Текст книги "Почему мы ошибаемся. Ловушки мышления в действии"

Автор книги: Джозеф Халлинан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Наш мир вращается вокруг нас

Некоторым из вас наверняка известно имя Джона Дина. Это автор книги «Консерваторы без совести» (Conservatives Without Conscience), который время от времени выступает в новостных передачах кабельного телевидения как политический комментатор. Пик славы Дина пришелся на 1970-е, когда он был советником президента США Ричарда Никсона в период громкого Уотергейтского скандала. В июне 1973 года Дин под присягой дал сенатскому следственному комитету, занимавшемуся этим делом, показания о содержании своих бесед с президентом в Овальном кабинете. Позже оказалось, что эти разговоры записывались на магнитофон – кстати, к большой удаче Ульрика Найссера, психолога из Корнельского университета и одного из ведущих мировых специалистов в области человеческой памяти. Благодаря этим записям ученый получил уникальный шанс, практически невозможный в научном мире, сравнить то, что запомнилось Дину, с фактическими беседами. «Вот так повезло!» – восклицал психолог-исследователь.

Так вот, Ульрик Найссер обнаружил, что память Дина, как и память студентов Уэслианского университета Огайо, подверглась значительному искажению, что особенно примечательно, в пользу Дина. Во-первых, в его воспоминаниях собственная роль часто представлялась с субъективной точки зрения; он считал свое участие в этих событиях более важным, чем было на самом деле. Но самое интересное, воспоминания Дина часто не соответствовали действительности, причем это касалось не только деталей разговора, но и его сути. Фактически, делает вывод Найссер, «сравнение со стенограммой показало, что в отчете Дина не стоит верить ни единому слову».

Далее я привожу выдержку из заявления Дина, заранее подготовленного для следственного комитета, а именно ту часть, в которой описывается его встреча с Никсоном 15 сентября 1972 года. В целом это довольно объемный документ – 245 страниц, почти как эта книга. И я, и вы вряд ли стали бы надиктовывать огромную рукопись по памяти; вряд ли так поступил и Дин. Чтобы подготовить заявление, Дину пришлось заняться масштабной реконструкцией прошлых событий: он просматривал газетные вырезки, которые собирал с начала Уотергейтского скандала до того момента, когда начались слушания по этому делу, и использовал их как своего рода памятку. Просмотрев каждую статью с изложением прошлых событий, Дин словно примеривал на себя описанную в ней ситуацию. И как он сам признался сенаторам, именно благодаря этому ему удалось вспомнить все столь подробно.

Обратите внимание, что Дину, как и студентам Уэслианского университета Огайо, надо было вспомнить не эпизоды из древней истории, а то, что произошло всего за девять месяцев до дачи показаний. Стоит также отметить, что он вообще славился способностью запоминать мельчайшие подробности. Кое-кто даже прозвал его человеком-магнитофоном, и, судя по всему, Дин всячески поддерживал эту репутацию. Так, например, в ходе слушаний один из сенаторов спросил, каким образом ему удалось припомнить так много информации со столькими подробностями.

«Знаете, сенатор, – ответил Дин. – Думаю, у меня очень хорошая память. Уверен, что все мои одноклассники помнят, что я очень быстро и надежно запоминал информацию. Учиться мне было не слишком трудно, и все потому, что у меня, по-моему, действительно неплохая память».

Итак, привожу цитату из заявления Дина:

Пятнадцатого сентября Министерство юстиции объявило о передаче семи обвинений Большому жюри федерального суда, расследующему Уотергейтское дело. Вечером мне позвонили и попросили явиться в Овальный кабинет. Когда я прибыл, там уже находились Холдеман и президент. Президент пригласил меня сесть. Оба, казалось, были в очень хорошем расположении духа; меня встретили тепло и сердечно. Потом президент сообщил мне, что Боб [Холдеман] держал его в курсе моих действий в ходе расследования Уотергейтского скандала. Он сказал, что я проделал отличную работу и он оценил, насколько трудно мне пришлось. Президент был доволен тем, что все прекратилось на Лидди[14]14
  Гордон Лидди – один из арестованных участников Уотергейтского дела, входил в окружение президента Никсона. Прим. пер.


[Закрыть]. Я ответил, что не могу считать это своей заслугой, так как другие сделали для этого гораздо больше меня. Обсуждая с президентом сложившуюся ситуацию, я признался, что мне, по сути, удалось только одно важное дело – локализовать скандал и не дать втянуть в него Белый дом. Я также сказал, что до конца дела еще очень далеко и что я бы не дал никаких гарантий, что когда-нибудь этот скандал не вспыхнет с новой силой.

Однако, как показал проведенный Найссером анализ стенограммы той беседы, Никсон в тот вечер не сказал ровным счетом ничего из того, что приписывает ему Дин. Он не просил его сесть. Не говорил, что Холдеман держал его в курсе дела и что Дин проделал отличную работу (по крайней мере, в упомянутой им части беседы). И о Лидди он тоже ни разу не упомянул. И как видно из приведенной далее цитаты из стенограммы, сам Дин тоже не говорил почти ничего из того, о чем так уверенно вспоминает.

Президент: Ну, здравствуйте-здравствуйте! Ничего себе денек у вас сегодня выдался! В Уотергейтском деле кое-что сдвинулось, верно?

Дин: Мы старались.

Холдеман: Ну и чем все кончилось?

Дин: Думаю, можно сказать, хорошо, по крайней мере на данный момент. Пресса освещает события так, как мы и ожидали.

Холдеман: Обеляет?

Дин: Нет, пока нет – на сегодня эта история…

Президент: Очень серьезная история.

Холдеман: Предъявлено пять обвинений, да еще этот бывший парень из Белого дома и все прочее.

Дин: Плюс два парня из Белого дома.

Холдеман: А это, по сути, даже хорошо: так меньше заметно, что кто-то старается представить дело в более позитивном свете. Именно об этом постоянно твердил Митчелл, что для наших сограждан Лидди и Хант – большие люди. Так что, возможно, это хорошо.

Президент: А Мак-Грегор держится?

Дин: Держится, и кажется, очень неплохо. Он сделал заявление, в котором говорилось, что заседание Большого жюри уже состоялось и теперь пора понять, что, по всей видимости, потребуется принести некоторые извинения.

Холдеман: Отличный шанс.

Дин: Получить эту чертову… (далее неразборчиво).

Холдеман: Нет, этого мы сделать не можем.

Президент: Только помните, все это мы делаем для того, чтобы иметь шанс в один прекрасный день вернуться. А как идут дела с другим расследованием?

Тут разговор на короткое время прерывается, потому что Никсон ответил на телефонный звонок. Как только он повесил трубку, Дин напомнил ему о том, как хорошо идут дела.

Дин: Три месяца назад я вряд ли решился бы делать прогноз относительно того, когда люди обо всем этом забудут, но теперь, думаю, могу сказать, что через пятьдесят четыре дня [то есть ко Дню выборов, назначенных на ноябрь] никаких неприятных сюрпризов можно уже не опасаться.

Президент: Что-что?

Дин: Что нам можно не опасаться неприятных сюрпризов.

Прочитав этот документ, я лично связался с Дином, чтобы спросить его, как он отнесся к оценке Найссера. По электронной почте он мне ответил, что не читал его анализа своих показаний в сенатской комиссии. И добавил, что психолог не единственный, кто сравнивал его слова со стенограммой. «Я читал их выводы и, как правило, обнаруживал, что все эти люди просто игнорировали мои заявления, в которых я объяснял, что в такой ситуации я, да и вообще кто угодно на моем месте, могу сделать только одно – описать столь давние беседы в общем. И разъяснял, что моя память, как и память любого человека, не магнитофонная запись. Кстати, я был уверен, что Никсон все записывает, и в основном действительно говорил о том, что, как мне казалось, хорошо запомнил».

В ответ, рассчитывая на продолжение дискуссии, я отослал Дину копию статьи Найссера. И получил от него коротенькое письмо: «Я считаю, что Найссер исказил и мои свидетельские показания, и саму запись. К сожалению, для того чтобы должным образом упорядочить всю эту информацию, потребуется очень много времени, которым я не располагаю». На этом моя переписка с Дином прекратилась.

Мы не способны точно оценивать прошлые события

Итак, свидетельские показания Дина подчеркивают один весьма важный момент: задним числом мы оцениваем события не на сто процентов точно, далеко не на сто процентов. Фактически, к ошибкам часто приводит именно склонность делать запоздалые выводы, или ретроспективный детерминизм, как мудрено называют этот феномен психологи. Его суть состоит в том, что на восприятие и запоминание человеком прошедших событий (какими бы тривиальными они ни были) чрезвычайно сильно влияет знание того, как все произошло в действительности. Это может касаться и чемпионата мира по футболу, и операции, проведенной любимой бабушке, и решения кастрировать кота. Мы уже знаем, чем все закончилось, поэтому воспоминания об этом событии изменяются.

На восприятие и запоминание человеком прошедших событий чрезвычайно сильно влияет знание того, как все произошло в действительности.

Ошибки подобного рода допускают даже историки. Ведь намного проще отделить существенные, значимые факторы от маловажных уже после того, как все произошло, будь то битва при Геттисберге или бомбардировка Перл-Харбора. Те, кто пишет об этих событиях, неизбежно представляют их как нечто предрешенное, неотвратимое. И хотя их рассказ может быть на редкость увлекательным, достигается такой эффект за счет игнорирования одних фактов и подчеркивания других – это как раз и называется ретроспективный детерминизм, или ретроспективное искажение.

Например, военный аналитик Роберта Вольштеттер заканчивает свое известное описание нападения на Перл-Харбор такими словами: «Конечно, сейчас, когда оглядываешься назад, все события представляются предельно ясными. Теперь, после того как все это случилось, мы видим, сигналом какой катастрофы они были. До нападения все казалось весьма туманным и позволяло трактовать события разным, порой противоречивым образом».

Психологические исследования этого явления показали, что люди не только склонны преувеличивать то, что им было известно в тот или иной прошедший момент времени, но и что они вообще часто неверно помнят, что они тогда знали. Особенно если оказывается, что тогда они ошибались.

Серьезную новаторскую работу в области ретроспективного искажения проделал в 1970-х годах исследователь Барух Фишхофф из Еврейского университета в Иерусалиме, который и сегодня по-прежнему изучает эту проблему, только уже в Университете Карнеги – Меллона в Питтсбурге. Фишхофф, как и Найссер, получил шанс исследовать этот психологический феномен на примере все того же Ричарда Никсона. В 1972 году президент совершил не одну, а целых две исторические поездки за границу: в Китай и Советский Союз. Накануне пресса очень много писала о том, чего Никсон достигнет или не достигнет в результате этих визитов. Но для Фишхоффа эти вопросы были вторичны. Поездки президента интересовали его прежде всего как практически идеальный тест на ретроспективное искажение в условиях реального мира.

Перед тем как Никсон отправился в путь, Фишхофф с коллегой Рут Бейт попросили группу израильских студентов оценить вероятность конкретных событий. В частности, их спрашивали: «Какова вероятность того, что Никсон встретится с Мао?» или: «Какова вероятность того, что Никсон посетит мавзолей Ленина?». Короче говоря, студентов просили делать то, что каждый день делают букмекеры, – оценить вероятность событий. Если респондент считал, что шансы нулевые, он присваивал событию вероятность ноль процентов. Если же, с его точки зрения, событие должно было произойти непременно, ему присваивалась вероятность 100 процентов.

После возвращения Никсона из поездок в Пекин и Москву Фишхофф периодически опрашивал тех же студентов, прося их как можно точнее вспомнить свои первоначальные прогнозы. А еще он задавал им второй, ключевой вопрос: как они полагают, произошли ли на самом деле спрогнозированные ими события? Например, если они предсказывали, что Никсон встретится с Мао, считают ли они, что эта встреча действительно состоялась?

Фишхофф обнаружил, что по прошествии долгого времени люди, принявшие участие в его исследовании, не слишком точно помнили свои первоначальные прогнозы – точно так же как студенты из Уэслианского университета Огайо забыли свои школьные отметки. И как и студенты из Огайо (и Джон Дин), в собственных воспоминаниях израильские студенты, как правило, выглядели умнее и проницательнее, чем были на самом деле. В частности, Фишхофф выявил, что, если человек предсказал событие, и оно действительно произошло, он преувеличивал оценку степени вероятности, которую давал в прогнозе. Например, если его прогноз составлял 30 процентов вероятности, то зачастую он вспоминал, что оценил возможность события в 50 процентов. Но если студент полагал, что предсказанное им событие в действительности не произошло, искажение было в другую сторону: человек занижал свой первоначальный прогноз, в результате чего исходные 50 процентов в его воспоминаниях становились, скажем, тридцатью. В любом случае эффект действует одинаково в обоих направлениях: практически все участники исследования вспоминали свои решения и поступки так, чтобы выглядеть при этом более дальновидными. В сущности, Фишхофф так и назвал одну из своих работ: «Ретроспективный взгляд ≠ предвидение».

Как мы запоминаем своих сексуальных партнеров

В повседневной жизни субъективные, искаженные воспоминания тоже преследуют нас очень часто. Возьмите, например, секс. Вы наверняка помните, со сколькими людьми занимались им в течение всей своей жизни. И несомненно, убеждены, что помните это точно. А что, если вы попросите друзей назвать число своих сексуальных партнеров? Могу поспорить, что ответы друзей-мужчин будут отличаться от ответов ваших подруг. С этим явлением постоянно сталкиваются социологи. При проведении общенациональных опросов мужчины регулярно называют в четыре раза большее число сексуальных связей с партнерами противоположного пола, чем женщины. А ведь эти цифры, казалось бы, должны быть одинаковыми, так как каждый новый сексуальный партнер для мужчины – новый сексуальный партнер и для женщины[15]15
  Если вас интересует этот вопрос, согласно последним данным по США, у мужчин среднее число сексуальных партнеров-женщин на протяжении всей жизни равняется семи; женщины в среднем имеют за свою жизнь четырех партнеров-мужчин. Кстати, как и многое в нашей жизни, число сексуальных партнеров зависит от материального благосостояния. Так, еще один опрос показал, что жители богатых стран в течение всей жизни имеют десять партнеров, а жители бедных – всего шесть. См. Fontes and Roach (2007).


[Закрыть].

Мужчины называют в четыре раза большее число сексуальных партнеров, чем женщины.

Чем объясняется столь серьезный разрыв, неизвестно. Но одно совершенно ясно: люди искажают свои сексуальные истории ненамеренно. Некоторые, конечно, лгут социологам, отвечая на вопросы о своей сексуальной жизни. Однако ответы мужчин и женщин на вопросы о других, не менее интимных сторонах их сексуального опыта, по словам ученых, очень похожи. Например, независимо от пола все признаются, что имеют опыт орального или анального секса. И те и другие (как правило, честно) отвечают на вопросы о том, насколько часто они занимаются сексом или как долго длились их отношения с последним сексуальным партнером. Согласитесь, маловероятно, что респонденты, говоря правду о подобных моментах сексуальной жизни, будут при этом врать о числе сексуальных партнеров.

Наиболее вероятным объяснением такого несоответствия представляется то, что люди просто неверно запоминают их количество. И скорее всего, подобно студентам Уэслианского университета Огайо, их воспоминания искажаются в определенную сторону с целью выглядеть выигрышнее (и стереотипнее). Иными словами, мужчины это число завышают, а женщины – занижают.

Почему игроки в азартные игры уверены в себе

Подобная тенденция наблюдается и в воспоминаниях любителей азартных игр, особенно на спортивном тотализаторе. Если вы знакомы с такими людьми, попросите их рассказать о некоторых своих победах, а потом о наиболее запомнившихся проигрышах. Выслушайте их очень внимательно. Вероятно, они будут вспоминать о двух вариантах прошлого опыта совершенно по-разному. Игроки обычно склонны воспринимать свои победы как нечто закономерное, а проигрыши всячески оправдывают и объясняют посторонними, не зависящими от них факторами.

Много лет назад профессор Корнельского университета Том Гилович, в то время преподаватель в Стэнфорде, работая над диссертацией, отслеживал поведение большой группы опытных игроков в профессиональный футбольный и студенческий баскетбольный тотализатор.

«Осмотревшись, я обнаружил вокруг себя немало таких людей, – рассказывал Гилович. – Меня всегда интересовало: почему все они так уверены в себе? Они проигрывают, но опять раз за разом возвращаются в игру. С одной стороны, подобное упорство достойно восхищения. Но с другой – так ведь можно полностью себя погубить».

Ученый решил не только отследить, насколько часто азартные игроки выигрывают и проигрывают, но и узнать, что они думают о своих победах и поражениях. С этой целью Гилович раздал участникам эксперимента магнитофоны и попросил записать свои мысли о собственных выигрышных и проигрышных ставках. А затем расшифровал и проанализировал записи. В итоге он обнаружил, что когда ставки игроков были выигрышными, они обычно давали по поводу этого весьма лестные для себя комментарии: «Я знал, что так будет», «Я всегда знаю, на что ставить» или что-то в этом роде. Но когда они оказывались не правы, то, как правило, преуменьшали свою ошибку, доказывая, что на самом деле все должно было пойти совсем по-другому. Например, игроки оправдывали свою неудачу неожиданной досадной случайностью, скажем, потерей их фаворитами мяча в самом конце матча. С их точки зрения, проигрыш был, по сути, вовсе не проигрышем, а чуть ли не победой. Словом, в их трактовке событий задним числом сделанные ими прогнозы каким-то непостижимым образом становились намного более точным.

Азартным игрокам проигрыш кажется не проигрышем, а чуть ли не победой.

Мы принимаем решения более поверхностно, чем нам кажется

Говоря о предвзятых воспоминаниях, обусловленных эффектом ретроспективного детерминизма, необходимо упомянуть об одном важном моменте: мы не всегда осознаем его действие. В данном случае слово «предвзятость» используется не в привычном смысле – для определения предубеждения в отношении конкретных идей или мнений. Под ним подразумевается нечто намного более тонкое и неуловимое – незначительный сдвиг в наших суждениях, который обычно происходит без нашего ведома.

Вспомните, что мы говорили выше о силе первого впечатления. Помните эксперимент, в котором исследователи показывали участникам фотографии политиков? Ровным счетом ничего не зная об избирательной платформе политика, не прослушав ни одной его речи, испытуемые умудрялись на редкость быстро делать выводы о его компетентности; для этого им достаточно было беглого взгляда на портрет. И эти молниеносные решения отнюдь не являлись ситуационными. Судя по всему, таким же образом участники эксперимента голосовали бы и на реальных выборах. Сымитированное исследователями голосование выявило, что дополнительная информация о кандидатах, которую люди обычно собирают в ходе избирательной кампании, несколько разбавляет, сглаживает эффект первого впечатления, но не устраняет его полностью. При фактическом голосовании предпочтения участников эксперимента во многом базировались на выводах о компетентности политиков, сделанных ими за долю секунды после беглого взгляда на фотографии.

Все эти факты и выводы не только ставят под сомнение рациональность выбора избирателей во время голосования, но и наталкивают на мысль о большей поверхностности многих наших важнейших решений, чем нам хотелось бы думать. На самом деле мы даже не всегда знаем, что приняли то или иное решение. Если говорить, например, об упомянутых выше избирателях, то исследователи пришли к выводу, что поскольку решения о компетентности, выносимые по одному взгляду на фото, принимались очень быстро, «участники вряд ли осознавали, что это повлияет на их выбор в реальном голосовании». Иными словами, мнения многих избирателей вполне могли быть предвзятыми, но они об этом даже не подозревали. Большинству из нас трудно признаться себе в этом, ведь люди обычно гордятся своей беспристрастностью и объективностью.

«Люди считают, что предвзятость им не свойственна, даже когда имеется возможность статистически, документально подтвердить наличие существенных искажений в их суждениях», – утверждает Джордж Левенштейн, профессор экономики и психологии в Университете Карнеги – Меллона и один из ведущих американских специалистов в области изучения влияния предвзятости на формирование человеческих суждений. А если мы не осознаем, что наше восприятие искажено, то избавиться от ошибок, проистекающих из этой предвзятости, намного сложнее.

В любых вопросах «люди считают, что предвзятость им не свойственна – даже когда имеется возможность статистически, документально подтвердить наличие существенных искажений в их суждениях».