Текст книги "Сон в пламени"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава третья

1

Плохо в поездке в Калифорнию было то, что она начиналась из Венского аэропорта так скоро после случившейся там трагедии. По какой-то странной причине я… на время забыл, что здесь погиб Николас. Возможно, потому что мне не хотелось думать об этом, а может быть, потому что думал об этом слишком много. Осознание поразило меня по дороге туда.

– Боже, я совсем забыл, куда мы едем. Смотревшая в окно Марис с улыбкой оглянулась ко мне.

– Что ты хочешь сказать?

– В аэропорт. Понимаешь? Николас.

– Да, понимаю. Кто-то мне говорил, что они еще не заменили стекла. Видны отверстия от пуль.

– Не очень ободряет, а? – Я положил руку ей на колено, она накрыла ее своей.

– А раньше я любил ездить в аэропорты. Они волнуют меня; я начинаю мечтать, когда оказываюсь вблизи и вижу взлетающие и приземляющиеся самолеты.

– Уокер, я должна кое о чем предупредить тебя насчет этой поездки: когда дело доходит до полетов, я трушу, как заяц. Совершенно не выношу.

Она полезла в сумочку и вытащила маленький аптечный пузырек.

– Что это?

– Успокоительное. Очень сильное. Я приняла две таблетки еще перед отъездом, так что, если отключусь над Атлантикой, ты поймешь почему.

Автобус подвез нас к залу отправления и остановился. Я посмотрел на Марис и вздохнул.

– Мне действительно не хочется выходить.

– Мне тоже. Давай поскорее сядем в самолет, и дело с концом.

К несчастью, у стойки регистрации была длинная очередь, и нам пришлось подождать. Марис спросила, не возражаю ли я постоять несколько минут с багажом, пока она сбегает купить журналы.

Она ушла, а я, оглядевшись вокруг, заметил повсюду агентов службы безопасности, «кобр» в беретах и камуфляже с короткими автоматами «узи» под мышкой, выглядевшими как некое странное водопроводное оборудование. Вызывало тревогу, что эти люди смотрели на всех и все предельно внимательным, подозрительным взглядом. Они никому не верили. Вероятно, им было приказано не верить. Это напомнило мне одного моего друга, который побывал во Вьетнаме и говорил, что там каждый казался подозрительным. Например, он видел, как ребенок протянул водителю американского грузовика букет и убежал. А через несколько секунд грузовик взорвался.

Марис вернулась. Вид у нее был, будто кто-то ее ударил.

– Я не могла не взглянуть. Уокер, в окнах на первом этаже действительно дырки от пуль! Один из солдат сказал мне, что стрельба шла через эскалатор.

Она указала налево. Я сказал, что хочу посмотреть.

– Ты уверен?

– Да. Может быть, увидев, я не буду так много думать об этом. В эти дни мое воображение – мой злейший враг.

Я прошел по залу, прислушиваясь к взволнованному шуму пассажиров, к объявлениям о рейсах во все концы света. Типичный день в аэропорту. Те же звуки, наверное, слышал Николас, стоя у стойки компании «Эль-Аль» в ожидании регистрации. Я поискал глазами эту стойку, но потом передумал. Что я ожидал или хотел здесь увидеть? Обведенные мелом очертания тел на полу? Засохшие пятна крови? Мне хватит простреленных окон.

Упомянутый Марис эскалатор находился рядом с крутой лестницей. Я стал спускаться по этой лестнице, так как хотел пройти мимо окон в своем темпе. Если мне не понравится увиденное, я смогу повернуться и снова подняться наверх.

Вид дырок от пуль будет окончательным доказательством, что теракт действительно был и Николас стал одной из жертв. Иначе его смерть представлялась нам только смесью сообщений по радио, истерических телефонных звонков, службы в Штайнхофской церкви и доставкой его вдовы к дверям крематория.

Я медленно спускался по лестнице, держась за перила. Выступ заслонял мне обзор, и я отсчитал пятнадцать ступеней, прежде чем мне стали видны окна. Я спустился еще на две ступеньки, когда заметил справа проходящую мимо женщину; она быстро двигалась по металлическим ступеням эскалатора. На ней была длинная шуба и солнечные очки, а искусно растрепанные волосы говорили о долгих часах, проведенных у лучшего в городе парикмахера. При ходьбе она так и звякала драгоценностями. Это звяканье отвлекло меня от моих мыслей, и я остановился взглянуть на нее. Она шла быстрой, целеустремленной походкой, глядя прямо перед собой, как спешащая куда-то важная персона. Бип-бип – дорогу Ее Превосходительству!

И вдруг она споткнулась и упала ничком на острый стальной край ступеньки эскалатора. Я инстинктивно метнулся к ней, но было поздно. О металл звякнули украшения, а потом послышались глухие звуки ударов о кожу и кости. Женщина раскинула руки и с криком покатилась по ступеням. Ее шуба и юбка задрались, ноги беспомощно раскинулись. Я увидел персикового цвета трусы. А с внутренней стороны одного бедра – маленький бордовый кровоподтек.

Я перепрыгнул через несколько ступенек, стремясь догнать ее, но она уже неподвижно валялась внизу, как куча тряпья. Ее волосы затянуло под решетку эскалатора. Она лежала, а движущиеся ступени срывали с нее скальп.

Услышав крик, я бессознательно взмахнул правой рукой. Рука задела что-то, и я машинально ухватился. Быстро обернувшись, я увидел, что схватил за руку споткнувшуюся женщину. Ту самую, которая только что упала. Она выпрямилась и подарила мне благодарную улыбку. Я в ужасе посмотрел вниз. Там никого не было. Я увидел все до того, как оно случилось. И остановил, прежде чем случилось.

– Огромное спасибо! Эти чертовы каблуки. Всегда столько бед, когда на них ходишь. Еще раз спасибо.

Она снова улыбнулась и, стоя, медленно проехала остаток пути. из

Я сел, где стоял, обхватил голову руками и затрясся, как собака во время грозы. Смерть Николаса, старухи на кладбище, Реднаскела, спасение женщины от ее будущего… Теперь я должен рассказать обо всем Марис. Удача начала покидать меня.

– Эй, вы там! Встаньте и проходите. Что вы там делаете?

Взглянув наверх, я увидел наблюдавшего за мной с отвращением и подозрением агента «Кобры». Своим серым «узи» он сделал мне знак идти.

На обед нам предложили на выбор идеально квадратный кусок говядины с таинственным запахом и таинственного же вида цыпленка. У стюардессы было лицо женщины, некогда занявшей третье место на конкурсе «Мисс Северная Дакота». К ее ужасу, мы оба отказались от еды и продолжили нашу беседу. Я не люблю вкус алкоголя, но половину полета тянул виски и от этого чувствовал себя гораздо лучше.

Теперь Марис все знала. Не часто в жизни приходится поговорить начистоту с другим человеком, но я постарался. Что толку что-то утаивать? Что могла она посоветовать, если оставить ее в неведении насчет важных, хотя и пугающих или смущающих деталей?

Я искал какого-то ответа на любимом лице. По прежним разговорам я знал, что она любит все обдумать, прежде чем высказываться, но мое нетерпение явно выдавалось тем, как я позвякивал льдом в стакане.

Марис посмотрела на стакан, потом на меня.

– У меня с собой мои карты таро. Если хочешь, я тебе сейчас погадаю, но я бы предпочла не делать этого. Здесь не место… Лучше всего, когда прилетим, позвонить моему брату Инграму. Я все равно собираюсь позвонить ему, а теперь тем более. Помнишь, я говорила, что он диск-жокей в Лос-Анджелесе? Он ведет дневное ток-шоу «За гранью», берет интервью у всяких чудаков и психов, каких только можно себе представить. Забавно и нелепо, но за много лет он повстречался со всеми ними – хорошими и плохими. Я уверена, он знает, к кому тебе сходить. Может быть, к какому-нибудь действительно проницательному хироманту или астрологу.

– Все это прекрасно, но что ты сама думаешь, Марис?

– Я думаю, тут есть о чем беспокоиться. Ты должен выяснить, что происходит. Если ты знал какого-нибудь странного и подлого типа вроде Люка, это может быть очень замысловатой шуткой с его стороны. Люк любил такие шутки.

– Видеть будущее женщины? Выглядеть в точности как покойник? Это не шутки, Марис. Это Бог!

– Верно.

– Я рад, что ты так спокойно к этому относишься. Мне от этого легче.

– Я спокойна, потому что в данную минуту, в десяти милях над землей, мы все равно ничего сделать не можем. Полеты пугают меня, и я молюсь, чтобы мы поскорее приземлились. А когда сядем, можно будет выяснить… Ох, забудь об этом.

Я повернулся и внимательно посмотрел на нее.

– Что ты собиралась сказать?

– Я подумала, какими волшебными были эти последние месяцы. Как мы встретились, как быстро полюбили друг друга. Но потом началась другая магия – смерть Николаса, твой приятель Реднаскела, Мориц Бенедикт… Это действительно странное время для нас.

– Ты считаешь смерть Николаса магией? Странно называть ее так.

– Не думаю. Магия – это нечто таинственное и сверхъестественное. Мы оба знаем, что он не должен был умереть. Почему он умер, это тайна. Боже мой, как все странно в последние дни!.. И ты сказал еще кое-что неправильно – будто бы удача покинула тебя. Ничего подобного! Теперь у тебя есть я, а у меня – ты. Действительно важны только две вещи на свете: настоящая любовь и быть в мире с самим собой. Одна из них у тебя есть. Я думаю, что все уравновешено. Получая одно, теряешь другое. Или этого другого становится меньше. У тебя есть любовь, так что ты должен утратить часть душевного спокойствия. Это же простая физика: на всякое действие возникает равное по величине…

– … Противодействие. Но можно иметь и то и другое. Любовь к кому-то порождает в душе покой.

– Ничего подобного. Любовь делает жизнь яркой и интересной, но покоя не приносит.

Возвращаясь в знакомый город, я первым делом ем любимое местное блюдо. В Вене это melange[18]18
  Melange– особым образом приготовленный кофе. – Прим. пер.


[Закрыть] и Tophen golatschen. В Лос-Анджелесе это чили-чиз-дог у Пинка. Через несколько часов после посадки в Калифорнии мы вместе с братом Марис Инграмом сидели за столиком под открытым небом на восьмидесятиградусной [19]19
  80Т = 27 градусов по Цельсию


[Закрыть] январской жаре, поедая лучшее, что есть в Америке.

Они были так похожи: высокие, с густыми черными волосами, широко посаженными глазами, круглыми, четко очерченными, как монета, губами. Худощавый Инграм (Марис звала его Инка) был одет как типичный житель Лос-Анджелеса: футболка с надписью «Meat Puppets» [20]20
  «Мясные марионетки» (англ.)


[Закрыть] на груди, модные мешковатые штаны и кроссовки. Он говорил быстро, но совсем не двигал руками, разве лишь для того, чтобы поднести ко рту хот-дог. Я постоянно представлял его у микрофона с этими неподвижными ладонями, отвечающим на вопросы парней, что продают земельные участки в Атлантиде (когда-нибудь она же поднимется снова из волн). Марис была его лучшим слушателем, и их близость сразу бросалась в глаза.

Когда они наговорились про свою жизнь, Марис изложила краткую версию нашей истории. Глаза Инграма перебегали с нее на меня и обратно, и он задал много вопросов, часть которых звучали тревожно личными. Он знал Люка и сердито повторял, что предупреждал ее об этом мерзавце.

– Не будь занудой, Инка. Я тоже предупреждала тебя о парочке твоих дружков, но ты тоже не слушал. Оба пытались тебя убить. А у меня был один Люк.

Это вызвало у него смех. Инграм перегнулся через стол и хотел взять ее бутылку с крем-содой, но Марис отодвинула ее и покачала головой. Это была одна из тех игр, которыми братья и сестры забавляются до смерти, и они наслаждались каждым ее мгновением.

– Между вами все хорошо?

– Чудесно. Но, Инка, ты можешь нам, помочь кое в чем важном.

Пока в нескольких футах от нас рычали «феррари» и мотоциклы, она рассказала ему о «магии» последних месяцев. На этот раз он не задал ни одного вопроса, что настроило меня скептически. Впрочем, в его мире все было возможно, в том числе и люди, общавшиеся с царством мертвых. Когда Ма-рис закончила, он кивнул и сказал, скорее себе, чем нам:

– Венаск.

– Что это?

– Это человек. Шаман. Он учит людей летать.

Нас поселили в принадлежащей студии солнечной квартире близ бульвара Уилшир. Квартира имела две длинные лоджии, и повсюду росли бутенвиллеи. Было так приятно снова скинуть теплую одежду и выходить из дому без пальто.

Компания Вебера Грегстона «Блэк Лайон» предоставила нам автомобиль и сообщила, что съемки с моим участием начнутся через несколько дней. Вебер ставил триллер-ужастик под названием «Чудесный», основанный на трех картинах Эрика Фишля.

Сценарий он написал совместно с одним из знаменитейших романистов Америки. Кто не был занят в производстве, не много знали об этом фильме, так как на площадку никто не допускался, а все участники съемочной группы держали рот на замке. Сценарий же пребывал в руках женщины, напоминавшей с виду тюремного охранника.

Мне выпала роль профессионального киллера по имени мистер Карандаш. Роль была хотя и нетрудной, но необычной. Пока Марис с братом проводили вечер где-то вне дома, я прочел сценарий сначала как актер, а потом как сценарист. И так, и этак он казался жутким, извращенным, оригинальным. Вебер все еще пребывал на гребне успеха после своего последнего фильма, и я уверен, только из-за этого студия согласилась финансировать «Чудесного».

В этот же вечер я впервые позвонил Венаску. Он сразу же показался мне приветливым и словоохотливым. Его голос звучал так, будто он рад, что нашлось с кем поговорить. Инграм, должно быть, посвятил его в мою «проблему», поскольку шаман стал расспрашивать о подробностях: как женщина упала на эскалаторе, о цвете лица старух на кладбище, как пишется «Бенедикт», о дате моего рождения.

– И вы приехали сюда сниматься в фильме?

– Да. Недели на две.

– Надо бы остаться подольше.

– Почему?

– Потому что, если мы будем вместе работать, придется целый день добираться до гор. Потом как минимум неделю мы проведем там, и еще день уйдет на дорогу обратно… Я бы сказал, выделите себе на всякий случай добрый десяток дней.

– Вы можете мне помочь, мистер Венаск?

– Я могу научить вас летать. Это первый шаг.

– Летать? Что вы имеете в виду? На самом деле, как птица?

Я прямо-таки услышал, как он улыбнулся.

– Птицы не летают, мистер Истерлинг. Они живут. Частью их образа жизни являются путешествия над землей. Но спросите птицу, как она это делает, и она лишь озадаченно посмотрит на вас. Как если кто-нибудь спросит, как вы ходите. Переставляете одну ногу за другой. Конечно, механика ходьбы такова, но как все-таки вы ходите? Или как вы удерживаете равновесие, катаясь на двухколесном велосипеде? Удерживаете ведь, и всё. И я могу научить, где в вас это равновесие.

– И вы можете научить этому всякого?

– Всякого, кто заплатит.

– И сколько это стоит?

– Тысячу долларов.

– Немного за умение летать.

– Это не так уж трудно. Если в конце вы останетесь не удовлетворены, я верну вам ваши деньги.

– Мне почему-то казалось, что вы должны жить в пустыне, говорить как гуру, и сообщить мне, что на освоение этого искусства уйдут годы.

– Вы слишком много раз перечитывали «Сиддхартху» и Кастанеду. Приезжайте, мы встретимся и поговорим поподробнее. Послушайте, через несколько минут начнется «Майами: полиция нравов». Я не пропускаю ни единой серии. Приезжайте ко мне.

В течение моего первого съемочного дня в «Чудесном» я внимательно следил за Грегстоном. Он был приветлив, но очень эмоционален и вспыльчив, что компенсировалось потрясающим чувством юмора. Когда не работал, он сидел в одиночестве и читал роман Робертсона Дэвиса или что-то набрасывал в кожаном блокноте, который постоянно держал под рукой. Оператор Джордж Ламберт говорил, что у Вебера в блокноте была вся его жизнь, но не углублял эту тему.

За кофе режиссер рассказал мне, какой характер я должен сыграть. Он не сказал ничего особенного, но говорил так убедительно и с такими красочными деталями, что у меня возникло чувство, будто где-то на свете существует настоящий мистер Карандаш, который приходится ВГ приятелем.

Первая из двух моих сцен снималась на заднем дворе одного помпезного дома в Брентвуде. Мне надлежало лишь готовить гамбургеры на пикнике и улыбаться. Мальчик, игравший моего сына, глотал огонь. Стоя перед камерой, он засовывал себе в горло факел и отрыгивал огонь, пока его отец скалился у вертела, а остальное семейство с обожанием наблюдало.

На пятый день съемок Марис разрешили посетить площадку. Ничего удивительного, что они с Вебером тут же сошлись. Он усадил ее рядом с собой, и между дублями они болтали и хохотали, как баньши. Даже люди Вебера удивлялись этому, судя по их взглядам и перешептываниям. Я был слишком занят готовкой и улыбками, чтобы что-то заподозрить, но впервые ощутил смутное беспокойство насчет нее и другого мужчины.

В перерыве на обед мы шмыгнули в уголок большого двора, чтобы перекусить наедине, но не прошло и пяти минут, как подошел Вебер и спросил, нельзя ли присоединиться и ему.

– Вебер говорит, что я похожа на единственную женщину, которую он действительно любил. Но она его не любила.

– Как это? – Я чересчур усердно вгрызся в цыплячье крылышко.

Он улыбнулся.

– Ее звали Каллен Джеймс, и кроме того, что выглядела так же великолепно, как Марис, она была чертовски верна своему мужу. Именно она подала мне идею этого фильма. Пару лет назад нам с ней довелось испытать нечто настолько необычное, что с тех пор я непрерывно думаю об этом.

Он поставил свою полную тарелку на траву и закурил.

– Каллен видела сны. Сериями – один за другим, строго по порядку, каждую ночь. И действие всегда происходило в одном и том же месте: в фантастической стране под названием Рондуа. Это что-то вроде толкиновского Средиземья, только пострашнее и безумнее. Сразу после нашего знакомства, когда я попытался увести ее от мужа, мне тоже начали сниться сны о Рондуа. Каждую ночь – как штык. Однажды мы там даже встретились. Не могу рассказать, на что это было похоже. Возьмите старую добрую ЛСД, увеличьте дозу раз в шестьдесят, и вы у входа в Рондуа. Гигантские, с двухэтажный дом, псы в шляпах-котелках, король по имени Кипучий Палец и где-то рядом даже сам дьявол. Его звали Джек Чили. Звучит как бред, но это чистая правда. Поверьте мне. Представьте, что вы вместе с кем-то смотрите один сон. Наутро вы можете обменяться впечатлениями об увиденном! Это мой единственный опыт в области сверхъестественного, но теперь я истинно верую.

– А что стало с ней? Вы по-прежнему общаетесь?

– Да. В Нью-Йорке на нее напал один сбежавший из тюрьмы убийца. Она прибила его монтировкой, когда он вломился к ней в квартиру.

– О господи!

– И это еще не все. Она клянется, что не делала этого. Говорит, что это Пепси, ее ребенок из Рондуа, явился к ней на помощь.

– Похоже, она свихнулась. Вебер энергично замотал головой.

– Нет, просто она полна магии. Когда она описала мне все, я ей поверил.

Мы с Марис переглянулись. Первой заговорила она.

– Ты веришь в магию, Вебер?

– Да. Посмотри на себя, Марис. Как это возможно в одной жизни встретить двух женщин с почти одинаковым лицом? Не говори про совпадение. Это слишком просто.

Марис посмотрела на меня и прошептала:

– Мориц Бенедикт. Вебер уставился в землю.

– Я отказался от попыток понять Господа Бога. Как Он действует. Это звучит неприятно, но когда я сегодня увидел Марис, то лишь покачал головой.

Это больше не беспокоит меня, как раньше. В колледже я специализировался на философии и религии. Я был уверен, что через них можно проникнуть в суть вещей. Через них и самостоятельные размышления. – Он махнул рукой при этом воспоминании. – Глупый студентик. Вы читали Эмерсона? Он выразил это лучше всех. Очень его люблю. «Не требуйте описаний стран, в которые плывете. Описания не раскроют их вам, а завтра вы прибудете туда и, поселившись, сами все узнаете». Вот именно. Именно так.

Вторая сцена снималась в Малибу. Мистер Карандаш устанавливает треногу во внутреннем дворике чьего-то дома на берегу моря. Открыв чемоданчик, он достает оттуда снайперскую винтовку, собирает ее и закрепляет на треноге. Мне не нравилась эта сцена, она слишком напоминала о Николасе. Я сказал об этом Веберу, но он ответил лишь:

– Вот и используй это! Покажи, как мистеру Карандашу не нравится то, чем он зарабатывает на жизнь, сделай его еще отвратительнее.

Эта сцена должна была перемежаться кадрами группы нудистов на прогулочном катере. С далматином, который бродит по палубе и обнюхивает людей и вещи. Они болтают и смеются, у них праздный сексуальный день на море. И вдруг один из них вскидывается, на груди у него большая дырка от пули, как яркая красная гвоздика. Другая пуля попадает в собаку и сшибает ее за борт.

Камера возвращается к Карандашу, снова нажимающему на курок. Он расстреливает всех на катере. Совершенно хладнокровно. Один раз он останавливается, чтобы стереть пот с век, а потом возвращается к своей работе. Когда заканчивает, снимает винтовку со штатива, упаковывает все в чемоданчик и уходит.

Сцена с людьми на катере должна была сниматься позже. Сегодня на берегу был только я с моей винтовкой.

Специалист по огнестрельному оружию показал мне, как уверенно собирать все это, не чеша в затылке. К счастью, я уже делал нечто подобное в одном прежнем фильме, так что после двух попыток легко все повторил.

Все шло прекрасно, пока я не увидел дракона. Я увидел его, когда сквозь оптический прицел винтовки глядел на море, как будто на мишень. Чудовище было далеко в море, но из-за увеличения казалось прямо у меня перед носом. Черное и длинное, оно извивалось в воде, словно играя.

На что похож морской змей? Вот что удивительно: в голове у меня была только одна мысль – как прекрасны его глаза. Совершенно женские и соблазнительные. Огромные и глубокие, фиолетовые, с медно-желтыми крапинками и даже, кажется, с длинными ресницами. Чудовище медленно повернуло голову к берегу и посмотрело на нас. Кто-то слева от меня вскрикнул. Другой завопил:

– Чтоб я пропал! Только посмотрите на это!

– Это же Лох-Несское чудище!

– Годзилла!

Я продолжал смотреть в прицел. Кто-то дернул

В меня за рукав.

– Уокер, как оно выглядит? – послышался взволнованный голос Вебера.

– Прекрасные глаза. Вы не поверите, какие прекрасные.

Я отошел в сторону, чтобы он посмотрел сам.

Вебер взглянул и тут же велел оператору направить камеру на змея.

Кто-то из съемочной группы забежал в воду, чтобы лучше видеть. Змей-дракон словно не обращал на нас никакого внимания, не проявлял ни малейшего интереса. Он изгибался, и извивался, и сворачивался кольцами в воде, один раз показав покрытый шипами хвост, который, казалось, на милю отстоял от головы.

Раньше я видел голубых китов у берегов Южной Америки, их головы были огромными, как парашюты. Я видел как грузовой самолет «Супер-Гэлакси» загородил при взлете полнеба. Колоссально, спору нет, но нынешнее чудовище, что плескалось в зеленом море в полумиле от берега, было больше их всех.

При виде его я ощутил лишь трепет и что-то вроде любовного смущения. Ни настоящего изумления, ни страха. Где-то в глубине души мы знаем, что такие чудеса бывают: они должны быть в каком-то мире, таком же многообразном и неповторимом, и лишь наука и рациональное мышление, натягивая поводья, удерживают нас в нашей реальности: раз мы не видим чудес, их не бывает.

Все это прекрасно, но двадцать человек стояли на берегу Тихого океана на исходе двадцатого века и наблюдали за тем, чего, как им твердили всю жизнь, не бывает.

Над головой затарахтел полицейский вертолет и устремился прямо к дракону. Подняв свою монументальную голову, змей невозмутимо взирал на жужжащую букашку, мигая фиолетовыми глазами. Потом море вдруг вздыбилось, как взорванный небоскреб, чудовище нырнуло и скрылось.

Вертолет с прерывистым шумом покружил над пустым вспененным морем, катящим на берег высокие волны. Для тех из нас, кто видел змея, жизнь взяла и нарушила молчание (или один из своих законов) и выдала секрет, один из множества.

Однако, как мы вскоре обнаружили, попытки рассказать об этом остальным были бесполезны. Джордж Ламберт предложил отснятую пленку телевизионным каналам. Они послушно показали ее, но сами прикрылись тем, что созвали в студию толпу «экспертов», которые единодушно объявили кадры абсурдными или смехотворными.

Единственным местом, где восприняли это всерьез, оказались публикующие любую чушь чокнутые газетенки вроде «Истины» и «Гласа народа». Вот они поместили фотографии чудовища рядом со статьями о детях, продавших своих матерей аятолле, или о людях, которые усилием мысли двигали сливочный сырок.

Общим мнением было, что Грегстон инсценировал все это, дабы привлечь внимание к своему новому фильму. Вебера, однако, не задели ни обвинения, ни последовавшие затем безумные дни.

– Кому какое дело, что они думают, Уокер? Мы то знаем, что мы видели! Это ставит нас выше их всех. Им нравится думать, что я раздуваю шумиху вокруг своего фильма? Прекрасно. Что пленка Джорджа сфабрикована? Плевать. Мы-то видели! Мы вкусили, каков мир на самом деле под его оболочкой. Это бредовый мир моей подруги Каллен – Рондуа. Это и есть подлинная правда. Такой мы представляли жизнь в детстве. Лежа в постели ночью, испуганные и возбужденные каждой тенью оттуда. Помнишь те дни?

Мы выпивали около бассейна рядом с домом, который он снял в Лорел-каньоне. Марис потихоньку плавала по кругу, а мы оба смотрели на нее и загорали. На ней был черный купальник, и с откинутыми назад волосами, блестевшими на фоне голубого бассейна, Марис казалась движущимся восклицательным знаком.

– Там, на холмах, койоты. Сосед сказал, что когда в каньоне случился пожар, он видел, как целое их семейство бежало от огня. Койоты, а может быть, даже волки.

– Это вроде нашего морского чудовища. Кто бы подумал, что в солнечный день в Малибу поверх солнцезащитных очков, с бутылкой кока-колы в руке увидишь в прибое что-то «настоящее». Годзилла на пляже! Звучит как название для фильма Роджера Кормана.

Марис слушала, держась за край бассейна. Ее ноги слегка шевелились в воде. Тишина второй половины дня. В воздухе пахло хлором, мимозой и лимонами. Рядом зазвонил телефон. Вебер со стоном встал, чтобы ответить. Я посмотрел на Марис, и она послала мне воздушный поцелуй.

– Филипп! Как ты там? Когда возвращаешься? Конечно, я дома. Конечно, приезжай сейчас. Тут кое-кто, кто тебе понравится. Приезжай когда хочешь. Хорошо. До скорого. Рад твоему возвращению, старый таракан!

Он с улыбкой дал отбой.

– Слышал когда-нибудь о Филиппе Стрейхорне?

– Нет.

– И никто не слышал, но все знают, кто это. Кровавик.

– Кровавик! Из «Полуночи»? Это самый страшный ужастик, какой я только видел. «Полночь». «Снова полночь». «Полночь всегда наступает»… Сколько они уже сняли?

– Три. Он неплохо поднялся, играя Кровавика в каждом. Мы жили в одной комнате в Гарварде и вместе начинали в кинематографе.

– Ты снял «Дыша тобой», а он – «Полночь»? Есть некоторая разница.

Через полчаса во дворик вошел неприметный с виду лысеющий мужчина с открытой, располагающей улыбкой и сзади обхватил Вебера. Вдвоем они закружились, как в танце, забыв о нас.

Когда они оторвались друг от друга, Стрейхорн, широко улыбаясь, подошел к нам и протянул руку:

– Вы Уокер Истерлинг. Я видел фильмы с вашим участием.

– Вы шутите. Он с ходу назвал четыре давнишних совершенно провальных фильма, где я играл, и сказал, что они были «потрясающими».

Он часто использовал это слово, но так, что я ему верил. Филип Стрейхорн был одним из тех людей, кто как будто бы знает обо всем (и обо всех) и любит поговорить об этом. Этакий всезнайка, но не зазнайка. Он говорил так напористо, с таким воодушевлением, что мгновенно заражал вас своим энтузиазмом и интересом к предмету, о чем бы ни шла речь.

Как он оказался одним из самых знаменитых голливудских злодеев, само по себе интересно. Оставшись без актерской работы и без гроша, он написал сценарий первой «Полуночи» и продал его с условием, что ему дадут важную роль, если фильм когда-нибудь пойдет в производство. Фильм обошелся в четыреста тысяч долларов, а принес семнадцать миллионов. В тот день, когда мы встретились, Филипп только что вернулся из Югославии, где они недавно закончили съемку очередного продолжения. Мне хотелось узнать, почему, с его точки зрения, эти фильмы имели такой успех. Филипп улыбнулся и произнес одно слово:

– Босх.

– Что вы хотите этим сказать?

– Когда я писал первую «Полночь», то поставил перед собой альбом с картинами Босха и все время смотрел на них. Нигде не найдете чудовищ страшнее. Кровавик – это помесь нескольких его персонажей. Трудно было лишь представить, на что эти чудовища будут похожи, попади они в нашу жизнь. Люди ходят в кино для развлечения. А лучшее развлечение в мире – великое искусство. Хотите напутаться? Рассмотрите под лупой «Сад земных наслаждений», и кошмары вам обеспечены. Только не говорите это обывателю, который заходит в кино, гуляя в торговом квартале субботним вечером. Если он узнает, откуда взялся Кровавик, то выйдет из зала и потребует назад деньги. Все мои «Полуночи» – это Босх плюс много воплей и резни. Это не искусство, но они выросли из искусства… А вы расскажите мне про морского змея. Для этого я и приехал.

Вебер принес ему бокал имбирного эля (Филипп не пил крепкого), и вдвоем мы дали ему по возможности полное описание. Потом мы вошли в дом и посмотрели на видео то, что снял Джордж Ламберт. Филипп взял со стола лист бумаги и карандаш и начал рисовать. Через какое-то время он уже не смотрел на экран.

Его захватило рисование. Даже в мерцающем свете телевизора нарисованная им фигура казалась знакомой.

– Это эласмозавр. Он жил примерно сто пятьдесят миллионов лет назад, в юрский и меловой периоды. Длина – пятьдесят футов, с шеей, вытягивающейся, как мост Золотые Ворота. Если бы ваше чудище существовало на самом деле, оно должно было быть таким.

– Что вы хотите сказать? Филипп указал на телевизор.

– Дело в том, что эта штука не поддается классификации. Вот что напутало экспертов. Если бы у них нашлось для этого название, пусть даже название динозавра, жившего сто тридцать пять миллионов лет назад, они отнеслись бы к пленке с большим доверием и охотнее признали бы, что она может быть подлинной. Но это был не динозавр. Ученые не любят ничего такого, чему не могут найти названия. Видите шипы на хвосте? Насколько известно, у элас-мозавров их не было. И уши у них были очень маленькие. А у этого – большие. Останови, Вебер. Взгляни на размер его ушей… Левкрокотта, като-блепас, наснас, морские змеи – все это чудища, о которых слагают легенды. Но никто их не видел, и люди решили, что их больше в мире не осталось. Почему? Потому что человеку надо быть самым великим, самым умным. Вот одно из современных достижений человеческой мысли: если я не могу чего-то снять своей супер-пупер-камерой, или засечь своим монстрометром, или поймать со своего вертолета – значит, этого и не существует… Ладно, но это ваше чудище существует, потому что слишком много народу его видело, черт возьми. Эксперты не хотят это признать и потому выкручиваются. Стараются придать убедительность высокомерному пренебрежению такими пустяками, как свидетельства очевидцев и даже ваш фильм. Это, мол, трюк! Вы, ребята, просто дергали за невидимые ниточки. Стивен Спилберг в своем последнем фильме сделал это во сто раз лучше. Неплохой способ выкрутиться, а?.. Знаете, о чем я сегодня читал? Про Абту и Анет – слышали о них? В египетской легенде это были две натуральной величины рыбы, очень похожие друг на друга, они плавали перед кораблем бога Солнца и защищали его от опасностей. Они плавали день и ночь, вечно бдительные. Разве не прекрасный образ? А в нынешние дни нет никаких Абту и Анет. Один эхолокатор… Давайте пошлем за пиццей. Я не ел еще этой славной гадости с тех пор, как вернулся.