Текст книги "Истина или пропоганда"
Автор книги: Джордж Вандеман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
В поисках определенности
Не так давно в Белый дом пригласили группу руководителей студенческого движения со всей Америки. В своей тщательно подготовленной речи представитель правительства просил их быть хорошими студентами – не бомбить дома, не стремиться в Марокко и всегда верить в Америку. Когда он закончил, один студент из Гарварда почтительно спросил: «Сэр, не могли бы вы сказать, на чем основаны ваши нравственные убеждения?»
Правительственный чиновник замешкался и покраснел. Затем ответил извиняющимся тоном: «Простите, я не знаю».
Человек, у которого хватило честности сказать «я не знаю», достоин восхищения. Слишком многие дали бы на его месте какой-нибудь уклончивый, иносказательный, ни о чем не говорящий ответ.
Но разве вас не удивляет, что многие современные представления не имеют под собой веских оснований? Что значительная часть общепризнанных идей – это не более чем пустое теоретизирование?
Всем вам известна книга Чарльза Дарвина «Происхождение видов». Когда-то эту книгу назвали библией эволюционистов, а многое из того, чему учат в современных школах, основано на этом труде. Недавно кто-то заметил, что книга Дарвина пестрит выражениями, свидетельствующими о неуверенности в правильности изложенных в ней взглядов. Мы, конечно, знали об этом всегда. Но это наблюдение было бы интересно довести до конца, поэтому я попросил, чтобы мне подготовили некую неофициальную сводную таблицу. Она, естественно, не претендует на абсолютную точность, но это ведь таблица уклончивых выражений, использованных Ч. Дарвином. Книгу не вводили в компьютер, поэтому некоторые слова и выражения наверняка были пропущены. Но там, где цифры не проверены, они нарочно занижены. Я думаю, вас заинтересует обнаруженная закономерность. Например, автор тридцать шесть раз употребляет выражение «я считаю» или «мы можем считать». Тридцать девять раз он говорит «я полагаю». Перед вами только часть таблицы:
Любопытная вещь: вместо того чтобы выразить свою неуверенность каким-нибудь одним словом, Дарвин применяет длинные выражения, вроде: «насколько позволяет наше неведение»; «не смея утверждать категорически»; «не решаясь строить догадки»; «если моя гипотеза верна»; «трудно прийти к каким-либо заключениям»; «с некоторым сомнением склонен считать»; «несмотря на нашу неосведомленность»; «если я не слишком себя обманываю». На протяжении всей книги встречается по меньшей мере восемь сотен указаний на неуверенность автора – до полдюжины на каждой наугад открытой странице!
Скажите, как долго вы будете поддерживать отношения со страховой компанией, которая составляет полисы таким языком? Подпишете вы контракт, сформулированный таким образом? А вообще-то, признайтесь честно, вы читали это произведение Дарвина? По всей вероятности, нет. Но вы по крайней мере знаете, что уже больше столетия миллионы людей уверены, что в нем содержится классическое объяснение нашего происхождения. И это несмотря на то, что автор восемьсот раз произносит фразу «я не знаю» или ее эквиваленты!
Неужели вас нисколько не шокирует, что этот общепризнанный труд остро страдает недугом отсутствия убежденности? Неужели вас нисколько не пугает, что эта книга построена на таких шатких основаниях, слишком шатких, чтобы довериться ей? Не вызывает ли это у вас жгучей потребности в свидетельстве более основательном, более надежном, более заслуживающем нашего доверия? Безусловно!
Видите ли, слишком просто вознести на пьедестал науку и забыть, что некоторые проблемы даже наука разрешить не может. Особенно часто мы забываем об этом в случае, когда речь идет о далеком прошлом, тускло освещенном весьма скудными научными данными. Ученые прилагают все усилия, чтобы максимально использовать имеющийся в их распоряжении материал. Но мы легко забываем, что значительная часть того, о чем нам говорят ученые, отнюдь не является фактом. Это скорее их интерпретация фактов. Вот почему у стольких людей возникает впечатление, что между наукой и религией существует конфликт. В действительности никакого конфликта по поводу существующих фактов нет. Спор касается только интерпретации этих фактов. Трудность же состоит в том, что интерпретация строится порой на совершенно недоказуемых предпосылках.
Ископаемые остатки, например, находят в горных породах, причем в определенном порядке. Это факт. Но что означает сей порядок? Ответом на это является интерпретация.
Скажем, где-то обнаруженные остатки явно принадлежат скелету человека. Они, по-видимому, древние. Ученый заинтересовывается и предпринимает попытку реконструировать скелет. У него, как вы понимаете, имеются в наличии не все кости, поэтому ему приходится восполнять пробелы воображением. Я думаю, вам понятно, какие здесь могут быть допущены ошибки.
Теперь представьте, что скелет пытаются облечь во плоть, нарастить на кости мышцы. Вы, конечно, допускаете, что двое различных ученых могут прийти к совершенно противоположным результатам? Окончательную реконструкцию едва ли можно будет назвать научной. Она слишком зависит от заранее сложившихся представлений каждого ученого. Одни и те же кости могут быть подогнаны друг к другу, восполнены догадками и производить впечатление очень, очень древних – или очень современных. Не так ли?
Я проиллюстрирую это на примере из области археологии. Археологи, похоже, только и делают, что раскапывают разбитые керамические сосуды. Они соединяют обломки и датируют древние культуры по стилю сохранившейся керамики. И в целом они справляются с этим неплохо.
Но я хочу, чтобы вы увидели, что склеить вазу из обломков можно далеко не единственным способом. Этот пример мне любезно предоставил д-р Леонард Брэнд, декан биологического отделения аспирантуры Университета Лома Линда.
Представьте, говорит он, что какой-то археолог – назовем его Уильям – ведет раскопки в руинах древнего города. Он находит несколько осколков керамики и определяет, что они являются частью разбитой вазы. Все, чем Уильям располагает, – это несколько фрагментов (рис. 1).
Если Уильям желает знать, как выглядела эта ваза, он должен прибегнуть к воображению. И это никак не будет похоже на складывание картинки-головоломки, когда у вас в наличии все фрагменты. У Уильяма нет всех фрагментов. Поэтому он предпринимает все, на что только способен. Он использует свои археологические познания и всю информацию о древних культурах и осуществляет реконструкцию (рис. 2), исходя из своих представлений о том, как выглядела данная ваза. Темные куски – это фрагменты, которые он раскопал. Светлые – его фантазия. Или назовем это по-другому. Осколки керамики – это факты. А светлые части – это его интерпретация фактов. Никто не усомнится в его фактах. Но кто-нибудь, уверяю вас, обязательно усомнится в его интерпретации. Теперь допустим, что некто действительно усомнился. К решению этой задачи подключается другой археолог – назовем ее Маргарет. Она считает интерпретацию Уильяма ошибочной и полагает, что ваза должна быть выше. Кроме того, она убеждена, что у вазы должно быть два ободка, а не один. Используя те же самые осколки, те же самые факты, она осуществляет реконструкцию, которая выглядит совершенно иначе (рис. 3).
Итак, перед нами две различные интерпретации одних и тех же фактов. Которая из них верна? Это невозможно определить без дополнительных материалов. Допустим, коллеги продолжают поиски и находят еще два осколка. Один подтверждает гипотезу Маргарет, но не устраивает Уильяма. Другой осколок не подходит никому. Следовательно, они должны пересмотреть свои гипотезы и совместно прийти к новому варианту реконструкции (рис. 4).
Можно ли теперь с уверенностью сказать, что искомая ваза выглядела именно так? Нет. До сих пор отсутствует слишком много деталей. Поэтому мы по-прежнему имеем дело всего лишь с интерпретацией.
Но на этот раз случилось так, что был найден целый аналог нашей вазы, и мы смогли увидеть, как она выглядела (рис. 5). Обнаружение дополнительных фактов действительно пошло на пользу. Но и здесь еще остается изрядная доля гадания.
Видите ли, если у вас нет всех необходимых фактов, вам приходится во многом полагаться на воображение. Вы должны соединить обломки разбитой вазы наилучшим способом. Это все, что вы можете сделать. Пока вам не посчастливится узнать мастера, который ее изготовил. Пока вы не познакомитесь с создателем, который расскажет, как он ее сделал!
Когда речь идет о далеком прошлом, мы не располагаем всеми деталями. У нас нет всех фактов. Исчерпывающую совокупность фактов невозможно получить никаким научным инструментарием. Да к тому же, никто из нас не присутствовал при создании этого мира.
Получить истинное представление о том, как был создан наш мир, можно, только приняв слово Того, Кто сказал, что Он его сотворил. В противном случае мы останемся во власти гипотез, но поведение этих «дам» не слишком надежно. Им присуще разочаровывать нас. Одна теория терпит крах, и мы переориентируемся на другую. Мы вообще то и дело пересматриваем свои взгляды.
Наши университеты и другие учебные заведения, безусловно, способствуют все большему просвещению. Однако многие дисциплины явно страдают отсутствием определенности. Физика и математика – разумеется, точные науки. Но надо признать, что в некоторых сферах обучение строится в основном на гипотезах и предположениях. Выпускники получают степени, но некоторые из них покидают учебные заведения, так и не обретя никакой уверенности. И каков же результат такого постижения науки? Беспокойство. Никогда на земле не было еще более беспокойного поколения. Мужчины и женщины бросаются от одной теории к другой, от одного культа к другому, пытаясь найти в жизни хоть какой-то смысл, оправдать свое существование и обрести надежду. И, ничего не отыскав, продолжают свой путь – куда угодно или в никуда. Желая узнать, что находится по ту сторону, люди стучатся в двери невидимого мира. Они сидят на склонах холмов, рассматривая мерцающие в небе огоньки и желая знать, почему они столь призрачны. Они обращаются к астрологическим таблицам, надеясь в звездах найти утешение и опору. Многих заводят в тупик парапсихологические прогнозы, и люди беспомощно блуждают в облаках своей разочарованности.
Лет десять или двадцать назад людям требовались какие-либо причины и логика для того, чтобы их в чем-то убедить. Сегодня же миллионы обращаются к самым неистовым домыслам и полнейшему абсурду. Некоторые решили, что все мы являемся роботами, которыми управляет некая космическая энергия. Другие смешивают в одну кучу зло и Божьи действия. Они говорят, что Вселенная, если она вообще кем-то управляется, – это или какой-то беззаботный чудак, или, в лучшем случае, математическое уравнение.
Во всех этих метаниях нет ни проблеска надежды, ничего такого, за что можно было бы ухватиться, что объяснило бы нам, кто мы и куда идем. Чувства миллионов наших современников достаточно определенно выразила Эдна Сен-Винсент Миллей:
Жизнь должна продолжаться,
Только я забыла почему.
Да, наше поколение – это люди, восклицающие «я не знаю!» Но они страстно жаждут найти ответ. Жаждут узнать, кто мы, откуда и куда мы идем!
Многие усыновленные и удочеренные дети, став взрослыми, тратят огромное количество времени и денег и проявляют настойчивость, пытаясь выяснить, кто их настоящие родители, ибо хотят установить свою истинную личность. На уровне государства мы уже истратили колоссальную сумму денег, пытаясь обнаружить своих возможных космических предков и выяснить, не одиноки ли мы во Вселенной. Один проект «Викинг» обошелся нам в миллиард долларов. Имеет ли это смысл? Да, мы разорвали цепи, приковывающие нас к этой планете. Мы направили свои корабли в космический океан и освоили его просторы. Наши космические полеты стали триумфом техники. Но истинным результатом «Викинга» и всех остальных космических программ были слова «я не знаю». Вот оно, горькое признание нашей одинокой планеты. И доллары, которые мы истратили, – это показатель безнадежности наших поисков ответа.
Действительно ли необходимо так много затратить, чтобы найти ответ? Разве Творец мира и человека злорадно припрятал тайны Вселенной в недрах планеты Марс?
Друзья мои, неужели вы не устали от этого беспокойства, этой неопределенности и неуверенности?
Мне кажется, что если бы Книгу Бытие написал кто-нибудь вроде Чарльза Дарвина, она начиналась бы примерно так:
«Предполагается, что в начале Бог более или менее сотворил небо и, возможно, землю. Земля была, вероятно, безвидна и пуста, и над бездною, должно быть, была тьма. Некоторые полагают, что Дух Божий как бы носился над водою. И кто-то непременно должен был сказать: да будет свет. Или это могла быть какая-то химическая реакция, природу которой мы не понимаем. Свет явно откуда-то появился».
Но остановимся! Этого вполне достаточно! Не правда ли, вас радует, что Книгу Бытие написал не Чарльз Дарвин?
Благодарение Господу, что Он не изъясняется подобным образом! Благодарение Господу, что автор Книги Бытие не испытывал ни малейшего сомнения относительно истинности того, о чем он писал! Так впитывайте же эту живительную воду источника. Пусть она освежит вашу душу!
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою.
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды… И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй…
И назвал Бог сушу землею… И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод… И стало так… И был вечер, и было утро: день третий…
И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды… И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четвертый.
И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных… И увидел Бог, что это хорошо… И был вечер, и было утро: день пятый…
И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они… над всею землею… И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Боясию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их…
И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой.
Так совершены небо и земля и все воинство их. И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал».
Разве вам это не нравится? Разве вам не по душе эти убедительность и определенность, придающие чувство уверенности?
Друзья мои, знайте, что если в Библии и есть какой-то элемент неопределенности, то он связан с человеческими поступками. Сотворив человека, Господь наделил его свободой воли. И Он никогда не посягал на эту свободу. Он вообще никогда не вторгается в те священные пределы души, где человек принимает решения.
В Библии вам много раз встретится слово «если». Но эти «если» имеют отношение к человеку, а не к Богу. Они касаются человеческих решений, в том числе моих и ваших. Все люди, вы и я, – вот единственный неопределенный элемент Божественной книги!
Разве вы не хотите незамедлительно покончить с этой неопределенностью относительно своего будущего решения?
Дилемма Дарвина
В ту ночь, когда Финн случайно наткнулся на Анну, лондонские доки были плотно окутаны туманом. Девчушке едва исполнилось четыре года. Финн был ростом под два метра и весил чуть больше ста килограммов. Анна не смогла сказать ему, где она живет, но объявила, что пойдет с ним и будет жить у него. Поэтому Финн привел ее к себе домой; его мать всегда подбирала бездомных – будь то собаки, кошки или люди.
Но Финн никак не думал, что эта малышка сыграет в его жизни такую важную роль. В четыре года она обладала неотразимым очарованием и имела совершенно особые отношения с «Мистером Богом». Уже к шести годам она стала богословом, математиком и настоящим философом. Финн считал себя хорошо образованным, но, пытаясь ответить на вопросы Анны, чувствовал себя последним двоечником.
Однажды вечером они сидели на железнодорожной насыпи и смотрели на проходящие поезда. Анна пила лимонад. Внезапно она начала хихикать. Она хохотала до икоты. Когда девочка наконец успокоилась, Финн спросил, что ее так рассмешило.
«Я просто подумала о том, – ответила девочка, – что смогла бы ответить на сквиллион вопросов». Слово сквиллион она изобрела для чисел, которые так велики, что их невозможно выразить никаким другим способом.
«Я тоже», – сказал Финн, ничуть не удивившись.
Анна взволнованно повернулась к нему: «И ты тоже?»
«Конечно, – ответил Финн. – Ничего особенного в этом нет. Но заметь, я могу дать на половину сквиллиона неправильные ответы».
Девочка была разочарована: «Я-то на все вопросы отвечу правильно».
Это уже слишком, надо девчонку поставить на место. И Финн строго сказал: «Нет, не ответишь. Никто не может ответить правильно на сквиллион вопросов».
«А я могу, – настаивала Анна. – Я могу ответить правильно на сквиллион сквиллионов вопросов».
«Это просто невозможно. Никто не способен на это». «А я способна – в самом деле способна!» Финн уже готов был ее отругать. Он взял Анну за плечи и повернул к себе лицом. И встретился с ее спокойным, уверенным взглядом. «Могу и тебя научить», – сказала она. И прежде чем он успел что-нибудь ответить, она начала: «Сколько будет один плюс один плюс один?» «Три, конечно». «Сколько будет один плюс два?» «Три».
«Сколько будет восемь минус пять?» «Снова три». К чему она клонит? «Сколько будет восемь минус шесть плюс один?» «Три».
«Сколько будет сто плюс три минус сто?» «Хватит, – возмутился Финн. – Конечно, три, но ты пытаешься меня одурачить, верно?» «Нет, не пытаюсь».
«Но ведь ты могла бы задавать такие вопросы бесконечно».
При этих словах Анна прыснула, а он недоумевал, не понимая, что она нашла в этом смешного. И вдруг до него дошло, что задавать вопросы бесконечно – это и есть сквиллион вопросов!
Но Анна продолжала загибать пальцы. «Сколько будет половинка плюс половинка плюс половинка плюс…» Он прикрыл ее рот рукой. Отвечать не было необходимости. Он все понял.
Анна закончила вопросом: «А сколько примеров дают ответ три?»
Справедливо наказанный, Финн ответил: «Сквиллионы». Он отвернулся и стал смотреть на поезда. Через минуту Анна прижалась к его плечу и сказала: «Правда, забавно, Финн? Любое число – это ответ на сквиллион вопросов!»
Это стало началом игры, которой они забавлялись долгие месяцы. Начать с ответа. Найти вопрос. Любое число, любая фраза, все, что вы произносите, – готовый ответ на какой-то вопрос. Для Финна это была не просто игра, а своеобразное обучение вспять. Его всегда учили традиционно – сначала вопрос, потом ответ. Но эта рыжеволосая малышка обучила его новому подходу. Она научила его пятиться, пока он не наткнется в конце концов на вопрос!
Пятиться – это не всегда самый безопасный способ движения!
Но придуманная Анной игра вовсе не нова. Защитники эволюции играют в нее уже на протяжении многих лет. Предполагая, что время обладало в прошлом волшебной силой, они нашли ответ, какой им захотелось, и теперь всякий раз к нему возвращаются. Как и Анна, они двигаются не от вопроса к ответу, а, начав с ответа, пытаются найти подходящий вопрос.
Может быть, я преувеличиваю? Отнюдь нет. Теория эволюции, несомненно, основана на предположениях. И эти предположения никем еще не доказаны. Теория эволюции предполагает, что 1) природа всегда себя проявляла так же, как сейчас, и 2) единообразие проявлений природы никогда не прерывалось катастрофами.
Другими словами, у теории эволюции есть ответ, который ей нравится, и она пытается сформулировать вопросы и найти факты, которые ее устроят!
Не будет ли лучше – и легче – принять простое, ясное, членораздельное и понятное утверждение Книги Бытие о том, что «в начале сотворил Бог небо и землю»? (Быт. 1:1.)
Снова и снова Господь отождествляет Себя в Писании с Тем, Кто создал всё. Кто сотворил небо и землю. И противопоставляет Себя «богам, которые не сотворили неба и земли» (Иер. 10:11).
Он вопрошает: «Есть ли Бог кроме Меня? нет другой твердыни, никакой не знаю» (Ис. 44:8).
Господь бросает вызов всем ложным богам: «Представьте дело ваше, говорит Господь; приведите ваши доказательства, говорит Царь Иакова» (Ис. 41:21).
У богов случая и произвола, так же как и у деревянных и каменных идолов, есть хороший повод продемонстрировать свои творческие способности. Говорят, что в далеком прошлом они совершали удивительные чудеса превращения, чудеса эволюционного прогресса. Но никто не может заставить их совершить эти чудеса сегодня. Даже самыми темными ночами, в самых отдаленных пустынях, в тропической жаре или в арктической стуже, в воздухе или в морских глубинах – нигде кошки не превращаются в собак, а дрозды в чаек!
Это напоминает мне одно из многочисленных судебных разбирательств по поводу права Александра Грэхема Белла на патент, подтверждающий, что именно он изобрел телефон. По ходу дела адвокаты принесли в зал суда аппарат конструкции немецкого изобретателя Раиса, модель 1860 года, который, правда, не был телефоном. Они надеялись продемонстрировать в суде, что аппарат Раиса может «говорить», и, следовательно, патент Белла недействителен. Однако, к удивлению присутствующих, эксперты так и не смогли заставить это устройство работать. Оно и пищало, и скрипело, но только не говорило. Тогда один из адвокатов в бешенстве воскликнул: «Оно может говорить, но не хочет!»
Это и есть главная проблема защитников теории эволюции. Теория работала, утверждают они. Но не желает делать этого сейчас!
Правда, в последние годы дарвинизм переживает некоторые трудности. Все идет не совсем так, как хотелось бы его сторонникам. В журнале «Харпер» опубликована статья Тома Бителла, в которой он говорит: «Я полагаю, что Дарвина постепенно списывают со счетов, но, вероятно, из уважения к этому почтенному джентльмену, покоящемуся рядом с сэром Исааком Ньютоном в Вестминстерском аббатстве, это делается как можно более осторожно и незаметно, без лишней огласки».
Юрист, закончивший Гарвард, написал книгу «Пересмотр дела Дарвина».
Креационисты настаивают на преподавании теории эволюции в школе именно как теории, а не в качестве установленного факта; и обязательно наряду с библейским рассказом о Творении, чтобы учащиеся знали, что у них есть выбор.
Да, идея Дарвина переживает трудности. Все больше и больше ученых осознают, что основания эволюционной теории слишком сомнительны. Они понимают, что разумная жизнь, как, впрочем, и жизнь в целом, не могла развиться из ничего.
Фактически дарвинизм в его первоначальном виде давно уже мертв. Теперь нам известно, что отклонения, присущие видам, строго ограничены генетической информацией, заложенной в каждом биологическом виде. Эти изменения никогда не могли служить средством производства новых видов. Новейшие открытия в области генетики не только не подкрепили гипотезу эволюции новых видов, но оказались наиболее веским аргументом, опровергающим теорию в целом.
Слабым утешением явилось для эволюционистов и изучение ДНК. По правде говоря, современная биология чаще поднимает вопросы, чем дает ответы. Ученые никак не могут решить проблему – как начала свое существование простейшая органическая молекула. Еще большие трудности вызывает вопрос соединения в первоклетке белков и генов. Вероятность этого события ничтожна.
Генетика показывает, как могут происходить изменения в результате отбора и рекомбинации генов, но они касаются только второстепенных признаков, вроде цвета, формы и размеров. О том, чтобы происходили изменения главных признаков, по которым один вид отличают от другого, например, кошку от собаки или лилию от розы, ничего не известно. Виды неизменны.
Теперь позвольте сделать одно замечание. Дарвин не был кругом неправ. Отдельные положения его труда верны. Он показал, что изменчивость действительно присуща всем организмам и является основой великого разнообразия известных нам видов. В настоящее время зарегистрировано около полутора миллионов видов животных и почти полмиллиона видов растений.
Но вот где Дарвин допустил ошибку. Он попытался объяснить происхождение не только видов, но и более крупных групп – семейств, порядков, классов. Пытаясь сделать это, пытаясь подогнать факты под свои гипотезы, он погрузился в абстрактное теоретизирование и навязал миру веру в органическую эволюцию – концепцию, которую, по мнению ученых, невозможно неопровержимо доказать.
На самом деле изменчивость, которую мы наблюдаем внутри биологических видов, их способность приспосабливаться – это не столько результат органической эволюции, сколько свидетельство предусмотрительности и заботы Господа о Своих творениях. Позвольте объяснить.
Вы помните, что, завершив Творение нашего мира, Господь нашел, что это «весьма хорошо». Все, что Он создал, было прекрасным, совершенным и не нуждалось в механизмах адаптации. Но когда появился грех, все переменилось. Окружающая среда, климат – все подверглось изменениям, порою даже трагическим. Как же поступил Благой Творец? Неужели Он бросил сотворенные Им существа противостоять, не имея никакой защиты, этим новым, часто невыносимым условиям? Нет. Он наделил их способностью к адаптации. Но это не означает, что Он дал медведям способность превращаться в леопардов, лошадям – во львов, червям – в дроздов или гориллам – в людей. Понимаете?
Теория эволюции, повторяю, переживает трудности. С каким бы энтузиазмом ни пыталась она навязать свои домыслы, что-то в природе оказывает ей противодействие и говорит: «Нет!»
Например, одна из наиболее запутанных проблем эволюции состоит в том, что позвоночные животные не имеют предков!
Царство животных, как вы знаете, подразделяется на две большие группы – позвоночных и беспозвоночных. Если теория эволюции верна, то между этими группами должен существовать переход. Где-то среди беспозвоночных мы должны обнаружить предка позвоночных. Было высказано немало различных догадок, но в каждом случае структуры этих двух форм жизни остаются настолько несходными, что вывести их общую родословную совершенно невозможно.
Некоторые эволюционисты предполагают, что позвоночные ведут свое происхождение от аннелид – группы, к которой принадлежит земляной червь. Древнейший червь, согласно этой теории, дал начало существу, которое через миллионы поколений превратилось в дрозда.
Но если учесть, что любой такой переход потребовал бы полной перестройки анатомии, «теория аннелид» не выдерживает критики. «Нет! – говорит дрозд. – Никаких предков!»
Или возьмем вопрос времени. Для эволюционистов это нечто такое, что всегда имеется в избытке. Они, и глазом не моргнув, прибавляют или отнимают миллиарды лет. Считается, что произойти может все что угодно – если только будет достаточно времени.
Но посмотрите на морскую чайку. Сколько времени потребовалось бы процессу эволюции, чтобы произвести эту птицу – если это вообще возможно?
Эволюционисты полагают, что жизнь зародилась в первородном «бульоне» из простых молекул, образовавшихся ну совершенно случайно. Эти простые молекулы объединялись как попало, пока им не посчастливилось образовать крупную сложную молекулу, которой предстояло сыграть важную роль в живой клетке. И жизнь наконец возникла. Так они говорят.
Но в последнее время даже некоторые эволюционисты начали сомневаться. Они спрашивают себя, действительно ли жизнь зародилась таким образом.
Видите ли, простая белковая молекула может содержать тридцать аминокислот, соединенных по порядку в единую последовательность. Но это не так уж просто, ибо существует около двадцати различных видов аминокислот, каждая из которых могла бы занять любую из тридцати позиций. Если хотя бы одна аминокислота окажется не на месте, вы в беде.
Сколько можно получить различных белковых молекул? Хорошо, начнем с другого. Какова вероятность того, что при тридцатикратном подбрасывании монеты она все тридцать раз упадет лицевой стороной вверх? Менее одного шанса на миллиард.
А теперь представим, что монета, которую вы подбрасываете, имеет не две стороны, а двадцать. Подбросьте ее тридцать раз. Какова вероятность того, что все тридцать раз она упадет именно той стороной, какой надо? У вас один шанс против числа с тридцатью девятью нулями!
Иначе говоря, по теории эволюции, образование такого количества различных видов белковых молекул было возможно. И вы должны получить единственно правильную.
Сколько бы пришлось ждать «эволюционирующей жизни» хотя бы того, чтобы начаться? Один специалист по физической химии подсчитал, что на получение этой единственно правильной молекулы понадобилось бы более двух миллиардов лет!
Я не буду утомлять вас всеми этими вычислениями. Но это только одна-единственная молекула. А в живой клетке содержится более тысячи видов белковых молекул. Вдобавок она содержит тысячи не менее сложных молекул тимонуклеиновой кислоты (ДНК), жиров, углеводов и множество других видов молекул. Всего лишь одна живая клетка. У вас не закружилась голова?
Так сколько же времени потребовалось бы на создание морской чайки? Если бы жизнь возникла только благодаря случаю, то потребовалось бы 100 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 (1080) лет на то, чтобы произвести морскую чайку, не говоря уж о человеке! Возможно, в конце концов нам понадобится словечко Ани «сквиллион»!
Проблема эволюциониста состоит еще и в том, что он настаивает, будто возраст Земли составляет всего четыре с половиной миллиарда лет. Времени явно недостаточно! Но из всех людей это обстоятельство беспокоит только эволюциониста!
А теперь послушайте дальше. Если жизнь, как утверждают эволюционисты, зародилась в океане, то мы имели бы весьма древний океан. Но что, если океану нет даже миллиарда лет? Что, если удастся доказать, что океан относительно молод, что ему, скажем, не более 10 000 лет. Что тогда?
Эволюционисты говорят, что в течение примерно миллиарда лет – пока совершалась эволюция – уровень солености океана оставался почти одинаковым.
С другой стороны, креационисты считают, что временные рамки существования океана не превышают десяти тысяч лет. Книга Бытие повествует о том, что первоначально земля была скрыта водой (Быт. 1:2). Но Бог образовал океанский бассейн, собрав все воды вместе и позволив появиться суше (Быт. 1:9). Во времена Ноя произошел всемирный потоп, и океан снова покрыл всю землю. После потопа океан вернулся в границы ныне существующих бассейнов.
