Текст книги "Дикий Билл"
Автор книги: Джордж Уорд Николс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
Статья американского журналиста Джорджа Уорда Николса (1831 или 1837 – 1885) из журнала «Харперс нью мансли» за февраль 1867 года, посвящённая Дикому Биллу Хикоку (1837-1876). Благодаря этой статье ранее никому не известный ветеран Гражданской войны, стрелок и игрок прославился на всю Америку. Оригинал перешёл в общественное достояние. Здесь представлен первый русский перевод статьи. Иллюстрации взяты из первого издания.
https://sites.google.com/site/dzatochnik/
Джордж Уорд Николс
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
Джордж Уорд Николс
Дикий Билл
Через несколько месяцев после окончания Гражданской войны я приехал в город Спрингфилд, что в юго-западном Миссури. Спрингфилд – не очень крупный город, но всё же самый большой в этой части штата, и к нему сходятся все дороги. Именно по этой причине во время войны он был опорным пунктом для всех военных действий.
Тёплым летним днём я сидел в тени широкого навеса и смотрел, как приходят и уходят странные, полуцивилизованные люди со всех окрестностей, которые приспособили это место для обмена и торговли. Мужчины и женщины носили причудливые костюмы. Мужчины были одеты в сюртуки и брюки, сделанные из кожи, но так густо покрытые грязью и жиром, что нельзя было определить, плоть какого животного гуляла в этой коже. Кто-то носил одежду из домотканого сукна, которая, казалось, немало повидала на своём веку. Многие из этих людей ехали на лошадях или мулах. Другие погоняли упрямых коров, запряжённых в скрипучие, тяжело гружённые фургоны. Погонщики фургонов щёлкали своими длинными хлыстами, издавая звуки, похожие на пистолетные выстрелы.
Перед магазинами, которые тянулись по обеим сторонам главной деловой улицы, и на площадях стояли, навалившись на столбы, лежали на деревянных тротуарах или сидели в креслах группки мужчин. Это были временные или постоянные жители города, и они лениво занимались ничегонеделанием. Казалось, их основной чертой было нежелание двигаться, а их высочайшим устремлением – отращивание волос и бород.
Там и сям на улице появлялся голубой армейский мундир, и это означало, что вернулся ещё один солдат Союза. Приносимый солдатами дух бойкости и самоуверенности противоречил праздности, которая, казалось, обитала в этом месте. Единственным признаком деятельности был неизбежный револьвер, который носили все, кроме женщин. Когда жители этого ленивого города передвигались, они делали это медленно и беспорядочно. Никто никуда не спешил. На другой стороне улицы на прекрасном ложе из грязи покоился огромный боров и сладко похрюкивал от наслаждения. Крупный волкодав на помосте у моих ног буквально спал с одним открытым глазом. Он тоже довольствовался тем, что всё в мире идёт своим чередом.
Наконец и мной овладела расслабленная, ленивая стихия этого места. Я сидел, смотрел и курил. Возможно, я бы впал в сон Рип Ван Винкля, чтобы проснуться через десять лет от крика: «Пассажиры летающей машины на Нью-Йорк, все на борт!» – когда я и весь дремлющий город очнулись из-за стука и грохота копыт. По площади и по улице яростно пронеслась лошадь. Наездник сидел идеально прямо, но всё же, как это свойственно всадникам равнин, покачивался в такт своей галопирующей лошади. Это можно было наблюдать только один миг, поскольку они внезапно остановились, и всадник спрыгнул и подошёл к группе, которую шум собрал возле меня.
«Полковник, а вот и Дикий Билл», – сказал армейский офицер капитан Хонести, обращаясь ко мне.
«Как дела, Билл? – продолжил он. – Это полковник Н. Он хотел с тобой повидаться».
Позвольте мне описать внешний вид знаменитого скаута равнин Уильяма Хичкока[1] по прозвищу Дикий Билл, который приближался, устремив на меня свои ясные серые глаза с таким выражением, как будто он меня оценивал.
Кажется, я прошёл проверку, поскольку он в открытой, честной манере протянул свою небольшую, мускулистую руку. Когда я посмотрел на него, я подумал, что уже где-то видел это изящное телосложение. Его превосходные, мужественные пропорции напоминали античную статую. Уорд мог бы использовать его как модель, чтобы изваять пару своему «Индейцу»[2].
Билл стоял передо мной, ростом шесть футов и один дюйм, обутый в светло-жёлтые мокасины. Рубашка из оленьей кожи – её можно назвать рясой – свободно свисала с его плеч и открывала грудь замечательной широты и охвата. Эти лёгкие двадцать лет росли на вольном воздухе Скалистых гор. Его узкую талию опоясывал ремень, на котором висели два флотских кольта. Его ноги постепенно сужались от плотных бёдер до маленьких ступней, которые при ходьбе заворачивались внутрь. Его фигура, которая привлекла бы ваше внимание, где бы вы ни встретились, несла в себе особые изящество и достоинство. Голова, которая увенчивала тело, сейчас была покрыта широким сомбреро, в тени которого выделялось спокойное, мужественное лицо. Когда он приветствует вас, то на этом лице выражается такая нежность, что она может ввести в заблуждение – ведь с этим лицом шутки плохи. Тонкие и чувственные губы, не слишком квадратная челюсть, слегка выступающие скулы, волна великолепных тёмных волос, падающих на плечи. Глаза при дружеском общении нежны, как у женщины. Действительно, вам чудится в них женская природа, и вы не верите, что смотрите в глаза, которые предвещали смерть сотням мужчин. Да, Дикий Билл своими руками убил сотни мужчин. Я в этом не сомневаюсь. Как говорят на границе, он стреляет, чтобы убить.
Напрасно я изучал лицо скаута, чтобы найти свидетельства этой склонности к убийствам. Это было нежное лицо, которое отличалось только косым разрезом глаз. Без всяких причин я подумал, что эта особенность указывает на его чудесно меткую стрельбу. Приведу те слова, которые он говорил мне:
«Я всегда хорошо стрелял. Но я добился совершенства в горах, когда на спор за полдоллара стрелял в десятицентовик. И потом, до войны я не пил и не курил, – продолжил он с грустью. – Война развращает».
Капитан Хонести был прав. Я очень хотел увидеть «Дикого Билла, скаута», который за несколько дней до моего приезда в Спрингфилд послал пулю в сердце одного солдата Конфедерации. Это случилось в полдень на площади, на дуэли в пятидесяти шагах.
Всегда, когда я встречал офицера или солдата из тех, что служили на юго-западе, я слышал о Диком Билле и его подвигах. Я слышал эти истории так часто, они были так необычайны, что превосходили всё виденное мной в бою и в лагере. Я был увлечён героем этих рассказов, как в детстве был увлечён Джеком – покорителем великанов или Синдбадом-мореходом. Как в детстве, сейчас я слепо верил в существование этого человека. Но для меня оставалось тайной, как один человек мог совершить такие чудеса, проявить такую силу и отвагу.
Я хочу дать читателю более ясное понимание этого сочетания, которое привело к упомянутой выше дуэли (о ней я подробно расскажу позже), и для этого я опишу положение того времени – конца лета 1865 года. Я сразу предупреждаю, что сегодня эта часть страны не может считаться образцом для современной цивилизации.
В это время в южных штатах военные опасности и волнения сменились миром и относительным покоем. Жители Джорджии и обеих Каролин были рады укреплению порядка, и офицер Союза мог в целости скакать по этим землям без сопровождения.
Но в юго-западной Миссури сводились свои, старые счёты. Когда генерал Смит[3], который командовал департаментом и совершал инспекционный объезд, ехал 120 миль от Роллы до Спрингфилда, за три дня на государственной дороге были убиты или ранены пять человек. Двое были убиты возле Роллы – кем, мы не сумели выяснить. Ещё один был убит и двое ранены на встрече группы регуляторов[4], которые служили штату, но получали жалованье от правительства США. Нужно сказать, что их способы «регулирования» слегка выходили за рамки закона. Их боевой клич был: «Для вернувшихся мятежников – быстрая пуля и короткая верёвка!».
Генерал Смит сообщил мне, что за шесть предыдущих месяцев 4000 вернувшихся конфедератов были без всякого суда расстреляны или повешены. Это утверждение кажется невероятным, но есть документы, и я не сомневаюсь в его правдивости. В истории бывали случаи подобного беспощадного уничтожения людей в мирное время. Это объясняется не только тем, что до войны в этом районе обитали люди, не признававшие закона. В начале войны простое подозрение в лояльности к Союзу могло стоить патриоту жизни. Из-за этого многие сбежали, оставив дома и имущество. Как только федеральная армия заняла территорию, эти беженцы вернулись. Почувствовав себя в безопасности в своих родных домах, они решили, что их бывшие преследователи не должны жить среди них. Месть за прошлое и забота о безопасном будущем свели многих с ума и выпустили много пуль.
Дикий Билл не относился к регуляторам. Он был из партии закона и порядка. Он говорил:
«Когда война закончилась, я закопал свой топор, и я не буду воевать, пока на меня не надавят».
Билл родился в семье северян в штате Иллинойс. Мальчиком он сбежал из дома и скитался по равнинам и горам. Пятнадцать лет он жил с трапперами, занимаясь охотой и рыбной ловлей. Когда началась война, он вернулся в Штаты и вступил в армию Союза. Возможно, ни один человек не был подготовлен для скаутинга лучше, чем он. Он обладал невероятной силой, он был непревзойдённым наездником, он был безупречным снайпером. У него было острое зрение, а благодаря своему телосложению он мог вынести всё, что угодно. Он был хладнокровен до дерзости, смел до опрометчивости, всегда владел собой при самых сложных обстоятельствах. И, сверх того, он был знатоком искусства выживания в лесу – в его исполнении это была наука, – и нельзя описать, насколько ценно это знание для солдата. Некоторые из военных приключений Билла будут изложены позже.
Историю о дуэли рассказал мне капитан Хонести. Он был непредубеждён, если вообще после того, что случилось, можно было найти беспристрастного человека в городе с 3000 жителей. Я передам эту историю его словами:
«Говорят, что Билл – дикий. Нет, это не так. Я знаю его десять лет, и он такой же вежливый человек, как все. Но он не любит, когда на него давят.
Я расскажу вам, как это случилось. Но пойдёмте внутрь, а то здесь многие были на стороне Дэйва Татта – человека, которого убили. Я расскажу вам про этот бой. Хотите виски? Нет? Ну, а я выпью, если вы не против.
Понимаете, – продолжил капитан, поставив опорожнённый стакан, – Билл играл здесь в «семь очков», или в «четыре руки», или ещё в какую-то скверную игру. Билл отказался играть с Таттом, который был профессиональным игроком. Понимаете, Билл на войне был нашим скаутом, а Татт – скаутом мятежников. Билл убил приятеля Дэйва Татта, ну, и одно потянуло другое.
С тех пор, как Дэйв вернулся, он пытался затеять ссору с Биллом, поэтому Билл не играл с ним в карты. Но Татт встал рядом с партнёром Билла и одолжил ему денег для ставки. Билл выиграл две сотни, и Татт взбесился. Вот он и говорит Биллу:
«Билл, у тебя теперь куча денег. Дай мне сорок долларов, которые ты мне должен за лошадь».
Билл дал ему денег. Тогда Татт говорит:
«Дай ещё тридцать пять. Ты мне должен за одну прошлую игру».
Дэйв его намеренно раздражал, но Билл ответил ему по-джентльменски:
«Кажется, ты не прав, Дэйв. Я должен тебе только двадцать пять долларов. У меня есть записка, она в кармане. Если там написано «тридцать пять», я тебе их дам».
На столе лежали часы Билла. Дэйв взял их, положил в карман и сказал:
«Я их забираю, пока не отдашь мне тридцать пять долларов».
Это взбесило Билла. Понимаете, полковник, это был вопрос чести. Он поднял голову, посмотрел в глаза Дэйву и сказал:
«Я не хочу ссориться в этом заведении. Это приличное заведение, и я не хочу приносить вред его владельцу. Так что лучше положи эти часы на стол».
Но Дэйв только оскалился из-за того, что сумел разозлить Билла. Он вышел с часами и держал их несколько дней у себя. Всё это время друзья Дэйва подначивали Билла на бой. Этим разговорам не было конца. Они ругали его, пытались устроить потасовку. Тогда они думали, что могут с ним справиться. Понимаете, у Билла тут много врагов. У многих людей есть к нему счёт. Это единственное место в Миссури, куда мятежники могут вернуться, чтобы жить. И скажу вам честно, полковник, – когда капитан говорил это, он невольно схватился за свой пояс с револьвером, – они здесь не задержатся!
Как я говорил, этим мятежникам не нравилось, что по городу ходит человек, которого они в мятежной армии считали своим, а он оказался на нашей стороне. Он всё время посылал нам сведения, иногда прямо из штаб-квартиры Соска Прайса[5]. Но они не могли довести Билла до ссоры. Когда Билл злился, он сам себя боялся, и теперь оставлял своё оружие в комнате. Однажды эти сопляки наставили на него свои револьверы и вызвали его на бой, а потом сказали, что завтра в полдень Татт пройдёт с часами через площадь.
Я услышал об этом – об этом говорила вся улица, – и пришёл к Биллу. Он сидел в своей комнате и чистил, смазывал и заряжал револьверы.
«Ну, Билл, – говорю, – ты собрался на бой?»
«Не волнуйся, капитан, – говорит он. – Это не в первый раз. А эти чёртовы щенки слишком долго давили на меня. Ты ведь не хочешь, чтобы я опозорил свою честь?»
«Нет, Билл, ты должен защищать свою честь».
Назавтра в полдень Билл пришёл на площадь. Он сказал, что Дэйв Татт не пройдёт с часами через площадь, пока мертвецы не восстанут.
Когда Билл вышел на площадь, он увидел толпу на улице, по которой он шёл, – она, как вы знаете, на южной стороне. В этой толпе было много друзей Татта. Некоторые были его родственниками, которые только что вернулись из армии мятежников. Они подшучивали над Биллом и хвалились, что Дэйв пронесёт часы, как он и обещал.
Потом Билл увидел Татта. Татт стоял возле суда, который, как вы помните, на западной стороне, так что толпа оказалась позади Билла.
Татт был один, он начал идти от суда по площади, а Билл двинулся от толпы к западной стороне. Каждый прошёл примерно пятнадцать шагов, и между ними было примерно пятьдесят ярдов. Татт показал свой револьвер. Билл острым глазом заметил его. Татт только сумел выхватить револьвер, как Билл уже выхватил свой.
На площади стояла такая тишина, что слышно было, как муха летит. И Татт, и Билл выстрелили. Один выстрел последовал за другим так быстро, что нельзя сказать, какой был первым. Татт был хорошим стрелком, но сейчас промазал. Пуля из его револьвера прошла над головой Билла. Через миг после того, как Билл выстрелил, он, не глядя на Татта, развернулся на каблуках и наставил револьвер на друзей Татта, которые уже вытаскивали своё оружие.
«Вы удовлетворены, джентльмены? – спросил Билл, хладнокровный, как аллигатор. – Уберите свои железки, или здесь будет больше мертвецов».
Они убрали оружие и сказали, что это был честный бой».
«Что случилось с Таттом?» – спросил я капитана, который остановил рассказ и медленно наполнял свой стакан.
«А, с Дэйвом! Он был смелым парнем. Но, благослови его бог, это было бесполезно. Билл никогда не стреляет дважды в одного человека, и его пуля попала Дэйву в сердце. Пару секунд он стоял, как вкопанный, потом поднял руку, как будто снова хотел стрелять, потом покачнулся, сделал три-четыре шага, а потом упал замертво. Билл и его друзья хотели, чтобы всё было по закону. Они пошли в суд, и Билл сам сдался. На следующий день собрались присяжные, Билла судили и признали, что он чист. Было доказано, что это самозащита. Согласны, полковник?»
Я ответил, что у меня нет такой уверенности, как у него.
«Ну, ладно, – отозвался он со вздохом жалости. – Вы не пьёте виски, вот в чём дело. – Затем, положив руку мне на плечо, он с серьёзным, немного загадочным выражением лица прошептал: – Причина этого боя – женщина!»
Капитан только успел рассказать свою историю, как её герой появился вышеописанным образом. После короткого разговора Билл извинился, сказав:
«Я собираюсь в прерию, навестить больную жену своего друга. Полковник, я буду рад видеть вас в отеле после обеда».
«Я обязательно приду», – отозвался я.
«До свидания, джентльмены, – сказал скаут, поклонившись всей группе. Сев на чёрную лошадь, которая спокойно стояла непривязанная, он махнул рукой над головой животного. В ответ на этот жест лошадь ринулась вперёд, как стрела из лука, и они оба исчезли на дороге в туче пыли.
«Это самый замечательный человек, которого я видел за четыре года службы, – сказал кавалерийский лейтенант, когда группа вернулась на свои места. – Он и его друг – ещё один скаут – совершили самый рискованный подвиг, о котором я слышал».
Сейчас, когда не было никаких дел, то все попросили лейтенанта рассказать его историю.
«Я не могу рассказать всего, что было, – сказал молодой офицер. – Это не поддаётся описанию. Можно было только затаить дыхание и смотреть. Это случилось, когда наш полк был в Арканзасе под командованием Кёртиса[6]. Однажды мы продвигались вперёд и почувствовали, что враг близок. Казалось, у него было гораздо больше сил, чем раньше. Мы немного забеспокоились. Ходили слухи, что из Техаса со всеми своими войсками пришёл Кирби Смит[7], а мы были только разведывательным отрядом, и сражение могло кончиться для нас плохо. Мы сильно пошумели лёгкой артиллерией и разместили нашу кавалерию на открытой местности напротив кавалерии мятежников. Мятежники выстроили на склоне линию обороны в тысяче ярдов от нас. Мы сделали привал на час, то и дело стреляя друг в друга, но у обоих отрядов были хорошо укреплённые линии обороны. Они ждали, чтобы взяться за нас. Мы ждали, пока подойдёт наша пехота.
Всё это было довольно глупо, и мы надеялись на какую-то перемену. Тут мы заметили, что от центра их линии к нам скачут двое мужчин. В первое мгновение мы почти не обратили на них внимания, предположив, что это просто бравада мятежников. Вдруг у противника поднялась суматоха, они начали стрелять во всадников. Всю их линию заволокло дымом, в котором наездники скрылись от преследования. Всадники держались вместе и скакали прямо на нас. Тогда мы поняли, что они пытаются спастись, и полковник приказал одной роте пойти к ним на помощь. Хотя всё это заняло не очень много времени, но когда я смотрел на преследуемых и преследователей и увидел, что двое мужчин остановились перед глубокой канавой, то мгновения казались мне часами. Когда они развернулись, я подумал, что они хотят сдаться. Но нет. Под таким жутким огнём они медленно отошли назад, чтобы разбежаться для прыжка. Это дало возможность двум преследователям приблизиться к ним на несколько ярдов. Преследователи остановились, очевидно не понимая, что означает это обратное движение. Они недолго сомневались, поскольку двое мужчин снова повернулись и с криком бросились к канаве. И тут мы увидели, что это Дикий Билл и его друг. Товарищ Билла так и не достиг канавы. Он и его лошадь были застрелены в тот же миг. Они вместе упали и больше не поднялись.
Билл не получил ни царапины. Он говорил о Чёрной Нелл – кобыле, на которой он скакал, – что она, как и хозяин, знала, что эти двадцать футов канавы означают жизнь или смерть, и что она должна перепрыгнуть их. И она помчалась к канаве огромными скачками. Я никогда не видел более великолепного зрелища. Билл отпустил поводья, развернулся в седле и дважды выстрелил, убив обоих преследователей, которые были от него в нескольких шагах. Они камнями свалились с сёдел, а Чёрная Нелл взлетела в воздух и безопасно приземлилась на другой стороне канавы. Тут же рискованный скаут и смелая кобыла оказались среди нас, а наши люди закричали и завопили, как сумасшедшие.
Мы спросили Билла, зачем он пошёл на такой риск, если мог вернуться к нам ночью.
«Мы с другом, – сказал он, – захотели показать этим сопливым мятежникам, на что способен солдат Союза. Мы были у них больше месяца и слышали сплошное хвастовство. Мы решили отыграться. Но, – и Билл посмотрел на зелёный луг, где всё ещё недвижно лежал его товарищ, – если они убили моего друга, они заплатят за это большую цену».
Билл, наверное, принёс ценные сведения, – продолжил лейтенант, – поскольку его тут же отправили к генералу. А через час мы сменили позицию и отразили фланговый удар мятежников».
Как мы и договорились со скаутом, я пришёл в отель после обеда. Большая комната отеля в Спрингфилде была, вероятно, самым притягательным местом города. Она выходила на улицу и служила нескольким целям. Сюда приходил тот, кто не знал, куда пойти. Она была приёмной, гостиной и конторой. Но самой выдающейся, самой притягательной её частью был бар, который полностью занимал одну сторону помещения. Технически бар был прилавком, на котором вежливые официанты расставляли свои яства. Практически бар представлял собой длинные ряды бутылок, стеклянных графинов, стаканов и бокалов всех форм и размеров, которые требуются, чтобы влить в себя алкоголь. Какая это была очаровательная, высокохудожественная выставка: удлинённые прозрачные сосуды, содержащие все известные алкогольные напитки – от родного бурбона до привозного «лакрима кристи».
Комната была и своего рода храмом искусства. На её стенах почковались, расцветали и наливались соком всевозможные картинки. Шестипенсовые портреты президентов были уложены в гробы сосновых рамок. Мазепа появлялся в четырёх фазах своей знаменитой конной скачки[8]. Мэри Энн[9] на литографии самодовольно улыбалась, несмотря на пятна коричневых от табака плевков, которые украшали её лицо. Но выставочный комитет этой неформальной академии, казалось, был особенно предубеждён в пользу «Харперс уикли» (чего можно пожелать всем выставочным комитетам). Стены комнаты были покрыты гравюрами, вырезанными из этого журнала. Портреты известных генералов и государственных деятелей, мошенников и политиков, множество изображений битв и стычек – от первой битвы при Бул-Ране до битвы при суде Динвидди[10]. И простодушные гости и жители Спрингфилда, глядя на эти живописные изображения, удивлялись и восхищались так, словно это были шедевры Ивона или Верне[11].
В середине стоял старый и неиспользуемый бильярдный стол, на котором, казалось, свинцовыми пулями играли так же часто, как шарами из слоновой кости. Мебель состояла из дюжины стульев. Внешность собравшихся здесь мужчин, которые сидели на креслах, закинув ноги на подлокотники, или слонялись на веранде снаружи, находилась в идеальной гармонии с временем и местом. Все они религиозно подчинялись двум особенностям жителей этого города: их волосы были длинные и спутанные, и каждый из них восторженно почитал леность.
Я составлял в уме этот перечень увиденного, когда крик и ворчанье привлекли моё внимание к тому, что происходило снаружи. Это Билл скакал по улице быстрым галопом. Достигнув отеля, он сделал правой рукой круговое движение. Чёрная Нелл немедленно остановилась и упала, как будто её сбило пушечное ядро. Билл оставил её, растянувшуюся на земле, и подошёл к группе зевак на веранде.
«Чёрная Нелл не забыла свои старые трюки», – сказал один из них.
«Не забыла, храни её бог, – ответил скаут. – Она умнее и честнее большинства людей. Эта кобыла сделает для меня всё. Так ведь, Нелли?»
Кобыла выразительно моргнула тем глазом, который мы могли видеть.
«Да, умнее, – продолжил её хозяин. – Спорю на выпивку для всех, что она зайдёт по ступеням в комнату, заберётся на бильярдный стол, а потом спустится».
Тут же был заключён спор. Никто не сомневался в способностях кобылы, но всем хотелось увидеть, как она сделает это без подготовки.
Билл тихо свистнул. Нелл немедленно встала на ноги, подошла к нему, нежно подставила нос под его руку, последовала за ним в комнату и, к моему крайнему удивлению, забралась на бильярдный стол. Стол, несомненно, был тоже изумлён, поскольку застонал под весом четвероногого животного и нескольких двуногих, которым Нелл разрешила сидеть рядом. Когда она слезла со стола столь изящно, как можно ожидать при таких обстоятельствах, Билл запрыгнул ей на спину, промчался сквозь широкий и высокий дверной проём, одним прыжком перенёсся через ступени и приземлился на середине улицы. Скаут спешился, щёлкнул хлыстом, и благородное животное, к своему крайнему удовольствию, поскакало по улице, резвясь и становясь на дыбы. Какой-то доброхот – должно быть, чужак – решил, что кобыла сбежала, и попытался схватить её, когда она остановилась. Она как будто возмутилась таким нахальством, взбрыкнула копытами, а затем рысью направилась в свою конюшню.
«Чёрная Нелл вытаскивала меня из крутых передряг, – сказал скаут, когда мы шагали к моему месту. – Она учится быстрее любого другого животного. Этот трюк с падением, который вы видели, много раз спасал мою жизнь. Когда я был на разведке в прерии или в лесу и встречал отряд мятежников, я падал в высокую траву, пока они нас не увидели. Как-то мятежники охотились за мной. Они решили, что напали на мой след, и сделали привал на полчаса в пятидесяти ярдах от нас. Нелл лежала тихо, как мышь, и даже не махала хвостом, чтобы отгонять мух, пока мятежники не уехали, решив, что ошиблись. Эта кобыла отзывается на мой свист и ходит за мной, прямо как собака. Она не думает о ком-то ещё, она не позволит другому сесть на неё. Она разобьёт в куски повозку, если вы попытаетесь запрячь её. И она права, полковник, – добавил Билл с горящими глазами настоящего знатока лошадей. – Лошадь – слишком благородное животное, чтобы унижаться до такого. Запрягайте мулов и быков, а лошадь пусть бежит».
Я хотел узнать – это было не праздное любопытство, – что скажет этот человек о своей дуэли с Таттом, и спросил его:
«Вы сожалеете об убийстве Татта? Вам действительно не нравится убивать?»
«Что до убийства, – отозвался он, – я особенно не думал об этом. Те, кого я убил, были того же рода, что я. В таком случае нет времени, чтобы думать. А когда всё закончилось, какая в этом польза? А Татт… Я не хотел его убивать, я хотел всё решить тихо. Но между нами давно были нелады. Я не хотел этого боя. Но он пытался унизить меня, и я не мог этого стерпеть, понимаете. Я ведь солдат».
По его лицу пробежала тень, и он продолжил:
«Есть причина ссоры, о которой здешние люди не знают. Один из нас должен был умереть, и тайна умерла вместе с ним».
«Почему вы не посмотрели, попала ли ваша пуля в цель? Почему вы так быстро отвернулись?»
Скаут устремил на меня свои серые глаза, ударяя по ноге хлыстом, и ответил:
«Я знал, что он уже мертвец. Я никогда не промахиваюсь. Я повернулся к толпе потому, что был уверен: они начнут стрелять в меня, если увидят, что он упал».
«Мне говорили, что вы спокойный, вежливый человек. Как же вы попадаете в такие драки?»
«Чёрт возьми, если б я знал, – отозвался он с озадаченным видом, который тут же сменился вызывающе гордым выражением. – Но, понимаете, человек должен защищать свою честь».
«Да», – согласился я неохотно, вспомнив, что я не в Бостоне, а на границе, и что кодекс чести и способы её восстановления в разных местах слегка отличаются.
Одной из причин моего знакомства с Диким Биллом было желание услышать из его собственных уст рассказ о его приключениях, о которых я слышал от других. Это было не так-то легко. Тяжело преодолеть сдержанность, которой отмечены люди, жившие дикой горной жизнью. Ведь именно эта сдержанность – одно из бесценных качеств скаута. В конце концов, он сказал:
«Даже не знаю, с чего начать. Все эти истории довольно правдивы. Это было на войне. Тот случай, когда я переплыл реку, произошёл во время долгой разведки, когда генерал Кёртис отправил меня в армию Прайса, и я провёл с мятежниками пять месяцев. Тогда были довольно напряжённые дела, и было небезопасно идти прямо через их линии. Те, кто приходил с другой стороны, были под подозрением. Поэтому я начал с того, что поехал в Канзас-Сити. Я купил там лошадь и отправился на равнины, а потом – через южный Канзас в Арканзас. Я знал одного мятежника по имени Барнс, которого убили под Пи-Ридж. Он был из Остина в Техасе. Я назвался его братом и записался в кавалерийский полк рейнджеров.
Генерал Прайс готовил поход в Миссури. Пока мы не началась кампания, мне было очень тяжело. Люди в нашем полку были просто звери. Убить человека для них было всё равно, что убить свинью. Офицеры не могли ими командовать. Они сами боялись своих людей и разрешали им делать, что угодно. Поэтому солдаты грабили и иногда убивали своих же мирных жителей. Мне было тяжело оставаться с ними и не превратиться в них. Я так и не раскрыл, что хорошо стреляю, я приберегал это на крайний случай. Но если бы вы слышали, как я ругаю голубопузых, то вы бы решили, что я самый злобный из всего полка. Так продолжалось, пока мы не приблизились к армии Кёртиса. Скоро они стояли на одной стороне Сэнд-Ривер, а мы на другой. Я постоянно собирал сведения, пока не узнал всё о полке и его силе: сколько было кавалерии, сколько было артиллерийских орудий.
Теперь настала пора уходить, но это было нелегко – на обеих сторонах реки были дозоры. Однажды когда я был в дозоре, наши люди болтали и переругивались с мятежниками, как это обычно бывало. Один из солдат Союза предложил обменять кофе на табак. Мы перешли на небольшой остров, который был вроде нейтральной территории. Через минуту я увидел другой отряд, это были миссурийские кавалеристы, и мы узнали друг друга. Я боялся, что они выдадут меня, поэтому выпалил:
«Ну, янки, давайте ваш кофе. Да не жареные бобы – мы, техасцы, разбираемся в таких вещах».
Парни промолчали, и мы разошлись. Через полчаса генерал Кёртис узнал, что я с мятежниками. Но как пересечь реку? Это ставило меня в тупик. После того, как я побывал в дозоре, я не волновался, что меня застрелят. Я стрелял в наших парней, а они – в меня, и мы нарочно промахивались. Но меня волновало, как пересечь реку. Наконец, после долгих раздумий я, как обычно, решил, что самый лучший и самый безопасный план – это самый смелый план.
У нас в роте был один сержант, который хвастался, что он мог победить любого в полку. Он клялся, что убил больше янки, чем любой другой человек в армии, и что он мог пойти на такой риск, на какой никто не пойдёт. Однажды, когда он говорил такое, я подошёл и предложил поспорить на наших коней, что я обгоню его на открытой местности и при этом буду ближе к янки, чем он. Он пытался увильнуть, но люди подняли шум, назвали его трусом и хвастуном, поэтому он вынужден был согласиться. И вот мы сели на наших коней. Но перед тем как подойти к солдатам Союза на расстояние выстрела, я пнул своего коня и поднял его на дыбы, чтобы они могли увидеть, кто я. Потом мы медленно, бок о бок поехали к берегу реки.
