Текст книги "Космическая чума"

Автор книги: Джордж Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

10

Слегка изменив цель, я нажал на курок, и «Бонанза 375» выстрелил с грохотом атомной бомбы в телефон. Свинец просвистел между ее рукой и телом и высверлил настоящий кратер в пластике за ее спиной.

Это поколебало ее надменность. Краска сбежала с ее лица, и она невольно отшатнулась. Я успел заметить, что, хотя ее тело было твердым, как хром, нервная система оставалась человеческой и достаточно чувствительной к внезапным шокам. Она взяла себя в руки и застыла, прямая и бледная, приложив изящную, но твердую, как сталь, ладонь к своему рту.

Потом я прощупал жильцов, которые сорвались с насеста, будто вымуштрованная команда пожарных по сигналу тревоги. Кое-как одетые они появились на пороге в следующем порядке: парень двадцати двух – двадцати трех лет, влетевший в комнату диким галопом и оторопевший под дулом 375 калибра; парочка четырнадцатилетних близнецов, которые обратились бы в бегство, не наткнись сперва на дуло моего оружия; папаша и мамаша Маклин, которые живо, но без паники явились в библиотеку.

Наконец, мистер Маклин прокашлялся и сказал:

– Могу я получить объяснения, мистер Корнелл?

– Я – крыса, которую загнали в угол, – сказал я веско. – И поэтому я боюсь. Я хочу унести отсюда ноги. И боюсь, что если мне помешают, я начну паниковать и причиню кому-нибудь вред. Понятно?

– Само собой, – спокойно сказал мистер Маклин.

– Вы дадите ему уйти? – спросил старший сынок.

– Фред, нервный человек, да еще с револьвером, очень опасен. Особенно, если у него нет даже элементарных навыков профессионального взломщика.

Я не мог не восхититься спокойной самоуверенностью старого джентльмена.

– Молодой человек, – обратился он ко мне. – Вы делаете ошибку.

– Вряд ли, – отрезал я. – Я очень долго шел по следу чего-то таинственного и вполне определенного, и теперь не позволю этому идти своим чередом. – Я покачал пистолетом, и они все, казалось, смирились, за исключением мистера Маклина.

– Пожалуйста, опустите оружие мистер Корнелл. Не добавляйте к своим преступлениям еще и убийство, – сказал он.

– Тогда не заставляйте меня прибегать к этому. Уйдите с дороги и дайте мне спокойно удалиться.

Он улыбнулся.

– Не нужно быть телепатом, чтобы понять, что вы не станете нажимать курок, пока вас не толкнут на это, – объяснил он спокойно. Он был настолько прав, что привел меня в бешенство. – К тому же вы уже истратили четыре пули просто так, – добавил он. – Вы уже не хотите прибегать к оружию, мистер Корнелл.

Что ж, я не стану пользоваться оружием. Он напомнил мне, что невозможно выпустить пулю без мысли о нажатом курке. Кроме того, он имел в виду, что если я собирался устроить хорошую бойню, то в моем барабане оставалось всего две пули. А даже одних близнецов было бы более чем достаточно, чтобы разорвать меня на части, когда барабан револьвера станет пуст.

– По-моему, вы слишком самонадеянны, мистер Корнелл, – сказал он с чарующей улыбкой.

– Ну, вы, вежливая свора!

– Прошу вас! – оборвал он резко. – Моя жена и дочь не привыкли к подобным оскорблениям. Хотя сын и близнецы, возможно, знают достаточно выражений, чтобы не сдерживаться. Спокойнее, мистер Корнелл! Давайте будем предельно вежливы! Одно неверное движение, и вы выстрелите, а это означает крах для всех нас. Одно ваше неверное движение или слово, и кто-то из нас обидится, а это будет фатально. Давайте успокоимся и все обсудим.

– Что обсудим? – спросил я.

– Мир. Или, скажем, перемирие.

– Согласен.

Он взглянул на семью, и я проследил за его взглядом. Мисс Маклин прислонилась к стене с чрезвычайно заинтересованным видом. Ее старший брат Фред стоял начеку, готовый в любой момент броситься вперед, но не вполне сгруппировавшись для прыжка. У миссис Маклин застыла на лице обезоруживающая улыбка, которой она одарила меня по неизвестной причине. Близнецы стояли бок о бок, и на лице у них было написано замешательство. Я прикинул, были ли они эсперы или телепаты. Двойняшки бывают либо теми, либо другими, в зависимости от того, однояйцовые они или нет. Собственно, меня беспокоила их сила. Казалось, они смотрели на меня, словно на бедную заблудшую овечку, которая забрела к ним на огонек, после того как долго вращалась в дурной компании. Они напомнили мне Харрисонов, которые выглядели так же приветливо и дружелюбно, когда я разыскивал там Катарину.

Вот кого я действительно хотел бы увидеть, так это Катарину.

И тут до меня дошло, что второе, чего я желаю, так это обладать мекстромовой плотью, стать суперменом.

– Думаете, – сказала мисс Маклин, – что это возможно?

– Невозможно? То, чего достигли вы, не суждено иметь мне?

– Мекстромова болезнь, – спокойно ответила мисс Маклин.

– Прекрасно! – взорвался я. – И где же мне ее подцепить?

– Вы подцепите ее так или иначе, или не подцепите совсем, – сказала она.

– Послушайте, – начал было я, но мистер Маклин остановил меня, подняв руку.

– Мистер Корнелл, – сказал он, – мы оказались в очень затруднительном положении, пытаясь убедить человека, что его мнение предвзятое. Мы не в силах представить прямых доказательств. Единственное, что мы можем рассказать вам, – это то, что нам известно о Мекстромовой болезни. Но никто из нас не привил себе инфекцию специально.

– Так я вам и поверил!

– В этом и вся соль. Мы не в силах привести никаких доказательств. Мы можем только ссылаться на нашу честность, правдивость, доброту, гордость, альтруизм и тому подобные качества. Мы можем говорить до второго пришествия и ничего не добьемся.

– Тогда чего же вы добиваетесь? – спросил я.

– Надеемся заставить вас усомниться в ваших взглядах, – сказал он. – Спросите себя, с какой стати наша семья должна представлять вам какие-то доказательства.

– Хорошо, скажу. Но, все равно, я ничего не понимаю.

– Вот именно, – рассмеялся он. – Конечно.

– Послушай, па, – прервал Фред Маклин, – чего мы цацкаемся с этим типом?

– Я надеюсь, что мистер Корнелл попытается взглянуть на все это с нашей точки зрения.

– Стоит ли? – огрызнулся я.

– Пожалуйста, не тратьте попусту мое время. Вы пришли сюда раздобыть какую-нибудь информацию, и вы ее получите. Хотите верьте, хотите нет, но будет именно так. Она заляжет в каком-нибудь темном уголке вашей памяти и потом, при случае, выплывет наружу, и вы все обдумаете, сравните, взвесите. Как инженеру-механику вам проще понять то, что мы, гуманитарии, называем бритвой Оккама.

– Закон наименьшего воздействия, – сказал я автоматически.

– Что? – переспросила миссис Маклин.

– Я прочла в мозгу мистера Корнелла, мама, – сказала мисс Маклин. – Закон наименьшего воздействия можно представить так: если нагреть ведро бензина, смешанного с древесными опилками, существует определенная вероятность, что бензин вспыхнет первым, ибо он легче возгорается, то есть склонен к наименьшему воздействию.

– Правильно, – сказал я. – Но какое это имеет отношение ко мне?

– Просто ваше предчувствие насчет Катарины оказалось верным. Во время аварии у нее вскрылась начальная форма Мекстромовой болезни. Харрисонам пришлось забрать ее, чтобы спасти от смерти. Сейчас, после всех ваших приключений, мы можем проследить ваши мытарства. Катастрофа для некоторых лиц стала подарком судьбы. В результате ее в руках медиков оказался человек, в чей разум можно было незаметно насадить ненавязчивый интерес к странным дорожным знакам и прочим удивительным уликам. В итоге вы отправились в это путешествие.

Звучало вполне логично, но тут же возникало множество вопросов.

– Давайте, мистер, немного отвлечемся, – продолжал мистер Маклин. – Как вы относитесь к Мекстромовой болезни?

– Ну, это просто. Она стала проклятием человеческой расы, за исключением тех нескольких групп, которые знали, как ее лечить. Излечившись, из так называемых жертв, они сразу становились настоящими суперменами. Единственное, что мешало восторгам и ликованию – это число неудачников, которые подхватили чуму и умерли в мучениях – или наложили на себя руки – без помощи и сострадания.

Он кивнул, когда я находился еще на полпути к выводам, но в душе уже протестовал против них.

– Мистер Корнелл, – вы возомнили, что ваша судьба в чьих-то руках. Вы считаете, что человеческая раса смогла бы извлечь выгоду из Мекстромовой болезни.

– Возможно, если все будут помогать друг другу и работать вместе.

– Вместе? – спросил он лукаво. Я вновь затосковал по возможностям телепата, и понял вдруг, что хожу вокруг да около только потому, что эспер не способен узнать всю правду. Я молчал, напряженно думая.

Тут меня осенило. Ведь существуют люди, которые терпеть не могут диктатуру и есть люди, которые еле выносят демократию. В любом сообществе найдутся обделенные Богом души, которые плевать хотели на остатки человечности. Они стремятся к диктатуре, и борются за нее, пока она не приходит.

– Верно, – сказал мистер Маклин. – И все же, сколько они могут продержаться?

– Недолго. Пока хватит сил сохранять свою популярность.

– Вернее, пока у них хватит сил облагодетельствовать других, чьи умы в согласии с ними. Так что, теперь, мистер Корнелл, вы можете использовать этот явный набор слов в споре с самим собой. Мы представляем две группы. Одна пытается установить иерархию мекстромов, в которой остаткам человеческой расы суждено стать дровосеками и водоносами. В противовес ей существует другая группа, которая считает, что ни один человек, ни одна группа людей не имеет права рвать и пинать человека, которому судьбой даровано тело супермена. Мы не собираемся сторожить сторожей, мистер Корнелл, и не хотим взваливать на свои плечи выбор. Подумайте об этом на досуге.

– На досуге, – хмыкнул Фред Маклин. – Не собираешься ли ты…

– Вот именно, – твердо сказал его отец. – Мистер Корнелл может оказаться именно тем агентом, посредством которого мы сможем победить. – Потом добавил, обращаясь ко мне: – Ни одна группа не сможет раскрыться, мистер Корнелл. Мы не можем обвинять другую группу в какой-то нечистоплотности. Как, впрочем, и они нас. Их стиль нападения заключается в том, чтобы навести вас на наш след, помогая тем самым группе тайного руководства, занимающегося производством суперменов.

– А почему бы и нет? – сказал я. – У вас ведь нет за душой ничего дурного?

– Подумайте о тех миллионах людей, которые не учились дальше подготовительных классов, – сказал он. – Это люди со скрытыми пси-способностями, не получившие должной тренировки, или бедолаги, которые вообще не имеют пси-способностей. Вы знаете историю института Райна, мистер Корнелл?

– Довольно смутно.

– Когда он начал в Герцогском Университете, над ним все смеялись. Насмешники и злословы, разумеется, были людьми с наименьшими пси-способностями. Стоит заметить, что хотя пси-способности оставались скрытыми, они иногда все же давали знать о себе. Но сторонникам Райна удалось подтвердить его теорию и, вероятно, разработать систему тренировок, развивающих пси-способности. Потом, мистер Корнелл, те, кому суждено было родиться с высокой способностью телепата и эспера-ясновидца, как обычно говорят сами эсперы, потому что ничего экстраординарного и сверхъестественного в ясновидении нет, обнаружили, что люди, лишенные этого тонкого чувства, ненавидят и подозревают их. Прошло не менее сорока-пятидесяти лет, прежде чем рядовой обыватель смог воспринимать телепатию и ясновидение, как опытное ухо музыку, или опытный глаз живопись. Пси – это талант, которым в той или иной мере владеет каждый, и сейчас его воспринимают почти без злобы и недоразумений.

– А теперь посмотрим, – продолжал он задумчиво, – что случится, если мы публично заявим, что перенесли Мекстромову болезнь, став из несчастных жертв настоящими суперменами. Наш главный враг поднимет голову и завопит, что мы скрываем секрет, и ему поверят. На нас набросятся всей сворой, начнут преследовать и, скорее всего, прикончат, в то время как враг будет подбирать и выискивать жертвы, чьи взгляды сходятся с его собственными.

– И кто же он? – спросил я, хотя уже знал ответ. Просто мне хотелось услышать ответ вслух от него.

Он покачал головой.

– Я не скажу. Потому что не хочу обвинять его во всеуслышанье, как и он не сказал тебе прямо, что мы подпольная организация, которую следует искоренить во что бы то ни стало. Он знал о людях хайвэя и о нашем лечении, потому что сам использует аналогичные средства. Он будет скрываться, пока его не выведут на чистую воду, прижав к стене прямыми уликами. Вы ведь знаете закон, мистер Корнелл.

Еще бы мне не знать закон. До тех пор, пока обвиняемый является в суд с чистым сердцем и по доброй воле, он в безопасности. А мистер Фелпс мог с полной уверенностью настаивать на обвинении, но, с другой стороны, не мог привести против меня бесспорных прямых улик. Что же касается моего обвинения, я мог бы привлечь его как соучастника. А он тут же вызвался бы продемонстрировать не только доказательства, но и самые чистые, благородные намерения. Короче говоря, старый фокус, когда подставляют другого, чтобы скрыть свое преступление, стал попросту невозможен в современном мире всеобщей телепатии. Закон, конечно, утверждает, что каждый подозреваемый может безбоязненно думать о чем угодно, если нет прямых доказательств его причастности к преступлению. Но как же туго придется свидетелю, если он начнет кривить душой! Хотя само по себе это еще не будет преступлением.

– И еще, – сказал мистер Маклин. – Представьте себе медика, которого нельзя профессионально квалифицировать, потому что он телепат, а не эспер. Он всей душой стремился стать ученым-медиком, как его отец, и дед, но его телепатические способности не позволяют ему быть настоящим ученым. Доктором – пожалуйста, но ему никогда не получить полного образования, на самом высшем уровне. Такой человек чувствует себя обойденным и отвергнутым, становясь благодатной почвой для теории суперменства.

– Доктор Торндайк! – воскликнул я.

Его лицо было безжизненным, как незаконченный бронзовый бюст. На нем не было ни утверждения, ни отрицания. Оно было наигранно невозмутимым. Так или иначе, из него ничего не вытянешь.

– Так вот, мистер Корнелл, я дал вам пищу для размышлений. Я не говорил прямо, никого не выдавал. Просто я обезопасил себя, доказал свою невиновность. И тем не менее, я надеюсь, что вы уберете свою пушку и освободите помещение.

Я вспомнил о «Бонанзе 375», который все еще держал в руке, и стыдливо сунул его в задний карман.

– Но, пожалуйста, сэр…

– Не надо, мистер Корнелл. В любом случае, я не раскроюсь полностью, дабы избежать дальнейших неприятностей. Я извиняюсь перед вами. Не так-то легко быть пешкой. Но надеюсь, играть вы будете за нас, и это пройдет для вас безболезненно. А теперь, пожалуйста, оставьте нас в покое.

Я пожал плечами. И оставил. Когда я уходил, мисс Маклин коснулась моей руки и сказала с нежностью в голосе:

– Я надеюсь, вы найдете вашу Катарину, Стив. И надеюсь, что когда-нибудь сможете на ней жениться.

Я глупо кивнул. И только идя по дороге к своей машине, я вдруг понял, что ее последнее замечание чем-то схоже с пожеланием переболеть корью, после чего у меня выработался бы к ней иммунитет.

11

Я вошел в квартиру. Там было затхло, пыльно и как-то одиноко. Несколько Катарининых вещей все еще валялись на столике. Они казались немым укором, и я накрыл их кипой почтовой макулатуры, которая накопилась в мое отсутствие. Достав бутылку пива, я начал просматривать корреспонденцию, перелистывая рекламу, сваливая в кучу журналы и откладывая редкие деловые письма, напоминавшие мне, что я все еще инженер и что капиталы не беспредельны, и, наконец, наткнулся на письмо.

Письмо.

«Дорогой мистер Корнелл!

Очень рады, что вы дали о себе знать. Мы переехали не потому, что Мариан подцепила Мекстромову, а потому, что мертвая зона передвинулась, наполнив нашу жизнь заботой и суетой.

Мы все здоровы и желаем вам всего наилучшего.

Пожалуйста, не думайте, что вы в долгу перед нами. Мы освобождаем вас от каких бы то ни было обязательств. Нам очень жаль, что с вами не было вашей Катарины. Может, тогда бы ничего и не произошло. Но мы уверены, что наше имя связано с самым горестным периодом вашей жизни, и было бы лучше, если бы вы забыли о нашем существовании. Пусть это горько говорить, Стив, но если смотреть правде в глаза, единственное, что мы для вас можем сделать, так это постоянно напоминать о постигшем вас несчастье.

Привет вам от всех наших. Мы рады случаю выразить вам свою искреннюю признательность. Прощайте.

Филипп Харрисон».

Я печально хмыкнул. Приятное письмо, но правдой не пахнет. Я сам попробовал выудить его скрытый смысл, но безрезультатно. Ладно. Собственно, на большее я и не рассчитывал. Даже если бы они не написали вовсе, я делал бы то же самое.

Поэтому я сел и написал Филиппу Харрисону записку:

«Дорогой Филипп!

Получил сегодня ваше письмо, вернувшись из долгого путешествия по Западу. Рад слышать, что Мариан уберегли от Мекстромовой болезни. Я всегда говорил, что это фатально. Однако, надеюсь, вскоре свидимся.

С уважением Стив Корнелл».

Вот так-то! – подумал я.

Тут на помощь мне и моему чутью пришел маленький шелковый носовой платок Катарины, который она забыла во время одного из своих визитов. Я засунул его в конверт и написал на нем, что письмо предназначается Филиппу Харрисону, опустил его около одиннадцати ночи в почтовый ящик и решил до утра не суетиться.

В конечном итоге его вынули и отнесли в местное почтовое отделение, а оттуда его переправили в 34-е отделение Пенсильванского вокзала, где я нащупал его в главной багажной секции. Я околачивался, пока не привлек внимание полицейского:

– Что-нибудь ищите, мистер Корнелл?

– Да нет, – сообщил я легавому телепату. – А что?

– Вы прощупываете каждый багаж, выносимый отсюда.

– Я?

– А кто же еще, бандюга? Или прощупать твой путь из тюрьмы?

– Вы не можете арестовать человека только за его мысли.

– Зато могу арестовать за бродяжничество, – сказал он едко.

– У меня билет на поезд.

– Вот и используй его по назначению.

– Конечно. Когда придет время.

– А какой поезд? – спросил он подозрительно. – Ты пропустил уже три.

– Я жду особого, офицер.

– Тогда, будьте любезны, уйдите отсюда и подождите в баре, мистер Корнелл.

– Ладно, извините, что причинил вам столько хлопот, но у меня довольно деликатное личное дело, и вполне законное.

– Все, что касается прощупывания почты США – незаконно, – сказал полицейский. – Личное или нет, неважно. Так что прекратите прощупывать, или будет хуже.

Я прекратил. С легавыми лучше не препираться. Во всяком случае, добром бы это не кончилось. Поэтому я ретировался в бар, и понял, почему тот его рекламировал. Он находился в слабой мертвой зоне – достаточно мертвой, чтобы воспрепятствовать подглядыванию за камерой хранения. Правда, пару раз мне это удалось, но я не мог стоять там бесконечно.

И первый раз с тех пор, как мне благоприятствовала судьба, я сдался. Единственное, на что я надеялся, – это на то, что тайный адрес получателя должен принадлежать маленькому городку, неподалеку от которого жили Харрисоны, и вряд ли изменился. Поэтому я сел в поезд и убрался восвояси.

Теперь жизнь моя стала невыносима. Я часами рыскал по округе этого чертового города, бросая украдкой взгляд на почту и ожидая какого-то наития. Не раз я ловил на себе пристальный взгляд блюстителя порядка, но пока мне сопутствовала удача.

Через город прошел скорый поезд и забрал полторы машины почты. Следующей остановкой этого поезда была Албани. Вряд ли мне будет сопутствовать удача, если я отправлюсь за ним. Далее наступил новый период частых посещений почты (я уже упоминал прежде, что она находилась в мертвой зоне, поэтому я не видел, что делается внутри, и лишь следил за входящими), пока, наконец, не почувствовал, что мое письмо переложили в другой мешок. Потом его отвезли на перрон и повесили на крюк. Я купил билет до Нью-Йорка и сел на скамейку рядом с крюком, – проникнув, мысленно, насколько позволяло мое восприятие, в мешок.

Я проклял весь белый свет. Мешок был жирно помечен буквами, которые можно было разглядеть с девяноста футов: «Срочная почта». Конечно, мне не составляло труда прочесть свое письмо, каждую точку над «и» и черточку над «т», а также рисунок катарининого платка. Но я не мог прощупать напечатанный на бланке, приклеенном на лицевой стороне конверта адрес.

Пока я сидел, силясь разобрать надпись, мимо промчался скорый, подхватив с крюка всю корреспонденцию.

Я кинулся в следующий поезд. Я чертыхался и поносил его почем зря, потому что допотопный паровоз едва тащился, постоянно останавливался, пропуская машины, и, в основном, пытался выяснить, сколько времени он будет ползти около сорока миль в час. Видно, это была судьба. Все остальные поезда, задерживаемые моим грохочущим монстром, тоже поминутно тормозили по дороге, когда какие-нибудь аборигены хотели распить бутылочку пива из поезда.

Я вернулся на Пенсильванский вокзал как раз вовремя, чтобы почувствовать, как мое письмо опустили в конвейер Ла Гардин.

Тут-то меня и засек мой старый приятель полицейский.

– Ну вот! – сказал он.

– Вновь свиделись, офицер. Я…

– Вы пойдете сами, мистер Корнелл? Или мне применить силу?

– Что?

– Вы нарушили положение о тайне переписки Закона Федеральной Связи. И не спорьте.

– Послушайте, офицер! Я же говорил вам, что здесь нет ничего криминального.

– Я не идиот, Корнелл.

Я с сожалением отметил, что он пренебрег формальностями.

– Вы последовали за определенной почтой, чтобы узнать, куда она направляется. А поскольку местонахождение адресата является тайной, вы нарушили закон, пытаясь узнать его местонахождение. – Он холодно уставился на меня, ожидая, что я начну протестовать. – А теперь, – подытожил он, – давайте послушаем ваши сказочки.

Он пытался нагнать на меня страху. При нарушении закона всегда действует одно старое правило, которое гласит, что никто не имеет права использовать средства связи в корыстных целях. После прихода Райна закон «70 нарушений» стал просто всеобъемлющим законом, охватывающим всю нашу жизнь.

– Послушайте, офицер. Это касается моей девушки, – сказал я, надеясь, что эти слова на него подействуют.

– Знаю, – сообщил он спокойно. – Потому я и не стал тебя задерживать. Я просто велел тебе проваливать. Твоя девочка сбежала, оставив тебе только свой пересыльный адрес. Может, она не хочет тебя больше видеть.

– Она больна, – сказал я.

– Может ее семья думает, что в этом виноват ты. Так что лучше проваливай подобру-поздорову. И если я снова увижу тебя, или как ты прощупываешь почту, то отправлю прощупывать железную решетку. А теперь уматывай!

Он подтолкнул меня к выходу с вокзала будто овчарку, упустившую стадо. Я взял мотор до Ла Гардин, хотя вряд ли на нем можно было добраться быстрее, чем на метро, лишь бы поскорее скрыться с глаз полицейского.

В Ла Гардин я вновь нашел свое письмо. Его погрузили на борт ДС-16, направлявшегося по маршруту Чикаго – Денвер – Лос-Анджелес – Гавайи – Манила. Я не знал, куда заведет меня это путешествие, поэтому купил билет и вскочил в самолет буквально перед закрывающейся дверью.

Мое послание лежало в отсеке подо мной, и в часе пути до Чикаго я понял, что этот город и есть местом назначения багажа, хотя адрес на штемпеле письма до сих пор был неразборчив.

Я последовал за багажом, выгруженным из самолета в Чикаго, в полугрузовом автобусе, менее чем в шести футах от моей корреспонденции. Всю дорогу я пытался прочесть адрес.

Выходило, что оно шло в Ледисмит, Висконсин, а оттуда – куда-то в провинцию, куда именно я не понял, смог разобрать только номер.

Потом я отправился обратно в аэропорт Мидвей, и, к своему неудовольствию обнаружил, что в чикагском аэропорту нет бара. Меня это немного обескуражило, но тут я вспомнил, что аэропорт строился на средства Публичной школы, а согласно закону, они не имеют права продавать что-либо крепче содовой, неважно, кто арендует их объект. Поэтому я проторчал в баре напротив Цицеро-авеню до отправления самолета и взял билет на старый пропеллерный самолет до На Клаир, стоявший среди обширных маргаритковых полей. В На Клаир багаж перегрузили в допотопный «Конвоир», облетавший по своему маршруту все деревеньки, а я сел в поезд, так как моей почте суждено было приземлиться в Ледисмит.

В Ледисмит я нанял машину, отметил возможные маршруты и двинулся вперед, влекомый неясным предчувствием. В девяти милях от Ледисмит находился холм Брюс, а недалеко от него виднелась гладь воды, чуть больше деревенского утиного прудика, звучно именованная озеро Калей.

Дорога, украшенная инкрустированными металлическими дорожными знаками, вывела меня мимо Брюса, Висконсин, к озеру Калей, где оказался знак со сбитой палкой.

Я воспрянул, почувствовав себя как Фердинанд Магеллан, когда, наконец, он прошел через пролив и открыл моря Нового Света. Я проделал хорошую работу и вполне заслужил медаль. Дорога петляла еще несколько сотен ярдов, и вдруг я увидел Филиппа Харрисона.

Он копался длинным ключом в автоматическом насосе, подававшем воду из глубокого колодца в водонапорную башню около сорока футов высотой. Он не заметил моего появления, пока я не затормозил за его спиной и не произнес:

– Как инженер-механик и эспер, могу тебе сказать, Фил, что…

– Ничтожная ищейка! – сказал он. – Чтобы заниматься этим, не нужно быть инженером. Как ты нашел нас?

– В вашем почтовом ящике лежит письмо, – сообщил я. – С ним я и пришел.

Он насмешливо взглянул на меня.

– Сколько тебе стоила пересылка? Или ты пользуешься второсортной почтой?

Я уже не был уверен в последствиях, но тут Филипп обезоружил меня улыбкой.

– Ну, Фил, скажи, пожалуйста, что дальше? – спросил я.

Его улыбка исчезла. Он удрученно покачал головой.

– Почему ты не хочешь оставить нас в покое? Не кажется ли тебе, что ты слишком много на себя берешь, разыскивая нас?

– Я не в первый раз рискую своими мозгами, – буркнул я.

– Но это не выход.

– Так дай мне альтернативу.

– Ну, раз ты здесь, делать нечего, – пожал плечами Филипп. – Ты уже слишком много знаешь, Стив. Лучше бы тебе не ввязываться в это дело.

– Я не слишком много знаю. Кроме того, я действовал словно… – я замер, ошеломленный новой мыслью, и продолжил, запинаясь, – находился под чьим-то постгипнотическим воздействием.

– Стив, лучше пойди и поговори с Мариан. Может, так оно и было.

– Мариан? – спросил я глухо.

– Она первоклассный телепат, пси-мастер, не меньше. Я мысленно вспыхнул, вспомнив, как недавно при нашей первой встрече, силился угадать, чем усиливается ее физическое обаяние, – ясновидением или телепатией. Мариан хорошо владела собой. В душе она, наверняка, кипела и клокотала, слушая мои посягательства на ее счет. Мне не хотелось сейчас встречаться с Мариан лицом к лицу, но деваться было некуда.

Филипп бросил свой насос и махнул мне, чтобы я следовал за ним к ферме. Мы проехали область, которая идеально экранировала дом. Не совсем круглая, с просветом, выходящим на поля за домом, она обеспечивала почти полную свободу и безопасность.

На ступенях веранды стояла Мариан. Ее вид заставил меня забыть о недавних угрызениях совести. Высокая и стройная, она была образцом силы, красоты и здоровья.

– Добро пожаловать, Стив! – сказала она, протянув руку. Ее пожатие было крепким, твердым и, в то же время, нежным.

«Если сожмет покрепче, то превратит мою руку в кровавое месиво», – подумал я.

– Я рад, что все эти слухи оказались выдумкой и вы не пострадали от Мекстромовой болезни, – сказал я.

– Очень плохо, что вы все знаете, Стив.

– Почему?

– Теперь на нас легла дополнительная нагрузка. И даже на тебя, – она задумчиво посмотрела на меня и добавила: – Ладно, входи и отдохни. Потом побеседуем, Стив.

Мы вошли внутрь. На диване в комнате забывшись легким сном, лежала женщина, накрытая светлым одеялом. Ее лица не было видно, но волосы, линии тела и…

«Катарина»!

Она повернулась и тут же села, еще не придя в себя после сна. Она протерла глаза ладонью и сквозь пальцы взглянула на меня.

– Стив! – вскрикнула она. Весь мир и душа зазвенели в ее голосе.