Текст книги "Комос"

Автор книги: Джон Мильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Мильтон Джон
Комос

Джон Мильтон

Комос

Переводы Ю. Корнеева

МАСКА

Представлена в замке Ладлоу в присутствии графа Джона Бриджуотера,

тогдашнего наместника Уэльса.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Дух-хранитель, появляющийся затем в одежде пастуха Тирсиса.

Комос и его свита.

Леди.

Старший брат.

Младший брат.

Сабрина, нимфа.

ГЛАВНЫЕ РОЛИ ИСПОЛНЯЛИ:

Лорд Брэкли.

Мистер Томас Эджертон, его брат.

Леди Элис Эджертон.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Чаща леса. Входит или низлетает Дух-хранитель.

У звездного порога тех чертогов,

Которые воздвиг себе Юпитер,

В эфирных безмятежных сферах я

Витаю с сонмом вечно светлых духов

Над мрачною и суетной планетой,

Зовущейся Землею у людей,

Где, как в загоне скот, они теснятся,

Тщась жизнь свою никчемную продлить,

Лишь к выгоде стремясь и забывая,

Что слугам добродетели за гробом

Воссесть меж небожителей дано.

Но кое-кто из смертных все же ищет

На праведном пути тот ключ златой,

Которым двери в вечность отпирают.

Не будь таких, сюда б я не спустился:

Я не хочу, чтобы дыханьем смрадным

Мои одежды грешный мир пятнал.

Но ближе к делу. Кроме высшей власти

Над океанскою соленой хлябью,

Юпитер при разделе дал Нептуну

Омытые морями острова,

Которые, подобно ожерелью,

Нагую грудь пучины украшают;

А тот их роздал божествам подвластным

Пускай корону из сапфиров носят

Да потрясают крошечным трезубцем.

Бог синекудрый за собой оставил

Лишь здешний остров, ибо остальных

Он больше и прекрасней несравненно.

Та часть его, что на закат глядит,

Наместничество доблестного пэра,

Чья твердая десница мудро правит

Воинственной и древнею страной.

Он вызвал отпрысков своих, которых

С младенчества учил искусству власти,

Пусть делят с ним теперь ее. Но ехать

Должны они сквозь этот дикий лес,

Чей сумрак трепет в путника вселяет,

И послан я Юпитером сюда,

Чтоб отвратить от них, годами юных,

Опасность, угрожающую им,

А в чем она – я вам сейчас открою.

Внемлите ж, ибо этого никто

Ни во дворцах, ни в хижинах не слышал

Ни от новейших, ни от древних бардов.

Когда морских разбойников этрусских

В дельфинов превратил тот бог, что первым

Из алых гроздий выжал сладкий яд,

Направился вдоль берегов тирренских

Он к острову волшебницы Цирцеи.

Рожденная от Солнца, обладала

Она вином, которого отведав

Свиньею становился человек.

Юнцом кудрявым в плющевом венке

Пленилась нимфа, и у ней от Вакха

Родился сын, обличьем на отца,

А сердцем и душой на мать похожий.

Был Комосом он назван, и скитаться,

Войдя в года, отправился, и долго

Бесчинствовал меж кельтов и иберов,

Пока не поселился в здешних дебрях,

Где мать свою в науке чародейства

Под кровом мглы зловещей превзошел.

Волшебное питье в хрустальном кубке

Он предлагает путнику, который

От взоров Феба изнемог, и если

Увы, воздержность свойственна немногим!

Тот согласится жажду утолить,

Его лицо, подобье лика божья,

Становится немедля мордой тигра,

Медведя, волка, вепря иль козла,

Хоть тело остается человечьим.

И – что всего ужасней – сам несчастный

Не замечает своего уродства,

Но мнит, что он красивее, чем прежде,

И с наслажденьем в чувственной грязи

Валяется, забыв друзей и ближних.

Поэтому, когда пересекает

Тот, кто богам угоден, эту чащу,

Я, словно метеор, с небес свергаюсь,

Чтобы его спасти от западни,

Как сделал ныне. Но сперва мне надо

Свои одежды из лучей Ириды

Сменить на грубый плащ, как будто я

Слуга владельца здешних мест, пастух,

Чья кроткая свирель смиряет ветер,

А песня заглушает шум дубрав:

Коль стану с горцем, стерегущим стадо,

Я схож обличьем, легче будет мне

Прийти на помощь в нужную минуту

Тем, кто попал в беду. Но чу! Шаги!

Толпа сюда валит. На время скроюсь.

Входит Комос, в одной руке у него волшебный жезл, в другой – кубок. За ним, в сверкающих нарядах, множество чудовищ – мужчин и женщин с головами диких зверей. Их буйная ватага выскакивает из лесу с оглушительным шумом, в руках

у них факелы.

Комос

Скликают пастухи стада:

Взошла вечерняя звезда.

Квадрига огненного Феба

В Атлантику низверглась с неба,

И только сумрак звездных стран

Лучом последним осиян,

И на восток направить снова

Свой бег светило дня готово.

Это значит, что для нас

Наступил веселья час,

Время пиршеств, танцев, пенья,

Дерзости и наслажденья,

Время плесть венки и пить,

Время благовонья лить.

Дремлют Мудрость и Стыдливость,

Впала Сдержанность в сонливость,

Старость улеглась в кровать.

Некому нас поучать.

Закружимся же свободно

В вихре пляски хороводной,

Как бессонный хор планет

В смене дней, недель и лет.

Встают и рушатся валы морские

Танцуют моррис месяц и стихии.

На отмелях, одетых мглой,

Резвится фей и эльфов рой.

Цветы себе вплетают в косы

Русалки у речного плеса,

Где их баюкает волна.

Ночь дается не для сна,

А для сладких жертв, без меры

Приносимых в честь Венеры.

Ей служить и мы начнем.

Лишь днем зовется грех грехом:

Что незаметно, то безгрешно.

Приди ж сюда из тьмы кромешной,

Ночных безумств богиня, Котито,

Чье имя не дерзнет назвать никто,

Пока, как из драконьей пасти пламя,

Мрак из Аида не пополз клубами.

Мчись быстрей с Гекатой к нам,

Ревностным твоим жрецам,

На черной, словно туча, колеснице

И с нами будь, пока творится

Наш таинственный обряд

И на нас не бросит взгляд

С высей Индии Аврора,

Эта сплетница, которой

Солнцу невтерпеж донесть

Обо всем, что было здесь.

В круг, друзья, тесней сплетитесь,

В пляску буйную пуститесь!

Танец.

Прервите танец! Робкие шаги

Неподалеку слышу я. Укройтесь

В тени деревьев, чтоб нашим многолюдством

Пришельца не спугнуть. Мое искусство

Мне позволяет угадать в нем деву,

Застигнутую темнотой в лесу.

Сегодня я свое пополню стадо

И мать мою Цирцею превзойду.

Пора! Я в ход пущу всю силу чар,

Наполню воздух звуками заклятий,

Иллюзиями жертву ослеплю,

Внушу ей мысли ложные... Но вдруг

Причудливый наряд мой и безлюдье

Ее насторожат? Нет, так не будет.

Она не убежит – я слишком ловок.

Завесой доводов красноречивых

И маской показного дружелюбья

С учтивостью свой умысел прикрыв,

Вотрусь я к ней, неопытной, в доверье

И завлеку ее в силки. Как только

Пыль тайных чар я ей в глаза пущу,

Простушка запоздалым селянином

Меня сочтет. Но здесь уже она.

Укроюсь. Может быть, расскажет дева,

Какой нуждой сюда приведена.

Входит леди.

Леди

Шум шел отсюда, коль мне верен слух,

Мой проводник единственный. Хоть явно

То были звуки буйного веселья,

Которому под флейту иль свирель

Невежды-поселяне предаются,

Когда, бесчинной пляской славя Пана,

Богов благодарят на лад свой грубый

За полные амбары и овчарни.

Боюсь я ночью встретиться с толпой

Хмельных гуляк, но кто же, кроме них,

Укажет мне, куда сквозь эту чащу

Я робкие стопы должна направить?

Увидев, что от долгого пути

Я выбилась из сил, мои два брата

Устроили привал меж здешних сосен

И отошли, чтоб, как они сказали,

Нарвать мне свежих ягод иль иных

Даров лесной гостеприимной сени.

То было в час, когда в одежде серой

И сером клобуке, как пилигрим,

Встал вечер позади квадриги Феба.

Я жду их и тревожусь все сильней.

Что с братьями моими? Вероятно,

Зашли они чрезмерно далеко,

И у меня украл их мрак-завистник.

Нет, ночь-воровка, не с благою целью

В свой потайной фонарь ты прячешь звезды,

Светильники, которые природа,

Нетленным маслом вечности заправив,

Подвесила на небесах, чтоб путь

Указывать скитальцам одиноким...

Но вот и место, где, как мнилось мне,

Отчетливо был слышен шум веселый.

Как! Ни души во мгле? Что это значит?

Вновь оживают в памяти моей

Истории о мрачных привиденьях,

О духах, нам кивающих из тьмы,

О голосах незримых, нас зовущих

На берегах и отмелях пустынных.

Однако добродетельную душу,

Которой провожатым служит Разум,

Лишь растревожить, но не устрашить

Такие мысли могут. Да пребуду

Я под охраной Веры ясноокой,

Надежды с белоснежными перстами

И Непорочности. Я вижу их

С собою рядом, как живых, и верю,

Что если будет нужно, бог верховный,

Для коего и силы зла – всего лишь

Орудия небесного возмездья,

Благого духа в светлом одеянье

Пошлет, чтоб жизнь и честь мою спасти...

Но что это? Мне, кажется, легла

На землю тень серебряная тучки.

Да, это тучка, что плывет в ночи,

Бросая слабый отблеск на деревья.

Едва ли братья мой услышат зов,

Но все же вновь его подать рискну я:

Они, должно быть, где-то здесь, и мне

Не терпится их поскорей увидеть.

(Поет.)

О Эхо, чья отчизна – край счастливый,

Где извивает

Свое русл_о_ Меандр ленивый,

Не видела ль ты меж ветвей,

В тени которых соловей

Тебе, незримой, душу изливает,

Двух юношей, столь царственных на вид,

Что твой Нарцисс их не затмит?

Ах, сделай милость,

Скажи, не ты ль красавцами пленилась

И прячешь их теперь,

Царица звуков, сфер эфирных дщерь?

Ответь, о нимфа, на вопрос мой честно,

И пусть твоим словам завторит свод небесный!

Комос

Ужель могли в груди из тленной персти

Родиться столь божественные звуки?

Нет, что-то неземное там живет

И заявляет о себе, наполнив

Гармонией) воздух потрясенный.

Как сладостно на крыльях тишины

Напев взлетает к гулким сводам ночи!

Как ворон мрака, прирученный им,

Ему умильно внемлет! Часто слышал

Я трех сирен и мать мою Цирцею,

Когда с толпой наяд в венках цветочных

Своим волшебным пением они

В Элисий душу жертвы увлекали.

Их слушая, рыдала даже Сцилла,

И хриплый лай ее на миг смолкал,

И затихала злобная Харибда.

Но песня их лишь усыпляла чувства,

Вливая в кровь бездумья сладкий яд,

А вот такое трезвое блаженство,

Восторг столь чистый нынче в первый раз

Изведал я! Пора. Окликну деву.

Пусть станет королевою моей!

Привет, о чудо красоты нездешней,

Затем что вы, конечно, родились

Не в этом диком крае, если только

Вы не подруга Пана иль Сильвана,

Богиня рощ, чья песня отгоняет

Туманы вредоносные от них.

Леди

Напрасная хвала, пастух любезный:

Я к ней глуха. Поверь, что не тщеславье,

А лишь желанье спутников сыскать

Заставило меня возвысить голос

И Эхо разбудить на ложе мшистом.

Комос

Что с ними, леди, разлучило вас?

Леди

Мрак и вот этот лабиринт зеленый.

Комос

Когда ж вы потеряли провожатых?

Леди

Когда на дерн присела отдохнуть.

Комос

Вас бросили они? Вам изменили?

Леди

Нет, отошли, чтоб поискать воды.

Комос

И с вами не остался ни один?

Леди

Их было, к сожаленью, только двое.

Комос

Наверно, ночь застигла их врасплох.

Леди

Несчастие, увы, всегда нежданно.

Комос

Страшитесь вы за них иль за себя?

Леди

За них, притом не меньше, чем за братьев.

Комос

Они – мужи иль юноши еще?

Леди

Свеж, как у Гебы, лик их безбородый.

Комос

В тот час, когда побрел неровным шагом

Вол с пашни в хлев и дровосек усталый

За ужин сел, два молодых красавца

Мне встретились вон у того холма,

Закутанного в плащ из лоз зеленых,

С чьих хрупких стеблей гроздья спелых ягод

Срывали незнакомцы. Весь их облик

Дышал таким величием, что я

Не за людей их принял, а за духов,

Резвящихся под многоцветной аркой,

Воздвигнутою радугой меж туч,

И поклонился им благоговейно.

Помочь вам разыскать их мне отрадней,

Чем в рай войти.

Леди

Любезный поселянин,

Где путь туда кратчайший?

Комос

Этот холм

Лежит на запад от дубравы здешней.

Леди

Но, добрый мой пастух, так скупо светят

Сегодня звезды, что в лесу едва ли

Без искушенного проводника

Найдет дорогу даже местный житель.

Комос

Давно я поселился по соседству

От этой чащи и отлично знаю

В ней все поляны, тропы и овраги,

Затем что каждый день по ним хожу,

И если ваши спутники блуждают

Здесь до сих пор, я разыщу их прежде,

Чем жаворонок, провозвестник дня,

С соломенного ложа в небо взмоет;

А коль не разыщу, найду для вас

Приют под кровлей бедной, но надежной,

И поиски возобновлю с утра.

Леди

Твою, пастух, я помощь принимаю,

Затем что настоящую учтивость

Встречаешь чаще в хижине простой,

Под закопченным потолком, чем в залах,

Украшенных коврами, хоть кичиться

Привыкли ею там. К тому ж опасней,

Чем тут, нигде не будет мне. Пусть небо

Назначенный мне искус соразмерит

С моими силами. Идем, пастух!

(Уходят.)

Входят два брата.

Старший брат

Сверкните, звезды, хоть на краткий миг,

И ты, о месяц, путников надежда,

Яви свой бледный лик из толщи туч

И низложи Хаос, что здесь царит

В ночи, усугубленной вечной тенью.

А если сумрак, черный узурпатор,

Сильней тебя, пускай хотя б ночник

Блеснет сквозь щели хижины убогой,

И луч его дрожащий нам послужит

Тем, чем Медведица Большая – грекам

И финикийцам – Малая.

Младший брат

А если

Не озарит нас свет его отрадный,

Пусть мы услышим тихий перезвон

Овечьих колокольчиков в загоне,

Или свирель пастушью, или первый

Крик петуха, который извещает

Подруг пернатых о рассвете близком,

Нам даже это будет утешеньем

В темнице из бесчисленных ветвей.

Но где ж сестра? Где удалось укрыться

Несчастной деве от росы холодной

В ночном лесу, меж терний и волчцов?

Быть может, служит ей земля постелью

И к жесткому стволу она приникла

Тяжелой от тревоги головой?

Что, если, перепуганная насмерть,

Она, пока мы рассуждаем тут,

От голода иль жажды изнывает?

Старший брат

Спокойней, брат! Не надо омрачать

Рассудок свой картиной бед грозящих.

Коль все равно они стрясутся с нами,

Не стоит торопиться им навстречу,

Заране предугадывая их;

А коли не стрясутся, нам придется

Краснеть за страхи ложные потом.

Так разумом тверда и преуспела

В науке добродетели настолько

Сестра у нас, что я тебе клянусь:

Ни полночь, ни безлюдье (а другая

Опасность вряд ли ей грозит) не властны

Покой ее душевный возмутить

И мысли привести в разброд постыдный.

Поверь, так лучезарна Добродетель,

Что видит, как ей поступать и в час,

Когда луна и солнце тонут в море.

К тому ж подчас стремится даже Мудрость

С Раздумьем, лучшим пестуном своим,

Побыть вдвоем: удобнее и легче

Ей в одиночестве расправить крылья,

Чем в суетливой толчее мирской.

Тот, в чьей груди горит источник света,

И в полночь ярким солнцем озарен;

А тот, чьи мысли низки, сердце черно,

Впотьмах бредет и в ясную погоду.

Он сам – своя темница.

Младший брат

Спору нет,

Задумчивое Размышленье любит

Безмолвие уединенной кельи,

Где неприкосновенней, чем в сенате,

Вдали от шумной черни восседает,

Затем что никому расчета нет

Ни оскорблять отшельника седого,

Ни хлеба, четок, книг его лишать.

Но Красота, чтоб Дерзости проворной

Она в расцвете юном не досталась,

Нуждается, как древо, на котором

Росли плоды златые Гесперид,

В охране, по-драконьи неусыпной.

Скорее уж в разбойничьем вертепе

Сокровища, коль их рассыпать там,

Останутся нетронуты, чем Похоть

Пропустит столь благоприятный случай

И беспрепятственно сквозь эту чащу

Даст девушке беспомощной пройти.

Меня страшат не ночь и не безлюдье,

А то, что может следствием их стать:

Вдруг наша беззащитная сестра

Дурного человека встретит?

Старший брат

Было б

Нелепо утверждать, что не грозит

Сестре беда. Но где есть основанья

Меж страхом и надеждой колебаться,

Там от природы я предпочитаю

Надеяться и воли над собою

Предчувствиям зловещим не давать.

К тому ж сестра не так уж беззащитна,

Как полагаешь ты: незримой силой

Она ограждена.

Младший брат

Что ты в виду

Имеешь? Силы неба?

Старший брат

Да, их тоже,

Но, первым делом, чистоту, то свойство,

Которое присуще ей самой,

Хоть небом и даровано. Надежней

Брони оно ее оберегает.

В священном ореоле Чистоты,

Она, подобно нимфе стрелоносной,

Бродить без страха может по лесам,

По пустошам и по холмам безлюдным

Ни тать, ни горец, ни дикарь жестокий

На деву покуситься не дерзнут.

Верь, даже там, где ужас обитает

В пещерах, призраками населенных,

Останется все тою же она:

Бестрепетною, скромной, величавой.

Не раз я слышал, что не властна нечисть,

Кишащая, когда огни погаснут,

На берегах болот, озер и рек,

Бесовки-ведьмы, домовые, гномы

И мертвецы, которых не отпели,

Вред девушке невинной причинить.

Ну, понял ты, сколь Чистота могуча,

Или на помощь мне призвать ученость,

От эллинов дошедшую до нас?

Припомни, что охотнице Диане,

Властительнице девственной лесов,

Чей лук и дрот разили львиц и барсов,

Не страшны были стрелы Купидона,

Тогда как гнев ее вселял испуг

В богов и смертных. Чем была эгида

Щит со змеинокосою Горгоной,

Чей вид врагов необоримой девы,

Минервы мудрой, в камень превращал,

Как не эмблемой Чистоты суровой,

Способной ужас и благоговенье

В насильнике внезапно пробудить?

Так любит небо Чистоту святую,

Что ею наделенная душа

Хранима сонмом ангелов от зла

И от греха. Они в виденьях светлых

И в вещих снах с ней говорят о том,

Что слуху человека недоступно,

И близость с ними так преображает

Всю оболочку плотскую ее,

Что тело, храм неоскверненный духа,

Становится нетленным, как и он.

Но если непотребством взоров, жестов,

Речей, а более всего, поступков

Обезображен внешний облик наш,

То и душа заразе поддается,

Грубеет неизбежно и своей

Божественной природе изменяет.

Не потому ль на кладбищах порой

Мы призраки уродливые видим,

Которые над свежею могилой

Сидят и медлят, словно и по смерти

Привязывают чувственные узы

Их к плоти, столь им прежде дорогой?

Младший брат

О, сколь ты, философия, прекрасна,

Хоть кажешься глупцам сухой и черствой!

Ты сладостна, как лира Аполлона,

Как нектар на божественном пиру,

Где пресыщенья не бывает!

Старший брат

Тише!

Я чей-то голос в отдаленье слышу.

Младший брат

Я тоже. Кто это?

Старший брат

Иль местный житель,

Иль путник, заблудившийся, как мы,

Иль, в наихудшем случае, разбойник,

Скликающий своих собратьев.

Младший брат

Боги,

Сестре защитой будьте! Снова голос!

Вынь шпагу, брат!

Старший брат

И все ж я отзовусь.

Коль это друг, приход его желанен;

Коль враг, в бою за правых небеса.

Входит Дух-хранитель в одежде пастуха.

Знаком мне голос. Кто ты? Отвечай,

Но стой на месте иль на сталь наткнешься.

Дух

Что слышу я? Вы ль это, лорд мой юный?

Младший брат

Брат, это же пастух отцовский!

Старший брат

Тирсис!

Тот, чьим искусным мадригалам внемля,

Свой бег сдержать старается ручей

И розы аромат струят щедрей!

Скажи, пастух мой добрый, что случилось?

Уж не овца ль от остальных отбилась

Или ягненок не пришел в загон?

Чем ты в глухую чащу приведен?

Дух

Ошиблись вы, наследник и отрада

Того, кто мне пасти доверил стадо:

Я здесь не для того, чтоб скот собрать

Иль лиходея-волка покарать.

Что мне бараны, овцы и ягнята,

Чьей шерстью здешние холмы богаты,

Когда сестры не вижу с вами я!

Где молодая госпожа моя?

Старший брат

Она в лесу пропала, к сожаленью,

По моему и брата небреженью.

Дух

Увы, не зря боялся я!

Старший брат

Чего?

Открой причину страха своего.

Дух

Так слушайте. Не вымысел, не сказка

(Как мнят невежды) то, что в старину

В стихах питомцы мудрые камен

Поведали про страшную Химеру,

Про очарованные острова,

Про трещину, что служит входом в ад.

Все это – быль, но маловерье слепо.

Вот и под сенью здешних кипарисов

Живет волшебник злой, великий Комос,

Сын Вакха и Цирцеи, превзошедший

В искусстве чародейства мать свою.

Он странникам, томящимся от жажды,

Вручает кубок с наговорным зельем,

И у того, кто сладкий яд пригубит,

Лицо становится звериной мордой,

По чьим чертам нетрудно прочитать

Присущие характеру пороки.

Узнал об этом я, когда овец

Пас вон у тех холмов, обставших чащу.

Не раз ночами слышал я, как Комос

С чудовищною свитою своей

Ревели, словно тигр, задравший жертву,

Нечистые обряды в честь Гекаты

В лесной глуши кощунственно творя.

Увы, ему заклятия известны,

При помощи которых завлекает

Он путников беспечных в западню.

Сегодня на закате я в загон

Привел овец, поужинавших сочной

Росистою травой, и отдохнуть

Сел на скамью дерновую под сводом

Из яркой жимолости и плюща.

В приятные раздумья погруженный,

Беседой со своею сельской музой

Увлекся я, но не сложил двух строк,

Как рев всегдашний долетел из чащи

И адским шумом огласил округу.

Прислушивался я, покуда разом

Не наступила тишина и вновь

Не тронулись испуганные кони,

Которые закрытые носилки,

Где дремлет Сон, влекут в полночной тьме.

Внезапно звук торжественный и нежный

Разнесся в воздухе, как аромат,

Столь сладостный, что и само Безмолвье

От собственной природы отреклось бы,

Лишь бы упиться им. Внимал я жадно:

Казалось мне, что может от него

В груди и у костлявой хищной Смерти

Душа проснуться. Тут узнал я голос.

Принадлежал он госпоже моей,

Сестре прекрасной вашей. В изумленье,

С тревогою и страхом я подумал:

"Как сладко ты, о соловей злосчастный,

Над гибельной ловушкою поешь!"

И побежал по тропам и полянам,

Исхоженным в дневное время мною,

Но как ни торопился, а туда,

Куда мой слух повел меня, примчался

Не раньше, чем колдун переодетый

(Его узнал я все же!) встретил леди,

И начала расспрашивать бедняжка,

За поселянина приняв злодея,

О двух каких-то юношах его.

Смекнув, что там нельзя мне оставаться

И что в виду имела леди братьев,

Я убежал и разыскал вас тут.

Вот все, что мне известно.

Младший брат

Ночь и мрак,

Вы с адом в тройственный союз вступили,

Чтоб деву беззащитную сгубить!

И ты еще спокойствие пытался

Внушить мне, брат!

Старший брат

Да, сохраняй его.

Я и теперь от слов своих недавних

Не отрекусь. Ни волшебство, ни козни,

Ни случая могущество слепое

Ничто меня разубедить не властно

В том, что несокрушима добродетель,

Даже когда застигнута врасплох,

И чем порок коварней и опасней,

Тем горшее он терпит пораженье.

Добро, в конечном счете, верх берет

Над злом, его, как накипь, отряхая,

Чтобы оно в бессилии своем

Само себя питало и снедало.

Без этого опоры мирозданья

Прогнили бы и небосвод бы рухнул

На землю. Но довольно слов! Идем.

Наперекор всевышней воле неба

Вовек не обнажу я свой клинок,

Но колдуна проклятого, пусть даже

С ним рать из гарпий, гидр и прочих чудищ,

Водящихся от Африки до Инда,

Заставлю я назад вернуть добычу

Иль, по земле за космы протащив,

Предам позорной смерти – пусть издохнет,

Как жил.

Дух

Увы, хоть глубоко ценю

Я вашу смелость, юноша отважный,

Здесь вам стальная шпага не поможет.

Чтобы развеять силу адских чар,

Нужны иные средства и оружье.

Один лишь взмах волшебного жезла

И мускулы у вас окаменеют,

Суставы распадутся.

Старший брат

Как же ты

Сумел так близко подойти к злодею,

Что все это узнал?

Дух

Когда тревожно

Я размышлял, как госпожу спасти,

Мне вспомнился один пастух соседний,

Невзрачный с виду, но зато знаток

Целебных трав и всех иных растений,

Что в нашем крае стебли к солнцу тянут.

Меня любил он, часто петь просил

И мне внимал, на свежий дерн усевшись;

А после, чтоб в долгу не оставаться,

Из сумки вынимал свои коренья

И вел рассказ о тайных свойствах их.

Однажды показал он корешок

Достоинств редких, хоть и неказистый,

С листочком темным и шероховатым,

Прибавив, что дает в заморских странах

Растенье это пышные цветы,

Но здесь хиреет, и невежды-горцы

Ногами топчут каждый день его:

Им невдомек, что корень сей полезней,

Чем моли, данный Эрмием Улиссу.

Гемонией назвал пастух растенье

И мне вручил, велев его беречь

Как средство наилучшее от порчи,

Дурного глаза, наваждений, чар,

От привидений и жестоких фурий.

Я корень взял, но вспомнить про него

Меня нужда заставила лишь ныне,

И подтвердилось все: он мне помог

Узнать обманщика в чужом наряде,

В тенета колдовские заглянуть

И в них не угодить. Такое средство

(А я снабжу им вас) позволит вам

Ворваться смело в замок чародея.

Его завидев, обнажите шпаги,

Разбейте кубок и разлейте зелье,

Но, главное, сумейте жезл волшебный

Отнять у колдуна. Пусть вам грозят

Приспешники его, пусть даже пламя,

Как сыновья Вулкана, изрыгают,

Они отступят, если дрогнет он.

Старший брат

Веди нас, Тирсис, и пускай несет

Щит перед нами в схватке добрый ангел!

Уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Величавый дворец со всеми приметами роскоши: приятная музыка, столы, уставленные всевозможными лакомствами. Входит Комос со своей свитой и направляется к леди, сидящей в заколдованном кремле. Он протягивает ей

кубок, она отталкивает его и порывается встать.

Комос

Сидите, леди. Стоит мне взмахнуть

Жезлом волшебным, чтобы превратились

Вы в изваянье или в лавр, как Дафна,

Бежавшая от Феба.

Леди

Прочь, бахвал!

Ты не лишишь меня свободы духа,

Хоть оболочку плотскую его

В оковы ввергнул попущеньем неба.

Комос

Зачем вы хмуритесь? Что вас гневит?

Не место здесь ни гневу, ни заботам.

Закрыт им вход сюда, где перед вами

Все радости, которых алчет юность,

Когда по жилам кровь бежит быстрей,

Чем почки распускаются в апреле.

Вот кубок с укрепляющим напитком,

Душистой смесью взваров и бальзама.

Взгляните, как он в хрустале горит!

Нет, даже сок, подаренный в Египте

Юпитеровой дочери Елене

Женой Фоона, так не веселил

И жажду так не утолял. Зачем же

Вы столь безжалостны к самой себе

И к прелестям, которыми природа

Ссудила вас, чтоб пользовались ими

Вы бережно и к радости своей?

Но вы, как неисправная должница,

Не дорожащая чужим добром,

Пренебрегли условьем непременным

Существованья хрупкой смертной плоти

Чередованьем отдыха с трудом,

Весь день пробыв в пути и отказавшись

Восполнить ваши силы. Впрочем, можно

Еще поправить все.

Леди

Нельзя, предатель!

Нельзя поправить лживость и бесчестность

Твоих речей. Где бедный, но надежный

Приют, который ты мне посулил?

Что здесь за сброд звероголовых чудищ?

Будь мне защитой, небо! Прочь поди,

Изменник, со своим бесовским зельем!

Ты обманул доверчивость мою

Личиною заемною и лживой

И думаешь, что сладкою приманкой

Меня в тенетах властен удержать?

Нет, не пригублю я питье, пусть даже

Оно вкусней, чем то, что пьет Юнона.

Лишь от того, кто добр, добро исходит;

Деяния же злого человека

Дух твердый и высокий не прельстят.

Комос

Людская глупость, бочку Диогена

Ты кладезем житейских правил мнишь

И слепо веришь стоикам надутым,

Педантам в мантиях, подбитых мехом,

Пред тощим Воздержаньем преклоняясь.

Но для чего свои дары природа

Так щедро расточила, населив

Зверями и растениями сушу,

А море – рыбою, как не затем,

Чтоб вкус наш любознательный насытить?

Зачем она мирьядам червячков

Прясть шелк велела на станках зеленых

И камни драгоценные сокрыла

Во чреве у себя, как не затем,

Чтобы своих детей украсить? Если

Начнет весь мир ходить во власянице,

Пить только воду, есть одни стручки,

То этим лишь свою неблагодарность

Докажем мы подателю всех благ.

Их не познав и все-таки отринув,

Поступим мы, как жалкие скупцы,

Ублюдки, а не сыновья природы,

Которую задушит и раздавит

Груз плодовитости ее безмерной:

На суше станет тесно от скота,

От птиц прозрачный воздух потемнеет,

От рыбы воды вздуются, и жемчуг,

Который станет некому сбирать,

Сияньем звездным озарит пучину,

И чудища ее, привыкнув к свету,

Всплывут и дерзко в солнце взор вперят.

Отбросьте, леди, страх и не кичитесь

Хваленым целомудрием девичьим.

Краса – монета звонкая природы,

И не беречь ее, а в оборот

Пускать должны мы, чтоб она дарила

Нам радости взаимные, которых

Не вкусишь в одиночку. Увядают

Упущенные годы, словно розы,

Не срезанные вовремя. Краса

Венец творенья, и ее призванье

Блистать на празднествах и во дворцах,

Где знают цену ей. А тем, кто с виду

Невзрачен, быть невместно на виду:

При блеклой коже и лице топорном

Разумнее сидеть за прялкой дома,

Где не нужны ни алые уста,

Ни томный взор, ни кудри, дня светлее.

Подумайте ж, пока еще вы юны,

Зачем вам эти прелести даны.

Леди

Фигляр, я в здешнем воздухе нечистом

Не разомкнула б уст, когда б не тщился

Ты разум мой, равно как взор, затмить,

В кошницу мыслей плевел лжи всыпая.

Но знай, не вправе добродетель молча

Внимать кичливым доводам порока.

Клевещешь на природу ты, твердя,

Что цель ее щедрот – нам дать возможность

Излишествовать. Нет, она дарует,

Питательница наша, их с условьем

Не нарушать ее святых законов

И строгую умеренность блюсти.

Когда б владел любой, кто нищ, но честен,

Пусть скромной, но достаточною долей

Тех благ, которыми теперь немногих

Пресыщенная Роскошь осыпает,

Природа, чьи дары на пользу всем

Пошли бы в равной, справедливой мере,

Не задыхалась бы от изобилья,

И были б за даянья благодарней

Мы их подателю, затем что Жадность

Взор не возводит к небу, а по-свински

Лишь жрет да своего чернит кормильца.

Но не довольно ль слов? Тому, кто смел

С кощунственным презрением глумиться

Над Чистотой, как солнце, лучезарной,

Могла б сказать я много. Но зачем?

Ни слухом, ни умом ты не воспримешь

Тех сокровенных и высоких истин,

В которые не вникнув, невозможно

Значенье целомудрия постичь.

К тому же недостоин ты удела

Счастливее, чем твой. Так упивайся

Риторикой любезною своей,

С чьей помощью софизмами, как шпагой,

Ты научился фехтовать. Не стану

Я спор с тобою длить – бесцельно это;

А если бы уж стала, убежденье

В моей несокрушимой правоте

Меня зажгло б таким огнем священным,

Что, внемля мне, растрогались бы камни,

И от волненья дрогнула б земля,

И вверх взлетел бы твой волшебный замок,

И под собой погреб бы, лжец, тебя.

Комос

(в сторону)

Не лжет она. Я неземную силу

В ее словах с испугом ощущаю,

И, хоть не смертен я, холодный пот

Покрыл мой лоб, как если бы Юпитер

При мне смирял на языке громов

Друзей Сатурна, их в Эреб ввергая.

Но скрою страх и буду с ней построже.

Довольно! Эти нравственные речи

С уставом здешней братьи несовместны.

Я их не потерплю. Они – осадок

В крови, что меланхолия мутит.

Но я легко вас вылечу. Отпейте

Из кубка, и подавленный ваш дух

Исполнится блаженством. Ну, пригубьте!..

Врываются братья, с обнаженными шпагами и, вырвав у Комоса кубок, разбивают его; свита Комоса пытается сопротивляться, но братья разгоняют ее.

Входит Дух-хранитель.

Дух

Как! Чародей упущен и не связан

И жезл его не отнят? Но ведь нам

Без этого не повторить заклятии

В обратном их порядке и не вырвать

Из каменных оков паралича

Застывшую в них неподвижно леди...

А впрочем, не тревожьтесь. Мне на ум

Пришло иное средство, о котором

Рассказывал мне старый Мелибеи,

Меж пастухов искуснейший свирельщик.

Живет невдалеке отсюда нимфа,

Красавица, которой берега

Извилистого Северна подвластны.

Зовут ее Сабриной, и отцом

Ей был Локрин, сын и преемник Ьрута,

Чей трон ему достался. Эта дева,

Преследуема мачехой своей,

Свирепой Гвендолен, решила вверить

Себя реке, ей преградившей путь.

Сплели игравшие на дне наяды

Украшенные жемчугами руки

И труп ее доставили к Нерею,

Который дочерям велел омыть

Страдалицу в нектаре ароматном,

Где асфодели плавали, и в жилы

Ей через все ворота чувств вливать

Амброзию, пока она не встанет.

Так ожила она, бессмертной стала

И сделалась богинею речной;

Но, как и встарь, участлива, выходит

С закатом на прибрежные луга

И лечит скот настоем трав целебных

От порчи и болячек, наведенных

Озорником шкодливым – домовым.

За это пастухи ей воздают

На праздниках хвалу в нехитрых песнях

И в Северн, где живет она, бросают

Венки из златоцветов и гвоздик.

Как мне сказал старик пастух, она

Снять цепи чар способна с человека,

Коль громким пением ее призвать.

К ней – ибо, помня собственный удел,

Она помочь гонимым девам рада

И обращу я свой напев молящий,

К нему заклятье присовокупив.

(Поет.)

Сабрина, мне

Внемли и явись скорее

Сюда из волн, где смоль своих кудрей

Рукою белой, как лилея,