Текст книги "Проклятие памяти"

Автор книги: Джон Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Что-то случилось? – спросила она, стараясь, чтобы голос раньше времени не выдал ее волнения.

– Прошу простить... но пока сам не уверен, – ответил Айзенберг. – Но если бы вы смогли сегодня днем подъехать к нам в школу...

– Днем? – переспросила Эллен. – А в чем дело? Что-нибудь с Алексом?

Секунду в трубке молчали, а когда Айзенберг заговорил вновь, голос его звучал почти просительно:

– Простите... мне следовало сразу сказать вам – Алекс в полном порядке. Просто мы сегодня утром дали ему наши тесты... и результаты я хотел бы обсудить с вами, если не возражаете. И с доктором Лонсдейлом, конечно. В два часа удобно для вас?

– Для меня – вполне, – ответила Эллен. – Я сейчас еще, конечно, позвоню мужу... но думаю, что в два устроит и его. Если это касается Алекса... поверьте, он найдет время.

– О'кей, тогда буду счастлив встретиться с вами в два, – Айзенберг уже собирался повесить трубку, но Эллен опередила его:

– Простите, мистер Айзенберг... А с этими тестами Алекс справился?

– Прекрасно справился, миссис Лонсдейл, – после небольшой паузы произнес Дэн Айзенберг. – Поверьте мне – просто прекрасно.

Минуту спустя, идя в гостиную, где ее ждала Мария Торрес, Эллен решила не думать больше и о странных словах Дэна Айзенберга, и о странном тоне, которым они были сказаны. Если она этого не сделает – ощущение близких неприятностей безнадежно испортит весь обед, а этого Эллен Лонсдейл никак не хотелось.

Мария, как всегда, в черном – длинная юбка почти подметала пол, – стояла, ожидая ее у двери, плотно запахнувшись в ветхую шаль. Удушливой сентябрьской жары она, как видно, не чувствовала. Когда Эллен вошла, Мария тихо пробормотала, не отрывая взгляда от пола:

– Прошу вас, простите меня, сеньора. Я очень, очень поздно пришла.

Темная фигура, застывшая на пороге, выглядела просто воплощением скорби – и раздражение Эллен как рукой сняло.

– Ничего страшного, – ответила она мягко. – Ведь долго говорить нам ни к чему, верно? – Не дожидаясь ответа, она приступила к распоряжениям: – Все, что тебе понадобится для мытья и стирки, найдешь в кладовке за кухней... но сегодня я бы просто попросила тебя пропылесосить – и все. А об остальном – в субботу. Так устроит тебя?

– Си, сеньора, – едва слышно проронила Мария уже на пути к кухне. Эллен поспешно натянула плащ, взяла со столика в прихожей сумочку и, помахав Марии, хлопнула дверью.

Едва только шаги Эллен затихли за окном, Мария Торрес выпрямилась; внезапно заблестевшие глаза принялись ощупывать каждый уголок дома Лонсдейлов. Словно тень, передвигалась она по комнатам, осматривая дом, принадлежавший тем самым гринго, сына которых спас ее сын – Рамон.

Конечно, было бы лучше, если бы Рамон дал ему умереть – ведь все гринго рано или поздно должны подохнуть. Только об этом Мария думала, только этой мыслью жила, эта же мысль преследовала ее и когда она убирала, мыла, чистила дома этих проклятых ladrones.

Воров.

Убийц.

Вот кто они на самом деле такие. И пусть даже Рамон не понимает этого, зато она отлично все знает.

Но она так и будет стирать их белье, убирать их дома, принадлежащие по праву ее народу, до тех пор, пока не вернется дон Алехандро, чтобы отомстить за смерть родителей и сестер, и дома на холмах не вернутся к их законным владельцам.

И это время – она знала – было недалеко. Разве обманут хозяйку ее старые кости?

Последняя комната... кажется, комната их сына. Мария вошла в нее.

И сразу почувствовала – Алехандро вернулся. Настало время возмездия.

* * *

Долгожданный обед с подругами обернулся для Эллен Лонсдейл сущим кошмаром. Все разговоры, как она и предполагала, вращались вокруг ее сына и Раймонда Торреса. Однако это продолжалось не очень долго, она торопилась на разговор с директором школы и поэтому довольно быстро покинула своих подруг, сбежав от никчемных разговоров.

И теперь, сидя в кабинете директора, она изо всех сил пыталась вникнуть в его слова, но смысл их ускользал от нее.

– Простите, – извинилась наконец Эллен. – Но, боюсь, я все-таки не совсем понимаю вас.

В кабинете Дэна Айзенберга они с Маршем сидели уже почти час, минут двадцать назад к ним присоединился Раймонд Торрес. Но на Эллен словно затмение нашло – она никак не могла уяснить смысл происходящего.

– Это значит, что Алекс начал наконец пользоваться своим мозгом, – объяснил Марш. – Это тебе и пытаются объяснить. И только что нам показывали результаты тестирования. Отличные, надо сказать, результаты!

– Но... откуда? – недоуменно посмотрела на него Эллен. – Я знаю, конечно, что он занимался все лето и что память у него прекрасная, но... вот это... – она слегка приподняла пачку листов с вопросами, – взять даже все эти вычисления – когда он успел? Ему же попросту не хватило бы времени! – Снова бросив листы на стол Айзенберга, она обернулась к Торресу. Если кто и мог объяснить ей что-то – так только он. – Расскажи мне все снова, – попросила она, и когда их глаза встретились, она почувствовала странное облегчение; к ней вдруг вернулась способность думать.

Вытянув перед собой руки, Торрес сплел пальцы так, что хрустнули суставы.

– Все, в общем, очень просто, – начал он. – Мозг Алекса сейчас функционирует несколько... в другом режиме, чем до аварии. За счет компенсации, так сказать. То есть если какое-то одно чувство у пациента притупляется, другие за счет этого становятся острее. Подобное в этом роде произошло и с Алексом: притупление эмоциональной деятельности компенсировалось обострением деятельности интеллектуальной.

– Это я понимаю, – кивнула Эллен. – То есть, по крайней мере, понимаю теоретически. Но не понимаю, что все это на самом деле значит. Я имею в виду – что это значит для Алекса.

– Не уверен, что сейчас кто-либо способен дать вам ответ, миссис Лонсдейл, – покачал головой Дэн Айзенберг.

– Да это и неважно, – поддакнул Торрес. – Все равно ни с новыми возможностями, ни с... недостатками мозга Алекса мы сейчас уже ничего не сможем поделать. Все, что можно было сделать, сделано – мной. Теперь наше дело – только наблюдать за ним...

– Как за подопытным кроликом? – гневно вскинул брови Марш Лонсдейл. Торрес бросил на него ледяной взгляд.

– Если хотите, – ответил Торрес, сопроводив свои слова ледяным взглядом.

– Бога ради, Торрес, Алекс – мой сын! – Марш резко повернулся к Эллен. – Для Алекса это значит только одно – он стал на редкость способным молодым человеком. Собственно, – он обращался уже к Дэну Айзенбергу, – я подозреваю, что школа уже вряд ли может на этом этапе существенно повысить его способности. Я прав?

Айзенберг кивнул с видимой неохотой.

– Тогда нам только остается отвезти его на будущей неделе в Стэнфорд и навести справки – может быть, мы сможем записать его на какой-нибудь специальный курс.

– С этим я бы не спешил, – отозвался Торрес. – Алекс – почти гений, спору нет. Но гениальность – это еще не главное. Если бы он был моим сыном...

– К счастью, это не так, – ядовито заметил Марш.

– К счастью, это не так, – согласился Торрес. – Я говорю – если бы он был им, я бы оставил его здесь, в Ла-Паломе, чтобы он до конца восстановил все свои связи с миром, все привычки, все нюансы поведения. Образно говоря, где-то у него в мозгу есть граница, и когда он перейдет через нее, прошлое вернется к нему...

– А его интеллект? – перебил его Марш. – Мой сын неожиданно оказался почти гением, доктор Торрес!

– Насколько я могу понять, – Торрес пожал плечами, – вы всегда хотели этого, ведь так?

– Все хотят, чтобы их дети были гениальными, – Марш в ответ тоже пожал плечами.

– И Алекс действительно гениален, доктор Лонсдейл. Но еще один год, проведенный в школе, никоим образом не повредит этому. Более того, думаю, что школа сможет разработать для него специальную программу обучения, которая будет всячески стимулировать его интеллект. Но для Алекса не менее важна и другая сторона – эмоции, и если есть хоть малейший шанс восстановить их, мы обязаны дать ему этот шанс.

– Да, разумеется, – согласилась Эллен. – Ведь Марш точно так же думает. – Она повернулась к мужу. – Правда?

Марш не ответил, погруженный в раздумье. Торрес – он прекрасно понимал, – в общем, прав. Алексу нужно остаться дома. Но вновь позволить ему распоряжаться судьбой его сына... да, если на то пошло, и его жены...

– Мне кажется, – наконец произнес он, – что лучше всего нам поговорить обо всем этом с самим Алексом.

– Согласен, – кивнул Торрес, вставая. – Но не раньше, чем через неделю, прошу вас. Я сам должен обдумать все это... и решить, что же в конце концов будет лучше для Алекса. – Взглянув на часы, он протянул Айзенбергу руку. – Боюсь, что мне придется покинуть вас. Если я вдруг вам понадоблюсь – у вас есть мой номер телефона. – Удостоив Эллен и Марша лишь коротким кивком, он вышел из кабинета.

* * *

Лежа на своей кровати, Алекс разглядывал потолок.

Что-то было не так, но он не мог понять, что же именно... и тем более – как сделать, чтобы все было "так".

Все, что удалось ему осознать – с ним происходит что-то неладное. Сейчас он не такой, каким был до катастрофы, и это обстоятельство почему-то огорчает его родителей. По крайней мере, мать. Отца, похоже, это даже радует.

Сегодня, по пути домой, они рассказали ему про результаты тестов. Но он и сам мог с уверенностью сказать, что на все вопросы ответил правильно, ведь они были такими простыми. Откровенно говоря, он подумал, что проверяют в основном его память, а не способность к мышлению, – все тесты представляли собой набор фактов и вычислений, а при хорошей памяти вспомнить нужные формулы и уравнения не составляло большого труда.

Но теперь его уверяли, что он почти гений, и отец собирался отвезти его в Пало Альто на какой-то специальный курс. Хотя судя по тому, что он слышал в машине, этого не случится. Доктор Торрес хочет, чтобы Алекс пока остался здесь.

И это, подумал он, может быть, к лучшему. Его заботило совершенно другое – он старался понять, почему сегодня днем в школе он вдруг вспомнил что-то на редкость ясно и отчетливо, что-то – будто увидел сквозь плотный туман, а многое так и осталось неузнанным.

Он знал, что подобная избирательность памяти скорее всего связана с травмами. Однако это никоим образом не проясняло происходящее с ним. Да, многие связи в мозгу нарушены, но почему то, что он вспоминает, предстает перед ним искаженным? Все должно быть иначе – либо он помнит, либо нет. Должна быть какая-то причина... этим странным воспоминаниям.

Поразмышляв еще некоторое время, он пришел к выводу – необходимо постараться как-то удержать в памяти, что и как он запомнил... и, может быть, проявится какая-то закономерность в этих странных вспышках памяти.

А если проявится, то можно будет попытаться понять, по какой причине они кажутся ему странными.

И еще эта женщина... Мария Торрес.

Когда он пришел сегодня домой, то обнаружил ее в своей комнате... и ему вдруг показалось, что он узнал ее. Лишь на сотую долю секунды – затем острая боль вдруг пронзила мозг и воспоминание исчезло. Спустя пару секунд, он понял: не лицо этой женщины показалось ему знакомым – ее глаза. Такие же черные и пронзительные, как у доктора Торреса.

Увидев его, она улыбнулась, кивнула и быстро выскользнула из комнаты.

Он почти забыл об этом случае, если бы не эта мгновенная боль в мозгу.

Она давно прошла, но память о ней почему-то осталась.

Глава 10

По упрямому выражению на лице Лайзы Кэйт Льюис поняла – спорить больше не о чем. Разговор окончен, и Лайза, как всегда, сумела настоять на своем. И она права – это Кэйт тоже понимала. Но сдаваться без боя не хотелось ни за что.

– Но если он все-таки не пойдет? – снова спросила она Лайзу.

– Пойдет, – упрямо кивнула Лайза. – Я уговорю его. Ты же знаешь, я могу убедить его в чем угодно.

– То раньше, – пожала плечами Кэйт. – А с тех пор, как он вернулся, он какой-то... совсем другой. Мне даже кажется, что мы все ему безразличны.

В ответ Лайза только вздохнула. В который раз она пыталась объяснить Кэйт и Бобу, что они далеко не безразличны Алексу – как и все его старые друзья, просто он пока не может выразить этого так, чтобы им было понятно. На Боба и Кэйт, похоже, ее объяснения мало действовали.

– Если мы все же собираемся в Сан-Франциско, – в третий раз начал Боб, – то ехать надо с теми, с кем хоть можно оттянуться как следует. А Алекс – он теперь только вопросы задает, как маленький ребенок.

Все трое сидели в их излюбленном месте отдыха – крохотном кафе под названием "У Джека", прославившемся исключительной пиццей и разнообразными видеоиграми. Игры, однако, успели порядком им надоесть, поэтому приходили сюда теперь в основном ради пиццы – по вкусу, сказать по правде, не такой уж исключительной, зато исключительно дешевой. Сегодня собрались за столиком, над которым висел монитор с популярной некогда игрой "Пленник гоблинов", на монитор, однако, никто не обращал внимание – Лайза изо всех сил старалась убедить Кэйт и Боба взять Алекса с собой, однако друзья, похоже, отнюдь не разделяли ее точку зрения. Хозяин заведения – как нетрудно догадаться, его и звали Джек – внимательно прислушивался к их разговору, но не встревал в него – за это, кстати, его гостеприимный кров ценили больше, чем за пиццу и видеоразвлечения. Однако неожиданно его массивная фигура выросла прямо над их столиком.

– Решайте, ребята, – он кивнул в сторону двери. – Алекс только что пришел и направляется к вам.

Кэйт и Боб с виноватым видом потупились, Лайза, увидев шедшего к их столику Алекса, помахала ему:

– Давай сюда!

Казалось, Алекс раздумывает, но это продолжалось всего секунду. Подойдя, он сел на свободный стул рядом с Лайзой.

– Привет. Я искал вас после уроков, но вы, похоже, не дождались меня. Что новенького?

Кинув на Кэйт и Боба укоризненный взгляд, Лайза решила разом покончить со спором.

– Мы тут говорили о том, чтобы двинуть в субботу во Фриско. Ты с нами?

Алекс недоуменно наморщил лоб.

– Фриско? А что это?

– Сан-Франциско, – объяснила Лайза, делая вид, что не замечает постной физиономии Боба Кэри. – Его все называют так. Так ты с нами едешь?

– Надо у предков спросить.

– Да вот как раз и не надо, – заметила Лайза. – Потому как если ты у них спросишь, они спросят у моих, те пойдут к предкам Кэйт, а потом все дружно покажут нам фигу. Мы просто возьмем и поедем.

Бобу, по всей видимости, наскучило выяснение – выудив из кармана четвертак, он сунул его в щель на мониторе, и по экрану заплясали зеленые гоблины, преследовавшие бедного Пэка. Лайза, уверенная в том, что он сделал это исключительно для того, чтобы не общаться с Алексом, кинула на Боба свирепый взгляд, но тот всецело был поглощен игрою. Повернувшись, Лайза обнаружила, что и глаза Алекса прикованы к маленькому желтому человечку, ловко уворачивавшемуся от зеленых уродцев – в игре Боб толк знал.

– А это для чего? – спросил Алекс.

Этого, сообразила Лайза, он тоже не помнит – и начала терпеливо объяснять Алексу правила игры. Слушая ее, Алекс внимательно следил за действиями Боба. Через пару минут тот закончил игру.

– Хочешь, покажу тебе, как надо? – вдруг спросил Алекс. Боб удивленно уставился на него.

– Да ты и правил-то толком не знаешь!

Сунув четвертак в щель автомата, Алекс оплел пальцами рычаг джойстика. Маленький человечек на экране ловко уворачивался от преследующих его голодных зеленых гоблинов, ни разу даже не подпустив никого из них близко. Внезапно гоблины стали синими – теперь была очередь Алекса ловить их, через несколько секунд на светящемся поле не осталось ни одного гоблина. Количество заработанных Алексом очков в углу экрана достигло трехзначной цифры.

Закончив игру и отпустив джойстик, Алекс равнодушно следил за тем, как снова появившийся на экране человечек был тут же проглочен ближайшим гоблином, появился снова – и был снова проглочен.

– Все просто, – заметил он. – В этой игре есть определенная логика, достаточно усвоить ее – и уже никогда не проиграешь.

Боб внимательно смотрел на него:

– А почему раньше у тебя этого не получалось? Алекс нахмурился, затем пожал плечами.

– Не знаю, – признался он.

– Какая тебе разница, – напустилась на Боба Лайза. – Мы говорили о поездке во Фриско! Алекс, так ты едешь с нами – или как?

Алекс с минуту подумал, затем утвердительно кивнул.

– Да. А когда мы отправляемся?

– Родителям мы скажем, что едем на пляж в Санта-Крус, – начала объяснять Лайза. – Я даже для маскировки с собой еды захвачу. Тогда выехать мы сможем пораньше.

– А если засекут? – спросила Кэйт.

– Не засекут, – ответил Боб, все так же внимательно глядя на Алекса. – Если только кто-нибудь не заложит.

– Не дрейфь, – успокоила его Лайза. – Стукачей у нас нет.

Допив наконец остатки колы, которую заказала час назад, Кэйт поднялась со стула.

– Ладно, мне надо домой. Если мать придет с работы, а обед еще не готов, она мне голову отвернет, это точно.

– Может, поехать с тобой? – предложила Лайза. Хотя говорить об этом было не принято, о проблемах отца Кэйт им было хорошо известно.

Кэйт покачала головой.

– С отцом пока все в порядке... только через недельку ему придется снова лечь в лечебницу. Сейчас он просто сидит все время перед теликом и тянет пиво. Господи! Хоть бы мать его совсем выставила...

– Ты что! – Боб бросил на нее укоризненный взгляд.

– А ничего! – неожиданно взорвалась Кэйт. – Ты бы послушал, как он сидит и вещает о том, что, мол, собирается сделать то-то и то-то, а я-то знаю, что делать он может только одно – напиваться до чертиков. Если могла бы, я в от них давно съехала, и дело с концом!

– Но он же тебе отец...

– Ну так что? Мой отец – старый пьяница, и все знают об этом!

Вытирая рукой неожиданно брызнувшие из глаз слезы, Кэйт стремительно бросилась к выходу. Боб нагнал ее у самых дверей, успев на бегу бросить Алексу, чтобы тот заплатил за пиццу.

Взглянув на Алекса, Лайза улыбнулась.

– У тебя деньги-то есть? Или мне придется бежать домой за мелочью?

– Но почему платить должен я? – Алекс в упор смотрел на Лайзу. – Я же совсем ничего не ел.

– Алекс! Я же пошутила!

– Но почему я? – настаивал Алекс.

Лайза постаралась подавить в голосе неизвестно откуда возникшее раздражение.

– Алекс, – мягко начала она, – никто не просит тебя платить за нас. Просто Боб торопился и не успел, а деньги он отдаст тебе завтра. Понимаешь? Так часто делают.

Алекс по-прежнему в упор смотрел на ее.

– Не помню.

– Да ты ничего не помнишь! – гневно выпалила Лайза. – А раз так, слушай, что говорю тебе я. И вообще – может, ты уже расплатишься и мы пойдем отсюда? – Видя, что Алекс колеблется, она вздохнула. – Ладно, не бери в голову. Я сама заплачу. – Встав и положив деньги на стойку, она пошла к двери, на ходу обернулась к Алексу. – Ты идешь?

Алекс поднялся и вышел следом за ней из прохладного полумрака кафе в яркий свет едва покинувшего зенит солнца. Некоторое время они шли молча. Наконец Лайза, взяв Алекса за руку, взглянула ему в глаза.

– Прости. Я не должна была на тебя сердиться.

– Да все в порядке, – Алекс высвободил свою ладонь из ее руки.

– Теперь ты тоже рассердился на меня? – упавшим голосом спросила Лайза.

– Я? Нет.

– Ты расстроен чем-то еще?

Пожав плечами, Алекс покачал головой.

– Тогда почему ты не хочешь взять меня за руку?

Алекс ничего не ответил, изумляясь про себя, неужели это так важно – держаться за руки.

Наверное, да, только он и этого не помнил. На протянутую к нему руку Лайзы он не взглянул.

* * *

Войдя в комнату дочери, Кэрол Кокрэн обнаружила Лайзу растянувшейся на кровати. С сосредоточенным видом та разглядывала потолок под невероятный грохот музыки, раздававшийся из динамиков. Подойдя к проигрывателю, Кэрол убавила звук и присела на край постели.

– Могу я спросить, что случилось, или это страшный-страшный секрет?

– Да ничего не случилось. Так, музыку слушаю.

– Да, уже целых три часа, – заметила Кэрол. – И заметь – одну и ту же пластинку; отец внизу уже до белого каления дошел.

Перекатившись на бок, Лайза подложила локоть под голову.

– Все Алекс... Понимаешь, он стал совершенно, совсем другим. Иногда он кажется мне чуть ли не дурачком. Воспринимает все абсолютно серьезно – шутки до него вообще не доходят.

Кэрол кивнула.

– Я знаю. И думаю, что лучше всего запастись терпением. У него может пройти это.

Лайза села на кровати.

– Но ведь может и не пройти. Мама, я чувствую – происходит что-то ужасное...

– Ужасное? – повторила Кэрол.

– Понимаешь, в школе... уже начинают говорить о нем. Будто он теперь только и может что задавать вопросы... как маленький.

– Но ты же знаешь причину, – мягко напомнила Кэрол.

Лайза кивнула.

– Знаю. Но легче от этого не становится.

– Кому?

Лайзу, казалось, удивил вопрос матери, несколько секунд она сидела молча, затем снова откинулась на подушку.

– Мне. Я... я устала все без конца объяснять ему, каждую минуту. И не только это... – голос ее упал.

– А что?

– Он... понимаешь, мне больше не кажется, что я ему нравлюсь. Чтобы он взял меня за руку, как раньше, или поцеловал – этого теперь от него не дождешься. Он стал таким холодным... ему нет дела ни до чего...

– И об этом я тоже знаю, – Кэрол вздохнула. – Но ведь он ведет себя так не только с тобой, милая. А и со всеми остальными тоже.

– И от этого мне тоже не легче, ма.

– Понимаю.

Кэрол задумалась – что же ей сказать, как... Лайза тем временем снова села на кровати, прислонившись спиной к стене и подтянув колени к подбородку. Кэрол заговорила, медленно подбирая слова:

– Я, например, намерена впредь относиться к Алексу так же, как и до этого. И попытаться не придавать значения тому, что он иной раз ответит не так или сделает не то, что я могла бы ожидать от него. Да, он может и не оправиться от этого. Он ведь попал в аварию, Лайза. И теперь инвалид – хотим мы того или нет. Но он все равно остается для меня Алексом, сыном наших лучших друзей. И уж если они смогут пережить это, и Алекс тоже, то я – тем более.

– И я? – с надеждой спросила Лайза, но Кэрол покачала головой.

– Вот не знаю. И даже не знаю, стоит ли пробовать. Тебе ведь всего шестнадцать, и тратить почти все время на то, чтобы объяснять ему очевидные вещи и одновременно пытаться привыкнуть к его состоянию... В Ла-Паломе полно других ребят, и я не вижу причины, почему бы...

– Я не могу бросить Алекса! – яростно замотала головой Лайза.

– Никто и не говорит, что ты должна бросить его. Тебе только нужно принять решение... выбрать, как быть дальше. Если тебе трудно уделять столько времени Алексу – советую тебе оставить это. И не слишком комплексовать по этому поводу.

– Но я не знаю сама! – глаза Лайзы наполнились слезами. – Не знаю, ма, как быть дальше... ничего не знаю. Может быть, я больше не люблю его... или просто-напросто психую из-за того, что не уверена, нравлюсь ли я ему, как раньше. Или я злюсь на него за то, что мне приходится ходить за ним, как за малым ребенком... или на всех остальных за то, что не понимают его. Я просто не знаю, что делать!

– Тогда не делай пока ничего, – посоветовала Кэрол. – Принимай все, как есть, день за днем, и посмотришь, что из этого выйдет. Пройдет какое-то время и – уверяю тебя – все образуется.

Кивнув, Лайза встала с постели и подошла к проигрывателю, подняла крышку, сняла диск, начала вынимать из конверта другой. Заговорила, не поворачиваясь:

– Но если не образуется, мама? Если Алекс вот таким и останется? Что... что тогда будет с ним?

Встав, Кэрол шагнула к дочери и притянула ее к себе.

– Не знаю, – призналась она. – Но в конце концов – в основном это больше всего коснется самого Алекса и его родных. А тебя – только если сама захочешь этого. А это вовсе необязательно. Правда?

Лайза кивнула.

– Да, наверное. – Она вытерла слезы и даже попыталась улыбнуться. – Все будет в порядке. По-моему, мне просто стало жалко себя.

– И Алекса, – добавила Кэрол. – Я знаю, детка, что ты отчаянно хочешь ему помочь. И знаю, как больно сознавать, что ты этого не можешь. – Уже подойдя к двери, она остановилась на пороге. – Нет, можешь кое-что. Сделай потише свою жуткую музыку, чтобы Ким наконец уснула. И мой тебе совет – ложись спать.

– Ладно, ма. Доброй ночи. – Закрыв за матерью дверь, Лайза надела наушники. Комната погрузилась в тишину – сумасшедший ритм музыки звучал теперь только в уставшем мозгу Лайзы.

* * *

Не спал и Алекс. Он думал о том, что же именно случилось в кафе «У Джека». Он знал, что совершил какую-то ошибку, но никак не мог понять, в чем именно она заключается.

Лайза хотела, чтобы он взял ее за руку, пусть он не понимал, для чего – ему все равно нужно было сделать это. И еще она рассердилась на него, и снова он не мог понять причину.

Как много бессмысленного в человеческих отношениях.

Неожиданно он вспомнил о той странной боли, которая на секунду пронизала его мозг, когда он увидел Марию Торрес.

Но объяснение этому он когда-нибудь обязательно найдет... а это странное чувство – о нем, кажется, только все и говорят – никак не поддается объяснению.

Любовь.

Что это такое?

Этого Алекс даже приблизительно не мог представить себе. Мать, например, все время твердит, что любит его, да он, в общем, никогда в этом и не сомневался.

Проблема была только в одном – он никак не мог понять, что это такое. Толковый словарь утверждал, что любовь – это чувство привязанности...

Но все дело в том – мало-помалу он убеждался в этом, – что у него, похоже, не осталось никаких чувств.

Эти подозрения появились у него совсем недавно; он даже еще не решил, стоит ли говорить об этом доктору Торресу. Собственно, все, что он пока знал – с другими людьми все время происходят какие-то странные вещи, которых сам он никогда не испытывал.

Гнев, например.

Он знал, что Лайза на него сегодня разгневалась – и это была ее реакция на какие-то его действия.

Но что она при этом чувствовала?

Судя по тому, что ему удалось прочесть – это почти как боль, только испытывает ее не тело, а разум. Но как?

Он, наверное, никогда не узнает об этом. С каждым днем в нем росла уверенность, что он не такой, как другие люди.

Но ведь он должен был стать таким, как все. Именно для этого доктор Торрес сделал ему операцию – чтобы он стал таким, как прежде.

Однако здесь тоже трудность – он совершенно не помнил, каким был до операции. Если бы он вспомнил хоть что-то, то дело сдвинулось бы с мертвой точки. Он вел бы себя, как прежде, и постепенно стал бы таким, как все.

Кое-чему, правда, он уже научился.

Например, обнимать маму, целовать ее. Каждый раз, когда он делал это, ей, похоже, очень нравилось.

Главное – не делать ничего из того, о чем якобы вспомнил, пока не убедишься, что "воспоминания" твои правильны.

И теперь он будет помнить, что нужно во время прогулки держать Лайзу за руку и платить по счету, когда Боб Кэри просит его.

Интересно, а сам он когда-нибудь брал у кого-нибудь в долг? Или, наоборот, кому-то одалживал?

Завтра он спросит об этом у Лайзы.

Нет, он не станет ее об этом спрашивать. Пора прекращать ежесекундно задавать вопросы.

Он хорошо помнит, какое стало у Боба Кэри лицо, когда он спросил Лайзу, какой город они называют Фриско. И он знал почему, хотя это совершенно не волновало его.

Боб Кэри явно считает его дурачком. И ошибается. Эти тесты в понедельник лишний раз доказали, что представляет из себя его интеллект. Если бы Боб мог только представить...

Встав с кровати, Алекс спустился в гостиную. Подойдя к застекленному шкафу рядом с камином, где на полках выстроились тома Британской энциклопедии, он, поискав, вытащил один из них и сел с книгой в кресло. Через несколько минут он прочтет и запомнит все, что есть в "Британнике" о Сан-Франциско, и будет знать о нем больше, чем кто-либо из его друзей.

А завтра – в пятницу – он достанет карту Сан-Франциско и к субботе выучит ее наизусть.

Запоминать – это было просто.

Труднее догадываться, чего от него хотят, и поступать соответственно.

Но к этому придется привыкнуть.

Сколько это займет времени – неизвестно, но постепенно, присматриваясь и усваивая поведение окружающих, он научится всему тому, что могут они.

Правда, чувствовать ему не научиться.

Но это мало беспокоило Алекса. Если он научится убедительно изображать чувства, это сработает.

Он уже усвоил – совершенно неважно, что ты представляешь собой на самом деле.

Главное – соответствовать тому, что думают о тебе окружающие.

Закрыв книгу, он поставил ее обратно на полку и, обернувшись, увидел в дверях фигуру отца.

– Алекс? С тобой все в порядке?

– Я просто хотел посмотреть кое-что.

– А который час, тебе известно?

Алекс взглянул на стоявшие в углу часы.

– Половина четвертого.

– Так почему ты не спишь?

– Я лежал и думал о разных вещах... ну и решил кое-что проверить в энциклопедии. Я уже иду спать. – Он шагнул в двери, но отец остановил его, положив руку на плечо.

– Сынок... тебя что-то беспокоит?

Алекс колебался – может быть, рассказать отцу о том, что он чувствует... как непохож он на других людей, и, может быть, с его мозгом все же что-то неладно... И принял решение не делать этого. Если кто-то и может его понять, то только доктор Торрес.

– Со мной все в порядке, па. Честно.

Опустившись на стул, Марш оценивающе взглянул на сына. Да, выглядит неплохо, если бы только не это выражение полной безучастности...

– Тогда, может быть, стоит поговорить сейчас о твоем будущем, пока Торрес не решил все за нас?

Алекс молча слушал, пока Марш подробно пересказывал ему свой план – отправить Алекса заниматься по программе ускоренного обучения в Стэнфорд. Марш говорил, напряженно всматриваясь в лицо сына, – как он отреагирует на его слова...

Никак. Никакой реакции.

Выражение лица Алекса совершенно не изменилось, и у Марша вдруг появилось неприятное чувство, что тот даже не слышит его.

– Ну? – спросил он после небольшой паузы. – Что ты думаешь об этом?

Помолчав несколько секунд, Алекс направился к двери.

– Мне придется поговорить об этом с доктором Торресом, – ответил он, обернувшись. – Спокойной ночи, па.

Какой-то миг Марш молча смотрел на удалявшуюся фигуру сына, и в следующую секунду удушливая волна ярости словно подбросила его с кресла.

– Алекс!

Имя эхом разнеслось по дому, Алекс, остановившись, обернулся и посмотрел на отца.

– Па?

– Что, черт возьми, с тобой происходит?! – Марш почти кричал. Он чувствовал, как бешено колотится сердце и сами собой сжимаются кулаки. – Ты хотя бы слышал меня? Ты помнишь, о чем мы сейчас с тобой говорили?

Алекс молча кивнул, затем, видя, что Марш не сводит с него гневного взгляда, принялся – слово в слово – повторять только что услышанное.

– Прекрати! – взревел Марш. – Черт побери, немедленно прекрати это!

Алекс послушно замолчал.

Марш стоял, тяжело дыша, пытаясь сосредоточиться на тиканье дедовских часов на камине – он знал, что так он быстрее успокоится. Секунду спустя он понял, что в дверях спальни стоит Эллен – бледная, с распущенными волосами, переводя с него на Алекса испуганный взгляд.