Текст книги "Стихотворения (1809-1816)"

Автор книги: Джордж Гордон Байрон

Джордж Гордон Байрон
Стихотворения (1809–1816)

Девушка из Кадикса

 
Не говорите больше мне
О северной красе британки;
Вы не изведали вполне
Все обаянье кадиксанки.
Лазури нет у ней в очах,
И волоса не золотятся;
Но очи искрятся в лучах
И с томным оком не сравнятся.
 
 
Испанка, словно Прометей,
Огонь похитила у неба,
И он летит из глаз у ней
Стрелами черными Эреба.
А кудри – ворона крыла:
Вы б поклялись, что их извивы,
Волною падая с чела,
Целуют шею, дышат, живы…
 
 
Британки зимне-холодны,
И если лица их прекрасны,
Зато уста их ледяны
И на привет уста безгласны;
Но Юга пламенная дочь,
Испанка, рождена для страсти —
И чар ее не превозмочь,
И не любить ее – нет власти.
 
 
В ней нет кокетства: ни себя,
Ни друга лаской не обманет;
И, ненавидя и любя,
Она притворствовать не станет.
Ей сердце гордое дано:
Купить нельзя его за злато,
Но неподкупное – оно
Полюбит надолго и свято.
 
 
Ей чужд насмешливый отказ;
Ее мечты, ее желанья —
Всю страсть, всю преданность на вас
Излить в годину испытанья.
Когда в Испании война,
Испанка трепета не знает,
А друг ее убит – она
Врагам за смерть копьем отмщает.
 
 
Когда же, вечером, порхнет
Ока в кружок веселый танца,
Или с гитарой запоет
Про битву мавра и испанца,
Иль четки нежною рукой
Начнет считать с огнем во взорах,
Иль у вечерни голос свой
Сольет с подругами на хорах —
 
 
Во всяком сердце задрожит,
Кто на красавицу ни взглянет,
И всех она обворожит,
И сердце взорами приманит…
Осталось много мне пути,
И много ждет меня приманки,
Но лучше в мире не найти
Мне черноокой кадиксанки!
 

1809 г.

_{Перевод Л. Мея}

В альбом

 
Как одинокая гробница
Вниманье путника зовет,
Так эта бледная страница
Пусть милый взор твой привлечет.
И если после многих лет
Прочтешь ты, как мечтал поэт,
И вспомнишь, как тебя любил он,
То думай, что его уж нет,
Что сердце здесь похоронил он.
 

Мальта, 14 сентября 1809 г.

_{Перевод М. Лермонтова}

Стансы, написанные при проходе мимо Амвракийского залива

 
Вот берег Акциума, весь
В сиянье лунном обозначен;
За женщину когда-то здесь
Мир побежден был и утрачен.
 
 
Теперь смотрю: лазурь вокруг,
Вот Римлян водная могила —
Здесь гордость Честолюбья вдруг
Любви венец свой уступила.
 
 
Флоренса! Песнь любви моей
Пусть будет в мире несравнимой,
С тех пор как с песнею Орфей
Из ада смог уйти с любимой.
 
 
Будь царства вместо рифм даны,
Флоренса нежная, поэтам —
Я, как Антоний в дни войны,
Занес бы меч над целым светом!
 
 
Но ныне – мир к твоим ногам
Не кину я, поэт смиренный…
Зато, Флоренса, не отдам
Тебя – за все миры вселенной!
 

14 ноября 1809 г.

_{Перевод Т. Щепкиной-Куперник}

Стихи, написанные после пересечения вплавь Дарданелл между Сестосом и Абидосом

 
Леандр, влюбленный эллин смелый,
О девы, всем известен вам:
Переплывал он Дарданеллы
Не раз наперекор волнам.
 
 
Декабрьской ночью, в час бурливый,
Он к Геро на свиданье плыл,
Пересекая ширь пролива, —
О, их удел печален был!
 
 
Я плыл под ярким солнцем мая;
Сын века хилого, я горд,
Устало тело простирая:
Какой поставил я рекорд!
 
 
Леандр, как говорит преданье,
Во тьме декабрьской ночи плыл,
Ища любви и обладанья;
Меня ж толкал тщеславья пыл.
 
 
Пришлось обоим нам несладко,
И гнев богов нас поразил;
Он – утонул, я – лихорадку
В воде холодной захватил.
 

9 мая 1810 г.

_{Перевод И. Пузанова}

Афинской девушке

 
Час разлуки бьет – прости,
Афинянка! возврати
Другу сердце и покой,
Иль оставь навек с собой.
Вот обет мой – знай его:
Ζωη μου, σας αγαπο![1]

[Закрыть]
 
 
За румянец этих щек,
Что эгейский ветерок
Целовал тайком не раз,
За огонь газельих глаз,
За кудрявое чело:
Ζωη μου, σας αγαπο!
 
 
Поцелуем уст твоих,
Зыбью персей молодых,
Речью тайною цветов,
Говоривших больше слов —
Всем клянусь, что душу жгло:
Ζωη μου, σας αγαπο!
 
 
Афинянка! Обо мне
Вспомяни наедине…
В Истамбол уеду я,
Но Афин душа моя
Не покинет для него:
Ζωη μου, σας αγαπο!
 

Афины, 1810 г.

_{Перевод Л. Мея}

Эпитафия самому себе

 
Природа, юность и всесильный бог
Хотели, чтобы я светильник свой разжег,
Но Романелли-врач в своем упорстве страшен:
Всех трех он одолел, светильник мой погашен!
 

Октябрь 1810 г.

_{Перевод А. Арго}

Песня греческих повстанцев

 
О Греция, восстань!
Сиянье древней славы
Борцов зовет на брань,
На подвиг величавый.
 
 
К оружию! К победам!
Героям страх неведом.
Пускай за нами следом
Течет тиранов кровь.
 
 
С презреньем сбросьте, греки,
Турецкое ярмо,
Кровью вражеской навеки
Смойте рабское клеймо!
 
 
Пусть доблестные тени
Героев и вождей
Увидят возрожденье
Эллады прежних дней.
 
 
Пусть встает на голос горна
Копьеносцев древних рать,
Чтоб за город семигорный
Вместе с нами воевать.
 
 
Спарта, Спарта, к жизни новой
Подымайся из руин
И зови к борьбе суровой
Вольных жителей Афин.
 
 
Пускай в сердцах воскреснет
И нас объединит
Герой бессмертной песни,
Спартанец Леонид.
 
 
Он принял бой неравный
В ущелье Фермопил
И с горсточкою славной
Отчизну заслонил.
 
 
И, преградив теснины,
Три сотни храбрецов
Омыли кровью львиной
Дорогу в край отцов.
 
 
К оружию! К победам!
Героям страх неведом.
Пускай за нами следом
Течет тиранов кровь.
 

1810 г.

_{Перевод С. Маршака}

Стихи, написанные при расставании

 
О дева! Знай, я сохраню
Прощальное лобзанье
И губ моих не оскверню
До нового свиданья.
 
 
Твой лучезарный нежный взгляд
Не омрачится тенью,
И слезы щек не оросят
От горького сомненья.
 
 
Нет, уверений не тверди, —
Я не хочу в разлуке
Напрасно воскрешать в груди
Спасительные звуки.
 
 
И ни к чему водить пером,
Марая лист несмело.
Что можно выразить стихом,
Коль сердце онемело?
 
 
Но это сердце вновь и вновь
Твой образ призывает,
Лелеет тайную любовь
И по тебе страдает.
 

Март 1811 г.

_{Перевод А. Сергеева}

Прощание с Мальтой

 
Прощай, смешная Ла-Валетта!
Прощай, жара в преддверье лета!
Прощай, дворец, пустой и скучный!
Прощай, провинциал радушный!
Прощай, торговец нерадивый!
Прощай, народ многоречивый!
Прощай, мой карантин, причина
Злой лихорадки, злого сплина!
Прощайте, улочек ступени
(По вам взбираться нет терпенья.
Прощайте, слухи (не дивись им:
 
 
Наш пакетбот опять без писем).
Прощай, мой Питер, ты не скоро
Научишь танцевать майора.
Прощай, театр, где отчего-то
Нас, господа, брала зевота.
Прощайте, местные кумиры!
Прощайте, красные мундиры
И лица красные военных,
Самодовольных и надменных!
Я еду, а когда – бог знает, —
Туда, где выси дым пятнает,
Где над домами вечный мрак,
Где скверно так же – и не так.
 
 
Нет, не прощайте, до свиданья,
Сыны лазурного сиянья!
На Понта берегах спокойных
Не помнят о вождях и войнах;
Зато балы, кружки, обеды
Для нас – бои, для дам – победы.
(О Муза, каюсь, виноват
И пошлой рифме сам не рад.)
 
 
Теперь помянем миссис Фрейзер.
Но не забьет признаний гейзер:
Когда бы я свой стих ценил
Дороже этих вот чернил,
Я строчки две без промедленья
Ей преподнес бы в умиленье.
Нет нужды! Жизнь ее светла,
Давно приелась ей хвала
За щедрость сердца, живость чувства
И грациозность без искусства.
Не ей, счастливой, благодать
В досужих песенках искать.
 
 
Что ж, Мальта, раз ты приняла нас,
Не мне бранить тебя за странность,
На духоту твою сердиться,
О гарнизонная теплица!
Гляжу в окошко, озадачен,
На что сей остров предназначен;
Затем в моем уединенье
Беру перо, берусь за чтенье,
Глотаю горькое лекарство
В усугубление мытарства,
Ночной колпак тяну на лоб…
О боже! Так и есть: озноб.
 

26 мая 1811 г.

_{Перевод А. Сергеева}

Перевод греческой песни

 
Гайдэ, о моя дорогая,
В твой сад я вхожу по утрам,
Прекрасную Флору встречая
Меж роз в твоем образе там.
 
 
Гайдэ, о тебе лишь тоскуя,
Твою красоту я пою.
И песню тебе подношу я —
За песню боюсь я свою.
 
 
Как дерево благоухая,
Прекрасней цветущих ветвей,
Сияешь, Гайдэ молодая,
Ты юной душою своей.
 
 
Но блекнут все прелести сада,
Раз милая так далека.
О, дайте скорее мне яда!
Цикута мне слаще цветка.
 
 
Любой отравляет напиток
Цикуты безжалостный сок.
Меня он избавит от пыток —
Как сладок мне яда глоток!
 
 
Я плачу, тебя умоляя:
Вернись и останься со мной!
Ужель не увижу тебя я?
Так двери гробницы открой!
 
 
В победе уверена скорой,
В меня ты метнула копье.
Копьем беспощадного взора
Ты сердце пронзила мое.
 
 
Одной лишь улыбкой своею
Могла бы спасти меня ты.
Надежду я в сердце лелею,
Но сбудутся ль эти мечты?
 
 
В саду опечалены розы,
И нет в нем моей дорогой.
Я лью вместе с Флорою слезы —
Гайдэ здесь не будет со мной.
 

1811 г.

_{Перевод В. Иванова}

К Тирзе

 
Ни камень там, где ты зарыта,
Ни надпись языком немым
Не скажут, где твой прах… Забыта!
Иль не забыта – лишь одним.
 
 
В морях, на корабле бегущем
Я нес любовь сквозь все года.
Нас жизнь и Прошлым и Грядущим
Хотела сблизить… Никогда!
 
 
Я отплывал. Я ждал – хоть взглядом
Ты скажешь: «Мы навек друзья!»
Была бы легче боль – и ядом
Не стала бы тоска моя.
 
 
Когда часы текли к кончине,
Когда без мук она пришла,
Того, кто верен и доныне,
Ужель ты сердцем не ждала?
 
 
Как мной, была ль ты кем любима?
И кто в последний горький час
Следил, как смерть неумолимо
Туманит блеск прекрасных глаз?
 
 
Когда же от земной печали
Ты отошла в иной приют,
Чьи слезы по щекам бежали,
Как по моим они бегут?
 
 
И как не плакать! О, виденья
Тех зал, тех башен, где с тобой
Я знал и слезы умиленья,
Еще не кинут в даль судьбой,
 
 
И взгляд, незримый для другого,
И смех, в глазах мелькавший вдруг,
И мысль, понятную без слова,
И дрожь соединенных рук,
 
 
И робкий поцелуй, которым
Дарит Любовь, смиряя Страсть,
Когда пред ясным, чистым взором
Желанье вмиг теряет власть,
 
 
И речи звук, вливавший радость,
Когда я был угрюм и тих,
И этих райских песен сладость,
Которой нет в устах других.
 
 
Залог, что мы тогда носили, —
Где твой? – на сердце мной храним.
Страданье нес я без усилий
И в первый раз клонюсь под ним.
 
 
Оставив мне лишь кубок яда,
Ушла ты рано в мир другой,
И нет возврата, – и не надо,
Когда лишь там, в гробу, покой.
 
 
Но если чистых душ селенья
Того, кто чужд пороку, ждут,
О, дай мне часть благословенья
И вырви из юдольных пут.
 
 
И научи терпеть, прощая, —
Таким был ранним твой урок,
Такой была любовь земная,
Что встреча в небе – наш залог.
 

11 октября 1811 г.

_{Перевод В. Левика}

Решусь, пора освободиться

 
Решусь – пора освободиться
От мрачной горести моей,
Вздохнуть в последний раз, проститься
С любовью, с памятью твоей!
Забот и света я чуждался
И не для них был создан я,
Теперь же с радостью расстался,
Каким бедам страшить меня?
 
 
Хочу пиров, хочу похмелья;
Бездушным в свете стану жить;
Со всеми рад делить веселье,
Ни с кем же горя не делить.
То ль было прежнею порою!
Но счастье жизни отнято:
Здесь в мире брошен я тобою
Ничто уж ты – и все ничто.
 
 
Улыбка – горю лишь угроза,
Из-под нее печаль видней;
Она – как на гробнице роза;
Мученье сжатое сильней.
Вот меж друзей в беседе шумной
Невольно чаша оживит,
Весельем вспыхнет дух безумный, —
Но сердце томное грустит.
 
 
Взойдет бывало месяц полный
Над кораблем в тиши ночной:
Он серебрит Эгейски волны…
А я, к тебе стремясь душой,
Любил мечтать, что взор твой милый
Теперь пленяет та ж луна.
О Тирза! над твоей могилой
Тогда светила уж она.
 
 
В часы бессонные недуга,
Как яд кипел, волнуя кровь —
«Нет», думал я, "страданьем друга
Уж не встревожится любовь!"
Ненужный дар тому свобода,
Кто в узах жертва дряхлых лет.
Вот воскресит меня природа —
К чему? – тебя в живых уж нет.
 
 
Когда любовь и жизнь так новы,
В те дни залог мне дан тобой:
Печали краской рок суровый
Мрачит его передо мной.
Навек той сердце охладело,
Кем было все оживлено;
Мое без смерти онемело,
Но чувства мук не лишено.
 
 
Залог любви, печали вечной,
Прижмись, прижмись к груди моей;
Будь стражем верности сердечной,
Иль сердце грустное убей!
В тоске не гаснет жар мятежный,
Горит за сенью гробовой,
И к мертвой пламень безнадежный
Святее, чем любовь к живой.
 

1811 г.

_{Перевод И. Козлова}

Ода авторам билля, направленного против разрушителей станков

 
Лорд Эльдон, прекрасно! Лорд Райдер, чудесно!
Британия с вами как раз процветет.
Врачуйте ее, управляя совместно,
Заранее зная: лекарство убьет!
Ткачи, негодяи, готовят восстанье,
О помощи просят. Пред каждым крыльцом
Повесить у фабрик их всех в назиданье!
Ошибку исправить – и дело с концом,
 
 
В нужде, негодяи, сидят без полушки.
И пес, голодая, на кражу пойдет.
Их вздернув за то, что сломали катушки,
Правительство деньги и хлеб сбережет,
Ребенка скорее создать, чем машину,
Чулки – драгоценнее жизни людской
И виселиц ряд оживляет картину,
Свободы расцвет знаменуя собой
 
 
Идут волонтеры, идут гренадеры,
В походе полки… Против гнева ткачей
Полицией все принимаются меры,
Двумя мировыми, толпой палачей.
Из лордов не всякий отстаивал пули;
О судьях взывали. Потраченный труд!
Согласья они не нашли в Ливерпуле…
Ткачам осуждение вынес не суд,
 
 
Не странно ль, что, если является в гости
К нам голод и слышится вопль бедняка.
За ломку машины ломаются кости
И ценятся жизни дешевле чулка?
А если так было, то многие спросят;
Сперва не безумцам ли шею свернуть,
Которые людям, что помощи просят,
Лишь петлю на шее спешат затянуть?
 

1812 г.

_{Перевод О. Чюминой}

Строки к плачущей леди

 
Плачь, дочь несчастных королей,
Бог покарал твою страну!
И если бы слезой своей
Могла ты смыть отца вину!
Плачь! Добродетельной мольбе
Внимает страждущий народ —
За каждую слезу тебе
Он утешенье воздает!
 

Март 1812 г.

_{Перевод А. Арго}

Адрес, читанный на открытии театра Дрюри-Лейн в субботу 10 октября 1812 года

 
В ночь скорбную узнали мы со страхом,
Что драмы храм пожаром истреблен;
В единый час он пеплом стал и прахом,
Пал храм Шекспира, свергнут Аполлон.
 
 
Вы, кто стоял пред грозною картиной,
Которая своею красотой
Как будто издевалась над руиной, —
Вы видели сквозь красный дым густой,
Как высилась горящая громада
Меж пламени, весь мрак с небес гоня,
Как дивный столп Израилева стада;
Вы видели, как этот столп огня
Играл своим кровавым отраженьем
В волнах дрожащих Темзы, а вокруг
Толпились в страхе тысячи, с волненьем
Дрожа за кров свой, если пламя вдруг
Взвивалось вверх и небеса пылали
От этих молний, как от грозовых,
Пока пожар свирепый не затих,
Пока зола и пепел не застлали
То место, где храм Муз был, и одна
Лишь от него осталася стена!
 
 
Скажите же об этом храме новом,
Сменившем тот великолепный храм,
Красою бывший нашим островам:
Найдет ли вновь Шекспир под этим кровом
Весь свой почет, как прежде, много раз,
Достойный вместе и его, и вас?
 
 
Да будет так! В том имени есть чары,
Чья власть сильней, чем время и пожары!
Они велят, чтоб сцена ожила:
Да будет Драма, где она была!
И зданье это, пышно и громадно,
Здесь вознеслось. Скажите ж: как отрадно!
 
 
О, пусть храм новый славою своей
Напомнит нам всю славу прежних дней!
Пусть будем мы гордиться именами,
Еще славней, чем были в прежнем храме!
Здесь наша Сиддонс дивною игрой
 
 
Сердца людей, волнуя, потрясала;
Здесь Гаррик, Дрюри наш герой,
Пожал, как Росций при восторгах зала,
Последние из лавров: здесь он вас
Благодарил в слезах в последний раз.
Но дайте же венцы и новым силам,
Не отдавайте их одним могилам,
Где лишь бесплодно вянут их цветы!
Их требует, как требовал и прежде,
Наш Дрюри: дайте ж вновь расцвесть надежде,
Ожить служенью Муз и красоты!
Венец Менандру новому вручите,
Не мертвецов одних лишь праздно чтите!
 
 
Прекрасен был дней славных ореол,
Оставивший нам гордые преданья,
Когда еще наш Гаррик не ушел
И Бринсли нам дарил свои созданья!
Мы, новые, гордимся славой их, —
Те так же предков славили своих;
И, если Память вызвала пред нами
Как Банко, тени царственные в ряд,
И в зеркало мы смотрим с именами
Бессмертными, какие в нем царят, —
Помедлите ж с упреком младшим братьям,
Подумайте, как трудно подражать им!
 
 
Друзья театра! Вы пред кем должны
Испрашивать похвал иль снисхожденья
И пьесы, и актеры! Одобренья
Иль казни властью, вы облечены,
Лишь вы одни! И если путь ко славе
Порой сводился к суетной забаве
И нам краснеть случалось от стыда
За то, что вы терпели иногда,
И если сцена, падая, не смела
Дурному вкусу положить предела, —
То пожелаем, чтоб такой упрек
Никто отныне бросить нам не мог
Не без причин пятнавший нашу славу,
Чтоб тот укор теперь умолк по праву!
О, если рок вам суд над Драмой дал, —
Не нужно нам обманчивых похвал,
И пусть актер вновь гордым быть сумеет
И разум снова сценой завладеет!
Пролог окончен; Драма свой почет —
Обычая так повелела сила —
 
 
От своего герольда получила;
Теперь он вам привет от сердца шлет;
Хотелось бы поэту, чтоб и вами
Он принят был с открытыми сердцами.
Вот занавес взвивается за мной;
Достоин будь же, Дрюри наш родной,
И прежних дней, и своего народа!
Британцы – наши судьи, вождь – Природа;
Себя мы льстим надеждой угодить,
А вам желаем долго здесь судить.
 

1812 г.

_{Перевод Н. Холодковского}

Забыть тебя! Забыть тебя!

 
Забыть тебя! Забыть тебя!
Пусть в огненном потоке лет
Позор преследует тебя,
Томит раскаяния бред!
 
 
И мне и мужу своему
Ты будешь памятна вдвойне:
Была ты неверна ему,
И демоном была ты мне.
 

_{Перевод В. Иванова}

К Времени

 
О Время! Все несется мимо,
Все мчится на крылах твоих:
Мелькают весны, медлят зимы,
Гоня к могиле всех живых.
 
 
Меня ты наделило, Время,
Судьбой нелегкою – а все ж
Гораздо легче жизни бремя,
Когда один его несешь!
 
 
Я тяжкой доли не пугаюсь
С тех пор, как обрели покой
Все те, чье сердце, надрываясь,
Делило б горести со мной.
 
 
Да будет мир и радость с ними!
А ты рази меня и бей!
Что дашь ты мне и что отнимешь?
Лишь годы, полные скорбей!
 
 
Удел мучительный смягчает
Твоей жестокой власти гнет:
Одни счастливцы замечают,
Как твой стремителен полет!
 
 
Пусть быстротечности сознанье
Над нами тучею висит:
Оно темнит весны сиянье,
Но скорби ночь не омрачит!
 
 
Как ни темно и скорбно было
Вокруг меня – мой ум и взор
Ласкало дальнее светило,
Стихии тьмы наперекор.
 
 
Но луч погас – и Время стало
Пустым мельканьем дней и лет:
Я только роль твержу устало,
В которой смысла больше нет!
 
 
Но заключительную сцену
И ты не в силах изменить:
Лишь тех, кто нам придет на смену,
Ты будешь мучить и казнить!
 
 
И, не страшась жестокой кары,
С усмешкой гнев предвижу твой,
Когда обрушишь ты удары
На хладный камень гробовой!
 

_{Перевод Т. Гнедич}

Сонет к Дженевре

 
Ты так бледна и так мила в печали,
Что, если вдруг веселье воспалит
Румянцем розы белые ланит,
Я грубый цвет их вынесу едва ли.
 
 
Еще молю, чтоб очи не сверкали,
Не то мой дерзкий взор познает стыд
И, обессилев, робость обнажит,
Как после бури – трепетные дали.
 
 
Хотя ресницы душу скрыли тенью,
Ты блещешь грустной нежностью своей,
Как серафим, несущий утешенье,
Но сам далекий от земных скорбей;
И я склоняюсь ниц в благоговенье
И оттого люблю еще сильней.
 

17 декабря 1813 г.

_{Перевод А. Сергеева}

Подражание португальскому

 
В кипенье нежности сердечной
Ты «жизнью» друга назвала:
Привет бесценный, если б вечно
Живая молодость цвела!
К могиле все летит стрелою;
И ты, меня лаская вновь,
Зови не «жизнью», а «душою»,
Бессмертной, как моя любовь!
 

_{Перевод И. Козлова}

На посещение принцем-регентом королевского склепа

 
Клятвопреступники нашли здесь отдых вечный:
Безглавый Карл и Генрих бессердечный.
В их мрачном склепе меж надгробных плит
Король некоронованный стоит,
Кровавый деспот, правящий державой,
Властитель бессердечный и безглавый.
 
 
Подобно Карлу, верен он стране,
Подобно Генриху – своей жене.
Напрасна смерть! Бессилен суд небес!
Двойной тиран в Британии воскрес.
Два изверга извергнуты из гроба —
И в регенте соединились оба!
 

_{Перевод С. Маршака}

Ода к Наполеону Бонапарту

Взвесим прах Ганнибала: много ль окажется фунтов в грозном вожде?

Ювенал

Император Непот был признан сенатом, италийцами и жителями Галлии; его громко славили за нравственные добродетели и за военные дарования; те, кому его правление обещало какие-либо выгоды, пророчески возвещали восстановление всеобщего благополучия… Позорным отречением продлил он свою жизнь лет на пять, которые провел в неопределенном положении полуимператора, полуизгнанника, пока наконец…

Гиббон. История упадка и разрушения Римской империи

I

 
Все кончено! Вчера венчанный
Владыка, страх царей земных,
Ты нынче – облик безымянный!
Так низко пасть – и быть в живых!
Ты ль это, раздававший троны,
На смерть бросавший легионы?
Один лишь дух с высот таких
Был свергнут божией десницей:
Тот – ложно названный Денницей!
 

II

 
Безумец! Ты был бич над теми,
Кто выи пред тобой клонил.
Ослепший в яркой диадеме,
Другим открыть глаза ты мнил!
Ты мог бы одарять богато,
Но всем платил единой платой
За верность: тишиной могил.
Ты доказал нам, что возможно
Тщеславие в душе ничтожной.
 

III

 
Благодарим! Пример жестокий!
Он больше значит для веков,
Чем философии уроки,
Чем поученья мудрецов.
Отныне блеск военной власти
Не обольстит людские страсти,
Пал навсегда кумир умов.
Он был как все земные боги:
Из бронзы – лоб, из глины – ноги.
 

IV

 
Веселье битв, их пир кровавый,
Громоподобный клич побед,
Меч, скипетр, упоенье славы,
То, чем дышал ты много лет,
Власть, пред которой мир склонился,
С которой гул молвы сроднился, —
Исчезло все, как сон, как бред.
А! Мрачный дух! Что за терзанье.
Твоей душе – воспоминанье!
 

V

 
Ты сокрушен, о сокрушитель!
Ты, победитель, побежден!
Бессчетных жизней повелитель
Молить о жизни принужден!
Как пережить позор всесветный?
Ты веришь ли надежде тщетной
Иль только смертью устрашен?
Но – пасть царем иль снесть паденье.
Твой выбор смел до отвращенья!
 

VI

 
Грек, разломивший дуб руками,
Расчесть последствий не сумел:
Ствол сжался вновь, сдавил тисками
Того, кто был надменно смел.
К стволу прикован, тщетно звал он…
Лесных зверей добычей стал он…
Таков, и горше, твой удел!
Как он, ты вырваться не можешь,
И сам свое ты сердце гложешь!
 

VII

 
Сын Рима, сердца пламень жгучий
Залив кровавою рекой,
Отбросил прочь свой меч могучий,
Как гражданин ушел домой.
Ушел в величии суровом,
С презрением к рабам, готовым
Терпеть владыку над собой.
Отверг венец он добровольно:
Для славы – этого довольно!
 

VIII

 
Испанец, властью небывалой,
Как ты, упившись до конца,
Оставил мир для кельи малой,
Сменил на четки блеск венца.
Мир ханжества и мир обмана
Не выше, чем престол тирана,
Но сам презрел он шум дворца,
Сам выбрал – рясу и обедни
Да схоластические бредни.
 

IX

 
А ты! Ты медлил на престоле,
Из рук своих дал вырвать гром
По приказанью, поневоле
Простился ты с своим дворцом!
Ты был над веком злобный гений,
Но зрелище твоих падений
Багрит лицо людей стыдом.
Вот для кого служил подножьем
Мир, сотворенный духом божьим!
 

X

 
Кровь за тебя лилась потоком,
А ты своей так дорожил!
И пред тобой-то, как пред Роком,
Колена сонм князей клонил!
Еще дороже нам свобода
С тех пор, как злейший враг народа
Себя всемирно заклеймил!
Среди тиранов ты бесславен,
А кто из них с тобой был равен?
 

XI

 
Тебя Судьба рукой кровавой
Вписала в летопись времен.
Лишь бегло озаренный славой,
Твой лик навеки омрачен.
Когда б ты пал, как царь, в порфире,
В веках грядущих мог бы в мире
Восстать другой Наполеон.
Но лестно ль – как звезда над бездной
Сверкнуть и рухнуть в мрак беззвездный?
 

XII

 
На вес не то же ль: груда глины
И полководца бренный прах?
Нас Смерть равняет в час кончины,
Всех, всех на праведных весах.
Но хочешь верить, что в герое
Пылает пламя неземное,
Пленяя нас, внушая страх,
И горько, если смех презренья
Казнит любимца поколенья.
 

XIII

 
А та, цветок австрийский гибкий…
Такая ль доля снилась ей!
Она ль должна сносить с улыбкой
Все ужасы судьбы твоей!
Делить твои в изгнанье думы,
Твой поздний ропот, стон угрюмый,
О, с трона свергнутый злодей!
Когда она с тобою все же —
Всех диадем она дороже!
 

XIV

 
Сокрыв на Эльбу стыд и горе,
Следи с утесов волн стада.
Ты не смутишь улыбкой море:
Им не владел ты никогда!
В унынья час рукой небрежной
Отметь на отмели прибрежной,
Что мир свободен навсегда!
И стань примером жалкой доли,
Как древний «Дионисий в школе».
 

XV

 
В твоей душе горит ли рана?
Что за мечтами ты томим
В железной клетке Тамерлана?
Одной, одной: "Мир был моим!
Иль ты, как деспот Вавилона,
Утратил смысл с утратой трона?
Иначе как же быть живым
Тому, кто к цели был так близко,
Так много мог – и пал так низко!
 

XVI

 
О, если б ты, как сын Япета,
Бесстрашно встретил вихри гроз,
С ним разделив на крае света
Знакомый коршуну утес!
А ныне над твоим позором
Хохочет тот с надменным взором,
Кто сам паденья ужас снес,
Остался в преисподней твердым,
И умер бы, – будь смертен, – гордым!
 

XVII

 
Был день, был час: вселенной целой
Владели галлы, ими – ты.
О, если б в это время смело
Ты сам сошел бы с высоты!
Маренго ты б затмил сиянье!
Об этом дне воспоминанье
Все пристыдило б клеветы,
Вокруг тебя рассеяв тени,
Светя сквозь сумрак преступлений!
 

XVIII

 
Но низкой жаждой самовластья
Твоя душа была полна.
Ты думал: на вершину счастья
Взнесут пустые имена!
Где ж пурпур твой, поблекший ныне?
Где мишура твоей гордыни:
Султаны, ленты, ордена?
Ребенок бедный! Жертва славы!
Скажи, где все твои забавы?
 

XIX

 
Но есть ли меж великих века,
На ком покоить можно взгляд,
Кто высит имя человека,
Пред кем клеветники молчат?
Да, есть! Он – первый, он – единый!
И зависть чтит твои седины,
Американский Цинциннат!
Позор для племени земного,
Что Вашингтона нет другого!
 

_{Перевод В. Брюсова}