Текст книги "Хомские тетради. Записки о сирийской войне"

Автор книги: Джонатан Литтелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Суббота 21 января. Баба-Амр

Как и предыдущие ночи, мне снились длинные, богатые событиями, яркие и отчетливые сны. Напротив моего дома – терраса замка Кастелларас; там стоит большая банка с клубникой, я хочу помыть ягоды, но они нехорошие, безвкусные, есть их невозможно. Зато рядом – вот она: ветка со спелой малиной – красной и сочной; я собираю ягоды одну за другой, их всего четыре, делиться ни с кем не хочется. Потом нечто подобное многократно повторяется, в самых различных местах.

* * *

Al-maktab el-al’iilami, Информационное бюро. Один из его руководителей – Джедди. Вся информация по Баба-Амру проходит через них. Бюро с самого начала стремится нас опекать – не только нас, а всех журналистов. Они держат под контролем всех приезжающих в Баба-Амр корреспондентов, а внутри квартала отслеживают посещение ими стратегических объектов и мероприятий, вроде митингов или госпиталей. Благодаря связям Райеда нам удалось приехать сюда с помощью САС, в обход людей из бюро. После стычки с Джедди, а потом еще одной, на митинге, с Абу Ханненом, мы отдалились от них окончательно и общаемся только с людьми из Свободной армии. Конечно, возникло некоторое напряжение, но для нас так лучше. К ним мы сходим под самый конец, когда сделаем все, что нас интересует. Потому что с ними можно увидеть только то, что они захотят тебе показать, а уж они наверняка обставили бы дело так, словно САС не существует вовсе.

Говорили бы об очевидных вещах, повторяли бы банальности и общие места, не особо вдаваясь в детали. Словом, действовали бы так, как обычно действует mukhabarat, чьи методы они усвоили с пеленок. Вчера на митинге, во время ссоры с Абу Ханненом, Г. говорил нам на своем прелестном французском: «Их можно понять, мсье. Сорок лет страха!» Но прежде чем они доберутся до реального Башара, им надо убить Башара в своих головах.

Впечатление такое, что в Информационном бюро боятся, что любое упоминание в прессе о Свободной армии может сослужить добрую службу правящему режиму, подкрепляя его тезис о том, что, борясь с САС, правительство борется с террористами. В то время когда мы были там, было очень трудно объяснить им, что бессмысленно скрывать истинные масштабы военного противостояния властям. В Свободной армии нам беспрепятственно позволяли наблюдать за всем, что нам интересно, фотографировать их вооружение, их людей, их боевые действия. Стоит добавить, что с 3 февраля, с началом серии массированных обстрелов Хомса, эти нюансы потеряли свою актуальность.

12.45. Спускаемся в город. Заходим в штаб к Хасану, который обещает найти мне переводчика. Потом отправляемся с Имадом на торговую улицу по ту сторону центрального проспекта. Улочка довольно оживленная, открыты магазины, есть такси. Это старый Баба-Амр.

Пожилой мужчина на велосипеде: «Здесь стало намного лучше».

Обсуждаем обещанное Башаром Асадом Лиге арабских государств освобождение политзаключенных. Еще один случайный знакомый – его зовут Абу Адиль – рассказывает, что его пятидесятилетний брат сидит за решеткой уже три месяца. Три человека, которых арестовали вместе с ним, уже мертвы. А его не освободили, а перевезли в Дамаск и поместили в секретный застенок. «Брата схватили у него дома, так, ни за что. Здесь, в Сирии, лучше не спрашивать, за что».

Я получаю в свое распоряжение молодого переводчика, его зовут Адам, он из САС. Английский у него очень приблизительный, но я думаю, дело пойдет. Дальше, на перекрестке – шлагбаум Свободной армии, военные держат под контролем уличное движение, иногда останавливают какую-то машину, проверяют водителя. Завязывается разговор. В одной из комнат штаба мы с несколькими бойцами рассматриваем карту на ноутбуке Райе да: ребята показывают, где располагаются позиции правительственных вооруженных сил. Снаружи раздается оглушительный взрыв: стреляют из миномета и из автоматов, с КПП, расположенного выше, тоже открывают огонь.

Молоденький боец у шлагбаума – его зовут Фади – алавит. Мой Адам переводит вкривь и вкось. Фади родом из Джиблайя, это поселок недалеко от Тартуса. Он пришел в Свободную армию где-то в июле-августе, это было в Хомсе. Увидев, как правительственные войска стреляют в безоружных граждан, он подумал: «I am not with them, I am with these people. It is not: I am Alaoui, so I am with Alaoui. No. If they do wrong, I try to do right»[47]47
  «Я не с ними, я с этими людьми. Неправильно: если я алавит, то я с алавитами. Нет. Если они делают плохо, я попробую делать хорошо» (англ.).


[Закрыть].

Стрельба на улице не прекращается.

Фади – mulazim awwal. Его друг по имени Али, тоже mulazim awwal, отказался стрелять в безоружных – это было в Кфар-Айя – и получил за это пулю в спину. Он выжил, но остался парализованным. Фади перешел на сторону восставших две недели спустя. Чтобы не подставлять близких, он не объявил о своем решении. В курсе только его брат; вначале брат не одобрил его поступка, но в конце концов признал его правоту. Я спрашиваю: «Когда ты пришел в САС, тебя не приняли за шпиона или провокатора?» Один из его друзей уже был у повстанцев, он за него поручился. «Now I am very happy, not like before. When you are in Army, if you know a big man, you live well. If you don’t, you are shit»[48]48
  «Я очень рад, теперь совсем не то, что раньше. Когда ты служишь в армии, если ты знаком с каким-то важным человеком, то живешь хорошо. Если нет, ты в дерьме» (англ.).


[Закрыть]. Здесь, в Баба-Амре, в рядах Свободной армии служат пять или шесть алавитов. У нашего собеседника – никаких проблем. «I never heard: We want to kill Alaoui. Only specifi с people who have commited crimes»[49]49
  «Я не слышал, чтобы кто-то говорил: мы хотим убивать алавитов вообще. Только конкретных людей, которые совершили преступления» (англ.).


[Закрыть]. Алавиты берут в заложники женщин, и это его ужасно мучает. Недавно САС взяла в плен одного алавита, его знакомого; парень не сделал ничего плохого, и его отпустили. Сперва хотели на кого-нибудь обменять, но та сторона отказалась, и они его отпустили. «I was very pleased to see this»[50]50
  «Мне это очень понравилось» (англ.).


[Закрыть].

Выходим наружу. Пули еще свистят. Улица, где мы находимся, безопасна, но дальше все простреливается.

* * *

Идем с Имадом в ту часть квартала, которая прилегает к железной дороге, – это за мечетью Хамзи. Множество разрушенных зданий. Вместе с жителями поднимаемся на четвертый этаж в квартиру, где все стены изглоданы пулями и снарядами БТР 14,5 мм. В кухне – дыры насквозь. Хозяин, Абу Абди, сложил еще одну стену, внутри, чтобы получилась комната, но ее тоже пробило насквозь. Некоторые снаряды сумели продырявить три стены и влететь в квартиру соседа. Абу Абди отвез жену с детьми к ее родственникам, но там уже и без того много женщин и детей, места нет, и ему пришлось вернуться. Он хочет возвести еще одну стену и выложить ее мешками с песком, чтобы можно было жить.

Через окно и дыры в стенах виден блокпост и обложенный синими мешками с песком, перекинутый через пути железнодорожный переезд. Это – шлагбаум на перекрестке Кфар-Айя. От него отъезжает пикап и удаляется в противоположную от нас сторону. С помощью зум-объектива я незаметно фотографирую его через дыру в стене. На фото, кроме грузовика, видна башня танка, прикрытая голубым пластиком: дуло ее ствола смотрит прямо на нас.

Выходим на жилую улицу. Квартал опустошен, все дома напротив блокпоста изуродованы снарядами большого калибра и бомбами. Мне показывают кусок снаряда, нечто вроде кассетной бомбы (cluster bomb).

В квартале – семеро убитых и шестнадцать арестованных. Солдаты выходят из блокпоста, высаживают двери, хватают людей. Бойцов САС здесь немного, они не могут помешать происходящему.

В этом углу спокойно уже недели две, приблизительно с 6 января, когда в Хомс приезжали наблюдатели ЛАГ. Но за неделю до того выдались три дня по-настоящему смертоносных: в первый день – восемнадцать трупов, во второй – девять, в третий – семь. Вдобавок, когда их хоронили, армия обстреливала траурные процессии, и были еще жертвы. Кто-то из мужчин показывает мне шрам от пули, попавшей ему в ногу.

Подъезжают двое бойцов САС на мотоциклах. Тоже недавние перебежчики. Показывают свои военные билеты и горделиво, не закрывая лиц, позируют перед фотоаппаратом.

Свободная армия не может укрепиться в этом районе из-за возвышающихся над ним зданий[51]51
  Университета


[Закрыть], где оборудованы гнезда снайперов. Повстанцы присылают сюда своих людей, только если завязывается бой. Университетские высотки неприступны, их охраняют БРДМ[52]52
  «Бронированная разведывательно-дозорная машина» – четырехколесный водонепроницаемый бронетранспортер советского производства, (амфибия с легкой броней), на башне которого обычно установлен пулемет калибра 14,5 мм.


[Закрыть] и две сотни солдат, прикрывающих снайперов на этажах.

Мечеть Хамзи. Совсем новая, даже еще не достроенная и пока не освященная. Но стены уже испещрены снарядами, пулями, в окнах – ни одного целого стекла. Сквозь них высотки видны хорошо. Заходим внутрь, стараясь держаться поближе в стенам: не исключено, что снайперы за нами наблюдают. Ситуация не из приятных. Однако все обходится. Внутри просторно и голо, строительные работы в основном закончены. Ходим по битому стеклу. Поднимаемся на крышу, рядом с куполом: на ту сторону, где высотки, не высовываемся. Не стоит искушать судьбу.

В машине снова заводим с Имадом разговор о посещении клиники[53]53
  Абу Бари


[Закрыть]. Но Имаду не хочется лишних проблем. Чтобы туда попасть, нужно разрешение от Абу Хаттаба.

* * *

Возвращаемся в Военный совет. Какой-то мужчина рассказывает: его двадцатидвухлетняя племянница С. Ш., студентка факультета арабской литературы, была похищена агентами госбезопасности. Это случилось четыре с половиной месяца назад – еще в августе. Девушка не сделала ничего такого: когда ее схватили, она направлялась на работу в парикмахерскую в Инша'ат, где подрабатывала. Похитили ее в восемь утра, задолго до начала митинга. Люди, которых выпустили из тюрьмы, ее видели и утверждают, что она попала в застенки службы авиационной безопасности. Эту информацию подтвердил и amid[54]54
  Бригадный генерал.


[Закрыть], когда к нему пришли шейхи, как это делается обычно, если похищают женщин. Генерала из службы авиационной безопасности зовут Джавдад, он – друз. Что же до генерала, который командует войсками в Хомсе, то он – алавит, его имя – Юсеф Ваннус.

Пока мы разговариваем, начинается перестрелка. Огонь открыли с блокпоста Кфар-Айя.

Разгорается общий спор: офицеры знают девушек, с которыми обращались плохо, насиловали, но традиции здесь таковы, что их семьи не позволяют пострадавшим рассказывать о случившемся. Это означает покрыть себя позором. Райед в который раз пытается их разубедить.

Нас приглашают принять участие в похоронах shahid. Однако, когда мы приходим в мечеть, выясняется, что церемония уже закончена. Нам рассказывают, что он погиб во время перестрелки, которую мы только что слышали, но в это трудно поверить.

* * *

Имад приводит нас в свой медпункт. Двое пленников, о которых шла речь, находятся там – лежат, накрывшись одеялами. Доктор рассматривает щиколотку одного из них: пуля прошла навылет. Другой ранен в руку. Оба молодые, небритые, оба – сунниты из Идиба. Того, который ранен в руку, зовут Ахмад X., ему двадцать лет. Он рассказывает: они приехали в Баба-Амр на санитарной машине, чтобы забрать раненого солдата, это было в пятницу 13-го. Прежде чем они успели его найти, их обстреляли свои же товарищи – из высоток на улице Бразиль. Тогда они развернулись и поехали в Баба-Амр. Когда вылечатся, вступят в САС.

Врач меняет им бинты. Ахмаду отстрелили мизинец на правой руке. Процедуру перевязки переносит стоически, только легкая гримаса на лице.

Фотографировать так, чтобы в кадр не попали лица, – настоящее искусство.

После перевязочной заходим в кабинет вместе с Имад ом и доктором. Доктор объясняет, почему он не хочет работать в другом медпункте: находиться там невозможно, Абу Бари вмешивается буквально во все. Врачи, включая Абу Хаттаба, и рта не могут раскрыть. Но мы твердо намереваемся туда вернуться, когда у нас будет разрешение[55]55
  От Муханнада аль-Умара.


[Закрыть].

Маленькая прогулка от клиники Имада до клиники Абу Бари. Адам по-прежнему с нами. На углу, стоя перед бродячим торговцем, едим foul – руками из маленького горшочка. Райед покупает sfi has с мясом и сыром. Вместо супа выпиваем из горшочка оставшуюся на дне жидкость. В конце улицы заходит солнце, окрашивая серый день в оранжевые тона. Кое-где слышны одиночные выстрелы.

17.30. Приходим в клинику. Райед опять ожесточенно переругивается с Абу Бари, который по-прежнему наотрез отказывается нас впустить. Своим людям он рассказывает, что это Военный совет не дает разрешения. Райед набирает номер Муханнада и передает трубку Абу Бари; тот отключает телефон и, не возвращая трубку, говорит, что Муханнад подтверждает запрет. «Majlis al-askari и Муханнад не дают вам разрешения». Разговор переходит на повышенные тона. Райед: «Вы боретесь с Башаром, но вы ничуть не лучше: ты такой же диктатор. Контролируешь здесь все, все за всех решаешь, не даешь врачам слова сказать. На мнение Военного совета и твоих врачей тебе плевать». – «Раз ты считаешь, что мы хуже, чем нынешний правитель, то я тебя больше и на порог не пушу». Спорящие переходят на угрозы. «Если ты не уберешься отсюда сейчас же, то пожалеешь: я тебе покажу, что почем». – «Ты мне угрожаешь?» – «Да, я тебе угрожаю». Нам не остается ничего, кроме как уйти. Отойдя от госпиталя, мы останавливаемся, чтобы подождать Имада, который должен забрать нас на машине.

18 часов. Имад везет нас в третью клинику, настоящую. Там устанавливают операционный блок – на случай если правительственные войска возьмут Баба-Амр в блокаду.

С аптекарем Аль-Мутханной Райед познакомился во время своего последнего приезда сюда[56]56
  Аптекарь, как и все его коллеги, убежден, что работа медперсонала связана с большим риском.


[Закрыть]. «В Баба-Амре очень опасно быть врачом или фармацевтом. Если выйдешь за пределы квартала, то тебя могут арестовать и продержать в кутузке от трех до шести месяцев, чтобы помешать тебе работать». Схвачены уже трое врачей, два аптекаря и несколько санитаров. Некоторых из них освободили лишь недавно. А четыре месяца назад фармацевт Джамаль Ф., попавший за тюремную решетку, был убит.

Гестюэль: «Они смотрят твои документы и видят: Баба-Амр. И хватают». Аль-Мутханна не выходит за пределы квартала уже полгода.

Входит Абу Ибрахим – санитар, который угодил за решетку в сентябре. Он работал в государственной больнице. На него донесли, что он лечит повстанцев, и его арестовали. Рассказывая это, он изображает происходившее в лицах: как его били палкой, как завязывали глаза: «Ну-ка, ты, иди сюда!», имитирует звуки ударов. Его стегали толстым резиновым кабелем и пытали электрическим током. Он показывает нам следы от побоев на ногах. Полученные раны нарывали, потому что в тюрьме грязь, заключенных не моют.

Его задержали военные и куда-то вывезли, но он не знает, куда именно, потому что ему завязали глаза. (Из страха перед властями никаких особых подробностей не приводит).

Но утверждает, что лечили его вполне прилично. Поскольку он медработник, то имеет право на льготное лечение: костей ему они не ломали. А под конец он и сам лечил других заключенных.

Подробности о пытках: в первый день над ним издевались девять часов кряду. После четырех дней передышки начали пытать снова. Это зависит от того, какое расписание у ведущих допросы следователей. За двенадцать дней его допрашивали трижды, и каждый раз это сопровождалось издевательствами. Обвязав пластиковым шнуром одно запястье, подвешивали на 4–5 часов на стену на такой высоте, что он едва касался пола кончиками пальцев ног. Это особый метод пытки, он называется ash-shabah.

Показывает позу, в которой стоял (или висел) у стены.

В тюрьме его продержали месяц. Отпустили потому, что не смогли ничего найти против него, не сумели ничего доказать. Он все отрицал, и его выпустили.

В комнате находятся еще двое мужчин. Абу Абдаллах, военврач, который не оставил государственную службу в середине декабря, и Абу Салим, врач из военной разведки: не практикует там с ноября. Этим госпиталем руководит Абу Салим. Он считает себя перешедшим на сторону повстанцев, но официального заявления на этот счет не делал. Это его родной квартал, здесь все его друзья. Посмотрев, как власти обращаются с мятежниками и заключенными, он решил остаться со своими, жить здесь и, если случится, здесь и умереть.

Он работал в Дамаске – в разных местах, потом в Латакии. В mukhabarat прослужил два года и своими глазами видел, как изменилась ситуация после революции. Теперь может выступать свидетелем на процессе о пытках.

«Чем занимается врач в mukhabarat? Я попробую вам объяснить.

Первейшая задача: поддерживать жизнь в тех заключенных, которых подвергают пыткам, чтобы их можно было истязать как можно дольше.

Второе: в случае, если допрашиваемый теряет сознание, его необходимо привести в чувство, чтобы допрос мог быть продолжен.

Третье: контролировать применение во время допроса психотропных средств. Хлорпромазин, диазепам или валиум, кетамин или кеталар, 90– градусный спирт, литр в нос или в глаза – вводится подкожно. Спирт применяется как для пыток, так и для того, чтобы привести жертву в чувство.

Четвертое: если допрашиваемого невозможно вывести из обморока, врач везет его в военный госпиталь. До революции наручники на пациента надевали, заведя руки за спину; а теперь ему завязывают глаза и наручниками приковывают к врачу. Раньше всех пациентов, которым грозил летальный исход, лечили; теперь это касается только важных персон. Остальные обречены на смерть. Причем это решение принимает отнюдь не врач: если он видит, что пациент – на грани гибели, он направляет рапорт вышестоящему начальству, и наверху решают, что делать дальше.

В госпитале лечащий врач не имеет права разговаривать с больным; если у него есть вопросы, он должен обратиться к врачу mukhabarat, тот беседует с пациентом, а потом отвечает на вопросы лечащего врача.

С начала революции, если в военный госпиталь привозят важного пациента, то случается, что его привязывают к кровати, а за дверью выставляют охранников – в особых случаях. Лечение имеет право назначать только врач из mukhabarat или главный врач госпиталя. Даже врачей mukhabarat охрана обыскивает всякий раз, как они выходят из палаты, чтобы, скажем, пойти в туалет, и еще раз обыскивают на обратном пути».

Длинная история Абу Салима. В Дамаске, в региональном отделе госбезопасности есть арабы, которых держат за решеткой с 1985 года. Двое самых опасных – ливанцы; среди прочих – одиннадцать ливанцев, двое иорданцев и один алжирец. Содержат их в очень суровых условиях. В конце 2010 года они начали голодовку с тремя требованиями:

– право читать прессу;

– право есть свежий хлеб;

– отказ от дурно пахнущей еды.

Старший начальник отправил Абу Салима вести с ними переговоры, в качестве сопровождения дали двух офицеров безопасности, но разговаривал с заключенными он сам. Голодовка продолжалась месяц и три дня: mukhabarat в конце концов согласилась удовлетворить выдвинутые требования.

Два самых опасных преступника содержатся в камере 3x1,60 м, здесь же и туалет. Вместо окна в стене под самым потолком отверстие 50x30 см. Чтобы его открыть – если, скажем, летом в камере становится слишком жарко, – врач должен послать рапорт начальству и получить разрешение.

Абу Салим не знает, за что эти люди попали за решетку. Но однажды, когда одного из них приковали к нему наручниками, чтобы вернуться в госпиталь из здания mukhabarat, у стражников не оказалось ключей от камеры. На какой-то момент они остались вдвоем, и Абу Салим спросил: «За что сидишь?» – а тот ответил: «Против меня имеет зуб самый большой начальник» (Хафез Асад).

Разговор продолжается дома у Абу Салима, в его насквозь промерзшей гостиной. Медбрат Абу Ибрахим приносит мазут и включает отопление. На стол выставляются кофе и сигареты.

Аптекарь Абу Матханна интересуется нашим мнением: «Какие, на ваш взгляд, ошибки допустили революционеры? Что надо было сделать по-другому?»

Отвечаю: «Пока я не вижу никаких ошибок. Вы на правильном пути, и стратегия избрана верная – ежедневное и постоянное давление на власть. Численность манифестаций растет, увеличивается количество перебежчиков. Правящий режим кажется вам очень прочным, и это вполне естественно; вы страдаете, но кажущееся незыблемым здание изъедено термитами: однажды вы ударите посильнее, и стены рухнут и рассыплются в пыль. А термиты – это вы. Так что вы взяли верное направление, но путь ваш долог, а короткой дороги нет. При этом надо во что бы то ни стало избежать радикализации. Преодолевать нетерпение военных, не поддаваться на призывы к джихаду. Это может поставить крест на всех ваших усилиях. Но режим заведомо в проигрышной ситуации. И к тому, что было до революции, вы уже никогда не вернетесь. Потому что страх преодолен, люди уже не боятся власти».

Вопрос о Франции: что можно сделать, чтобы она усилила давление на Россию? Я объясняю, что надо дождаться окончания миссии Лиги арабских государств. Когда станет ясно, что она провалилась, Запад сможет сказать: ну вот, арабы уже попробовали, ничего не вышло. Теперь надо придумать что-то другое.

Райед переводит и тоже участвует в разговоре. Он объясняет, какова роль Высшего комиссариата по правам человека ООН, который сейчас готовит свой второй доклад. Врачи, включая и Абу Салима, согласны с нами и предлагают составить досье, где были бы приведены достоверные факты и имена главных виновников репрессий.

Они спрашивают, не может ли мировая общественность взять под свою охрану все службы медицинской помощи. Здешние медработники хотели бы вступить в организацию «Врачи без границ». Я объясняю, что не все так просто. Помощь легче получить от Международного комитета Красного Креста. В принципе, в задачи Красного Креста и Красного Полумесяца как раз и входит защита медучреждений.

Нападение на них расценивается международным правом как военное преступление. Но если попробовать применить этот принцип здесь, то может быть хуже: медпункты превратятся в открытые мишени для правительственных сил. Одним преступлением больше, одним меньше – какая разница!

Нам рассказывают еще одну историю. Раньше носить бороду уже считалось криминалом: «Ах, вот как? Значит, ты – из банды Бен Ладена?» Теперь текст немного скорректировали. Хватают студента: «И что ты изучаешь?» – «Французскую литературу». – «А, так ты, значит, из банды Саркози, djamaat Sarkozy?» И это реальный факт: «Мы можем познакомить тебя с этим студентом». Три месяца назад его взяли и продержали в тюрьме три недели. Аль-Мутханна объясняет, что запрещены даже обыкновенные шарики, потому что они могут служить оружием против правительственных войск как заряды для катапульты. Если военные вламываются в дом и находят там шарики, они арестовывают главу семьи. Поэтому родители запрещают детям играть с шарами. Не далее как три дня назад в Баба-Амре за это опять кого-то арестовали.

Абу Салим утверждает, что госбезопасность следит даже за детьми. У его сына, например, поинтересовались, какие каналы смотрят его родители по телевизору; мальчик уже приучен к осторожности и ответил правильно. А родителей, чьи дети отвечали: «Аль-Джазира», «Аль-Араби», «Франс-24», Би-Би-Си, «Эль-Вираль», «Аднан аль-Арауи» (проповедник из Саудовской Аравии, выступающий против сирийского режима), вызывают в полицию. В некоторых школах какой-то вооруженный тип из госбезопасности раздавал ученикам 9-го класса (двенадцать лет) подробные анкеты о привычках их родителей. Школьники были вынуждены их брать.

Там были такие вопросы: какие телеканалы смотрят твои родители? (далее следует список). Смотрят ли твои родители канал «Dunya»? Как они реагируют на выступления президента? Участвуют ли твои родственники в манифестациях? Есть ли в вашем доме оружие?

Истории с похищениями. Месяц назад агенты shabbiha схватили в Инттта’ат женщину, продержали у себя четыре дня и отпустили вместе с двумя другими девушками в обмен на своих, похищенных САС. Там же, в Инша’ат, живет семья С., у которой похитили дочь X. С. и держали ее у себя пять дней. Военврач Абу Абдаллах ее знает.

Еще раньше Абу Абдаллах подарил мне очень красивые misbaha[57]57
  Молитвенные четки.


[Закрыть] из стеклянных шариков, окрашенных в цвета свободной Сирии: их смастерил, сидя за решеткой, его брат.

Другой врач – его зовут Али – показывает мне спину, иссеченную рубцами. Это множественные ранения, полученные 28 октября. Одна из пуль прошла в сантиметре от сердца, а другая – в полутора сантиметрах от позвоночника. Дело было так: агенты shabbiha, четверо мужчин, вооруженных калашами и пулеметом, вошли в квартал, дружески поздоровались с людьми из САС, а потом расстреляли мирную демонстрацию. Им удалось сбежать через Кфар-Айя и укрыться на своем КПП. Было убито шесть человек, среди которых одна женщина. Райед помнит этот случай, он фотографировал трупы. Раненого Али успели провозгласить шахидом, и ему уже начали рыть могилу. «Теперь я – живой мученик».

* * *

Мы уже вернулись домой, когда на улице началась перестрелка: стреляли совсем близко, видимо, была попытка атаки. Дальше последовал большой обмен любезностями. Потом вроде бы затихло, однако прогрохотал миномет, перестрелка возобновилась и продолжалась довольно долго.

22.45. Одеваемся и выходим на улицу в компании Алаа, у которого на плече АК-74. Идем в штаб к Хасану, там, в полной темноте, при свете мобильника, его ребята пытаются вставить ленту в пулемет, который, похоже, заклинило. Идем дальше, с нами – еще один боец. Стараясь держаться поближе к стенам полуразрушенных домов, двигаемся туда, где были вчера. На перекрестке выходим на ту улицу, которая ведет к позициям регулярных сил. Алаа объясняет, что надо ее пересечь, причем как можно быстрее. Перебегаем на другую сторону. В этот момент с КПП открывают огонь, сначала одиночными выстрелами, потом очередями. Идем дальше, надо найти Хасана. Второй боец звонит ему, и выясняется, что он уехал в Инша'ат – на главное направление атаки. А кто же ее начал? Выходит, что повстанцы? «Нет, мы никогда не атакуем первыми, – объясняет Алаа. – Наступает армия, а мы – защищаемся». Разворачиваемся, снова перебегаем улицу и без происшествий возвращаемся домой.

Удивительно, как беспечны мы были, когда пытались связаться с Хасаном, стоя в полной темноте на углу улицы, расположенной на линии огня. Со всех сторон пальба, а мы как ни в чем не бывало стоим себе в этой холодной тьме.

* * *

Имад предлагает нам еще одну версию истории о двух заключенных, которых мы видели во второй клинике. Вооруженные подразделения повстанцев напали на одно из армейских зданий, и эти двое ударились бежать: они были ранены. Их поймали, и только тогда они сказали: «Мы – с вами». Однако в САС их считают пленными[58]58
  А не перебежчиками.


[Закрыть]. Перед армейскими снайперами ставятся две задачи: стрелять в прохожих и в тех солдат, которые пытаются перебежать к противнику. Что и произошло с этими двумя.

Фади, Абу Язан и Хасан возвращаются после боя. Фади пытался стрелять из РПГ, который Абу Язан разбирает у нас на глазах. Похоже, гранатомет приказал долго жить.

Мы подкалываем ребят за то, что они не принесли ничего поесть.

Абу Язан рассказывает, как шел бой. У Свободной армии в Инша’ат есть укрепленный пункт, он расположен в школе. Правительственные силы пошли в атаку, и бойцы САС стали просить у своих подмоги. Они знали, что в строящейся высотке возле голубой башни засел снайпер, и, чтобы его снять, им подвезли РПГ. Ну, они из него и шарахнули. Даже если попасть в снайпера не удастся – ведь они стреляют наугад, поскольку не знают, на каком этаже находится гнездо, – такой обстрел его испугает и вынудит спуститься.

00.45. Наконец-то принесли поесть. Имад радостно вопит, выхватывает пистолет и стреляет в открытое окно, хохоча от возбуждения. Я хриплю в ответ: «Если вы пришли в гости, то дырявить стены и бить стекла невежливо – это дурной тон».