Текст книги "Властелины моря"

Автор книги: Джон Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Когда на Саламине стало известно, что персидские корабли отплыли домой, греки немедленно бросились в погоню. Они вырвались из залива, столь долго их не отпускавшего, и пошли мимо опустевшего берега Фалеронского залива на юг, вдоль Аттики, остановившись лишь, когда впереди показался мыс Суний. На нем одиноко лежал в руинах храм Посейдона, который персы разрушили так же беспощадно, как и Акрополь. А противника и след простыл. Ночь застала греков невдалеке от острова Андрос.

Фемистокл настаивал на том, чтобы идти к Геллеспонту и перерезать понтонные мосты. Но верх взял Эврибад, выразивший мнение большинства пелопоннесцев: чем скорее Ксеркс уберется из Европы, тем лучше, и не надо предпринимать ничего, что может этому помешать. Позиция Эврибада была неожиданно подтверждена верховной волей. В тот самый момент, когда спартанский военачальник Клеомброт, брат павшего царя Леонида, приносил благодарственную жертву в честь победы, наступило солнечное затмение. Это было истолковано как знак того, что никуда идти не надо. Поначалу Клеомброт и другие спартанцы поддерживали план Фемистокла, но теперь и они отказались от преследования Ксеркса.

Давно уж было пора грекам отпраздновать славную победу на море. Среди трофеев оказались три совершенно не поврежденные финикийские триеры. Одну из них втащили наверх, к останкам храма Посейдона. Другую отправили в Истм и освятили в тамошнем храме Посейдона. Третья осталась на Саламине и была принесена в жертву Аяксу-герою. Остатки добычи морских сражений при Саламине и Артемисии были поделены между городами; правда, предварительно с каждого вражеского тарана, как и со всего оружия, была взята десятина. Эта бронза пошла на отливку статуи Аполлона высотой в пятнадцать футов, которая была затем установлена в святилище Дельфийского оракула. Если бы не пророчество о Деревянной стене, Фемистокл, вполне возможно, так и не убедил бы афинян принять морское сражение с персами. Перед отплытием в Истм военачальники объединенного флота устроили голосование: кто заслужил наибольших почестей за победу над персами. Победителей должно было быть двое. Дело сочли столь важным, что жребий бросали на алтаре Посейдона. Каждый счел, что первый приз должен достаться ему, так что победителя голосование не выявило. Но когда стали подсчитывать голоса по второму претенденту, выяснилось, что большинство выбрало Фемистокла. Совершив этот последний ритуал, единые в своей разъединенности, греки поднялись на борт и отправились по домам.

Фемистокл пошел с Эврибадом в Спарту. Здесь он удостоился почестей за союзническую верность и вклад в общую победу, архитектором которой по всеобщему признанию стал именно он. За мудрость и хитроумие спартанцы увенчали его короной из диких олив. Они также приставили к нему почетную стражу из трехсот воинов, уравняв тем самым в правах с Леонидом. И еще, в качестве материального выражения своей признательности, преподнесли ему, известному любителю лошадей, лучшую в Спарте колесницу.

Пока Фемистокла чествовали в Спарте, его сограждане-афиняне с облегчением возвращались на родину. Кое-кто поднялся на вершину холма, откуда Ксеркс наблюдал за морским сражением, и обнаружил там позолоченную скамеечку для ног, на которую Царь царей ступил, садясь в колесницу. Наверное, в спешке его слуги просто забыли про нее. Эта ценнейшая реликвия – как же, сам царь касался этой вещи – была отнесена в сожженный дотла, разоренный Акрополь и принесена в жертву Афине. Афиняне и сами отпраздновали победу песнями и танцами. Тон последним задавал красивый и одаренный юноша по имени Софокл, которому в то время сравнялось шестнадцать лет. Великий поэт Симонид написал эпитафию в честь павших в бою, а потом сочинил два одических стихотворения – соответственно в честь победы при Артемисии и Саламине. Вполне возможно, они исполнялись во время освящения нового храма бога северного ветра Борея, до того пребывавшего в тени, но заслужившего признательность афинян за его разящие налеты на корабли персидского царя.

Наступила осень – сезон холодных дождей и порывистых ветров. На смену тяжким испытаниям пришел мир, и афиняне вернулись на свои любимые поля. Приближалась посевная. С неба, затянутого облаками, доносился крик журавлей, летящих на запад, к озерам Африки. Скоро и загадочные сестры, все семеро Плеяд, исчезнут с вечернего неба, и зима положит конец посевам. Пока же по всей Аттике крестьяне выходили на поля, запрягали быков – словом, начинали очередной трудовой цикл. Мозолистые ладони, привыкшие за последнее время к веслу триеры, лежали теперь на ручках плуга.

Семена, брошенные в землю той осенью, прорастут плодами в новом мире. На крохотный отрезок времени, чуть больше месяца, граждане Афин покинули землю своих предков для того, чтобы все до единого сплотиться в деревянном пристанище – на своих только что построенных триерах. Нигде они не были в большей степени городом, чем в этом не-городе. Никогда они не представляли еще столь грозную силу, как ныне, когда, отложив в сторону щит и меч, забыв о сословных различиях и политических симпатиях, они объединились под общим знаменем, имя которому – флот. Они поставили на карту все, но риск их стократно оправдался. А главное, они осуществили мечту Фемистокла. Вдохновленные явившимся ему образом, афиняне подняли свой городок до уровня самых могучих городов мира. И в тех Афинах, что выросли на месте скудных полей и полуразрушенных стен, из поколения в поколение будет гореть дух этих людей.

Часть 2 Демократия

Наша конституция называется демократией, потому что власть принадлежит не меньшинству, а всему народу. Когда речь идет о частном споре, все равны перед законом; когда речь идет о том, кому должно занять то или иное общественное положение, в расчет идет не принадлежность сословию, но реальные достоинства личности.

Перикл. Из обращения к афинянам.

Глава 6 Своя команда (479—463 годы до н. э.)

Мореплавание, как и все остальное, это искусство. Это не то, что можно подобрать и чем заняться в свободное время. На самом деле оно не оставляет свободного времени ни для чего иного.

Фукидид

После победы при Саламине Фемистоклу, как единственному лидеру афинян, был брошен вызов со стороны двух амбициозных соперников. Когда над родиной нависла угроза, оба, преданные ранее остракизму, были призваны к служению, а когда весной начался новый этап войны, народное собрание назначило Аристида командующим сухопутной армией, а Ксантиппа флотом. Фемистокла обошли. Его политические противники представляли собой сплоченную силу, да и сам он раздражал людей своим тщеславием, корыстолюбием и симпатиями к спартанцам. В будущем герой Саламина посвятит себя внутренним делам Афин, войнами за рубежом займутся другие. А эту войну ни в коем случае нельзя было считать законченной. Персы славились своим упорством, даже самые тяжелые поражения не останавливали их. Предвидя новое появление азиатской армады, спартанцы объявили, что греческий флот сосредоточится в Эгине под командой царя Спарты Леотихида. Это решение стало очередным ударом по престижу Афин. Впрочем, в любом случае афиняне уже не могли поставить объединенному флоту прежнего количества триер. Восемь тысяч граждан из сословия гоплитов во главе с Аристидом выступят против оставшихся в Греции частей армии Ксеркса, что само по себе значительно уменьшает число гребцов. Словом, Ксантипп пришел в Эгину всего со 140 триерами. Тем не менее в количественном отношении они по-прежнему составляли костяк греческого флота.

Миновало лето, а персов все не было видно. Греки так и пребывали бы в Эгине неизвестно сколько времени, если бы с острова Хиос не пришел корабль с просьбой о помощи. Хиосцы по-прежнему оставались подданными Ксеркса, и их тайный бросок в Грецию был сопряжен с большим риском. Города и острова Ионии, уверяли они Леотихида, жаждут свободы. Появление 250 судов в восточной части Эгейского моря станет искрой, от которой загорится пожар восстания. Царь Спарты неохотно послал эскадру на Делос, но дальше идти отказался. Азиатский берег находился всего в ста пятидесяти милях к востоку, но спартанцам – народу сухопутному это расстояние казалось «таким же далеким, как Геркулесовы Столпы».

На Делосе от ионийцев с Самоса поступило новое сообщение. В нем говорилось, что в настоящий момент туда прибыл и бросил якорь весь персидский флот – награда за боевые действия. Возможность сокрушить морскую силу персов одним ударом была слишком соблазнительной. Леотихид дал приказ к выступлению. Увидев приближающихся греков, персидские адмиралы, не оправившиеся еще от поражения при Саламине, переместились в более надежные гавани Малой Азии. Афиняне же вместе с союзниками загрузились на Самосе сходнями и всем остальным, необходимым для абордажа, и двинулись на восток в надежде настичь противника. Искать его долго не пришлось.

По прошествии нескольких часов непрерывной гребли впередсмотрящие заметили у подножия скал, образующих гору Микале, скопление судов. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы грекам стало ясно: сегодня морского сражения не будет. Персы вытащили все свои корабли на берег и соорудили вокруг них нечто вроде эллинга из камней, бревен и заостренных столбов. Но слишком уж далеко зашли греки, чтобы отступить без боя. Флагманский корабль Леотихида бросил якорь поодаль от персидского укрытия, и царь немедленно отправил гонца к ионийцам, все еще остающимся под пятой Ксеркса, с призывом встать в ряды борцов за свободу.

Греки подошли вплотную к берегу и начали высадку. На каждой триере было примерно по десять воинов, так что в целом собиралась армия, состоящая не менее чем из двух тысяч гоплитов. Выстроившись в традиционную, по восемь в ряд, фалангу, они заняли фронт длиной примерно в триста ярдов – слишком много, чтобы уместиться между морем и горой. Честь требовала от спартанцев занять место на правом фланге, хотя тут они были полностью отрезаны от берега, упираясь в скалистое подножие горы. В центре, на плоской поверхности, расположились воины пелопоннесского союза – Коринфа, Сикиона, Трезена, а афиняне во главе с Аристидом образовали левое крыло, на кромке моря. Их дух укрепляло присутствие спортсмена-чемпиона Гермолика, общенациональной знаменитости. Он был многократно увенчан лавровыми венками как победитель Панэллинских игр по pankration (название ныне перекочевало в смешанные единоборства). Находиться рядом с таким героем из мира спорта почти то же, что пребывать в свите божественного героя.

Лишь во второй половине дня Леотихид подал сигнал к наступлению. Так началось удивительное морское сражение, когда оба противоборствующих флота находятся на берегу, а греческие гребцы наблюдают за происходящим словно с трибуны стадиона. Стараясь удержать греческие фаланги как можно дальше от их кораблей, персы вышли из укрытия и расположили своих лучников и легковооруженных воинов за целым частоколом из сплетенных, тесно прилегающих один к другому щитов. По мере продвижения афинян спартанцы на правом фланге постепенно отсекались от общего фронта, все глубже втягиваясь в ущелье. Вскоре они вообще пропали из вида. Тем временем передовые части греков оказались в зоне досягаемости персидских лучников. Не уступая боевым патриотическим духом Фемистоклу, Ксантипп решил продолжать наступление – со спартанцами или без них. Передав по линии фронта: «делай, как я», он возглавил атаку, в результате которой стена из щитов была сметена, и греки оказались в непосредственной близости от импровизированного эллинга. Поначалу персы пытались сопротивляться, но слабость защитных доспехов ставила их в рукопашном бою в заведомо невыгодное положение. Поломав строй, они повернулись и скрылись в эллинге.

Но греки следовали за ними по пятам. Ведомые Ксантиппом и его афинянами, они ворвались внутрь укрытия и, раздробив персов на отдельные группы, принялись методично подавлять сопротивление. Теперь персы сражались в одиночку: ионийцы и другие греки – подданные Ксеркса перешли на другую сторону. И решающий удар нанес именно находившийся дотоле в тени правый фланг греков. Одолевая крутизну скал, спартанцы выбрались наконец на склон, нависающий над береговой полосой, куда персы вытащили корабли, и обрушились на эллинг сверху. Множество персов были убиты, уцелевшие либо сдались на милость победителя, либо ушли горными тропами в Сарды. Там им предстояла незавидная доля сообщить о случившейся катастрофе самому Ксерксу.

В тот же вечер торжествующие победу греки премию за доблесть присудили коллективно – афинянам, а индивидуально Гермолику-чемпиону. Пелопоннесцы оказались на втором месте, о спартанцах же никто даже не упомянул. Встал серьезный вопрос, что делать с персидскими судами. Людей, чтобы эвакуировать их, у греков не хватало, а оставлять врагу нельзя. И тогда греки, предварительно обчистив персидские триеры до нитки, устроили из них грандиозный костер. Дерево и смола полыхали, как факел, а в конце концов пламя охватило и эллинг. Зарево, освещавшее в ту ночь угрюмые склоны горы Микале, стало для азиатских греков маяком победы и свободы.

Через несколько дней из Греции появились гонцы с вестью о том, что союзная армия нанесла сокрушительное поражение великой армии Ксеркса на равнинах близ Платеи. Завоевательной экспедиции персидского царя пришел конец: греки были свободны. Когда об этом стало широко известно, азиатские греки обратились к Леотихиду с предложением создать союз во главе со Спартой. В случае согласия Спарта в ближайшие годы окажется втянутой в войну на море, ибо, конечно же, Царь царей не отпустит на волю свою богатейшую провинцию – Ионию просто так, без жестокой борьбы. Поэтому Леотихид выдвинул контрпредложение: ионийцы оставляют свои города в Азии или недалеко от азиатского побережья и морем возвращаются в свои старые родные края. Портовые города, где живут греки-изменники, сдавшиеся Ксерксу, освобождаются от их присутствия и передаются ионийцам. Ксантипп и афиняне выступили против. Они заявили, что в Ионии издавна селились жители Афин и никто не вправе лишать ионийцев тех городов, что основаны ими в далекие времена. По их настоянию греки с Самоса, Лесбоса, Хиоса и других островов присягнули на верность общему союзу.

При том что сезон мореходства заканчивался, греческий флот, усиленный теперь ионийцами, отправился с Самоса в последний свой поход. Преодолевая встречный ветер, он шел на север, где предстояло смести построенные Ксерксом понтоны. Но греки опоздали – их и без того смыло штормами. От местных осведомителей Леотихиду стало известно, что новые поставлены в Сесте, городе на европейской стороне Геллеспонта. За его высокими стенами укрываются персидские силы всего этого района. Не решаясь штурмовать их, Леотихид дал команду к отходу в Грецию.

Пути Ксантиппа и афинян с ним разошлись. При поддержке нового союзника ионийцев они и после отплытия спартанцев и пелопоннесцев остались на берегах Геллеспонта. И в отсутствие осадных орудий решили уморить защитников города голодом и таким образом вынудить их к капитуляции. Кончилось дело тем, что персы в отчаянии ночью перебрались через городскую стену и ушли в поле. Некоторые попали в руки фракийцев, принесших одного из персидских военачальников в жертву своим богам. А остальных захватили в плен греки, и случилось это примерно в двенадцати милях от Сеста, рядом с прибрежным местечком Эгоспотамы («Козья река»). Среди пленников оказался один персидский вельможа, осквернивший греческое святилище тем, что переспал там с наложницей. Персы предложили за него и его сына царский выкуп – триста серебряных талантов, но Ксантипп отказался и распял пленника, как если бы это был обыкновенный пират. Перед отплытием домой афиняне загрузили трюмы своих кораблей огромными прочными тросами, пошедшими на возведение персами мостов, ненадолго соединивших Азию и Европу.

Афины, в которые они вернулись, трудно было узнать. Персы разрушили все, кроме домов, где разместились их военачальники. Так что город предстояло отстраивать с самого основания. В этот судьбоносный момент Фемистокл снова оказался в самом центре жизни Афин. Спартанцы отговаривали афинян от этого намерения на том основании, что, если Ксеркс вернется, Афины станут персидской цитаделью. Фемистоклу пришлось пустить в ход все свое хитроумие, чтобы отвлечь спартанцев, пока его сограждане все как один были заняты строительством. После победы при Платеях греки поклялись не восстанавливать храмы, сожженные Ксерксом: пусть их почерневшие от копоти руины останутся вечным напоминанием о персидском святотатстве. Но никто не запрещал возводить новые храмы. Так, Фемистокл построил святилище в Пирее, а также – рядом со своим домом в Афинах – храм богини Артемиды Подающей советы. На берегу реки Илисс афиняне воздвигли храм богу, которого раньше не почитали, – Борею, разметавшему вражеские корабли. В этих и других священных местах они развесили тросы от мостов Ксеркса как дань благодарности богам.

Когда город еще лежал в руинах, Фемистокл попытался убедить сограждан отойти от прежнего плана, когда в центре возвышался Акрополь, и воздвигнуть новый город прямо на берегу. С ним не согласились, зато народное собрание проголосовало в пользу завершения строительства укрепленного порта в Пирее, оживив тем самым давно дремлющий проект. Граждане признали также необходимым ежегодно увеличивать флот на двадцать триер и выделить средства на привлечение умелых мастеров из других городов. Все это была инициатива Фемистокла.

Когда подошло время вновь, после победы при Саламине, отправлять флот в море, афиняне поставили во главе своей эскадры Аристида Справедливого. Четыре года назад он был подвергнут остракизму (изгнанию) за отказ поддержать предложение Фемистокла построить флот на серебро, добытое в Лаврионе. Теперь, подобно большинству своих сограждан, Аристид тоже пришел к убеждению, что будущее Афин – в море. Прошлым летом он одержал славные победы в сражениях на острове Пситталея у Саламина и при Платеях. Главнокомандующим объединенным флотом спартанцы назначили Павсания, главнокомандующего греческим войском в битве при Платеях, который был регентом при малолетнем сыне царя Леонида. Павсаний был блестящий тактик, одержимый манией величия. Правда, обнаружилось это позднее.

Расширяя диапазон действий на море, Павсаний первым делом повел флот на Кипр, затем, подняв на всем острове восстание против персов, обогнул западную оконечность Малой Азии и подошел к Византию, греческой колонии, расположенной прямо у пролива, ведущего в Черное море. Подчинив ее себе, спартанский адмирал повел себя как настоящий тиран, что вызвало возмущение даже у его сторонников, и в конце концов некоторые части флота взбунтовались. Ионийцы обратились к афинянам с просьбой взять флот под свое крыло. Такой шаг подтвердил бы неформальную договоренность, достигнутую прошлой осенью, когда Ксантипп повел объединенный флот ионийцев и афинян к Сесту. Помимо общих корней, ионийцы находили, что афиняне лучше, чем кто-либо, защитят их интересы в случае нового вторжения персов. Афиняне энергичны и изобретательны, спартанцы (порывистый Павсаний явно представлял собой исключение) скорее флегматичны и неподвижны. Имел в этом случае значение и бесспорный авторитет, каким пользовался Аристид буквально у всех.

Когда спартанские власти прислали в Византий нового военачальника на смену Павсанию, ионийцы отказались ему подчиняться. Жребий был брошен. Униженный адмирал вернулся домой, а пелопоннесские триеры откололись от союзного флота. Объединив афинян и ионийцев, Аристид остался закладывать основания нового мирового порядка, в котором первую скрипку предстояло играть Афинам.

Ионийцы предложили афинянам организовать новое морское объединение на манер того, которое под водительством спартанцев одержало победу над Ксерксом. Спартанцы созывали свои советы в Истме; афиняне и ионийцы будут встречаться на острове Делос, в самом сердце Эгейского моря. Роль гегемона (что в буквальном переводе означает «тот, кто идет впереди») в этом союзе отводится афинянам. Объединенным флотом командуют афинские военачальники, окончательные решения принимают тоже афиняне, союзный совет дает только рекомендации. Цель ясна: война с варварами до победного конца. Новый союз отомстит персам за все нанесенные грекам обиды.

Поскольку главным делом нового союза должны были стать военно-морские операции, возникла необходимость в том, в чем союз во главе со Спартой не нуждался, – в постоянном притоке денег и новых судов. Многочисленным командам гребцов надо было платить; равным образом предстояло строить новые триеры и ремонтировать старые. Содержание постоянного флота стоит гораздо дороже, чем организация отдельных кампаний, да и пребывание в порту – это немалые расходы.

Чтобы разделить финансовое бремя по справедливости, афиняне предложили систему взносов, во многом напоминающую ежегодную контрибуцию персам. Каждому городу или острову будет определен ежегодный взнос соответственно его возможностям, и выплачиваться он может как деньгами, так и триерами – именно такую форму выбрали для себя Афины. Определять размеры взноса предстоит самому Аристиду. Каждую весну серебро будет переправляться на Делос и сдаваться на хранение десяти афинским гражданам, носящим пышный титул hellenotamiai, то есть «греческих казначеев». Полное название нового объединения будет звучать так: афиняне и их союзники. Позднее историки окрестят его Делосским союзом.

Аристид произвел первоначальные расчеты. Получилось в итоге 460 серебряных талантов в год. По мере расширения союза эта сумма будет увеличиваться. Афиняне постановили, что те, кто располагает крупными флотами, например, жители островов Самос, Лесбос, Хиос, Наксос и Фасос, делают свой взнос триерами. У других в распоряжении имеются только небольшие устаревшие галеры – они вносят свою долю серебром. После согласования всех деталей представители городов и островов, собравшиеся на Делосе, принесли присягу на верность новому Афинскому союзу, в знак чего торжественно бросили в море железные бруски. Символика этого жеста состояла в том, что верность клятве сохраняется до тех пор, пока железо не всплывет со дна. При взгляде с Делоса на восток Персидское царство должно было представляться им достаточно обширным, чтобы выжигать его огнем и вечно грабить.

Во главе новых объединенных военно-морских сил народное собрание Афин поставило не испытанных и прославленных победителей в сражениях последних трех лет Фемистокла, Ксантиппа, Аристида, а новичка по имени Кимон, известного тем, что именно он убедил молодых всадников принять участие в событиях при Саламине. Это был высокий, атлетического сложения мужчина с коротко подстриженными вьющимися волосами и приятными, сразу располагающими к себе манерами. Отцом его был Мильтиад, матерью – фракийская царевна. В отрочестве он жил в родительском поместье на северном берегу Геллеспонта, наблюдая за тем, как торговые суда, груженные всяческой роскошью, следуют из Черного моря в Средиземное.

И вот сейчас, в возрасте тридцати одного года, Кимон готовился повести вновь созданное флотское объединение на первое дело. Самой соблазнительной мишенью представлялся Эйон – обнесенный стеной город на европейской земле и все еще находящийся в руках персов. Стоял он на берегу реки Стримон во Фракии, родине его матери, на пути к плодородным фракийским полям. Объединенные силы во главе с Кимоном высадились на берег и нанесли поражения противнику в бою на открытой местности; однако же уцелевшие персы ударили по грекам из-за хорошо укрепленных стен города. Тогда Кимон показал, что он не уступает персам в инженерном искусстве. Он велел прорыть каналы, и воды Стримона хлынули в сторону укреплений города. Глина, скрепляющая кирпичные стены, начала растворяться. Начальник персидского гарнизона в отчаянии покончил с собой, и Кимон вошел в город. Те, кто пошел в услужение персам, были проданы в рабство, а добыча разделена между союзными городами и островами. Богатые земли персов и сотрудничавших с ними Кимон передал во владение афинским поселенцам.

Так закончилась первая успешная военная кампания нового союза. Благодарные афиняне воздвигли на агоре мемориал в честь победы и высекли на нем стихотворные строки, в которых Кимон и его войска уподобляются героям Троянской войны, «искусным воинам и вождям храбрецов». Довольное сделанным выбором, народное собрание Афин еще пятнадцать лет подряд отправляло Кимона на войну во главе союзного войска. По мере увеличения свитка его побед множилось и количество участников союза, достигшее в конце концов цифры в сто пятьдесят городов и островов.

Самое знаменитое из деяний Кимона связано с тем, что он оказался участником поиска драгоценных реликвий – останков Тесея. Афинский флот завоевал репутацию одного из ведущих в мире: пришла пора обзавестись покровителем из круга мифологических героев. Тесей – искатель приключений, освободитель, победитель разбойников и чудовищ – показался вполне подходящей кандидатурой. В лабиринте в Кноссе на Крите Тесей убил Минотавра – полубыка-получеловека, тем самым освободив Афины от ужасной дани, наложенной на них критским царем Миносом: ежегодно город должен был посылать на съедение чудовищу семь юношей и столько же девушек. За свою долгую жизнь Тесей совершил столько разнообразных подвигов и участвовал в таком количестве предприятий, что слова «без Тесея не обойтись» вошли в поговорку. Считается, что Тесей погиб на острове Скирос, но где похоронен, неизвестно.

Через несколько лет после основания Делосского союза, Дельфийский оракул объявил, что афиняне должны перенести останки Тесея в Афины и поклоняться ему отныне как божественному герою. За выполнение задачи взялся Кимон. Однажды, после продолжительных поисков, он увидел орла, долбящего клювом землю на каком-то кургане. Решив, что это знак свыше, он велел начать на этом месте раскопки. Под землей обнаружился саркофаг с мечом, копьем и костями очень крупного мужчины. С подобающей торжественностью Кимон перенес останки на борт флагманского корабля и доставил их в Пирей. Афиняне отметили возвращение реликвии шествиями и жертвоприношениями, останки же героя поместили в саркофаг и воздвигли великолепный храм Тесейон. Отныне ежегодно в Афинах устраивались два морских празднества: одно в память о дате, когда Тесей, по легенде, отправился в свое великое странствие, другое, осенью, в честь его возвращения. Точно так же раз в год рулевые афинских триер чествовали уроженца Саламина, проведшего галеру с Тесеем на борту на Крит и обратно.

Афиняне унаследовали множество мифов из прошлого, но когда текущие события вроде строительства и стремительного развития флота оказались настолько впечатляющими, то мысль о некой связи современных свершений с мифологическим прошлым просто не могла не возникнуть. И афиняне с готовностью творили новые легенды. Кимон всячески содействовал этому. Среди поэтов, кому он покровительствовал, был между прочих некто Фересид – знаток генеалогии и мифов. Он уже давно проследил родословную Кимона, возведя ее к Аяксу, сыну саламинского царя Теламона. И вот теперь этот самый Фересид принялся перерабатывать миф о Тесее. По новой версии, Тесей, убив Минотавра, бросается в кносскую бухту; там он, избегая возможного преследования, сокрушает все критские корабли и благополучно покидает остров. Впоследствии еще один мифотворец, Демон, несколько видоизменил легенду, превратив Минотавра в критского военачальника по имени Тавр и представив Тесея его победителем в морском сражении – первом в истории Афин! – разыгравшемся там же, у входа в бухту.

Помимо останков Тесея, Афины заявили претензию и на другую весомую реликвию, связанную с его личностью. Небольшая галера под названием «Делия» являлась старейшим в городе судном. Каждую весну она отправлялась в паломническое плавание на Делос, родину Аполлона, где афиняне и другие ионийские греки устраивали нечто вроде семейного сбора, дабы вознести молитвы своему древнейшему богу. В одном из первых дошедших до нас от тех времен свитков говорится, что городские плотники постоянно ремонтировали священную галеру, заменяя раскрошившуюся или гниющую обшивку. «Делия» являла собой типичную военную галеру железного века, что не мешало афинянам представлять ее именно тем судном, на котором Тесей плыл на бой с Минотавром. Вот это и есть та вторая реликвия, еще одно звено в цепи, соединяющей Афины с воображаемым героическим прошлым.

Одна из картин, украшающих храм Тесея, принадлежит кисти афинского живописца Микона. На полотне изображен Тесей, окруженный на глубине моря тритонами и дельфинами. Богиня Амфитрита, владычица морей, передает юному герою корону; за сценой наблюдает Афина. Есть и иные версии мифа о Тесее, всячески подчеркивающие его роль в истории Афин. Утверждается, например, что в годы своего царствования Тесей объединил Аттику, основал первое демократическое народное собрание, способствовал притоку жителей из других городов, всячески радел о бедных и угнетенных, даже о рабах. Таким образом, легендарный основоположник морской мощи города стал и прародителем афинской свободы, единства и демократии.

Между тем подлинный основатель флота Фемистокл был еще вполне жив и здоров. В городском собрании против него объединились влиятельные кланы Аттики, личной репутации Фемистокла нанесла сильный урон развернувшаяся против него очернительская кампания, сопровождавшаяся обвинениями в коррупции и измене. В попытке восстановить свое положение и честь, а также противопоставить что-то мифотворчеству Кимона Фемистокл способствовал постановке новой трагедии драматурга Фриниха. Пьеса называлась «Финикиянки», сражение при Саламине представлялось в ней как трагедия персов. Открывается пьеса монологом перса-евнуха, укладывающего подушки для собирающихся в царском дворце членов совета. Доносится хор женщин – вдов финикийских моряков Ксеркса, оплакивающих судьбу своих мужей. Таким образом, Фемистокл хотел напомнить согражданам о своей роли в разгроме персов на море. И не напрасно он велел разыграть драматическую историю Саламина на сцене, где в качестве персонажей обычно предстают боги и античные герои: это могло бы и его собственные деяния возвысить до уровня эпоса и мифа.

Пьеса Фриниха бесследно исчезла в анналах, и точно так же покатилась под уклон карьера Фемистокла-политика. Через два года после премьеры «Финикиянок» афиняне проголосовали за то, чтобы предать его остракизму. Правда, такая мера не всегда означает конец политической жизни. Скажем, Ксантипп и Аристид вернулись к власти, пережив позор и изгнание. Но Фемистоклу судьба не улыбнулась. Примерно на середине его десятилетнего изгнания мстительные спартанцы и завистливые афиняне возобновили прежние интриги, что привело к выдвижению формального обвинения в измене. Народное собрание направило Фемистоклу вызов в Афины, где он должен был предстать перед судом.