Текст книги "Пятнистый сфинкс"

Автор книги: Джой Адамсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

6 октября мы совсем не видели гепардов. Меня это волновало, так как на следующий день мне надо было вылетать на собрание в Найроби. На прощание Гаиту обещал мне обязательно найти их и накормить. Когда я вернулась, его не было в лагере и Стенли сказал, что утром Гаиту не нашел гепардов и после пяти часов опять отправился на поиски. Когда стемнело, я вышла навстречу, но было слишком опасно уходить далеко одной и без ружья. Тогда я поехала в Кенмер, надеясь, что он окажется там: никто его не видел. Стало уже совсем темно, и выходить на поиски было бессмысленно; я не спала всю ночь, воображая, что с ним случилось несчастье.

Рано утром я опять поехала в Кенмер, чтобы организовать поисковую партию. Но там был только один егерь – остальные накануне уехали в Меру за покупками. Егерь пытался успокоить меня – Гаиту знает заросли, как никто другой, а с ружьем он будет в полной безопасности. Тем не менее я настояла, чтобы егерь пошел со мной и Стенли искать Гаиту; но тот как сквозь землю провалился. Я поехала к Скале Леопарда, чтобы сообщить о его исчезновении и попросить помощи. Там мне сказали, что он уехал с компанией за покупками и их ожидают к вечеру.

Когда мы вернулись в лагерь, нас приветствовал Гаиту с окровавленной повязкой на голове. Он поведал нам, что, пока он искал гепардов, ему в лоб вонзился шип, который он не мог вытащить, так что пришлось поехать на грузовике с егерями к доктору. Он даже предъявил мне медицинскую справку – кусок потрепанного картона без печати. По слогу и грамматическим ошибкам я поняла, что это подделка, и попросила Гаиту снять повязку. Он морщился и делал вид, что ему страшно больно, но я не обнаружила решительно никаких повреждений. Однако, обличать его во лжи я не стала – Пиппе это все равно не помогло бы. Поэтому на следующий день мы, как всегда, отправились ее искать. Но ничего, кроме ее следа, ведущего к водопою, мы не нашли, следов молодых гепардов рядом тоже не было. Что же они пили в эти дни?

Прошло целых четыре дня с тех пор, как я накормила их в последний раз, и я очень тревожилась. Все утро мы опять проискали напрасно, и только на шестой день нашли следы гепардов, ведущие к лагерю. Вернулись мы одновременно с Пиппой, которая была голодна и набросилась на мясо зебры, а потом повела нас примерно за три мили от лагеря, где навстречу нам из-под большого дерева выскочили малыши. Я очень обрадовалась, что они были здоровы. Им было уже семь с половиной недель, они сильно подросли за эти несколько дней, и серая гривка оставалась у них только на плечах. Черный цвет их помета – следы переваренной крови – говорил о том, что Пиппа кого-то добыла. А может быть, папаша наконец-то стал кормить свое семейство?

Самой робкой из молодых была Уайти – она всегда последней подходила к мясу, когда другие давно уже дрались за добычу. Несмотря на молодость, они защищали свою долю даже от Пиппы и намертво вцеплялись в мясо, если она пыталась оттащить его в сторону.

Как правило, пока они ели, я держалась поодаль, и только потом подходила ближе, особенно когда они начинали дремать, – тогда можно было даже снять с них несколько клещей, конечно, если Пиппа оказывалась рядом.

Шесть дней гепарды оставались под большим деревом, где их было очень легко найти. Они так полюбили это дерево, что мои спутники прозвали его Отелем. Маленький Дьюме охранял свой прайд и был самым живым из малышей. Когда все уже валились с ног, он продолжал носиться вокруг, дергая сестер за хвостики или подпрыгивая вверх – просто от избытка сил. Он всегда следил, чтобы я не смела гладить его мать: когда же я делала попытку нарушить запрет, он бросался на меня, быстро и часто делая выпады обеими передними лапами сразу – довольно хороший способ защиты, если принять во внимание его острые коготки. Постепенно нападение превращалось в игру: он доставал меня одной лапой, не царапая, и шлепал по руке, а потом даже оставлял лапку у меня в ладони и разрешал мне гладить ее. Уайти была самой любопытной из четверых. Она всегда дотошно разведывала все вокруг. Ворча на меня, она все-таки подходила поближе и ждала, пока я до нее дотронусь, – как будто ей хотелось узнать, что же такое я делаю с Пиппой. Ела она меньше всех, но, несмотря на это, чувствовала себя отлично. В последнее время соски у Пиппы уменьшились почти до нормального размера и, по-видимому, усыхали. Котята были уже совсем большие, им исполнилось восемь недель, но это не мешало им сражаться за лучший сосок.

Однажды утром мы увидели след самца, ведущий к Пиппе. На следующий день мы издали заметили стаю грифов примерно в полумиле от дерева Отель. Покормив семейство, мы пошли на то место и нашли почти целую тушу газели Гранта. Было ясно, что газель убита гепардом – кругом были его следы. Кроме того, если бы добыча принадлежала львам, от нее не осталось бы ни косточки. Я не сомневалась, что эту газель убил отец малышей, но волчий аппетит семейства ясно показал нам, что родитель никого не пригласил разделить с ним трапезу.

Глава 12
Пожар в зарослях

Наступила засуха, и трава стала сухой как солома. Обычно траву периодически сжигают до начала дождей – это убивает всех паразитов и удобряет почву для свежей поросли; если растительность не сжигать, она превращается в непролазную чащобу и животные могут уйти в другие места. Большую часть парка Меру уже выжгли, оставались только участки возле моего лагеря и логова Пиппы. Сезон дождей приближался, директор парка уехал, и я решила, что ничего не случится, если мы поможем сжечь растительность на другом берегу речки. Предыдущий пожар остановился примерно в миле вверх по течению; оттуда мы и собирались начать. Первым делом мы вырыли траншеи двенадцати футов шириной с трех сторон вокруг нашего лагеря, предполагая, что речка послужит заслоном от огня с четвертой стороны. Вскоре затрещал огонь, и я сфотографировала наш лагерь на фоне бушующего за рекой пламени. Огонь прокатился, оставив за собой тлеющий пепел, и мы сели завтракать.

Было воскресенье, Гаиту и Стенли пошли после завтрака рыбачить на Ройоверу, а я взялась за письма. Внезапно я услышала крик повара – огонь подбирался к моему лендроверу, стоящему под деревом примерно в ста ярдах от палатки. Переменившийся ветер занес на наш берег несколько искр, и трава занялась. Я со всех ног побежала к машине и в мгновение ока вывела ее на дорогу. А тем временем неистовое пламя переметнулось через защитные траншеи и с ужасающей скоростью приближалось к лагерю. Мы отчаянно носились с ведрами, стараясь залить огонь, и ломали сучья, чтобы сбить его. Палатки нам удалось отстоять, хотя мы едва не задохлись в дыму и совершенно изнемогли, но вот джип, который Джордж оставил в полуразобранном виде, погиб. Мы не смогли его вывести из огня и теперь смотрели, как он пылает. Правда, нам сказочно повезло: в баках не было бензина. Тут вернулись наши рыбаки, и мы работали еще часов пять, судорожно ловя остатки воздуха в удушливом дыму, обожженные, с опаленными волосами. Руки у нас покрылись волдырями, ноги ужасно болели; наконец к закату мы справились с пожаром. Но долго еще в темноте мы поливали тлеющие головешки и курящийся слоновый помет.

Когда я свалилась в полном изнеможении, небо было алым и густой дым клубился над землей. Я видела огромные стаи птиц, спасавшихся от огня, который переметнулся через дорогу и растекался по равнине. Что я могла поделать? Мне оставалось только надеяться, что пожар не повернет в ту сторону, где была Пиппа с малышами. Уже появились марабу, склевывавшие обгорелых насекомых, и я с горечью подумала о черепахах и улитках, которые не умели спасаться в подземные норы, как грызуны, ящерицы и змеи. Внезапно я услышала пронзительный рев слонов – они выбежали из пылающих зарослей и, громко трубя, побежали к реке. Их силуэты мелькали на фоне огня. И снова я стала молить судьбу – только бы все животные сумели вырваться из этого огненного ада. Я бесконечно устала, но в эту ночь не смыкала глаз, следя за догорающими деревьями, которые мы не сумели потушить, и прислушиваясь к малейшему подозрительному треску.

Как только забрезжил рассвет, мы пошли к Пиппе. Слава богу, степь возле ее логова была нетронута. Два с половиной часа мы не могли найти семейство, и вдруг Гаиту заявил, что гепардов надо искать вон там – это, мол, ему подсказало сердце! Он уверенно повел нас вперед – и что же! – мы действительно нашли наших гепардов на пятьсот ярдов ближе к лагерю от того места, где видели их в последний раз. Малыши вели себя очень настороженно – возможно, побаиваясь двух слонов, которые все время держались поблизости.

Возвратившись, мы нашли в лагере директора парка. Он сообщил мне, что Джорджа ранил буйвол. Мы сразу же выехали, захватив лекарства. Бедняга Джордж сидел на кровати весь окровавленный и стонал. Лечь он не мог, потому что у него болели ребра. Я обмыла кровь и заставила его немного поесть. Он рассказал, что хотел подстрелить для львов буйвола, который всем мешал, дважды подранил его, но тот скрылся в зарослях. А когда Джордж разыскивал подранка, тот вдруг вывернулся из зарослей в двух ярдах от него и сбил его с ног. К счастью, буйвол пал, не успев запороть Джорджа рогами. Раненого буйвола считают самым опасным животным, так что Джордж чудом уцелел, счастливо отделавшись несколькими царапинами, парой сломанных ребер и небольшим переломом ноги. Наутро самолет скорой помощи забрал его в Найроби. Я не полетела с ним: мне лучше было оставаться здесь, чтобы присмотреть за львами в его отсутствие, в случае необходимости мы всегда могли связаться по радио. Джордж вернулся через несколько дней: он ужасно беспокоился за Гэрл – пока его не было, она родила двух львят, и отцом их был Бой.

Вскоре Джордж, все еще ковылявший с палочкой, улучил время, когда Гэрл была в лагере, и повел меня к ее логову возле холма Мугвонго. Отсюда открывался великолепный вид на широкие равнины, простиравшиеся до далекого гребня Джомбени; вокруг громоздились крупные обломки, отколовшиеся от скалы, у подножия которой Гэрл нашла идеальное логово: под нависшей скалой была такая глубокая и узкая щель, что львята могли полностью скрыться в ней от всяких хищников. Джордж позвал: «Мхм-мхм», подражая голосу львицы, и вскоре один из малышей подполз к выходу и бесстрашно уставился на нас своими большими голубоватыми глазами. Ему было двенадцать дней от роду. Я в жизни не видела такого маленького львенка, и меня рассмешил его длинный нос. Джордж окрестил его Сэмом. Тут показался второй львенок и вытолкнул брата на открытое место. Сэм растянулся на солнышке и без малейшего смущения принялся нас разглядывать. Его явно удивило, что здесь оказались мы, а не мать, которая его только что звала. Обычно глаза у львят проясняются не раньше чем через шесть недель, и меня поразил огромный интерес, с которым этот крохотный львенок воспринимал окружающий мир: он вглядывался в нас, наблюдал за ящерицей, следил за жуком, проползавшим у его лапок.

Когда Сэму исполнилось четыре недели, он окончательно поработил всю семерку львов Джорджа. Пока они оказывали ему почтение, он играл с ними, но если кто-то осмеливался обойтись с ним грубо – протестующе мяукал и раздавал пощечины, совершенно недвусмысленно показывая большим львам, кто тут главный. Он отлично понимал, что стал всеобщим любимчиком, и делал все, что ему заблагорассудится, никого на свете не боясь. Невозмутимая самоуверенность юного «царя зверей» была совсем не похожа на нервную настороженность молодых гепардов, и он меня окончательно очаровал.

Тем временем Пиппа переводила свою семью все ближе к моему лагерю. Но искать их становилось труднее – начались дожди, смывавшие все следы. Один раз мы не могли найти гепардов целую неделю, а потом Пиппа пришла в лагерь однажды вечером очень истощенная и голодная. Я поняла, как она изголодалась, когда она набросилась на несвежее мясо, к которому гепарды обычно не притрагиваются, – есть падаль они не привыкли. Потом она повела нас через дорогу в лес, к группе больших акаций. Стволы их были до блеска отполированы слоновыми боками, а земля скрывалась под слоем навоза. Мы прошли примерно в тридцати ярдах от серого гиганта, и мне пришлось вести себя так, словно я гораздо храбрее, чем на самом деле, чтобы поспеть за Пиппой, которая быстро уходила, не обращая внимания на слона. Под конец она рванулась вперед, остановилась, прислушалась – «прр-прр» – и я увидела малышей под одним из деревьев. Они тоже страшно исхудали, и у них дрожали задние лапки. Я очень огорчилась, что мне нечего им дать, кроме испорченного мяса. Как только они наелись, маленький Дьюме игриво прикусил мои пальцы и начал шлепать меня лапами, но его сестры предпочли поиграть с матерью.

Пиппа перевела малышей на расстояние по крайней мере двух миль от дерева Отель в этот слоновий рай. Пожар тут ничего не тронул, почва здесь была в основном черноземная, и среди роскошной травы попадались участки грязи, намытой недавними дождями, что заставило некоторых слонов перебраться в более сухие, песчаные места, но буйволы как-то ухитрялись не вязнуть, и, судя по их следам, им это место очень нравилось. Пиппе оно тоже пришлось по душе, и она поселилась здесь на целый месяц.

Довольно скоро нам удалось привести все семейство в приличный вид. Кругом было множество сломанных поваленных стволов, и малыши с наслаждением балансировали на упавших деревьях. Когда им случалось забраться в опасное место, Пиппа сама показывала, как поворачиваться на трудных углах. Теперь малыши были настроены мирно, и хотя они постоянно настораживались в ожидании опасности, Стенли и Гаиту никакой тревоги у них не вызывали.

Одна из самочек оказалась особенно привязчивой. Она была самая худенькая из четверых, и почти всегда на ней было множество клещей и верблюжьих мух-кровососок, которых она позволяла мне выбирать из шерсти. (Не знаю, почему эти бурые мухи получили такое название – потому ли, что питаются в основном верблюжьей кровью, или просто их выносливость сродни верблюжьей – раздавить их совершенно невозможно, и даже когда я разрывала их надвое, обе половинки начинали ползти обратно к пище, пока я не обрывала им ноги.) Уайти получила имя раньше всех, поэтому я назвала худышку Мбили, на суахили это значит «два», а третья самочка получила имя Тату, что значит «три». Тату всегда держалась поодаль и была особенно нелюдима, но очень сильна и своевольна и во время еды никогда не зевала. У каждого из молодых был свой особенный характер. И в это время мне было легче различать Тату и Мбили не по внешности, а скорее по поведению. Уайти превратилась в очень красивое создание – у нее были выразительные глаза, живая мимика и удивительная окраска. Она стала любимицей Гаиту, а я больше всех привязалась к маленькому Дьюме.

В один прекрасный день наши «сердца», как сказал бы Гаиту, проявили необычайное согласие. Мы целое утро проискали свое семейство совершенно напрасно, пока «сердце» Гаиту не подсказало ему, что надо вернуться к дереву Отель. Мы принялись искать там, но не нашли ни единого следа и отправились завтракать, вспотевшие и замученные. Я безумно устала от бесконечной ходьбы и уже предвкушала близкий отдых, как вдруг у меня возникла непреодолимая уверенность, что Пиппа находится в слоновьем лесу, и я уговорила Гаиту пойти туда. Когда мы пришли, я позвала Пиппу, она вышла на зов и повела нас обратно к дереву Отель – ровно на полдороге она произнесла свое «прр-прр», и молодые оказались тут как тут. Как «сердце» Гаиту почуяло, что семейство перешло сюда? Откуда мне пришло в голову, что Пиппа вернулась в слоновий лес, и как она догадалась, что мы будем искать ее именно там и что нас можно будет привести к голодным малышам? Несмотря на то что наши «сердца» звали нас троих в три разные стороны, все вместе они помогли нам найти семейство Пиппы.

Интересно, что Эльса всегда приводила молодых в лагерь, чтобы мы их кормили, а Пиппа оставляла своих детей в зарослях и приходила за нами только в тех случаях, когда детям нужна была подкормка. В последний раз малыши сосали при мне в возрасте восьми недель. Теперь им было уже десять недель, но шерсть вокруг сосков у Пиппы была влажной – интересно, удается ли им добыть хоть немного молока из высохших сосков или они просто-напросто «сосут пустышку»?

В эту ночь разразился проливной дождь, переполненная река, поднявшись почти на пятнадцать футов, вышла из берегов и подступила к самому моему «кабинету». На рассвете в стройный хор проснувшихся птиц по временам врывались голоса двух львов. Вскоре они неторопливо прошествовали мимо нашего лагеря, взглянув в нашу сторону так, словно привыкли видеть нас каждый день, и ушли вниз по течению.

По дороге к Пиппе мы нашли следы леопарда, шакала и гиены, а потом увидели двух жирафов. Они переплетали шеи в любовной игре, и сетчатые пятна на их шерсти складывались в изысканный узор, когда они кружились, поворачивались и плыли, покачиваясь, как на волнах. Какие это великолепные существа! Я вспомнила тех, кто вынужден – хоть и неохотно – жить в городах, и поняла, какое это счастье – быть всегда рядом с дикими животными, дружить с Пиппой, даже если в этой жизни тебя подчас и настигают приступы одиночества.

Поискав часа четыре, мы увидели Пиппу высоко на дереве в слоновьем лесу. Все семейство порядком отощало и жадно набросилось на еду. На этот раз мне удалось подкормить их; но следующие три дня нам пришлось напрасно бродить по колено в траве, с тяжелыми комьями земли на ботинках. Однажды мы наткнулись на стадо буйволов голов в четыреста; они так размесили почву, что идти стало еще труднее. В другой раз мы видели жирафа-няньку, опекавшего четверку молодых разного возраста. Только эти рослые животные и могли жить в такой высокой траве, которая, казалось, вырастала прямо на глазах.

Я волновалась, как там Пиппа с детьми, как ей живется в этих разросшихся джунглях, где каждую ночь хлещет дождь? Но когда мы наконец отыскали их, они неожиданно оказались в хорошем виде и прекрасном настроении; однако от целой козы в один момент остались только рожки да ножки. Молодые были так заняты едой, что не сразу заметили, что я обираю с них клещей, но стоило им обратить внимание на эту мою деятельность, как они разбежались. И чтобы показать, что не полагается приставать к другим во время еды, маленький Дьюме налетел на меня сзади и цапнул за спину.

На следующее утро я получила новый повод гордиться Пиппой: она не только сумела позаботиться о детях во время дождей – я увидела, как семейство доедало добытого ею молодого водяного козла; уже были съедены ребра, все четыре ноги и желудок. Такой выбор меня несколько удивил, но я подумала, что козленок, видимо, еще сосал молоко, и гепардам пришелся по вкусу желудок, наполненный молоком. Пиппа не получила ни царапинки, хотя следы показывали, что ей пришлось выдержать сражение с матерью козленка.

В последующие дни Пиппа поджидала нас, взобравшись на высокое дерево, – мы замечали ее издалека, и это избавляло нас от длительных поисков. Молодым исполнилось двенадцать недель, и цвет глаз у них окончательно прояснился – они оказались трех разных оттенков, от темно-карего до светло-янтарного. Малыши открыли замечательное место для игр – целый город из термитников; между этими коническими башенками было так здорово гоняться друг за другом! Они играли в прятки, устраивали засады, подглядывали в щелки, взбирались на верхушки, чтобы обрушиться оттуда на спину жертвы, а затем скачками неслись обратно к Пиппе – и она тоже начинала кружиться и прыгать, как котенок. Около термитников было несколько небольших деревьев, и однажды Уайти застряла в развилке сучьев. Она забилась, пытаясь освободиться, и только вклинилась еще плотнее. Я испугалась, что она поранится, и вытащила ее из ловушки. Как она рассвирепела! К ней посмели прикоснуться! Истошно вопя, кусаясь и царапаясь, она вывернулась из моих рук и кинулась прочь; но зато по крайней мере осталась цела и невредима. Семье было так хорошо на этом месте, что она пробыла там целых три дня, до блеска отполировав за это время красноватую землю между термитниками.

Трава тем временем выросла по пояс и превратилась в настоящую ловушку для гепардов. Только травоядным – слонам, жирафам, жирафовым газелям – еще удавалось справиться с этой буйной растительностью, и то они старались не попадать в расползающиеся болота. Нам совсем не встречались мелкие животные, которые могли бы быть добычей для Пиппы, хотя мы целыми днями бродили не только в слоновьем лесу, но и дальше, на равнинах. Там, где пронесся пожар, взошла свежая трава, и эти места теперь напоминали райский сад. Повсюду виднелись стада самых разнообразных антилоп, пасущихся среди голубых пентанезий, белого гелиотропа и алых лилий глориоза. Но куда пропала Пиппа? Дождь все лил, лил не переставая, и до нас доходили слухи о снесенных мостах и человеческих жертвах. Сами мы тоже по временам увязали, но потом снова месили грязь по пять-шесть часов в день, не встречая ни одного следа наших подопечных. Останутся ли гепарды в живых? Пока Пиппа жива и здорова, она как-нибудь ухитрится прокормить малышей; я сама недавно видела, как она ловила франколина: прыгнула за взлетевшей птицей и сшибла ее. Но если она попадет в беду? Малышам тогда ни за что не выжить.

Однажды мы ползли по раскисшей дороге в машине, где лежало немного мяса на тот случай, если найдем гепардов; мясо уже сильно попахивало, но все же, как видно, привлекло льва, и он вышел на дорогу. Остановившись, мы смотрели некоторое время, как он принюхивается, но потом он стал подходить, и мы во избежание неприятностей поехали дальше. Позже, уже на обратном пути, мы увидели, что все деревья возле того места, где нам попался лев, чуть не ломятся под тяжестью грифов. У меня дрогнуло сердце: а вдруг на этот раз добычей оказался гепард? Но лев терзал мертвого жирафа, и я успокоилась.

Жизнь в лагере сделалась невыносимой: во время дождей страшно расплодились змеи и скорпионы, мало этого – дожди пошли на пользу сахарным муравьям, яйца которых попадались нам во всех ящиках и даже в книгах между страниц, а деревянные шесты в палатках были покрыты глиняной коркой, под которой скрывались все пожирающие термиты. После наступления темноты стало совершенно невозможно читать, потому что лампа привлекала целые рои насекомых. Крыша из пальмовых листьев пропускала воду, и почти всю ночь приходилось жонглировать тазами, чтобы ловить прорвавшиеся струи воды.

За неделю мы успели обыскать все места, где могла бы скрываться Пиппа, кроме равнины Гамбо на той стороне реки. В прошлый период дождей Пиппа туда не заходила: должно быть, боялась, что вздувшаяся река отрежет ее от нас. Теперь равнина так и кишела животными, и у меня осталась последняя надежда – она там. После долгих поисков мы нашли вчерашний след гепарда примерно в двух милях вверх по реке, а потом отыскали еще два следа всего в полумиле от лагеря. Если это были следы нашего семейства, почему же Пиппа не пришла в лагерь? Мы бродили кругом до темноты и все время звали ее. Когда же вернулись в лагерь, я вдруг почувствовала, что к моим коленям прижалась Пиппа. Она показалась мне очень маленькой и очень жалкой. К счастью, у нас было свежее мясо зебры, и я дала ей большой кусок. Она тут же оттащила его ярдов на четыреста, бросила на землю и стала тревожно звать: «И-хн, и-хн, и-хн». Я послала Гаиту принести еще мяса. Как только он скрылся, малыши вышли из кустов и набросились на пищу, опасливо косясь на меня. Все они были в хорошем состоянии и сильно подросли, хотя лапы казались непропорционально длинными. Они очень проголодались и дрались из-за мяса, но было ясно, что Пиппа за эти восемь дней по крайней мере дважды должна была принести добычу, чтобы держать семейство в такой форме. Один из малышей так дрожал от жадности и заглатывал мясо с такой скоростью, что оно тут же выскакивало обратно. Мне пришлось поманить его отдельным куском в сторону, и там он успокоился и даже позволил мне держать мясо, пока он самозабвенно отрывал кусочки. Мне показалось, что это был маленький Дьюме, которого всегда оттирали при дележе пищи, но в темноте было трудно разглядеть его как следует. Расправившись с двадцатью фунтами мяса зебры, все семейство исчезло. Я отпраздновала этот случай, наградив африканцев сахаром и почо (кукурузной мукой); хотелось отблагодарить их за старание помочь Пиппе и малышам в эту тяжелую неделю.

Семейство на несколько дней обосновалось примерно в миле от лагеря вверх по течению. Хотя я приносила ежедневно очень много мяса, Пиппа была так ненасытна, что порой вырывала его изо рта у детенышей. Наконец мне стало невмоготу переносить этот эгоизм, я возмутилась и ударила ее. Впервые в жизни я наказала ее таким образом, и ее это удивило, а меня расстроило. Она никогда раньше не мурлыкала, если поблизости были дети, – чтобы они не ревновали, – и я очень растрогалась, когда она подошла ко мне и с мурлыканьем потерлась о мои ноги, словно говоря: «Давай помиримся». Но урок она усвоила прекрасно – в течение следующих двух дней она сидела в сторонке, пока молодые наедались досыта.

Им исполнилось четырнадцать недель, и я не сомневалась, что они уже бросили сосать. Я думала, что у Пиппы такой непомерный аппетит из-за глистов, поэтому в следующий раз захватила с собой таблетки цестарзола и скормила их Пиппе, пока молодые расправлялись с козьей тушей. В течение пятнадцати минут из нее вышло невероятное количество глистов (она предусмотрительно отошла подальше от обедающих малышей). После этого она часа два приходила в себя. Дьюме прижался к ней и лизал ее, пока его сестры были поглощены едой. Мясо привлекло полчища муравьев, и они яростно набросились на тушу, не трогая гепардов, которые в свою очередь не замечали их и продолжали пировать. Когда Пиппе полегчало, она тоже поела, а потом «схоронила» остатки, забросав их землей. Любопытно, что закапывала она только тушу (даже если ее приносили мы) и никогда не поступала так с кусками.

Я постоянно рассматривала экскременты малышей и до сих пор не находила в них глистов, но меня беспокоило, что маленький Дьюме за последнее время сильно сдал и был весь покрыт клещами – а они всегда массами нападают на больных животных. Никаких симптомов болезни мне обнаружить не удалось, и я обычно припасала несколько лакомых кусочков, которые скармливала ему из рук. Он очень быстро сообразил, что так получать еду гораздо удобнее, чем в сражениях с собственными сестрами, и с тех пор мне часто приходилось держать ему мясо. Вообще он был достаточно активен и, несмотря на малый рост, по-прежнему верховодил у молодых.

Новое жилье Пиппа выбрала на плоской вершине большого термитника: вся семья свободно размещалась там и могла оттуда осматривать окрестности. Над ним нависало небольшое дерево – бесконечный источник развлечений для малышей. Иногда я вешала на сук обрывок козьей шкуры, и они наперебой старались сорвать его; выигрывала обычно Уайти. Она гордо расхаживала с добычей, дразня других, пока они не бросались ее догонять; Пиппа созерцала все это свысока, важно развалившись на вершине термитника. Но этот отдых продолжался недолго: молодые начинали подбираться к ней, тянули за хвост или пытались жевать ее уши, а потом скатывались вниз по склону, кувыркаясь друг через друга. Я называла это место «Термитник номер один», потому что мы всегда встречались там с Пиппой, когда она оказывалась поблизости. Наши встречи не ускользнули от внимания медоуказчика. Он появился в одно прекрасное утро, сел на дерево и возбужденной болтовней постарался привлечь наше внимание. Эта буроватая птичка хорошо известна – она часто приводит людей к пчелиным гнездам, до которых сама не может добраться, в надежде, что и ей тоже кое-что перепадет. Гаиту пошел следом за щебечущей птичкой и неподалеку увидел клубящихся у входа в дупло пчел. Он расширил отверстие, получив несколько укусов, зато у нас теперь был мед и мы честно поделились им с медоуказчиком.

В период дождей животные большей частью держатся на своей территории, и я удивилась, заметив возле лагеря чужую львицу с тремя восьмимесячными львятами. Как-то мое внимание привлек оглушительный галдеж, который подняли павианы – они скакали по деревьям на другом берегу; я пошла посмотреть, что там такое, и увидела тощую-претощую львицу с такими же тощими львятами. Они направлялись к Пиппиному термитнику; наверно, были невыносимо голодны, если решились выйти в такое время. Я испугалась за наше семейство и позвала Гаиту; вдвоем нам удалось направить прайд в другую сторону. Позднее, когда мы пришли навестить Пиппу, она ушла – в последнее время это была ее обычная реакция на наши вечерние посещения. Она мирилась с нашим присутствием, когда мы приносили еду, но в остальное время предпочитала оставаться наедине со своими детьми.

Когда приехал Джордж, я повела его посмотреть на гепардов. И хотя мы подходили очень тихо, Пиппа успела заметить нас и затаилась, а молодежь обратилась в бегство – один только Дьюме был с матерью. Оставив Джорджа поодаль, я одна понесла Пиппе мясо, но прошло не меньше часа, пока она убедилась, что все спокойно, и принялась за еду. Потом в кустарнике на порядочном расстоянии я разыскала молодых и предложила им мясо. Откуда ни возьмись передо мной возникла Пиппа, и все время, пока мы были там, она оставалась на защитной позиции между мной и своими детьми. И, конечно же, не кто иной, как Дьюме, подобрался и шлепнул меня лапой по руке, словно защищая свою мать. Когда Джордж осторожно приблизился ярдов на шестнадцать, котята зашипели и зарычали на него. Мы поспешно отступили.

Увидев, как подозрительно Пиппа встретила Джорджа, которого прекрасно знала, я окончательно запретила кому бы то ни было подходить к гепардам. На другой день после основательной трапезы гепарды стали добродушнее и ласково лизали друг другу языки, пока не появились восемнадцать жирафов. Конечно, храбрый маленький Дьюме тут же помчался за ними. Он подобрался к ним уже ярдов на сто, когда к нему присоединилась Уайти, но Пиппа произнесла свое «прр-прр», и все гепарды убежали.

На равнине Гамбо наши гепарды отыскали отличное логово и задержались в нем надолго. Это было укромное местечко, скрытое тремя большими, лишенными шипов кустами; до этого здесь часто бывали буйволы. Под прикрытием густой листвы семейство могло просматривать равнину во всех направлениях и спокойно поедать добычу, потому что грифы, ничего не видя сверху, не докучали им. Хотя эти птицы и не нарушали трапез, зато сами молодые гепарды стали яростно сражаться во время еды. Два котенка нос к носу, сгорбившись и плотно прижав уши, испускали угрожающие вопли, вцепившись мертвой хваткой в кусок мяса. Иногда это продолжалось так долго, что остальные успевали прикончить все мясо без остатка. Драчуны вполне сознательно шли на риск – очевидно, помериться силами было для них гораздо важнее, чем наесться досыта. Маленькому Дьюме приходилось туго, несмотря на его смелость, потому что он не мог справиться с более сильными сестрами. К счастью, он достаточно привык ко мне и всегда выбегал вперед, чтобы получить свою долю из моих рук. Однако он не прибавлял в весе, а однажды утром на него напали жестокие судороги. Дьюме вообще ел плохо, его всегда приходилось долго уламывать. Ведь все, что происходило в мире, было так любопытно, до еды ли тут! Он обладал исключительно быстрой реакцией и всегда первым замечал опасность.