Текст книги "Мидвичские кукушки"

Автор книги: Джон Уиндем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

8. События разворачиваются

Значительно позже я узнал, что Алан был не первым, кому Феррелин сообщила свою новость. Некоторое время она была очень обеспокоена и озадачена, и за два или три дня до того, как написать Алану, решила, что пора признаться домашним. С одной стороны, она нуждалась в совете и объяснениях, которых не смогла найти ни в одной книге, а с другой – считала это более достойным, чем ждать, пока кто-нибудь не догадается сам. Пожалуй, лучше всего сначала рассказать Антее – матери, конечно, тоже, но потом, когда хоть что-нибудь прояснится; это был один из тех случаев, когда мать могла легко выйти из себя.

Однако решение было куда легче принять, чем осуществить. С утра в среду Феррелин была готова, улучив подходящий момент, отвести Антею в сторону и все ей выложить.

К несчастью, в среду ничего не получилось, в четверг утром тоже, а днем Антея была на заседании в женской организации и вернулась только вечером сильно уставшая. Был подходящий момент утром в пятницу – но тоже не вполне, так как к отцу в это время пришел гость, и уже накрывали к чаю. И так одно за другим – и к утру субботы Феррелин все еще ни с кем не поделилась своей тайной.

«Я должна сказать Антее сегодня – даже если это будет не вполне удобно. Так может продолжаться неделями», – твердо сказала она себе, одеваясь.

Феррелин вышла к столу, когда Гордон Зеллаби уже заканчивал завтрак. Он рассеянно поцеловал ее и вскоре с головой ушел в работу – сначала в глубокой задумчивости обошел сад, затем скрылся в кабинете.

Феррелин поела кукурузных хлопьев, выпила немного кофе и принялась за яичницу с беконом. Съев пару кусочков, она отодвинула тарелку достаточно решительно, чтобы Антея оторвалась от своих размышлений и взглянула на нее.

– В чем дело? – спросила Антея со своего конца стола. – Яйца несвежие?

– Нет, все в порядке, – сказала Феррелин, – просто не хочется. – Внутренний голос подсказывал: «Почему бы не сейчас?» Она глубоко вздохнула и проговорила: – Дело в том, Антея, что мне сегодня утром было плохо.

– В самом деле? – спросила мачеха, намазывая хлеб маслом. Накладывая мармелад, она добавила: – И мне тоже. Ужасно, правда?

Начав, Феррелин решила довести дело до конца.

– Дело в том, – ровным голосом сказала она, – что мне плохо не просто так. Мне плохо от того, что у меня будет ребенок.

Антея несколько мгновений смотрела на нее с задумчивым интересом, затем медленно кивнула.

– Понимаю. – Она сосредоточенно намазала тост мармеладом, потом снова взглянула на Феррелин. – У меня тоже.

От удивления Феррелин даже открыла рот. К своему стыду и смущению, она испытала легкий шок. Антея была только на шестнадцать лет старше, так что все было вполне естественно, но… В голове у Феррелин все перемешалось. Семья Зеллаби отнюдь не соответствовала викторианским представлениям о ячейке общества, но ребенок, который станет сводным братом или сестрой ей самой, дядей или тетей внукам Зеллаби, которым уже было по четыре-пять лет, и ее собственному ребенку, который окажется в том же возрасте, превращал нормальное соотношение поколений в хаос. Кроме того, это было несколько неожиданно.

Она продолжала смотреть на Антею, тщетно пытаясь что-либо сказать, но как-то сразу все встало с ног на голову.

Антея смотрела мимо Феррелин куда-то вдаль сквозь окно и голые ветви каштана. Глаза ее сияли. Сияние росло, пока наконец не превратилось в две слезинки, скатившиеся по ее щекам.

Феррелин все еще сидела, словно парализованная. Она никогда прежде не видела Антею плачущей. Это было совсем не похоже на нее…

Внезапно Антея наклонилась и уронила голову на руки. Словно стряхнув с себя что-то, Феррелин вскочила, подбежала к Антее, обняла ее и почувствовала, как та дрожит. Она прижала Антею к себе и стала гладить ее волосы, шепча слова утешения.

Феррелин не могла не осознать, что они почти поменялись ролями, правда, сама она не собиралась рыдать у Антеи на плече, но все произошло настолько неожиданно, что она даже засомневалась, не сон ли это.

Вскоре, однако, Антея взяла себя в руки. Она несколько раз вздохнула и стала искать платок.

– Извини, что я такая дурочка, но я так счастлива.

Антея всхлипнула, моргнула и вытерла платком глаза.

– Понимаешь, – объяснила она, – я не позволяла себе поверить, но вот сказала тебе, и это стало реальностью. Ты знаешь, я всегда так мечтала об этом… Но ничего не получалось – и мне казалось, что об этом уже пора забыть… А теперь это наконец произошло, и я… я… – Она снова тихо заплакала.

Через несколько минут она окончательно успокоилась, вытерла глаза и решительно убрала платок.

– Ну, хватит, – сказала Антея. – Я никогда не любила плакать, хотя иногда это помогает. – Она посмотрела на Феррелин. – Совсем эгоисткой становлюсь. Прости меня, ладно?

– О, все в порядке. Я рада за тебя, – великодушно сказала Феррелин. Помолчав, она добавила: – Мне самой не хочется плакать. Но я немного испугалась.

Слова эти удивили Антею. От Феррелин она такого ответа не ожидала. Антея внимательно посмотрела на падчерицу, словно лишь сейчас осознала всю важность происходящего.

– Испугалась, дорогая? Я думаю, тебе не следует бояться. Это не очень приятно, конечно, но не будем пуританами. Прежде всего нужно убедиться, что ты права.

– Я права, – мрачно сказала Феррелин. – Но я этого не понимаю. Тебе проще, ты замужем и все такое…

Антея не обратила внимания на ее слова.

– Надо сказать Алану.

– Да, наверное.

– Конечно, надо. И не беспокойся, Алан тебя не оставит. Он обожает тебя.

– Ты уверена?

– Конечно, глупенькая. Достаточно на него посмотреть. Естественно, нельзя быть полностью уверенной, но не удивлюсь, если он будет очень рад. В чем дело, Феррелин? – Она замолчала, озадаченная выражением ее лица.

– Ты не поняла. Это не Алан.

Сочувственное выражение исчезло с лица Антеи. Взгляд стал холодным, она начала подниматься со стула.

– Нет! – в отчаянии воскликнула Феррелин. – Ты не поняла, Антея. Это не Алан. И никто вообще, понимаешь? Поэтому я и боюсь.

Примерно через неделю миссис Уиллерс, жена доктора, нагруженная покупками, шла домой от автобусной остановки и заметила небольшую группу людей, собравшихся у коттеджа Харриманов. Большую часть группы составляли женщины. Судя по выражению их лиц, они были чем-то явно увлечены.

Миссис Уиллерс сначала подумала, что Харриманы, вероятно, где-то раздобыли цветной телевизор и поставили его так, чтобы другие могли им завидовать. Однако, подойдя поближе, она услышала звуки ссоры, которые – хоть и приглушенные – своим реализмом явно превосходили продукцию телестудий. Женщина громко протестовала и иногда вскрикивала, а мужчина пользовался таким языком, который никак нельзя было услышать ни в передачах Би-Би-Си, ни в коммерческом вещании. Миссис Уиллерс собралась было перейти на другую сторону улицы, но передумала и решила вмешаться в дела Харриманов. Подойдя к дому, она как раз услышала очередной мучительный вопль миссис Харриман.

– Мужчины, – сказала миссис Уиллерс, – сделайте же что-нибудь!

В группе было двое мужчин, но они даже не взглянули на нее и сделали вид, что не слышат.

– Хороши же вы, – зло сказала она.

Она открыла калитку, решительно прошла два ярда по посыпанной гравием дорожке, нажала ручку и резко толкнула дверь. Дверь с грохотом ударилась о стену.

Миссис Уиллерс уверенно шагнула внутрь.

– Немедленно прекратите! – приказала она.

Фред Харриман обернулся, разъяренный и красный от злости.

– Какого черта… – начал он.

Миссис Уиллерс свирепо взглянула на него.

– Прекратите, я сказала, – повторила она.

Фред выпрямился, отпустив жену, которую держал левой рукой за волосы. Он смотрел на миссис Уиллерс, прищурившись и сжимая в правой руке ремень с пряжкой.

На мгновение миссис Уиллерс показалось, что сейчас Фред набросится на нее; она крепко сжала свое единственное оружие – тяжелую сумку с покупками, и пошире расставила ноги. Несколько секунд они в упор разглядывали друг друга, потом, намотав ремень на запястье, Фред шагнул мимо. Посмотрев на миссис Харриман, которая сидела на полу, плачущая и растрепанная, и решив, что дальнейшее можно предоставить соседям, миссис Уиллерс обратилась к группе, все еще торчавшей за забором.

– Кто-нибудь займитесь ею, – велела она. – И передайте Харриману, когда он вернется, что если я еще раз услышу о чем-либо подобном, ему придется иметь дело с констеблем Гобби.

После чего, ощущая легкую одышку и дрожь в коленях, но стараясь ступать так же твердо, как обычно, она продолжила свой путь домой.

За обедом миссис Уиллерс была задумчива, и лишь в самом конце его она спросила:

– Я не ошибусь, Чарльз, если скажу, что миссис Харриман снова беременна?

Доктор Уиллерс взглянул на нее, подняв брови.

– Заяц инстинкта против черепахи диагноза, – заметил он. – Как раз сегодня она ко мне приходила. И, между нами говоря, она рада этому еще меньше, чем в прошлый раз.

– Бедная женщина, сейчас ей вообще не до радостей, – проговорила миссис Уиллерс и рассказала, чему она стала свидетелем по дороге домой с автобуса. – Надеюсь, больше было шума и злости, чем серьезных неприятностей, иначе кто-нибудь позвал бы тебя обработать ей раны, – добавила она. – Но шума было достаточно, чтобы у меня возникли кое-какие мысли.

Доктор слегка встревожился.

– А-а, деревенский телеграф, – сказал он. – Кто-то, видимо, заметил, как она приходила ко мне, муж об этом узнал и сделал определенные выводы.

– Судя по тому, что я видела, выводы были более чем определенные. Ты лучше вспомни тот ужасный случай, когда в их доме нашли труп Флэгга после Потерянного дня.

– Об этом я забыл, – согласился доктор.

Они еще немного поговорили о Харриманах, потом миссис Уиллерс сказала:

– Может, это мне только кажется, но не слишком ли много у нас сейчас беременных? Я имею в виду, больше обычного?

Доктор недовольно взглянул на нее – его профессиональное самолюбие было уязвлено.

– Ну, какие-то колебания всегда бывают… – сказал он, пытаясь уклониться от разговора, но борозда на его лбу стала глубже, и, помолчав немного, он продолжил: – Я не хочу, естественно, заниматься сплетнями, но как раз сейчас появились несколько случаев, которые меня беспокоят и озадачивают. Случаи, которых я не ожидал и никак не могу понять.

После тридцати лет совместной жизни миссис Уиллерс прекрасно разбиралась в мыслительных процессах мужа.

– Ты имеешь в виду незамужних? – предположила она.

Он медленно кивнул.

– Не совсем. В конце концов, это их личное дело. Меня беспокоят случаи, которых просто не могло быть. Боюсь, впереди нас ждут серьезные неприятности. Очень серьезные.

Миссис Уиллерс задумалась, мысленно перебирая различные возможные объяснения. Внезапно на лице ее появилось изумленное выражение.

– Боже мой! – воскликнула она.

– Что «Боже мой»? – переспросил ее муж.

– Нет, я, наверное, ошибаюсь. – Она покачала головой. – Все то же самое… Нет, этого не может быть…

– Говори, не бойся, – предложил доктор.

– Ну, в общем, когда я вышла из автобуса, я вспомнила, что у нас кончаются марки, и решила купить еще. Мисс Огл уже закрыла почту, но любезно согласилась меня обслужить. Она как раз собиралась пить чай. Мне это показалось странным, но теперь я подумала… Ну, не знаю, наверное, ничего особенного… Я имею в виду, это так не похоже…

– Дорогая, ты рассказываешь мне или просто споришь сама с собой? Почему это так не похоже на мисс Огл, что она пьет чай?

– Да нет, ничего. Наверное, не стоило и говорить. В конце концов, мисс Огл…

– Или говори, или не говори. Раз уж начала, то заканчивай, – коротко сказал доктор.

– Видишь ли, – заметила миссис Уиллерс, – это был не просто чай, это было чаепитие особого рода. Очень странный набор. Бутерброды с селедочным маслом почти в полдюйма толщиной и тарелка с целой кучей корнишонов и маринованных луковиц… – Она не закончила.

Муж уставился на нее.

– Да нет же, Милли! Ты наверняка ошиблась. Боже мой, только не мисс Огл! Фантастика! Не верю!

– Должна сказать, что все это довольно странно, – заключила миссис Уиллерс. – Но этот набор еды к чаю весьма забавен, ты не находишь?

9. Обсуждение ситуации

Свадьба Алана Хьюза и Феррелин Зеллаби, которая, насколько я понял, планировалась на конец марта или начало апреля, состоялась в начале января и прошла весьма скромно.

«Скромно» в данном случае означает, что гостей в поместье Кайл было приглашено человек семьдесят. Невеста была очаровательна и хладнокровно резала торт. Жених, уже не столь встревоженный, как вначале, производил приятное впечатление на подруг невесты, и видно было, что он наконец пришел в норму. Речь отца невесты сначала была чересчур взволнованной, но под бдительным оком его второй жены, матери невесты, оказалась – для него – достаточно краткой и вполне приемлемой по содержанию. В общем, все прошло очень хорошо.

В холле, куда я спустился подождать Джанет, не было никого, кроме доктора Уиллерса. Глубоко задумавшись, он неподвижно застыл с шарфом в руке, наполовину надев пальто. В таком состоянии он пребывал около минуты, пока к нему не подошел мистер Либоди. Доктор огляделся вокруг, словно не понимая, где он находится, и вернулся с небес на землю.

– О, здравствуйте, викарий. Вы прекрасно провели службу. Невеста была очаровательна, вы не находите? И жених тоже очень приятный молодой человек. Думаю, им не о чем будет жалеть.

Мистер Либоди кивнул.

– Спасибо, доктор. Прекрасная молодая пара. Кажется, что они просто созданы друг для друга.

Взгляд его блуждал. Если они и думали об одном и том же, то никак этого не показывали.

– Вас подвезти, викарий? – предложил доктор.

– Буду вам крайне признателен.

Мистер Либоди снял с вешалки пальто. Доктор протянул руку, чтобы помочь, но викарий, вместо того чтобы повернуться к нему спиной, вдруг посмотрел ему прямо в глаза.

– Я уже несколько дней собираюсь спросить Вас, доктор. Вы не думаете, что нам стоило бы поговорить – в любое время, когда Вам будет удобно?

Доктор Уиллерс кивнул.

– Я как раз собирался просить Вас о том же. Может быть, прямо сейчас? У меня сегодня свободный вечер.

– Отлично, – согласился мистер Либоди, с ноткой облегчения в голосе. Пока доктор помогал ему надеть пальто, он добавил: – Думаю, что у меня дома нам никто не будет мешать.

Я смотрел, как они уходят, погруженные каждый в свои мысли. Тогда я и не подозревал, в чем причина их тревоги, и лишь много позже узнал, о чем они беседовали.

Когда они вошли в дом викария, мистер Либоди первым делом направился в кабинет и разжег огонь в камине.

Доктор Уиллерс снял пальто и уселся в одно из кресел, протянув руки к огню. Преподобный Хьюберт занял кресло напротив и некоторое время разглядывал языки пламени. Наконец он сказал:

– В наши дни люди уже не столь набожны, как их предки, – многие предпочитают теологии более современные науки. Поэтому, вероятно, в некоторых отношениях вы знаете мою паству лучше меня. Нам обоим, каждому в своей области – которые, впрочем, существенно перекрываются – приходится выслушивать людские исповеди. И, хотя этика отношений между двумя людьми, выслушавшими одну и ту же исповедь, мне не совсем ясна, мне кажется, что, когда дело касается столь серьезной проблемы, не будет неэтичным, если они проконсультируются друг с другом – избегая, естественно, подробностей личного характера.

Мистер Либоди отвел взгляд от огня и вопросительно посмотрел на собеседника. Доктор кивнул.

– Да, – согласился он, – думаю, что в нынешних необычных обстоятельствах это вполне допустимо.

– Рад это слышать, очень рад, – сказал викарий. – Честно говоря, доктор, не могу припомнить, когда я был столь же обеспокоен или когда был так же не в состоянии утешить некоторых своих прихожан, как сейчас. Уверен, вы понимаете, что я имею в виду.

– Нет, – решительно сказал доктор. – У меня, правда, есть основания для беспокойства – и думаю, что их будет еще больше. Мои причины для беспокойства несколько иного рода, и, вероятно, не столь тревожны – короче говоря, моя задача заключается в том, чтобы предпринимать практические шаги, связанные с последствиями; причины же меня волновать не должны.

– Да, – ответил викарий, угрюмо глядя в огонь. – Когда вы теряете пациента, вы знаете, что сделали все, что могли, но бессильна оказалась медицина; когда же я теряю кого-то из своей паствы, то в том, что мне не удалось наставить его на путь истинный, виновен лично я. Медицинская профилактика становится сильнее, но я боюсь, что моральная профилактика слабеет. Иммунитет, который при этом развивается, – это мера человеческого падения.

Он вздохнул.

– Впечатление часто обманчиво, вы же знаете, – сказал доктор. – Если допустить, что в наши дни появляются более искусные дьяволы, сомневаюсь, что слабость столь серьезна, как кажется. Похоже, вам мешают две вещи – искушения стали более утонченными, а наказания за уступки им стали менее очевидными, поскольку они менее строги. Но еще слишком рано говорить об упадке. – Он сделал паузу, а затем, как бы отбрасывая в сторону общие рассуждения, перешел к сути: – Проблема, конечно, заключается в этих беременностях?

Викарий кивнул.

– Я бы сказал, что по большей части они являются практическим подтверждением моих слов – я более чем уверен, что это самая важная часть.

Доктор слегка нахмурился.

– Думаю, нам следует быть практичными, викарий. Моральные вопросы, несомненно, по-своему важны, но сейчас, я думаю, более существенна практическая сторона дела.

– О, я сейчас не это имел в виду, хотя это тоже важно.

– Думаю, викарий, что я не совсем вас понимаю.

Преподобный Хьюберт поколебался, но наконец собрался с духом.

– Дело вот в чем, – сказал он. – Я могу в качестве примера привести трех молодых женщин, моих прихожанок – мы договорились не употреблять имен, поэтому я не назову их, – но две из них из прекрасных семей, про третью можно сказать почти то же самое, и они все побывали у меня в течение последних трех недель. Они пришли за поддержкой, потому что нуждались в помощи; они не испытывали ни стыда, ни раскаяния, не чувствовали за собой вины: они пришли просто потому, что были испуганы. – Он, нахмурившись, сделал паузу. – Вы можете сказать, что в наши дни ничего необычного в этом нет. Изменились социальные ценности, изменилась и мера ответственности. Но здесь другое дело. Как я уже сказал, они пришли ко мне, так как были испуганы; я пытался помочь им, но когда пришла третья, я испугался тоже. – Он снова помолчал, затем продолжил: – Я немного знаю человеческую природу. Я крестил всех трех. Они росли у меня на глазах. У меня не меньше оснований доверять им, чем любому другому человеку. Так что же я могу сказать, что же я могу подумать, когда все три полностью – и с искренностью, в которой я не могу сомневаться, – отрицают, что когда-либо оказывалась в ситуации, в которой они могли бы, как говорится, «попасть в беду»? – Викарий медленно покачал головой. – Тупое упрямство, с которым женщины отстаивают свою невинность перед лицом любых доказательств, общеизвестно, но этих женщин нельзя назвать ни тупыми, ни невежественными; собственно, именно по этой причине они и напуганы.

Одна из них сказала мне: «Если бы я могла предполагать это, святой отец, я бы, конечно, беспокоилась и ожидала позора – но я знала бы, в чем дело. И не перепугалась бы до смерти, как сейчас!» Другая вела себя примерно так же. Она сказала: «Я не знаю, не понимаю, мне страшно… Никто не может представить себе, что я чувствую. Когда с тобой происходит такое и ты не можешь даже предположить, как и почему это случилось, это ужасно».

Я уверен, что это не сговор. Каждая из них верила в то, что она говорит правду. Они искренне ничего не могли сказать о причинах. Это действительно ужасно – в первую очередь, конечно, для них, но и в не меньшей степени для всех нас…

C тех пор, как ко мне пришла первая из них, я задаю себе вопрос – что об этом думать? У меня было искушение не поверить им, но я не поддался ему. Я знаю, что они искренни. И я действительно не знаю, что делать. И не могу ничем им помочь, как бы мне этого ни хотелось. Это недоступно моему пониманию. Возможно, есть случаи, о которых я не слышал. Может быть, вы, как медик?.. Хотелось бы знать, есть ли какие-нибудь сведения, какие-нибудь известные или предполагаемые условия, при которых такое может произойти? В конце концов, это уже не единственный случай.

Он замолчал и, наклонившись вперед и зажав руки между колен, беспокойно взглянул доктору в глаза.

Тщательно раскурив трубку, доктор сказал:

– Думаю, стоит сразу расставить все точки над «i», викарий. Насколько я понимаю, вы надеетесь – полагаю, вопреки вашим же убеждениям, – что я смогу представить вам документированную, или, по крайней мере, подробную информацию о подобных случаях где-то в другом месте. Что ж, боюсь, ваши убеждения соответствуют истине. Я не могу этого сделать. Я никогда не слышал ни о чем подобном.

– Вы полностью не доверяете этим молодым женщинам? – с грустью спросил викарий.

Доктор покачал головой.

– Как представитель медицинской науки, я должен был бы ответить «Да». Но, исходя из того, что я слышал как человек и врач-практик, я склонен поверить, что они говорят правду – настолько, насколько они осознают это сами.

– Рад слышать это от Вас, доктор. Очень рад. Но «настолько, насколько они осознают это» – что это означает? Стирание памяти? Конечно, есть вещи, которые разум загоняет глубоко в подсознание, это известно. Но трудно поверить, чтобы таким образом… Кроме того, их же три! Может быть, что-то связанное с гипнозом, как Вы думаете? Кто-то с помощью гипноза воздействует на память своих жертв и стирает из нее информацию о событии? Возможно ли такое?

Прежде чем ответить, доктор Уиллерс почти минуту смотрел на огонь, попыхивая трубкой. Потом он повернул голову и с серьезным видом взглянул на растерянное лицо преподобного Хьюберта.

– Ну что ж, скажу вам всю правду, викарий. Все равно придется, раньше или позже. Мне известно, что вы близко знаете многих из своей паствы; вероятно, я знаю своих пациентов не столь хорошо, но в силу своей профессии мне приходится слышать о том, чего, возможно, не слышите вы. Так вот, дело касается не только этих трех молодых женщин – в подобной ситуации, если в ближайшее время ничего не предпринять, окажется большая часть поселка, и это сильно ударит всем по нервам, если не хуже.

Викарий удивленно посмотрел на него.

– Большая часть? – слабым голосом переспросил он. – Насколько большая?

Доктор не ответил и продолжал:

– Вы говорили о трех молодых женщинах, которые испугались, хотя они достаточно умны. Но я могу сказать, что есть много и других, столь же напуганных, но менее умных. Некоторые из них оказались в гораздо худшей ситуации, чем те три. Вы слышали о молодой миссис Дорри?

– Я знаю, что с ней не все в порядке. Моя жена говорила… Она?..

Доктор с серьезным видом сказал:

– Я вынужден нарушить профессиональную тайну – думаю это оправдано, чтобы вы поняли, перед лицом чего мы оказались. Около недели назад молодой Том Дорри приехал домой в отпуск с флота. Последний раз он был дома восемнадцать месяцев назад, и что же он видит? Он видит, что жена его страшно расстроена, и наконец вытягивает из нее, что она ждет ребенка. Что ж, он не Харриман; он не бьет ее. Вместо этого он молча собирает свои вещи и уходит. Он отправляется к матери и рассказывает ей, почему он пришел. К его удивлению, мать принимается защищать его жену и просит его вернуться. Он говорит, что проклянет себя, если сделает это. Некоторое время они спорят, наконец она прибегает к последнему доводу – догадайтесь-ка, что это, – да, она тоже беременна. И она понятия не имеет, как это могло случиться. Много лет она была почтенной вдовой, и вот… А если это могло произойти с ней, то может и с другими. Итак, молодой Том совершенно сбит с толку. Он выходит из дома матери и час или два с ошеломленным видом бродит вокруг. Наконец немного успокаивается и, все еще озадаченный, решает вернуться домой. Там он находит свою жену лежащей на полу, а возле нее – пустую аптечную склянку. К счастью, у него хватило ума сразу же прибежать ко мне.

Преподобный Хьюберт горестно покачал головой.

– Бедная девочка, – сказал он. – Бедная девочка… Я и не думал…

– Вообще-то, – продолжал доктор, – она почти сразу пришла в себя, но это не уменьшает трагизма ее намерений. И если есть другие женщины, испытывающие такое же отчаяние, а я почти уверен, что они есть, в любой момент может произойти настоящая трагедия…

– Кроме того, – добавил он, – имеется еще один аспект, не менее тревожный. За последние две недели меня вызывали к двум женщинам, упавшим с лестницы, и к одной, потерявшей сознание в горячей ванне. Я, конечно, не могу быть полностью уверен, но в нынешних обстоятельствах эти случаи следует считать весьма показательными. Есть и другие странности – например, одна молодая женщина вдруг купила велосипед и теперь отчаянно пытается въехать на каждую возвышенность в округе. Так что теперь вы видите, викарий, почему нам нужно было встретиться. Нельзя позволить этому продолжаться. До сегодняшнего дня нам везло – насколько мне известно, – но мы не можем и дальше рассчитывать на везение. Это надо брать под контроль.

Преподобный Хьюберт побледнел.

– Это ужасно, – сказал он. – Я имею в виду – это не просто ужасно. Это… так страшно… непонятно… Как вы думаете, со сколькими это произошло?

Доктор Уиллерс поколебался.

– С определенностью я могу сказать лишь о нескольких случаях, но судя по некоторым признакам, по словам районной медсестры и по наблюдениям моей жены, их достаточно много.

Преподобный Хьюберт с раздражением сказал:

– «Достаточно много» мне ничего не говорит. Десять, двенадцать? Мы должны иметь какое-то представление о масштабах проблемы, прежде чем пытаться ее решать.

Доктор снова зажег трубку, затем вынул ее изо рта и внимательно осмотрел, после чего перевел взгляд на викария.

– Это, как Вы понимаете, неизвестно, – сказал он. – Но я предполагаю – несколько больше шестидесяти.

Преподобный Хьюберт уставился на него, не в силах вымолвить ни слова. Он молча застыл с открытым ртом, и наконец выговорил:

– Больше шестидесяти?..

Доктор Уиллерс кивнул.

– Но почему шестьдесят? Почему не пятьдесят, например, или тридцать, или двадцать?

– Может быть и так, – заметил доктор, – но шестьдесят с небольшим – это, по моим оценкам, количество женщин в поселке, способных иметь детей.

Наступила долгая тишина. Викарий побледнел еще больше и стал нервно потирать ладони и переплетать пальцы.

– Но, Уиллерс, не хотите же вы сказать… Ведь не все же они…

– С научной точки зрения, викарий, меня поражает не само количество. Единственный случай я считаю столь же невероятным, как и шестьдесят. На самом деле, если одинаковые условия приводят к одинаковым результатам, это уже не столь удивительно. Но, естественно, будет и некоторый процент ошибок.

– Но как вообще могло произойти такое?

– Честно скажу, на этот счет у меня нет никаких идей, – сказал доктор. – Однако с идеями можно и подождать. Главный вопрос сейчас – что с этим делать? Больше всего будут страдать незамужние женщины. Как мне кажется, сейчас первое и самое важное – перестать делать из этого тайну, разделить с ними их беду и снять их страхи. Это позволит избавиться от неразберихи, чувства вины и тревоги. Я хотел бы сделать это как можно скорее, пока очередные мои пациентки не стали прыгать с лестниц и тому подобное.

– Да, да, конечно, я понимаю, – согласился викарий. – Но позвольте мне немного подумать. Для меня это слишком большое потрясение.

Доктор Уиллерс, однако, продолжал настаивать на своем.

– Времени на раздумья нет. Это крайне срочно. Опасен каждый день промедления. Я и так отложил этот разговор на несколько дней позже, чем следовало, – ждал, пока не состоится свадьба. Мне кажется, что к этому стоит привлечь Зеллаби.

– Зеллаби? – с некоторым сомнением переспросил викарий.

– Я имел в виду миссис Зеллаби. Это предложение моей жены, и я думаю, вполне разумное. Миссис Зеллаби – женщина умная, рассудительная, еще молодая, но и достаточно взрослая, чтобы вынести этот груз. Она мыслит здраво, и ее будут слушать – тем более что она… э… сама в таком же положении.

Викарий задумался. И хотя он был почти уверен, что миссис Либоди тоже находится «в положении» и ее, как жену, следовало бы посвятить в суть дела, он вынужден был признать, что вряд ли стоит рассчитывать на ее помощь. Что же касается миссис Зеллаби, то она, несомненно, была инициативна, общительна и пользовалась уважением. Он кивнул в знак согласия.

– Хорошо, – одобрительно сказал доктор. – Сегодня Зеллаби лучше не беспокоить, но лучше бы договориться о встрече на завтра. Тогда, если миссис Зеллаби… – Его прервал стук в дверь.

Викарий пошел к двери и быстро вернулся.

– Вас хочет видеть молодой Плэтч, доктор. Он говорит, что его сестре внезапно стало очень плохо, и не могли бы вы немедленно приехать?

Полтора часа спустя доктор Уиллерс снова ехал в поместье Кайл. За время, прошедшее после беседы с викарием, он еще сильнее стал ощущать необходимость безотлагательного принятия мер. Однако они не учли одного щекотливого момента – наверняка миссис Зеллаби считает свою беременность вполне нормальной, каковой она могла оказаться и на самом деле, но посвятив ее в суть дела и попросив о помощи, они посеяли бы в ее душе сомнения.

Тем не менее, прежде чем предложить миссис Зеллаби принять участие в обсуждении плана действий – а подобное совещание следовало созвать как можно скорее, – необходимо было все ей объяснить.

К несчастью, это приходилось делать в спешке, но спешить было необходимо. Как раз в этот момент несколько женщин могли собираться с духом, готовясь к отчаянным поступкам, последствия которых могли бы оказаться намного хуже, чем для бедной перепуганной Рози Плэтч, выпившей полбутылки средства для дезинфекции…

В усадьбе Кайл никто не открыл на его стук, и он вошел внутрь. Конфетти было уже подметено, и холл принял свой нормальный вид. Из дальних комнат доносились женские голоса и звон посуды. Доктор подошел к двери кабинета и постучал. Приглушенный голос сказал: «Войдите». Зеллаби с утомленным видом возлежал в кресле.

– В чем дело? – не оборачиваясь, спросил он. – Свой долг я исполнил. Я тщательно выполнил все, что было мне поручено. В холле… о, это вы, доктор. Заходите. Я думал, им опять от меня что-то нужно. Садитесь. Будете свидетелем. Вы видели, проходя через холл, хотя бы один оставшийся символ плодородия? Думаю, что нет. Меня до сих пор удивляет, что простое решение мужчины и женщины образовать пару требует подобного беспорядка. Помню, на моей первой свадьбе…