Текст книги "Только этот мужчина"

Автор книги: Джорджина Форсби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Связываться с ними – уже глупость. Сколько времени им потребуется, чтобы вернуться к машинам?

– Не меньше часа. Этого хватит, чтобы отвезти тебя домой и вернуться.

Палома не могла отпустить его одного. Она робко заметила:

– Если ты так уверен, то мы можем значительно опередить их…

– Нет.

– Но если это неопасно…

– Нет. Ты не поедешь со мной. И прекратим этот разговор.

Столько решимости было в его голосе! Машина неслась по шоссе с бешеной скоростью. Палома предложила:

– Ты можешь высадить меня здесь. Я сама доберусь до дома.

– Нет.

– Почему?

– Они неподалеку отсюда. Могут заметить тебя и решить, что им нужен заложник.

Сдавшись, Палома закусила губу. Потом она вспомнила:

– Когда я услышала первый выстрел, я позвонила в полицию.

Джон благодарно на нее взглянул.

– Молодец! Что ты им сказала?

Палома ответила.

– Замечательно. Значит, вооруженная бригада уже в пути.

Но растерянная, встревоженная Палома возразила:

– Все равно они прибудут только через час. Джон, оставь их полиции.

– Полиция не знакома с ними, – твердо сказал Джон. – Это моя земля, и я не позволю этим негодяям стрелять голубей, а потом пропивать деньги.

Палома поняла, что не сможет отговорить Джона, и всю оставшуюся дорогу молчала, глядя на синее, ясное небо и свежую зелень за окном.

Немного не доезжая до усадьбы, Джон остановился, чтобы высадить Палому и взять еще двух собак, затем помахал рукой и направился не север.

Дом был заперт. Палома вспомнила, что Марта собиралась поехать в город за покупками. Она села на крыльце и, стараясь прогнать тревогу, громко сказала:

– Это смешно!

Она даже попыталась представить себя на месте Джона, но прервала размышления и стала бродить вокруг дома. Мысли вертелись вокруг опасности, угрожающей Джону. Браконьеры не задумаются выстрелить в него. В доме зазвонил телефон. Палома сняла туфлю и хотела разбить окно, но звонки вскоре прекратились.

Через час подъехала машина Джона в сопровождении еще двух автомобилей. Он вышел, и за ним выпрыгнули три огромные собаки. Из остальных машин также выскочили собаки. Мужчины, приехавшие с Джоном, были Паломе не знакомы, хотя она догадывалась, что один из них – Крис. Не в силах сдержаться, Палома бросилась навстречу Джону.

– С тобой все в порядке? – торопливо спросила она.

Он сверкнул глазами.

– Все хорошо, – ответил он и крепко прижал ее к себе.

Палома почувствовала, что он волнуется. Его сильные руки тяжело легли на ее плечи. С минуту она стояла неподвижно. Спокойствие быстро возвращалось к ней. Но потом она отстранила Джона и спросила:

– Что случилось? Я чуть с ума не сошла!

– Мы их взяли, – коротко ответил Джон.

– Благодаря тебе, – сухо добавил один из мужчин. – Но больше никогда не делай этого. Когда я повернул за угол и увидел тебя, со мною чуть инфаркт не случился.

Палома воскликнула:

– Что?!

Джон пожал плечами.

– Я лишил их возможности удрать, только и всего.

– Но зачем так рисковать?

Джон быстро взглянул на собеседника и затем хрипло произнес:

– Они застрелили Дикси и еще одну собаку. Смеялись над их трупами, стреляли в Сэма.

– Понимаю, – сказала она. И это было правдой.

Палома не удивилась, когда, проводив полицейских, Джон отправился на место стычки забрать тела собак. К этому времени вернулась Марта. Ей хотелось узнать подробности, но Палома, рассказав ей о происшествии лишь в общих чертах, поспешила уединиться. Она ушла подальше от дома, к бассейну, где села и, обхватив себя руками, попыталась унять дрожь.

За эти часы она многое поняла. Жизнь одна. В это утро Джона могли убить, застрелить, как Дикси и Джока. Как сообщил ей Крис, хотя браконьер целился в Джона, пуля прошла мимо. А если бы нет, тогда она горевала бы по нему всю оставшуюся жизнь. Смерть – вот настоящий конец всему. Сейчас она не хочет выходить за него замуж, но он все равно останется в ее жизни. Теперь она поняла, что лучше быть для него последним человеком, чем никогда больше не увидеть его.

Рев мотора вновь привлек ее внимание. Палома побежала к гаражу. Джон разыскал собак.

– Джок жив, – сказал он. – Ранен, но это ерунда.

– А Дикси?

В ответ он покачал головой, и Палома заплакала.

– Не надо так расстраиваться, – попытался утешить ее Джон. – Она умерла сразу. К тому же Дикси достаточно пожила на свете. А этот поправится и будет здоровее прежнего.

Тем временем Джок зализывал рану розовым языком. Глядя на красивые пальцы Джона, теребящие черное ухо пса, Палома понемногу успокаивалась.

– Ты бледная, как полотно. Обедала? Нет? Попроси Марту, пусть приготовит тебе что-нибудь. И обязательно выпей сладкого чая. А я отвезу Джока к ветеринару и похороню Дикси, пока девочки не вернулись.

– Может быть, им стоит поприсутствовать на похоронах?

– Нет, похорон с них уже достаточно, – процедил Джон сквозь зубы.

Но девочки вернулись раньше Джона, и Палома сама рассказала им о смерти Дикси, стараясь сделать это как можно деликатнее. Лавиния разрыдалась у нее на плече. Виола лишь сильно побледнела, но сдержалась, хоть глаза ее наполнились слезами. Палома обняла ее свободной рукой и крепко прижала к себе.

– Дикси была очень храброй собакой, – сказала она с пафосом.

Лав громко всхлипнула, и тут по щекам Виолы тоже потекли слезы. Когда Джон вернулся, глаза у всех троих покраснели. Палома рассказала девочкам о происшествии, не упомянув, однако, о пуле, чуть не лишившей жизни их отца.

Джон был очень нежен с дочерьми, но строго посмотрел на Палому, когда девочки захотели попрощаться с Дикси.

– Если вы так хотите, – сказал он, скрывая свое недовольство.

Они похоронили собаку под яблоней, и девочки прочитали придуманную ими молитву. Глаза Паломы странно поблескивали: если бы она утаила от дочек смерть их любимого пса, то уберегла бы их от этого горя. Но быть может, страдание тоже полезно людям. Когда все, не исключая и Марты, пропели «Все вокруг светло и прекрасно», Лав уже улыбалась, и Виола, казалось, успокоилась. По дороге домой она взяла отца за руку и тихо сказала:

– Папа, давай заведем щенка?

Джон встретился взглядом с Паломой. Его глаза были холодными и непроницаемыми, ее – словно извинялись. Сжимая маленькую ладошку дочки, он сказал:

– Конечно, давай. Но не сейчас, милая. Нужно немного подождать.

Следующие три дня были на редкость спокойными. Проводя длинные, неторопливые дни в ожидании Джона, Палома решила, что если он еще раз предложит ей замужество, она согласится. Но она сама ни о чем его не спрашивала. Все свое время она посвятила дочерям, узнавая без устали, что они любят, а что – нет и открывая в них свои черты. Виола была очень похожа на нее, а Лавиния пошла в Патерсонов.

Девочки постепенно привыкали к ней. Однажды в «Голубиный холм» приехала погостить Констанция Браун. После ее отъезда Лавиния радостно заметила:

– Ну вот, все опять как при маме. Гости в доме.

– Что ты собираешься делать теперь, когда вернулась в Новую Зеландию? – спросила как-то Виола.

– Да, что ты собираешься делать? – присоединился к вопросу дочери вошедший незаметно Джон.

Палома растерянно взглянула на него и нерешительно ответила:

– Еще не знаю.

– Но ты думала об этом? – настаивал Джон.

Она кивнула, отводя глаза. Все трое вопросительно глядели на нее.

– Жалко будет, если ты уедешь от нас, правда, девочки? – сказал Джон, обращаясь к дочерям.

Виола перевела взгляд с отца на Палому и молча кивнула. Лав же звонко сказала:

– Да. Знаешь, папа, сегодня у нас была миссис Браун, и когда Они с Паломой сидели за столом, болтали и громко смеялись, все это так напоминало то время, когда мама была с нами!

Дотронувшись до ее мягких волос, Джон спросил:

– Может быть, мне самому надо приглашать в дом побольше женщин, разговаривать и смеяться с ними?

В зеленых глазах Лав блеснуло недоумение.

– Нет же, папа, у тебя так не получится. Они всегда так глупо смотрят на тебя…

– Ну, ладно, – прервал ее Джон. Он был неожиданно и приятно удивлен.

Лавиния лукаво взглянула на Палому.

– Как было бы хорошо, если бы ты женился на Паломе. Я с Виолой…

– Мы с Виолой, – автоматически поправил ее Джон, изучающе глядя на Палому.

– Мы уже говорили об этом, она нам так нравится! Она не становится глупой, когда ты появляешься. Вот будет здорово, если у нас будет мама, которую мы станем называть по имени. Ни у кого в школе нет такой мамы. И еще она знаменитость.

Палома не могла удержаться от смеха. Джон расхохотался вслед за ней. Девочки непонимающе посмотрели друг на друга.

– Мне очень приятно, – поспешно заговорила Палома, опережая Джона, – но если это произойдет, то я стану вашей мачехой. А мачехи обычно бывают сварливыми.

– Это только в сказках, – парировала Лав. – У некоторых моих подруг есть мачехи, но они очень хорошие. Ты тоже будешь хорошей.

Паломе нечего было возразить. Не глядя на Джона, который не спускал с нее глаз, она сказала:

– К сожалению, Лав, в жизни все гораздо сложнее, чем в сказке.

Девочки переглянулись и затем повернулись к отцу. Лав начала:

– Но мы думали…

Она запнулась, ища поддержки сестры.

– …Что ты только поэтому живешь у нас, – закончила Виола.

Джон мягко произнес:

– Хорошо, теперь, когда мы с Паломой знаем ваше мнение, мы можем это обсудить.

К всеобщему удивлению, Лав разрыдалась и выбежала из комнаты. Вскакивая на ноги, Виола объяснила:

– Я говорила ей, что мы можем ошибаться, но она была так уверена.

Девочка побежала за сестрой. Палома огорченно спросила:

– Сходить к ним?

– Нет, я поднимусь к ним сам… через минуту. Виола ее успокоит.

В первые мгновения, дожидаясь Джона, она решила, что примет его предложение. Но уже через несколько минут здравый смысл возобладал над эмоциями, все неразрешенные вопросы снова встали перед ней.

Взгляд Паломы упал на фотографию Анны, и у нее сильнее забилось сердце. Замужество с Джоном даст ей много, но немало и отнимет.

За окном быстро темнело. Джон, вернувшись, задернул шторы и, повернувшись к Паломе, сказал:

– Нам нужно поговорить.

7

К Лав быстро вернулось обычное веселое настроение. Минут через десять она появилась в сопровождении Виолы без следов слез на лице.

Паломе импонировала спокойная сдержанность Виолы и ее рассудительность. Если бы ее любили в детстве, она, возможно, выросла бы такой же серьезной и доверчивой, как Виола. У девочки не было и намека на стремление произвести впечатление на окружающих, которое управляло молодой Паломой.

После ужина играли в покер. Лав была так увлечена, что отец позволил дочерям играть на полчаса дольше. Затем пришло время девочкам укладываться спать. После пожеланий спокойной ночи Палома грустно смотрела, как они втроем вышли из комнаты.

Невольно ее взгляд вернулся к фотографии Анны. Как красива она была! А ее знаменитое обаяние и остроумие, ее великодушие… Впервые Палома подумала о том, как много усилий требовалось, чтобы быть совершенной женой, хозяйкой и матерью.

Полено в камине громко стрельнуло. Она сгребла горячие угли в кучу и добавила еще дров. Когда вошел Джон, она уже снова сидела в кресле.

– Все в порядке? – спросила Палома, отрываясь от журнала, который держала в руках.

– Да, у них все хорошо.

Он сел, протянув ноги к огню. Сквозь тонкую ткань брюк обозначились сильные мышцы ног. Даже дома Джон привык носить дорогую одежду. На матовом фоне стены четно вырисовывался его уверенный профиль. Стараясь контролировать себя, Палома сказала:

– Ты предлагаешь мне выйти за тебя, Джон, только ради детей? – Ее пальцы непроизвольно дотронулись до золотого медальона на шее. – Если да, то я не смогу этого сделать. Скорее уеду куда-нибудь и буду писать детям письма.

Глаза его стали похожи на глаза орла в тот момент, когда он начинает свое смертоносное падение к земле.

– Что заставило тебя изменить решение?

– Ты о чем?

– В последний раз, когда я просил тебя выйти за меня замуж, ты вполне определенно отказала мне. А теперь, кажется, готова принять предложение, если только я дам тебе некоторые гарантии.

– Я даже не знаю, какие это должны быть гарантии, – нервно вскрикнула она.

– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему нас так тянет друг к другу?

Вопрос был столь неожиданным, что шокированная им Палома на миг потеряла дар речи. Не глядя на него, она пробормотала:

– Ты говоришь порой чертовски глупые вещи.

Палома могла солгать, но она уже достаточно лгала ему. Сейчас пришла пора быть честной.

– Конечно, я задумывалась над этим, – тихо сказала она.

– И я тоже.

Сердце Паломы забилось сильнее. Не глядя на Джона, облизнув пересохшие губы, она нетерпеливо произнесла:

– Ты тоже? Но секс – это слишком мало, Джон.

– Не зацикливайся на этом, – парировал он. – Мне нужны дружба, радость и… да, секс. Я хочу иметь еще детей. И мне нужна жена, которая любит моих девочек. Давай начнем сначала, Палома. На этот раз не скрывая страсти, без угрызений совести, затаенной злости и печали.

Сможет ли она жить с ним? Долгие годы Палома желала только его, и это делало ее отношения с другими мужчинами невозможными. Она вернулась еще и для того, чтобы освободиться от этой привязанности. Если бы любовь не была столь сильной, десять лет притупили бы это чувство. Замужество обещает ей сомнительный рай и новую боль. Пути назад не будет. Палома окажется привязанной к этому дому, пока девочки не вырастут. На их долю выпало достаточно горя и потрясений. А если появятся другие дети…

– Все будет хорошо, – сказал Джон, будто читая ее мысли. – Когда мы поженимся, девочки станут твоими, и если со мной что-нибудь случится, у них останешься ты.

– Тебе ничего не угрожает, – сказала Палома запальчиво и только потом вспомнила недавнее происшествие.

Лицо Джона окаменело.

– Смерть имеет обыкновение действовать по собственному распорядку.

Наступила короткая пауза, затем Палома спросила:

– А что будет с ними, если я не выйду на тебя, и с тобой что-нибудь случится?

– Тогда мать Анны станет их опекуном. Но женщина уже стара и не сможет приглядывать за ними все время. Поэтому они будут учиться в интернате.

Это был действительно единственный вариант. У Джона не было других родственников.

– Ты можешь сделать опекуном меня, – с горечью в голосе сказала женщина.

– Выходи за меня, и я это сделаю.

В глазах Паломы появилась беспомощность.

– Это подло, Джон.

Угловатое, выразительное лицо его было неподвижным, светлые глаза прозрачными, как два аквамарина.

– Палома, нельзя получить все сразу. Мы должны уступить друг другу. Если тебе нужны дочери, то возьми и меня.

Жизнь без него была бы пустой и ненужной, с ним обещает рай и ад одновременно. Конечно, любая жизнь – риск, но замужество с Джоном – слишком большой риск…

– Неужели так трудно согласиться? – спросил он, и его резковатый голос заставил Палому затаить опасения в себе. – Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

Да, он будет очень стараться. В этом Палома не сомневалась. Однако могла ли она променять свое будущее на такое счастье? Но если же она решится на этот отчаянный шаг, то девочки получат настоящую любящую мать.

– Ну хорошо, черт побери, – прошептала она с замершим сердцем.

Девочки были взволнованны. Лав шумно и без стеснения поздравила их. Виола приняла новость, как всегда, сдержанно. Но обе были, без сомнения, рады. Возможно, еще и потому, что Палома обещала им поездку в Окленд, чтобы купить платья подружек невесты. Палома решила обратиться к Кливу, модельеру Анны, потому что он был мастером элегантных, дорогих нарядов.

Годы почти не изменили известного дизайнера.

– Итак, ты вернулась, – сказал он при встрече, внимательно разглядывая Палому. – Планируешь работать здесь или это кратковременный визит?

– Я выхожу замуж, – сказала она, и сердце ее тревожно забилось, как всегда, когда она думала о своей будущей жизни с Джоном. – А эти девочки будут моими подружками на свадьбе. Поэтому через две недели нам понадобятся великолепные платья.

– Я не смогу, не успею.

– Сможешь, – улыбнулась Палома.

Он подозрительно взглянул на нее, затем перевел взгляд на девочек.

– Та-ак, возможно. Кто будет фотографировать?

– Никакой огласки, – строго предупредила Палома. – Никаких сплетен, никаких фотографий и заметок в газетах. Мне хочется отметить событие в тесном кругу. Ну, у тебя ведь и так блестящая репутация?

Клив пожал плечами, указывая на девочек:

– Да, но их возраст еще не позволил им устать от известности. Хорошо, для самой красивой женщины в мире и для двух ее очаровательных подружек я сделаю чудо.

Они увлеченно приступили к обсуждению деталей. У девочек были разные вкусы. Лав хотела платье с кружевными гофрированными рукавами и корсажем с золотыми шнурками, а Виоле нравился более сдержанный стиль и классические линии.

Порой доходило до споров, порой Паломе удавалось тактично убедить девочек, но в конце концов модели были выбраны: для Виолы – небесно-голубого, для Лав – персикового цветов. Клив обещал сшить девочкам пышные нижние юбки. Палома захотела такое же дополнение и к своему серебряному платью.

С чашечкой кофе в руках Палома радостно смотрела на дочерей, увлеченных процедурой снятия мерок.

– У тебя, Анны и девочек схожее телосложение, хотя это и неудивительно, ведь вы с Анной родственницы. – Клив допил кофе. – Ее смерть поразила меня. У нее был великолепный стиль: всегда обворожительна, весела и самостоятельна в суждениях, что так редко встречается у современных женщин. И никакой небрежности в одежде, которая сейчас входит в моду.

Палома про себя отметила его неприятие нового. Клив старел, но не желал соглашаться с этим.

– Не помню, благодарила ли я тебя за твою рекомендацию Дорите, – сказала она, мягко переводя разговор. – Смешные бывают совпадения, не так ли? Ее фирма стала для меня первым местом работы, а когда она спросила, знаю ли я талантливого модельера, я назвала тебя.

Воспоминания доставили удовольствие обоим.

– О, мне это было нетрудно. Как только я тебя увидел, то сразу понял, что тебе нужно работать на подиуме. С твоей внешностью и походкой. Но я не знал, насколько ты фотогенична и есть ли у тебя бойцовский характер. Конечно, Дорита взяла тебя еще и благодаря одежде, заказанной у меня Анной. – Клив гордился собой, будто был единственным, кто разглядел в Паломе ее призвание. – Если бы ты пришла к ней в пошлых джинсах и майке, она бы сразу выставила тебя. И где бы ты была тогда?

Палома, поставив кофейную чашечку на стол, сказала:

– Я очень благодарна тебе за все.

– Да. Блестящая, головокружительная карьера не для слабаков. А кто же счастливчик?

Она знала, что скрывать бесполезно. С теплой, нежной улыбкой на губах она произнесла имя своего будущего мужа.

– Джон Патерсон.

– Ты очень бережно хранила этот секрет, – сказал Клив задумчиво.

Это задело Палому, но она не показала виду. Поднимаясь на ноги, она проговорила:

– Пожалуй, нам пора. Мы скоро приедем на примерку.

Так случилось, что Джон оказался в Окленде по делам, и они все вместе пообедали в дорогом ресторане. Виола и Лавиния отказались рассказать отцу, какие у них будут платья, потому что решили, что это будет приятный сюрприз ко дню свадьбы. Джон рассмеялся и прекратил расспросы, а когда они прогуливались после обеда, он как будто невзначай сказал им:

– Замечательная идея. Тайны сплачивают людей.

Конечно, он был прав. Хотя иногда те же тайны и разделяют их. Когда они возвращались домой, Палома все думала, что придет время, и она узнает, какая из тайн победит: та, что прежде, казалось, разделяла их, а на самом деле связала неразрывно, или та, что мешает ей доверять Джону.

– Ты весь день какая-то тихая, – заметил Джон вечером после ужина, когда девочки, полные впечатлений, отправились спать.

Палома кивнула, избегая его взгляда. С тех пор как она согласилась выйти за него замуж, они не спали вместе. Несмотря на то, что притяжение между ними возрастало день ото дня, ни он, ни она не предпринимали к этому попытку.

Джон принялся рассуждать:

– Когда мы поженимся, тебе, возможно, захочется кое-что переменить в доме. Если тебе понадобится помощь, мы можем обратиться к одному отличному декоратору – Лиз Синклер. Она известный мастер и должна тебе понравиться.

Палома кивнула.

– В доме многое надо бы обновить, как и в саду, – заметила она.

Взгляд Джона упал на фотографию Анны.

– Этот портрет ты также можешь убрать подальше.

– Не глупи, – грубовато ответила Палома.

Джон предложил это ради нее или же не мог допустить присутствия Анны, пусть даже умозрительного, когда приведет в дом другую женщину?

– Я думаю, это было бы несправедливо по отношению к детям, – добавила она.

Позже, уже в своей спальне, она внушала себе, что надо перестать сходить с ума из-за Анны. Палома, похоже, была недалека от ненависти к ней, потому что Джон и дети любили ее.

Мать порадовалась бы, узнав ее мысли. Хотя Анна немало помогала и ей, все же Евгения ревновала к ней дочь и считала, что ее шарм – это прикрытие злой натуры, вертящей людьми и обстоятельствами ради своей выгоды.

– Если бы моя мать научила меня вовремя натягивать вожжи, как ей советовала тетя Мэри, – говаривала Евгения, – я бы заставила твоего отца жениться на мне. Но я поступила так, как подсказывало мне сердце, и посмотри, к чему это привело.

Если она поддастся обстоятельствам, которых нельзя изменить, то закончит, как и мать, несчастной и обиженной, не в силах признаться себе, что сама виновата во всем. Так думала Палома, лежа в кровати.

Теперь она жалела мать. Все, к чему Евгения стремилась, пошло прахом. Оставленная дочерью, которую она, впрочем, и не любила. Жизнь, потраченная на борьбу с непреодолимыми проблемами. Беременность Паломы, разбившая ее последние надежды. Когда Палома нашла работу в агентстве фотомоделей, мать не обрадовалась и этому. Она была неприятно поражена и даже раздосадована тем, что ее дочь, которую она так мало ценила, оказалась подающей большие надежды. Она смеялась над ней про себя и не верила в ее будущее, хотя особенно и не отговаривала. Контракт с японским агентством быстро перенес Палому в другое полушарие. Там она и узнала о внезапной и бессмысленной гибели матери. Она хорошо помнила тот трагический день и чувства, охватившие ее: горе, сожаление, замешательство.

Палома прилетела хоронить мать. Она оказалась единственной родственницей на траурной церемонии. Анна на ее письмо не ответила, лишь с нарочным были присланы цветы. Тогда-то Палома окончательно оставила надежды когда-либо увидеть кузину, потому что решила, что Джон обо всем ей рассказал. Разрыв с Анной убивал ее даже больше, чем смерть матери.

Похороны были скромными. Речи говорили люди, едва знавшие покойную. Друзей у Евгении не было.

Добра она нажила немного, имела только самое необходимое. Дочь нашла маленькую шкатулку, в которой хранилось ее свидетельство о рождении с записью «неизвестен» в графе «сведения об отце» и связка писем, написанных незнакомой рукой. Поискав подпись и обнаружив вместо нее только букву «Ф», она сожгла их.

Жизнь матери – плохой пример для подражания, думала теперь Палома. У меня все будет по-другому. Я люблю своих детей, и хотя мне никогда не стать такой совершенной женой для Джона, какой была Анна, я буду его очень любить. И сама построю свою жизнь, чтобы в конце ее мне не было одиноко и тяжело.

Свадьбу решено было играть скромно, но все же собралось порядочно народу. Дальние родственники и близкие друзья Джона заполнили маленькую белую церковь. К счастью, мать Анны находилась в Англии; поэтому одной трудностью для Паломы было меньше. Ей удалось стать женой Джона раньше, чем пришлось встретиться с родственниками, которые могли ее плохо принять.

Она немного побаивалась разговора с Мартой Стерн. Ей было не все равно, как отнесется к новости старая домоправительница, но опасения оказались напрасными.

– Это замечательное решение всех проблем! – с воодушевлением поддержала ее Марта.

Палому слегка задели эти слова, хотя они и были сказаны вполне доброжелательно. Конечно, они с Джоном руководствовались множеством практических соображений, но было и другое. То, что окружающие могли рассматривать их брак столь однобоко, расстраивало Палому.

В целом свадьба удалась, и все остались довольны.

Поздно вечером, когда гости отправились по домам и девочки легли спать, Джон и Палома остались одни. Они решили побыть дома, хотя Джон поначалу и предлагал провести пару дней в гостинице в Окленде.

– Думаю, это расстроит девочек, – объяснила свой отказ Палома.

– Да, пожалуй, ты права. Ну, ладно, тогда в августе мы отдохнем на Фиджи.

Поднимаясь по лестнице, Палома думала, правильно ли она поступила. С тех пор как она согласилась на предложение Джона, он стал для нее еще загадочнее, чем раньше. Но так или иначе, что сделано, то сделано!

Палома приняла душ и надела ночную рубашку, которую купила, поддавшись непонятному импульсу. Красивая, из тончайшего шелка, она была очень неудобной и годилась разве что для того, чтобы потрясти воображение любовника. Звук льющейся воды в ванной затих, и женщина нырнула под одеяло. Она почувствовала, что ненавидит эту комнату, и проклинала себя за то, что была так глупа, что решила, будто здесь найдется ей место. Можно изменить все, что связано с Анной, но память о ней всегда будет жить в этом доме. Настроение резко ухудшилось. Палому душила ревность.

Она поняла, что Джон уже пришел, когда щелкнул выключатель и погас свет. Затем она почувствовала, как качнулась кровать, и затаила дыхание. Передумывать было слишком поздно. И почему, спрашивается, она ведет себя, как стыдливая девственница, когда еще пару недель назад они свободно занимались любовью? Пожалуй, это и было причиной ее нынешней подавленности: теперь неудержимость тайной страсти заменялась легальностью супружеских отношений. Так он мог обратиться к дочери или к собаке, недовольно подумала Палома, когда Джон сказал ей:

– Ты словно неживая… Очень устала? Ну, иди же, я обниму тебя перед сном.

Молча гадая, хочет ли Джон заниматься любовью или, как и она, нет, она положила голову ему на плечо. Грудь его мерно вздымалась и опускалась, от кожи исходил едва уловимый особенный запах. Постепенно спокойствие Джона передалось ей, и она расслабилась.

– Ты сегодня была такая красивая, – сказал Джон. Его голос, казалось, проникал прямо в сердце Паломы. – Я не верил, что от красоты может перехватить дух, но теперь знаю, что так бывает. И еще. Спасибо тебе за праздник, который ты устроила детям.

Палома зевнула. Полусонная, она легла рядом с Джоном. Шелк рубашки не служил достаточной преградой, и она чувствовала тепло его тела.

– Девочки были сегодня просто изумительны, – сказала она, улыбаясь. – И держались великолепно. Как я рада, что им было хорошо!

– А что тебе сказала Констанция, когда ты собиралась резать торт?

Палома поколебалась и потом ответила:

– Сказала, что это замечательное событие в моей жизни.

– Ты с ней согласна?

Рука Джона потонула в ее прекрасных волосах. Чуткие пальцы скользнули по шее, спустились на спину… Вспышка страсти закружила Палому.

– Да, – сказала она едва слышно. – Да, – повторила громче и провела расслабленной рукой по его груди.

Стена, разделявшая их, рухнула. Они занимались любовью вдохновенно, до полного изнеможения.

Последующие четыре недели Джон и Палома ночами старались насытиться друг другом, а девочки словно забыли, что существуют своенравие, капризы и непослушание. Палома знала, что это было слишком хорошо, чтобы длиться долго, и что неприятности появляются, откуда их совсем не ждешь. Сначала ее волновала Виола. Но оказалось, она еще недостаточно знала своих детей. Конец короткому раю положила именно Лав, несмотря на ее частые ласки, смех и полное принятие Паломы.

Однажды она захотела погостить у своего нового приятеля. Подавив желание спросить у Виолы ее мнение о мальчике, Палома сказала:

– Нет, моя хорошая, не надо, пока мы не познакомимся с его семьей.

У девочки задрожали губы.

– Ну тогда позвони им и познакомься по телефону.

– Нет, так не делают. С ними нужно встретиться.

Лав принялась плакать, умолять, но даже не заикнулась о том, чтобы спросить у отца, из чего Палома заключила, что Джон будет против. Это и повлияло на окончательное решение – не позволить поездку, что вызвало бурную ответную реакцию.

– Ты мне не настоящая мама! – кричала девочка. – И не можешь командовать в этом доме! Я тебя ненавижу! Ты всего лишь…

– Ну, довольно, – отрезала Палома, не повышая голоса и стараясь не выдать волнения, готового прорваться наружу. – Каждый может выйти из себя, но никому не позволено кричать и топать ногами, как невоспитанному капризному ребенку. Иди к себе в комнату.

Лавиния начала шумно хлопать носом. Виола устремилась было к ней, но Палома остановила ее строгим взглядом.

– Все в твоих руках, – продолжила Палома мягче. – Ты можешь вернуться, когда успокоишься.

Палома затаила дыхание. Сейчас решалась ее судьба. Если Лав не послушается, то навсегда нарушится ее контакт с детьми.

Вся в слезах, Лав удивленно уставилась на нее, затем повернулась и с громким ревом выбежала из комнаты. Она не закрыла дверь спальни, чтобы все могли знать, как она страдает. В дверях появилась Марта.

– Что-то случилось? – спросила она доверительным шепотом.

– Да нет, просто Лав показывает характер, – ответила Палома.

Марта хотела было что-то сказать, но, встретив спокойный взгляд Паломы, передумала.

– Пожалуй, пойду домой. Завтра я приду как всегда, – сказала она, понимающе кивая.

Виола села за уроки. Складка между ее бровями обозначалась резче всякий раз, когда драматические рыдания Лав набирали силу. Должно быть, она ревет что есть мочи, думала Палома, стараясь не обращать на это внимания. Но никак не могла справиться с дрожью в руках.

Женщина бродила по дому, не находя себе места. Наконец она вышла на улицу. Глядя на огромный холм, она думала, что, возможно, была слишком строга. Поддержит ли ее Джон?

И тут Палома увидела садовника Берта. Интересно, когда Джон разрешал ей изменить все по своему вкусу, имел ли он в виду и сад?

Поприветствовав Берта, она сказала:

– Этот плющ делает дом слишком мрачным. Выкопай его, пожалуйста, а вместо него посади что-нибудь повеселее.

Садовник внимательно посмотрел на нее.

– Но миссис Патерсон особенно любила этот плющ.

Хотя он и произнес это очень вежливо, но нетрудно было догадаться, что он примет в штыки любое ее замечание по поводу сада. Но Палома решила все же взять верх. Возвращая ему вежливую улыбку, она спокойно спросила:

– Когда вы теперь придете?

– В четверг.

– Хорошо, тогда мы с вами этим и займемся.

– Мне нужно спросить разрешения у Джона.

– Конечно, – ответила Палома, чувствуя, что ее охватывает бешенство.

Рассеянно глядя на широкие лужайки, она подумала: «Л схожу с ума. Но черт возьми, я не ноль, не пустое место. Я поговорю с Джоном о саде и потом заставлю Берта подчиниться мне, или он потеряет работу. Довольно жить в тени Анны. Я не она, у меня свой характер, свой вкус».