Текст книги "Сатурналии"
Автор книги: Джон Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 3
Семейное собрание состоялось в доме моего отца. Гермес постучал, янитор[6]6
Янитор – как правило, привратник в доме именитого римлянина.
[Закрыть] открыл дверь, и мы вошли. В старом особняке было сверхъестественно тихо.
– Хозяин и остальные в триклинии, – сообщил мне старый привратник. – Ваш мальчик должен остаться в задней части дома вместе с остальными рабами.
Это объясняло, почему тут так тихо.
Гермес скорчил рожу.
– Я просто подожду снаружи, на улице.
– Ты имеешь в виду – в таверне на углу, – усмехнулся я. – Ступай в задние комнаты.
Мой слуга с кислой миной зашагал прочь. Я ему посочувствовал. Он не хотел быть изгнанным в задние комнаты главным образом потому, что в городском доме моего отца не водилось юных хорошеньких рабынь.
В триклинии, кроме отца, собрались три члена рода Цецилиев, все по имени Квинт – моя семья не была изобретательна по части имен. Первым был Кретик, с которым я несколько раз служил в чужеземных землях, ныне самый выдающийся член рода, бывший консул и понтифик, вторым – прошлогодний претор Непот, а третьим – усыновленный член нашей семьи, носивший звучное имя Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика. В нынешнем году он был понтификом и народным трибуном. Остальные выдающиеся представители рода в этом году находились за пределами Италии.
Мы обменялись краткими приветствиями. Обычные закуски и вино отсутствовали – в комнате стоял только кувшин воды. Мои родственники собрались здесь для серьезных дел.
– Удивительно, что я все еще вижу тебя в Риме, Непот, – сказал я. – Я думал, тебе отдали Сардинию.
– Я передал ее другому, – ответил бывший претор. – Вместо меня ее взял Веттий.
Непот был высоким человеком с военной выправкой. Он единственный среди лидеров нашего рода поддерживал Помпея. С этим мирились, потому что если б Помпей стал диктатором, по крайней мере, одного из нас не казнили бы и не сослали, и семья сохранила бы бо́льшую часть своих земель.
– Твое решение можно только одобрить, – сказал я Непоту. – Я бы не принял Сардинию, даже если б выиграл ее в кости.
Кретик скорчил гримасу.
– Ты не изменился, Деций. Ты – законченный политический идиот. Непот остается в Риме потому, что собирается в следующем году баллотироваться в консулы.
– Это многое объясняет, – сказал я. – Проконсульская провинция в любой день обойдет Сардинию. И каков будущий приз?
– Устранив угрозу вторжения чужеземцев, он получит Ближнюю Испанию, – сказал отец.
Никто не предполагал, что Непота могут победить на выборах или что он, устраняя угрозу, может и не получить желаемую провинцию. Когда Цецилии Метеллы сходились на том, что один из них станет консулом, они этого добивались. А Испания была территорией Метеллов почти двести лет. Мы правили там так долго, что Испания сделалась нашим главным политическим оплотом, уступая только нашим италийским землям.
– Следующий год будет плохим, – заметил Кретик. – Клодий станет противостоять Цицерону и сможет наделать больших бед. Еще через год нам понадобится как можно больше влияния, чтобы исправить все, что он натворит. Сципион также будет баллотироваться – в курульные эдилы.
Сципион, бледный, утонченный мужчина лет тридцати пяти, кивнул.
– В качестве эдила я буду проводить игры на похоронах моего отца. Я собираюсь организовать особенно великолепные выступления гладиаторов.
Его приемный отец, старый Метелл Пий, умер четыре года назад. Уже вошло в обычай откладывать похоронные игры до тех пор, пока наследник не получит пост эдила, ответственного за публичные зрелища. Тогда он сможет выполнить одновременно и свой гражданский, и свой сыновний долг и завоевать популярность, чтобы избраться на более высокую должность. Когда Цезарь был эдилом, он установил неправдоподобно высокую планку расходов на зрелища.
– Клодий будет баламутить простолюдинов, а ничто так не покупает их верность, как ряд хороших игр, – заметил я. – Но это будет дорого стоить.
– Ты, конечно, внесешь свой вклад, – сказал отец.
Лучше б я держал рот на замке.
– Все это абсолютно несущественно по сравнению с главным делом нынешнего вечера, – сменил тему Кретик. – Деций, ты знаешь, что Целера отравили, не так ли?
– Я знал, что он умер и что умер не насильственной смертью, не от болезни и не от несчастного случая, случившегося при свидетелях, – ответил я. – Люди всегда подозревают яд, когда выдающийся человек умирает без видимых причин, но есть сотни болезней, которые могут убить без предупреждения.
– Его отравили, – отрезал Кретик.
Я вздохнул. Этого я и боялся.
– И могу только догадываться, кого вы в этом подозреваете.
– Гадать не надо, – покачал головой Кретик. – Это его жена, та проститутка Клодия. Мы хотим, чтобы ты собрал улики, и тогда мы сможем выдвинуть обвинение против суки и добиться ее казни или ссылки.
– Вы не совсем понимаете, как все происходит, – ответил я. – Если мне придется вести расследование, я буду собирать улики, а потом уже решу, кто убийца – если он и вправду был убит.
– Делай все, что сочтешь нужным, – сказал Кретик.
– Может, убийца вовсе и не Клодия, – заметил я.
– А кто еще это может быть? – вопросил отец.
– Понятия не имею, но еще ни один человек не стал консулом и командующим армиями в провинциях, не нажив множество врагов. Целер боролся со сторонниками Катилины и казнил многих из них. Их семьи этого не забудут. Он мог поразвлечься с женой не того человека. Вполне могу себе представить, что, будучи женат на Клодии, он искал общества женщин на стороне.
Непот фыркнул.
– Да когда человек совершал убийство из-за маленького прелюбодеяния? Враги Целера были не из тех людей, чтобы прибегнуть к яду.
– Правильно, – согласился с ним Сципион. – Если бы на него напали, как делают порядочные люди, и сразили на улице, мы могли бы не сомневаться, что за этим стоит его политический враг. Но яд – оружие женщины.
– Зачем ей его убивать? – спросил я.
Услышав это, все удивились.
– Женщины столько раз убивали, – пожал плечами Кретик. – Почему бы и нет?
Типично для этих людей. Убийство в Риме – слишком обычное дело, но они знали, что у мужчины имелась бы веская политическая или личная причина, чтобы совершить такое. С другой стороны, скандально известная женщина убила бы просто потому, что такова ее натура. А любая женщина, чье имя обсуждалось публично, была скандально известной. Высокородным римским госпожам полагалось жить в безвестности.
– Очень хорошо. И какие у меня будут полномочия? – поинтересовался я.
– Мы хотим, чтобы ты действовал осторожно, – сказал Кретик. – В конце концов, все это касается только нашей семьи. Но если ты столкнешься с трудностями, можешь сказать, что работаешь на Сципиона. Как трибун, он будет выдвигать обвинения против венефики.
Этим старинным словом называли ведьму-отравительницу.
– Вы понимаете, что из всех убийств, наверное, труднее всего доказать именно отравление? – напомнил я своим родным.
– Я выступал на подобных процессах в качестве обвинителя и судьи, – сказал отец. – И Кретик тоже. Просто принеси нам доказательства для убедительного обвинения, и мы от нее избавимся.
– Зачем Целер вообще на ней женился? – спросил я.
– Нам в то время нужен был союз с Клавдиями, – ответил Кретик. – Зачем же еще?
И в самом деле – зачем?
* * *
Возле двери дома Гермес вынул из держателя факел и начал зажигать его от придверной лампы.
– Не трудись, – сказал я, – нынче ночью луна светит ярко.
Я предпочитал обходиться в Риме без факелов, не считая самых чернильно-темных ночей. Свет факелов мерцает и лишает тебя ночного зрения. Нападающему нужно только набросить на огонь плащ или плеснуть в него водой – и ты полностью слеп до тех пор, пока глаза твои не привыкнут к темноте. Кроме того, факел привлекает к себе внимание.
Мы вышли из дома и несколько минут постояли возле ворот, пока глаза наши не привыкли к тусклому свету. После этого стало можно идти по улицам. Прибывающая луна висела почти прямо над нашими головами, посылая лучи даже в самые узкие переулки.
– Что ты разузнал? – спросил я Гермеса, когда мы двинулись в путь.
– Немного. Твой отец не очень-то общается со своими рабами.
– Зато у них есть уши, – сказал я. – Зачем же я держу тебя, как не затем, чтобы ты собирал сплетни других рабов?
– Насколько я могу судить, старик такой же, как всегда. Но не пускает в ход бич так часто, как пускал раньше. Может, смягчается с годами, – сказал Гермес и немного помолчал, после чего продолжил: – За последние месяцы было несколько поздних собраний вроде нынешнего, когда слуг отсылали в задние комнаты дома.
– Это немного значит для таких любителей политики, как моя семья, – сказал я. – Велись разговоры о Метелле Целере? Или о его жене, Клодии?
– Говорят, что она его отравила, но это просто городская сплетня, а не внутренняя семейная информация. Так вот из-за чего весь сыр-бор?
– Именно. Семья хочет наказать Клодию, и меня посылают раскопать улики против нее.
Я откровенно разговаривал со своим слугой о таких вещах. Несмотря на свои преступные наклонности, он мог оказать неоценимую помощь в моем расследовании и имел настоящий природный дар к такой работе. Что вызывало у меня легкую тревогу. У Гермеса инстинкты следователя или у меня инстинкты раба?
– Вот и твой шанс! – сказал он. – Эта женщина – меч, который годами висит над твоей головой. Теперь ты можешь избавиться от нее раз и навсегда.
– Знаю. Мне полагалось бы радоваться, но я не радуюсь.
– Почему? Ах да, она – сестра Публия Клодия, и у него появится еще один повод тебя ненавидеть.
Я пожал плечами.
– Дело не в том. Он может убить меня всего один раз – и собирается сделать это при первой же возможности… Нет, что-то еще в этом деле кажется мне неправильным.
Некоторое время я размышлял. Тем временем мы шли по призрачному, освещенному луной Форуму. Мертвые политики сердито смотрели на нас со своих пьедесталов, как будто мы были галлами, вернувшимися, чтобы снова разграбить Капитолий. Я остановился.
– В чем дело? – спросил Гермес.
– Я вдруг понял кое-что. Сегодня, похоже, на улицах и на Форуме все были ужасно оживленными.
– Я заметил. Это из-за Сатурналий?
– Нет. Это потому что год почти закончился, а следующий будет годом полного политического хаоса. Я только что понял, что римлянам нравится политический хаос!
– Может быть, гражданам и нравится, – сказал Гермес.
– Не криви душой. Рабы любят беспорядки больше, чем кто-нибудь другой. Тогда им гораздо больше сходит с рук. Когда люди могут скандалить на улицах, они не выплескивают свой гнев, избивая своих рабов.
– Да что ты об этом знаешь! – сказал мой спутник, но я уже потерял интерес к данной теме.
Теперь я гадал, почему меня вызвали с Родоса. Конечно, у меня была репутация следователя, но любой хотя бы наполовину компетентный иудекс[7]7
Иудекс – судья, в том числе тот, которого назначал чиновник – например, претор – для расследования некоего спорного дела.
[Закрыть] смог бы предъявить достаточно материала такого сорта, который сошел бы за улики в римском суде, где красноречивое обвинение было важнее доказательств вины. Может, они просто не хотели конфликтовать с женщиной, имеющей такую репутацию, как Клодия? Отравление не только трудно доказать, его еще и трудно избежать.
Глава 4
Катон разбудил меня слишком рано, и Кассандра принесла мне на подносе завтрак. Два моих пожилых домашних раба были, как всегда, навязчивыми и назойливыми, но они всегда умели радостно услужить в течение нескольких дней после моего возвращения из чужеземных краев. После этого оба снова возвращались к своему обычному капризному состоянию.
– Мои клиенты на улице? – спросил я.
– Нет, они еще не получили известий, что ты снова в городе, хозяин, – ответил Катон. – Тебе надо послать своего мальчишку, чтобы их созвать.
– Ни в коем случае! – сказал я. – Я не хочу, чтобы они являлись ко мне по утрам. Чем дольше они пробудут в неведении, тем лучше.
Я снял с подноса салфетку: под ней оказались горячий хлеб, нарезанные фрукты, вареные яйца и горшочек меда. Завтрак был одной из вырождающихся неримских привычек, которым я был подвержен.
Сытый, одетый, с Гермесом, следующим за мной по пятам, я отправился к преуспевающему цирюльнику, чтобы тот побрил меня и привел в порядок мои волосы. Они стали слишком лохматыми возле ушей за время моего морского путешествия и долгой поездки верхом. Да, я нуждался в стрижке и бритье, но кроме того, не было места лучше цирюльни, чтобы услышать уличные сплетни.
– Добро пожаловать в Рим, сенатор, – сказал цирюльник по имени Басс, бреющий голову дородному мяснику.
Остальные мужчины, ожидающие своей очереди, бурно поздравили меня с возвращением. Я был популярен среди соседей, и в те дни даже от сенаторов-патрициев ожидали, что они будут общаться с горожанами, особенно по утрам.
– Хорошо снова дышать римским воздухом, – сказал я, нарочито потянув носом. – Воздух был вонючим, как обычно в Риме. – Район все еще за Милона?
– Непоколебимо, – ответил мясник, проведя рукой по своему ставшему гладким черепу, который блестел от масла. – Следующий год будет трудным, но год после него – наш.
Остальные охотно согласились.
– С чего бы так? – спросил я.
– Потому что Милон в следующем году баллотируется в трибуны, – пояснил Басс.
– Милон – трибун! – изумился я.
– Он клянется, что если Клодий может занимать этот пост, то и он сможет, – засмеялся толстый банкир; золотое кольцо всадника поблескивало на его руке. – А почему бы и нет? Если та маленькая крыса из бывших патрициев может быть избрана трибуном, почему не может честный, прямодушный негодяй вроде Милона?
Милон и Клодий в то время заправляли двумя самыми могущественными бандами в Риме. Но Клодий происходил из старинной благородной семьи, такой же, как моя, члены которой считали, что высшие должности принадлежат им по праву рождения; Милон же был невесть кто невесть откуда. Он избирался квестором, а теперь стал сенатором, и это уже нелегко было вообразить. Но трибун? Надо бы к нему заглянуть…
Вообще-то мне предстояло нанести ряд визитов. Если я собираюсь вести расследование, надо выяснить, на какую поддержку и помощь я могу рассчитывать в Городе. Важные люди проводили много времени вдали от Рима. А еще мне надо было выяснить, как настроены мои враги.
– Как в эти дни ведет себя Клодий? – спросил я, усаживаясь на табурет цирюльника.
– Для себя – почти прилично, – сказал банкир. – Он так счастлив, что спустя несколько недель сможет занять свой пост, что только чванится и с важным видом расхаживает здесь и там, а его люди не дерутся с людьми Милона, если только случайно не сталкиваются в переулке. К тому же оба консула следующего года – его сторонники. Я слышал, Цицерон уже собирает вещички.
– Кто эти консулы? – спросил я. – Кто-то рассказывал мне в письме, но я забыл.
– Таких легко забыть, – сказал Бас. – Кальпурний Пизон и Авл Габиний. Клодий пообещал им богатые провинции после того, как они пробудут год на этой должности. Они сделают все, что он пожелает.
Мне все больше и больше казалось, что следующий год лучше всего подходит для того, чтобы провести его вдали от Рима.
– Клодий не собирается быть трибуном, – сказал я. – Похоже, он собирается быть кем-то вроде царя.
– Мы получили в трибуны Нинния Квадрата[8]8
Нинний Квадрат – народный трибун в 58 году до н. э., противник Клодия, друг Цицерона.
[Закрыть], – сказал мясник. – Он ненавидит Клодия. А еще победил на выборах Теренций Куллеон, а он считается другом Цицерона. Но они немногое смогут сделать. Банда Клодия правит на улицах в большинстве районов, и у них есть Священная дорога[9]9
Священная дорога была главной дорогой Форума, соединявшей холмы Капитолий и Палатин, а также одним из районов Рима.
[Закрыть], а значит, и Форум.
Все согласились с тем, что это дает Клодию нечестное и почти непреодолимое преимущество.
Если все это кажется слишком запутанным, то оттого, что в Риме тогда было два вида политиков. Великие люди вроде Цезаря, Помпея и Красса хотели править всем миром, и это означало, что они проводили слишком много времени вдали от Рима. Но именно в Риме проводились выборы, определявшие статус и будущее каждого политика. Многие населенные пункты имели римское гражданство, но если их жители хотели принять участие в выборах, им приходилось путешествовать до самого Рима, чтобы проголосовать. Таким образом, право на голосование фактически оставалось монополией населения Города.
Потому и появлялись люди вроде Клодия и Милона, состязающиеся друг с другом за единоличный контроль над Городом. Каждый великий человек нуждался в своих представителях, которые будут влиять на выборы и соблюдать их интересы, пока они будут находиться где-то далеко. Политическая жизнь банд и контролируемых ими городских районов была так же сложна, как политическая жизнь Сената и империи. Банды Клодия и Милона были отнюдь не единственными, но самыми сильными и многочисленными. Существовали дюжины других банд, орудовавших в сложной паутине меняющихся союзов.
Всему этому весьма способствовало то, что Рим представлял собой не столько обособленный город, как Афины, сколько группу деревень в пределах одной стены. В отдаленные времена в него входило семь отдельных деревень, стоящих на вершинах семи отдельных холмов. По мере того как увеличивалось население этих деревень, они разрастались, спускаясь по склонам холмов – до тех пор, пока не слились друг с другом. В те времена Форум был их общим пастбищем и рынком. Вот почему древняя и почитаемая хижина Ромула стоит не рядом с Форумом и даже не на Капитолии, как можно было бы подумать. Нет, она находится среди нескольких других священных мест у подножия Палатина рядом со скотным рынком. Вероятно, это все, что имелось в Риме, когда Ромул основал его.
В результате римляне отождествляют себя со своими районами или родовыми деревнями не меньше, чем с Городом. Только за пределами Рима они действительно считают себя римлянами.
Моими соседями были жители Субуры, гордившиеся своим знаменитым шумным, скандальным районом, в котором, как они заявляли, выросли все самые буйные римляне. Они смотрели сверху вниз на обитателей Священной дороги, считая, что тамошние жители самодовольнее всех прочих, потому что обитают вдоль старого пути триумфаторов. Эти два района сходились в знаменитых традиционных уличных драках на ритуале Октябрьской Лошади[10]10
Римская церемония Октябрьская Лошадь проходила в середине октября, но также на весеннем фестивале (Парилия). Гонки на двуконной колеснице определяли жертву – правую лошадь победившей команды. Лошадь посвящалась богу войны Марсу, расчленялась, и две группы бились за ее голову, как за талисман грядущего года.
[Закрыть]. И это были только два района из множества.
К тому же в Риме не имелось полиции, что давало бандам возможность контролировать улицы, – я и сам не поступил бы иначе.
Теперь все это осталось в прошлом. Первый Гражданин дал нам мир, безопасность и стабильность, и большинство людей в наши дни, похоже, счастливы наконец-то все это иметь. Но, принимая мир, безопасность и стабильность, мы отдали бо́льшую часть того, что сделало нас римлянами.
В то время такие мысли не приходили мне в голову. Меня в основном заботило, как бы выжить в течение следующих недель и попытаться решить, где переждать грядущий год. Мне нравилась Александрия, но тамошние люди хотели меня убить. Галлии следовало избегать любой ценой: она кишела галлами, а теперь там будут еще и германцы и сражающийся с ними Цезарь. В Македонии тоже шли бои. Я провел слишком много времени в Испании, и это место мне наскучило. Оставались еще семейные сельские поместья, но я ненавидел сельское хозяйство так же сильно, как и военную жизнь. Может, я смогу отправиться с братом Цицерона в Сирию? Сирия, похоже, интересное место, если только парфяне будут вести себя тихо. Стоило это обдумать…
Я потер гладко выбритую челюсть, обнаружив обычную щетину вдоль зазубренного шрама, оставленного иберийским копьем несколько лет тому назад. С тех пор шрам сводил на нет все усилия цирюльников.
– Гермес, – сказал я, – у меня есть для тебя поручение.
Мой раб беспокойно огляделся по сторонам.
– Ты же не собираешься бродить в одиночку, правда? Здесь, в Субуре, это запросто можно делать, но больше нигде. Заставь Милона одолжить тебе несколько его гладиаторов для охраны.
– Я тронут твоей заботой, но если мои соседи правы, при свете дня я должен быть в относительной безопасности. Клодий сейчас снова веселый парень из народа. Я хочу, чтобы ты сбегал к дому Луция Цезаря и выяснил, дома ли госпожа Юлия Младшая. Ее последнее письмо было послано с Кипра несколько месяцев тому назад. Если она здесь, я хочу ее навестить.
Гермес отправился медленной танцующей походкой, которой обычно передвигался за исключением тех случаев, когда направлялся играть в кости, смотреть на сражение гладиаторов, на бега или на встречу с какой-нибудь несчастной хорошенькой молодой семейной горничной.
Юлия была племянницей Юлия Цезаря и моей невестой. Поскольку все браки великих семейств заключались из политических соображений, прежде чем назначить дату свадьбы, семьи жениха и невесты дожидались нужной политической обстановки. То, что Юлия была единственной девушкой, на которой я по-настоящему хотел жениться, было чистой случайностью и совершенно не заботило ни мою, ни ее семью. Метеллы добивались связи с Юлиями, и нам полагалось эту связь обеспечить.
Не уверен, шли ли на пользу делу такие устроенные браки. Кретик выдал свою дочь за младшего Марка Красса, и эта пара была безумно счастлива. Дочь Цезаря вышла за Помпея, и они как будто довольно хорошо ладили до тех пор, пока та не умерла родами. Целер женился на Клодии ради временного союза с Клавдиями – и вот я в Риме, чтобы выяснить, не вздумала ли она развестись с ним решительно и бесповоротно.
Прежде чем двинуться дальше, я решил прояснить один вопрос, в котором совершенно не разбирался, и направился на запад, к реке, а потом начал долгий путь к району Транстевере.
Я нашел Асклепиада в его просторной приемной в школе Статилия Тауруса. При виде меня умное лицо врача расплылось в улыбке. В его волосах и бороде стало чуть больше седины, чем было в то время, когда я видел его в последний раз в Александрии, но в остальном он не изменился. Он давал указания рабу, который втирал мазь в плечо массивного нумидийца.
– Радуйся! – сказал мой старый знакомый, взяв меня за руку. – Я не слышал, чтобы в Риме недавно произошло какое-нибудь интересное убийство. Почему же ты так внезапно вернулся домой?
– Все как обычно, – ответил я. – Только убийство не недавнее.
– Ты должен все мне об этом рассказать.
Асклепиад отпустил раба и пострадавшего гладиатора.
– Вывихнутое плечо, – заметил он. – Я все время говорю Статилию, что от тренировок со щитами двойного веса больше травм, чем пользы, но такие тренировки – традиция, и он не желает слушать.
Я сел возле окна. С тренировочного двора внизу доносился мелодичный звон оружия.
– Я хотел бы проконсультироваться с тобой насчет загадок твоей профессии, – сказал я.
– Ну конечно. Чем я могу помочь?
– Что ты знаешь о ядах?
– Достаточно, чтобы знать, что клятва запрещает мне их прописывать.
– Софистика, – сказал я. – Ты же все время применяешь их в своих лекарствах.
– Верно, разграничительная линия тонка. Многие полезные лекарства, данные в больших количествах, могут убить. Снадобье, которое замедляет сердцебиение, может остановить сердце. Но, полагаю, ты интересуешься теми ядами, которые годятся для убийства?
– Именно. Моя семья хочет, чтобы я расследовал смерть Метелла Целера.
– Именно это я и подозревал. До меня доходят те же слухи, что и до остальных. Высокопоставленный человек, женатый на пользующейся дурной славой женщине, внезапная неожиданная смерть – ergo[11]11
Следовательно (лат.).
[Закрыть], отравление.
– Я должен поразведать, – сказал я. – Порасспрашивать. Но что мне искать?
Асклепиад сел и задумался.
– Во-первых, тебе следует выяснить симптомы. Были ли конвульсии? Шла ли у жертвы пена изо рта? Жаловался ли он на боль в животе или озноб? Была ли у него рвота необычной консистенции или цвета? Был ли у него кровавый понос?
– Похоже, это будет довольно просто, – сказал я.
– Возможно, только это и будет простым. Ты должен понимать, что, когда человек отравлен, в дело вовлечено куда больше суеверий, чем знаний.
– Знаю, – согласился я. – Здесь, в Италии, отравления ассоциируются скорее с ведьмами, чем с врачами или аптекарями.
– Так и есть. Некоторые яды действуют ужасно быстро, некоторые вызывают смерть в течение нескольких минут, применение некоторых нельзя распознать. В действительности есть и такие, которые даются в очень маленьких дозах в течение очень долгого времени. Их эффект накапливается, отчего может показаться, будто жертва умерла от затяжной болезни.
– То есть, ты говоришь, что отравление – работа для специалиста.
Мой собеседник кивнул.
– Или для убийцы, который располагает советами специалиста. В этой области всегда мало профессионалов, и они никогда не остаются без практики. Не забывай, многие начинают переговоры с отравителями, задумав самоубийство. Среди тех, кто не дал клятву моей профессии, это почти законная практика. Ни боги, ни гражданские власти не запрещают самоубийства.
– Как настоящие отравители заставляют свои жертвы принять снадобье? – спросил я.
– Самый обычный способ, с которым ты знаком, поскольку его безуспешно пытались испробовать на тебе, – перорально[12]12
Перорально – через рот.
[Закрыть]. В таких случаях в качестве вещества-носителя почти всегда используются еда или питье, хотя известны случаи, когда яд маскировали под лекарство. Трудность с пероральной дачей в том, что большинство ядов имеют сильный неприятный запах.
– Вот тогда и можно замаскировать яд под лекарство, – заметил я. – Большинство лекарств ужасны на вкус.
– Совершенно верно. Большинство ядов имеют вид жидкостей или порошков. Их можно смешать с питьем или обрызгать ими еду. В немногих случаях это паста или смолистые вещества, а в совсем редких яды можно сжигать, чтобы получился отравляющий дым.
– Да неужели? Для меня это что-то новое… Я знал, что дым гашиша и опиума отравляет, но не знал, что существуют смертельные дымы.
– Отравление посредством ингаляции – это, наверное, самая редкая разновидность, и обычно такое происходит случайно, а не намеренно. Ремесленники, работающие с ртутью, особенно если та используется для извлечения золота из руды, иногда вдыхают ядовитые пары. Есть места, где встречаются природные ядовитые пары – например, вблизи вулканов, – и некоторые болота имеют печальную известность благодаря этому феномену.
– Значит, пары вряд ли можно использовать для убийства?
– Это было бы затруднительно. Яды также можно ввести ректально[13]13
Ректально – через прямую кишку.
[Закрыть], что представляет определенные трудности, но любовные предпочтения некоторых личностей могут дать интимным партнерам доступ к этому месту. При этом яды могут быть такими же, какие даются перорально, хотя из-за способа их введения должны быть более сильными.
– Могу себе представить.
Что ж, нет ничего, чего не могла бы проделать Клодия.
– Еще яд можно ввести в тело через открытую рану. Отравленные кинжалы и другое отравленное оружие не так уж редки. В действительности на греческом языке само слово «яд», «токсин», происходит от слова, означающего «относящийся к стрельбе из лука», благодаря обычной практике смазывать стрелы ядом. Однако следует признать, что солдаты часто считают, что их ранили отравленными стрелами, тогда как на самом деле раны просто воспаляются.
– Солдаты очень легковерны, – согласился я.
– А еще яд может впитаться сквозь кожу. Если б его добавили в масло, применяющееся при купании или массаже, было бы очень трудно распознать его. И некоторые авторитеты считают, что те несчастные работники могут не только вдыхать ядовитые пары, но и впитывать ядовитую ртуть сквозь кожу.
– Рискованное ремесло, – заметил я.
– Как и твое. – Медик погладил аккуратно постриженную бороду. – Кстати, о ядах – не следует пренебрегать и возможностью животных факторов.
– Полагаю, не следует, – согласился я. – Но что ты имеешь в виду?
– Ядовитые змеи, которых иногда находят в постели жертвы, не всегда заползают туда случайно. А некоторые люди особенно чувствительны к пчелиным и осиным укусам. Осиное гнездо, брошенное в окно такого человека, – эффективный способ расправиться с ним. И, как говорят, по меньшей мере один фараон умер, когда его соперник наполнил ночной горшок царя скорпионами.
Я вздрогнул, услышав такое.
– Способов отравить кого-то больше, чем я думал.
– Существует мало дисциплин, на которые расточалось бы столько мастерства и изобретательности, сколько расточалось на убийство. Это должно предоставить тебе уникальную возможность испытать свои силы.
– Должен признаться, старый друг, я впервые приступаю к расследованию, будучи почти в отчаянии. Если женщина действовала даже с минимальной компетенцией, убийство будет почти невозможно доказать. А я знаю, что Клодия более чем компетентна, когда речь идет об убийстве.
– Настоящая Медея. И в придачу, как я слышал, подозревается в инцесте со своим братом. А в довершение всего поразительная красавица. Подходящий объект для поэтов и драматургов.
Асклепиад подходил к таким вещам, как грек.
– Катулл раньше тоже так думал, – заметил я. – Я слышал, он, в конце концов, преодолел свою безрассудную страсть и нашел какую-то другую ужасную шлюху, чтобы таскаться за ней, как щенок.
– Он стал куда более утонченным, – сказал медик. – Ты помнишь его наивным мальчиком, только что явившимся в Рим и сраженным уловками Клодии. Ты и сам не был к ним невосприимчив, если мне не изменяет память.
Воспоминание об этом причинило мне боль.
– А теперь мне полагается найти улики против нее, которых, вероятно, не существует… Она надо мной посмеется.
– Многие мужчины терпели от нее и худшее. Можешь прийти ко мне полечиться.
– У тебя есть лекарство от унижения? Ты, должно быть, богат, как Красс.
– У меня есть превосходное кипрское вино. После него бывает самое легкое похмелье.
Я встал.
– Возможно, я поймаю тебя на слове.
Потом я внимательно осмотрел стены приемной. У Асклепиада имелись образцы почти любого оружия мира. К каждому был прикреплен свиток, в котором описывались раны, которое наносит это оружие.
– Хотелось бы мне, чтобы все пользовались таким честным оружием, как это, – пожаловался я.
– Каким простым тогда был бы мир! – вздохнул мой друг. – Мы жили бы в золотом веке. Но сейчас выбор оружия весьма широк. И даже трудноуловимые яды грубы по сравнению с тем оружием, которое предпочитают в Риме сегодня.
– С каким же?
– С произнесенным вслух словом. Я пытаюсь оставаться в стороне от римской политики, но вы – шумные люди.
– Этому мы научились у вас, греков, – заметил я. – Периклы, Демосфены и вся та многословная шайка.
– Тебе следовало бы выбрать для сравнения спартанцев, а не афинян. Они были тупыми хамами, но по-солдатски ценили в ораторах краткость. Так или иначе, я не намекаю на ваших выдающихся ораторов вроде Цицерона или Гортензия Гортала[14]14
Квинт Гортензий Гортал (114–50 гг. до н. э.) – древнеримский оратор и адвокат. На процессе Гая Верреса был противником Цицерона, впоследствии часто выступал на судах совместно с Цицероном.
[Закрыть]. Я, скорее, говорю о демагогах.
– Цезаре и Клодии?
– Есть и множество других. Я не осмеливаюсь вторгаться в сферу твоих знаний, но тебе следовало бы разузнать об их деятельности. Боюсь, надвигается гражданская война.
– Это как-то чересчур. У нас не было гражданских войн больше двадцати лет. А легкое буйство время от времени… Вред от него невелик. Оно очищает воздух и позволяет выплеснуть излишки недобрых чувств.
