Текст книги "История импрессионизма (Часть 2)"

Автор книги: Джон Ревалд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

На собраниях, где вырабатывался устав ассоциации и где председательствовал Одилон Редон, Сёра и Синьяк впервые заговорили друг с другом. 52 Поль Синьяк очень рано увлекся искусством. Он копировал произведения Мане и в 1879 году, когда ему было пятнадцать лет, на четвертой выставке импрессионистов начал копировать наброски Дега. Но Гоген выставил его за дверь со словами: "Здесь не делают копий, сударь!" 53

В двадцать один год Синьяк был горячим поклонником Моне, к которому он обращался за советом после персональной выставки Моне 1880 года в "La Vie Moderne". В первом "Салоне независимых" в 1884 году Синьяк выставлял пейзажи, в которых сильно чувствовалась его зависимость от избранного им самим учителя.

Синьяк был поражен, когда обнаружил в картине "Купание", выставленной Сёра, методическое разделение элементов – света, тени, локального цвета и взаимодействия красок, а также их подлинное равновесие и соразмерность. Однако картина была выполнена в красочной гамме, напоминающей палитру Делакруа и сочетающей чистые и земляные краски. Хотя один из критиков связал попытки Сёра с Писсарро, нельзя быть уверенным в том, что в то время Сёра вообще что-либо знал о Писсарро. Это Синьяк направил внимание Сёра на импрессионистов и вынудил его отказаться от земляных красок.

Сёра, четырьмя годами старше Синьяка, несколько лет проучился в Школе изящных искусств, в мастерской ученика Энгра Анри Лемана, который внушил ему фанатическую преданность своему учителю. И все же, копируя рисунки Энгра и соблюдая культ классической линии, Сёра также тщательно анализировал живопись Делакруа, с жадностью читал работы братьев Гонкур и изучал научные трактаты Шеврейля, чьи теории гармонии цвета интересовали еще Делакруа. Это навело его на мысль примирить искусство с наукой, мысль, характерную для общего направления времени, стремящегося интуицию заменить знанием и применить результаты неустанных исследований ко всякому роду деятельности. Воспользовавшись открытиями Шеврейля и других ученых, Сёра ограничил свою палитру шеврейлевским кругом четырех основных цветов и промежуточных тонов. Синий, фиолетово-синий, фиолетовый, фиолетово-красный, красный, красно-оранжевый, оранжевый оранжево-желтый, желтый, желто-зеленый, зеленый, зелено-синий и снова синий. Эти цвета он смешивал с белым, но чтобы гарантировать господство яркого света, цвета и гармонии, он никогда не смешивал эти краски между собой. Вместо этого он предпочитал использовать мелкие точки чистого цвета, помещенные близко друг к другу так, чтобы они смешивались оптически, то есть в глазу зрителя, находящегося на соответствующем расстоянии. Этот метод он называл "дивизионизмом". 54

Он заменил "беспорядочность" мазков импрессионистов тщательным размещением аккуратно наложенных точек, что сообщало его работам известную строгость, атмосферу покоя и устойчивости. Отказавшись от непосредственного выражения ощущений, провозглашаемого импрессионистами, не оставляя ничего случайного, он нашел в соблюдении законов оптики новое дисциплинирующее средство, возможность новых достижений.

Если небольшие подготовительные этюды маслом, выполненные еще в технике импрессионистов, Сёра писал на пленере, то свои большие полотна он писал в мастерской. В картинах этих он, в противоположность импрессионистам, не стремился удержать ускользающие впечатления, а старался превратить все, что он видел на месте, в строго рассчитанную гармонию линий и красок. Отбрасывая несущественное, подчеркивая контуры и структуру, он отказывался от чувственной прелести, которая привлекала импрессионистов, и непосредственные ощущения приносил в жертву чуть ли не суровой стилизации. 55 Он уже не стремился запечатлеть вид пейзажа в определенный час, он пытался зафиксировать его силуэт в течение целого дня". 56

Когда Сёра в 1885 году встретился с Писсарро, он уже целый год работал над новой композицией "Воскресная прогулка на Гранд-Жатт", 57 в которой подытожил все свои концепции.

Писсарро тотчас же был захвачен теориями и техникой Сёра и без всякого колебания принял его взгляды. В письме к Дюран-Рюэлю он объяснял, что отныне хочет "найти научным путем современный синтез, основанный на теории цветов, открытой Шеврейлем, на экспериментах Максуэлла и вычислениях О. Н. Руда, 58 заменить смесь пигментов оптической смесью, другими словами разложить цвета на их составные элементы, поскольку этот тип смеси дает большую яркость света, чем та, которую дает смесь пигментов".

И с характерной для него скромностью Писсарро утверждал: "Господин Сёра, художник, обладающий весьма большими достоинствами, первый подал эту идею и после тщательных исследований применил на практике свою научную теорию. Я лишь последовал за ним..." 59

Присоединившись к Сёра и Синьяку, Писсарро начал считать своих прежних товарищей "романтическими импрессионистами", подчеркивая таким образом принципиальную разницу между ними и новой группой "научных импрессионистов".

Примечания

1 Письмо Писсарро к Дюре от 24 февраля 1882 г. См. А. Тabarant Pissarro. Paris, 1924, p. 46.

2 См. Tabarant. Manet et ses oeuvres. Paris, 1947, pp. 406-408.

3 Письмо Ренуара к Дюре, пасха 1881 г. См. Florisoone. Renoir et la famille Charpentier. "L'Amour de l'Art", fevrier 1938.

4 Письмо Писсарро к сыну от 18 сентября 1893 г. См. Camille Pissarro. Lettres a son fils Lucien. Paris, 1950, pp. 311-312.

5 Из неопубликованных записок художника Луи ле Бейля, который в 1896-1897 гг. пользовался советами Писсарро. Примерно в это же время ле Бейль встретился с Моне, который сказал ему: "Перед лицом природы нужно быть смелым; никогда не нужно бояться, что плохо напишешь, и надо переделывать работу, которой неудовлетворен, даже если это значит уничтожить все, что было сделано. Если вы не будете дерзать пока вы молоды, что же с вами будет потом?"

6 Письмо Гогена к Писсарро, лето 1881 г. Частично неопубликованный подлинник, найденный в бумагах Писсарро.

7 Письмо Мане к Астрюку, лето 1880 г. См. E. Moreau-Nelaton, Manet raconte par lui-meme Paris, 1926, v. II, p. 68.

8 См. письмо Писсарро к сыну от 28 декабря 1883 г. Pissarro, op. cit., p. 73.

9 Письмо Ренуара к Мане от 28 декабря 1881 г. См. Mоreau-Nelatоn, op. cit., v. II, p. 88.

10 См. A. Vollard. Renoir, ch. XI, и письмо Ренуара, опубликованное в "L'Amateur d'Autographes", 1913, pp. 231-233.

11 Письмо Ренуара к Дюран-Рюэлю от 21 ноября 1881 г. См. L. Venturi. Les Archives de l'Impressionnisme. Paris – New York, 1939, v. I, pp. 116-117.

12 См. M. Schneider. Lettres de Renoir sur l'Italie. "L'Age d'or", premier numero, 1945.

13 Письмо Ренуара к госпоже Шарпантье, начало 1882 г. См. Florisoone, op. cit.

14 Письмо Кайботта к Писсарро, зима 1881-1882 г. Неопубликованный подлинник, обнаруженный среди бумаг Писсарро.

15 Письмо Гогена к Писсарро от 14 декабря 1831 г. Неопубликованный подлинник, обнаруженный среди бумаг Писсарро.

16 Письмо Гогена к Писсарро от 18 января 1832 г. Неопубликованный подлинник, обнаруженный среди бумаг Писсарро.

17 Письмо Мане к Берте Моризо, начало 1882 г. См. M. Angoulvent. Berthe Morisot. Paris, 1933, p. 62.

18 О письмах Ренуара к Дюран-Рюэлю по поводу этой выставки см. Venturi, op. cit., v. 1, pp. 119-122.

19 О письмах Моне к Дюран-Рюэлю по поводу этой выставки см. ibid., pp. 227-230.

20 Письмо Писсарро к Моне, конец февраля 1882 г. См. J. Joets. Lettres inedites de Pissarro a Claude Monet. "L'Amour de l'Art", III, 1946.

21 Письмо Ренуара к Дюран-Рюэлю, конец февраля 1882 г. Это письмо не фигурирует в Archives de Venturi. См. "Catalogue d'Autographes", n° 61, Marc Loliee. Paris, 1936, p. 35.

22 Письмо Эжена Мане к Берте Моризо, весна 1882 г. См. D. Rouart. Correspondance de Berthe Morisot. Paris, 1950, p. 106.

23 Письмо Эжена Мане к Берте Моризо от 1 марта 1882 г., ibid., p. 103.

24 О кратком каталоге см. Venturi, op. cit., v. II, pp. 267-269.

25 Письмо Эжена Мане к Берте Моризо, март 1882 г. См. Rouart, op. cit., p. 110.

26 Письмо Эжена Мане к Берте Моризо, март 1882 г., ibid., p. 104.

27 Письмо Мане к А. Вольфу, май 1882 г. См. статью Вольфа в "Figaro", 1er mai 1883.

28 Письмо Мане к Шесно, лето 1882 г. См. Moreau-Nelaton, op. cit., v. II, p. 90.

29 Об обстоятельствах смерти Мане см. A. Tabarant. Manet se sut-il ampute? "Bulletin de la vie artistique", 1er mars 1921, и работу того же автора, op. cit., pp. 472-475.

30 A. Wolff статья в "Figaro". Цитируется у Tabarant. Manet et ses oeuvres, p. 476.

31 Письмо Писсарро к сыну Люсьену от 28 декабря 1883 г. Pissarro, op. cit., p. 73.

32 См. письма Ренуара к Моне, конец января и начало февраля 1884 г. J. Baudot. Renoir, ses amis, ses modeles. Paris, 1949, pp. 58-59; о выставке Моне см. Tabarant. Monet et ses oeuvres, pp. 490-497.

33 О распродаже Мане см. Tabarant, ibid., pp. 498-502.

34 A. Wolff статья в "Figaro", 7 fevrier 1884. Цитируется у J. Baudot, op. cit., pp. 60-64.

35 Об этих выставках см.: "Memoires de Paul Durand-Ruel" y Venturi, op. cit., v. II, pp. 212-213; там же см. письма Моне, Ренуара и Сислея к Дюран-Рюэлю; а также Pissarro. Lettres a son fils Lucien; G. Geffroy. Claude Monet, sa vie, son oeuvre. Paris, 1924, v. I, ch. XXIV.

36 На "Зарубежной выставке" в Бостоне Мане был представлен двумя картинами, Моне, Ренуар и Сислей тремя полотнами каждый, Писсарро – шестью. См. H. Huth. Impressionism cornes to America. "Gazette des Beaux-Arts", avril 1946. О выставке в Лондоне см. D. Cooper. The Courtauld Collection. London, 1954, pp. 23-27.

37 Письмо Писсарро к Моне от 12 июня 1883 г. См. G. Geffroy, op. cit., v. II, ch. III.

38 Письмо Писсарро к сыну Люсьену от 4 мая 1883 г. Pissarro, op. cit., p. 30.

39 См. A. Vollard. Renoir, ch. XIII.

40 См. A. Fontainas. La rencontre d'Ingres et de Renoir. "Formes", mars 1931; см. также T. de Wyzewa. Pierre-Auguste Renoir. "L'Art dans les deux Mondes", 6 decembre 1890.

41 Письмо Моне к Дюран-Рюэлю от 1 декабря 1883 г. См. Venturi, op. cit., v. I, p. 264.

42 Письмо Моне к Дюран-Рюэлю от 12 января 1884 г., ibid., pp. 267 268.

43 Письмо Дега к Леролю от 21 августа 1884 г. См. "Lettres de Degas". Paris, 1945, p. 80.

44 Письмо Ренуара к Дюран-Рюэлю, осень 1885 г. См. Venturi, op. cit., v. I, p. 131.

45 Письмо-Писсарро к сыну Люсьену от 31 октября 1883 г. Pissarro, op. cit., p. 44.

46 Письмо Писсарро" к Мюреру от 8 августа 1884 г. См. Tabarant. Pissarro, p. 48.

47 См. F. F. [Feneon]. Les grands collectionneurs, M. Paul Durand-Ruel. "Bulletin de la vie artistique", 15 avril 1920.

48 Письмо Дюран-Рюэля к Писсарро, ноябрь 1883 г. См. Pissarro, op. cit., p. 60.

49 См. Venturi, op. cit., v. II, pp. 249-252.

50 См. G. Biddle. Some Memories of Mary Cassatt. "The Arts", august 1926.

51 Письмо Писсарро к Моне от 7 декабря 1885 г. См. G. Geffroy, op. cit., v. II, ch. III.

52 См. J. Rewа1d. Georges Seurat. Paris, 1948, pp. 45-52. Об общей истории "Общества независимых художников" см. G. Coquiot. Les Independants. Paris, 1921.

53 См. G. Besson. Paul Signac. Paris, 1950, p. 1.

54 См. объяснение принципов дивизионизма Синьяком в его работе "D'Eugene Delacroix au Neoimpressionnisme". Paris, 1899.

55 См. J. J. Sweeney. Plastic Redirections in 20th Century Painting. Chicago, 1934, pp. 7-10.

56 См. G. Kahn. La vie artistique. "La Vie Moderne", 9 avril 1887.

57 О "Гранд-Жатт" см. D. Catton Rich. Seurat and the Evolution of "La Grande Jatte" Chicago, 1935.

58 Об отношении самого Руда к импрессионизму и неоимпрессионизму см. R. Rood. Professor Roods Theories on Colour and Impressionism. "The Script", april 1906.

59 Письмо Писсарро к Дюран-Рюэлю от 6 ноября 1886 г. См. Venturi, op. cit., v. II, p. 24.

1886

ВОСЬМАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ ВЫСТАВКА ИМПРЕССИОНИСТОВ

ПЕРВЫЙ УСПЕХ ДЮРАН-РЮЭЛЯ В АМЕРИКЕ

ГОГЕН И ВАН-ГОГ

Берта Моризо и ее муж Эжен Мане в начале 1886 года взяли на себя труд посетить своих друзей и начать переговоры о новой групповой выставке: Писсарро уже раньше советовался с мисс Кассат и Моне.

Задача эта была особо сложной, потому что на этот раз не только стоял вечный вопрос о Дега и его окружении, но налицо было также требование Писсарро допустить к участию в выставке Сёра и Синьяка, требование, не встретившее сочувствия. Кроме того, Дега настаивал, чтобы выставка была открыта с 15 мая по 15 июня, то есть одновременно с официальным Салоном, а остальным это казалось абсурдом. В феврале дела окончательно зашли в тупик, и Берта Моризо и Моне, казалось, потеряли надежду.

Гийомен попытался стать посредником между различными партиями. Трудность для него, так же как для Писсарро, заключалась в том, что если отпадут Дега, мисс Кассат и Берта Моризо, то не останется почти никого, кто бы мог внести вперед необходимые деньги и пожертвовать ими в случае возможных потерь. Когда вновь начались обсуждения, они вскоре сконцентрировались на вопросе: допускать или нет большую картину Сёра "Гранд-Жатт".

В начале марта Писсарро написал своему сыну Люсьену о недоразумениях, которые произошли у него с братом Мане: "...вчера у меня была яростная схватка с господином Эженом Мане по поводу Сёра и Синьяка. Присутствовал Синьяк, а также Гийомен. Можешь быть спокоен, я как следует оборвал Мане, что, конечно, не понравится Ренуару. Так или иначе, но дело вот в чем: я объяснял господину Мане, который, по-видимому, не понял ничего из того, что я сказал, что Сёра может предъявить что-то новое, чего эти господа, невзирая на свой талант, не могут оценить; лично я убежден в прогрессивном характере его искусства, и со временем оно наверняка даст необыкновенные результаты. Кроме того, я не обращаю внимания на оценки художников, независимо от того, кто они. Я не согласен с необдуманными мнениями "романтических импрессионистов", в чьих интересах подавлять новые тенденции. Я принимаю вызов, вот и все. Но еще прежде, чем что-либо совершено, они хотят подтасовать карты и все испортить. Господин Мане был вне себя! Я не успокоился. Они все действуют закулисно, но я не сдаюсь. Дега во сто раз лояльнее. Я сказал Дега, что картина Сёра очень интересна. – "Я это и сам заметил, Писсарро, только уж очень она большая".

Ну, а если Мане ничего в ней не видит, тем хуже для него. Это просто означает, что в ней есть нечто очень ценное, но это ценное ускользает от него. Посмотрим. Господин Эжен Мане хотел бы помешать Сёра показать его фигурную композицию "Гранд-Жатт". Я протестовал против этого и сказал Мане, что мы не хотим идти ни на какие уступки и если мало места, то мы уменьшим количество наших картин. Мы запрещаем кому бы то ни было навязывать нам свой вкус в отборе произведений. Но, вероятно, все как-нибудь уладится". 1

В конце концов было решено, что Писсарро и его друзья будут выставляться в отдельной комнате. Кроме картин Писсарро, Сёра и Синьяка, в этой комнате должны были появиться первые картины сына Писсарро Люсьена, следовавшего по пути своего отца и Сёра.

Среди других участников выставки был Гоген, который в 1885 году возвратился в Париж, после того как провел в высшей степени неудачный год в Копенгагене. Там он пытался представлять несколько крупных фирм, но потерпел неудачу. Устроил выставку, которая спустя несколько дней была закрыта по приказу Академии; положительные отзывы в газетах были задержаны, оппозиция была настолько яростной, что ни один окантовщик не осмеливался делать ему рамы из опасения потерять клиентов. Оставив жену с четырьмя детьми в Дании, он в конце концов вернулся во Францию со старшим сыном Кловисом, который вскоре серьезно заболел. Вследствие этого Гогену пришлось наняться расклейщиком афиш. Вскоре он сам вынужден был провести несколько месяцев в госпитале. Поместив Кловиса в пансион, он в конце концов умудрился уехать на побережье Нормандии, по-видимому, продав несколько картин из своей коллекции. На побережье он встретился с Дега и поссорился с ним. Возможно, что, подобно Писсарро, Дега возражал против стремления Гогена как можно скорее завоевать успех, потому что впоследствии Гоген говорил: "А на Дега я не обращаю никакого внимания, я не собираюсь истратить жизнь, копаясь с одной деталью в течение пяти сеансов. Если исходить из цен на масло, это получается слишком дорого". 2

Несмотря на невероятные трудности, Гоген упрямо продолжал работать, и к новой выставке у него был готов ряд картин. Гоген представил художникам своего друга и бывшего коллегу по банку Шуффенекера. Берта Моризо и ее муж дали согласие допустить на выставку его работы.

Неизвестно, заставило ли Моне отказаться от участия в выставке включение Гогена и Шуффенекера, но вернее всего, что это решение было подсказано ему участием Сёра и Синьяка. Кайботт встал на сторону Моне. После некоторого колебания Ренуар тоже сообщил, что не будет принимать участия, следом за ним отказался присоединиться к остальным и Сислей. Моне и Ренуар решили вместо этого выставляться на "Международной выставке" у Пти, так же как и Рафаэлли. Рафаэлли, бесспорно, понял, что импрессионисты не заинтересованы в его участии и, со своей стороны, тоже, видимо, счел их общество компрометирующим. Дега, наконец, отказался от Рафаэлли и на этот раз охотно, так как теперь его никто об этом не просил. "Открытие состоится 15-го, – сообщал Дега в начале мая Бракмону. – Все происходит в страшной спешке. Вы знаете, что условие не выставляться в Салоне остается в силе. Вы не выполнили этого условия, но как обстоит дело с вашей женой? Моне, Ренуар, Кайботт и Сислей еще ничего не ответили. У меня сейчас нет времени объяснять, где мы нашли средства на расходы. Если входная плата не покроет этих расходов, все участники будут обходить публику с тарелкой. Помещение не так велико, как хотелось бы, но расположено замечательно. Это второй этаж "Мезон Доре" на углу улицы Лафитт. Фирма Яблочкова предложила нам оборудовать электрическое освещение". 3

Из друзей Дега принимали участие в выставке только госпожа Бракмон, мисс Кассат, Форан, Руар, Тилло и Зандоменеги. К ним присоединился новичок – Одилон Редон.

В качестве еще одного новичка участвовала графиня де Рамбюр, чьи произведения, как говорил критик Феликс Фенеон, "не осмелились упомянуть в каталоге".

В то время как художники деятельно готовились к восьмой выставке, Дюран-Рюэль собрал триста картин, которые намеревался везти в Америку. Писсарро удалось убедить его включить несколько работ Синьяка и Сёра; последний вручил торговцу свое "Купание", выставлявшееся в первом "Салоне независимых". В марте 1886 года Дюран-Рюэль отбыл в Нью-Йорк с очень хорошим подбором картин из своей большой коллекции. 4 От успеха этого предприятия зависело не только его собственное будущее, но в какой-то мере и будущее опекаемых им художников.

Тогда как выставка Дюран-Рюэля в Нью-Йорке была названа "Работы маслом и пастелью импрессионистов Парижа", сами художники еще раз изгнали слово "импрессионизм" со своих афиш и назвали свою выставку "Восьмая выставка картин".

Она должна была длиться с 15 мая по 15 июня (время, выбранное Дега) и помещалась над рестораном "Мезон Доре", в здании, стоящем на углу улицы Лафитт и Итальянского бульвара. 5

Дега выставил две пастели, изображающие женщин в шляпной мастерской (Мери Кассат иногда позволяла ему сопровождать себя, когда ходила примерять шляпы), и серию, состоящую из семи пастелей, озаглавленную "Серия обнаженных женщин – купающихся, моющихся, вытирающихся, причесывающих волосы или сидящих за туалетом в то время, как их причесывают". В этих пастелях он попытался подойти к изображению обнаженных с совершенно новой точки зрения. "До сих пор, – объяснял он, – обнаженная модель всегда изображалась в позах, предполагающих присутствие зрителей". Вместо того, чтобы показывать обнаженные модели сознающими свою наготу и в позах, выбранных художником, Дега предпочитал наблюдать их естественную обнаженность – "как бы подсматривая в замочную скважину". 6 Он установил в мастерской ванны и тазы и наблюдал, как его натурщицы занимались купанием и уходом за собой.

Писсарро, Гийомен и Гоген выставили каждый около двадцати картин и пастелей. Работы Писсарро были характерны для его новой манеры; среди работ Гогена были некоторые, сделанные в Руане, Нормандии, Бретани, а также в Дании. Берта Моризо выставила двенадцать картин и ряд акварелей и рисунков. Сёра тоже послал несколько рисунков, ряд пейзажей, написанных в Гранкане, где в 1885 году он провел несколько летних месяцев, и свою большую картину "Гранд-Жатт", иератическую и обобщенную композицию, изображающую воскресную публику, расположившуюся на лужайках и под деревьями на островке Гранд-Жатт в Аньере, неподалеку от Парижа.

Среди гуляющих в тени людей выделялась дама в синем платье, держащая на привязи маленькую обезьянку.

Новая выставка уже заранее вызвала любопытство, возбужденное слухами, касающимися большой композиции Сёра. Джорджу Муру рассказал один из его друзей, что там была огромная картина, написанная тремя красками: светло-желтой – солнце, коричневой – тени и все остальное небесно-голубого цвета. Кроме того, говорили, что там была дама с мартышкой, хвост которой был свернут кольцом, и что длина этого хвоста равнялась трем ярдам.

Мур поспешил на открытие выставки, и хотя картина не совсем соответствовала описанию, там действительно была мартышка и достаточное количество других странностей, чтобы оправдать хохот, "шумный хохот, утрированный для того, чтобы как можно больше обидеть". 7

Впоследствии Синьяк вспоминал, что в день открытия выставки друг Мане Стевенс "непрерывно носился взад и вперед между "Мезон Доре" и соседним кафе Тортони, вербуя своих приятелей, потягивающих пиво на знаменитой террасе; он приводил их взглянуть на картину Сёра, чтобы показать, до чего дошел его друг Дега, приветствуя подобные ужасы. Он бросал деньги на турникет, даже не ожидая сдачи, так спешил привести завербованные им силы". 8

Выставка, на которой импрессионизм был представлен лишь Бертой Моризо, Гийоменом и Гогеном, вызвала много дискуссий. В то время как некоторые посетители были шокированы обнаженными женщинами Дега и объявляли их непристойными, 9 большая часть публики была заинтригована и забавлялась работами Сёра и его последователей; работы эти висели в слишком узкой комнате, где их трудно было смотреть. Немногие признавали исключительную оригинальность этих картин, и когда бельгийский поэт Верхарн с восторгом говорил о них некоторым художникам, они хохотали и осыпали его насмешками. 10

Общему смятению способствовал еще тот факт, что публика и критики не могли отличить друг от друга Сёра, Синьяка и обоих Писсарро. Необычность картин, созданных этими различными художниками, работающими идентичной палитрой и опирающимися на общий метод, была слишком поразительна для того, чтобы посетители могли обращать внимание на тонкие индивидуальные отличия.

"Гранд-Жатт" Сёра, занимающая в комнате центральное место, лиризм Синьяка и наивная строгость Камилла Писсарро игнорировались, и критики заявили, что новый метод окончательно уничтожил индивидуальность художников, применявших его. Джордж Мур вначале даже решил, что это какая-то мистификация и, поскольку картины висели низко, вынужден был встать на колени и внимательно изучать полотна, прежде чем смог отличить работы Писсарро от Сёра. 11

Критики, не склонные к внимательному исследованию, поспешили встретить это новое искусство своими обычными остротами. Но даже серьезные свободомыслящие авторы не могли скрыть своего неодобрения, видя в этих работах только "упражнения вычурных виртуозов". 12

Новый друг Писсарро, романист Октав Мирбо, дошел даже до того, что усомнился в искренности Сёра. Его отношение, по-видимому, было типично для тех немногих поклонников, которых приобрел Писсарро после тридцати лет занятий живописью. Никто не желал следовать за ним по новому пути, который он избрал. Казалось, ему придется начинать борьбу сначала в окружении людей, годившихся ему в сыновья.

Так обстояли дела, когда Дюран-Рюэль вернулся в Париж спустя несколько дней после закрытия выставки в "Мезон Доре". В художественных кругах тотчас же начали циркулировать различные слухи. Некоторые утверждали, что ему сверхъестественно повезло и он составил в Америке состояние, другие говорили, что он занялся там опасными делами и вынужден был удрать. То, что Дюран-Рюэль мог сообщить сам, было куда менее эффектно, но зато весьма обнадеживающе: он вернулся из поездки с убеждением, что от Америки можно ожидать многого, и хотя непосредственные результаты его выставки были довольно ограниченны, перспектива казалась многообещающей.

Прием, оказанный Дюран-Рюэлю в Нью-Йорке, был более приветливым, чем он смел надеяться, хотя, конечно, дело не обошлось без некоторых проявлений враждебности. "Появлению картин французских импрессионистов, – объявляла "New York Daily Tribune", – предшествовало много ругани. Те, кто вкладывает капитал в такие старомодные произведения, как работы Бугро, Кабанеля, Мейссонье и Жерома, распространили слух, что картины импрессионистов имеют характер "лоскутного одеяла" и что отличают их только такие эксцентричности, как синяя трава, ярко-зеленые небеса и вода всех цветов радуги. Словом, говорилось, что картины этой школы окончательно и абсолютно ничего не стоят". 13

Однако публика отказалась принять доводы этих "знатоков", отчасти благодаря неустанным стараниям Мери Кассат заинтересовать своих соотечественников искусством импрессионистов (Сарджент тоже старался завербовать для Моне и Мане поклонников), но в еще большей мере благодаря тому, что Дюран-Рюэль уже был известен в Америке как агент и защитник Барбизонской школы. Его репутация заставила американскую публику сделать один весьма практический вывод, – вывод, который не сумели сделать французы, а именно: раз он так упорно поддерживает своих новых друзей, значит, работы их должны иметь какую-то ценность.

Таким образом, и критики, и посетители подошли к этой выставке без предубеждения.

Желая смягчить то "потрясение", которое, вполне возможно, могли вызвать картины Мане, Дега, Ренуара, Моне, Сислея, Писсарро, Берты Моризо, Гийомена, Синьяка, Сёра и Кайботта, Дюран-Рюэль не только включил в свою выставку произведения Будена, Лепина и других, но еще добавил к ним некоторые академические картины.

Эта предосторожность, однако, оказалась излишней, и "New York Daily Tribune" зашла даже так далеко, что напечатала следующие строки в адрес покровителей Бугро и Кабанеля: "Мы склонны обвинять джентльменов, кото-вые снабжают картинами нью-йоркский рынок, в том, что они сознательно скрывали от публики художников, представленных ныне на выставке в американских художественных галереях". 13 Были, естественно, и такие статьи, которые мало чем отличались от статей во французских газетах. "Sun" писала о "шероховатых и неприятных творениях Ренуара, выродившегося и испорченного ученика такого здорового, честного и здравомыслящего господина, как Глейр". Критик этой газеты утверждал также, что Дега "плохо рисует", что пейзажи Писсарро "фантастичны и забавны, иногда он бывает серьезен, но, видимо, не имея таких намерений", что картины Сислея "очень скверно нарисованы" и что "ужасающая картина Сёра "Купальщики"... родилась в грубом, вульгарном и банальном мозгу, – это работа человека, желающего отличиться вульгарной ограниченностью и большими размерами картины". 14

Но в целом американские обозреватели проявили необычное понимание и вместо того, чтобы глупо насмехаться, сделали честную попытку разобраться во всем. Они с самого начала признали: "Ясно чувствуется, что художники работали с определенным намерением, и если они пренебрегали установленными правилами, то лишь потому, что переросли их, и если отказывались от мелких истин, то сделали это для того, чтобы сильнее подчеркнуть основные". 15

Общий смысл заметок в прессе, отражавшей реакцию посетителей, сводился к следующему: американские художники из этих картин могут извлечь ряд технических уроков; предлагаемая выставка, начиная с ранних работ Мане и кончая большим полотном Сёра, является единственной возможностью изучить "бескомпромиссную силу импрессионистской школы". Характеризуя эту школу как "воплощенный коммунизм со смело выставленным красным стягом и фригийским колпаком", критик "Art Age", например, охотно признавал, что в их работах видно большое знание искусства, а в работах Дега – еще более глубокое знание жизни, что Ренуар смог взять энергичную и живую ноту и что пейзажи Моне, Сислея и Писсарро исполнены неземного покоя и в итоге очень красивы. 16 "The Critic" даже заявлял: "Нью-Йорк никогда не видел более интересной выставки, чем эта". 15

Спустя две недели после открытия, которое состоялось 10 апреля, "Tribune" объявила, что семь или восемь картин уже проданы. Интерес к выставке был так велик, что решено было продлить ее еще на месяц. Из-за других обязательств Американской художественной галереи выставка в конце мая была переведена в Национальную Академию художеств, что практически равнялось официальному признанию. Перед тем как Дюран-Рюэль вернулся в конце концов во Францию, "Американская ассоциация искусства" закупила ряд картин и условилась с ним, что осенью он вернется с новой выставкой. Таким образом, Дюран-Рюэль имел все основания верить в будущее и считать поездку в Америку тем поворотным моментом, которого он долго ждал. 17

За исключением надежд, Дюран-Рюэль ничем не мог похвастаться художникам, когда вернулся в Париж. Расходы у него были большие, и он еще не был в состоянии удовлетворить их требования в отношении денег. Кроме того, его успех снова разжег зависть его противников. Начались разговоры о том, чтобы покупать картины непосредственно у импрессионистов и вынудить их порвать с Дюран-Рюэлем, для того чтобы захватить открытый им американский рынок. Тем временем нью-йоркские торговцы, которые не сомневались в его провале и были встревожены неожиданными результатами выставки, начали добиваться в Вашингтоне новых таможенных правил и, таким образом, оттянули его вторую выставку. Трудности еще далеко не были преодолены, но Дюран-Рюэль не терял веры и уговаривал своих художников не падать духом. Однако Писсарро, Моне и Ренуар не были уверены, сможет ли он дотянуть до явного финансового успеха.

Они пришли лишь к одному утешительному убеждению: "Если нас не спасет Дюран-Рюэль, то найдется другой, кто займется этим делом, так как оно уже стало выигрышным". 18 Однако в данный момент они снова были предоставлены самим себе.

Во время отсутствия Дюран-Рюэля Моне, не получая денег от своего торговца, продал несколько картин через Жоржа Пти по весьма удовлетворительным ценам (он брал за свои картины приблизительно по 1200 франков). Вместе с Ренуаром он участвовал также в выставке, организованной в Брюсселе новой ассоциацией – "Группой двадцати", поставившей своей задачей объединить весьма активные прогрессивные элементы в Бельгии с прогрессивными силами других стран. 19 Успех в какой-то мере изменил позицию Моне, и он стал теперь более требователен в отношениях с Дюран-Рюэлем, а иногда даже откровенно груб. Он упрекал торговца в том, что тот отослал его картины в Америку или оставил их в качестве обеспечения своим кредиторам, так что сейчас он остался без запаса, который мог бы показать французской публике.