Текст книги "Потерянный рай"

Автор книги: Джон Мильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Он воскресит собратьев, дорогой

Ценою жизни искупленных. Так,

Любовь Небесная свирепый Ад

Повергнет, осудив себя на смерть

И жертвою бесценной искупив

Все, что легко свирепый Ад сгубил

И губит ныне тех, кто благодать

Снискать бы мог, но наотрез отверг.

Принятьем плоти естество Своё

Не исказишь и не унизишь Ты.

Мне равный, царствующий наравне

Со Мной в сиянье славы, разделяя

Блаженство Божеское, – этот блеск

Ты покидаешь, дабы мир спасти.

Заслугою превыше, чем рожденьем,

Ты – Божий Сын, и доброта Твоя

Дороже, чем могущество и власть;

Сияние Твоей любви сильней

Сиянья славы; Ты, уничижась,

К высотам Трона Моего взнесёшь

Свою людскую суть, чтоб во плоти

Державствовать, как Человек и Бог.

Сын Человеческий, Сын Божий, – Ты

Миропомазанник, вселенский Царь.

Возвысясь подвигом, вовеки правь!

Тебе – всю власть вручаю. Будь главой

Начал и Сил, Престолов и Господств!

На Небе, на Земле, в подземной тьме

Геенны, да пригнётся пред Тобой

Колено каждое! Когда с Небес

Ты явишься, во славе, в облаках,

И возвестить Архангелам велишь

Твой Страшный Суд, – живые восспешат

Со всех сторон, и встанут мертвецы

Истёкших всех столетий, ото сна

Разбуженные зычным зовом труб;

Дурных людей и Ангелов судить

В кругу святых Ты станешь; виноватых

Твой правый приговор низвергнет в Ад;

Наполнясь, он заикнётся навсегда;

А мир сгорит. Из пепла и золы

Возникнут снова Небо и Земля,-

Обитель праведников, где они

Дни золотые, после долгих мук,

И золотые, славные дела,

Возвеселясь в любви и правде, узрят.

Ты царский сложишь скипетр; в нем нужды

Нет более: Бог будет Всє во Всєм.

Того же, кто согласен умереть,

Дабы сие свершилось, – возлюбите,

О божества! – и чтите, как Меня".

Едва изрёк Творец, как прогремел

Ликующий, тысячезвучный клич

Средь Ангельского сонма. Стройный хор

Несметных, сладкопевных голосов

Восторженной «осанной» огласил

Весь Эмпирей. Смиренно преклонясь

К подножьям Тронов Сына и Отца,

Слагают Ангелы венки свои,

Где золото и вечный амарант

Сплелись; тот амарант, что цвёл в Раю,

Близ Древа жизни, но когда Адам

Ослушался, – на Небо снова взят,

Прародину свою; теперь цветок

Источник жизни снова осенил,

Где волны амбры средь Небес влечёт

Блаженная река, среди полей

Элизия. Невянущим Цветком

Благие Духи кудри украшают

Лучистые свои; теперь венки

Устлали пол, сверкавший в багреце

Душистой россыпи небесных роз,

Улыбчиво – подобно морю яшм.

Позднее Духи, увенчавшись вновь,

За арфы гармоничные взялись,

Что, золотом горя, висят у них,

Как тулы, сбоку; сладостный аккорд

Симфонии начальной возбудил

Восторг высокий. Дивно зазвучал

Священный гимн; слились все голоса

В едином хоре; не молчит никто.

Так слаженно поют на Небесах.

Сперва Тебя, Отец, воспели, Царь

Всесильный, бесконечный, неизменный,

Бессмертный, вечный, сущего Творец,

Источник света, но незримый Сам,

Когда Ты восседаешь в вышине,

На неприступном Троне, средь лучей

Струящихся. Но если яркий свет

Ослабишь Ты и риз Твоих края

Мелькнут меж туч, облёкших Твой Престол

Ковчегом лучезарным, – этот блеск

Слепит все Небо; взора не прикрыв

Крылами, самый светлый Серафим

Приблизиться к Престолу не дерзнёт.

Затем Тебя воспели, первозданный,

Подобный Богу, Им рождённый Сын.

Нескрытый облаками облик Твой

Являет всемогущество Отца,

Которого воочью увидать

Не может никакое существо.

Почиет отблеск славы на Тебе

Господней; Божий Дух в Тебя вселён.

Твоей десницей сотворил Господь

И Небеса Небес, и сонмы Сил

Небесных и низверг Твоей десницей

Мятежников смятенных в оный день,

Когда, громов Отцовских не щадя

И колесницы огненной разбег

Не замедляя. Неба вечный свод

Поколебав, Ты мчался по хребтам

Бегущих врассыпную бунтарей.

С победой Ты вернулся, и войска

Небесные прославили Тебя,

Единый Сын Отцовской мощи. Мстишь

Ты беспощадно всем Его врагам,-

Не Человеку, что попрал запрет,

Поддавшись вероломству. О Отец

Всемилостивый! Ты не осудил

Сурово грешника, но сострадал

О нем. Единый Сын любимый Твой,

Едва узрел, что Ты суровый суд

Над слабой тварью умягчить готов

И клонишься к пощаде; утишить

Стремясь Твой гнев и завершить борьбу

Меж справедливостью и милосердьем,

Что отражалась на Твоём челе,-

Он, жертвуя блаженством: быть вторым,

С Тобою рядом, – смерти предаёт

Себя, дабы людскую искупить

Вину. О, беспримерная любовь,

Лишь Божеству доступная! Хвала

Тебе, о Божий Сын, Спаситель наш!

Отныне этих песен родником

Твоё да будет имя. Никогда

Не перестанет арфа прославлять

Моя, – Отца и Сына нераздельно!

При звуках гимнов радостно текли

В надзвёздной сфере, в Небесах, часы

Благие. Той порою Сатана

Ступил на твёрдый, мрачный, полый шар,

Что меньшие, лучистые вмещал

Шары, от Ночи древней оградив

И Хаоса. Издалека округла

Поверхность шара внешнего, вблизи

Предстала плоской сумрачной страной,

Пустынной, дикой ширью, без границ,

Затерянной в ночной, беззвёздной тьме

И окружённой завываньем бурь

Неистового Хаоса; таков

Был негостеприимный материк.

Лишь с краю одного едва сквозил

Далёкий отблеск от Небесных стен,

И вихрь не столь свирепо там ревел.

Здесь Враг шагал привольно, словно гриф

Имауса, чьи снежные хребты

Стоят преградой на стезе татар

Кочующих; от скудных скал родных,

Где нет поживы, хищник прочь летит

На поиски барашков и козлят,

К верховьям Ганга и Гидаспа – рек

Индийских, где пасутся их стада,

В нагорьях, но садится отдохнуть

Среди пути, на степи Сериканы,

Где лёгкий, тростниковый свой возок

Китаец, парусами оснастив,

По ветру мчится. Так скитался Враг

Совсем один, в пустыне, что была,

Как море, ветром вздыблена, ища

Добычи; одиноко он шагал,

Затем что не было ещё в ту пору

Ни мёртвых, ни живых созданий здесь.

Впоследствии, когда насытил грех

Тщеславием деяния людей,

Проникли, как воздушные пары,

Сюда – все воплощенья суеты,

Все временные, бренные свершенья,

А заодно – и те, кто возлагал

На них надежду: славу обрести

Бессмертную и счастье, в бытии

Земном и замогильном, кто хвалу

Снискать людскую тщился, кто сполна

Награду в здешней жизни одержал -

Прискорбных предрассудков порожденья

И рвения слепого; все они

Теперь стяжают подлинную мзду

Пустую, по деяньям их пустым.

То, что Природой не завершено

И создано нескладно: недоноски,

Ублюдки и уродцы, на Земле

Излишние, слетаются сюда

И своего уничтоженья ждут,

Бродя бесцельно здесь, не на Луне,

Как некоторым грезилось порой;

Нет, лунные поля из серебра -

Жилище тварей более достойных,

Верней всего, – убежище святых

И Духов, чей состав переходной

Меж Ангельским составом и людским.

Сначала в этот край перенеслись

От брака сыновей и дочерей

Неравного рождённые сыны -

Гиганты древности, в былых веках

Прославленные за напрасный труд;

Явились те, что в суетной тщете

В долине Сеннаарской возвели

Близ Вавилона башню и теперь

Готовы снова башни воздвигать,

Когда бы строить было из чего.

Врозь, чередом являлись: Эмпедокл,

Что в кратер Этны прыгнул, божеством

Желая почитаться; Клеомброт,

В морскую глубь нырнувший, чтоб скорей

В Платоновский Элизиум попасть.

Но долго было б всех перечислять

Зародышей, кретинов, дурачков,

Отшельников, монахов – белых, чёрных

И серых – лицемеров и святош,

Со всею их обманной мишурой;

Паломники забрались в эту даль,

Что мёртвого искали на Голгофе

Христа, живущего на Небесах;

Здесь те, кто в смертный час напялил рясу,

Мечтая в рай попасть наверняка,

В сутане Доминика, в клобуке

Франциска. Вот круги семи планет

Они минуют, круг недвижных звёзд

И свод кристальный, чей противовес

Попятный ход планет определяет,

Своим вращеньем равновесье тверди,

Как судят многие; и наконец,-

Круг перводвигателя; мнится им,

Что у калитки Врат Небесных ждёт

Их сам Апостол Пётр с ключом в руке.

Они заносят ногу на ступень

Небесной лестницы, но встречный вихрь

Могущественный их сдувает прочь

В пустынный мрак, на десять тысяч лиг.

Вы наблюдать могли бы, как летят,

Вертясь и разрываясь на клочки,

Сутаны, капюшоны заодно

С владельцами; как чётки, буллы, мощи,

Обрывки индульгенций, лоскуты

Помилований мчатся кувырком,

Уносятся в изнанку мира, в Лимб,

В окраину, которая с тех пор

Зовётся «Рай глупцов»; она пока

Безлюдна и безвестна, но поздней

Немногим незнакома. Враг набрёл

На этот шар угрюмый по пути

И долго странствовал; но слабый луч,

Во мгле блеснув, привлёк его, и он,

В ту сторону усталые стопы

Поспешно устремив, издалека

Роскошное строенье увидал,

Ступенчатое, ведшее к стенам

Небес; венчали верхнюю плиту

Как бы врата монаршего дворца;

Над ними раззолоченный фронтон

Алмазами блистал, и был портал

Осыпан самоцветами Востока.

Немыслимо воздвигнуть на Земле

Ни слабого подобья этих врат,

Ни даже кистью их изобразить.

По лестнице такой же, вверх и вниз,

Сновали толпы Ангелов, когда

Иаков от Исава шёл в Харран

И под открытым небом задремал

На поле, возле Луза, и, во сне

Её увидев, молвил, пробудясь:

«– Сие Врата Небесные!» Ступени

Имели, каждая, свой тайный смысл,

А лестница порой скрывалась в Небе.

Под ней – сверкало море цвета яшм

И жидких перлов; праведников сонм,

Покинув здешний мир, переплывал,

Ведомый Ангелами, эту хлябь;

Иных же над поверхностью морской

Несла упряжка огненных коней.

Та лестница опущена теперь,

Чтоб восхожденьем лёгким раздразнить

Врага, иль, может быть, – печаль разжечь

Красою им утраченных навек

Небесных Врат. Проем широкий вёл

От лестницы к Земле, в блаженный край

Эдема; шире много той дороги,

Что на Синай впоследствии вела,

В обетованную страну, Творцом

Возлюбленную; Ангелы не раз

Туда летали, чтоб осведомить

О воле Божьей избранный народ,

А Сам Господь с любовию взирал

На область: от Панеи, где берет

Начало Иордан, до рубежей

Святой Земли, с Аравией, с Египтом,

Вблизи Вирсавии; и тот проем

Тьме полагал предел, как берега

Обуздывают бурный океан.

С подножья лестницы, на Небеса

Ведущей, со ступени золотой,

Ошеломлённый Сатана глядел

На необъятный мир, ему внизу

Представший. Так лазутчик, напролёт

Всю ночь рискуя жизнью, средь глухих

И мрачных троп, с рассветом наконец

Восходит на высокий холм, и вдруг

Его глазам просторы предстают

Цветущие неведомой страны

Иль город многобашенный, в лучах

Восхода, золотящего шпили

И купола сверканьем заревым.

Таким же изумленьем поражён

Был Архивраг, хоть в прошлом созерцал

Величие Небес, но красота

И совершенство мира, что ему

Был явлен, породили в Духе Зла

Не столько удивленье, сколько – зависть.

Всю сферу оглядел он (без труда,-

Поскольку высоко был вознесён

Над медленно кружащимся шатром

Длиннейшей тени Ночи), – от Весов,

От их восточной точки, до Овна,

Что Андромеду за рубеж увлёк

Атлантики, за дальний горизонт.

От полюса до полюса обвёл

Он взором ширь. Внезапно прянул вниз,

К светилам ближним. Быстро и легко

Сквозь чистый воздух мраморный скользнул,

Лавируя среди небесных тел

Несметных. Звёздами издалека

Они ему казались, но вблизи

Явились как миры, как острова

Блаженные, подобные садам

Прекрасным Гесперийским, в старину

Прославленным. О рощи и поля

Приветные! Долины сплошь в цветах!

Вы, острова, блаженные трикраты!

Но Сатана не стал разузнавать,

Что за счастливцы обитают здесь.

Лишь Солнце золотое, из светил

Ярчайшее, влечёт его; к нему

Он мчится, средь вселенской тишины

(От центра или к центру, вверх иль вниз,

Вширь или вдоль, – определить нельзя).

Великого светила он достиг,

Сиянье изливавшего на рой

Обычных звёзд, кружащихся вдали

От взора Властелина. Хоровод

Созвездий отмеряет плавный ритм

Дней, месяцев и лет, вертясь вокруг

Источника живительного света,

Иль, может, Солнце направляет их

Усильем магнетических лучей,

Дарящих благотворное тепло

Вселенной, проникающих везде,-

В земные недра и морскую глубь

Незримо. Назначенье таково

Чудесное – светлейшей из планет.

Враг на неё спустился; в телескоп

Обозревая Солнце, астроном

Не видывал подобного пятна.

Сияло солнечное вещество

Невыразимо ярко; ни с одним

Металлом или камнем на Земле

Сравнить его нельзя, и хоть оно

Не однородно – светом налилось

Насквозь, как раскалённое железо -

Огнём. То золотом, то серебром

Оно казалось, а местами блеск

Напоминал искрящейся игрой

Карбункул, хризолит, рубин, топаз,-

Все камни драгоценные, в числе

Двенадцати, которыми сверкал

Нагрудник Аарона, и ещё

Тот камень, что существовал в мечтах

Верней, чем наяву; искали зря

Философы столетьями его,

Хоть с помощью всесильного искусства

Летучего Меркурия связать

Сумели; даже древнего смогли

Протея многоликого извлечь

Из вод морских, чтоб в кубе перегонном

Он прежний принял вид. Немудрёно,

Что солнечные долы и поля

Чистейший источают эликсир,

А реки – жидким золотом текут,

Когда одним касаньем мастерским

Великий химик – Солнце, на таком

Огромном расстоянье, в тёмных недрах,

Из разных смесей с влагою земной,

Бессчётно драгоценности творит,

Столь редкой силы и расцветки пышной.

Здесь Дьявол много нового нашёл;

Ничем не ослепляясь, вдаль и вширь

Он смотрит невозбранно: нет препон

Для взора, ни теней, – лишь яркий свет,

Как на экваторе, в полдневный час,

Когда от Солнца падают лучи

Отвесные и лишены теней

Все тёмные тела. Здесь, как нигде,

Прозрачен воздух; острый взор Врага

Благодаря ему так далеко

Проник, что различил на горизонте

Прославленного Ангела, – того,

Которого на Солнце Иоанн

Увидел. Отвернулся он лицом,

Но по сиянью Враг его узнал,

По золотой, из солнечных лучей,

Короне, по сверкающим власам,

Волною ниспадавшим на плеча

Крылатые. Казалось, думал он

О важном порученье или был

Охвачен созерцаньем. Злобный Дух

Возликовал, надеясь обрести

Указывателя, который в Рай,

В обитель безмятежную людей.

Его полет скитальческий направит;

Там кончатся его блужданья, там

Начнутся беды наши; но, стремясь

Опасностей избегнуть и помех,

Сперва он вздумал облик изменить

И обернулся юным Херувимом,

Не из главнейших. Лик его сиял

Улыбкою небесной; каждый член

Дышал изяществом; так Враг умел

Притворствовать. Воздушный ореол

Волос, из-под повязки золотой,

Ланиты овевал; его крыла

Сплошь в блёстках золотых, цветным пером

Пестрели. Торопливо подобрав

Подол, с жезлом серебряным в руках,

Он скромно приближался, и, шаги

Его заслышав, обратил к нему

Блестящий Ангел свой лучистый лик,

И тотчас Уриила Враг признал,

Архангела, из тех, в числе семи,

Ближайших к Богу и Его Престолу,

Всегда готовых волю исполнять

Господню; это очи Божества,

Все Небо облетающие вмиг,

Гонцы стремительные, что несут

Посланья Божьи – по материкам

И океанам, суше и воде.

И Сатана сказал: "– Ты, Уриил,

Один из тех семи, что предстоят

Близ Трона Вседержителя, в лучах

Извечной славы; первый из гонцов,

Вещающий Всевышнего посланья

Всем Небесам высоким, где тебя

Сыны Господни в нетерпенье ждут.

По Высочайшей воле службу здесь

Почётную, наверно, ты несёшь:

Следишь, как Божье око, за Его

Твореньем новым! Дивный этот мир

Узреть я жажду и познать. Влечёт

Меня всего сильнее – Человек,

Любимец Божий, баловень Творца,

Создавшего все эти чудеса

Для Человека. Так желанье жгло

Меня, что я пустился в долгий путь,

Один, покинув херувимский хор.

О светозарный Серафим! Скажи,

Какой из этих блещущих шаров

Назначен Человеку? Или он

Обосноваться вправе на любом?

Чтоб явно или тайно созерцать,

Ищу того, кому Господь миры

Дарует, на щедроты не скупясь.

В созданье этом новом, как во всем,

Что создано, да возгласим хвалу

Зиждителю Вселенной; Он изгнал

Врагов мятежных правосудно в Ад,

Создав, дабы утрату возместить,

Счастливый род людской. Творец премудр!"

Так молвил вероломный лицемер

Неузнанный. Притворство разгадаю"

Ни ангелам, ни людям не дано;

Из прочих зол единое оно

Блуждает по Земле и, кроме Бога,

По попущенью Господа, никем

Не зримо; Мудрость бодрствует порой,

Но дремлет Подозренье на часах

У врат её, передоверив пост

Наивности; незримое же Зло

Сокрыто от невинной Доброты.

Так был правитель Солнца Уриил

Обманут, хоть считался в Небесах

Из Духов – самым зорким, и теперь

Ответствовал на дерзостную речь

Притворщика правдиво, как всегда:

"– Прекрасный Ангел! То, что жаждешь ты,

Дела Творца узрев, Ему хвалу

Воздать, – не порицаемо, – напротив!

Тем более, что одинокий путь

Предпринял ты, покинув Эмпирей,

Чтоб зреть воочью то, о чем другим

На Небесах достаточно вполне

По описаньям знать. Его дела

Воистину чудесны, и глядеть

На них – услада; радостно о них

С благоговеньем вечно вспоминать.

Но чей возможет сотворённый ум

Исчислить их, безмерную постичь

Премудрость, что их создала, укрыв

В глубокой тьме причины всех вещей?

Я видел, как бесформенная масса

Первоматерии слилась в одно

По слову Господа, и Хаос внял

Его глаголу; дикий бунт притих,

Законам покорясь, и обрела

Пределы – беспредельность. Он изрёк

Вторично – и бежала тьма, и свет

Возник; из беспорядка родился

Порядок; по назначенным местам

Расположились элементы вмиг

Тяжёлые: Земля, Вода, Огонь

И Воздух; квинтэссенция Небес

Эфирная умчалась вверх, скруглясь

Во множество шарообразных форм,-

В скопления неисчислимых звёзд.

Они, как видишь, по своим орбитам

Поныне движутся, и точный ход

У каждой. Остальное вещество

Вселенную обстало как стеной.

На шар взгляни, что яркой обращён

К нам стороной и отражает свет,

Отсюда льющийся; тот шар – Земля,

Обитель Человека. День царит

На светлой гемисфере, дабы ночь

Не завладела ею, как сейчас

Владеет полушарием другим.

Но там на помощь ближняя Луна

(Так противостоящую звезду

Прекрасную зовут) приходит в срок

И ежемесячный свершает круг,

Исчезнув, нарождается опять;

Насытив светом трисоставный диск,

Она свой блеск заёмный отдаёт,

Служа Земле лампадой, ночь теснит

В её владенья бледные. Смотри,

Вон то пятно и есть Адамов Рай,

А эта тень – его шалаш. Теперь

С пути ты не собьёшься, а меня

Мой призывает путь". Промолвив так,

Он отошёл. Глубоко Сатана

Склонился, по обычаям Небес,

Где высшим Духам низшие – почёт

И уваженье воздают всегда,

И ринулся к земному рубежу

С эклиптики. Надеждой на успех

Пришпоренный, он за витком виток

Стремительно описывал, пока

Не приземлился на горе Нифат.

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ

Завидев Эдем, Сатана приближается к тому месту, где должен решиться осуществить дерзновенное предприятие против Бога и людей, возложенное им лишь на свои собственные плечи. Здесь его одолевают сомнения, волнуют страсти: страх, зависть, отчаянье; но в конце концов он утверждается во зле и направляется к Раю. Следует описание вдешнего вида и местоположения Рая. Сатана минует Райскую ограду и в облике морского ворона опускается на макушку Древа познания, – высочайшего в Райском саду. Описание этого сада. Сатана впервые созерцает Адама я Еву, удивляется прекрасной внешности и блаженному состояния" людей, но не изменяет решения погубить Прародителей. Из подслушанной беседы он узнает, что им, под страхом смерти, запрещено вкушать от плодов Древа познания; на этом запрете он основывает план искушения; он хочет склонить их ослушаться. Затем он их на время оставляет, намереваясь иным путём выведать что-либо о положении первой четы. Тем временем Уриил, опустившись на солнечном луче, предупреждает Гавриила, охраняющего Рай, что некий злой Дух бежал из Преисподней и в полдень, в образе доброго Ангела, пролетал через сферу Солнца, направляясь к Раю, но выдал себя, когда опустился на гору, яростными телодвижениями. Гавриил обещался ещё до рассвета разыскать притворщика.

Наступает ночь. Разговор Прародителей на пути к ночлегу; описание их кущи, их вечерней молитвы. Гавриил выступает со своими отрядами в ночной дозор вокруг Рая; он шлёт двух могучих Ангелов к Адамовой куще, опасаясь, что упомянутый злой Дух может причинить вред спящей чете. Ангелы находят Сатану, который, оборотясь жабой, прикорнул над ухом Евы, желая соблазнить её во сне. Они ведут сопротивляющегося к Гавриилу. Допрошенный Архангелом Сатана отвечает ему презрительно и вызывающе, готовится к битве, но небесное знамение останавливает Врага, и он поспешно удаляется из Рая.

Где глас остереженья: "– Горе вам,

Живущим на Земле!" – глас, что гремел

В ушах того, кому средь облаков

Был явлен Анокалипсис, когда

С удвоенной свирепостью Дракон,

Вторично поражённый, на людей

Обрушил месть? О, если б этот глас,

Доколь ещё не поздно, остерёг

Беспечных Прародителей, они

От скрытого Врага и от сетей

Погибельных его могли б спастись.

Ведь распалённый злобой Сатана

Явился в первый раз не обвинить,

Но искусить, дабы на Человеке,

Невинном, слабом, выместить разгром

Восстанья первого и ссылку в Ад.

Но Враг не рад, хотя и цель близка.

Он, от неё вдали, был дерзок, смел,

Но приступает к действиям, не льстясь

Успехом верным, и в его груди

Мятежной страшный замысел, созрев,

Теперь бушует яростно, под стать

Машине адской, что, взорвав заряд,

Назад отпрядывает на себя.

Сомнение и страх язвят Врага

Смятенного; клокочет Ад в душе,

Спим неразлучный; Ад вокруг него

И Ад внутри. Элодею не уйти

От Ада, как нельзя с самим собой

Расстаться. Пробудила Совесть вновь

Бывалое отчаянье в груди

И горькое сознанье: кем он был

На Небесах и кем он стад теперь,

Каким, гораздо худшим, станет впредь.

Чем больше злодеянье, тем грозней

Расплата. На пленительный Эдем

Не раз он обращал печальный взор,

На небосвод, на Солнце поглядел

Полдневное, достигшее зенита,

И после долгих дум сказал, вздохнув:

"– В сиянье славы царского венца,

С высот, где ты единый властелин,

Обозревая новозданный мир,

Ты, солнце, блещешь словно некий бог

И пред тобою меркнет звёздный сонм.

Не с дружбою по имени зову

Тебя; о нет! Зову, чтоб изъяснить,

Как ненавижу я твои лучи,

Напоминающие о былом

Величии, когда я высоко

Над солнечною сферою сиял

Во славе. Но, гордыней обуян

И честолюбьем гибельным, дерзнул

Восстать противу Горнего Царя

Всесильного. За что же? Разве Он

Такую благодарность заслужил,

В столь превысоком чине сотворя

Меня блистательном и никогда

Благодеяньями не попрекнув,

Не тяготя повинностями. Петь

Ему хвалы – какая легче дань

Признательности, должной Божеству?

Но все Его добро лишь зло во мне

Взрастило, вероломство разожгло.

Я, вознесённый высоко, отверг

Любое послушанье, возмечтал,

Поднявшись на ещё одну ступень,

Стать выше всех, мгновенно сбросить с плеч

Благодаренья вечного ярмо

Невыносимое. Как тяжело

Бессрочно оставаться должником,

Выплачивая неоплатный долг!

Но я забыл про все дары Творца

Несметные; не разумел, что сердце

Признательное, долг свой осознав,

Его тем самым платит; что, сочтя

Себя обязанным благодарить

Всечасно, в благодарности самой

Свободу обретает от неё.

Ужели это тяжко? О, зачем

Я не был низшим Ангелом? Тогда

Блаженствовал бы вечно и меня

Разнузданным надеждам и гордыне

Вовеки б развратить не удалось!

Но разве нет? Иной могучий Дух,

Подобный мне, всевластья возжелав,

Меня бы так же в заговор вовлёк,

Будь я и в скромном ранге. Но соблазн

Мне равные Архангелы смогли

Отвергнуть, защищённые извне

И изнутри противоискушеньем.

А разве силой ты не обладал

И волею свободной – устоять?

Да, обладал. На что же ропщешь ты?

Винишь кого? Небесную любовь,

Свободно уделяемую всем?

Будь проклята она! Ведь мне сулят,

Равно любовь и ненависть, одно

Лишь вечное страданье. Нет, себя

Кляни! Веленьям Божьим вопреки,

Ты сам, своею волей, то избрал,

В чем правосудно каешься теперь.

Куда, несчастный, скроюсь я, бежав

От ярости безмерной и от мук

Безмерного отчаянья? Везде

В Аду я буду. Ад – я сам. На дне

Сей пропасти – иная ждёт меня,

Зияя глубочайшей глубиной,

Грозя пожрать. Ад, по сравненью с ней,

И все застенки Ада Небесами

Мне кажутся. Смирись же наконец!

Ужели места нет в твоей душе

Раскаянью, а милость невозможна?

Увы! Покорность – вот единый путь,

А этого мне гордость не велит

Произнести и стыд перед лицом

Соратников, оставшихся в Аду,

Которых соблазнил я, обещав

Отнюдь не покориться – покорить

Всемощного. О, горе мне! Они

Не знают, сколь я каюсь в похвальбе

Кичливой, что за пытки я терплю,

На троне Адском княжеский почёт

Приемля! Чем я выше вознесён

Короною и скипетром, – паденье

Моё тем глубже. Я превосхожу

Других, – лишь только мукой без границ.

Вот все утехи честолюбья! Пусть

Я даже покорюсь и обрету

Прощенье и высокий прежний чин;

С величьем бы ко мне вернулись вновь

И замыслы великие. От клятв

Смиренья показного очень скоро

Отрёкся б я, присягу объявив

Исторгнутой под пытками. Вовек

Не будет мира истинного там,

Где нанесла смертельная вражда

Раненья столь глубокие. Меня

Вторично бы к разгрому привело

Горчайшему, к паденью в глубину

Страшнейшую. Я дорогой ценой

Купил бы перемирье, уплатив

Двойным страданием за краткий миг.

О том палач мой сводом, посему

Далёк от мысли мир мне даровать,

Настолько же, насколько я далёк

От унизительной мольбы о мире.

Итак, надежды нет. Он, вместо нас,

Низвергнутых, презренных, сотворил

Себе утеху новую – людей

И создал Землю, ради них. Прощай,

Надежда! Заодно прощай, и страх,

Прощай, раскаянье, прощай, Добро!

Отныне, Зло, моим ты благом стань,

С Царём Небес благодаря тебе

Я разделяю власть, а может быть,

Я больше половины захвачу

Его владений! Новозданный мир

И человек узнают это вскоре!"

Лицо Врага, пока он говорил,

Отображая смену бурных чувств,

Бледнело трижды; зависть, ярый гнев,

Отчаянье, – притворные черты

Им принятой личины исказив,

Лжеца разоблачили бы, когда б

Его увидеть мог сторонний глаз:

Небесных Духов чистое чело

Разнузданные страсти не мрачат.

Враг это знал; он обуздал себя,

Спокойным притворившись в тот же миг.

Он самым первым был – Искусник лжи,-

Кто показным святошеством прикрыл

Чреватую отмщеньем ненасытным

Пучину злобы; но ввести в обман

Он Уриила все же не сумел,

Уже предупреждённого, чей взор

Следил за тем, как ниспарил летун

На гору Ассирийскую, и там,

Преобразясь внезапно, принял вид,

Блаженным Духам чуждый; Уриил

Приметил искажённое лицо

И дикие движенья Сатаны,

Который полагал, что здесь никто

Его не видит. Продолжая путь,

Он под конец достигнул рубежа

Эдема, где отрадный Рай венчал

Оградою зеленой, словно валом,

Вершины неприступной плоский срез.

Крутые склоны густо поросли

Кустарником причудливым; подъем

Сквозь дебри эти был неодолим.

Вверху в недосягаемую высь

Вздымались купы кедров, пиний, пихт

И пальм широколистых; пышный зад

Природный, где уступами ряды

Тенистых кроя вставали друг за другом,

Образовав амфитеатр лесной,

Исполненный величия; над ним

Господствовал зелёный Райский вал;

Наш Праотец оттуда, с вышины,

Осматривал окружные края

Обширные, простёртые внизу.

За этим валом высилась гряда

Деревьев дивных, множеством плодов

Унизанных; в одно и то же время

Они плодоносили и цвели,

Пестрея красками и золотясь

Под солнцем, что на них свои лучи

Лило охотней, чем на облачка

Закатные, сверкало веселей,

Чем на дуге, воздвигнутой Творцом,

Поящим Землю. Чудно хороша

Была та местность! Воздух, что ни шаг,

Все чище становился и дышал

Врагу навстречу ликованьем вешним,

Способным все печали исцелить,

За исключением лишь одного

Отчаянья... Игрою нежных крыл

Душистые Зефиры аромат

Струили бальзамический, шепча

О том, где эти запахи они

Похитили. Так, после мыса Доброй

Надежды, миновавши Мозамбик,

В открытом океане моряки

Сабейский обоняют фимиам,

От северо-востока ветерком

Привеянный, с пахучих берегов

Аравии Счастливой, и тогда

На много лиг свой замедляют ход,

Чтоб дольше пряным воздухом дышать,

Которым даже Океан-старик

С улыбкой наслаждается. Точь-в-точь

Такой же запах услаждал Врага,

Явившегося отравить его,

Хоть был он и приятен Сатане,

Не то что Асмодею – рыбный дух,

Из-за которого покинул бес

Товитову невестку и бежал

Из Мидии в Египет, где в цепях

Заслуженную кару он понёс.

В раздумье Сатана, замедлив шаг,

К подъёму на крутую эту гору

Приблизился: дороги дальше, нет,

Деревья и кусты переплелись

Ветвями и корнями меж собой

Столь густо, что ни человек, ни зверь

Пробиться бы сквозь чащу не могли.

Лишь по другую сторону горы

Вели врата единственные в Рай

С востока, но вратами пренебрёг

Архипреступник, и одним прыжком,

С презреньем, все преграды миновал,

Над зарослями горными легко

Перенесясь и над высоким валом,

Средь Рая очутился. Так следит

Гонимый голодом бродячий волк

За пастухами, что свои гурты

В овчарню, ограждённую плетнём

От пастбища, заводят ввечеру

Для безопасности; но хищник, вмиг

Перемахнув плетень, уже внутри

Загона. Так ещё проворный вор,

Задумавший ограбить богача,

Уверенного в прочности замков

Дверей тяжёлых своего жилья,

Способных взлому противостоять,-

В дом проникает сквозь проем окна

Иль – через крышу. Так Первозлодей

В овчарню Божью вторгся; так с тех пор

Вторгаются наймиты в Божий храм.

Теперь на Древо жизни, что росло

Посередине Рая, выше всех

Деревьев, он взлетел и принял вид

Морского ворона; себе вернуть

Не в силах истинное бытие,

Он, сидючи на Древе, помышлял

О способах: живых на смерть обречь.

Жизнеподательное Враг избрал

Растенье лишь затем, чтоб с вышины

Расширить свой обзор; меж тем оно,

При должном применении, залогом

Бессмертья бы служило. Только Бог

Умеет верно, и никто иной,

Судить о благе. Люди, лучший дар,

Им злоупотребляя, извратить

Способны, применив для низких дел.

Он глянул вниз и удивился вновь

Щедротам, сотворённым для людей.

Сокровища Природы на таком

Пространстве малом все размещены;

Казалось – это Небо на Земле.

Ведь Божьим садом был блаженный Рай,

Всевышним на восточной стороне

Эдема насаждённым, а Эдем

Простёрся от Харрана на восток,

До Селевкийских горделивых веж,-

Сооружений греческих владык,

И где сыны Эдема, в оны дни,

До греков населяли Талассар.

В краю прекрасном этом насадил

Господь стократ прекрасный вертоград

И почве плодородной повелел

Деревья дивные произрастить,

Что могут обонянье, зренье, вкус

Особо усладить. Средь них росло

Всех выше – Древо жизни, сплошь в плодах,

Амврозией благоухавших; впрямь -

Растительное золото! А рядом

Соседствовала с жизнью наша смерть -

Познанья Древо; дорогой ценой

Купили мы познание Добра,

С Добром одновременно Зло познав.

Широкая река текла на юг,

Нигде не изгибаясь; под лесной

Горой она скрывалась в глубине

Скалистых недр. Всевышний водрузил

Ту гору над рекою, чтоб земля

Вбирала жадно влагу, чтоб вода

По жилам почвы подымалась вверх

И, вырвавшись наружу, ключевой

Струёй, дробясь на множество ручьёв,

Обильно орошала Райский сад,

Потом, соединясь в один поток,

С откоса водопадом низвергалась

Реке навстречу, вынырнувшей вновь

Из мрачного подземного жерла.

Здесь на четыре главных рукава

Река делилась; по своим путям

Потоки разбегались; довелось

Им пересечь немало славных стран

И царств, которые перечислять

Не надобно. Я лучше расскажу,-

Достало бы уменья! – как ручьи

Прозрачные, рождённые ключом

Сапфирным, извиваясь и журча,

Стекают по восточным жемчугам

И золотым пескам, в тени ветвей

Нависших, все растения струёй

Нектара омывая, напоив

Достойно украшающие Рай

Цветы, что не Искусством взращены

На клумбах и причудливых куртинах,

Но по равнинам, долам и холмам