Текст книги "Правда о «Вильгельме Густлофе»"

Автор книги: Джон Миллер

Соавторы: Роберт Пейн,Кристофер Добсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

Ранним утром 11 января Маринеско покинул порт Ханко. Ледокольный буксир пробил для него фарватер, и подводная лодка «С-13» вновь вышла на тропу войны. В составе экипажа был один из лучших штурманов флота – 24-летний капитан-лейтенант Николай Редкобородов из Ленинграда. На лодку были погружены 12 торпед и 120 снарядов для 100-миллиметрового орудия, большое количество продовольственных запасов, рассчитанных на длительный поход. Нам неизвестно, о чем думал Маринеско, выходя в море, но можно с уверенностью предположить, что он был настроен вернуться только с победой. Отрешившись от всего, он должен был смыть с себя позор, который навлек на себя совершенным в Турку проступком. Команда также надеялась на успех, чтобы «закрыть» историю с акцией, граничившей с мятежом. «С-13» шла в Балтийском море на юго-запад, следуя противолодочным зигзагом. Это был слаженный коллектив, командир которого страстно желал спасительного триумфа.

Но ни один корабль не попадался на его пути, ни одна из желанных и необходимых целей. Когда «С-13» через девять дней всплыла южнее Готланда, чтобы зарядить аккумуляторные батареи и доложить на базу, Маринеско смог сообщить только о своем местонахождении, курсе, наличии топлива и погоде. Он очень редко выходил на связь со штабом, так как каждый раз его охватывало беспокойство при выбросе радиоантенны. Он боялся, что его запеленгуют немецкие радиометрические станции, расположенные вдоль побережья. По его мнению, главная причина больших потерь среди подводных лодок заключалась в небрежном и перенасыщенном радиообмене подобно тому, как это случилось со многими немецкими подводными лодками к началу морских боев в Атлантике.

Поэтому сложная, но малоустойчивая к помехам радиостанция подводной лодки «С-13» использовалась крайне редко, что позволяло старшине группы радистов Михаилу Колодникову уделять достаточно много времени контролю за продовольствием. В этот раз, однако, аппарат нужно было включить на прием: на обычное подтверждение последовал длинный ответ, который Ефременков расшифровал и передал Маринеско. В нем говорилось: «От штаба Балтийского флота всем подводным лодкам. Наступление Красной армии в направлении главного удара на Данциг проходит успешно и, по всей видимости, вынудит противника провести эвакуацию из Кенигсберга. Ожидаем резкого увеличения количества судов противника в районе Данцигской бухты».

Это были радостные известия, но «С-13» все еще не могла найти долгожданную цель. Лодка продолжала' монотонное патрулирование: днем шла под водой, а ночью всплывала, чтобы зарядить батареи и проветрить отсеки, спертым воздухом которых дышали сорок шесть моряков «стальной сигары».

Затем поступил приказ присоединиться к «волчьей стае», (маневр немецких подводников с успехом применявшийся во время Второй мировой войны. – Ю.Л.) сгруппировавшейся в районе Мемеля, старинного портового и ганзейского (входившего некогда в Ганзейский союз – путь по воде «из варягов в греки». – Ю.Л.) города, который, находясь в окружении, продолжала упорно защищать 4-я армия генерала Хосбаха. На город наступал 1-й Прибалтийский фронт генерала Баграмяна. Подводным лодкам было приказано топить все корабли, доставлявшие подкрепление или эвакуировавшие солдат Хосбаха.

Утром 26 января, с восходом солнца, в нескольких километрах от порта «С-13» присоединилась к двум другим лодкам: «Щ-310» и «Щ-307». Маринеско получил четкий маршрут патрулирования береговой зоны длиной десять километров. «Щ-307» («Треска») под командованием капитан-лейтенанта Калинина занимала позицию на северо-востоке. «Треска» считалась одной из самых удачливых советских подводных лодок: в 1941 году она потопила немецкую ПЛ «У-144» и позднее еще три корабля, каждый водоизмещением 3000 тонн. Лодка уцелела в войну, ее рубка находится в Кронштадте, в школе подводного плавания, и стала памятником всем подводникам (сейчас она стоит на Поклонной горе в Москве. – Ю.Л.)

«Щ-310» («Белуга») притаилась в северной точке района патрулирования. Командовал ею капитан 3-го ранга С. Богорад, опытный подводник, гордившийся тем, что в прошлом ноябре, патрулируя восточную часть Балтийского моря, потопил четыре корабля, в том числе одно судно водоизмещением почти 5000 тонн. «Щ-310» была первой лодкой, которой удалось вырваться из Финского залива в Балтийское море.

Можно ли было принимать за чистую монету это утверждение? Вопрос спорный, так как советское Верховное командование всю войну сознательно завышало количество уничтоженных целей. Для введения противника в заблуждение и его деморализации такая тактика в военное время абсолютно оправдана, но обычно после окончания военных действий истинные цифры становятся известными. ВВС Великобритании, к примеру, представили реальные данные о количестве немецких самолетов, сбитых над Англией. В Советском Союзе до сих пор не решаются это сделать и упорно настаивают на фантастических цифрах военной поры – частично, возможно, стремясь избежать упреков в том, что русский военно-морской флот ничего не сделал для спасения англо-американских конвоев, которые везли снабжение для Красной армии и понесли огромные потери по пути в Мурманск.

Наглядным примером является линкор «Тирпиц». Русские по-прежнему утверждают, что «Тирпиц» был поражен в июле 1942 года в Баренцевом море двумя торпедами подводной лодки «К-21». Немецкие источники, напротив, заявляют, что линкор не был поврежден и никто вообще не видел следа торпед. А это что-то значит, ведь советские подводные лодки были вынуждены нырять сразу после того, как выпускали ракеты, поскольку отчетливо видимые следы пузырей выдавали их местонахождение. Неудивительно, что люди, которые обнародовали выдуманные и преувеличенные данные, упорно отказывались поверить Маринеско, когда он добился самого большого успеха в истории советского военно-морского флота.

Подводные лодки, патрулировавшие район Мемеля в последние дни января, бездействовали. Когда Маринеско ранним утром 30 января получил радиограмму о том, что Советская армия заняла порт и сломила сопротивление врага, ему стало ясно – здесь ждать больше нечего.

Он собрал своих офицеров для обсуждения ситуации. На «С-13» было еще достаточно топлива, продовольствия на несколько недель и полный боезапас торпед. Что им оставалось делать? Было очевидно, что Данцигская бухта должна превратиться в эпицентр немецких транспортных морских операций. Эта хорошо защищенная акватория, с многочисленными маленькими прибрежными гаванями и большими портами Готенхафен и Пиллау, давала немецким беженцам и судам конвоев, казалось, надежное убежище. Поэтому Маринеско решил покинуть назначенный ему район патрулирования и отправиться в «охотничьи угодья», которые (в этом он был уверен) обещали хорошую добычу. Он правильно оценил обстановку. К сожалению, он не удосужился сообщить о своих планах командованию. Советское военно-морское командование в Кронштадте не имело понятия, где находился Маринеско и что он замыслил, когда «С-13» взяла курс в район севернее полуострова Хель – узкий перешеек в северо-восточной оконечности Данцигской бухты.

Глава 8

В то время как «С-13» шла на юг, в Готенхафене спешно активизировалась эвакуация беженцев, раненых солдат и специалистов-подводников из ведомства Дёница. В центре этой операции находился «Вильгельм Густлоф».

Конечно, это был уже не тот элегантный лайнер, совершавший круизы по солнечному Средиземному морю. За время длительной стоянки с него сняли все спасательные шлюпки, а бассейн переоборудовали в жилое помещение.

На его борту, как ни странно, было двойное командование. Гражданским капитаном являлся Фридрих Петерсен, усталый 67-летний офицер торгового флота, которого англичане освободили из плена, полагая, что его вряд ли в дальнейшем призовут в вооруженные силы. В качестве военного коменданта на корабле находился представитель военно-морских сил – капитан 3-го ранга Вильгельм Цан, темпераментный офицер-подводник, командовавший «Густлофом» как плавбазой 2-го учебного дивизиона подводных сил.

В Готенхафене Цан был известной личностью. Его хорошо знали еще и потому, что его постоянно сопровождала огромная овчарка Хасан. Хороший специалист, педант, сторонник строгой дисциплины, он полностью соответствовал своей роли старшего морского начальника на борту корабля. Карьера его не сложилась, так как он этого желал. Один случай особенно сильно повлиял на него. Цан утверждал, что в 1939 году ему удалось тремя торпедами поразить британский линкор «Нельсон», однако ни одна из них не взорвалась. Примечательно, что в документах Британского Королевского флота об этом случае нет ни строчки, хотя англичане всегда дотошно описывали атаки немецких подводных лодок.

Ошибочное убеждение немцев, что на борту «Нельсона» в тот момент находился Уинстон Черчилль, еще больше деморализовало Цана. Дёниц пишет, что неудача так подействовала на Цана (хотя в этом не было его вины), что адмирал был вынужден отозвать его на некоторое время из боевого состава и перевести в тыл на должность командира учебного подразделения. Хотя позднее он вернулся в море и смог добиться незначительных успехов, ему стало казаться, что ему больше никогда не представится возможность одержать крупную победу. Весной 1942 года разочаровавшийся офицер был откомандирован в Готенхафен.

Сейчас он отдавал приказание всем старшим офицерам «Вильгельма Густлофа» собраться в офицерской кают-компании. Среди присутствовавших были: седовласый капитан Петерсен, его старший помощник и старый друг Луи Реезе, главный казначей корабля Герхард Лут и главный инженер Франц Лобель.

Гейнц Шён, проходивший на «Густлофе» стажировку как ассистент казначея, теперь старается собрать все документальные публикации об этом корабле. Он вспоминает, как Цан открыл совещание следующими словами: «Господа, я вызвал вас, чтобы довести до вашего сведения приказ, касающийся как учебного дивизиона, так и “Вильгельма Густлофа”». Затем он самым подробным образом разъяснил суть приказа Дёница и подчеркнул, насколько сейчас важно как можно быстрее провести все подготовительные мероприятия.

Корабль нужно было подготовить к выходу в море через 48 часов. Большую часть из двухтысячной команды моряков отправили на сушу для оказания помощи при обороне Готенхафена до окончания эвакуации. Следующей задачей была доставка на борт раненых солдат, прибывших санитарным поездом с Восточного фронта. Затем на корабль должны были последовать беженцы.

С военной точки зрения наиболее ценным грузом «Вильгельма Густлофа» являлись 1500 подводников, многих из которых сопровождали члены семей. Но кроме них, бывший круизный лайнер должен был взять на борт еще большее количество беженцев. Каждый свободный уголок корабля немцы стремились заполнить гражданскими пассажирами.

«Этот рейс не будет похожим на круизы флотилии “Сила через радость”», предостерег Цан. «Перед нами, офицерами военно-морского и торгового флотов, стоит общая задача, за выполнение которой мы несем огромную ответственность. Наш долг – сделать все для того, чтобы облегчить положение беженцев, и я ожидаю от команды, что она предпримет все возможное для оказания им помощи!»

Офицеры знали друг друга уже довольно давно, и Цану не требовалось вдаваться в детали того, что им следует делать. Хотя им предстояла напряженная работа, офицеры и команда радовались, что вскоре выйдут в море и возьмут курс на запад, прочь от Красной армии.

Подготовка к «немецкому Дюнкерку» была проведена быстро, эффективно и основательно. До сих пор торговые суда, выделенные для эвакуации, подчинялись гамбургскому гауляйтеру рейхскомиссару по вопросам морского судоходства Кауфманну. Теперь же командование взял на себя гросс-адмирал Дёниц, чтобы обеспечить бесперебойное взаимодействие всех служб. Контр-адмирал Конрад Энгельгардт, начальник морских перевозок вермахта, имевший большой опыт работы в торговом флоте, должен был координировать операции военно-морского и торгового флотов. В ведении адмирала Кумметца из морского командования на Балтийском море в Киле находилась западная Балтика, его штаб разместился в Свинемюнде. Адмирал Бурхарди, человек крепкой закалки, любивший выражения типа «Биться до последнего солдата», теперь отвечал за восточную часть Балтики, а его штаб дислоцировался в Готенхафене. Ему также вменялась в обязанность оборона побережья Восточной Пруссии.

Начался поиск всевозможных кораблей различных годов постройки и предназначения, в том числе и крупных судов, которые когда-то были гордостью пароходных компаний. К их числу относились «Ганза» (водоизмещением 21 131 бруттотонн), «Гамбург (22 117 брт.), «Дойчланд» (21046 брт.), «Кап Аркона» (27 571 брт.), «Вильгельм Густлоф» и восемь других теплоходов, каждый водоизмещением свыше 10 000 тонн. Все они служили плавучими казармами и базами учебных дивизионов подводного флота. Помимо них еще двадцать судов получили приказ принять участие в эвакуации.

«Ганза» должна была взять на борт вооружение учебной дивизии, офицеров и три тысячи беженцев. «Вильгельм Густлоф» предназначался для перевозки 2-го батальона этой дивизии, женщин-служащих ВМС и тяжелораненых солдат. Остальных подводников должны были взять на борт «Гамбург» и «Дойчланд». Кроме того, корабли получили приказ выделить все свободные места для беженцев.

Вечером 22 января команда «Густлофа» усердно занималась подготовкой корабля к приему тысяч пассажиров, многие из которых были ранены, физически истощены и измучены холодом. Эта задача была не самой сложной, так как теплоход несколько лет использовался в качестве плавучей гостиницы.

Вместе с тем имелись и другие проблемы: корабль четыре года не выходил в открытое море, у него были повреждения от авиабомб. Главный инженер, который сейчас работал со своими людьми в машинном отделении, твердо знал, что «Вильгельм Густлоф» больше никогда не сможет развить свою максимальную скорость – шестнадцать узлов. Вальтер Кнауст, заместитель главного инженера «Вильгельма Густлофа», находился с капитаном 3-го ранга Цаном в дружеских отношениях. В более спокойные времена они часто вместе посещали бассейн, который теперь был переоборудован под жилое помещение, и выпивали затем в уютной обстановке по рюмке коньяка. Военный комендант «Густлофа» сообщил Кнаусту: «Мы получили приказ выйти в море». С этого момента подчиненные главного инженера без устали работали в машинном отделении, чтобы привести корабль в состояние готовности. Впоследствии Кнауст говорил: «В течение последующих сорока восьми часов у нас не было времени даже для перекуров».

Вначале «Густлоф» необходимо было загрузить топливом. Во время многолетней стоянки у причала он не нуждался ни в дизельном топливе, ни в угле, так как обогревался через береговую теплоцентраль. Подача тока осуществлялась также с электростанции, расположенной в порту. Заправка топливом требовала много времени, после чего машины нужно было со всеми предосторожностями опробовать в щадящем режиме.

Атмосфера, царившая на мостике, была далека от благоприятной. Капитан Петерсен и его старший помощник Реезе в последние годы не выходили в море. Как и Петерсен, Реезе попал в начале войны в плен к англичанам и был освобожден при содействии Красного Креста. По мнению британских властей, по возрасту они не являлись военнообязанными. Перед освобождением Петерсену пришлось обещать никогда больше не выходить в море в качестве капитана. Поэтому он и стал «береговым начальником» судна, долгие годы стоявшего у причала в порту.

В помощь капитану были выделены два молодых офицера торгового флота – капитаны Кёлер и Веллер, на которых возложили обязанности вахтенных капитанов на время предстоящего рейса. Когда утром 27 января они прибыли в порт, то увидели у причала тысячи людей. У трапа стояли солдаты в касках и с карабинами и проверяли документы.

Один из солдат, увидев обоих капитанов, заметил, что теперь-то корабль скоро отправится в море. Однако проблема четкого управления кораблем не была решена, поэтому между моряками торгового флота и офицерами ВМС возникли серьезные разногласия.

В нормальных условиях «береговому капитану» никогда бы не доверили командовать «Вильгельмом Густлофом». Но сейчас «плавающих» капитанов не хватало, кроме того, в пользу Петерсена говорил тот факт, что он командовал «Вильгельмом Густлофом» во время предыдущих рейсов. Можно сказать принятой у моряков фразой, что Петерсен «был единоличным хозяином на борту, которого Бог благословил на этот рейс».

В царившей неразберихе власти никак не могли определить статус корабля. Военная обстановка и приближающиеся войска русских ломали традиционную схему его классификации. Не было распоряжений, в каком качестве отправится в рейс «Вильгельм Густлоф»: как военно-морской транспорт по переброске войск, как корабль по перевозке беженцев или как госпитальное судно?

В действительности, он был в некотором роде каждым из них. Многие полагали, что он имел эмблему Красного Креста как госпитальное судно. Но даже если бы «Вильгельм Густлоф» имел такую эмблему (на самом деле ее не было. – Ю.Л.), это было бы нарушением Женевской конвенции, ведь он являлся кораблем военно-морского флота, оснащенным зенитными орудиями.

Глава 9

Цану, самому высокопоставленному военно-морскому офицеру на борту «Вильгельма Густлофа», совсем не нравилось получать приказы от гражданского лица, каковым являлся Петерсен, офицер торгового флота. Он был лишь номинальным капитаном корабля.

Пока что Цан решал свои военные вопросы и контролировал установку зенитных орудий. Он проверял сигнальное оборудование и продовольственные запасы. Письменных инструкций на этот счет он не получил, так как на подобные незначительные детали у командования не было времени. Не было также служебных предписаний о том, как строить взаимоотношения с офицерами торгового флота. Позднее Цан так выразился по этому поводу: «Естественно, тяжело отдавать распоряжения 67-летнему капитану без указаний на это свыше, учитывая, что тот за почти пятидесятилетнюю службу привык к единоличной ответственности за свой корабль». Несмотря на это, он был убежден, что Петерсен мало что понимает в современных способах ведения войны и не способен управлять «Вильгельмом Густлофом» в открытом море. Еще до начала рейса возникли конфликты между старшими офицерами торгового флота и офицерами-подводниками, считавшимися элитой вооруженных сил. Тридцатипятилетние офицеры торгового флота Кёлер и Веллер попали в накаленную обстановку.

Вскоре они столкнулись еще с одной проблемой: за долгий период стоянки команда была сокращена до минимума. Стюардов, обслуживавших офицеров-подводников, пожалуй, хватало, зато было слишком мало матросов. Многих из них перевели на боевые корабли, другие воевали на суше в составе новых воинских частей, сформированных для поддержки ослабленных войск. Теперь, когда «Вильгельм Густлоф» готовился к выходу в море, треть его команды составляли хорваты и другие иностранцы.

Будучи подводником, Цан осознавал, какие опасности подстерегают корабль с таким экипажем и пожилым капитаном, и поэтому чаще обычного заходил в штаб, чтобы просмотреть сводки о деятельности подводных лодок противника в Балтийском море. Каждый раз ему сообщали, что никаких данных о деятельности советских подводных лодок на пути следования его корабля не обнаружено. Русские субмарины были настолько малоэффективными на Балтике, что их попросту не воспринимали как серьезного противника. Хотя немцы знали, что некоторые советские подводные лодки прошли Финский залив, они считали, что речь идет лишь о нескольких лодках, не имеющих большого боевого опыта. Гораздо более грозными считались советские самолеты-торпедоносцы и британские бомбардировщики, оснащенные мощными бомбами и минами. Но даже они, по официальному мнению, не представляли опасности для «Вильгельма Густлофа». Величина, скорость и престиж флагманского корабля флотилии «Сила через радость» и плавбазы подводного флота, казалось, уже сами по себе неким образом обеспечивали его неуязвимость. Он определенно должен был благополучно завершить предстоявший рейс…

Вильгельмина Райтш, в подчинении которой в Готенхафене находились десять тысяч женщин-служащих ВМС, рассказывала нам: «Мы считали “Вильгельм Густлоф” надежным и комфортабельным кораблем. По этой причине его выделили для наших девушек в качестве первого эвакуационного корабля».

Фрау Райтш, проживающая сейчас в Гамбурге, является женой капитана Карла Райтша, близкого друга адмирала Дёница и брата знаменитой летчицы-испытательницы Ханны Райтш. Это та самая Ханна, которая за несколько дней до самоубийства Гитлера вместе с раненым генералом Робертом Риттером фон Греймом прилетела в Берлин и посадила самолет при сильном артиллерийском обстреле у Бранденбургских ворот. Тогда она напрасно пыталась уговорить Гитлера бежать вместе с нею.

«Мы решили, что девушки не должны попасть в руки русских, – сказала Вильгельмина Райтш. – И так как в то время перевозка по шоссейным и железным дорогам была очень опасной, то посчитали лучшим выходом посадить девушек – а им было от семнадцати до двадцати пяти лет – на «Вильгельм Густлоф». Число мест было строго ограничено. Исходя из этого, мы тщательно отбирали девушек. Предпочтение отдавалось семейным или тем, у кого были на это особо веские причины».

Девушки были в восторге от известия, что они поплывут на запад. С тех пор как Советская армия начала продвигаться по Восточной Пруссии, они постоянно слышали об убийствах и изнасилованиях, а беженцы рассказывали им, что лучше погибнуть, чем попасть к русским.

Они опасались долгой и опасной поездки по железной дороге и на грузовых автомобилях, которые легко могли остановить враги. Их также пугал пронизывающий холод. Был конец января, и термометр показывал двадцать градусов ниже нуля. Плавание на большом теплоходе по Балтийскому морю казалось девушкам намного более безопасным и комфортабельным.

В сущности, они были правы. Адмирал Дёниц говорил: «99 % людей, бежавших морем, достигли западных портов на Балтийском побережье. Процентное соотношение беженцев, погибших при транспортировке сухопутным путем, значительно выше».

Однако одну девушку поездка на корабле не привлекала. По словам Шёна, это была двадцатилетняя жительница Хагена по имени Анни Фауст, которая предчувствовала несчастье. В то время как ее подруги радовались хорошему известию, она пыталась отказаться от плавания: «Я не хочу на “Густлоф”». Но выбора у нее не было. Вместе с другими 370 девушками, служившими во вспомогательном составе ВМС, одетыми в серо-голубую униформу – юбку до колен, блузку и пилотку с орлом и свастикой – она поднялась на борт теплохода. Большинство девушек разместились на палубе «Е» в бывшем плавательном бассейне, где за ними могли присматривать их начальницы. Некоторые пришли на службу прямо со школьной скамьи, другие работали в барах, театрах и даже в сомнительных заведениях в портах на Балтийском побережье.

«Но ведь даже в нормальных условиях людям требовалась разрядка», – заметила одна из их начальниц.

Анни Фауст вспомнила, как первоначально были отобраны около пятисот девушек, однако записи учетных документов свидетельствуют, что лишь 372 девушки взошли на борт корабля. На «Густлоф» попали также несколько девушек из вспомогательного состава вермахта, жены и члены семей обслуживающего персонала школы подводного плавания. Последним было отдано предпочтение, так как «Вильгельм Густлоф» считался их собственным кораблем. Для некоторых привилегированных лиц попасть на корабль оказалось значительно сложнее: партийные чиновники держали под контролем каждого и отказывали тем, кто казался им нежелательным. Даже капитану 3-го ранга Хуго Гейделю, старшему офицеру 9-й охранной дивизии, отвечавшей за проводку конвоев, не удалось получить место на лайнере для своей семьи.

Подводникам, их семьям и друзьям, женщинам из вспомогательного состава ВМС и раненым солдатам «Густлоф» казался надежным и удобным кораблем для эвакуации на запад. Для тысяч беженцев с востока, переживших ужасные лишения, прежде чем добраться до Готенхафена, «Вильгельм Густлоф» был последней надеждой. Сдерживаемые охраной на трапе, мужчины и женщины, стремясь спасти свою жизнь, умоляли выдать им специально отпечатанные пропуска. Те, у кого имелись большие деньги, готовы были заплатить любую сумму. У кого ничего не было, пытались силой завоевать себе место на корабле.

«В порту скопилось шестьдесят тысяч человек, и, как только мы опустили трапы, люди стали брать их штурмом, продираясь сквозь толпу на корабль, – делился своими воспоминаниями Вальтер Кнуст. – В суматохе многие дети были разлучены с родителями. Они либо попадали на борт, а родители оставались в порту, либо оказывались на берегу, в то время как родителей выпихивала на корабль наседавшая толпа».

На драгоценном клочке бумаги, изготовленном в корабельной типографии, которая в мирное время выпускала корабельную газету и ресторанные меню, готическим шрифтом было напечатано: «Пропуск на теплоход “Вильгельм Густлоф”». На пропуске стояли печать командования 2-й учебной дивизии подводного плавания, имя и адрес владельца пропуска и его родственников. Подводники приобретали пропуска для себя и своих семей. Беженцы, имевшие хорошие связи с нацистской партией, пытались воспользоваться ими, а те, у кого были деньги, старались купить себе разрешение на поездку.

Первыми на борт корабля дисциплинированно поднялись люди, которым удалось получить пропуска, а на причале на них с завистью смотрели тысячи собравшихся. Когда прибыли новые толпы беженцев, обстановка стала накаляться. Чтобы предотвратить отчаянный штурм по трапам в светлое время суток и попытки проникновения на борт ночью, «Вильгельм Густлоф» был отведен на несколько метров от причала. Обладатели пропусков усаживались на паром на другом конце порта и с моря всходили по трапу на корабль под присмотром охраны.

Фриц Брустат-Наваль, известный автор книг на морскую тему, сам морской офицер, активно принимавший участие в эвакуации восточных немецких провинций, поделился своими наблюдениями: «К кораблям практически надо было прорываться силой. Я помню, как сам пробивал себе дорогу руками и ногами вместе с группой раненых солдат, подлежавших эвакуации. Когда мы прибыли на корабль, еще сохранялся порядок, и нужно было предъявлять свой пропуск. Всю территорию заполонили беженцы, везде стояли повозки с лошадьми, на которых люди преодолели тысячи километров по снегу. Отчетливее всего вспоминаю лошадей и собак, прибывших вместе с обозами и брошенных затем своими хозяевами, так как их нечем было кормить. Они были всюду: в центре города и в портовых кварталах».

Баронесса Эбби фон Майдель испытала огромное облегчение, ступив на борт корабля. Жена немецкого аристократа, литовка по происхождению, она жила в Готенхафене с 1939 года, у нее был свой парфюмерный магазин. Она гордилась дружбой с профессором Адольфом Боком, художником, специализировавшимся на морских пейзажах и портретах моряков. В качестве официального военного художника он уже несколько лет имел на «Вильгельме Густлофе» отдельную каюту на командирской палубе.

Бок воспользовался своими связями и обеспечил баронессе и ее обоим сыновьям пропуска на корабль. Однако старший сын, шестнадцатилетний Бернхард, отказался плыть. Он был убежден, что в море полно русских подводных лодок и оно слишком опасно. Он решил рискнуть и передвигаться по суше. Баронесса и ее младший сын Гюнтер вспоминают, что дважды на контроле они были вынуждены предъявить свои пропуска. Затем их отвели на верхнюю прогулочную палубу в маленькую каюту под номером 40, которую они разделили с другой женщиной и ее дочерью. Они были счастливы, что оказались на лайнере, и испытывали глубокую признательность профессору Боку.

С самого рождества, которое праздновали хотя и скромно, но по традиции в прекрасном семейном поместье, баронесса не могла отделаться от ощущения надвигавшегося несчастья. Они в последний раз поужинали в семейном кругу при свечах в зале, на стенах которого висели портреты их предков. В городе говорили только о продвижении русских. Ни дня не проходило без воздушных налетов, постоянно возникали перебои с водоснабжением, отключалось электричество. И все же казалось невозможным, что Германия может потерять Пруссию. Определенно должны были возродиться немецкие рыцари, чтобы уничтожить варваров, как в давние времена! Наверняка им поможет дух фельдмаршала фон Гинденбурга, победившего в 1914 году в битве под Танненбергом русских, вторгшихся в Пруссию. Здесь он был похоронен вместе со своей женой в огромном склепе.

Но все случилось иначе. Бренные останки Гинденбургов в последний момент были доставлены из Кенигсберга на крейсер «Эмден» и благополучно вывезены по Балтийскому морю в безопасное место. А сам Кенигсберг, символ эпохи прусского просвещения XVIII века, был разрушен русскими и стал подобен захолустной рыбацкой деревне.

Итак, Майдели, как и тысячи других, покинули свой дом и отправились по глубокому снегу в порт. По крайней мере, они получили каюту и были благодарны за такую привилегию, так как знали: многие беженцы, попавшие на корабль, оказались в значительно менее комфортных условиях. На следующий день, после того как они поднялись на борт, корабль, казалось, был переполнен людьми. Многие нетерпеливо спрашивали, когда же, наконец, «Вильгельм Густлоф» начнет свое плавание?

Ночью 27 января их разбудила сирена, оповещавшая о воздушном нападении. Все должны были сойти на берег. «С большим трудом нам удалось найти место в одном из трех портовых бомбоубежищ, – вспоминает Гюнтер. – Позднее мы услышали, что сильный налет был совершен на Данциг, в ходе которого погибло много беженцев».

На Гюнтера фон Майделя, проживающего сегодня в Гамбурге, корабль произвел огромное впечатление. Его страстью были приключенческие романы, а сейчас он вдруг сам оказался участником приключения. После того как он с большим трудом на санках по глубокому снегу доставил на корабль несколько ценных фамильных вещей и три чемодана, он сразу отправился знакомиться с ним. Майделя тщательно осмотрел спасательные баркасы. Их должно было быть двадцать два, по количеству шлюпбалок, – по одиннадцать на каждой стороне солнечной палубы. Но некоторые балки были пустыми, а о баркасах, имевшихся в наличии, казалось, никто не позаботился. Они были завалены снегом, а тросы накрепко примерзли к талям. На эту деталь едва ли кто из беженцев обратил внимание, большинство были счастливы и довольны тем, что оказались в теплых и надежных помещениях корабля.