Текст книги "Дома"

Автор книги: Джордж Сондерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Вы меня здорово обидели! – сказал я.

Не помню, как оказался на улице. Не шел, а почти бежал.

Потом меня снова занесло в тот магазин.

Там были два других парня, еще моложе, чем в прошлый раз. Может, старшеклассники. Я дал им бирку «MiiVOXМАХ».

– О, блин, ништяк! – сказал один. – А то мы думали, куда она подевалась.

– Уже списать собирались, – сказал другой, подходя с эспрессо и печеньем.

– Ценная? – спросил я.

– Ха, не то слово, – сказал первый парень, доставая специальную тряпочку из-под прилавка и смахивая с бирки пыль. Затем он положил ее под стекло на витрину.

– Что это? – спросил я.

– Проще объяснить, для чего, – сказал он.

– Ну для чего? – спросил я.

– Вообще-то, тебе, наверное, больше подойдет это, – сказал первый парень, подавая мне бирку «MiiVOXМIN».

– Я долго отсутствовал, – сказал я.

– Мы тоже, – сказал второй.

– Только что дембельнулись, – сказал первый.

Затем мы по очереди рассказали, кто где служил.

Оказалось, что с первым парнем мы служили практически рядом.

– Постой, так, может, ты и в Аль-Разе был? – спросил я.

– В Аль-Разе? Само собой, – сказал первый парень.

– Я в мочилове не участвовал, врать не стану, – сказал второй парень. – Только собаку однажды задавил, когда работал на вилочном электропогрузчике.

Я спросил у первого парня, помнит ли он козленка, выщербленную стену, орущего малыша в коляске, темный свод дверного проема, голубей, внезапно разлетавшихся из-под облупленного парапета, – мы это называли «голубиный взрыв».

– Я был в другой стороне, – сказал он, – ближе к реке. Где лодка перевернутая и еще эта маленькая семейка в красном, вечно мозолившая глаза.

Я отлично знал это место. Просто невероятно, сколько раз до и после голубиного взрыва я успевал заметить вдали, у самой реки, молящуюся, ползущую или убегающую фигуру в красном.

– А с собакой той нормально закончилось, – сказал второй парень. – Выжила, все о’кей. Мы с ней подружились даже. Потом вместе на электропогрузчике разъезжали.

В магазин вошла семья индейцев из девяти человек, и второй парень направился к ним с эспрессо и печеньем.

– Аль-Раз, надо же, – сказал я, зондируя почву.

– Ну, – сказал первый парень. – Хуже Аль-Раза у меня за всю службу ничего не было.

– Ага, и у меня тоже, однозначно, – сказал я.

– Я там здорово налажал, – сказал он.

У меня перехватило дыхание.

– Напарнику моему, Мелвину, – сказал он, – весь пах шрапнелью разворотило. Из-за меня. Надо было сообщить, а я тормознул. Там вроде праздник был – девчонки гуляли. Человек пятнадцать в магазине через дорогу. С детьми. Ну я и тормознул. А Мелвин поплатился.

Теперь была моя очередь рассказывать.

Я положил бирку «MiiVOXМIN» на прилавок, снова взял и снова положил.

– Щас-то у Мелвина тут порядок, – сказал он, постукивая двумя пальцами у себя между ног. – Дембельнулся, в универ поступил. Говорят, даже трахается.

– Рад за него, – говорю. – Наверное, и на электропогрузчике иногда вместе разъезжаете.

– Чего? – переспросил он.

Я посмотрел на часы на стене, но не увидел стрелок. Один расплывчатый желто-белый циферблат.

– Не знаешь, который час? – спросил я.

Парень перевел взгляд на часы и сказал:

– Шесть.

На улице я нашел телефон-автомат и набрал номер Рене.

– Извини, – сказал я. – Извини за кувшин.

– Да, ладно, – сказала она безразличным голосом. – Новый купишь.

В общем, мне стало ясно, что она ищет способа помириться.

– Нет, – сказал я. – Не буду я ничего покупать.

– Ты где, Микки? – спросила она.

– Нигде, – сказал я.

– Куда ты сейчас? – спросила она.

– Домой, – сказал я и повесил трубку.

Когда шел по Глисон-стрит, понял, что опять подступило. План действий еще не созрел, но руки-ноги уже знали, что делать: разбросать все/всех, что/кто окажется на пути, ворваться внутрь, устроить крушилово, вызвериться по полной, дальше по обстоятельствам.

На стыд я к тому моменту забил. Ну знаете, как это бывает. Однажды (я еще в школе учился) один мужик нанял меня очищать пруд от ила. Надо было соскребать ил граблями, потом подцеплять и отбрасывать в сторону. В какой-то момент грабли сорвались с черенка и улетели вслед за илом в общую кучу. Пойдя за ними, я обнаружил в куче, типа, миллион головастиков. Часть уже сдохла, часть еще нет, но все были как раз в том возрасте, когда у них брюшко разбухает, как у крошечных беременных женщин. И у дохлых, и у живых, подбрюшья были разорваны от нападавшего сверху ила. Но живые, в отличие от дохлых, еще дергались, судорожно шевелили лапками.

Я попробовал нескольких спасти, но они оказались настолько нежные, что мое прикосновение только усугубило их агонию.

Может, другой на моем месте и сказал бы мужику: типа, завязываю. Мне, типа, совесть не позволяет губить в таких количествах головастиков. Но я не смог. Насадил грабли на черенок и пошел чистить пруд дальше.

И каждый раз, отбрасывая ил, представлял, как в куче множатся окровавленные подбрюшья.

И чем дольше бросал, тем больше начинал ненавидеть этих ляг.

Получалось, типа: А) либо я мразь, раз способен снова и снова сознательно совершать убийство; В) либо это не убийство, а естественный порядок вещей, и, продолжая бросать, я доказывал себе, что занимаюсь самым обычным делом.

Нечто подобное я испытал спустя много лет в Аль-Разе.

А теперь передо мной был дом.

Дом, в котором они жрали, ржали, трахались. Дом, где в будущем при упоминании моего имени будет наступать неловкая тишина, и потом Джой будет объяснять, что, типа, нет, Эван не настоящий ваш папочка, но хоть это и так, мы с папочкой Эваном сочли, что лучше вам поменьше видеться с папочкой Майком, потому что нам с папочкой Эваном по-настоящему важно, чтобы вы выросли сильными и здоровыми, а ради этого мамам и папам иногда приходится создавать особую атмосферу.

Я надеялся увидеть у входа три тачки. Три тачки означало бы, что все дома. Хотел ли я, чтобы все были дома? Да. Пусть дети тоже станут свидетелями и участниками, пусть и они горько пожалеют о том, во что меня превратила война.

Но вместо трех тачек у входа стояло пять.

Эван, как и ожидалось, был на террасе. Кроме него, на террасе были Джой плюс две детские коляски. Плюс Ма.

Плюс Харис.

Плюс Райн.

Рене расхаживала перед домом, вся какая-то напряженная, с малышом на руках. За ней, прижимая платок ко лбу, семенила мать Райна. И отец Райна старался не отставать, несмотря на хромоту, которой я раньше не замечал.

«Вы? – пронеслось в голове. – Ничтожества! Шайка придурков! Неужели никого лучше вас у Господа не нашлось, чтобы меня остановить? Уржаться можно. Уссаться от смеха. Чем же вы меня остановите? Вашими телесами? Вашими благими намерениями? Вашими дешевыми джинсами? Вашими годами нахлебничества? Вашей уверенностью в том, что все в этом мире можно исправить с помощью слов, слов, слов – бесконечным, бессмысленным разеванием пасти?»

Контуры надвигающейся катастрофы расползлись, чтобы вобрать в себя гибель всех присутствующих.

Щеки стали гореть, и в висках застучало: давай, давай, давай…

В этот момент Ма попыталась встать со скамейки-качелей, но не смогла. Райн поспешно подхватил ее под локоть.

Тут во мне неожиданно все обмякло (возможно, при виде Ма, такой слабой, такой беспомощной), и, уронив голову на грудь, я покорно двинулся в сторону этих неучей, этих дикарей, повторяя как мантру: «Хорошо, хорошо, пусть вы отправили меня на войну, но помогите же вернуться. Если вы, засранцы, не сумеете сделать так, чтобы я вновь почувствовал себя здесь как дома, значит, вы и впрямь сборище самых ничтожных ублюдков, позор рода человеческого».

Перевод Василия Арканова