с галдящими молокососами. Он почувствовал себя очень старым. Может для него секс закончился. Да и кому нужен секс? Нужен он Джерри Брауну? Он всего лишь вонючий губернатор штата. Господи, все кончено!

– Ну как, все твои мышцы расслаблены? – ухмыльнулся Мартин Уэлборн, когда Эл Макки сел в машину.

– Ты не знаешь и половины того, что случилось, – кисло сказал Эл Макки.– И не узнаешь. Завтра вечером Джилл может прийти. Я не хотел слишком настаивать, но, мне кажется, я назначил свидание на восемь вечера ей и Сладкой Люси.

– Кто такая Сладкая Люси?

– У тебя есть мелочь мне на чашку кофе? Мне нужна чашка кофе.

– Ты истратил все?

– Массажистки уже не, что были раньше, – сказал Эл Макки. – Все уже не то.

13. БЕРБАНКСКИЙ ТЕРРОРИСТ.

На следующее утро детективы по убийствам опоздали на двадцать минут. К счастью, капитан Вуфер был в это время на завтраке в Торговой палате и не поймал еле двигавшихся Эла Макки и Мартина Уэлборна.

Эл Макки страдал ужасным похмельем после "Тулламор Дью" и яростной погони во сне за хихикающей японкой-массажисткой, которая знала Истину. После того, как Эл Макки три раза пинками сгонял кота с кровати, он проснулся и обнаружил, что кот в клочки изорвал белье, которое он оставил на полу. Он не мог не восхититься животным, сумевшим отомстить с таким вдохновением. Этот зловредный ублюдок оказался хуже, чем набор щипцов для вырывания ногтей.

Мартин Уэлборн не преследовал своих духов. Они преследовали его. Ему снился Элиотт Роблес. Он отрывочно помнил сон.

"Вы вынесли мои дела на улицу, сержант Уэлборн! Куда теперь мне идти?"

Ночной кошмар разбудил его в три часа. Еще через час беспокойных метаний ему удалось заснуть. Ему приснился Денни Мидоуз. Он проснулся от своего громкого плача. После этого он уже не спал.

Они не успели притронуться к своему утреннему кофе, как их с одной стороны окружили Куница с Хорьком, а с другой – Шульц с Саймоном.

– Ну что, спящие красавцы, вы уже открыли глазки? – спросил Хорек. – У нас есть для вас пара радиограмм, правда, с помехами, но может вы разберетесь. Шлюха по имени Джилл – семнадцатилетняя дочка грошового букмекера с рестораном на Сансет Стрип. Ее настоящее имя – Пегги Фаррелл. Пока вы двое нежились в постелях и игрались со своими пиписками, мы уже забрали ее дело у подростковых копов.

– Обе наши телки уехали отдыхать, – сказал Эл Макки, морщась от кофе. – Никаких пиписок.

– После того, как Пегги Фаррелл убежала из дому, ее ловили два раза, сказал Куница. – Оба раза ее передали папочке, Флеймауту Фарреллу, самому плохому повару в мире и неудавшемуся букмекеру. Но вот еще что! Видели, как она разговаривала в папочкином ресторане с этим козлом в черном "бентли"! И папа говорит, что Ллойд-из-"бентли" все время приезжает якобы поставить на лошадей, но на самом деле выяснить, куда подевалась Джилл.

– Я знаю, что это не наше дело, – сказал Саймон, – но мы сегодня кое-куда позвонили и выяснили, что Просто Билл Бозвелл уехал, не оставив адреса. А в его деле нет никаких связей с узкоглазым.

– Мы уже знаем, – кивнул Эл Макки.

– Это общее дело, – сказал Мартин Уэлборн. – Работайте над ним сколько сочтете нужным. Мы ценим вашу помощь.

– В нашем Управлении нет данных на Бозвелла. В отделе шерифа тоже, сказал Саймон. – Может он и в самом деле нанял узкоглазого на один вечер, как он утверждает? Может вам надо его забыть, сконцентрироваться на других?

– Мы его проверим, когда он появится на предварительном слушании, сказал Мартин Уэлборн.

– Ах да, звонили из отдела ограблений и сказали, что предварительное откладывается, – сказал Куница. – Защите нужно еще две недели, чтобы тщательнее подготовиться. Конечно. Наверное попробуют припугнуть "золотых жучков" или что-нибудь в этом роде. Ну, это их проблемы.

– Узкоглазый – моя проблема, – сказал Хорек, разминая забинтованную руку. – Я его дело еще не закрыл.

– Две недели...– сказал Эл Макки после того, как обжег язык и немного проснулся. – Ладно, о разговоре с Просто Биллом Бозвеллом придется забыть.

– Вы уже начали проверку "бентли"? – спросил Шульц.

– Мы только собираемся, – вздохнул Эл Макки. – Тут их целая флотилия.

– Если мы поможем расследовать убийство магната, у нас будут брать интервью по ТВ?– спросил Хорек.

– Интервью гарантирую, – сказал Эл Макки. Молодые копы... Развлечение. Игра. "Привет, ма, это я!"

– У нас сейчас почти нет работы. Пара захудалых местных перестрелок, и все. Хотите, поможем? – предложил Саймон.

– Еще бы! – сказал Эл Макки, в первый раз за утро демонстрируя болезненную похмельную улыбку.

– После обеда мы вернемся к тайскому ресторану и несколько часов посидим в засаде, – сказал Хорек.

– Мне казалось, что ваша работа – это расправляться с наркоманами на бульваре Голливуд, – сказал Шульц.

– Мы скажем Старому Хрену Вуферу, что наш самый главный анонимный информатор настучал, что этот узкоглазый совершенно определенно – главное звено в импорте китайского героина через Золотой Треугольник. Или что-нибудь такое же фантастическое. У него все равно котелок не варит с тех пор, как кто-то зарядил ему трубку.

Смог ревел. Солнце визжало. Для жертвы похмелья поездка в Оушенсайд длится долго, и никто из них не спал этой ночью больше трех часов кряду. Наевшись аспирина, Эл Макки по крайней мере успокоил раскалывающуюся голову. Он подремал с полчаса, пока Мартин Уэлборн вел машину в Кэмп Пендлтон.

Перед тем, как выехать из Голливуда, они позвонили на базу морской пехоты, и теперь рядовой первого класса Гладстон Кули томился в офисе начальника военной полиции в ожидании детективов. На нем были отглаженные форменные брюки и накрахмаленная белоснежная футболка, резко выделявшаяся на фоне золотистой гладкой кожи. Он был похож на морского пехотинца с рекламных плакатов, призывавших в армию.

После того, как они представились дежурному лейтенанту, в их распоряжение передали рядового Кули, буквально трясшегося, начиная с отполированных ботинок и выше, не столько из-за страха перед детективами, сколько в ужасе перед военной полицией, которая не питала симпатий даже к намеку на осложнение отношений с гражданскими властями и полагала, что только она владеет душой и телом этих молодых людей, которые неизменно считались виновными, пока не доказывалось обратное.

– Ты ничего не хочешь, сынок? – спросил Мартин Уэлборн. – Сигарету? Попить?

– Нет, спасибо, сэр, – сказал Гладстон Кули, сидя по стойке смирно, держа свою накрахмаленную фуражку на коленях.

– Можешь сесть посвободней, – сказал Мартин Уэлборн, – тебе ничто не угрожает.

– Да, сэр. Спасибо, сэр, – сказал Гладстон Кули, разводя колени на шесть дюймов.

– Ты помнишь тот день, когда в скульптурную мастерскую пришли двое здоровенных патрульных? – начал Эл Макки, в то время как ярко-голубые глаза юноши рыскали по спартанской обстановке кабинета. Он остановил взгляд на металлическом ящике, на котором лежала полицейская каска, ремни и дубинка.

– Я помню этот день, да, сэр.

– Ты отдал полицейским удостоверение, увольнительную, а также листок бумаги. На нем был телефонный номер. Ты помнишь этот номер?

– Номер? Обычно у меня с собой несколько номеров. – Рот молодого пехотинца пересох, и он плохо выговаривал согласные.

– Хочешь воды? – спросил Мартин Уэлборн.

– Нет, сэр, – сказал Гладстон Кули. – Я не помню точно этого телефона, сэр. Эти полицейские меня взаправду испугали, сэр.

– Это был телефон киностудии, – сказал Эл Макки. – Припоминаешь?

– О да, сэр. Теперь вспомнил. Эти полицейские, они... чудовища, сэр.

– У тебя остался этот листок?

– Нет, сэр. По-моему, черный полицейский потерял его, когда они выбегали через черный ход. Потом я выбежал через парадную дверь. Скульпторы тоже. Эти полицейские выглядели как будто... как будто у них из шеи торчат шипы. Они чудовища, сэр.

– Да, да, мы знаем, – сказал Эл Макки. – Этот телефон ты сам записал?

– Нет, сэр. Его записал один человек, с которым я познакомился. Он дал его мне и спросил, не интересует ли меня актерская работа.

– Кто он?

– Я не знаю, как его зовут. Как-то раз он зашел в мастерскую. Я иногда позирую в другой мастерской на Сансет. Та же работа. Он вошел, увидел меня и спросил.

– Как называется мастерская?

– Забыл. Хозяином там какой-то Малькольм. Возле Дженези.

– "Голубой"?

– Да, сэр. Но я нет!

– Этот человек сказал, какого рода работа? – спросил Мартин Уэлборн.

– Нет, он только сказал, что в июне они собираются начать картину. И они хотели устроить просмотр и поглядеть подхожу ли я.

– Где должен сниматься фильм?

– Не знаю.

– О чем он?

– Не знаю.

– Порно?

– Мне так показалось. То есть.. ну вот, я... натурщик и все такое...

– "Голубое" порно?

– Я так и спросил его.

– И что он ответил?

– Он сказал, что это совершенно точно не "голубое" порно.

– Ты не спросил его, будет ли фильм обычным порно?

– Я хотел об этом узнать, и сколько они заплатят и все такое, но он сказал просто позвонить по этому телефону и узнать детали. Он сказал, что за три дня работы много заплатят. Он спросил, смогу ли я получить увольнительную на несколько дней, и я сказал да.

– Как зовут человека, которому ты должен был позвонить по этому телефону? – спросил Мартин Уэлборн.

– Забыл, – сказал юноша. Он начал расслабляться и крутил фуражку в руках. – Кажется, мистер... мистер... забыл. Дело в том, что чем больше я думал, тем больше сомневался, стоит ли звонить. Я могу позировать и все такое, но я не хочу, чтобы меня увидели в таком фильме в моем Миннеаполисе.

– Его звали Найджел Сент Клер?– спросил Эл Макки.

– Нет, не так, – ответил юноша.

– Это имя было записано на твоем листке, – сказал Мартин Уэлборн. Эти двое полицейских вспомнили его.

– Да, – кивнул юноша, – я его записал.

– Зачем ты его записал? – спросил Эл Макки.

– Когда он дал мне телефон, он сказал, что кино будет хорошим и что это номер известной студии. И когда он назвал киностудию, я вспомнил, что это студия мистера Сент Клера. Тогда я понял, что фильм не может быть слишком плохим. Поэтому я подумал о том, чтобы позвонить лично мистеру Сент Клеру и узнать, помнит ли он меня и сможет ли замолвить словечко на пробах.

– Откуда ты знаешь Найджела Сент Клера? – воскликнул Эл Макки.

– Мы познакомились на премьере, – сказал Гладстон Кули. – Он был очень добр. Наговорил мне кучу комплиментов. Когда он узнал, что я морской пехотинец, сказал, что сделал о нас три фильма. Сказал, что морская пехота его любимый род войск. Сказал, что я самый красивый морской пехотинец из его знакомых.

– Он попросил тебя сниматься?

– Нет, мы просто поговорили несколько минут. Я сказал, что подрабатываю натурщиком и хочу стать актером, а он только улыбнулся и сказал, поживи пока здесь, или что-то в этом роде.

– Он дал тебе визитную карточку? Телефон?

– Нет, это все, что он сказал. Потом он просто отошел и разговаривал еще с кучей народа. Это было на закрытой премьере в Режиссерской Лиге.

– С кем ты там был?

– Меня пригласил один человек, режиссер телешоу. Ему не понравится, если я скажу, как его зовут. Он женат.

– При чем здесь это?

– Ну, его жене может не понравиться, что он меня туда пригласил, затем включилась его едва тлеющая способность думать. – Он тоже не "голубой". Мы просто друзья.

– Когда этот человек увидел тебя в мастерской, он не упоминал мистера Сент Клера? – спросил Мартин Уэлборн.

– Нет, сэр. Он только сказал, что услыхал от одного художника, что я могу подойти для кино.

– Как он выглядел?

– Футов шесть, наверное. По-моему, седые волосы. Около сорока. Усы. Приятный парень. Очки, как у летчиков.

– Подумай хорошенько, сынок, – сказал Мартин Уэлборн.– Ты ничего не говорил мистеру Сент Клеру, где тебя можно найти?

– Я сказал, что служу в Кэмп Пендлтоне.

– Ты сказал ему, что позируешь. Ты не говорил в тот вечер мистеру Сент Клеру про мастерскую Малькольма?

– Нет, сэр.

– Ты не говорил, где тебя еще можно найти, кроме Кэмп Пендлтона? То есть, ты же думал стать актером, так ведь? И вот ты встречаешь такого большого в кинобизнесе человека как мистер Сент Клер.

– Нет, я просто сказал, что если я ему понадоблюсь как статист, то я подписываю контракты через "Лонни Кастинг Сервис".

– Хорошо. Ты сказал про "Лонни Кастинг Сервис", – терпеливо сказал Мартин Уэлборн. – Ну а в "Лонни Кастинг Сервис" знают, как тебя найти, если вдруг тебе позвонят?

– Они передают все звонки в мастерскую Малькольма, – сказал юноша.

– Спасибо, мой мальчик, – сказал Мартин Уэлборн.

– А, я понял! – сказал юноша. – Мистер Сент Клер мог сказать парню, который приходил ко мне, позвонить в "Лонни", а "Лонни" мог отправить его к Малькольму!

"Прощай, Америка", – подумал Эл Макки. – "Или вводите воинскую повинность, или я ухожу на пенсию и сматываюсь к чертовой матери в Кабо Сан Люкас. Или еще дальше. Пока не узнали русские".

– Ты можешь рассказать еще что-нибудь о парне, который к тебе приходил и оставил телефон?

– Нет, сэр.

– Ладно, сынок, можешь возвращаться к себе в роту. Мы объясним начальнику полиции, что говорили с тобой по делу, и что тебе не грозят никакие неприятности.

– Спасибо, сэр, – засиял юноша. – Я надеюсь, что мистеру Сент Клеру тоже не грозят никакие неприятности. Он был очень добр.

– Ты читаешь газеты, сынок?

– Нет, сэр.

– Смотришь телевизор?

– "Герцоги Хаззарда". Моя любимая передача.

– Мистеру Сент Клеру не грозят неприятности, – сказал Эл Макки. Больше не грозят.

– Если ты еще что-нибудь вспомнишь, позвони нам, ладно? – сказал Мартин Уэлборн, передавая морскому пехотинцу визитную карточку.

– Да, сэр, – сказал пехотинец. Затем на лице у него появилось озадаченное выражение, и прежде чем повернуться и уйти, он сказал, – То есть, если я вспомню еще что-нибудь про мистера Сент Клера? Или про парня в "бентли"?

– "Бентли"? – воскликнул Эл Макки.

– Да, один скульптор подозвал меня, когда тот парень отъезжал. Большой черный "бентли". Они сказали, что он не шутит, и чтобы я позвонил. Может позвонить?

– Сынок, не потеряй нашу карточку, – сказал Мартин Уэлборн. – Если ты вспомнишь, как зовут человека, с которым ты должен связаться насчет работы, позвони нам. Хорошо?

– Понял! – просиял рядовой первого класса Гладстон Кули. – До свидания, сэр! И вам тоже до свидания, сэр!

Но пока Эл Макки и Куница с Хорьком отсыпались после обеда, уличные чудовища, которым было наплевать на дело об убийстве Найджела Сент Клера и которым надоело, что детективы к ним цепляются и заставляют работать сверхурочно, в результате чего настоящая жизнь в "Сверкающем куполе" проходит мимо, нашли Раскладную Джилл.

Этот день начался так же, как все остальные. Бакмор Фиппс рассказал Гибсону Хэнду несколько ужасных историй, чтобы завести его и уговорить на еще один круг по бульвару. Совсем как перед игрой, когда Бакмор Фиппс, будучи любителем, выступал иногда за профессиональную футбольную команду.

Первая ужасная история была про последний благотворительный план, который он услыхал в шестичасовой программе новостей, и заключался он в том, чтобы принудить преступников возместить ущерб, нанесенный жертвам и округе, где совершено преступление.

– Ты понял, Гибсон, они не хотят, чтобы эти бедные козлы гнили в тюрьме, если они не опасные преступники. Они называют их преступниками против собственности. Ты знаешь, вроде как эти дневные взломщики, которые не опасны, пока хозяйка случайно не придет из магазина с полными сумками. И вот этот козел собирает ее вещи в наволочку, а потом видит, что ей еще нет семидесяти пяти и она испугана, и вдруг у этого парня, который не опасен, встает инструмент, потому что он такая гнида, что до сих пор его никто никогда не боялся. И он ставит ей палку, потому что ему вдруг хочется взять верх хоть над кем-нибудь. Но до того он ведь не был опасным, потому что прежде хозяйки еще ни разу не заставали его врасплох.

– А как она собираются заставить его заплатить за то, что он украл?

– А вот как. Они берут с зеков по пять долларов за ночлег и кормежку и дают им работу, чтобы они смогли заплатить своим жертвам и штату! Ты понял? Они сгребают листья, получают за это три доллара в час, а штат вычитает с них несколько долларов в день за расходы, а ночью они могут пойти и украсть на несколько сотен, чтобы купить себе новый "кадиллак Севилль", который они прячут в гараже у бабы, где, к тому же, у них есть и приличные шмотки, и часы, и цветные телевизоры, и достаточно наркотиков, чтобы баба была счастлива. И они все равно получают и кормежку, и койку, и новые с иголочки грабли за пять долларов в день!

– Я работаю не там, где надо, – сказал Гибсон Хэнд. – Ты тоже. Ты, правда, не черный. Тебя может до этих работ так просто не допустят, даже если ты вдруг станешь вором.

Это заявление ошеломило Бакмора Фиппса. Время от времени Гибсон Хэнд говорил что-нибудь такое, что напоминало ему, что Гибсон ниггер. И вдруг на Бакмора Фиппса сошло озарение: он осознал, что ненавидит белых почти так же, как черных! Может быть в каком-то смысле все вокруг – ниггеры! Это было самое пугающее философское озарение, которое он когда либо испытывал.

– Мне надо в туалет, – сказал он слабым от потрясения голосом, направляя машину к заправочной станции.

Бакмор Фиппс вылез из-за баранки и подошел к мужскому туалету. Закрыто! На всех заправках закрыто. Боятся, что у них украдут туалетную бумагу, не иначе.

– Эй, малыш, поди принеси ключ от сральника, – сказал он подростку, заправлявшему "понтиак" и одновременно протиравшему заднее стекло.

– Секунду, офицер, – сказал юноша.

– Мне нужно пописать, малыш. Тащи ключ или я отстрелю этот чертов замок! – Бакмор Фиппс был в отвратительном настроении, раздумывая над ужасной возможностью, что все люди – ниггеры. Даже он сам!

– Может там заперлась парочка "голубых", – заметил Гибсон Хэнд. – В таких туалетах надо в одной руке держать инструмент, а в другой дубинку.

После того, как примчался парнишка с ключом, Бакмор Фиппс не обнаружил внутри "голубых". Это был тот самый день, когда Тедди Кеннеди объявил, что возможно выйдет из борьбы за президентское кресло. Если на свете и существовало что-нибудь хуже демократа, то это демократ-либерал.

Повинуясь внутреннему импульсу, он сказал, – Передай-ка мне микрофон, Гибсон.

Патрульная машина стояла в нескольких футах от двери, поэтому витой шнур с микрофоном дотянулся до туалета. Бакмор Фиппс нажал кнопку "передача" и три раза нажал рычаг унитаза, послав звук спускаемой воды прямо в наушники диспетчера, которая воскликнула, – Что за черт! Наверное, какой-то коп свалился с набережной в океан.

Бакмор Фиппс еще и еще раз спустил воду, а затем объявил в микрофон, Прощай, Тедди!

– Бакмор, тебе не надо так сильно заниматься политикой, – сказал Гибсон Хэнд. – Это вредно для твоей головы.

В год выборов Бакмор Фиппс становился неуправляемым, но на время покончив с политической деятельностью, он принял радиовызов на Сельма авеню, где два гомика-проститутки выясняли между собой, кто из них более достоин внимания клиента в белом "ягуаре", который никак не мог решить, какого мальчика взять за двадцать долларов.

Уличные чудовища не любили драки. Если только сами в них не участвовали. У них начиналась нервная дрожь, когда они смотрели на все эти малохольные удары и вялые шлепки и царапанье, разворачивающееся перед их глазами. И не только между гомиками на Сельма авеню, но даже в барах, где люди, казалось, должны лучше разбираться в таких вещах. Дело в том, что многие дрались, как игроки в бейсбол: много шума и никакого результата. У уличных чудовищ всегда возникало желание влезть в самую гущу и бить руками и ногами, и душить, и падать на лежащих коленями вперед – словом, делать то, что приносило реальные плоды.

Через несколько минут им надоело смотреть, как два педика кровянят друг другу носы. Клиент в "ягуаре" заметил черно-белую машину и сказал "адьос", взревев мотором.

– Эй, девочки, хватит, – сказал Гибсон Хэнд, даже не потрудившись выйти из машины. – Если вы не прекратите, я вам оторву губы, и конец вашему бизнесу.

– Мы сегодня еще никого не трясли, – напомнил ему Бакмор Фиппс. Может напишем пару протоколов?

– Ладно, – вздохнул Гибсон Хэнд, и уличные чудовища вылезли из машины, чтобы написать пару никому не нужных бумаг и порадовать сержанта. Они заполняли бланки протокола, когда к ним подъехал и притормозил какой-то пикап.

Водитель высунул голову из окна и сказал гомикам, – Вы не обязаны подчиняться задержанию, если на то нет видимой причины.

– Это кто? – сказал Гибсон Хэнд двум бойцам, утиравшим кровь с носов.

– Никогда его не видел, – сказал один боец.

– Я его не знаю, – сказал другой.

Затем пикап остановился, и человек вышел. Верхушка черепа у него была лысой, но волосы по краям головы падали ниже ушей. На нем была накрахмаленная хлопчатобумажная куртка и солнечные очки в золотой оправе. Он начал было что-то записывать на листке бумаги.

– Попрошу ваши фамилии, офицеры.

– Зачем? – изумился Бакмор Фиппс.

– У вас есть какие-нибудь основания задерживать этих двух людей? Или это просто за то, что они шли по Сельма авеню?

– А ну-ка, подожди-ка...– зашипел Гибсон Хэнд.

– Ходить, стоять или сидеть на Сельма авеню не является преступлением, независимо, что вы об этом думаете. И, как вы знаете, быть гомосексуалистом – тоже не преступление.

Бакмор Фиппс побледнел.

– Лучше вали отсюда, дерьмо, – предупредил он.

– А вы – люди! – сказал чужак бойцам. – У вас есть полное право находиться здесь, на Сельма авеню. Вы имеете право садиться в машины. В настоящее время нарушением закона является половой акт, совершенный за деньги. Это качается обоих полов. Нарушением закона является определенное поведение в общественных местах. Это касается обоих полов. И это все. Вам совершенно не обязательно терпеть выходки этих офицеров. – Он подкрепил свое утверждение энергичным жестом указательного пальца. Который случайно попал Бакмору Фиппсу прямо в глаз.

В деле, закончившемся в конце концов в городском суде Лос Анджелеса, фигурировали не те два бойца, что дрались из-за клиента на Сельма авеню. Дело называлось "Народ против Тергуда Пула", седого борца за права гомосексуалистов, который утверждал, что пытался защитить свободу двух членов "голубого" сообщества на Сельма авеню.

Другие свидетели (уличные чудовища и те два бойца) показали, что у них имелись весьма основательные причины, чтобы сломать Тергуду Пулу нос и ключицу, вывихнуть ему плечо и сплясать на его почках.

Активист прав гомосексуалистов попал в тюрьму за избиение полицейского и в конце концов предстал в суде лицом к лицу против всех четырех свидетелей. Два члена "голубого" сообщества, чьи права он пытался защитить, сказали присяжным, что он просто полез не в свое дело, и ему не следовало приставать к усердным и честно исполняющим свой долг полицейским, таким как офицер Фиппс и офицер Хэнд, которые оба сидели в суде в свободных трикотажных костюмах с пристегивающимися галстуками и мило улыбались пожилым леди из состава присяжных.

Кончилось все тем, что Тергуд Пул получил условный срок, 500-долларовый штраф и столько вмятин, трещин и синяков, сколько не получали две команды на стадионе "Супербоул" после финального матча. Двум бойцам вручили грамоту от командира голливудского участка за то, что они исполнили свой гражданский долг, придя на помощь двум терпящим бедствие полицейским.

В общем, это оказался не такой уж плохой день для уличных чудовищ, которые избавились от нескольких тонн нервного напряжения. Не часто в наши дни приходится исполнять свой долг полицейского так, как они исполнили его на Тергуде Пуле. Но пока они наслаждались Ватерлоо Тергуда Пула, сладострастный сборщик шариковых авторучек с фабрики в Бербанке уже готовился доставить Раскладную Джилл прямо в их мясистые лапы.

Его звали Бруно Бенсон, и ему до смерти надоело весь день сидеть и засовывать пружинки в шариковые авторучки. Вообще-то ему это так надоело и ему так хотелось развлечься с бабенкой, что он решил в четырнадцатый раз за месяц пригрозить фабрике терактом, уйти с работы, проехаться по Сансет стрип и постараться найти смазливую тридцатидолларовую девочку, которая может высосать батарейки из карманного фонарика. Во время обеденного перерыва он спокойно вышел на задний фабричный двор, залез на кабину стоящего там грузовика, перемахнул через забор в переулок, прокрался к заправочной станции на углу, набрал номер управляющего фабрикой и сказал ему то же, что говорил уже тринадцать раз: на складе, в одном из ящиков спрятана бомба, и она взорвется перед концом смены, если на автобусной остановке напротив телестанции Эн-Би-Си не оставят 100 тысяч долларов.

Управляющий, конечно, и не думал оставлять деньги на автобусной остановке, но Бруно Бенсона это нисколько не беспокоило. Потому что всякий раз, когда управляющий получал угрозу взорвать бомбу, он был вынужден по договору с профсоюзами вызвать полицию, а затем информировать служащих о вероятном взрыве бомбы, дав им возможность выбора: или уйти домой, или продолжить работу. В течение трех недель работы на фабрике Бруно Бенсон заработал в общей сложности 485 долларов, включая сверхурочные. Из-за него компания потеряла 230.687 долларов, что, по его мнению, делало его самым дорогим служащим в Бербанке, не считая Джонни Карсона.

После того, как Бруно Бенсон устроил себе свободный вечерок, он плотоядно крейсировал в своем пикапе по Сансет стрип в поисках шлюхи, посасывая из бутылки "Джим Бим", а Раскладная Джилл в это время говорила своей подруге Сладкой Люси в массажном салоне "Ред Валентайн", что она больше не хочет там работать, потому что эти скряги отбирают слишком много заработанных денег, и что она получает намного лучше в массажной конторе по вызову, чей телефон имелся на последних страницах справочника. Что означало, что ее не интересовал стодолларовый мешок с костями, который, сказала Сладкая Люси, приедет в восемь часов, чтобы воспользоваться их услугами.