Текст книги "Лучезарная"

Автор книги: Джордан Ифуэко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава 7

В усадьбе Бекина жизнь протекала размеренно, лишенная каких-либо особенных событий.

Никакой ритм не заставлял часы пролетать быстрее, кроме стука дождя по крыше. Вопросы утекали в землю, как вода. «Коснутся ли меня? Буду ли я сегодня любима? Придет ли матушка? Почему… почему она не приходит?»

Но в Детском Дворце не оставалось времени на вопросы. Весь день был расписан по часам, и в этой рутине незаметно пролетели года. Мое тело изменилось. Слабые конечности обросли мышцами. Я больше не смотрела на мир широко открытыми глазами и научилась прятать тактильный голод. Я стала говорить с олуонским акцентом, репетируя улыбки и упреки под зеркальными потолками. Я сменяла маски, пока они не начали сливаться с моим лицом. Голос Леди затих в памяти. Я с головой погрузилась в любовь друзей – Дайо, Киры и Санджита – и почти забыла, что мне суждено стать убийцей.

Мой пятнадцатый день рождения ознаменовал стук барабанов, эхом отражающийся от стен Зала Снов: Бам-бам-гун-гао, гун-гао. Как и все кандидаты Дайо, я научилась различать эти ритмы. К пятому гун-гао – «проснитесь на молитву» – я успела откинуть в сторону москитную сетку, сорвать с себя спальный платок и встать на циновке. Вместе с десятками других подростков я ждала на женской половине зала, вцепившись пальцами в черную тунику и суонский пояс кандидата.

Слуги – некоторые несли книги – отодвинули ширму, которая разделяла мальчиков и девочек, и замерли у стен, предварительно пересчитав ребят на циновках на тот случай, если кто-то пропал. Когда барабанная дробь прекратилась, Мбали вошла через двойные резные двери, присоединяясь к зевающему Дайо на помосте.

– Доброе утро, кандидаты! – произнесла она громко.

Мы поклонились в ответ, касаясь ладонями лбов и сердец.

– Доброе утро, Ваше Святейшество! – ответили мы.

– Почему вы проснулись? Почему не умерли во сне?

– Потому что Сказитель Ам даровал нам еще один день!

– Для чего Сказитель позволил вам жить?

– Чтобы мы могли служить принцу, избранному Аритсаром, Лучезарному, и стремиться стать его Помазанниками!

– Почему вы должны служить принцу?

– Потому что мы любим его больше жизни!

Мбали улыбнулась, как и всегда, с загадочной смесью спокойствия и глубокой печали.

– Очень хорошо, дети.

Барабаны забили снова, отпуская нас на завтрак. Дайо, разумеется, вышел из комнаты первым, сопровождаемый Помазанниками. Я любила эту часть дня меньше всего.

Моя боль по отношению к растущему Совету Дайо походила на гниющую язву. По отдельности кандидаты мне нравились, но я завидовала их близости к принцу. Кира стала первой, кто смогла пройти проверку Лучом после Санджита. Она с радостью согласилась занять место в Совете, и всех остальных уроженцев Благословенной Долины отправили по домам. Я танцевала с Кирой на торжественном вечере, устроенном в ее честь, улыбаясь от уха до уха, чтобы подавить слезы. Я знала, что не могу стать Помазанницей. А теперь, если я покину Детский Дворец, не смогу забрать Киру с собой.

Вскоре пришел черед и других: строгой девочки из Бираслова, слепого мальчика из Ниамбы, девочки из Кетцалы со своеобразным чувством юмора – и так далее, пока наконец в Совете не осталось только три места: для кандидатов из Джибанти, Суоны и Дирмы.

Санджит отказывался стать Помазанником даже спустя четыре года. Он все еще жил во дворце в качестве тени Дайо. Оставшиеся дирмийцы продолжали соревноваться, при этом они боялись Санджита почти так же, как суонские кандидаты недолюбливали меня.

Едва ли я могла винить их за ненависть. Я отказывалась присоединиться к Совету, однако Дайо от меня почти не отходил. Даже сейчас принц улыбался мне, стоя у дверей и жестом показывая нам с Санджитом, чтобы мы присоединились к нему за завтраком.

Чувствуя, как горит лицо, я проскользнула мимо других кандидатов, провожающих меня завистливыми взглядами. Их отводили на завтрак согласно расположению циновок-постелей. Последнему, кто заходил в столовую, доставались уже остатки еды… и очень мало времени, чтобы перекусить перед началом занятий.

Приблизившись к дверям, я расправила плечи, готовясь услышать вопрос, который Дайо неизбежно задавал мне каждое утро.

– А теперь ты любишь меня, Тарисай из Суоны?

Я привычно закрыла сердце от тепла его улыбки.

– Конечно, нет, – хмыкнула я, показывая на Зал Снов. – Из-за тебя каждый кандидат из Суоны хочет меня убить.

Принц поднял бровь и сказал наполовину серьезно, наполовину шутливо:

– Мы можем отослать их всех прочь хоть завтра. Тебе нужно только сказать «да».

Когда-то я была выше Дайо, но теперь он нависал надо мной, заставляя чувствовать себя карликом. Принц мог бы выглядеть угрожающе, если бы не стройная фигура и бесконечно наивные черные глаза.

Густые кудри Дайо слегка приплюснулись с того бока, на котором он спал. Вероятно, он не заметит этого вплоть до середины завтрака.

– Я не готова пробовать Луч снова, – пробормотала я. – Ты ведь знаешь.

– Я знаю одно, – ответил он. – Твое место – здесь, с нами.

Слова вонзились прямо в сердце, как ядовитые дротики, и продолжали обжигать, пока я завтракала вместе с Советом Дайо, а потом шла в северный внутренний двор, чтобы тренироваться с оружием и без оного. Я вымещала гнев на боевых шестах и копьях.

Каждый день я искала причину исполнить приказ Леди. Пыталась убедить себя, что Дайо – такой же монстр, как и я. Демон, которому суждено принести Аритсару страдания. Может, Дайо и суждено стать императором, но о нем будут вспоминать лишь в кошмарах. Иначе почему, размышляла я, Леди хотела его убить?

Но за четыре долгих года, находясь рядом с Дайо, я ни разу не видела в нем монстра. Только мальчика с огромным ранимым сердцем и надеждой, которая могла заполнить океан.

Я отказывалась проходить проверку Лучом, полагая, что рано или поздно Леди появится во дворце и заберет меня домой, недовольная бездействием дочери. Однако месяцы превращались в годы, и я пришла к единственному выводу: матушка обо мне забыла.

Несколько лет назад это осознание стало бы для меня болезненным. Но теперь у меня появились другие амбиции и мечты: я хотела большего, чем просто завоевать любовь Леди. Я хотела помогать Аритсару, как Кира и другие Помазанники. И мечтала присоединиться к героям, изображенным на Стене Смотрящих. Я стремилась заслужить этот доверчивый взгляд, который адресовал мне Дайо каждое утро.

Но я была наполовину эру. Насколько я знала, от проклятия невозможно избавиться.

Крак! Тупым концом тренировочного копья Кира ударила меня в живот, и я согнулась пополам, задохнувшись.

– Ты отвлекаешься, – заметила она.

Пот блестел на лбу Киры под молитвенным платком, стекая по лицу. Она улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках.

– Извини, – пробормотала я, перехватывая копье поудобнее, чтобы снова попробовать защититься.

– Дай угадаю. – Кира показала кивком на другой конец двора. – У тебя появился внезапный… интерес к рукопашной борьбе?

Я бросила взгляд ей за плечо, и сердце невольно сжалось. Кира слегка толкнула меня в бок. Я ответила тем же, смущенно улыбаясь.

– Ты закончишь упражнение или нет? – потребовала я, и наши копья скрестились.

Но мой взгляд невольно скользнул к противоположной стороне двора. Санджит помогал наставникам с обучением кандидатов, показывая прием со смертельным захватом. Это казалось невозможным, но за четыре года мальчик стал еще больше. Он очень вырос. На подбородке появилась щетина, и он уже не сутулился стыдливо, а стоял прямо – во весь рост.

Сейчас спина Санджита была покрыта пылью и землей того же насыщенного медного цвета, что и кожа. Он сделал подсечку стоявшему перед ним кандидату, однако оба подростка тут же упали на землю. Королевский Медведь позволил противнику оказаться сверху, а потом ударил его бедром в плечо. Не давая ему сбежать, Санджит обхватил себя за лодыжку, поймав шею и руку мальчика в удушающий захват. Все закончилось за считаные секунды: соперник стал хватать ртом воздух, хлопая Санджита по руке.

Санджит отпустил его.

– Это нечестно, – пожаловался кандидат, тяжело дыша. Он тоже был из Дирмы. – Его Дар выдает мои изъяны, о которых я не догадывался. Санджит должен был предупредить меня обо всем, чтобы уравнять шансы.

Санджит поднялся, бесстрастно глядя на поверженного противника. Мышцы играли у Королевского Медведя под кожей.

– Если ты не знаешь свои слабости, – сказал он, – тебя и без моего Дара убьют в первой же битве.

Кандидат хмыкнул.

– Да что ты знаешь о битвах? У себя дома ты – всего лишь отброс из трущоб. А я – сын аристократа.

– Когда наемный убийца придет за тобой ночью, – ответил Санджит, – ты ведь не будешь звать на помощь родителей, правда?

Кандидат сердито пыхтел.

– Я тоже ничего не знаю о битвах, – встрял Дайо, ступая на тренировочную арену, чтобы развеять повисшее в воздухе напряжение. – Тебе придется швырнуть на землю и меня, Джит. Мне нужно многому научиться – даже больше, чем Камалу.

Он улыбнулся дирмийскому кандидату, который с досадой поклонился и покинул арену.

Дайо расставил ноги, сгорбившись в неловкую боевую стойку:

– Я готов, Медведь.

Уголки рта Санджита чуть приподнялись.

– Твоя самая большая слабость, братец, – заявил он, подсечкой роняя принца на землю, – заключается в том, что ты видишь во всех только хорошее. – Санджит улыбнулся, помогая Дайо встать. – И я бы предпочел иметь твою слабость, а не свой Дар.

Отряхнувшись и покинув арену, Санджит встретился со мной взглядом. Я отвернулась, краснея до кончиков пальцев ног, обутых в сандалии.

Большинство кандидатов до сих пор боялись Медведя. Он редко общался с кем-то, кроме Дайо, за которым следовал тенью, словно мрачный архангел. Но когда все ложились спать, я слышала, как ширма между женской и мужской половинами отодвигается. До меня доносился звук шагов, направляющихся к циновке, а потом надо мной возникала пара умоляющих глаз.

– Пожалуйста, – шептал Санджит. – Забери их. Заставь воспоминания исчезнуть.

Каждую ночь, начиная с ночи с нашего знакомства, мы уходили в старую комнату игр, где в темноте над нами нависали призраки ярких резных животных. Я касалась лица Санджита, чувствуя, как ускоряется его пульс, и прижимала ладони к вискам мальчика.

Через нас проходил поток ужасных образов.

Хруст ребер. Синяки. Кости ломаются под руками Санджита, пока толпа вокруг кричит и топает, поощряя его продолжать поединок.

Громче всех звучит голос его отца.

«Ты думаешь, это ад? Я покажу тебе ад и преподам урок, который преподал твоей матери! Продолжай драться, мальчишка».

Со временем я научилась забирать воспоминания Санджита на целый час, иногда даже на день. Но жестокие картины всегда возвращались после заката, просачиваясь в бессолнечные мысли Санджита.

Иногда мне попадались и светлые воспоминания. Я видела в его разуме юного и счастливого Санджита, танцующего под звон колокольчиков вместе с матерью. Балансирующего с ней на спине слона, который вразвалку топал по пыльным улицам Дирмы.

Мать водила сына в трущобы, к бедным и больным, перевязывала раны и вправляла сломанные кости, поощряя Санджита применять Дар, чтобы поставить другим диагноз. Под ее руководством руки Санджита могли лечить людей… пока отец снова не заставлял его убивать.

Однажды ночью Санджит спросил меня, могу ли я дать кому-то воспоминания, а не забирать их.

Я обняла себя за плечи, занервничав:

– То есть придумывать? Создавать воспоминания о том, чего никогда не было? Я не стану так делать.

– Нет! – Санджит потер ладонью шею, показавшись мне нехарактерно застенчивым. – Просто… ты все время видишь мою историю. А я никогда не видел твою.

Это застало меня врасплох. Я уставилась на него.

– Никто раньше не просил, чтобы я показала свою историю! – Я заерзала. – У демонов обычно хороших историй не бывает.

Санджит рассмеялся.

– Поверь мне, солнечная девочка: ты не демон. Я видел слишком много настоящих монстров, чтобы ошибаться.

Я тяжело сглотнула, стараясь заглушить голос Леди в голове.

«Я приказываю тебе убить… убить…»

«Нет», – подумала я яростно.

Это история – больше не моя.

А моя еще не написана.

Я взяла Санджита за руку и приложила его широкую ладонь к щеке. Осторожно начала показывать ему сад в усадьбе Бекина, красный от поцелованных солнцем манго… и домашних учителей, нависающих надо мной, пока я решала загадки. Показала слонов, которых видела из окна, и блуждающие огоньки над их огромными и смешными ушами. И Ву Ина с Кэтлин, спорящих между собой, пока мы пересекали пустыни и горы по пути к Олуону.

Но я утаила от него эру, Леди и ее желание.

Чем больше я делилась с ним своей историей, тем дольше мрачные воспоминания не возвращались к Санджиту. Иногда он и вовсе не просил меня стирать их. Ему хотелось забыться в моих.

– Однажды у меня закончатся воспоминания, – предупредила я его.

Санджит пожал плечами.

– Тогда, полагаю, нам просто придется сделать новые, солнечная девочка.

* * *

Когда тренировка закончилась, во двор выбежал дворцовый посыльный и поклонился, передав сообщение одному из наставников. Тот кратко взглянул на письмо и, не изменившись в лице, подозвал Санджита:

– Это тебе. – Наставник поколебался. – Лучше прочти, когда будешь один.

Когда мы вернулись в Детский Дворец для очередной порции занятий и испытаний, Санджит куда-то пропал. Я думала о нем в течение дня, пока решала различные загадки и логические головоломки. Благодаря обучению в усадьбе Бекина задачи здесь в основном казались мне достаточно легкими и редко требовали полного сосредоточения.

– Как думаешь, что у Санджита случилось? – шепотом спросила я у Киры, услышав ритм барабанов.

Мы вернулись в Зал Снов и выстроились для вечернего изучения катехизиса. Кира обеспокоенно покачала головой.

– На обеде его не было. Джит никогда бы не оставил Дайо надолго. Наверняка стряслось что-то плохое.

Прежде чем мы смогли продолжить обсуждение, в зал вошли двое жрецов с масляными бородами. Они заняли обычные места на помосте, а мы, кандидаты, встали на циновки. Кира оставила меня и подбежала к Дайо. Барабанная дробь отбила вступление, предшествующее чтению свитка. Та-дак-ка, та-дак-ка. Гун, бом-бом-бом. «Услышьте священную историю создания мира».

Я тщетно пыталась отложить мысли о Санджите, пока жрецы рассказывали историю, делая паузы для традиционного вопроса-ответа.

– Королева Земля и Король Вода полюбили друг друга, – пел один из жрецов, пока другой тихо вторил ему, отбивая ритм на барабане в форме песочных часов. – И родилось у них множество детей: деревья, реки. Создания, что ползают, ке-ду, ке-ду, и плавают, плеск-плеск. Слабы они и лишены речи. Но одиноко ли Земле и Воде? Скажите же!

– Нет, – ответили мы хором. – У них есть друг!

– Точно так! – продолжил жрец. – Пеликан скользит по небу от звезды к звезде, и с крыльев его падают истории – вум-м, вум-м, – способные наполнить тысячу миров. Пеликан старше, чем Земля и Вода, старше даже солнца. Не всегда у него есть крылья и клюв. Иногда у него – копыта и хвост, или лапы и грива, или вовсе нет тела. Кто же наш Пеликан?

– Сказитель Ам!

– Да, Ам, что зовется Прошлым и Грядущим. Но узрите: Пеликан движется в потоке времени подобно ветру, а имен у него не меньше, чем перьев. Как вы его назовете? Выбирайте мудро, ибо в именах скрыта сила.

Высоко над Землей и Водой парит Императрица Небо. Она глядит вниз, а в ней кипит – вш-ш, вш-ш, – ревность. Ведь еще до того, как отдать сердце Воде, Земля была ее возлюбленной сестрой. Теперь Небу одиноко и горько в воздушном царстве. Небеса завывают – ау-у-у, ау-у-у, и океаны кипят – вуш-ш, вуш-ш. Война между Императрицей Небом и Королем Водой длится семь тысяч лет. Покинута Земля и сестрой, и мужем. Узрите ее нового возлюбленного: прекрасного Полководца Пламя.

Дети Земли и Пламени множатся – сильные, яростные! Вулканы! Драконы! Рубины и горы угля. Вода понимает: эти дети не от него рождены. Гневаясь, он оставляет Землю, и озера высыхают, хас-с, хас-с. Поля превращаются в пустыни. Узрите же, как Земля умирает. Кто придет ей на помощь?

– Пеликан!

– Да, Пеликан парит над Землей и пронзает грудь, чтобы накормить ее! Ша-а, ша-а – падает кровь Пеликана на раны Земли. И что же? Новые дети рождены на свет!

Созданы из глины Земли, пробуждены к жизни кровью Пеликана.

– Человечество!

– Да, первые люди. Вода примиряется с Землей, обещая растить ее новых чад, как своих собственных. Сильны ли те дети?

– Да, и умны!

– Эгей, точно так. Но просыпается в Пламени ревность. Злит его союз Земли с Водой и дружба с Пеликаном. Проклинает он человечество тринадцатью смертями. Некогда боги, теперь они смертны, слабы, как животные. Что же им делать? Кто поведет их? Скажите!

– Лучезарный!

– Эгей, точно так! Узрите: Пеликан крадет луч у самого солнца, благословляя первого императора мудростью и состраданием. «Тебе предстоит выбрать одиннадцать братьев и сестер, – говорит Пеликан императору, стряхивая с крыльев масло. – Каждый человек, которого ты помажешь, даст тебе неуязвимость к одной из тринадцати смертей. Выбирай мудро, император, ибо для всего мира ты будешь богом, но смертным – для Совета». Эгей, эгей.

– Конец!

Миф был древним, за исключением части о Лучезарном, которая добавилась пятьсот лет назад, когда Кунлео образовал империю.

Завершив рассказ, жрецы заставили нас перечислить тринадцать причин людской смерти.

– Яд, болезнь, обжорство, – перечисляли мы хором. – Горение, утопление, удушение. Кровотечение, нападение зверей, природная катастрофа. Отказ органов, проклятие ведьм. Избиение, старость.

Лучезарные при рождении получали иммунитет к одной из смертей. Но после сбора полного Совета из одиннадцати человек убить их могла лишь старость – если, конечно, кто-то из советников не становился предателем.

– Слушайте же обязанности советников будущего императора, – изрек жрец после урока, а я забарабанила пальцами по бедру: эти слова я слышала сотни раз. – Одиннадцать должны использовать власть, данную титулом, справедливо и непредвзято. Одиннадцать должны служить принцу, затем империи и только потом – родному королевству. Им нельзя формировать значимые узы вне Совета. Внутри Совета ни одни узы не должны быть крепче, чем верность наследнику. Плотские отношения запрещены, за исключением таковых с будущим правителем Аритсара.

По комнате разнесся шепот. Мне невольно вспомнилась медно-коричневая широкая спина, блестевшая от пота и глины. Я встряхнула головой, чтобы избавиться от мыслей, впервые за этот день благодарная, что Санджита поблизости нет.

– Слушайте же обязанности будущего императора, – продолжил жрец, кланяясь Дайо. – Его Высочеству запрещено жениться. Вместо этого принц должен помазать доверенную советницу, через которую будет служить империи. Его Высочество должен с особым вниманием выбирать сестер по Совету… – жрец на миг умолк и бросил взгляд на женскую половину зала, – поскольку каждая способна родить ему Лучезарного наследника.

Я скривилась. Жрец говорил так, словно во дворце был гарем, а не священный Совет.

Я подняла руку и выпалила:

– А что происходит, если вместо императора – императрица?

Бугристый лоб жреца наморщился.

– Повторюсь: императорам Аритсара запрещено жениться. Подобный союз нарушит баланс сил в Совете.

– Нет, – перебила я. – Я имею в виду, что насчет случаев, когда Лучезарная – женщина?

Жрец вздохнул, будто я испытывала его терпение. И улыбнулся.

– Среди Лучезарных нет женщин, дитя. Ам всегда выбирал мужчину. Это, конечно, не означает, что сестры в Совете не имеют ценности. В конце концов, вы можете понести от Лучезарного. – Он подмигнул мне. – Империя будет у вас в неоплатном долгу.

Глава 8

Я не успела ответить: в груди поднялась волна жара, как будто кто-то насыпал горящие угли прямо на сердце. Жар исходил изнутри, словно дракон или демон, рвущийся наружу. Я охнула, схватившись за грудь и потея, огляделась вокруг, надеясь, что никто ничего не заметил.

Когда жрец отвернулся, я выскользнула из Зала Снов и побежала по коридору, пока не добралась до трапезной. На длинных низких столах еще стояли кувшины с водой и другими напитками, подававшиеся во время последнего приема пищи. Я схватила один и вылила из него воду, оставив в сосуде только кубики льда. Затем легла на пол и высыпала весь лед на грудь. Меня обожгло холодом, я сжала зубы, чтобы не взвыть.

Такое уже случалось прежде. Волны жара накатывали с утроенной частотой с тех пор, как я стала жить в Детском Дворце. Впервые они начались еще в усадьбе Бекина, когда я была склонна к истерикам. Теперь жжение стало непредсказуемым, хотя часто случалось в часы изучения религиозных свитков. Иногда я просыпалась от снов, которых не понимала, от воспоминаний, просачивающихся в разум с циновок и плиточного пола: я видела девочек, черты которых были пугающе схожи с моими собственными.

Я поежилась, смаргивая слезы и глядя в потолок. Может, приступы как-то связаны с Леди? С ужасной правдой о том, кто – или что – я на самом деле?

В коридоре послышались шаги, и я резко села. Лед упал на колени. На пороге трапезной стояла Кира.

– Великий Ам, Тар! – воскликнула она. – Неужели опять?

Я виновато кивнула. Она подошла, чтобы помочь, и стряхнула полурастаявшие кубики с моей туники.

– Тебе надо поговорить с целителями. Может, они…

– Здесь они бессильны, – прервала я ее, отводя взгляд.

Последнее, что мне нужно – дворцовые лекари, исследующие мои органы, в которых течет кровь эру.

Кира неодобрительно поджала губы.

– Ты в любом случае не можешь продолжать сбегать с занятий, – предупредила она. – Экзаменаторы начнут шептаться. В следующий раз попробуй подождать до заката: тогда я тебе спою.

Это была наша традиция: на закате мы каждый вечер уходили подальше от учителей и следящих за нами слуг. Мы забирались на крышу Ан-Илайобы и наблюдали, как небо окрашивается в оттенки пламени.

Я пожала плечами, и Кира вздохнула. Мы вышли из трапезной. Нас ждало очередное испытание: ежедневное заседание суда.

Ни в одном другом помещении Детского Дворца я не чувствовала такой пропасти между мной и Дайо. Я стояла, затерянная среди кандидатов, в зале со стеклянным потолком и яркими гобеленами. Напротив нас возвышался помост с двенадцатью деревянными тронами. Пока принц, Кира и другие Помазанники занимали свои места, я искала взглядом Санджита, но нигде не видела его высокую широкоплечую фигуру, нависающую над толпой.

– Властью, данной мне Лучом, – начал Дайо, стуча по полу простым деревянным скипетром, – я объявляю начало заседания. Подойдите к трону.

Он улыбнулся, неуверенно теребя перстни на пальцах. По сути, заседания в Детском Дворце ничем не отличались от настоящего суда Ан-Илайобы: таким образом Дайо постепенно готовился к правлению в качестве императора.

После небольшой паузы вперед выступил кандидат из Джибанти по имени Цион’о.

– У меня есть жалоба, Ваше Императорское Высочество.

Дайо кивнул, Цион’о поклонился и скрестил на груди руки.

– Когда кандидатов из Джибанти ставят в одну команду с кандидатами из Дирмы, мы всегда проигрываем состязания в решении логических головоломок. Соперники нас замедляют. Я думаю… – Он продолжил громче, несмотря на яростные возмущенные протесты дирмийцев: – Я думаю, все члены команды должны быть из одного королевства. Зачем смешивать фиги и манго? Почему нас, охотников и ученых из Джибанти, тащат на дно эти пустоголовые торговцы?

Дайо поморщился от гула голосов. Кандидаты из Джибанти и Дирмы стояли друг напротив друга, крича и ругаясь, в то время как суонские кандидаты насмехались над обеими сторонами одновременно.

– Тишина в зале! – попытался осадить собравшихся Дайо. – Соблюдайте порядок.

Он походил на деревенского мальчишку, который нервно бросает курицам корм, чтобы те успокоились. Но аудитория, к моему удивлению, и правда замолкла, хотя кандидаты продолжали обмениваться ядовитыми взглядами.

– Твоя жалоба огорчает меня, Цион’о, – сказал Дайо, осторожно подбирая слова. – Понимаю, тяжело, когда твои сильные стороны сводит на нет кто-то другой. Однако я сомневаюсь, что в этом виноваты другие кандидаты. Наверняка дирмийцы не менее умны, чем все остальные.

Я покачала головой, восхищаясь терпением принца. На месте Дайо я бы уже рявкнула на Цион’о, чтобы он либо научился работать с соперниками, либо проваливал в Джибанти.

Вдоль стен выстроились имперские экзаменаторы в красных одеяниях – бесстрастные мужчины и женщины, ответственные за большую часть наших проверок и испытаний.

Осененный идеей, Дайо жестом попросил женщину-экзаменатора подойти.

– Госпожа Адесания, – обратился он к ней, – вы ведь следите за результатами испытаний, верно? Расскажите, пожалуйста, как дирмийские кандидаты показывают себя по сравнению с другими.

Кивнув, она раскрыла толстую книгу, которую до этого момента держала под мышкой.

– Согласно моим записям, – произнесла она, – в среднем кандидаты из Дирмы регулярно отстают от своих ровесников в логике, в обращении с оружием и в науках. Но они показывают равные успехи на занятиях по религии, истории и политике.

Дайо обессиленно обмяк. Цион’о усмехнулся и пожал плечами, мол, я же говорил.

В зале снова поднялся шум. Кандидаты из Джибанти торжествующе кричали, дирмийцы возмущались – одни утверждали, что записи подделаны, другие в гневе покинули заседание. Несмотря на благие намерения, Дайо только усугубил проблему.

В груди у меня вспыхнул жар, но на этот раз ощущение было скорее бодрящее. В голове закрутились шестеренки.

Подобно тому как деревенские женщины измельчают пестиками корни маниока для фуфу, так и в моей голове начали стучать жернова, обрабатывая слова, факты и образы. Дирмийцы не глупы. Цион’о ошибался. Но у госпожи Адесании нет причин лгать.

Стук. Стук.

Кандидаты из Дирмы отставали в занятиях по логике, но преуспевали в политике. В этом не было смысла. Что-то здесь не так. Что-то выбивалось из шаблона.

Стук, стук.

Я закрыла глаза. Учителя в усадьбе Бекина натренировали меня везде видеть головоломки. Каждый человек, каждое место было серией загадок, историями внутри историй, системой, в которой все элементы взаимосвязаны столь тесно, что, если я хотела узреть картину целиком, требовалось лишь отступить на шаг… и внимательно посмотреть.

Мои глаза распахнулись.

– Тишина в зале! – повторял Дайо, отчаянно перекрикивая толпу. – Совет Одиннадцати символизирует все королевства и социальные классы. Если падут Одиннадцать, рухнет и империя. Нас испытывают не только в навыках: мы должны научиться работать сообща.

Все дело в циновках, на которых мы спим. Да, именно так.

Имена кандидатов из Суоны и Джибанти чаще всего начинались с букв во второй половине аритского алфавита, в то время как имена многих дирмийцев – с букв в первой половине. Постели располагались по именам владельцев. Кандидаты, чьи имена начинались с первых букв алфавита, спали дальше от дверей, а значит, последними приходили в трапезную. Поскольку к тому времени для них практически не оставалось еды, у подростков не хватало сил для уроков, проводимых перед обедом, – занятий по логике, оружию и наукам. А изучению религии, истории и политики отводились послеобеденные и вечерние часы, поэтому в этих науках кандидаты преуспевали: они все же успевали отдохнуть и перекусить. Решение казалось до смешного очевидным. Мне стало стыдно, что я не заметила такой важной мелочи раньше.

Дайо всегда приглашал меня поесть вместе со своими Помазанниками, поэтому на меня это обстоятельство никогда не влияло.

Принц прочистил горло, заерзав под недовольными взглядами.

– Просьба по однородному составу команд отклонена.

Я улыбнулась, и мои плечи расслабились. Хорошо. Дайо знал, что не нужно поддерживать предубеждения джибантийцев.

– Однако, – продолжил он, – начиная с сегодняшнего дня дирмийцы должны посещать дополнительные занятия по тем предметам, по которым они не успевают, причем до тех пор, пока их оценки не улучшатся.

Неверно. Мой пульс ускорился. Указ Дайо вымотает кандидатов из Дирмы еще больше, а проблема не решится. Но, когда я открыла рот, чтобы возразить… в груди снова вспыхнул жар.

Было даже хуже, чем во время изучения катехи: как будто под ребрами кто-то шевелил горящей кочергой. Я с ужасом пыталась отдышаться. Ну разумеется. И мысленный стук жерновов, и решение головоломок… это не талант… а уловка. Очередная часть проклятия эру – чтобы я засомневалась в праве Дайо на трон. Трюк, чтобы заставить меня предать принца. Причинить ему боль.

Я поежилась и провела большим пальцем по подбородку – то был священный жест Пеликана. Затем выкинула идею о расположении циновок из головы. Толпа в тронном зале неодобрительно шумела, но я улыбалась, глядя на помост, чтобы Дайо увидел мою поддержку. Я победила дьявола в себе, обуздала его и приструнила.

В свободное время перед ужином мы с Кирой ускользнули в коридор в задней части Детского Дворца, как делали каждый вечер уже несколько лет подряд. Используя занавеску в качестве веревки, мы вылезли в окно и забрались на позолоченную крышу Ан-Илайобы. Ветер трепал молитвенный платок Киры, мы держались за руки, чтобы удержать равновесие. Потом сели и свесили ноги с края, глядя, как солнце тает за горизонтом Олуона.

Обычно мы бросали фиги павлинам, которые гуляли во дворе, и смеялись, когда придворные в замешательстве поднимали головы. Но сегодня мы долго молчали.

– Что ты думаешь о решении Дайо? – спросила Кира.

– Разве это важно? – Я смотрела вдаль. На площадях уже начали собираться люди: наступал праздник сбора урожая. – Жрецы ясно дали понять, для чего в Совете женщины. Нам надо сосредоточиться на защите Дайо, а не менять его указы.

– Жрецы не знают всего.

– Ой ли! – Я шутливо пихнула Киру в плечо. – Разве так сказала бы твоя мама?

Она усмехнулась. Кира уже давно прекратила цитировать строгие изречения своей матери.

Когда мы были младше, другие кандидаты смеялись над ней («Мама говорит то, мама говорит это»), пока Кира не вспыхивала от злости и не замолкала.

«Они просто избалованные богатенькие детишки, – пожаловалась Кира мне однажды. – Они никогда в жизни не видели пустыню или стадо коз, ни дня не работали на ферме. Их растили и холили для испытаний во дворце. У них никогда не было настоящей семьи».

«Как и у меня, – заметила я. Кира знала о моем одиноком детстве в усадьбе Бекина, хотя я и не рассказывала ей об эру и желаниях. – По-твоему, я тоже избалована?»

«Ну… да. – Кира покраснела, поправляя молитвенный платок. – Никто не заставлял тебя менять грязные пеленки у младенцев. Или преследовать падальщиков несколько часов кряду в поисках воды. Или сушить верблюжий навоз, чтобы растопить костер для приготовления еды. – Она помедлила, глядя на меня. – Но твоя мама никогда не пела тебе, не согревала тебе молоко с корицей и не гладила тебя по голове, когда ты болела. Пожалуй, существуют разные способы баловать ребенка».