Текст книги "Ограбление казино"

Автор книги: Джордж Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Это потому, что сам не справлялся, – сказал Барри.

– Не справлялся, – подтвердил Стив. – Но мне мог бы и не отдавать. Мог бы и не говорить ребятам: «Так, я хочу, чтоб вы это Стиви передали, он отличный парень». А он отдал. Поэтому если Джеки попросит меня об услуге и я к тому ж из нее смогу выудить сотку на перехват моему тупому братцу, я пойду и сделаю.

– Мне капуста не помешает, – сказал Барри и зажег сигару «винчестер».

– Ты зачем эту хуйню куришь? – спросил Стив.

– Потому что они меня прикончат не так быстро, – ответил Барри.

Стив закурил «Л-энд-М».

– Так, а, – уточнил он, – ты их взатяг или как?

– Иногда забываю и затягиваюсь, – ответил Барри. – Но нечасто. Это как огонь, блядь, глотать.

– Еще бы, – согласился Стив, – и ты мне еще будешь рассказывать, что в них срани меньше, чем в этих.

– Блядь, – сказал Барри. – Я, то есть мы с тобой сколько уже курим?

– Я в двенадцать начал, – ответил Стив.

– Ладно, – сказал Барри. – А я был тогда лошара, как и сейчас, я делал все, что мне старший брат велит, поэтому я начал в одиннадцать. Значит, выходит, лет тридцать уже курю, теперь-то, наверно, никакой разницы уже не будет. Джинни тоже пилила – я какое-то время эти «омеги» смолил. Их вот курил, и потом еще эти там были, как их…

– «Антракты», – сказал Стив. – Никак не могу понять про них – и никогда не мог. Когда сам их куришь, они вроде пахнут обычно. А когда не сам, а при тебе кто-то дымит, такое чувство, что этот урод весь день кошек жег или еще чего-то.

– Ну, – согласился Барри. – В общем, сигарет у меня не водилось уже с год – только когда в Мэн ездил, там. За три дня тогда я пачек двадцать «страйков» выкурил, могу тебе сказать. А так – вот эти только курю. Но мне от них не лучше, нет. Думал, станет. Те ребята все время пытаются других ребят из игры вывести, думаешь, тебе станет лучше, если бросишь. И Джинни мне про то же говорила. А я не. Только жру больше. Когда-нибудь возьмут и скажут, что больше эту хуйню нельзя продавать. Вот как оно будет.

– Никогда такого не будет, – сказал Стив. – Смотри, сколько чуваков, по-твоему, сможет так же туда-сюда, как ты? А? Ну от силы парочка. Не станут они так делать. Бля, да с киром то же самое было. До сих пор продают, а погляди – теперь думают, что еще и налогом обложили, да? Сколько налогов, по-твоему, мы с Джеки платим за эту дрянь, а? Думаешь, если они не могут налогов собрать с того, чем разрешают мне торговать, так они, думаешь, смогут не дать мне это продавать? Я плачу налоги где-то с трети того, чем торгую. Ровно столько, чтоб им слишком просто, блядь, не казалось, да меня на этом любой школьник заловит. А вглубь никто из них не лезет. Так-то, и они знают, что я так делаю, и все ребята так делают, и они знают, что меня им не остановить, и еще они знают, что, если ребятам не давать этим торговать, они тогда вообще ни черта не смогут.

– Господи, – произнес Барри. – Что-то долго ебила, а?

– Ну, – ответил Стив, – надо же чуваку хоть чутка времени дать, понимаешь, а? Я у Джеки спросил. Говорю: «Клево, чувак, значит, барать там кого-то будет, а я всю ночь его дожидаться, елки-палки». Джеки говорит: нет, допоздна он не будет. Получит, чего хотел, а потом домой поедет. Дольше часу никогда не задерживается.

– Мне все равно кажется, что с нашей стороны это порядочно, – сказал Барри. – Дать чуваку напряг стравить вот так. Наверно, так он себя в форме и держит.

– Он, сука, умный, – сказал Стив.

– Не, сегодня поглупеет, – сказал Барри.

– В общем, – сказал Стив, – я в смысле, он вообще такой, как вот с телками там. Не шибко умный, ни на одной не женился. Иногда совсем дурак. То же с мельницей, понимаешь? По большей части держит хорошую игру, и все счастливы – вот тогда он умный. Не шумит, берет только тех ребят, кто хочет взяться, не портит, понимаешь? На много их не растряхивает. И не пиздит понапрасну о том, как растряс. Нет, он просто иногда, ему, кажется, время от времени просто невтерпеж стрясти все со всех, и вот тогда оно то же самое.

«Куп-де-вилл» завис в воротах гаража, и Стив завел «ЛТД». «Кадиллак» проехал по короткой улочке и свернул на запад по Нилэнд-стрит. Стив переключил сцепление «ЛТД» и поехал по Нилэнд-стрит на восток. В заднем зеркальце по Парк-сквер удалялись хвостовые огни «кадиллака».

– Ты уверен, он домой едет? – сказал Барри.

– Ну, – ответил Стив. – Он, блядь, просто жмот по платной ехать.

Стив вел «ЛТД» по средней полосе Массачусетской магистрали и не выходил за шестьдесят пять миль в час. «ЛТД» доехал до выезда на Оллстон, не прошло и семи минут. Стив кинул мелочь в корзинку контрольного поста и свернул направо по Кембридж-стрит. Без десяти двенадцать он остановил машину у пожарного гидранта на Шеридан-стрит в Брайтоне и выключил зажигание.

– Ладно, – сказал он. – Третий кирпичный слева.

– Тот, где желтый «шев», – сказал Барри.

– Следующий, – сказал Стив.

– Без дорожки, – сказал Барри.

– Ну да, – подтвердил Стив. – Жмот паркуется на улице.

В девять минут первого мимо «ЛТД» медленно проехал «кадиллак». Стив и Барри съехали на сиденьях пониже.

В двадцать минут первого мимо «ЛТД» медленно проехал «кадиллак». Стив сказал:

– Проедет еще раз – я подвинусь, место ему уступлю.

Без двадцати пяти час на Шеридан-стрит появился Трэттмен – он подходил к «ЛТД» сзади, по той же стороне улицы. Когда он поравнялся с задним бампером «форда», Стив сказал:

– Давай.

Барри и Стив выскочили из машины. Барри сказал:

– На месте.

Трэттмен остановился. Нахмурился. Сказал:

– Вы, ребята, чего это, ребята…

Стив повел в сторону Трэттмена двухдюймовым стволом «шефского особого» тридцать восьмого калибра. Сказал:

– Залазь в машину, Марки.

Трэттмен ответил:

– Вы, у меня при себе нет денег, ребята. Нету, парни, у меня ни денег при себе, ничего.

Барри сказал:

– Залазь в машину,блядь, Марки. – Подошел к Трэттмену и взял его за правый локоть; Трэттмен слегка упирался. – В машину, – повторил Барри. – Ты должен залезть, блядь, в машину, Марки. И ты залезешь,блядь, в машину, и ты знаешь, что ты, блядь, залезешь в машину, так залазь давай в машину,елки-палки.

Трэттмен медленно пошел к «форду». Посмотрел на Стива. Тот не убирал револьвер. Трэттмен сказал:

– Стив, ребята, я ничего не делал.

Стив сказал:

– Барри, сажай его назад и сам залазь.

Барри слегка подтолкнул Трэттмена. Тот сказал:

– Я серьезно. Я ничего не сделал.

Барри сказал:

– Марки, у нас времени поговорить навалом, о чем угодно. Садись в машину, ладно?

Трэттмен пригнулся и сел. На заднее сиденье. Стив скользнул за руль и захлопнул дверцу. Повернулся на сиденье и направил револьвер на Трэттмена. Барри тоже сел, и ему удалось с заднего сиденья закрыть пассажирскую дверцу. Стив передал револьвер Барри. Трэттмен сказал:

– Вы это зачем делаете, ребята?

Стив завел «ЛТД».

– Я мог бы – мог бы что-нибудь сделать, знаете, – продолжал Трэттмен. – Вы, ребята, мне что-нибудь сделаете, а я знаю правильных, я знаю, куда позвонить. Вы бы об этом подумали, ребята.

– Может, ты уже что-нибудь сделал, – сказал Барри. – Может, ты потому-то и тут, потому что уже что-то сделал.

– Ничего я не делал, – ответил Трэттмен.

– Ну, – сказал Стив, – тогда все нормально, Марки.

– Нечего тебе тогда переживать, – сказал Барри.

Стив повернул «ЛТД» направо по Коммонуэлс-авеню. Свернул с авеню налево, на Чеснат-Хилл-драйв. На развилке поехал опять налево, по Сент-Томас-Мор-драйв и повернул направо на Бикон-стрит.

Трэттмен сказал:

– Ребята, вы же меня знаете. Зачем вы вот такое делаете? Я-то думал, ты как-то поднялся, Стив, елки-палки. Зачем ты это делаешь?

– Один чувак, одни мужики попросили меня с тобой поговорить, – ответил Стив. – Я сказал, что поговорю. Знаешь, Марки, поговорить? Разве ты нас с Барри не для того держал рядом, чтоб иногда с кем-нибудь поговорить?

– Ну да, – ответил Трэттмен. – Потому и не могу понять, зачем вы, ребята, это со мной делаете.

– Затем, – ответил Стив, – зачем мы что-то делали, когда ты нас просил. Только теперь мы это делаем для кого-то другого.

Стив свернул налево, на Хэммонд-стрит, а с нее свернул вправо, на стоянку за торговым центром Чеснат-Хилл на шоссе 9. Остановил машину в тени за «Р. X. Стирнзом».

Вышел из машины и отстегнул спинку водительского сиденья.

Трэттмен посмотрел на Барри. Тот навел на него револьвер.

– Вылазь из машины, Марки, – сказал он.

Трэттмен произнес:

– Ребята, прошу вас, давайте обсудим, а?

Стив сказал:

– Давай, Марки.

Трэттмен сказал:

– Я ничего не сделал.

Барри поднес револьвер поближе к лицу Трэттмена.

– Марки, – сказал он. – Есть кое-что похуже разговоров, знаешь? Вот теперь мы должны только поговорить с тобой – больше нам ничего не надо. А ты можешь всех разозлить, если так себя вести будешь.

Трэттмен замялся. Стив нагнулся в машину и схватил Трэттмена за левое плечо пальто. Потянул. Трэттмен верхней частью корпуса подался к Стиву. Тот сказал:

– Марки, кончай вот уже, ладно? Сам же знаешь, что может случиться с чуваком, если он не хочет делать то, что ему говорят. Не надо вот нам говна этого, ладно? Нам просто нужно с тобой поговорить, и мы с тобой поговорим, а ты поговоришь с нами, вот и всех делов-то. Если только ты не желаешь разговаривать или еще как-то. Тогда, знаешь, совсем другое дело, а? Ты же знаешь, как оно тут все. Вылезай, блядь, из машины, а то я рассержусь.

Трэттмен подобрался, подался вперед и вылез из «форда». Барри быстро выбрался следом. Передал револьвер Стиву.

Трэттмен стоял возле машины, руки прижал к туловищу. Лицом к Стиву.

– Я ничего не сделал, ребята. Не знаю, в чем тут дело, а если я что-то и сделал, то я бы, наверно, знал, правда? А я честно не знаю. Ребята, вы мне обязаны поверить.

– Обойди машину сзади, Марки, – сказал Стив.

Трэттмен медленно приподнял руки, ладонями вверх.

–  Шевелись,Марки, мудачок, блядь, ебаный, – сказал Стив. – Напрашиваешься, чтоб я тебя грохнул, елки-палки?

Трэттмен бочком подвинулся к левой задней панели «ЛТД». Руки его остались плотно прижаты к бокам. Стив стоял шагах в трех, наставив на него револьвер. Барри обошел сзади Стива и остановился правее.

– Богом клянусь, – сказал Трэттмен. – Стив, пусть у моей матери рак найдут, я тут ни при чем. Клянусь богом, Стив. Ты – что, ты им этого сказать не можешь? Я знаю, как все выглядит. Знаю. Но ей-богу, Стив я тут не.

– Он этого не делал, – сказал Барри. – Ты у него это собирался спросить, Стив?

– Ну, – отозвался тот.

– Об этом мы и должны с тобой поговорить, Марки, – сказал Барри.

– Ну, – сказал Стив. – Вот это вот – ты там ни при чем, да?

– Стив, – произнес Трэттмен.

– Вот это вот – оно что, Марки? – спросил Стив.

– Стив, – сказал Трэттмен. Голос его сорвался. – Стив, я разве тебе когда-нибудь врал? Я же тебе никогда ничего не говорил, правда?

– Ну? – сказал Барри.

– Ага, – сказал Стив.

Барри сделал два шага к Трэттмену, сжал правый кулак и размахнулся, как питчер в софтболе. Руки Трэттмена дернулись вверх, к лицу. Барри двинул кулак вперед и заехал Трэттмену в пах, а тот всем телом в этот миг заваливался назад на багажник «ЛТД». Когда кулак попал в цель, корпус Трэттмена остановился и быстро дернулся вперед. Руки отпали от лица. Рот раззявился. Глаза выпучились. Он выдохнул и застонал одновременно. Схватился руками за пах. Согнулся пополам.

Барри сделал короткий шаг назад. Потом шагнул вперед, перенес вес на левую ногу, а правым коленом дернул вверх. Попало Трэттмену в рот. Что-то треснуло. Голова Трэттмена вздернулась. Тело его, все еще в полуприседе, обмякло влево.

Барри схватил Трэттмена за лацканы пальто и подтянул повыше. Опер его о машину. Трэттмен не поднимал головы. Он плакал. Изо рта его текли слюни, кровь и что-то розовое. Он поднял голову. Глаза были закрыты. Нос и рот у него все превратились в месиво и кровоточили. Кровью и чем-то розовым забрызгало пальто.

– В чем это ты ни при чем, Марки? – спросил Стив.

Трэттмен повел головой один раз влево и один вправо. Высунул язык, опять втянул его, провел кончиком по губам. Опустил голову, сплюнул кровь и что-то розовое на покрытие стоянки.

– Не отвечает, – сказал Барри.

– Наверно, дома никого или как-то, – сказал Стив.

– Может, еще постучать? – сказал Барри. – Чтоб наверняка?

– Ага, – сказал Стив.

– Не, – промолвил Трэттмен таким высоким голосом, что прозвучало как «н-на».

– Заткнись, блядво, – сказал Барри.

Он ударил Трэттмена очень сильно – два раза, в живот. Трэттмен начал было сгибаться после первого. Вторым из него вышибло дух. Стив и Барри отошли на пару шагов, отскочили. Трэттмен упал ничком на стоянку и выблевал полупереваренный стейк и салат, с кровью. Он лежал на груди, голова повернута вправо. Шумно сопел.

– Как ты думаешь, Стив, – сказал Барри, – как считаешь, он уже все?

– Дай-ка ему еще минутку, – ответил Стив. – Может, в нем еще что осталось.

Не открывая глаз, Трэттмен исторг изо рта еще рвоту, кровь и что-то розовое. Все стекло по его щеке на стоянку.

– Попробуй еще разок, – сказал Стив.

Барри шагнул вперед. Поднял Трэттмена за воротник пальто на загривке. Прислонил к борту «ЛТД». Голова Трэттмена упала набок. Глаза оставались закрытыми.

– Кто эти щеглы, Марки? – спросил Стив.

Трэттмен давился, изо рта и носа текла кровь. Он вяло поднял правую руку к лицу. Легонько его коснулся – самыми кончиками пальцев. Медленно покачал головой.

– Не слышу тебя, Марки, – сказал Стив. – Кто щеглы, Марки?

Трэттмен ощупал месиво плоти возле рта. Вздохнул. Из закрытых глаз у него текли слезы. Он медленно покачал головой.

– Я, – произнес он, – они… я не…

– Все равно говорит, что ничего не знает, – сказал Барри.

– Ну, – подтвердил Стив. – Подумать только, а?

– Думаешь, точно? – спросил Барри.

– Господи, – сказал Стив, – может, и точно, в конце концов.

– Но поди пойми этих чуваков, – сказал Барри.

– Мне ли не знать, – сказал Стив. – Я как-то про одного парня слыхал, кто-то у него спросил, знает ли он двух других чуваков, и он ответил, что нет. Но знаешь чего? На самом деле он их знал.

– Может, лучше еще разок спросить? – спросил Барри.

– Ага, – ответил Стив.

Трэттмен тихонько закричал разбитым ртом.

– Выбери место, – сказал Стив. – Чтоб тебя всего не забрызгало.

Трэттмен застонал. Голова у него упала вправо. Как раз когда Барри шагнул к нему, он открыл глаза. Трэттмен увидел правую руку Барри – тот сжал кулак, отвел руку на уровне груди, пока она не занеслась над левым плечом. Он быстро закрыл глаза и дернулся влево. Плоской дугой кулак Барри опустился. Пятка его ладони пришлась Трэттмену в челюсть справа, где она крепится к черепу. Голова Трэттмена быстро мотнулась вправо, когда кость сломалась. Торс выгнулся вверх и влево, затем опять просел. Затылком Трэттмен ударился о левый край заднего бампера «ЛТД». На асфальте он уже лежал на левом боку, лицом вверх. Веки его затрепетали, глаза открылись, потом закрылись. Он тихо подавился чем-то у себя в горле.

Стив подошел к Трэттмену и нагнулся над ним.

– Марки, – тихо спросил он, – ты уверен?

Трэттмен простонал. Голова поерзала по стоянке.

– Насчет щеглов, – сказал Стив. – Это, Марки, про щеглов мы должны были с тобой поговорить. Ты уверен, что не знаешь, кто они такие? Ты точно уверен?

Трэттмен слегка повел головой.

– Потому что я должен знать наверняка, – сказал Стив. – Мне это очень надо, Марки, только и всего. Если ты хочешь, чтоб я тут всю ночь торчал, мы с Барри, чтоб уж наверняка было, мне это не понравится. А для тебя, Марки, это будет ужасно длинная ночь.

Трэттмена неожиданно стошнило – чем-то розовым и кровью, немного. Кое-что попало на ботинки Стиву и белые отвороты его брюк.

– Сволочь, – сказал Стив.

Быстро отошел. Быстро подскочил к Трэттмену и пнул его в грудную клетку, слева, у ремня. Треснули ребра. Держа ногу под углом на весу, Стив вытер ботинок о полу пальто Трэттмена; тот пыхтел, стонал и вздыхал.

– Хуесос, – сказал Стив. И снова отошел.

– Что скажешь, Стив? – спросил Барри.

– Залазь в машину, – ответил Стив. – Правильно будет на него задним сдать.

«ЛТД» тронулся, и хвостовые огни осветили Трэттмена красным. Потом он лежал во тьме и тумане, громко сопел и время от времени постанывал. Потом отключился.

«Форд» выехал со стоянки через выезд на автостраду Хэммонд-Понд.

На 9-м шоссе, на восток, Барри сказал:

– Я, блядь, руку опять ушиб. Всегда так.

– Поцелуй – заживет, – ответил Стив. – Все будет хорошо. Когэн, блядь, ебучка. Пусть платит за барахло, которое этот хуесос мне испортил.

– Нам машину не надо помыть? – спросил Барри.

– Помою, – ответил Стив. – Чтоб уж наверняка. Я тебя высажу, а ты ствол возьмешь, ладно? В Уотертауне точка есть, всю ночь открыта. Я там буду.

– А потом, – спросил Барри, – потом ты куда?

– Тебя не спросил, блядь, – ответил Стив. – Что, со мной хочешь?

– Я уснуть не смогу, – сказал Барри. – Мне всегда надо сперва успокоиться.

– Скажи Джинни, что пива не будешь, – сказал Стив. – Пусть молочка тебе согреет, еще чего-нибудь.

– Иди ты нахуй, – сказал Барри. – А про чувака-то ты что думаешь? Думаешь, знает?

– Я не думаю, – ответил Стив. – Нахуй надо о нем еще думать. Говно.

– Ну, – сказал Барри, – я то есть, я ж его хорошенько отметелил.

– Может быть, – сказал Стив. – Может, и знает.

– А держался тогда хорошо, – сказал Барри. – Если знает, в смысле.

– Никуда не денется, плохо держаться, – сказал Стив. – Знает же, что с ним будет, если не будет. Знает.

7

Фрэнки поставил темно-зеленый «ГТО» с откидным верхом перед «Школой вождения Амато» и вышел. На нем были рыжие вельветовые джинсы-клеш, на ногах сапоги «Динго», сверху белая водолазка и двойной трикотажный серый блейзер. Он запер машину и зашел внутрь.

– Ну, – сказал Амато, – киселять тебе еще и киселять, но выглядишь ты получше. И причесон форсовее. Только с лаком переборщил.

– Я не лачу, – ответил Фрэнки. – Я, блядь, тебе не пидар. Это гель там. Мне чувак, который стриг, дал.

– В следующий раз ходи к другому чуваку, – сказал Амато. – И колесами разжился, я погляжу.

– Никогда на троллейбусах не залипал, – ответил Фрэнки.

– Сколько отдал? – спросил Амато.

– Штуку восемьсот, – сказал Фрэнки. – Плюс блядский налог на продажу, само собой. В неплохом она состоянии.

– Всё чуть получше, – сказал Амато.

– Всё сильно получше, – сказал Фрэнки. – Вчера гулял, с телкой познакомился, так у меня есть куда ее позвать и есть на чем туда отвезти. Срослось же, а? Толкнул вот телегу мужику с Пробации. Нихера он не понимает, вдруг мне скорей права надо вернуть. Зятю говорю – я за барахлом к ним вернулся, говорю: «Кстати, будут спрашивать – ты мне хрустов занял, ладно?» Он смотрит такой. Дин-то – он нормальный. «Я, – говорит, – вопросов никаких не задаю, вообще ничего не спрашиваю. Но ты, похоже, лучше меня вдруг поднялся ни с того ни с сего». Ну, клево же. Я – в Пробацию, а мужик там смотрит на меня и говорит: «Прилично оделся». Я говорю: «Слушайте, я последний раз когда заходил сюда, вы на меня так зыркали, будто я бомж какой. Прям думал, вы меня тут же и завалите, елки-палки. А тут я семью отпежил, капустой разжился и выгляжу наконец не как бичара, что на грузовике с курями приехал, там вас же это и не устраивает». Ну, все просто зашибись.

– А живешь где? – спросил Амато.

– В Норвуде хаза, – ответил Фрэнки. – Хоть однокомнатная, зато вся мебель на месте. И прямо на Первом шоссе. Одна хуйня – очень шумно, знаешь? Снаружи просто грохот стоит.

– Нахуя ж ты в такую даль поперся? – сказал Амато. – Я б решил, такой парень из Бостона ни ногой. Я б не поехал.

– Ну, – ответил Фрэнки, – так чуть дешевле, нет? А кроме того, у меня тут по городу знакомых полно. Зять вот мой, к примеру, поселись я где-то в Бостоне, тут же стал бы в гости ходить, напрашиваться кости кинуть, а Сэнди тогда на меня будет злиться и прочее. И я подумал тут и прикинул, что жить тут больше геморрой, чем где-то еще. В Пробации мужик – он тоже весь закипишился, говорит: «А отчего это ты в Норвуде? Что ты там делаешь?» Ну, я ему и говорю: а один мой знакомый мне работу там даст, как вам это нравится? За зданием следить, а за жилье скидка выйдет и прочее, ну и на другую устроиться смогу, никаких хлопот не будет от меня.

– Они это проверяют, – сказал Амато. – Если что и секут, так это.

– А коли станут проверять, – сказал Фрэнки, – позвонят этому чуваку, и он им так и скажет. Что я инженер-эксплуатационник жилого комплекса «Хез-Ли».

– Дворник, – сказал Амато.

– Дворник, – кивнул Фрэнки.

– Что платят? – спросил Амато.

– Ну, – ответил Фрэнки, – полста-шестьдесят в неделю. Только я, наверно, за получкой постараюсь не часто приходить, знаешь? Мужик-то, я ему сказал, что выскочил недавно, – а вскоре уже с их главным разговаривал, здоровенный такой жид. Он и придумал.

– Он с налогами ловчит, – сказал Амато.

– Ага, – кивнул Фрэнки. – Либо у него где-то маруха запрятана. Не знаю. Да и насрать.

– Ну а ты, – спросил Амато, – что ты-тодальше делать будешь?

– Ну, – ответил Фрэнки, – из-за этого я и зашел, думал с тобой потолковать, знаешь? Я тут, видишь, мозгой раскидывал кой насчет чего, с Расселлом тер, он тоже кое про что думал, только мне такое, понимаешь, не в струю вообще-то, пока не прикинем. Если с той херью все получится. А я слыхал, что там как раз все получилось. Вот и заехал.

– Трэттмена отметелили так, что мама не горюй, – сказал Амато.

– Вот и я про то же, – сказал Фрэнки. – И потому прикинул, может, у тебя еще что-то намечается?

– Нет, – ответил Амато, – вообще-то нет. И знаешь, почему я знаю, что нет? Утром я в «Площадь» заглянул. Захожу, беру газету, вижу – ребята сидят, может, что происходит. Я так всегда делал раньше, только откинулся – сразу пошел опять. Я как то старичье, знаешь таких – первым делом с утра спускаются, подваливают к стойке да пьют кофе с анисовкой. Только я не кофе пью, не чего-нибудь, а беру газету. Привычка у меня такая. Я так давно уже, и всегда, каждую пятницу утром вижу фургон «Бринка». Забирает фанеру для фабрики «Армстронга». С детства, лет мне, наверно, пятнадцать еще было. Я так делал и когда в школу ходил. В школе я на собачек ставил, себя не помня.

– Ага, – произнес Фрэнки.

– В общем, – продолжал Амато, – я вот к чему, у меня точно ничего не наклевывается. Потому как начну об этом думать – и я уже больше не думаю. Кроме барбута – не, ничего.

– А я все равно не передумал насчет, – сказал Фрэнки. – Лично я считаю, мимо «Рыбы Билли» никто не пройдет, ребята обязательно навалятся. А переулок там – переулок-то узкий. Шага три в ширину, спорим.

– Опять туда ходил, а? – спросил Амато.

– Я вечером, позавчера, – ответил Фрэнки. – Про Трэттмена я слыхал. Не хотел бы я оказаться на его месте или как-то, но жалкомне его не было, понимаешь? Откинулся, сам же говорил. Я теперь не мог просто на жопе сидеть. Мне надо, чтоб еще что-нибудь срослось. Думал я, мозгой кидал, понимаешь? И тут вот что: ребята опять садятся, делают что-то, все планируют правильно и прочее, делают – и у них все получается. А потом они садятся и сидят на жопе. И у них капуста кончается. И надо сделать что-то еще, быстро. Они идут и делают. Их метут и опять увозят. Я так не хочу. Не буду я больше на нарах париться… Я тут думать начал, – продолжал Фрэнки. – «Джон насчет другой штуки прав – я-то тут, может, он и прав». И я пошел и поглядел туда. Конечно, там не, вторник был или что-то, никто не стоял, не сек ни за чем, понимаешь? Все по-другому поэтому. Но мне кажется, Джон, разница не такая уж и большая. Я все равно думаю, тебе лезть туда не надо.

– Может, ты и прав, – сказал Амато. – Это у меня другая привычка. Видишь, я про нее, по крайней мере, знаю. Когда не могу чего-нибудь придумать, я начинаю вспоминать либо это, либо «Бринк». Мне б хотелось его взять, знаешь? Это же такая штука – она как мышь кинуть, только не так. И то и другое. Разница в том, что в обеих хвороста навалом. А мне оно никогда не помешает.

– Тебе опять подняться не получается? – спросил Фрэнки.

– Фрэнк, – ответил Амато, – меня опять живьемрежут, вот как мне. Сам не понимаю, что за хуйня. Я ж не дурак вроде. Да только кажется, что последний хороший год у меня знаешь когда был? Я тут вспоминал. Одна тысяча девятьсот шестьдесят второй, можешь себе представить? В шестьдесят третьем – ничего, сплошной голяк. Считай, повезло, если по нолям вышел. А мне яйцарезали, когда мы это сделали. Потому я и согласился, елки-палки. Оттого и начал вообще про это думать.

– Я тоже, только не только, – сказал Фрэнки. – И про другое.

– Господи, Фрэнк, – сказал Амато. – Я не знаю. Те ребята, что на днях «Другой берег» тряхнули? Уебаны, вообще не знаю, кто это. У меня тут шестеро легавых взад-вперед разгуливали, поджидали, вдруг ко мне кто придет. Должно быть, про нас первым делом думают, чуть случись такое.

– Пускай думают, – сказал Фрэнки. – Я тоже думал – что в последний раз по пизде пошло, так то Мэтти.

– Ну, – кивнул Амато.

– Если б у нас вместо Мэтти кто-то другой был, кто не пересрал бы, когда спросят, как звать, – сказал Фрэнки, – никакого напряга у нас бы и не было.

– Это верно, – согласился Амато. – Бля, в первый раз там даже Доктор был порядочный. По бездорожью пер, что ли?

– Ладно, – сказал Фрэнки. – А еще одно у нас – мне кажется, у нас просто слишком много народу было. Про это я тоже думал. Мне кажется, двоих на работе вполне хватит. Один все устроит, а потом еще двое, которые никогда и близко туда не подходили, пойдут и сделают, ну и потом, если брать только столько, тогда ты сможешь, ну, как бы держать тех, кто у тебя есть, под контролем, что ли, а?

– Мы тут так не можем, – сказал Амато.

– Я не про тут думал, – ответил Фрэнки. – Я думал, как насчет где-нибудь в Тонтоне? А?

– Трудновато, – сказал Амато. – Я туда часто не могу. Елки-палки, да у меня полдня уходит на Инспекцию, чтоб там вагон, блядь, навоза разметать, на который обычно десять минут надо, с этими шестерками там, блядь, которые с людьми разговаривать не научились, терки тереть – и на это полдня? Знаешь чего? Я вообще-то не жалуюсь. Чувака выбирают туда или сюда, а у него в семье одни дебилы, на работу устроиться не могут даже с мусором ебаться? Красота же. Да я б лучше, чтоб они занялись чем-нибудь, они ж нихуя не делают, а мы эту ленивую задроту на пособие сажаем. А вот эта публика – они даже разговариватьвежливо не обучены. Я тебе скажу, что они такое, знаешь, что они такое? Они – да им насрать просто. Можешь там столбом стоять полдня перед ними, конечно, – тебе ж заняться больше нечем, а они сидят там, мокрощелки эти с дойками и всеми делами, а время на часах к половине пятого, они сидят, и всё. Сходят с хахалями своими поговорят, как они, блядь, в ванне у себя вечером с ними барахтаться будут или еще чего, а тут уже и пять, они трубку вешают, он уже воду в ванну пустил или что-то, и говорят тебе: приходите завтра. Пошел нахуй, иными словами… Тут у меня та же засада, – продолжал Амато. – Никто нихуя не делает. Я иду в Инспекцию, стою там все это время, трачу, блядь, целый день, возвращаюсь – думаешь, хоть кто-нибудь хоть что-нибудь пальцем пошевельнул? Ха. Они, блядь, вола ебут. Пиздят, хуем груши околачивают, все дела. Конни – ну, Конни надо признать. Она как могла справлялась. Это я признаю. Я возвращаюсь, а тут все крутится, я аж не ожидал. Но не сверх того. А щеглы, которые тут у нее, – они вкалывать будут, только если за ними глаз да глаз. А чуть просекут, что тебя весь день не будет или типа того, так работу поминай как звали. Жуть берет… В прошлом месяце, да? – продолжал Амато. – В прошлом месяце счета почти на неделю позже разослали. Чеков на две с половиной, как минимум. Мне ребята звонят: «Э, мистер Амато, насчет вашего заказа?» А он мне потом говорит – три новые коробки передач поставил, пару раз отрегулировал, кроме того, мне еще за три колеса платить, где они резину латали, один мой клиент не в курсе, что у дорог бывают обочины, и дубов восемьсот мне выставил, он очень не прочь свои денежки увидеть… В общем, я иду туда, – сказал Амато, – там сидит эта сикушка. Ногти себе красит, елки-палки, с хахалем по телефону треплется. Я жду. Я ей деньги просто плачу, это ничего? Чего ради ей трубку вешать, не трындеть больше о том, как они после закрытия побарахтаются, мы ж еще не закрываемся, я все равно ей плачу. Нет, куда там. Наконец заканчивает. Я ей говорю, господи боже мой, мы не можем так дела вести. Нам эвакуатор надо, а этот чувак – он посылать его не будет. « МистерАмато, – говорит она мне, – у меня временине было. Я тут так занята». Бог ты мой. И я этой пробляди башляю сто тридцать пять за такое вот.

– Это та с симпотной жопкой? – уточнил Фрэнки.

– Она самая, – ответил Амато. – Я закончить не успею, как сучонок меня в суд притащит, и я там до ужаса дурацки буду выглядеть, начну говорить судье, и деньги-то у меня были, я просто не мог заставить девку трубку повесить, чтоб успели выслать.

– Как она? – спросил Фрэнки.

Ответил Амато не сразу. Потом сказал:

– Ну, ничего, ага. Но господи боже ж мой, я в том смысле, что работать ведь тоже надо, все дела.

– Ничему ты не учишься, – сказал Фрэнки. Он ухмылялся. – Спорим, ты совсем пацан еще был, так тебя восемь лет учили в штанишки не срать.

– Знаю, – вздохнул Амато. – Только все равно ни в Тонтон, ни куда я каждый день ездить не смогу. Мне тут раскочегаривать надо, пусть ни на что больше не останется, понимаешь?

– Каждый день, – сказал Фрэнки, – это если заходить, когда открыто.

– Ты через крышу хочешь или что? – спросил Амато.

– Ну, – кивнул Фрэнки. – В воскресенье ночью, такая вот работа. Задняя стена или еще как-то. Двое парней знали, где все было, и я прикидываю, кто-то хотя б разок туда сходил, ну и планчик нарисовал – а по этому уже можно идти. Знаешь, что надо делать, как залезешь. Надо только знать где.

– Тогда надо парня, который звоночки знает, все такое, – сказал Амато. – Собаколюб умеет с колокольчиками?

– Про Расселла я не думал, – ответил Фрэнки. – Если б я хотел идти, когда опять открыто, взял бы Расселла. Только он все равно смотал удочки. Он и тот чувак, с которым они собак крадут. Не знаю, вернется или нет, а если вернется, ему поди не захочется. Он толкать будет.

– Что есть? – спросил Амато.

– Я вообще-то не спрашивал, – ответил Фрэнки. – Рассыпуха, наверно.

– На этом миллион можно наварить, – сказал Амато.

– Можно, – сказал Фрэнки, – а еще можно залететь минут через шесть, как начнешь, и еще зачалиться на два червонца. Опасное это говно. Ничего ж не ходит само, знаешь? Все землю роют, половина – духи. Я слыхал тут про пару ребят – они себе срастили шестьдесят тысяч чеков со льдом на автостанции в Потакете, потом приезжают, а ребята в натуре крутые, и с десяток клементов их разули. У болони на такое больше стоит, чем на черножопых, блядь, с пушками, елки-палки. У Расселла хватка есть, но он меня не спрашивал, и мне кажется, тот чувак, с которым он по собачкам работает, в этом деле с ним не будет. Думаю, в этом деле с ним никого не будет, а так нельзя, если что-то такое делать хочешь. Не, я тут думал про Дина, зятя моего. Он, когда служил, был по электронике, до сих пор балуется все время.