Текст книги "Город негодяев"

Автор книги: Джон Мэддокс Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Храм являл собой обширное помещение, где человек сорок почитателей богини что-то бесконечно пели, похлопывая ладонями по глухо звучащим барабанчикам. Шум, который они производили, был, с точки зрения Конана, дьявольской какофонией. Объектом поклонения служил идол женского божества с чудовищными сиськами. Богиня сидела, скрестив ноги и положив ступни на бедра. У нее на коленях в точно такой же позе застыл мужчина.

Глаза его закрыты.

Женщина провела Конана по лестнице на галерею, опоясывающую по второму этажу весь храм. Сквозь отверстие в крыше храма были видны луна и звезды. Одежда Оппии состояла из одного-единственного куска небесно-голубого шелка, плотно обернутого вокруг плеч и спускающегося до лодыжек. Ноги ее были босы, а подошвы выкрашены красной краской.

Пройдя по галерее, она ввела Конана в небольшую комнату со скудной деловой обстановкой. Большой стол, заваленный пергаментами, и два кресла. Украшений почти не было, хотя в руках у миниатюрных идолов курились дорогие благовония. Женщина села за стол и ледяным голосом обратилась к Конану.

– Ты – человек, несущий насилие, воин, – сказала она. – Я слышала о тебе. Мы отрицаем все формы насилия. Зачем ты сюда явился?

– Если вы такие праведники, – проговорил Конан, – то наймите какого-нибудь парня, умеющего обращаться с оружием.

– У нас есть своя охрана, – заметила она.

– Та парочка у входа, что ли? – Конан презрительно фыркнул. – Проку от них никакого, и ты понимаешь это. Подумай, что произойдет, если семьи послушников наймут головорезов, чтобы вернуть домой своих детей.

Она слегка откинулась назад, изучая Конана из-под полуопущенных век:

– Заблудшие, погрязшие в грехах люди иногда пытаются похитить наших последователей. Однако у нас есть договоренности с теми, кто контролирует людей, несущих в душе насилие.

– Тогда вскоре произойдет вот что. Опечаленные родители отправятся за пределы города и там наберут себе сильных бойцов. – Конан заметил, что слова его попали точно в цель. – И разве не может случиться так, что кто-то из ваших последователей начнет колебаться, не вернуться ли ему домой.

– Иногда, правда очень редко, злой дух, враг Матери Дурги, заражает одного из аколитов бессмысленным стремлением покинуть нас. Но с терпением и доброжелательностью мы успокаиваем мятущиеся души и побеждаем кощунственные происки врага Матери Дурги.

Конан осклабился:

– Я мог бы одолеть происки этого – как там его? – вашего врага очень быстро. Поверь, я умею делать подобную работу. Кроме того, хотя я и уверен, что вы всецело заняты лишь духовными делами, вы, должно быть, слышали, что шайки в этом городе все больше и больше ввязываются в междоусобную войну. Так что ваши соглашения с ними уже сейчас гроша ломаного не стоят. Что до меня, то я не связан ни с одной из банд.

В первый раз она посмотрела на Конана пристально и совершенно открыто.

– Возможно, что мы… То есть что Матерь Дурга и захочет воспользоваться услугами такого человека, как ты. Если ты останешься здесь на некоторое время – кто знает? – может быть, нам удастся направить тебя на путь доброты и света. – Еле заметная улыбка искривила уголки ее рта. – Идем. Я покажу тебе царство Матери Дурги здесь, на благословенном западе.

Она поднялась из-за стола и пошла на галерею. Конан последовал за ней.

– Здесь мы совершаем дневные богослужения, – сказала она, указывая на храм внизу.

– И сколько там их? – спросил Конан. – Я имею в виду верующих, а не богослужения.

– Сейчас – больше ста, – сказала она. – Мы предлагаем благодать Матери Дурги всем, но здесь находятся лишь те, чья вера и решимость не вызывает сомнений.

"Только те, – подумал Конан, – от кого текут денежки".

– Великий душою Андолла, мой супруг, является посредником, через которого к нам нисходит слово Матери Дурги.

Она ввела Конана в боковой притвор. Здесь стояло еще одно изваяние богини. Но эта статуя была черной. Обнаженное тело покрыто зловещими кровавыми пятнами. С шеи богини свисало ожерелье из человеческих черепов. В руках она держала меч. Сама богиня при этом плясала на горе внутренностей и отрезанных рук и ног.

– А это Матерь Богиня в ее ипостаси Пьющей Кровь и Пожирающей Потроха. Все вендийские боги имеют как созидающие, так и разрушающие ипостаси. Главным образом мы поклоняемся Матери Дурге в ее созидающей, дающей рождение ипостаси. – Оппия холодно улыбнулась, глядя на Конана. – Но мы не должны забывать и о ее темной стороне.

– Да, забывать про это, – Конан кивнул на статую, – было бы неосмотрительно.

Восточных богов Конан не любил почти так же сильно, как и божеств Стигии. Будучи истинным сыном свободного, сильного народа, киммериец искренне презирал тупоголовых фанатиков различных бредовых богов – таких, как Матерь Дурга. Как правило, любым экзотическим пантеоном верховодил какой-нибудь кровожадный, злобный монстр. Или же слабосильный, припадочный уродец.

– А здесь, – вещала Оппия, когда они вошли в другое помещение, – тех, чья вера пошатнулась, стараются вернуть на истинный путь.

На стенах здесь висели кандалы, а в центре помещения находилась X-образная рама, снабженная ручными и ножными кандалами. С одной из перекладин рамы свисала многохвостая плетка, каждый ремень которой был усеян бронзовыми крючьями.

– Да, – заметил Конан, – это действительно радикальное средство укреплять пошатнувшуюся веру.

– Я уже заметила, что ты из маловеров, – фыркнула женщина. – Впрочем, чего ожидать от варвара. Однако Матерь Дурга никого не отвергает, сколь бы низкорожденным ни был человек. Идем.

Она показала Конану сады, мастерские, кухни, прачечные. Рабы в храме отсутствовали. Впрочем, думал Конан, здешние аколиты – самые настоящие невольники. Всю грязную работу делали именно они. Прелесть данной системы заключалась в том, что за рабов не надо платить – люди сами платили за то, чтобы их сделали рабами.

Позади самого храма имелось большое здание в четыре этажа с многочисленными комнатами. Оппия показала Конану обширные помещения – спальни аколитов. За исключением циновок, сейчас аккуратно свернутых и лежащих у стены, здесь не было вообще ничего. Оппия описала Конану распорядок дня аколитов. Конан узнал, что юные и богатые послушники содержались в условиях куда более строгих, чем солдаты-новобранцы. Богослужения проводились днем и ночью. Аколиты никогда не спали больше двух часов подряд. Если они не молились, значит, работали.

На кухне Конан заметил, что жратва состоит главным образом из каши. Поскольку они находились в состоянии вечного голода и изнурения, с их сознанием и волей можно было делать что угодно. В душе Конан кипел от гнева, хотя изо всех сил старался скрывать свои чувства. Обычное рабство по сравнению с этим казалось делом неземной чистоты. Кроме того, Конан был уверен, что самого худшего ему еще не показали.

Наконец она привела его в обширное помещение на третьем этаже.

– Жить будешь здесь, – сказала она. – Не сомневаюсь, что тебе здесь будет комфортабельнее, чем в тех условиях, в каких ты до этого дня проводил свою жизнь.

– Пожалуй, – согласился Конан. – А ты где живешь?

Она смерила его ледяным взором:

– Зачем тебе это знать?

– Времена сейчас неспокойные. Половина аквилонского отребья, по которому виселица плачет, находится сейчас здесь, в Шикасе. А вокруг людей загадочных всегда бродят слухи. Человеку, не знакомому с вашим благочестивым образом жизни, может показаться, что в этом храме хранится гигантское богатство. Если сюда ворвутся грабители и поднимется тревога, я должен знать, куда бежать, чтобы спасти вас.

– Да, ты прав, – сказала она. – На этом этаже. Повернешь налево, в зал за этой дверью, затем направо, до конца. Выйдешь к красной двери. За этой дверью наши апартаменты. Без моего приказа или приказа моего мужа в эти помещения никто не ходит.

– Я понял, – сказал Конан, в душе решив при первой же возможности обшарить эти комнаты.

– Очень хорошо. Теперь остается одно – оплата.

– Ну, тут-то вопроса никакого нет, – сказал Конан. – Моя плата – тысяча золотых марок. Половину можешь отдать прямо сейчас. В скором времени ваши дела здесь так или иначе решатся, и тогда заплатите остаток.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она.

Конан пожал плечами:

– Либо война между бандами закончится и власть в городе перейдет в одни руки, либо же тебе с твоим мужем придется покинуть город.

– Покинуть город? – Ее глаза блеснули. – С чего бы это нам покидать город?

Конан усмехнулся:

– Знаешь, мне почему-то кажется, что Матерь Дурга может позвать вас куда-нибудь в другое место нести ее слово людям. Подозреваю, что подобное происходило уже не раз до того, как вы прибыли в Шикас. Кроме того, думаю, что ваш отъезд будет внезапным и случится глубокой ночью. Только будь уверена: я замечу его и приду за причитающимися мне деньгами.

Несколько мгновений она яростно смотрела на него, а затем неожиданно хихикнула. Протянув руку, длинным заостренным ногтем указательного пальца она провела по его подбородку:

– Киммериец, я думаю, что мы с тобой найдем общий язык.

– Вот именно. Мне кажется, стоит заплатить мне прямо сейчас эти пятьсот марок.

– Подожди здесь, – приказала она. И со странным для ее возраста девчоночьим хихиканьем она выбежала из комнаты.

Киммериец заметил, что, оказавшись за дверью, женщина повернула налево. Значит, направилась в свои апартаменты… Несколько секунд он ждал, затем высунулся из дверей. Ее нигде не было видно, но за углом он услышал, как в замке поворачивается ключ. Стало быть, она носит ключ при себе.

Услышав, что дверь захлопнулась, Конан бесшумно пробежал по залу, свернул направо и обнаружил тяжелую красную дверь, окованную железом. Замок, конечно, внушительных размеров, но опытный взгляд бывшего взломщика моментально распознал всю его нехитрую премудрость. Если потребуется, замок можно открыть и шпилькой.

Потолок был низким, освещенным лишь масляными лампами, горящими в нишах. Конан поднял потускневшую бронзовую крышку одной из ламп и увидел, что резервуар до половины полон. Значит, масло заливают один раз в день, утром. В другое время можно не беспокоиться, что встретишь ненароком аколита, подливающего масло в лампы.

Конан прислушивался, не раздастся ли звук открываемой сокровищницы, но дверь была слишком толстой, чтобы пропускать такие звуки. Решив, что не стоит задерживаться у двери надолго, Конан вернулся назад. Потом вытащил кинжал и с отсутствующим видом принялся острить лезвие. За этим делом и застала его возвратившаяся Оппия.

В руках она держала кожаный мешочек. Однако внимательный взгляд киммерийца отметил, что бабенка ходила не только за деньгами. Кое-что она изменила и в своем одеянии… Теперь платье открывало узкую полоску смуглой плоти от подмышек почти до лодыжек. Оппия протянула киммерийцу мешочек. Сунув кинжал в ножны, Конан взял деньги. Мешочек был из тонкой, на диво добротно выделанной кожи и весьма увесист. Киммериец чувствовал, что женщина прямо-таки трясется от похоти. Да, бабы куда опаснее золота!

– Возможно, мне удастся обратить тебя в веру Матери Дургн, – проговорила она, подходя к киммерийцу поближе.

– Это богиня не по моему вкусу, – сказал Конан.

– Откуда тебе это знать? Я же говорила тебе, что у Матери Дурги не одна ипостась. Некоторые из них не для простых аколитов. Когда к ней обращаются как к владычице женской зрелости и соединительнице плоти, ритуалы поклонения таковы, что ты наверняка найдешь их восхитительными. Кстати, в этих ритуалах я – высшая наставница.

– А великий духом Андолла? – полюбопытствовал киммериец. – Он принимает участие в этих церемониях?

Оппия провела кончиками пальцев по щеке Конана:

– Мой муж всецело погружен в свои магические изыскания. Мы мало времени проводим вместе, за исключением тех случаев, когда церемония Высокочтимой требует присутствия нас обоих.

– Неужели благочинный Андолла является мастером магических Искусств? – спросил киммериец.

– Когда он не занят поклонением Матери Дурге, он стремится к более глубокому постижению мира сверхъестественного. – В тоне ее проскользнуло легкое презрение. – Поэтому он собирает сочинения по магии, а также прочее магическое барахло. За своими занятиями он долгие часы проводит в одиночестве.

– Должно быть, поэтому ты чувствуешь себя одинокой, – заметил Конан.

– Иногда, – согласилась она, – утешения Матери Дурги недостаточно. А мужчины-аколиты могут быть так утомительны!.. – Оппия вознамерилась было прильнуть к широченной груди киммерийца, но вдруг откуда-то сверху послышался дикий крик. Кричала женщина. В голосе звучал предельный ужас.

– Кром! – воскликнул Конан, хватаясь за рукоять меча. – Кого-то убивают!

– Матерь проклинает ее! – фыркнула Оппия. Затем успокаивающим жестом положила Конану ладонь на плечо: – Успокойся. Это одна из наших послушниц. Самая беспокойная. С ней такое часто бывает. Идем, возможно, она нуждается в успокоении.

Конан последовал за ней в большой зал, а затем по лестнице, по которой они сюда поднялись. На этот раз Оппия провела киммерийца узким проходом на четвертый этаж. Конан заметил, что здесь большинство дверей распахнуты, а комнаты пустуют. Впрочем, нет… Одна дверь закрыта снаружи на крепкий засов. На уровне глаз имеется небольшое окошечко, прямо как в тюрьме. Оппия открыла глазок и заглянула внутрь. Затем отодвинула засов. Конан вслед за Оппией вошел в помещение. Острым чутьем варвар уловил странный запах – здесь жгли какую-то ядовитую дрянь. Запах едва-едва уловимый, но Конан был готов поклясться, что ему не почудилось. Затем внимание киммерийца привлекла жалкая фигура, скорчившаяся в уголке комнаты.

Это была Риетта, дочь Риста Даана. Впрочем, Конан не сразу узнал девчонку, хотя ее портрет накрепко засел у него в памяти. Миловидное личико теперь осунулось, прелестные ручки высохли, некогда роскошные волосы свалялись и потускнели. Видно было, что в течение многих месяцев девушка ни разу не гуляла на солнце. Глаза ее были широко раскрыты от ужаса и смотрели, не отрываясь, в противоположный угол комнаты. Девчонка в отчаянии закусила зубами кулачок, а другой рукой, тоненькой, как ивовый прутик, указывала в угол.

– Оно там! Оно снова появилось! Вы обещали, что оно больше не появится! Вы обещали!

Оппия нагнулась и взяла девушку за плечи:

– Я же говорила тебе, что Матерь Дурга защитит тебя от проклятия. Если вера твоя сильна, то, что ты видишь, не сможет причинить тебе вреда. Лишь твое маловерие позволяет этой твари возвращаться каждую ночь. Почему ты разуверилась в Матери Дурге?

– Но ведь я пыталась понравиться богине! – рыдала девушка. – Я производила все необходимые ритуалы! Я молилась днем и ночью! Я ела только разрешенную пищу и голодала, когда мне было ведено голодать! Почему же эта тварь возвращается?

В голосе Оппии появились презрительные нотки:

– Матерь Дурга смотрит в твое сердце. Смотрит и видит, что вера твоя не есть истинная вера. Матерь Дурга требует неоспоримого доказательства твоей преданности ей.

– Так что же мне еще остается делать? – в голос рыдала девушка. – Все, что у меня было, я отдала ее храму! Я же не виновата, что у моего отца сердце из камня и он отказывается давать мне деньги!

– Если ты тверда в вере, – холодно проговорила Оппия, – ты должна найти способ и заставить отца выдать тебе еще денег.

Покуда две женщины разговаривали, Конан осматривал помещение. Комната в точности походила на ту, которую отвели ему. Однако здесь единственной мебелью была жесткая узкая кровать, состоящая из деревянной рамы и натянутых на нее кожаных полос. Единственное окно было забрано шестью вертикальными толстыми бронзовыми прутьями. Сейчас комната освещалась лишь светом масляной лампы, горящей за толстым стеклянным колпаком. Лампа находилась в соседнем помещении.

Оппия кивнула Конану, показывая на девушку:

– Отнеси-ка ее на кровать.

Киммериец поднял девчонку, поразившись, до чего же она легкая, уложил ее на сплетение кожаных полос и накрыл тонким одеялом. Девушка смотрела на великана варвара полными страха глазами и дрожала.

– Ты должна упражняться в молитвах третьего уровня, – приказала Оппия, – и медитировать на Божественное Ничто. Если это покажется тебе слишком сложным, размышляй о том, как ты можешь убедить своего отца послать дары в наш храм. Матери Дурге нет дела до богатств мира сего, но в своем бесконечном сострадании она примет тебя к себе, если ты докажешь ей свою преданность. Думай обо всем этом.

Они вышли из комнаты. Оппия снова закрыла дверь на засов.

– Кто это? – спросил Конан.

– Среди нас имя ее Амата. Отец ее – один из самых богатых людей в городе. Она – жертва древнего семейного проклятия. Стремясь избавиться от проклятия, она пришла сюда, к нам, чтобы мы ее защитили.

– Там, похоже, защищать-то уже особо нечего, – заметил Конан. – Девица скоро помрет от истощения.

Оппия пожала своими роскошными плечами:

– Ну и что с того? Все в руках Матери Дурги.

– Она что, опасна? – поинтересовался Конан. – Вы ведь держите ее взаперти.

– Опасна только для самой себя. Именно поэтому окно у нее забрано решеткой. В отчаянии она может броситься на мостовую, точно так же, как в свое время бросилась ее мать. Именно поэтому мы не даем ей огня, даже свечи, чтобы она не сожгла себя. Скажу прямо, для нас она – сплошная обуза, однако мы не оставляем надежды получить от нее чего-нибудь. – Оппия тонко улыбнулась. – Я имею в виду, конечно, не мирские богатства, а внемирную благодать от сохранения еще одной благословенной души для Матери Дурги.

Конан улыбнулся в ответ, но удержался от объяснений – почему он улыбается. А улыбался он приятной мысли о том, как уничтожит это дьявольское гнездо. И о том, как он это сделает. Когда они оказались в храмовом зале внизу, к ним подбежал аколит и бухнулся на колени.

– Святая мать Оппия! Возлюбленный Отец срочно требует твоего присутствия на церемонии Блаженного Поклонения.

Оппия вздохнула:

– Ну ладно, киммериец. В следующий раз. Увы, я нужна там. Помни, что я тебе говорила о наиболее экзотических ритуалах Всеблагой. Я знаю, тебе они понравятся.

– Не забуду, – обещал Конан.

Она удалилась. Аколит полз за ней, пытаясь поцеловать ее выкрашенные хной подошвы. Киммериец с удовлетворением заметил, что она привела в порядок свою одежду, так что соблазнительная полоска плоти исчезла. Он вернулся в свою комнату и принялся тщательно ее осматривать. На стенах висели ковры, на полу лежали толстые офирские циновки. В лампах горело душистое масло. Конан припомнил тот странный запах, который почуял в комнате несчастной пленницы. Нет, это явно не простой дым! Конану приходилось уже сталкиваться с этим запахом. Он знал, что так пахнут горящие сушеные корешки и лепестки Черного Лотоса. Гнусное зелье обычно использовали чародеи, чтобы одурманить себе мозги и вызвать видения всевозможных мерзких гадов. Вдыхать эту отраву – дело крайне опасное. Можно запросто спятить и до конца дней остаться слабоумным идиотом…

Конан подошел к окну и распахнул ставни. Высунувшись наружу, он осмотрелся. Окно выходило прямо на черепичную крышу храма. От окна в комнате Конана до свинцовых черепиц крыши всего футов пять, не больше. Конан сильнее подался из окна и бросил взгляд наверх. Зарешеченное окно, за которым томилась несчастная девушка, находилось прямо над его окном. Теперь понятно, почему девчонку так стерегут. Разбиться о мостовую она бы никак не смогла, а вот сбежать – запросто.

За храмом виднелась Площадь. Сейчас она была залита светом луны, тихая и безлюдная. Справа узенькая аллея отделяла храм от роскошного особняка Ксантуса. Слева еще более узкая аллейка разделяла крышу храма и крышу соседнего здания – общественного театра, вспомнил Конан. Здесь тоже царила тишина, очевидно, все представления уже закончились. Театр являл собой еще одну громадину, возведенную в недолгий период процветания города. Легко, как кошка, Конан выпрыгнул из своего окна на крышу храма. Из находящихся неподалеку отверстий в крыше доносилось монотонное пение послушников. Оттуда же поднимался дымок благовонных курений, заставляя Конана морщиться, пока он пробирался по покатой крыше. Передвигался он уверенно, будто горный барс по скалам его родной Киммерии.

Аллея, отделяющая храм от театра, была совсем узенькой, поэтому Конан с легкостью перескочил с крыши на крышу, оказавшись на широкой галерее, опоясывающей третий этаж театра. Фасад театра, выходящий на Площадь, был украшен барельефами. Отдав должное искусству архитектора, позаботившемуся о таком удобстве, киммериец принялся карабкаться вверх, пока не добрался до плоской крыши здания. Оказавшись там, он осмотрелся. Если как следует разбежаться, то можно перепрыгнуть главную городскую улицу, перескочив с крыши театра на крышу соседнего здания. Более того, Конан отметил, что, за исключением широкого открытого пространства самой Площади, можно попасть практически в любую часть города, перепрыгивая с крыши на крышу, так близко друг к другу стояли здесь дома. Передвигаться таким способом для киммерийца было так же легко, как ходить по мостовой. Да и крыши были не в пример чище улиц.

Удовлетворившись своими исследованиями, Конан вернулся на крышу храма. Посмотрев вверх, он обнаружил, что окно, находящееся прямо над его собственным, было единственным с этой стороны здания забранным решетками. Под окном Конана, как и под зарешеченным окном наверху, тянулись два узких карниза, которые заворачивали за угол здания. Встав на карниз и плотно прижавшись к стене, Конан начал продвигаться в сторону западного угла. Проклятье, карниз такой узкий, что ступня еле-еле помещается! Кроме того, стены храма лишены украшений, за которые можно ухватиться. Один лишь грубо обработанный камень. Мало кто из людей отважился бы на то, что сейчас проделывал Конан.

На углу киммериец чуть замешкался. В этом месте невозможно было плотно прижиматься к стене. Чтобы обогнуть угол, Конан слегка отклонился назад, для подстраховки ухватившись за дождевой желоб, что тянулся вдоль фасада. Тонкая бронза угрожающе затрещала под мощной хваткой киммерийца.

Конан двигался по карнизу до тех пор, пока не подобрался к высокому окну. Киммериец вычислил, что окно ведет в комнату с красной дверью – в апартаменты Оппии и Андоллы. Конан осторожно толкнул деревянный ставень. Ставень закрыт на задвижку, но в случае необходимости с этой преградой больших проблем не будет.

Изнутри послышался какой-то звук. Конан отдернул руку и затаил дыхание. Кто-то поворачивал ключ в замке. Затем открылась дверь и донеслись шаги, будто в комнату вошло сразу несколько человек. Между створок ставней затеплился свет – видимо, внутри зажгли лампу или свечу.

– Можете идти, – послышался голос Оппии. В ответ прозвучало набожное бормотание, потом хлопнула дверь. Должно быть, жрица отпустила своих слуг-аколитов.

– Эта штука здесь! – раздался незнакомый Конану голос. – Она в городе! Я чувствую ее! – Голос был мужской, глубокий и сочный, похожий на голос тренированного герольда или актера. Его интонации выражали восторг, почти мальчишеский.

– Откуда ты знаешь? – нетерпеливо спросила Оппия.

– Когда занимаешься Тайными Искусствами, когда ты всего себя посвящаешь тайным и запретным вещам, как я, то трудно не ощутить присутствие древнего источника великих магических сил.

– О Андолла, муж мой! – произнесла Оппия. – Ну зачем тебе все эти глупости? Ведь мы богаты и могущественны. У нас есть деньги, у нас есть рабы, которые исполнят любое наше желание. Никого еще древняя магия не доводила до добра.

– Так ли уж велика та высота, на которую мы поднялись? – спросил он. – Чем мы занимаемся? Морочим голову юным болванам, обещая им спасение от всякой ответственности? Это ты называешь великим? Нет, я имею в виду истинное величие.

– Но муж мой, – твердила Оппия, – подумай сам, где мы найдем еще такой город, как этот? Ведь где мы еще сможем спокойно жить, не оглядываясь постоянно, нет ли поблизости людей короля?

– То, что ты называешь нашей безопасностью, куплено дорогой ценой, – заметил он. – Не забывай, что треть всего, что мы получаем, уходит одному только городскому голове.

– Одна треть от нашего ЗАЯВЛЕННОГО дохода, – поправила она. – И несколько сотен золотых каждый месяц главарю каждой шайки. Но ведь остальное-то наше! Говорю тебе, муж мой, что золотое дно, которое мы с тобой здесь открыли, куда богаче серебряного рудника, что находится за городом. Ты же, если будешь и дальше упорствовать в своих безумных магических экспериментах, можешь погубить все. Магия слишком заметна. Кроме того, если ты обретешь ЭТО… эту ВЕЩЬ… то проклятый городишко вызовет на себя внимание действительно великих магов. Или ты и в самом деле хочешь привлечь к нам внимание Тот-Амона и ему подобных?

– Имея эту вещь в руках, – сказал он упрямо, – я буду равен им!

– Неужели ты в это веришь? – вскричала она. – Ты что, думаешь, что несколько лет позанимавшись кое-как магическими искусствами, прочитав пару магических книжонок, – ты что, думаешь, после этого можешь стать вровень с теми, кто провел всю свою жизнь, совершенствуясь в великих и тайных искусствах, – жизнь, которая длиннее обычной человеческой жизни в несколько раз?

– Тем не менее я должен завладеть священным талисманом!

Голоса спорящих стихли. Конан понял, что двое мошенников перешли в соседнюю комнату. Впрочем, он и так услышал достаточно. Осторожно и бесшумно Конан пробрался назад за угол и влез в свое окно.

Раздевшись, он растянулся на роскошном мягком ложе. Но прежде чем лечь спать, он приставил кресло поближе к кровати и вынул меч. Оружие он положил рукоятью к себе, так чтобы в случае опасности мгновенно схватить клинок. Это была одна из тех мер предосторожности, которыми Конан никогда не пренебрегал в тех случаях, когда ему приходилось спать среди возможных врагов или же таких "друзей", с которыми жизнь свела его сейчас.