Текст книги "Юстиниан. Великий законодатель"

Автор книги: Джордж Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4
«НИКА»: ВОССТАНИЕ «СИНИХ» И «ЗЕЛЕНЫХ»

I

Африканская политика Юстиниана, которая явилась продолжением политики, принятой им с начала правления, столкнулась с куда большей оппозицией. Примирение с папством, отвратительное в некоторых деталях, не привело к кровопролитию и стоило весьма дешево. Вторжение в Африку стало предприятием совершенно иного рода. Оно встревожило ту часть общественного мнения, которая до сих пор благосклонно относилась к Юстиниану. О том, как военное мероприятие отразилось на настроении широких масс, которые во все времена остаются безгласными, мы можем судить по упоминаниям о нем главных сторонников императора, чье мнение было записано и дошло до нас для нашего просвещения.

Велизарий, как трезвый и умный человек, не был приятно удивлен предложением испытать свои таланты на африканском поле. Предложение выглядело как приказ достать Луну с неба. Иоанн Каппадокийский яростно выступал против самой идеи африканской кампании и считал своим долгом сказать об этом громким голосом и простым языком. Всем была хорошо известна новейшая история походов в Африку. Каждый из них закончился катастрофой. Лев выбросил на ветер сто тысяч слитков золота, и что он получил взамен? Результатом его авантюры стало то, что финансисты в течение тридцати лет не могли сбалансировать бюджет империи. Любая попытка вытеснить из Африки вандалов заканчивалась неудачей. Кроме того (говорил Иоанн), предположим, что мы изгнали вандалов. Но Африку невозможно удержать без повторного завоевания Сицилии и Италии. Юстиниан предлагает нам такую перспективу? Иоанн совершенно ясно представлял себе всю картину, ибо много лет занимался тем, что преследовал неплательщиков налогов, пытаясь таким способом заполнить деньгами бездонную бочку государственного бюджета. Искренность его оппозиции видна невооруженным глазом, в ней не приходится сомневаться.

Велизарий отметил свое возвращение из персидского похода женитьбой на женщине по имени Антонина – вдове, имевшей взрослого сына. Прокопий намекает, что эта достойная дама, связанная узами родства с семейством знаменитых колесничих и известная в кругах участников скачек, «положила глаз» на Велизария в духе своего семейства, где всегда ценили победителей. Вероятно, ее влияние вдохновило Велизария принять предложение, которое могло повысить его статус в военной иерархии. Возможно, что сильная оппозиция Иоанна изменила чувства Велизария. Но в конце концов, положение было не таким безнадежным, как живописал его Иоанн. Велизарий не был круглым тупицей, чтобы не решиться на встречу с вандалами лицом к лицу. Много зависело от поддержки со стороны Юстиниана, который хотел сосредоточить беспрецедентную мощь в руках одного Велизария. Такая свобода действия, мощная поддержка, которой Сципион Африканский тщетно ожидал от республиканского сената, была дарована Велизарию монаршей милостью императора.

Велизарий был солдатом до мозга костей и не мог ослушаться повеления императора. Если император приказывает ему оставить свои кости в Африке, он отправится в Африку и выполнит данный ему приказ. Иоанн тоже не был готов заходить слишком далеко в своих протестах, он был другом императора и его министром в нашем понимании. Если Юстиниан будет продолжать настаивать на своей безумной политике, то Иоанн пожмет плечами и отправится заниматься своим прямым делом – выколачивать деньги. Там, где сдастся Иоанн, консистория тоже не станет держать мощную оборону. Епископы, конечно, ухватятся за возможность освободить страждущих братьев от тяжелого окровавленного сапога арианского тирана. Оставался один сенат.

II

Но Юстиниану было не так просто проводить свою политику, как это может показаться с первого взгляда. Он пошел против воли всех своих советников: против воинов, членов консистории и сенаторов, но не против церкви. Буря, которая поначалу носила сумбурный характер, создала сильный постоянный ветер, и этот ветер не предвещал ничего, кроме беды.

Неприятности начались после 11 января, и начались любопытным образом. В перерыве между двумя заездами скачек на ипподроме со своего места на трибуне поднялся человек из партии «зеленых» и во всю силу легких обратился к императорской трибуне.

Говорить на ипподроме – задача не для любителя. Для того чтобы быть услышанным, надо обладать сильным, профессионально поставленным голосом. Таким образом, это выступление на ипподроме нельзя назвать случайным. Выступление на первый взгляд может показаться спонтанным и невинным, но можно с полным основанием утверждать, что толпа зрителей, среди которых сидел оратор, представляла собой группу организованных телохранителей, у которых под одеждой было спрятано оружие, которым они воспользовались бы при первых признаках угрозы.

Диалог, который затем имел место, знаменит тем, что стал первым эпизодом Никейского бунта. Перепалка с императором одного из зрителей была настолько нерядовым событием, что мы не можем просто отмахнуться от него.

Глашатай «зеленых» начал с того, что принялся громко выкрикивать имя Юстиниана. Когда его услышали, оратор стал перечислять жалобы от имени «зеленых» и требовать справедливости от могущественного угнетателя. Он говорил как человек, который призывает цезаря к ответу.

Юстиниан ответил сам. Правда, его ответы выкрикивал через все пространство ипподрома официальный слуга Юстиниана. Император проявил интерес и потребовал назвать имя человека, которого обвинял проситель.

На это проситель осторожно ответил, что его обидчика надо искать на улице Сапожников.

Юстиниан в ответ резонно заметил, что в таком случае он не может взыскать вину с определенного человека.

Проситель, высказывая горесть и печаль, возвысил голос, настаивая на том, что его действительно обидел один человек. Вынужденный назвать имя, проситель вытряхнул кота из мешка. Обидчиком оказался Калоподий.

Ветер прошел очень близко от паруса, ибо Калоподий был вхож в императорский круг; упоминание этого имени говорило о том, что в действительности «зеленые» обвиняют самого Юстиниана. Видимо, в этот момент телохранители думали, что их спровоцируют на активные действия. Но не произошло ничего необычного. Император просто ответил, что Калоподий не имеет никакого отношения к просителю.

Проситель с надеждой сказал, что его обидчик умрет, как Иуда.

Юстиниан ответил, что пусть так и будет, и высказал мнение, что выступление подстроено.

Как Иуда, продолжал настаивать на своем проситель.

Последовал горячий обмен мнениями на языке, которым в наши дни не пользуются для публичных выступлений. Юстиниан заметил, что в раздорах заинтересованы монофизиты (то есть он прямо обвинил их в оппозиции его политике объединения империи и поддержке старого курса императора Анастасия). К просителю присоединились «зеленые», чьи жизни находятся в опасности из-за их приверженности своей партии. Это обвинение Юстиниан энергично отверг. Они упрямо продолжали называть его убийцей. На это встали представители «синих» и заявили, что единственная партия, в рядах которой надо искать убийц, – это сами «зеленые». Пусть так, отвечали «зеленые», но ваших убийц здесь нет, потому что они скрываются от правосудия, дрожа за свои жизни. Кто убил лесоторговца в портовой таверне? Его убили вы, ответил Юстиниан. (Последовало всеобщее возмущение.) Среди крика, гвалта, обмена сильными эпитетами и рева толпы «зеленые» начали покидать ипподром. Император и «синие» выкрикивали им вслед оскорбления, которые мы теперь сочли бы непристойными, но современники посчитали это инвективами, выкрикнутыми в состоянии крайней запальчивости.

III

Все это случилось утром. В полдень произошли новые, более тревожные события. Семеро сторонников разных партий, осужденных за мятежи и буйства, были казнены в Пера, напротив гавани. По каким-то причинам палач плохо справился со своей работой, и двое преступников упали на землю живыми. Один был «зеленым», другой «синим».

В то время существовало широко распространенное народное поверье, что человек, таким образом избежавший петли, по моральным соображениям избавляется от дальнейшего преследования со стороны закона. Прежде чем все поняли, что произошло, монахи соседнего монастыря Святого Конона поспешно посадили двух полуповешенных преступников в лодку и отвезли в церковь Святого Лаврентия, в надежное убежище в северо-западной части города. Префект сразу отрядил солдат, которые выставили у церкви пикет.

Следующий день был понедельником. Понедельник в то время (как в наши дни у мясников) считался выходным днем, и можно утверждать, что большинство декораций на политической сцене передвигали невидимо для посторонних глаз, при опущенном занавесе. Что происходило в действительности, было известно (и то не вполне достоверно) только Юстиниану и его приближенным. Мы об этом не знаем вообще ничего. Мы можем только проследить за ходом внешних событий.

Во вторник наступили январские иды – тринадцатое число месяца. Согласно заведенному обычаю, Юстиниан занял свое место на ипподроме. Для кругов, близких к организации скачек, это был очень важный день. Мы сейчас назвали бы его днем розыгрыша Золотого кубка. Предварительные заезды состоялись в воскресенье, теперь должны были состояться финальные, решающие скачки. Во что может вылиться финал даже в нашу просвещенную эпоху, мы хорошо знаем на собственном опыте.

IV

Этот день с самого начала был очень беспокойным, подводные течения таили в себе смертельную угрозу. Было ли заключено соглашение между партиями, поначалу было не совсем ясно, но они проявляли подозрительное единодушие. В перерывах между заездами постоянно раздавались крики, обращенные к императорской ложе, с требованиями помиловать уцелевших мятежников, укрывшихся в церкви Святого Лаврентия. Государственным мужам было тяжело отвечать на эти требования. Это были выступления, которые обычно начинает маленькая организованная группа, а потом поддерживает рядовой, ни в чем не замешанный зритель. Воскресные события поставили Юстиниана в трудное положение; он не мог положительно ответить на просьбу о помиловании. Он мог бы стать предметом насмешек по поводу своей пристрастности. Оба преступника были судимы и приговорены к смертной казни на основании законов, никто не собирался оспаривать законность вынесенных приговоров и казни. Юстиниана просили не об изменении юстиции, но о вмешательстве, вмешательстве без разумной причины в нормальные процессуальные действия судебной власти. Император не желал этого делать. Более того, он с самого начала поставил себе целью соблюдать полную беспристрастность по отношению ко всем партиям. При таком натиске император проявил еще большее нежелание вмешиваться в судебные дела. Представлялось, что самое безопасное – не отвечать на требования.

Человека, который разработал программу мятежа, нельзя назвать посредственным стратегом. Упорное нежелание Юстиниана идти навстречу призыву о помиловании послужило рычагом, который поднял на невиданную высоту успех агитации «зеленых» и привлек на их сторону «синих». Планы выступления, несомненно, были составлены заранее. Перед двадцать вторым заездом просители перестали обращаться в императорскую ложу. Вместо этого на трибунах начали кричать: «Да здравствуют человечные „сине-зеленые“!» Лозунг был подхвачен. Закончилась последняя скачка, толпа потекла по улицам Константинополя, с восторгом приветствуя рождение новой партии «сине-зеленых».

Во что это могло вылиться, никто не знал. Оставалось только одно – ждать. Программы новорожденной объединенной партии не было ни в одном документе, доступном в тот момент Юстиниану.

V

Ждать пришлось недолго. Толпа начала стекаться к претории, где уже до этого появилась организованная группа решительно настроенных людей, требовавших раскрыть им намерения власти относительно судьбы двух неудачно повешенных преступников, нашедших убежище в церкви Святого Лаврентия. Ответа от префекта города не последовало. Толпа непрерывно росла. Люди продолжали прибывать, и вскоре людской водоворот, образовавшийся у претории, постепенно поглотил всех – зрителей, зевак и случайных прохожих. Господин Двурушник часто становится храбрым, когда его ведет за собой господин Упрямец. Толпа выломала двери претории и принялась избивать чиновников. Потом мятежники освободили всех заключенных и подожгли здание. После такого благоприятного начала восторженная шайка названых братьев: «синие» и «зеленые», заключенные, зеваки, гуляющая публика и все прочие направились на Месу – константинопольский Бродвей или Чипсайд. В конце Месы, где она переходила в величественную колоннаду форума, называемого Аугустеумом, уже весь город был к услугам и увеселению мятежников.

Поджоги правительственных зданий и избиение государственных чиновников оказывают странное бодрящее и веселящее действие на среднестатистическое человеческое существо. В сгущающихся сумерках большинство населения Константинополя начало готовиться к торжественному ночному празднованию окончания скачек. Для начала народ поджег Халкиду – Бронзовый дворец, величественный портал у главного входа в императорский дворец. Обогнув Аугустеум, огонь распространился на север, до храма Святой Софии. Языки пламени поднимались над большим храмом почти до самого неба. Было подожжено также здание сената, что тоже внесло немалую лепту в общую иллюминацию. Это была славная ночь. Взгляды Юстиниана на степень власти, которой обладает абсолютный монарх, и на степень покорности, вбитой в головы константинопольского населения, могли бы представить собой очень интересное чтение, если бы у кого-нибудь возникла возможность записать мысли императора.

VI

Утром в среду власть, блокированная в императорском дворце, сделала попытку начать переговоры с мятежниками. Действительно, надо было что-то делать. Большое количество приближенных собралось во дворце, не имея возможности отправиться по домам. Все эти люди собрались во дворце в первый день январских ид, чтобы получить знаки отличия своих должностей, но огонь отрезал им выход из дворца.

Пожар не утихал, так как утром толпа подожгла бани Зевксиппа, расположенные возле Аугустеума, который тоже загорелся. Восторженные зрители начали покидать огненное представление, когда узнали, что в императорской ложе находятся Басилид, Мунд и Констанциол. Толпа потекла к ипподрому. Если все толпы одинаковы во все исторические эпохи, то, вероятно, люди начали с критических замечаний по поводу наружности доверенных военачальников Юстиниана.

Нет, людям не нужны скачки. Что им нужно? Они ответили на этот вопрос. Долой Эвдимона, префекта! Долой Трибониана! Долой Иоанна Каппадокийского! Басилид и его товарищи вернулись во дворец, чтобы передать эти требования Юстиниану.

Требование этих отставок стало показателем тревожного положения. До этого не было даже намека на такие заявления. Эта новость указывала на то, что толпа увязла в мятеже так глубоко, что открыто продемонстрировала свои политические цели. Юстиниан, невзирая ни на что, был склонен удовлетворить эти требования. Таким действием он мог бы частично разоружить зачинщиков, побуждавших толпу к насилию. Но как требования, так и уступка были равно нереальны и невозможны. Ставкой в развернувшейся схватке стала жизнь самого Юстиниана.

Действительно, это требование было забыто мятежниками уже к вечеру. Руководство мятежом перешло из рук «сине-зеленых» в руки других людей, примкнувших к движению извне. Мы не можем точно ответить на вопрос о том, кто были эти люди. Было сделано предположение, что это были сельские бедняки, разоренные грабительскими налогами Иоанна Каппадокийского. Возможно, он сам лишь ухмыльнулся бы, услышав такое предположение, и предложил бы другую версию событий, согласно которой мятеж устроили головорезы, нанятые уклоняющимися от уплаты налогов богатеями, против которых и было направлено острие действий Иоанна. [14]14
  Об отношениях Юстиниана с крупными землевладельцами см. работу Васильева «История Византийской империи» (1929). Эти землевладельцы нанимали вооруженных телохранителей не только ради престижа и декораций.


[Закрыть]Читатель может выбрать версию по своему усмотрению. Как бы то ни было, но оплотом мятежа отныне стали не «человечные „сине-зеленые“», встревоженные судьбой беглецов, скрывавшихся в церкви Святого Лаврентия. Целью мятежа не был и уход в отставку нескольких чиновников. На повестку дня был поставлен вопрос об возведении на трон нового императора из дома Анастасия. Вдохновителем восстания стала партия монофизитов, ее целью было воспрепятствовать походу в Африку. Бунт был политическим.

VII

Во второй половине дня повстанцы начали разыскивать в городе племянников Анастасия. Ипатий и Помпей оказались во дворце с Юстинианом и были поэтому недоступны. Оставался их третий брат, Проб. Члены депутации, ожидавшие его возле дома, вскоре выяснили, что Проб предвидел этот визит и решил, не испытывая судьбу, не засиживаться в своем доме. Восставшие подожгли его дом и убрались прочь.

Изменение характера мятежа отражало изменение отношения к нему со стороны власти. По отношению к «сине-зеленым» оппонентам Юстиниан проявил чрезвычайную мягкость. Он не применил к ним никакой физической силы, за исключением некоторых мер, не выходивших за рамки обычных полицейских действий, предпринятых на ипподроме. Все круто изменилось, когда дело коснулось политического мятежа. Политический мятеж означал, что отныне императору и его приближенным предстояло не на шутку, а всерьез бороться за свои жизни. Крыса, загнанная в угол, дерется с отчаянием обреченного, но насколько опаснее крысы бывает оказавшийся в таком положении человек. Более того, политический мятеж – это вызов духовным ценностям правителя. Фактически, Юстиниану было предложено решить и громко сказать, стоят ли его цели и политика того, чтобы сражаться за них. Достойны ли они того, чтобы защищать их кровопролитием и насилием? Достаточно ли добры были его идеалы, чтобы утверждать их ценой гибели множества людей?

Юстиниан верил, что да.

Итак, будучи твердо убежден в своей правоте, он приготовился подавить мятеж силой оружия.

В этом отношении позиции Юстиниана определились благодаря вмешательству почти Божественного Провидения. Если бы он был вынужден опереться на регулярную императорскую гвардию, состоявшую из доместиков и экскубиторов, то неизбежно потерпел бы поражение и пал. Они представлялись ненадежными; было сомнительно, станут ли они вообще подчиняться приказам. Однако Велизарий был в Константинополе, куда его призвали в связи с предстоящим африканским походом, и с ним в столицу прибыл его комитат. Многие воины комитата были готы, политикой которых была политика их хозяина; что касается их моральных качеств, то они часто оказывались необычайно грубыми. Кроме того, в городе находился и Мунд с корпусом герулов. Эти люди не только были пригодны для использования их в подавлении мятежа, но очень хорошо подходили для такой роли. В Константинополе у них не было ни семейных, ни дружеских, ни языковых, ни духовных уз, которые связывали императорскую гвардию с населением Константинополя. Что касается монофизитства, то ни готы, ни герулы не имели о нем ни малейшего понятия и не проявляли к нему никакого интереса. Если начнутся военные действия, то именно эти люди будут сражаться за Юстиниана. Велизарий и Мунд были командующими не парадного пошиба и не имели отношения к административной верхушке. Это были полевые воины, которые на службе приобрели навык безошибочного обращения с оружием, привычку стрелять на поражение, которая за долгие годы службы на границах впитывается в плоть и кровь, становясь второй натурой.

Вопрос заключался лишь в том, достаточно ли будет этих сил?

VIII

В четверг Велизарий повел своих людей завоевывать вышедший из повиновения Константинополь. Ничто не побуждало его воинов снисходительно отнестись к мятежникам. Впрочем, повстанцы тоже не ушли далеко. Выйдя из Халкиды, на широкой улице, обрамленной дымящимися развалинами, воины Велизария столкнулись не с «человечными „сине-зелеными“», а с вооруженными людьми. Конечно, это были любители по сравнению с прожженными профессионалами Велизария, но это были вооруженные люди.

Константинопольское духовенство, поняв, что дело приближается к опасному кризису, поспешило вмешаться. Из дальнейшего продолжения спора не могло выйти ничего хорошего, но ни одна из сторон не посмела бы оказать неуважение к святым реликвиям. Священники пронесли реликвии по улицам города, и их торжественная процессия остановилась на линии, разделившей враждебные стороны. Расчет был бы верен в других обстоятельствах, но в данной ситуации все обернулось по-другому. Никто точно не знает, что произошло. Герулы были довольно жесткими людьми, которых не очень интересовали святые мощи. Либо кто-то из герулов был ранен стрелой, либо они неверно истолковали действия духовенства, применили силу и рассеяли религиозную процессию, хотя, как говорят, они не причинили вреда ни одному из клириков. Сражение вспыхнуло по всему Аугустеуму и на прилегающих улицах. Кажется, Велизарию удалось захватить соседние с Аугустеумом кварталы и начало Месы, отрезать толпе доступ к сожженному порталу дворца. Вероятно, после этого он взял под охрану захваченные объекты, воздвигнув баррикады и выставив пикеты.