Текст книги "Фредерика"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2

Когда спустя некоторое время маркиз вошел в свой дом, то сразу заметил письмо, лежащее на столике из черного дерева, инкрустированного позолоченной бронзой. Адрес был написан крупным размашистым почерком, а светло-голубая сургучная печать не была сломана. Мистер Чарлз Тревор, безупречный секретарь маркиза, с первого взгляда определил, что письмо прислала одна из красоток сомнительной нравственности, временно завладевшая вниманием его лордства. Передав шляпу, перчатки и накидку, вызвавшую восхищение мисс Китти Бакстид, в руки стоящего наготове лакея, маркиз взял письмо и направился в библиотеку. Когда он сломал печать и развернул сложенный вдвое лист бумаги, запах серой амбры атаковал его привередливые ноздри. С явным отвращением маркиз вставил в глаз монокль, бегло прочитал послание, держа его на расстоянии вытянутой руки, и швырнул в камин. Фанни, подумал он, становится невыразимо скучной. Ослепительное создание, но подобно многим красоткам никогда не бывает удовлетворена. Теперь ей потребовалась пара лошадей кремовой масти для ее ландо. На прошлой неделе она возжелала бриллиантовое ожерелье, которое он и преподнес ей в качестве прощального подарка.

Маркизу казалось, будто тошнотворный запах, исходивший от письма, прилип к его пальцам; он тщательно вытирал их, когда в комнату вошел Чарлз Тревор. При виде удивления на лице упомянутого молодого джентльмена Элверстоук любезно объяснил, что не выносит серую амбру.

Мистер Тревор не сделал никаких комментариев, однако его лицо отразило настолько полное понимание, что маркиз промолвил:

– Я знаю, о чем вы думаете, Чарлз, и вы абсолютно правы: на сей раз я предоставлю прелестной Фанни отпуск. – Он вздохнул. – Приятная игрушка, но ужасно глупа и так же невероятно алчна.

Мистер Тревор снова воздержался от комментариев. Впрочем, ему было бы нелегко их сделать, ибо его мысли на эту деликатную тему были крайне запутанны. Как моралист, он мог только порицать образ жизни своего хозяина; как человек, воспитанный на рыцарских идеалах, он испытывал жалость к красотке Фанни, но, будучи полностью осведомленным о щедрости его лордства в отношении вышеупомянутой особы, он был вынужден признать, что у нее нет оснований для жалоб.

Чарлз Тревор, один из младших представителей большого семейства, был обязан своим теперешним положением тому, что его отец занимал в свое время пост наставника отца нынешнего маркиза, сопровождая его во время длительного путешествия. Комфортабельное жилье было не единственным его вознаграждением – благородный ученик сохранил к нему искреннюю привязанность, стал крестником его старшего сына и внушал собственному сыну, что преподобный Лоренс Тревор имеет право на его покровительство.

Поэтому, когда преподобный Лоренс рискнул намекнуть теперешнему маркизу, что Чарлз был бы подходящим кандидатом на пост его секретаря, Элверстоук согласился на это куда более охотно, чем Чарлз – поступить к нему на службу. Чарлз не испытывал желания стать священником, но он был молодым человеком с весьма серьезным складом ума и твердыми моральными принципами, а все, слышанное им об Элверстоуке, заставляло ожидать, что новое место обернется чем угодно, но никак не умерщвлением плоти. Но так как Чарлз, помимо здравого смысла, обладал сильно развитым чувством сыновней привязанности и понимал, что небогатому священнику нелегко содержать шестого сына, он оставил свои сомнения при себе, заверил отца, что сделает все, дабы оправдать его надежды, и утешил себя тем, что служба в Элверстоук-Хаус, несомненно, представит куда больше благоприятных возможностей, чем в сельском приходе.

Так как увлечения Чарлза относились к сфере политики, упомянутые возможности до сих пор ему не представлялись, поскольку маркиз не разделял его амбиции и крайне редко появлялся в палате лордов. Однако Чарлзу дозволялось писать для своего патрона предельно краткие речи, которых, по мнению маркиза, от него ожидали, и даже время от времени вкладывать в них собственные политические убеждения.

Более того, Чарлз обнаружил, что не в состоянии испытывать к Элверстоуку неприязнь. Хотя у Чарлза не было оснований предполагать, что маркиза хоть сколько-нибудь заботит его отношение, Элверстоук всегда держался с секретарем дружелюбно, никогда не придирался к нему, а тем более не проявлял высокомерия. Обмениваясь впечатлениями с приятелем по колледжу, который занимал аналогичный пост, но чей работодатель рассматривал его как некую помесь черного раба с дворецким, Чарлз понимал, что ему повезло. Элверстоук мог резко осадить какого-нибудь нахального выскочку, но если его секретарь ошибался, он распекал его, ничем не обнаруживая своего социального превосходства. Друг Чарлза выслушивал грубые приказы, а Чарлз – вежливые просьбы, обычно сопровождаемые одной из самых очаровательных улыбок его лордства. Поэтому Чарлз никак не мог противостоять обаянию маркиза, а также не восхищаться его искусством верховой езды и многочисленными спортивными достижениями.

– Судя по вашему неуверенному поведению и глуповатому виду, – заметил маркиз, весело блеснув глазами, – вы считаете своим долгом напомнить мне о какой-то очередной обязанности. Послушайте моего совета и не делайте этого. Я восприму это крайне нелюбезно и даже могу выйти из себя.

Серьезные черты мистера Тревора осветила улыбка.

– Вы так не поступите, сэр, – сказал он. – К тому же это вовсе не обязанность – по крайней мере, я так не думаю. Просто мне казалось, что вы хотели бы об этом знать.

– Вот как? Мне известно по собственному опыту, что такие слова всегда служат прелюдией к тому, о чем я предпочел бы не знать.

– Да, – простодушно отозвался мистер Тревор, – но я бы хотел, чтобы вы прочитали это письмо. Фактически я пообещал мисс Мерривилл, что вы его прочитаете.

– А кто такая мисс Мерривилл? – осведомился его лордство.

– Она сказала, что вы знаете, сэр.

– Право, Чарлз, вы должны знать меня лучше, чтобы предполагать, будто я держу в голове имена всех… – Маркиз оборвал фразу и сдвинул брови. – Мерривилл, – задумчиво повторил он.

– Думаю, сэр, она какая-то ваша родственница.

– Весьма дальняя. Какого дьявола ей нужно? Мистер Тревор протянул ему запечатанное письмо. Элверстоук взял его, сердито сказав:

– Вы получили бы по заслугам, если бы я бросил письмо в огонь, предоставив вам объяснять, почему вы не проследили, чтобы я его прочитал! – Маркиз сломал печать и открыл письмо. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять его содержание. Дочитав до конца, он устремил на мистера Тревора страдальческий взгляд. – Очевидно, Чарлз, вы вчера вечером хватили лишнего и сейчас немного не в себе?

– Разумеется, нет, сэр! – воскликнул шокированный мистер Тревор.

– Тогда почему, черт возьми, у вас в голове внезапно стало недоставать винтиков?

– Я имел в виду…

– За три года нашего сотрудничества вам всегда удавалось находить предлоги, чтобы отделываться от моих докучливых родственников, а тем более не поощрять самых никчемных из них…

– Уверен, что это не так, сэр! Возможно, они не слишком состоятельны, но…

– Самых никчемных! – твердо повторил его лордство. – Если моя сестра считает, что удалилась от мира, переехав в Гроувнор-Плейс, то что можно думать о людях, живущих на Аппер-Уимпоул-стрит? А если… – он снова посмотрел на письмо, – если эта Ф. Мерривилл – дочь единственного члена семейства Мерривилл, с которым я хоть как-то знаком, можете не сомневаться, что у нее нет ни гроша за душой и она рассчитывает, что я по доброте душевной исправлю это положение.

– Нет-нет! – возразил мистер Тревор. – Надеюсь, я не дошел до того, чтобы поощрять подобных личностей.

– Я тоже надеюсь, – кивнул его лордство и насмешливо приподнял бровь. – Они ваши друзья, Чарлз?

– До сегодняшнего дня я никого из них ни разу в жизни не видел, сэр, – ответил мистер Тревор и чопорно добавил: – Должен заверить ваше лордство, что я счел бы в высшей степени неподобающим представлять кого-либо из моих друзей вашему вниманию.

– Только не дуйтесь – я не собирался вас оскорблять, – успокоил его Элверстоук.

– Ну конечно, сэр, – отозвался умиротворенный мистер Тревор. – Прошу прощения, но… ну, мне лучше объяснить, как я познакомился с мисс Мерривилл.

– Валяйте! – кивнул Элверстоук.

– Она сама принесла письмо, – сообщил мистер Тревор. – Карета подъехала, как раз когда я собирался войти в дом… Сегодня вы дали мне так мало поручений, что я подумал, вы не станете возражать, если я выйду купить себе новый шейный платок.

– Что подало вам такую идею?

На степенном лице секретаря вновь мелькнула улыбка.

– Вы, сэр. Ну, короче говоря, мисс Мерривилл вышла из кареты с письмом в руке, когда я поднимался по ступенькам. Поэтому…

– Ага! – прервал Элверстоук. – Лакея не было! Возможно, карета наемная.

– Не знаю, сэр. Как бы то ни было, я спросил, не могу ли я ей помочь, объяснив, что я ваш секретарь. Мы разговорились, и я сказал, что передам вам ее письмо и… ну…

– Проследите, чтобы я его прочитал, – закончил Элверстоук. – Опишите мне это создание, Чарлз.

– Мисс Мерривилл? – переспросил явно растерянный мистер Тревор. – Ну, я не особенно рассмотрел ее, сэр. Она держалась очень вежливо, искренне и… никак не принадлежала к тем, кого вы именуете «никчемными»! Я имею в виду… – Он сделал паузу, стараясь представить себе мисс Мерривилл. – Я не слишком разбираюсь в таких вещах, но мне она показалась элегантно одетой и очень молодой, хотя сейчас явно не первый ее светский сезон и, пожалуй, даже не второй. – Мистер Тревор глубоко вздохнул и с благоговением произнес: – Все дело в другой девушке, сэр!

– В самом деле? – с интересом осведомился Элверстоук. Искорки юмора в его глазах стали еще заметнее.

Мистер Тревор, казалось, затруднялся подобрать нужные слова, однако после продолжительной паузы, во время которой он, очевидно, вызывал в памяти упомянутое райское видение, серьезно произнес:

– Сэр, я еще никогда не встречал… даже не мечтал встретить такую прекрасную девушку! У нее огромные голубые глаза, волосы блестят, как золото, хорошенький миниатюрный носик и чудесный цвет лица! А когда она заговорила…

– Лучше скажите, как выглядят ее лодыжки, – прервал маркиз.

Мистер Тревор покраснел и рассмеялся:

– Я не видел ее лодыжек, сэр, так как она оставалась в карете. Меня особенно поразили ее ласковое выражение лица и нежный голос. В ней было нечто необычайно привлекательное, если вы понимаете, что я имею в виду…

– Могу хорошо себе представить.

– Ну… когда она склонилась ко мне, улыбнулась и попросила, чтобы я передал вам письмо, я пообещал, что сделаю это… хотя понимал, что это вас не слишком обрадует.

– Вы несправедливы ко мне, Чарлз. Признаюсь, вы не возбудили во мне ни малейшего желания познакомиться с мисс Мерривилл, но я, безусловно, должен взглянуть на ее спутницу. Кстати, кто она?

– Я не вполне уверен, сэр, но думаю, что она, возможно, сестра мисс Мерривилл, хотя совсем на нее не похожа. Мисс Мерривилл называла ее Кэрис.

– Это лишь подтверждает мою неприязнь к мисс Мерривилл. Из всех отвратительных сокращенных имен Кэрри, по-моему, самое жуткое!

– Нет-нет! – поспешно возразил мистер Тревор. – Вы не поняли меня, сэр. Конечно, ее зовут не Кэрри. Мисс Мерривилл четко сказала Кэрис. Никогда еще никого не называли более подходящим именем, ибо оно происходит от греческого слова «харис» – обаяние!

– Благодарю вас, Чарлз, – усмехнулся его лордство. – Что бы я без вас делал?

– Я подумал, что вы могли забыть, сэр… У вас такая плохая память.

Словно защищаясь от удара, маркиз жестом фехтовальщика поднял тонкую и сильную руку:

– Черт бы побрал вашу дерзость, Чарлз! Продолжайте.

– Мисс Мерривилл выразила надежду, сэр, – закончил ободренный мистер Тревор, – что вы заглянете к ним на Аппер-Уимпоул-стрит.

– Разумеется, загляну, если вы можете обещать, что я застану там прелестную Кэрис.

Мистер Тревор не мог этого обещать, но счел благоразумным не развивать эту тему и удалился, оставив надежду его лордству.

Позднее ему пришло в голову, что он мог оказать Кэрис дурную услугу, подвергнув ее губительному вниманию Элверстоука. Мистер Тревор не опасался, что маркиз попытается соблазнить девушку благородного происхождения, пребывающую в столь нежном возрасте; галантность его лордства не доходила до столь недостойных действий. Но он боялся, что, если Кэрис завладеет воображением маркиза, тот может своими настойчивыми ухаживаниями внушить ей мысль, будто питает к ней глубокую страсть. Вспоминая мягкий взгляд и ласковую улыбку Кэрис, мистер Тревор чувствовал, что это может легко разбить ее сердце, и мучился угрызениями совести. Потом он подумал, что Кэрис едва ли одинока, и решил, что родители могут защитить ее от назойливого флирта. Кроме того, слишком молодые женщины занимали одно из первых мест в списке вещей, которые быстро приедались Элверстоуку. Что касается мисс Мерривилл, то мистер Тревор не сомневался, что она в состоянии о себе позаботиться. Хотя его ослепила ее прекрасная спутница, у него сохранилось смутное впечатление о ней как о весьма хладнокровной особе с орлиным носом и дружелюбным, но уверенным выражением лица. Он не думал, что мисс Мерривилл легко завлечь в западню. Дальнейшие размышления убедили его, что со стороны маркиза едва ли стоит опасаться таких попыток. Казалось невероятным, что такой признанный ценитель красоты, как Элверстоук, удостоил бы подобную женщину своего внимания. Еще менее вероятным выглядело то, что он хотя бы пальцем пошевелил ради нее.

Спустя несколько дней, в течение которых его лордство не упоминал о мисс Мерривилл и явно не нанес ей утреннего визита, секретарю начало казаться, что он либо решил ее игнорировать, либо забыл о ее существовании. Мистер Тревор понимал, что его долг напомнить маркизу о ней, но воздерживался от этого, чувствуя, что сейчас неподходящий момент. Его лордству пришлось выдержать три визита – двух своих старших сестер и вдовствующей матери своего наследника, – которые утомили его до такой степени, что все в доме боялись вывести его из себя.

– Должен вас предупредить, мистер Уикен, – снисходительно обратился к дворецкому высокомерный камердинер маркиза, – что, когда его лордство пребывает в раздраженном состоянии, от него лучше держаться подальше.

– Мне это хорошо известно, мистер Нэпп, – ответил его коллега, – ибо я знаю его лордство с колыбели. Он напоминает мне своего отца, покойного лорда, хотя вы, конечно, его не знали, – добавил он, чтобы сбить спесь с собеседника.

Его лордство и в самом деле был крайне раздражен. Леди Бакстид, никогда не признающая себя побежденной, прибыла в Элверстоук-Хаус под самым неубедительным из всех предлогов в сопровождении старшей дочери, которая, не сумев смягчить лестью сердце дяди, ударилась в слезы. Но так как она не принадлежала к тем немногим удачливым женщинам, которые могут плакать, не становясь при этом безобразными, маркиз остался нечувствительным к ее рыданиям, равно как и к жалобам сестры на ее стесненные обстоятельства. Только бедность, заявила леди Бакстид, вынуждает ее обращаться к брату за помощью в исполнении священной обязанности представления обществу ее дражайшей Джейн. Однако ее брат, говоря в высшей степени дружелюбным тоном, заметил, что речь идет не о бедности, а о скупости, после чего ее милость потеряла самообладание и, как впоследствии рассказывал своему подчиненному старший лакей Джеймс, стала орать, как базарная торговка.

Вторым посетителем его лордства была миссис Донтри. Как и ее кузина, леди Бакстид, она была вдова и не сомневалась, что Элверстоук обязан обеспечивать ее отпрыска. На этом сходство между ними кончалось. Простонародье нередко характеризовало леди Бакстид как «дубину», но никто не мог применить такой термин в отношении миссис Донтри, которая обладала необычайно хрупкой внешностью и стойко переносила обрушивавшиеся на нее испытания. В девичестве она считалась красавицей, но тенденция быстро подхватывать инфекционные заболевания убедила ее в крайней слабости своего организма, поэтому, выйдя замуж, миссис Донтри вскоре начала, как весьма нелюбезно утверждали леди Дживингтон и леди Бакстид, «пичкать себя всякой дрянью». После безвременной кончины супруга миссис Донтри окончательно зациклилась на своих недугах – у нее расстроились нервы, она постоянно сидела на диете и поглощала снадобья, в том числе козью сыворотку (от воображаемой чахотки), что вскоре сделало ее похожей на привидение. К сорока годам миссис Донтри настолько убедила себя в собственной инвалидности, что, если ей не предлагали какое-нибудь особенно увлекательное развлечение, проводила большую часть дня изящно откинувшись на подушки дивана. Рядом с ней непременно находилась какая-нибудь бедная родственница, изо всех сил стремившаяся угодить больной, и располагался столик, уставленный пузырьками и флакончиками с валерианой, камфорным спиртом и прочими болеутоляющими и тонизирующими средствами, рекомендованными ей друзьями или рекламными объявлениями изготовителей. В отличие от леди Бакстид миссис Донтри не была ни брюзгливой, ни скупой. В моменты расстройства ее голос всего лишь становился еще более слабым и жалобным, а на детей, как и на себя, она была готова истратить целое состояние. К несчастью, наследство ее мужа (которое леди Дживингтон и леди Бакстид считали более чем достаточным) было не настолько большим, чтобы позволить ей жить без экономии и бережливости – в том стиле, к которому она, по ее словам, привыкла, – а так как инвалидность не позволяла ей изучать эти искусства, она постоянно залезала в долги. Уже долгие годы миссис Донтри пользовалась щедростью Элверстоука, и, хотя ей искренне хотелось не зависеть от него, она не могла не считать, что, поскольку ее красавец сын является наследником маркиза, последний обязан обеспечить и ее двух дочерей.

Хотя старшей из них, мисс Хлое Донтри, оставалось всего несколько недель до семнадцатилетия, ее представление обществу не занимало мысли миссис Донтри, покуда она не узнала из весьма ненадежных источников, что Элверстоук собирается дать великолепный бал в честь мисс Джейн Бакстид. Миссис Донтри утверждала, что она слабая женщина, но, защищая своих обожаемых детей, способна превратиться в львицу. В таком обличье она и явилась к Элверстоуку, прихватив самое безотказное оружие – нюхательную соль.

Миссис Донтри не начала с требований – это было не в ее духе. Войдя в гостиную, она направилась к маркизу, протянув изящные руки в светло-лиловых перчатках.

– Дорогой Элверстоук! – воскликнула миссис Донтри, устремив на лицо кузена взгляд своих больших, глубоко запавших глаз и одаривая его печальной улыбкой. – Мой добрый благодетель! Как я могу отблагодарить вас?

Игнорируя левую руку посетительницы, маркиз быстро пожал правую и осведомился:

– Отблагодарить за что?

– Как это похоже на вас! – вздохнула миссис Донтри. – Но если вы можете забыть о вашей щедрости, то я не могу. Бедная Харриет и девочки будут ругать меня, что я вышла из дому в такую холодную погоду, но я чувствовала, что должна была сделать хотя бы это. Вы слишком добры.

– Ну, это, во всяком случае, что-то новое, – заметил Элверстоук. – Садитесь, Лукреция, и объясните все как следует. Что такого я натворил, чтобы заслужить вашу признательность?

– Притворщик! – упрекнула его миссис Донтри, грациозно опускаясь на стул. – Я слишком хорошо вас знаю, чтобы попасться на эту удочку. Вы просто не любите, чтобы вас благодарили – и в самом деле, если бы я стала благодарить вас за все, что вы сделали для меня и моих обожаемых детей, то боюсь, стала бы одной из тех, кого вы именуете «занудами». Хлоя – дорогое дитя – называет вас добрым волшебником.

– Должно быть, у нее жар, – прокомментировал маркиз.

– Она думает, что никто не может сравниться с ее великолепным кузеном Элверстоуком! – улыбаясь, продолжала миссис Донтри.

– Не беспокойтесь, она поправится, – заверил ее маркиз.

– Скверный мальчик! – шутя, укорил а его миссис Донтри. – Вы надеетесь меня перехитрить, но вам это не удастся. Вы отлично знаете, что я пришла поблагодарить и побранить вас за то, что вы приобрели для Эндимиона эту прекрасную лошадь. Увы, я была не в состоянии сделать это сама. Он говорит, что лошадь просто безупречна. С вашей стороны это слишком любезно.

– Так вот в чем дело! – воскликнул его лордство с иронической усмешкой. – Вам незачем было предпринимать этот ненужный визит – я ведь говорил, что позабочусь о подходящей лошади для вашего сына.

– Какая щедрость! – со вздохом промолвила миссис Донтри. – Иногда я думаю, что бы стало со мной после того, как я лишилась моего возлюбленного супруга, если бы я не могла рассчитывать на вашу поддержку при каждом испытании.

– Моя вера в вас, дорогая кузина, не позволяет усомниться, что вы, не теряя времени, нашли бы какую-нибудь другую поддержку, – самым любезным тоном отозвался маркиз. Слегка улыбнувшись при виде того, как она закусила губу, он открыл табакерку и спросил: – Какие же испытания обрушились на вас сейчас?

Женщина широко открыла глаза и с удивлением произнесла:

– Что вы имеете в виду, мой дорогой Элверстоук? Абсолютно никаких, если не считать плохого здоровья, – а вы знаете, что я никогда об этом не говорю. Я исполнила свой долг и теперь должна вас покинуть, прежде чем моя бедная Харриет испугается, что со мной произошел один из моих нелепых спазмов. Она ждет меня в карете, так как и слышать не пожелала, чтобы я поехала одна. Харриет так обо мне заботится! Вы все меня окончательно избаловали! – Миссис Донтри поднялась, закуталась в шаль и протянула руку. Но прежде чем маркиз успел притронуться к ней, она воскликнула: – У меня совсем вылетело из головы то, что я хотела с вами обсудить! Я в таком затруднении! Дайте мне совет, Элверстоук!

– Вы заставляете меня краснеть, Лукреция, – сказал маркиз. – Я так часто вас разочаровывал.

– Как же вы любите надо мной подшучивать! Умоляю, будьте серьезны! Это касается Хлои.

– В таком случае вы должны меня извинить, – заявил его лордство. – Я ничего не понимаю в школьницах, так что, боюсь, мой совет окажется бесполезным.

– Вы все еще думаете о ней как о школьнице! Действительно, трудно представить, что она уже выросла. Тем не менее ей вот-вот исполнится семнадцать, и, хотя я не собиралась выводить ее в свет до следующего года, все говорят мне, что откладывать это было бы неразумно. Ходят слухи, что у королевы так плохо со здоровьем, что она может умереть в любой момент, и даже если этого не случится, вряд ли будет в состоянии устраивать приемы в будущем году. Это меня беспокоит, потому что мне бы очень хотелось представить должным образом мою девочку – да и бедный Генри хотел бы того же. О Карлтон-Хаус я и слышать не желаю! Не знаю, как нам быть, если королева умрет. Даже если ее место займет герцогиня Глостерская, – конечно, принц-регент может этого захотеть, так как она всегда была его любимой сестрой, – это все равно будет не то же самое. И кто знает – а вдруг вместо королевы приемы будет устраивать эта ужасная леди Хартфорд?

– В самом деле – кто знает? – сочувственно отозвался Элверстоук, которому такая возможность казалась крайне маловероятной.

– Поэтому я чувствую, что должна представить Хлою в этом сезоне, чего бы это ни стоило! – заявила миссис Донтри. – Я надеялась заранее подготовиться к будущему году и сделать все как следует, но, увы, это едва ли возможно. Дорогое дитя! Когда я сказала ей, что буду вынуждена представить ее в одном из моих придворных платьев, она приняла это так безропотно, что мое сердце чуть не разорвалось! Я не смогла удержаться от вздоха – Хлоя такая хорошенькая, что я бы хотела нарядить ее во все самое лучшее! Но если придется представлять ее в теперешнем сезоне, то об этом и думать нечего.

– В таком случае я советую подождать до следующего года, – сказал Элверстоук. – Утешайте себя мыслью, что, если королева не будет устраивать приемы, ни одна из дебютанток сезона не будет наслаждаться опытом, в котором отказано вашей дочери.

– Нет-нет! – возразила миссис Донтри. – Как же я могла оказаться настолько непредусмотрительной? Каким-то образом я должна представить Хлою этой весной. Может быть, дать бал? Но в моем положении… – Она не договорила, словно ей в голову пришла внезапная идея. – Интересно, намерена ли Луиза представлять в этом сезоне Джейн? У бедняжки столько веснушек и такая некрасивая фигура! Но можете не сомневаться, что Луиза постарается представить дочь достойно, хотя она настолько скупа, что наверняка будет ворчать из-за каждого пенни, который ей придется на это истратить. Ходят слухи, – с тихим смехом добавила миссис Донтри, – что вы даете бал в честь Джейн.

– Вот как? – осведомился его лордство. – Но вам, безусловно, известно, дорогая Лукреция, что «слух лишь дудка, куда дуют зависть, ревность и…». Забыл остальное, но позвольте заверить вас, что, когда будут разосланы приглашения на бал в этом доме, имя Хлои не окажется забытым. А теперь позвольте мне проводить вас к вашей карете – мысли о верной Харриет, томящейся там в ожидании вас, начинают терзать мою душу.

– Погодите! – остановила его миссис Донтри, которую осенила еще одна идея. – Что, если мы с Луизой объединим наши ресурсы? Боюсь, что моя красавица Хлоя затмит бедняжку Джейн, но думаю, что это не будет заботить Луизу, если она сможет немного сэкономить. – Она воздела руки молитвенным жестом и добавила тоном, в котором искусно сочетались лесть и лукавство: – Если бы Луиза одобрила этот план, вы бы позволили нам, дорогой Вернон, устроить бал здесь, в вашем великолепном зале?

– Нет, дражайшая Лукреция, не позволил бы, – ответил маркиз. – Но не отчаивайтесь! Случай не представится, так как уверяю вас, что план Луизе не понравится. Вижу, что вам стало дурно из-за моей чудовищной нелюбезности. Может быть, позвать преданную Харриет?

Это уже было немного чересчур даже для миссис Донтри. Бросив на кузена укоризненный взгляд, она удалилась с видом, напоминающим миссис Сиддонс [1]1
  Сиддонс Сара (1755 – 1831) – английская актриса.


[Закрыть]в облике музы Трагедии, какой ее изобразил сэр Джошуа Рейнолдс [2]2
  Рейнолдс Джошуа (1723—1792) – английский художник.


[Закрыть].

Третьим визитером маркиза была леди Дживингтон, которая пришла не просить его об одолжении, а умолять не поддаваться назойливым приставаниям леди Бакстид. Она заявила серьезно и сдержанно, что не ожидает помощи брата в том, чтобы ввести в общество ее дочь Анну, но сочтет сознательным пренебрежением к себе, если он исполнит такую миссию для мисс Бакстид, которая, как подчеркнула леди Дживингтон, не разделяет со своей кузиной чести быть его крестницей. Если же пристрастие побудит брата оказать подобную милость Хлое – дочери «той женщины», – то она прекратит с ним всякие отношения.

– Ты почти убедила меня, Огаста, – промолвил его лордство.

Эти слова были произнесены самым любезным тоном и сопровождались самой сладкой улыбкой, однако леди Дживингтон, кипя от гнева, поднялась и без единого слова вышла из комнаты.

– А теперь, – сказал маркиз секретарю, – вам остается только потребовать от меня дать бал для вашей протеже.