Текст книги "Круг почёта (ЛП)"

Автор книги: Джордж Сондерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

ДЖОРДЖ СОНДЕРС

КРУГ ПОЧЁТА

 

По всем вопросам обращаться к переводчику в ВК: https://vk.com/id256356082. Или по почте: [email protected]   

 

За три дня до своего пятнадцатилетия, Элисон Поуп замерла на вершине лестницы.

Допустим, лестница была из мрамора. Допустим, когда она спускалась, все смотрели на неё. Где был {её избранник}? А, вот же он идёт. Отвесил небольшой поклон и воскликнул, Как столько грации может поместиться в такой хрупкой девушке? Упс. Он сказал хрупкой девушке? И просто там стоял? И его широкое, как у принца, лицо не выражало ничего? Бедняга! Простите, ни в коем случае, нет уж, это не он, он точно не был {её избранником}.

А что насчёт вон того парня, который стоит за мистером Хрупкой Девушкой, рядом с домашним медиацентром? Шея у него мощная, как у порядочного фермера, а губы мягкие и широкие – вот он положил руку ей на поясницу и зашептал, Дико извиняюсь, что тебе пришлось выслушать эту весть о хрупкой девушке. Давай прогуляемся на луне. Эм… или при луне. В лунном свете.

Он сказал,  Давай прогуляемся на луне? Если всё так, то она, вероятно, поступила бы следующим образом {брови ползут вверх}. Если бы не эти странные примечания, то она б, наверное, сказала, Эм… моя одежда для этого не годится, ведь, как я понимаю, там очень холодно?

Да ну, что вы, она даже в мыслях аккуратно не прошлась бы по этой мраморной лестнице! А вон та седая старушка с тиарой на голове выдумывает что-нибудь такое, Почему так называемые кавалеры заставляют эту милую девушку вышагивать на месте ad nausea[1]? Плюс у неё вечером было выступление, и ей пришлось забирать колготки из сушки.

Господи! Да ты ещё и стоишь на вершине этой лестницы.

А теперь задом наперед ты выделываешь трюк – держась за перила, спрыгиваешь с лестницы сразу через все ступеньки за раз. Ещё совсем недавно провернуть это было тяжеловато, но у кого-то, похоже, с каждым днём ноги становятся всё длиннее и длиннее.

Pas de chat, pas de chat.

Changement, changement [2].

Прыжок через металлическую полоску, отделяющую кафель в прихожей от ковра в гостиной.

Реверанс самой себе в зеркале на лестничной площадке.

Мама, иди сюда, скорее, подойди. Не хотелось бы, чтобы мисс Кэллоу снова бичевала нас за кулисами.

Хотя на самом деле она любила мисс К. Такую строгую! Любила и других девчонок, которые у нее занимались. И одноклассниц. Любила их. Все были такими милыми. Плюс одноклассников. Плюс учителей. Все они вкалывали по полной. На самом деле она любила весь свой город. И этот прелестный магазин с его нескончаемым салатом. И пастора Кэрол с её уж очень огромной задницей! И пухлого почтальона, который размахивал своими конвертами. Когда-то это был фабричный городок. С ума сойти, да? Разве можно себе такое представить?

Ещё она любила свой дом. На другой стороне ручья стояла Русская церковь. Такая национальная! Этот луковый купол неясно вырисовывался у неё в окне ещё тогда, когда она носила костюм Винни-Пуха. Ещё она любила Глэдсонг-Драйв. Каждый дом там был выстроен в стиле Карона-дель-Мар[3]. Это было удивительно! Если у кого-то на Глэдсонге живёт друг, то можно без труда определить, где что находится у него или у неё дома.

Jeté, jeté, rond de jambe.

Pas de bourrée[4].

От хорошего настроения делаешь кувырок вперёд, прыгаешь на ноги, целуешь фотографию мамы и папы, взятую у Пенни из задника её «Стоун эйджс»[5], – а ты там тоже есть, милая такая кроха {поцелуй} с огромным бантом на голове.

Иногда в минуты радости, подобно этой, она представляла себе дрожащего в лесу оленёнка.

Где твоя мама, малыш?

Я не знаю, отвечал он голосом младшей сестры Хизер – Бекки.

Ты напуган? спросила она. Ты голоден? Ты хочешь, чтобы я подержала тебя у себя?

Хочу, сказал оленёнок.

Сюда тут же пришёл охотник, таща мать оленёнка за рога. Её кишки были полностью выпотрошены. О да, это было прекрасно! Она закрыла оленёнку глаза, Тебе нечем заняться, охотник, кроме как вселять ужас и убивать мать этого малыша? И всё же ты не похож на плохого человека.

Мою мать убили? сказал малыш голосом Бекки.

Нет, нет, сказала она. Этот господин уже уходит.

Охотник, очарованный её красотой, приподнял, а точнее, снял свою шапку и, встав на одно колено, сказал, Если бы я мог вернуть этой оленихе жизнь, я бы так и сделал в надежде, что ты одаришь морщины лба моего одним своим нежным поцелуем.

Ну давай, сказала она. Только в знак покаяния не ешь её. Положи её в клеверном поле, усыпь розами. И пусть хор поведает тихо об её подлой и ужасной кончине.

Положить кого? спросил оленёнок.

Никого, сказала она. Не бери в голову. И перестань задавать так много вопросов.

Pas de chat, pas de chat.

Changement, changement.

Она надеялась, что {её избранник} придёт издалека. Местные парни обладали чем-то je ne sais quoi[6], и её это, по правде сказать, très[7] не привлекало, как и то, например, что они давали имена своим яйцам. Она это нечаянно услышала! А ещё они так и норовили устроиться в «КаунтиПауэр», потому что рабочая форма там была классной и раздавали её бесплатно.

Так что не будем о местных парнях. Особенно о Мэтте Дрее, обладателе самого огромного рта на земле. Поцеловав его вчера вечером в группе поддержки перед игрой, ей показалось, что она поцеловала подземку. Жуть! Он был похож на свалившуюся на неё корову в кофте (она даже слова сказать не успела), чья огромная башка наполнялась какими-то химикатами, уничтожая и то малое, что там осталось, – вот, на что похож был его поцелуй. Она сама любила собой распоряжаться. Своим телом, своим умом. Своими мыслями, своей карьерой, своим будущим.

Это ей по-настоящему нравилось.

Так тому и быть.

Пойдём перекусим.

Un petit repas[8].

Была ли она особенной? Считала ли себя такой? О, ей было трудно об это судить! Если посмотреть на историю человечества, то можно было отыскать куда более достойных кандидатов на эту роль. Хелен Келлер была удивительным человеком; Мать Тереза – замечательным; миссис Рузвельт была очень бодрой, несмотря на своего мужа-инвалида, а сама она, в добавок, была лесбиянкой, и зубы у неё были как у лошади, а тогда быть лесбиянкой и Первой Леди казалось просто немыслимым. Нет, Элисон эти леди были не по зубам. По крайней мере, пока!

О, она многого не умела! Например, менять масло. Или хотя бы проверять. Не умела открывать капот. И печь домашнее печенье. Особенно из-за последнего как девочке ей было стыдно. А ипотека – это что? Её выдают вместе с домом? А когда кормишь грудью, тебе надо выдавливать молоко?

Боже. Что это за бледная фигура, бегущая по Глэдсонг-Драйв, увидеть которую можно через окно в гостиной? Кайл Бут, самый бледнолицый парень на земле? И опять в своей странной спортивной обуви.

Бедняга. Похож на скелета, да ещё и патлы себе отрастил. А эти шорты, он носит их с тех пор, как вышли «Ангелы Чарли» или quoi[9]? Как такому сопляку удаётся так хорошо бегать? Каждый день он вот так бежал домой, голый по пояс, с рюкзаком за спиной, затем, у дома Фангсов, пультом открывал гараж и бежал туда без замедления.

 Да ты чуть ли не восхищаешься этим несчастным дурачком.

Они выросли вместе, малышами играли в одной песочнице у того ручья. Неужели они и в ванной купались вместе, или вытворяли ещё какую-нибудь подобного рода дичь? Она надеялась, что об этом никто не узнает. Ибо, если говорить о дружбе, то Кайл практически достиг уровня Фредди Славко, который ходил сгорбившись и всегда ковырялся у себя в зубах, возвещая на греческом, что он там из них вытаскивал, а затем снова засовывал это себе в рот. Родители Кайла не разрешали ему ничего. Ему нужно было звонить домой, если в «Мировой Культуре» показывали голые сиськи. Вся еда в его контейнере для завтрака была подписана со всевозможной точностью.

Pas de bourrée.

И реверанс.

Накладываю чипсы, сколько захочу, в старый-добрый контейнер «Таппервэа».

Спасибо, мама, спасибо, папа. Ваша кухня рулит.

Встряхиваю контейнер, как будто промываю золото, и отдаю её воображаемым беднякам, собравшимся неподалёку.

Кушайте, на здоровье. Что я ещё могу для вас сделать?

Ты уже достаточно сделала, Элисон, хотя бы тем, что снизошла до нас и соизволила поговорить.

Да вы шутите! Неужели вы не понимаете, что все люди заслуживают уважения? Каждый человек – это радуга.

Эм, правда? Взгляни-ка на мой сморщенный бок. Видишь, как расползлась эта открытая рана?

Можно я принесу тебе немного вазелина?

Я был бы очень тебе благодарен. Эта дрянь меня убивает.

Однако вернёмся к мысли о радуге? Она в неё верила. Люди просто замечательны. Мама была удивительным человеком, папа был удивительным человеком, её учителя вкалывали по полной и воспитывали собственных детей, а некоторые даже разводились, как миссис Диз, например, но всё же всегда находили время для своих учеников. Особенно поражало её происходящее с миссис Диз – мистер Диз хоть и изменил ей с управляющей боулинг-центра, она, однако ж, преподавала им этику в лучшем виде, да ещё и подкидывала всякие вопросы, типа: Может ли добро победить? И всегда ли страдают хорошие люди из-за того что плохим – в конец снесло крышу? Можно было подумать, что последним этим высказыванием миссис Диз как бы кидает камень в огород управляющей боулинг-центра. Ну а если серьёзно! Жить – весело или страшно? Люди хорошие или плохие? С одной стороны, это фото бледных, истощённых, совершенно раздавленных тел, от которых не отпускают своего взора, чавкающие жвачкой, толстые немки. С другой стороны, даже если у сельских жителей – фермы находились на вершине холма, они всё равно до поздней ночи оставались и наполняли свои мешки песком.

В классе они провели небольшой опрос, во время которого она отдала свой голос хорошим людям и весёлой жизни. Миссис Диз с жалостью на неё посмотрела, когда она поднялась и начала излагать свою точку зрения: Чтобы совершать добрые поступки, тебе нужно на это решиться. Придётся стать храбрее. Придётся отстаивать правое дело. Тут миссис Диз издала что-то похожее на всхлип. Всё нормально. Миссис Диз пришлось хлебнуть в жизни много горя, но, тем не менее… она всё ещё видела в жизни и веселье и людскую доброту, иначе зачем ей было проверять работы до поздней ночи, зачем на следующий день приходить в школу, еле держась на ногах, даже не обратив внимания на свою блузку, которую в утренних сумерках она надела задом наперёд, совершенно того не заметив, – да неужто, дорогая, у вас голова идёт кругом?

Вдруг раздался стук в дверь. В заднюю дверь. Ин-те-рес-но. Кто бы это мог быть? Отец Дмитрий из церкви напротив? «ЮРС»? «Федэкс»?[10] С un petit[11] чеком pour Papa[12]?

Jeté, jeté, rond de jambe.

Pas de bourrée.

Открывает дверь, и…

Перед ней стоял какой-то незнакомец. Огромный незнакомец, прямо-таки великан. Одет он был в жилет контролёра по энергоучёту, которые проверяют показания счётчиков.

Что-то подсказывало ей, что надо отойти назад и захлопнуть дверь. Но это как-то невежливо.

Вместо этого, застыв на месте, она улыбнулась и {брови у неё поползли вверх}, этим она как бы говорила: Чем могу помочь?

 

Кайл Бут ворвался через гараж в гостиную, в которой большой деревянный, похожий на часы, показатель гласил «Дома никого нет». Можно было выбрать и другие варианты: нет мамы и папы; нет мамы; нет папы; нет Кайла; нет мамы и Кайла; нет папы и Кайла; и все дома.

Зачем им сдался вариант «Все дома»? Они что без этого не смогут этого понять? Может, подойти с этим вопросом к отцу? Который спроектировал и разработал этот Показатель в звуконепроницаемой мастерской в подвале?

Ха.

Ха-ха.

На кухонном столе лежала Записка.

Дружище: На веранде новая жеода. Установи во дворе в соответствии с приложенным чертежом. И не халтурь. Сначала пройдись граблями, разложи полиэтилен, как я тебе показывал. Потом усыпь белым гравием. ЭТА ЖЕОДА ДОРОГАЯ. Пжлст отнесись серьёзно. Чтоб всё было сделано к моему приезду. За эту работу = пять (5) очков.

Ох, папа, и ты серьёзно думаешь, что это справедливо – заставлять меня корпеть до ночи во дворе после такой изнурительной пробежки: шестнадцать раз 440 миль, восемь раз 880 миль, триллион дрейковских забегов[13] да ещё и индейские скачки по пять миль?

Всегда разувайся, молодой человек.

Нет уж, слишком поздно. Он уже стоял перед телевизором. Оставив позади себя предательские комки грязи. Делать так запрещено. Но их же можно подобрать? Хотя проблематично: если он вернётся, чтобы их подобрать, он оставит новые комки.

Он снял обувь и постоял, мысленно репетируя сценку, которую он называл «ЧТО ЕСЛИ… ПРЯМО СЕЙЧАС?»

ЧТО ЕСЛИ они придут домой ПРЯМО СЕЙЧАС?

Папа, ты обхохочешься! Я вошёл в дом, совершенно забыв про обувь! А потом понял, что натворил! И знаешь, что меня развеселило в этой ситуации? Как быстро я всё исправил! А забыл я про обувь потому, что мне, папа, поскорее хотелось выполнить твоё поручение!

Он помчался в гараж прямо в носках, бросил туда свою обувь и ринулся за пылесосом, убрал им комки грязи, и… о нет, он же кинул обувь в гараж, а не поставил её на Полочку Для Обуви, как требовалось, задней стороной к двери, чтобы потом их было легче одеть.

Он прошёл в гараж, поставил обувь на Полочку Для Обуви и вернулся в дом.

Дружище, в мыслях представил он отца, тебе никогда не говорили, что даже в самом чистом гараже обязательно найдётся пролитое на пол масло, которое теперь на твоих носках, которыми ты заляпал весь берберский бежевый ковёр.

О, ему не поздоровится.

Но – Celebrate good times, come on[14] – на ковре ни единого пятнышка.

Он сдёрнул с себя носки. Ему категорически запрещалось ходить по гостиной босиком. Если родители вернутся домой и увидят, как он тут ходит, словно Тарзан, голышом (только до Тарзана-то ему было далеко, он так – белый полуголый бомжик), ему пизда…

Материшься про себя? Снова представил он в голове отца. Ну так давай, дружище, будь мужиком. Если хочешь сматериться, матерись вслух…

Я не хочу материться вслух.

Тогда не матерись и у себя в мыслях.

Мама с папой расстроятся, если услышат, хоть одно бранное слово, которые он мысленно позволял себе иногда употреблять, например, пиздабол кусок-дерьма пошёл-на-хуй пошёл-в-жопу. Почему он не мог остановиться? Они были о нём слишком высокого мнения и еженедельно отправляли бабушке с дедушкой (с обеих сторон) хвалебные письма, типа: Кайл очень-очень занят, у него очень хорошая успеваемость и это несмотря на то, что он участвует в университетских забегах, будучи студентом только второго курса. И несмотря на такую занятость, он ежедневно всё-таки уделяет время на то, чтобы выделывать такие штуки как пиздюк ёбаный-урод…

Что с ним было не так? Почему он не испытывал благодарности за то, что мама и папа для него сделали, а вместо этого…

Ебать-в-пизду.

Надо ёбнуть себе в колено, тогда жизнь заиграет новыми красками.

Ущипни себя со всей силы, это всегда работало, всегда помогало избавиться от матерков.

Ауч.

Эй, а ведь сегодня вторник, День Чудесного Угощения. Ещё пять (5) очков за жеоду, плюс уже существующие два (2) очка, и в целом семь (7), ещё накопленные им восемь (8) за Обычную Уборку По Дому, получается пятнадцать. И того Общее Количество Очков, которые он мог потратить на  Чудесное Угощение (например, две пачки йогурта с изюмом), плюс посмотреть двадцать минут телевизор, правда, придётся оговорить с папой, что именно он будет смотреть по телевизору.

«Самых мерзких байкеров Америки» ты точно смотреть не будешь, Дружище.

Да и фиг с ними.

Да и фиг с ними, папа.

Да, Дружище? «Да и фиг с ними»? Может, ты скажешь мне это тогда, когда я аннулирую все твои очки и заставлю тебя пробежаться, как я уже несколько раз грозился с тобой сделать, если ты хоть на грамм меня ослушаешься?

Нет, нет, нет. Я не хочу бегать, пап. Пожалуйста. У меня хорошо получается. Вот увидишь, как только начнутся соревнования. Даже Мэтт Дрей сказал…

Кто это такой? Какая-то обезьяна из футбольной команды?

Да.

Его слово закон?

Нет.

Что он сказал?

А этот говнюк умеет бегать.

Славный разговор, Дружок. Прямо как у обезьян. Но у тебя, во всяком случае, при первых соревнованиях, может ничего и не получиться. Кажется, ты переполнен эгоизмом. А почему? Потому что ты можешь пробежаться трусцой? Да любой может. И полевые животные тоже.

Я не буду бегать! Чёрта-с два что блять за-херня! Пожалуйста, умоляю тебя, только это-то у меня хорошо и получается! Мама, он заставляет меня бегать. Клянусь, я…

Не драматизируй, Милый, тебе это не к лицу.

Если ты хочешь конкурировать в командном виде спорта, Дружище, докажи нам, что способен жить в нашей разумной системе правил, которые идут тебе только на пользу.

Эй.

У Святого Михаила только что припарковался фургон.

Кайл сдержанно, по-джентельменски подошёл к кухонной стойке. На стойке лежал «Журнал Траффика» Кайла, который преследовал две цели: (1) обосновать папин аргумент, что отец Дмитрий должен сделать звуконепроницаемую подпорную стенку и (2) собрать данные для «Научной ярмарки», в которой он, Кайл, примет участие с проектом, название которому придумал его отец – «Церковная парковка и её использование в зависимости от дня недели, с отдельным исследованием воскресного дня. Годовое наблюдение».

Мило улыбаясь, будто заполнение «Журнала» приносило ему удовольствие, Кайл разборчивым подчерком написал:

Транспортное средство: ФУРГОН.

Цвет: СЕРЫЙ.

Марка: Шеви.

Год: НЕИЗВЕСТЕН.

Из машины вышел какой-то тип. Один из обычных Rooskikh. «Rooskie» – такой слэнг употреблять позволялось. А ещё «проклятье». И «какого чёрта». И «ёшкин кот». На Rooskom была джинсовая куртка, одетая поверх толстовки с капюшоном – такую одежду, насколько знал Кайл, носить в церкви для Rooskikh было обычным делом: они иногда приезжали в таких комбинезонах прямо из «Джиффи Люб»[15].

Под заголовком «Водитель автомобиля», он написал: ВОЗМОЖНЫЙ ПРИХОЖАНИН.

Ему надоело. Точнее, оточерствело. Теперь Кайлу придётся сидеть дома и ждать, пока этот Roosky не уедет восвояси, потому что он здесь не местный. Таким образом установка жеоды накрылась. И придётся возится с ней до полуночи. Надо ж было так всё испортить!

Приезжий надел яркий жилет. А, так этот чувак проверяет показания счётчиков.

Контролёр по энергоучёту посмотрел налево, затем направо, перепрыгнул через ручей и, миновав отражатель мяча с одной стороны и бассейн с другой, постучал в дверь Поупов.

Неплохо проскользнул, Борис.

Дверь распахнулась.

Элисон.

Сердце у Кайла запело. Он всегда думал, что это просто фигура речи. Элисон была как национальное достояние. В словаре под словом «красота» должны поместить её фотографию в этой джинсовой юбке. Хотя за последнее время она, казалось, его не очень жаловала.

Теперь она вышла на веранду, чтобы посмотреть, что контролёр хотел ей показать. Что-то не так с электричеством на крыше? Он, казалось, прямо с нетерпением желал ей что-то показать. Он даже взял её за запястье. И вроде как потянул.

Как-то странно всё это, да? Но странностей здесь раньше не происходило. Так что волноваться не о чем. Может, этот тип только приступил к своей работе?

Однако, Кайлу всё-таки захотелось выйти на веранду. И он вышел. Тип замер. Взгляд Элисон как у испуганной лошади. Тип прокашлялся и слегка повернулся, чтобы дать Кайлу что-то увидеть.

Нож.

У контролёра по энергоучёту был нож.

Вот, что ты сейчас сделаешь, сказал этот тип. Будешь стоять прямо там, пока мы не уйдём. Хоть пальцем пошевелишь, я воткну нож ей в сердце. Клянусь. Усёк?

Во рту у Кайла всё пересохло. Он только и смог, что губами сказать ему «да».

Теперь они шли по двору. Элисон бросилась на землю. Этот тип её поднял. Элисон снова бросилась на землю. Тип её снова поднял. Странно было наблюдать за тем, как бросалась на землю Элисон, словно тряпичная кукла, в святилище прекрасного двора, который соорудил для неё её отец. Она снова рухнула на землю.

Тип что-то ей прошипел, и она поднялась – на удивление покорно.

В груди у Кайла отозвалось множество правил, значительные и не очень, которые он нарушал прямо сейчас. На веранде он стоял без обуви, голый по пояс, он вышел наружу до отъезда незнакомца, более того, он вступил с ним в контакт.

На прошлой неделе Шон Болл принёс в школу парик, чтобы как можно точнее изобразить Бев Миррен, когда та, нервничая, жвала свои волосы. Какое-то время Кайл подумывал вступиться за неё. На Вечернем Совете, мама сочла решение Кайла не вмешиваться благоразумным. Папа сказал, Нечего лезть не в своё дело. Всё могло бы для тебя плохо кончиться. Мама сказала, Подумай о том, сколько мы в тебя вложили, Милый. Папа сказал, Знаю, тебе иногда кажется, что мы слишком строги, но ты единственное, что у нас есть.

Теперь они находились у отражателя мячей, рука Элисон запрокинута вверх, за спину. Она всхлипывала в знак отказа повиноваться, будто пытаясь таким образом выразить свои чувства относительно того, что с ней произошло.

А он был всего лишь маленьким мальчиком. И ничего не мог поделать. Он ощутил бурную свободу от давления, которое оказывали на него эти правила. У его ног лежала жеода. И ему нужно просто смотреть на неё до тех пор, пока они не уедут. Она была прекрасной. Может, самой прекрасной из всех им виденных. Кристаллы у неё блестели на солнце. Во дворе выглядело б здорово. Но сначала её нужно установить. И он установит её, когда они уедут. Отец будет впечатлён тем, что даже несмотря на всё произошедшее, он не забыл про жеоду и установил её.

То, что надо, Дружище.

Мы в восторге, Милый.

Отличная работа, Дружок.

 

Чёрт возьми. Это случилось. Она тихонько шла за ним, как будто они были сто лет как знакомы. Он думал о ней с тех пор, как крестили как-его-там. Отпрыска Сергея. В Русской церкви. Она стояла у себя во дворе, а её отец, или кто он там был, её фотографировал.

Он такой, Привет, Бетти.

А Кенни такой, Слишком юна для тебя, бро.

Он такой, Для тебя, дедуля.

Изучая историю, историю культуры, не показалась ли тебе наша эпоха ограниченной? Были различные теории согласия. В библейские времена царь мог проскакать по полю и сказать: Эта. И её бы отнесли к нему. И они бы обручились, а если бы она родила мальчика, то супер, вынесли бы вымпел, и она осталась. Но ту первую ночь, она её оценила? Может, и нет. Тряслась ли она как осиновый лист? Не важно. Что важно, так это потомство и продолжение рода. Плюс восторг царя, который мог по закону передать свою власть.

А вот и ручей.

Он провёл её по нему.

Так теперь самое главное: открыть боковую дверь фургона, затолкнуть её, самому войти, завязать ей запястье/рот, привязать на цепь, произнести речь. Он мог произнести её почти экспромтом. Прокручивал её в голове и на диктофоне: Успокойся, дорогая, я знаю, ты напугана, потому что не знаешь пока ещё, кто я такой и не ожидала, что я вот так вот нагряну к тебе сегодня, но дай мне шанс, и ты увидишь как высоко мы взлетим. Видишь, я кладу нож прямо вон туда, я не хочу принудительно его использовать, так ведь?

Если бы она не вошла в фургон, он бы со всей силы ударил её в живот. Потом подобрал бы и понёс сам, закинул бы её туда, завязал бы ей запястье/рот, привязал бы на цепь, произнёс бы речь и т. д., и т. п.

Стоп, остановись, сказал он.

Девчонка остановилась.

Блять. Дверь фургона была заперта. Как не во время. Убедиться в том, что дверь не заперта – было чётко прописано в инструкции. В мыслях у него появился Мелвин. На его лице царило полное разочарование, а это означало, что он от него получит, да ещё как. Руки вверх, сказал Мелвин, защищайся.

Да-да. Накладочка вышла. Надо было всё перепроверить.

Не беда.

Давай, не бойся.

Мелвин уже пятнадцать лет как мёртв. А мама двенадцать.

Эта сучка развернулась и посмотрела на свой дом. Нельзя этого допускать. Такие попытки надо пресекать, пока они не переросли во что-то большее. Нужно было сразу её ударить, как ему и говорили, чтобы девчонка знала своё место.

Куда ты там смотришь, мать твою, сказал он.

Она повернулась.

Он отпер дверь и распахнул её. Момент истины. Если она войдёт, и он её привяжет, то можно вздохнуть свободно. Он выбрал место в Сэкетте, нехилое такое кукурузное поле, к которому вела грунтовая дорога. Если им удастся там проехать, оттуда они сразу поеду по автостраде. Ведь, можно сказать, фургон краденый. Это фургон Кенни. Он одолжил его на день. Да и пошёл он, этот Кенни. Кенни как-то обозвал его тупицей. Тем хуже для тебя, Кенни, это твоё замечание стоило тебе фургона. Если им не удастся там проехать, и она не сможет его возбудить, он не будет продолжать: он зарежет её, избавится от трупа, при необходимости помоет фургон, купит кукурузу и вернёт фургон Кенни со словами, Эй, бро, здесь до фига кукурузы, спасибо за фургон, в мою машину столько б кукурузы не поместилось. Затем притаится, почитает газеты, как он делал это с рыженькой, из который соблазнительница далеко не идеал…

Девчонка умоляюще на него посмотрела, как бы говоря, Пожалуйста, не надо.

Может, сейчас самое оно? Шибануть ей в живот и выбить из неё дух?

Да.

И он приступил.

 

Жеода была красивой. Ну что за красота. Из-за чего она стала такой? Какие особенности у красивых жеод? Ну же, думай, сосредоточься.

Со временем она поправится, Милый.

Это не наше дело, Дружище.

Мы изумлены твоим правым решением, Милый.

Смутно он понимал, что Элисон сильно ударили. Не отводя глаз от жеоды, он услышал её короткое «уф».

Сердце у него сжималось от мысли, что он стоит и ничего не делает. Вместо денег они использовали рыбное печенье, играя в магазин. Строили мосты из камней. Прямо у ручья. Всё это было в детстве. О Господи. Он бы никогда не вышел наружу. Как только они уедут, он тут же шмыгнёт обратно, будто он никуда и не выходил, и займётся макетом городской железной дороги и будет сидеть за ним, пока мама с папой не вернутся домой. И когда, в конце концов, ему об этом расскажут? Он сделает соответствующее лицо. Да он уже ощущал это самое выражение лица, которое сделает, типо Что? Элисон? Изнасиловали? Убили? О Боже. Насиловали и убивали, пока я тут невинно занимался своим макетом, скрестив ноги на полу и не подозревая ни о чём, как малое дитя…

Нет. Нет, нет, нет. Они скоро уедут. А он зайдёт домой. И позвонит 911. Хотя все тогда узнают, что он ничего не предпринял. Вся его будущая жизнь пойдёт под откос. Навсегда он останется тем, кто ничего не сделал. Да и звонок ничего не решит. Они будут уже далеко. Шоссе как раз проходило по Физерстоун, а там, похоже, куча магистралей и «клеверных листов»[16] или ещё каких-нибудь развилин. Решено. Он вернётся в дом. Как только они уедут. Уезжайте, уезжайте, уезжайте, думал он, чтобы я мог зайти домой и забыть это навсегда…

Но он побежал. По лужайке. О Боже! Что он делает, что он творит? Господи, сколько же правил он нарушил! Забежал во двор (плохо для газона); схватил жеоду, не обернув её в защитную плёнку; перелез через забор, от чего забор пошатнулся, а ведь стоит он кругленькую сумму; ушёл со двора; ушёл со двора босиком; вошёл во Вторичную Среду без разрешения; зашёл в ручей босиком (куски стекла, опасные микроорганизмы), и не только это, о Господи, он вдруг осознал, что только и хотел так легкомысленно поступить – нарушить правила, такие Значительные и обязательные, что они уже переставали быть таковыми, так как тебе не нужны правила, запрещающие всё подряд…

Он вылез из ручья (тот тип всё ещё стоял к нему спиной) и кинул жеоду ему в голову, из которой, странным образом, потекла струя крови ещё до того, как на черепе показалась заметная вмятина. Тип свалился прямо на свою задницу.

Да! Гол! Какое же это удовольствие! Удовольствие доминировать над взрослым! Удовольствие промчаться, как газель, с невиданной человечеством скоростью, бесшумно миновать преграды и одолеть этого громилу, который в противном случае прямо сейчас…

А что бы он сделал?

Господи, что бы он сделал?

Он представил себе, как этот тип, сложив Элисон пополам, словно мешок картошки, хватает её за волосы и яростно дубасит, а он, Кайл, в это время, напуганный и послушный, сидит и сжимает деталь от железной дороги в своих жалких детских…

Господи! Он проскочил и швырнул жеоду в ветровое стекло автомобиля, которое тут же разбилось, рассыпавшись на множество осколков, которые зазвенели как тысячи бамбуковых «ветерков»[17].

Он вскарабкался на капот фургона и снова взял жеоду в руки.