Текст книги "Spqr iv. храм муз"
Автор книги: Джон Мэддокс Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Ты останавливался в Риме по пути сюда? – спросил меня посольский секретарь.
– Нет, мы плыли через Сицилию и Крит. Так что твои новости с Капитолия скорее всего более свежие, чем мои.
– А что насчет Галлии? – спросил Руфус.
– Беда. Гельветы, похоже, настроены воинственно. Им надоело римское присутствие, и они галдят о том, чтобы забрать у нас Провинцию[19]19
Провинция – просторечное обозначение Нарбонской Галлии, одной из первых римских территорий за пределами Апеннинского полуострова. Современный Прованс.
[Закрыть].
– Мы не можем им это позволить! – воскликнул кто-то. – Это же наша единственная сухопутная дорога в Иберию!
– Именно это мы и пытались предотвратить, – сказал я. – Мы посетили некоторых племенных вождей и напомнили им о нашей старинной дружбе и союзе, а также кое-кого подкупили.
– Как ты думаешь, они будут соблюдать мир? – спросил Руфус.
– Ну, с этими галлами никогда нельзя знать точно… – ответил я. – Они люди эмоциональные, вспыхивают от любой искры и любят подраться. Их может понести в любую сторону. Когда мы оттуда уезжали, они по большей части были спокойны и довольны, но завтра может вдруг объявиться какой-нибудь заводила, произнесет гневную речь, обвиняя их в том, что они стали бабами и принимают римское господство, и на следующий день вся Галлия восстанет, просто чтобы доказать, что они мужики.
– Ну, мы их не раз били прежде, – заметил секретарь, проживавший на безопасном расстоянии от Галлии.
– Но и они несколько раз нас били, – напомнил я ему. – Если поднимает мятеж одно или два племени, это не опасно. Но если все галльские племена вдруг решат наброситься на нас, я не вижу способа, как нам с этим справиться. Они превосходят нас численностью, на одного римлянина их приходится по полсотни, к тому же они на родной земле.
– Нам нужен новый Марий[20]20
Гай Марий (156–86 гг.) – выдающийся римский полководец и государственный деятель. Провел военную реформу, резко повысившую боеспособность армии; неоднократно избирался консулом, одержал победу в Нумидийской (Югуртианской) войне (104 г.), разгромил тевтонов и кимвров (102 и 101 г.). Активно участвовал в гражданских войнах, противостоял будущему диктатору Сулле. Жестоко расправлялся со своими противниками.
[Закрыть] – сказал кто-то. – Уж он-то знал, как обращаться с галлами и германцами.
– Он и с римлянами умел управляться, – мрачно добавил я. – В основном вырезая их.
– Только тех, кто имел ранг сенатора, – пропищал несносный маленький секретарь. – Но вы-то, Метеллы, всегда были сторонниками Суллы[21]21
Луций Корнелий Сулла (138–78 гг.) – полководец и государственный деятель Древнего Рима, первый диктатор с неограниченной властью, защитник интересов рабовладельческой аристократии. Впервые в истории Рима использовал армию для завоевания столицы, провел ряд антидемократических реформ, что позднее привело к гражданской войне. Установил в итоге военную диктатуру, сделав Сенат единственным верховным органом власти в государстве.
[Закрыть], не так ли?
– Не обращай на него внимания, – небрежно бросил Руфус. – Он сын вольноотпущенника, а это стадо простолюдинов всегда поддерживало Мария, все как один. А если серьезно, когда они собираются заменить проконсула Трансальпийской Галлии?
– Новым проконсулом будет кто-то из консулов* будущего года, – ответил я. – Это означает, что на этом посту, несомненно, окажется какой-нибудь милый и любезный болван – и как раз тогда, когда галлы, в конце концов, все же поднимутся и начнут вырезать всех подряд римских граждан, до кого только у них дотянутся руки.
Если бы я знал тогда, что в это время происходит в Риме, я был бы еще более встревожен. В Галлии мы оказались лицом к лицу с чем-то гораздо более серьезным, чем просто военная катастрофа. Но я пребывал в этот момент в блаженном неведении, как, впрочем, и весь Рим.
– А теперь как обстоят дела в Египте? – спросил я. – Здесь, видимо, тоже возникли какие-то проблемы, иначе Сенат не направил бы сюда Кретика прямо из Галлии.
– Ситуация здесь – сплошной хаос и разброд, как обычно, – ответил Руфус. – Птолемей – последний еще живой мужской представитель династии. Вопрос о престолонаследии становится все более актуальным, потому что царь скоро допьется до смерти, а нам нужен наследник, чтобы его поддержать, иначе начнется настоящая гражданская война, и, в итоге, именно нам придется с ней разбираться, а на это потребуется немало лет и немало легионов.
– А кто претенденты на трон?
– Только один, ребенок, родившийся несколько месяцев назад, да к тому же весьма болезненный, – ответил секретарь.
– Попробую догадаться. Звать его будут Птолемей, не так ли? Единственное иное имя могло бы быть только Александр.
– Как ты догадался? – удивился Руфус. – Да, еще один маленький Птолемей, и ему еще так долго до совершеннолетия.
– А его дочери? – спросил я. Женщины этой династии обычно были более умными, властными и жесткими, нежели мужчины.
– Их три, – ответил Руфус. – Беренике около двадцати, она любимица царя. Потом идет маленькая Клеопатра, но ей не больше десяти, и Арсиноя, которой восемь или около того.
– Значит, в этом поколении ни единой Селены? – Это было еще одно имя, которое Птолемеи давали своим дочерям.
– Была одна, но умерла, – пояснил Руфус. – Стало быть, если больше дочерей не родится, Клеопатра, видимо, будет той, на ком женится маленький Птолемей, если до этого доживет. При дворе уже образовалась партия, которая поддерживает ее и этот проект. Птолемеи уже очень давно берегут эту добрую египетскую традицию – заключать брак с собственными сестрами.
– С другой стороны, – встрял секретарь, – если царь вскоре протянет ноги, Береника, скорее всего, выйдет замуж за этого младенца и станет править как регентша.
– Разве это такая уж плохая идея? – осведомился я. – В общем и целом все эти Береники и Клеопатры всегда оказывались весьма способными правительницами, при том что мужчины по большей части были просто клоуны при власти.
– Но не эта. Она безмозглая пустышка, – заявил Руфус. – Увлекается всеми этими жуткими и отвратительными новыми или хорошо забытыми старыми религиозными верованиями, что приходят из других стран. В прошлом году это был древний культ вавилонских богов, он вдруг вновь возник из небытия, и она радостно предалась всем этим азиатским ужасам с отрезанными головами орлов, как будто ее собственные египетские боги недостаточно отвратительны. Кажется, теперь она от него отстала, но даже если и так, то наверняка нашла себе что-нибудь новенькое, еще похуже.
При царских дворах всегда такое происходит, но это было уж слишком мрачно.
– А кто поддерживает Беренику?
– Большая часть придворных евнухов, – с готовностью ответил Руфус. – Сатрапы разных номов[22]22
Ном – административный округ или район в Древнем Египте, возглавляемый номархом. Сатрап – аналог номарха, правитель, наместник царя; титул, сохранившийся со времени персидского завоевания Египта в VI веке.
[Закрыть] разделились, и некоторые из них с удовольствием вообще покончили бы с Птолемеями. Вдали от Александрии они превратились в маленьких царьков со своими собственными армиями и всем прочим.
– Значит, нам нужно найти кого-то, чтобы его поддержать, чтобы Сенат проголосовал за это, после чего у нас будет законное основание и право, если придется вмешаться от имени избранного наследника, не так ли? – подытожил я и вздохнул: – Почему бы нам просто не захватить эту страну? Нормальный, разумный римский губернатор пошел бы ей только на пользу.
Вечером состоялся грандиозный банкет, главным блюдом на котором выступал гиппопотам, зажаренный целиком. Я поделился своими соображениями с Кретиком, который немного вправил мне мозги на этот счет.
– Захватить себе Египет? – переспросил он. – Мы могли бы это проделать в любой момент за последнюю сотню лет, но у нас были очень веские причины этого не делать.
– Не понимаю, – настаивал я на своем. – Когда это мы отказывались от удобной оказии, чтобы кого-то ограбить или присоединить очередную новую территорию?
– Ты не продумал всю ситуацию до конца, – возразил Кретик.
Тут раб-прислужник плеснул мне половник супа из слонового уха в тяжеленную миску из чистого золота на хрустальной подставке, вырезанной в виде пьяного Геркулеса. Я сунул в это месиво ложку из слоновой кости и попробовал суп. Что ни говори, по моему мнению, нет в мире ничего лучше куриного бульона.
– Египет – это больше чем военная добыча или территория, – принялся терпеливо объяснять Кретик. – Это богатейшая, самая плодородная страна мира. Птолемеи во все времена только беднели и просили милостыню, потому что скверно, просто отвратительно управляли. Они спускали все свои огромные доходы на роскошь и разврат или на проекты, которые должны были добавить им престижа, но не процветания или могущества стране.
Птолемей-Флейтист уже тихонько похрапывал, сидя рядом с Кретиком, так что возразить моему оппоненту было некому.
– Так тем более, еще больше поводов для полной реорганизации управления в римском стиле, – заявил я.
– И кому бы ты доверил подобную задачу? – спросил Кретик. – Позволь тебе напомнить, что полководец, который завоюет Египет, сразу же превратится в самого богатого человека в мире. Ты можешь себе представить, какая борьба развернется между нашими военными, если Сенат помашет у них перед носом подобным призом?
– Так. Теперь, кажется, понимаю.
– И это еще не все. Объем производства зерна в Египте настолько огромен, что превышает все другие страны на величину столь невероятную, что и представить нельзя. Но это легко объяснить. Нил каждый год, после своего разлива, крайне любезно оставляет на берегах плодородный ил, а здешние крестьяне работают гораздо более продуктивно, чем наши рабы. Здесь почти все время снимают по два урожая в год, а иногда даже и по три. Когда у нас бывают неурожайные, голодные годы, Египет может прокормить всю нашу империю, всего лишь немного уменьшив продуктовые выдачи.
– Стало быть, римский губернатор Египта может запросто удушить империю?
– И будет в состоянии установить здесь собственную власть как независимый правитель, имея в своем распоряжении достаточно средств, чтобы нанять себе армию любого размера, какая ему только потребуется. Тебе хотелось бы видеть, например, Помпея[23]23
Гней Помпей Великий (106–48 гг.) – полководец и государственный деятель. Неоднократно избирался консулом, в т. ч. с неограниченными полномочиями. Вместе с Цезарем и Крассом составил Первый Триумвират (в 60 г.), который сосредоточил в своих руках всю власть в Риме. После вторжения Цезаря в пределы империи (переход через Рубикон) воевал с ним и потерпел поражение в битве при Фарсале в 48 г. и вскоре после этого был убит.
[Закрыть] в столь могущественном положении? Или Красса[24]24
Марк Лициний Красс (115–53 гг.) – полководец и государственный деятель. Один из богатейших людей Рима. Победитель восстания Спартака в 71 г., не раз избирался консулом, член Первого Триумвирата. Погиб в сражении с парфянами.
[Закрыть]?
– Да, теперь понимаю. Значит, наша политика заключается в том, чтобы все время поддерживать очередного выродка и слабака, носящего корону Египта?
– Именно так. И мы всегда им помогаем – займами, военной силой, советами. Ну, не то, конечно, чтобы они с радостью принимали эти наши советы. Гай Рабирий предпринимает здесь просто героические усилия, чтобы решить финансовые проблемы Птолемея, но пройдут годы, прежде чем он добьется хоть какого-то прогресса. – Рабирий был известным римским банкиром, который ссужал Птолемея огромными денежными суммами, а тот в ответ назначил его египетским министром финансов.
– Ну и кого мы поддерживаем на этот раз? – спросил я.
– Надо полагать, это будет младенец, – ответил Кретик, еще больше понизив голос. – Только не надо пока что об этом распространяться. – Тут он одарил меня заговорщической улыбочкой. – Все другие партии будут нас всячески обхаживать и ублажать, пока считают, что у них есть шанс добиться расположения Рима.
– Дочери Птолемея при этом не в счет? – спросил я. Мне еще предстояло познакомиться с этими юными дамами. В это время года они находились в загородных поместьях.
– Сенат никогда не становился на сторону женщин-правительниц, а этих к тому же окружает слишком много откровенных хищников – родственников и придворных. Надо полагать, этому выродку придется жениться на одной из них, но лишь для того, чтобы успокоить своих египетских подданных. А что до мнения Сената, так он может жениться хоть на одном из их священных крокодилов.
– Ну, раз это все уже решено, – протянул я, – то чем мы тут будем заниматься?
– Тем, чем здесь занимаются все римляне, – ответил мой брат. – Будем развлекаться.
Глава 2
В течение двух месяцев я вел удивительно легкую, беззаботную жизнь обычного римского должностного лица, прибывшего в Египет с визитом. Конечно же, я совершил неизбежные поездки по самым знаменитым здешним местам: я обозрел пирамиды и стоящую рядом с ними колоссальную голову, которая, как считается, имеет под собой не менее огромное львиное тело. Я видел статую Мемнона[25]25
Мемнон – герой греческих мифов, сын богини утренней зари Эос и стоглавого чудовища Тифона, участник Троянской войны, погиб в поединке с Ахиллом. Его гигантская статуя, установленная еще в древности недалеко от Фив, сильно пострадала при землетрясении и начала издавать на рассвете звук. Люди считали, что так Мемнон приветствует свою мать.
[Закрыть], которая криком приветствует восход солнца. Посетил также несколько очень древних храмов и встречался с очень древними жрецами. И куда бы я ни отправился, царские чиновники в своей рабской услужливости и покорности доходили до полных нелепостей. Я даже начал подозревать, что они скоро начнут воздвигать алтари в мою честь. А может, уже начали.
Как только выезжаешь из Александрии, тут же оказываешься в настоящем Египте, в Египте фараонов. Этот Египет – любопытная и совершенно не меняющаяся страна. В каждом из его номов можно видеть сверкающий новый храм, воздвигнутый Птолемеями в честь одного из здешних древних богов. А в миле или двух от него стоит почти такой же храм, вот только ему уже две тысячи лет. И единственная разница между ними – чуть выцветшая краска на более старых камнях.
В Карнаке, древнем храмовом комплексе размером с целый город, центре торжественных религиозных церемоний, я посетил один из огромных храмов с гигантским перистилем, целым лесом колонн вокруг самого здания, да таких массивных и таких высоких, что ум отказывался воспринять то, что видят глаза. И каждый квадратный дюйм храмовых стен был покрыт картинками-письменами, пиктограммами, которые так любят египтяне. В течение многих веков фараоны и жрецы принуждали население оплачивать и строить эти абсурдные каменные сооружения, кажется, не встречая даже шепота протеста. Кому в таком случае нужны рабы, если крестьяне настолько робки?! Италики уже давно превратили бы все сооружение в кучу щебенки, еще до того, как эти колонны поднялись на половину своей высоты.
Нет более приятного способа путешествовать, чем на барке по Нилу. Вода тут спокойная, нет того угрожающего раскачивания, как на море, а страна занимает настолько узкую полосу на берегу, что ее почти всю видно с реки. Стоит отойти от берега на милю, и ты уже в пустыне. А вот дрейфовать вниз по течению при свете полной луны – это вообще мечта, наслаждение тишиной, которую, правда, изредка нарушают вопли гиппопотамов. В подобные ночи древние храмы сияют в лунном свете, как драгоценные камни, и легко поверить в то, что ты видишь мир таким, каким его когда-то видели боги, когда они еще бродили среди людей.
Я по собственному опыту знаю, что периоды легкости и спокойствия всегда неизбежно сменяются временами хаоса и опасностей, и моя продолжительная идиллия на реке не стала исключением. Для меня время безделья и наслаждений кончилось, едва я вернулся в Александрию.
В Египте как раз начиналась зима. Да, несмотря на утверждения многих, здесь все же имеется зима! Ветер становится холодным и шквалистым, а иногда даже идет дождь. Моя барка достигла нильской дельты, а потом свернула в канал, что соединяет болотистые и плодородные районы со столицей. Это чудесно – путешествовать по стране, где почти не приходится ходить пешком на значительные расстояния и где нет крутых склонов, которые приходится преодолевать.
Я сошел с барки на один из причалов в гавани озера и нанял носилки, чтобы меня отнесли в царский дворец. И хотя они не были столь роскошны, как в мой первый день, их скромно тащили всего четверо, но Александрия – прекрасный город, даже если тебя несут так близко от мостовой.
По дороге мы попали в район казарм македонцев, и я приказал остановиться, так как захотел тут хорошенько осмотреться. В отличие от Рима, в Александрии солдатам находиться не запрещено. Цари, наследники Александра, всегда оставались чужестранными деспотами и никогда не считали лишним всячески напоминать туземцам, кому именно принадлежит здесь власть.
Казармы представляли собой два ряда растянутых вширь трехэтажных зданий, стоящих друг напротив друга и разделенных учебным плацем. Здания были предсказуемо великолепны, а воины, занимавшиеся на плацу, выполняли все упражнения с похвальной четкостью. Но амуниция у них была, на взгляд римлянина, безнадежно устаревшей. На некоторых были цельные бронзовые панцири, какие нынче носят только римские командиры, остальные же были обряжены в толстые рубахи из нескольких слоев полотна, обшитые бронзовыми пластинами. Лучшие римские легионеры уже несколько поколений назад перешли на галльские кольчужные рубахи, а Марий ввел их в своих легионах в качестве стандартного защитного доспеха воина. Некоторые македонцы сохранили у себя свои длинные копья, хотя они уже столетие как расстались со своим прежним боевым построением, плотной фалангой, и перешли на римский развернутый боевой порядок.
В конце поля выполняло различные маневры подразделение конницы. Македонцы в свое время обнаружили, что конница может быть весьма полезна на широких восточных равнинах, что составляли большую часть территорий старой Персидской державы, которую они завоевали. У нас же таких подразделений было совсем мало, и обычно в него входили чужестранные наемники, которых брали на службу в случае необходимости.
В противоположной стороне плаца какие-то механики и инженеры собирали что-то вроде осадной машины, массивное устройство из канатов и деревянных брусьев. Я никогда прежде не видел подобного устройства и приказал носильщикам поднести меня поближе. Вообще-то, любой чужестранец отлично понимает, что к лагерю римского войска или к казармам приближаться не следует, но я уже настолько привык к неизменному раболепию и низкопоклонству египтян, что мне и в голову не пришло, что я лезу не в свое дело.
При нашем приближении человек, оравший на механиков и инженеров, развернулся и направился к нам. Солнечные лучи, сверкая, отражались от его панциря и наголенников. Свой шлем, украшенный плюмажем, он нес под мышкой.
– Что тебе здесь нужно? – требовательным тоном выкрикнул он.
Я знаю эту породу людей: солдат-профессионал, достаточно долго прослуживший ветеран с глазками-щелочками и почти безгубым ртом. Он выглядел как типичный центурион – стоит ли и говорить, что я таких терпеть не могу. Вмятины от стрел и копий на его панцире отлично сочетались со шрамами на его лице и руках, как будто он специально просил оружейника сделать так, чтобы доспехи составили единый ансамбль с его телом.
– Меня зовут Деций Цецилий Метелл-Младший, я член римской дипломатической миссии, – процедил я насколько возможно более высокомерным тоном. – Твоя машина привлекла мое внимание и вызвала интерес, вот я и приказал подойти поближе, чтобы получше ее рассмотреть.
– И что с того? – рявкнул он. – Вали-ка отсюда.
Скверное начало.
– Послушай, – запротестовал я, – как мне представляется, ты плохо представляешь себе, насколько близки отношения между царским дворцом и римским посольством!
– Тащи сюда этого старикашку-флейтиста, тогда и поговорим, – заявил этот солдафон. – А пока что проваливай от казарм и впредь держись от них подальше.
– Ты еще обо мне услышишь, – пообещал я. Такие слова всегда выкрикивают в ответ на угрозы. – Доставьте меня во дворец! – величественно приказал я носильщикам.
Мы тронулись в путь, и я стал мечтать о том, как накажу этого грубияна. Он, конечно, был в своем праве, прогнав со своей территории какого-то штатского, но это его, по моему мнению, вовсе не извиняет. В конце-то концов, я римский посланник, а Египет – почти что римская собственность. Но грубости этого офицера тут же были забыты и выветрились у меня из головы, когда я, достигнув посольства, узнал последние новости.
Кретика я нашел во внутреннем дворике, и он тут же поманил меня к себе.
– Ага, Деций, очень хорошо, что ты вернулся. К нам прибыли посланцы из Рима. Я собирался сам их встретить, но коли ты уже здесь, то можешь это сделать вместо меня.
– Ты сам собирался их встретить? – усомнился я. – И кто там такой важный?
– Раб только что доставил вот это из Царской гавани. – Он протянул мне небольшой свиток. – Кажется, в Александрию прибыли две дамы из высокопоставленных семей в надежде насладиться здешним благоприятным климатом.
– Климатом? – переспросил я, удивленно поднимая бровь.
– Это письмо от Лукулла. Он сообщает, что погода в Риме стоит скверная и вообще в городе неспокойно – политические дрязги, столкновения, драки, кровь на улицах. Вот он и направляет сюда к нам этих дам, которых он опекает – Фаусту Корнелию и ее подругу, тоже не менее знатную даму, и просит меня оказать им всевозможное содействие и помощь.
– Фауста! – воскликнул я. – Дочь Суллы?!
Брат нетерпеливо надулся и недовольно уставился на меня.
– А какая еще высокорожденная дама носит это имя?
– Это я просто от удивления, – уверил я Кретика. – Я встречался с этой дамой, знаком с нею. Она ведь помолвлена с моим другом, Титом Милоном.
– Тем лучше. Возьми с собой нескольких рабов, у путешественниц полно багажа. И позаботься об их размещении. Я поговорю с дворцовыми евнухами насчет устройства приема в их честь.
Римляне обычно не поднимают такой шумихи по случаю прибытия дам, и неважно, какое положение они занимают в Риме. Но при египетском дворе, где доминируют евнухи и дочери царя, порядки иные.
– А кто эта вторая дама? – В этот момент меня ужалила страшная мысль. – Случайно не Клодия? Они довольно близки с Фаустой.
Мой собеседник улыбнулся.
– Нет, но ты не будешь разочарован, когда с нею встретишься. А теперь ступай. Они все еще торчат на причале.
Я громко выкрикнул команду, и тут же рядом, словно ниоткуда, появилась целая толпа рабов. Я приказал принести несколько носилок, и они тут же появились, словно я был посланцем богов, не меньше. Да, это и впрямь чрезвычайно удобное для проживания местечко. Я забрался в носилки, и мы отправились в Царскую гавань. Это было небольшое отгороженное водное пространство в Большой гавани, где у причала стояли царские корабли и барки. Его огораживал каменный волнорез, а вход туда прикрывал островок, где был выстроен похожий на драгоценный камень Островной дворец, защищавший гавань от особо сильных штормов.
Я тут же заметил причаленный рядом с царскими барками маленький римский торговый корабль. Он выглядел крайне убого, но от дам, стоявших возле фальшборта, исходило просто непомерное высокомерие и надменность, словно жар и свет от июльского солнца. И неудивительно, это были не просто римлянки, но патрицианки* с головы до пят, впитывающие эту особую уверенность в себе и чувство превосходства прямо с молоком матери.
Рабы опустили носилки, и я в мгновение ока оказался на земле, а носильщики склонились перед дамами, спускающимися по сходням. Светлые, как у германцев, волосы Фаусты Корнелии трудно не узнать. Она обладала этим прекрасным золотистым ореолом, как у всех Корнелиев, таким роскошным, с каким мог поспорить только ее брат-близнец, Фауст. Вторая была меньше ростом, и ее волосы были заметно темнее, но она ничуть не уступала своей подруге. А на мой придирчивый взгляд, несоизмеримо прекраснее!
– Юлия! – воскликнул я, пораженный.
Это и впрямь была Юлия-младшая, самая юная из дочерей Люция Цезаря. Незадолго до этого мы с нею были официально помолвлены – в честь этого была организована торжественная встреча наших семей. То, что мы с нею сами желали этой помолвки, не имело никакого значения ни для кого из наших многочисленных родственников, но рассматривалось всеми как довольно удачное обстоятельство. В тот период семейство Метеллов лихорадочно налаживало отношения с различными противостоящими друг другу блоками и альянсами, борющимися за власть и влияние. Кретик выдал свою дочь за молодого Марка Красса. Гай Юлий Цезарь уже считался восходящей звездой комиций, народных собраний, так что стало желательным установить более тесные связи с этой старинной, хотя и не слишком заметной семьей. Цезарь уже обещал свою дочь в жены Помпею, а у его брата Люция тоже имелась незамужняя младшая дочь, вот мы и были помолвлены.
– Добро пожаловать в Александрию! – воскликнул я. Потом коротко пожал ручку Фаусты, после чего Юлия подставила мне щечку для поцелуя. Я был только рад.
– А ты набрал вес, Деций, – заметила она.
– Какая же ты ехидная! – ответил я. – Эти египтяне считают, что нарушат волю своих богов, если позволят римлянину сделать хоть один лишний шаг, и кто я такой, чтобы смеяться над их понятием о благочестии и ревностном служении богам? – Я обернулся к подруге моей невесты. – Фауста, твоя красота украсит этот город подобно царской короне. Надеюсь, ваше путешествие было приятным?
– Нас качало и болтало с того самого момента, как мы покинули Остию, – ответила она. – И выворачивало наизнанку.
– Уверяю вас, что здесь для вас готовы такие покои, которые с лихвой возместят вам все страхи и неудобства морского путешествия.
Рабы уже занимались выгрузкой их багажа с корабля. Когда весь он оказался на берегу, корабль приподнялся в воде на добрый фут. С дамами, разумеется, прибыли их личные служанки, а также несколько других рабов. Они наверняка потеряются в многочисленных толпах дворцовых и посольских слуг.
– Александрия и впрямь такой замечательный город, как все утверждают? – спросила Юлия, возбужденная, несмотря на довольно утомленный вид и осунувшееся лицо.
– Ты даже не можешь себе представить, какой он волшебный и замечательный! – уверенно заявил я. – И мне доставит огромнейшее удовольствие вам его показать.
Фауста криво улыбнулась.
– И даже те дешевые притоны и забегаловки, в которых ты, несомненно, развлекаешься?
– В этом нет никакой необходимости, – ответил я. – Нет развлечений ниже и примитивнее, чем те, которым предаются во дворце Птолемея.
При этих словах даже не слишком-то благонравная Фауста пришла в некоторое замешательство.
– Ну а я хочу видеть более красивые вещи, – сообщила Юлия, размещаясь в своих носилках и невольно предоставляя мне возможность полюбоваться белейшим бедром из всех, которые я видел. – Я хочу посмотреть Мусейон и побеседовать с учеными, послушать лекции всех знаменитых и умных людей.
У Юлии была эта довольно утомительная тяга к культуре и образованию, которая частенько поражала римских матрон.
– Я буду только счастлив познакомить тебя с ними, – тут же обещал я и поспешно добавил: – У меня уже сложились с ними близкие отношения.
На самом-то деле я был там только один раз, посетил одного старого друга. Кому охота возиться с этим стадом старых педантов, когда на ипподроме выступают самые лучшие в мире скаковые лошади?
– Правда? – спросила Юлия, в сомнении чуть приподняв бровь. – Тогда ты должен представить меня Эвмену из Карии, знаменитому логику, а также Сосигену, великому астроному, и Ификрату с Хиоса[26]26
Упомянутые здесь ученые (кроме Сосигена) – вымышленные автором персонажи. К реальным историческим лицам, носившим эти имена, они не имеют никакого отношения. Что же касается Сосигена из Александрии, то этот выдающийся астроном и математик был позднее приглашен Цезарем в Рим для участия в разработке Юлианского календаря.
[Закрыть], математику. И я должна осмотреть Библиотеку!
– Библиотеки, – поправил ее я. – Здесь их, знаешь ли, две. – Тут я решил сменить тему разговора и обернулся к Фаусте: – А как поживает мой добрый друг Милон?
– Занят, как обычно, – ответила она. – Все время сражается с Клодием. А знаешь, он получил должность квестора[27]27
Квестор – должностное лицо в Риме, обычно первая ступень в политической карьере. В этот период их было 20, избирались они на народных собраниях. Заведовали казной, руководили различными работами, например, мощением дорог, устраивали бои гладиаторов и т. д.
[Закрыть]!
– Да, я слышал, – посмеиваясь, ответил я. – Но я как-то не могу себе представить Милона, работающего в казначействе или в продовольственном ведомстве.
Милон был самым успешным проходимцем и бандитом, каких только знал Рим.
– Можешь не беспокоиться. Он, как обычно, действует, не выходя из своей штаб-квартиры. Думаю, он нанял кого-то, чтобы тот за него работал. Кстати, твой друг шлет тебе самые горячие приветы и заявляет, что ты никогда не достигнешь никаких высоких постов, если так и будешь лениво обретаться в чужих странах вместо того, чтобы делать карьеру в Риме.
– Ну, наш милый Тит всегда любил превозносить прелести и достоинства прилежания и трудов. Я же, напротив, всегда полагал эти добродетели достойными лишь рабов и вольноотпущенников. Вот посмотри, как усердно трудятся эти носильщики. И что? Это приносит им какие-то выгоды?
– Я знала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде, – заметила Юлия, привставая и вытягивая шею, чтобы впитать то великолепие, сквозь которое мы продвигались.
– Люди, самой судьбой предназначенные для великих свершений, сейчас сражаются в Риме друг с другом, – сообщила Фауста.
– И все они до единого погибнут на этом поле битвы или от яда, или от кинжала убийцы, – решительным тоном заявил я. – Я же, напротив, намерен закончить свой век сенатором старшего ранга.
– Ну, я полагаю, каждый человек имеет право на собственные амбиции и намерения, – фыркнула она в ответ.
– Ох, посмотрите! – воскликнула Юлия. – Это Панеум, да? – Странный искусственный холм с обвивающей его спиралью дорожкой только что возник в отдалении.
– Да, это он, – подтвердил я. – Там внутри стоит совершенно возмутительная статуя. А вот и наше посольство.
– И это все находится при дворце Птолемея? – спросила Юлия, когда я помогал ей выйти из носилок. Мне пришлось отпихнуть в сторону раба, чтобы исполнить эту простую, но приятную обязанность.
– Да. По сути дела, во всем, что касается политики и практических дел, посольство и есть истинный царский двор. Идемте, я покажу вам ваши апартаменты.
Но мне не было позволено сделать даже это. Едва мы вошли в атриум*, туда же ввалилась немалая толпа придворных в сопровождении безумствующих музыкантов, натертых маслами нубийцев, ведущих на поводках дрессированных гепардов и ручного льва, а за ними целая стая бабуинов в придворных ливреях и девушек-подростков в греческих хитонах с корзинами розовых лепестков, которыми они принялись усыпать все вокруг без всякого разбора. А в середине этой толпы к нам двигалась молодая женщина, которой все оказывали знаки особого внимания и уважения.
– Мне сообщили, что к нам прибыли гостьи, – вместо приветствия сообщила эта особа. – Если бы я узнала об этом раньше, то непременно явилась бы на Царскую пристань, чтобы встретить и приветствовать вас там.
Я поклонился так низко, как позволила мне моя римская гордость и чувство собственного достоинства.
– Одно твое присутствие здесь – большая честь для нас, высокородная Береника. Позволь представить тебе Фаусту Корнелию, дочь покойного прославленного диктатора* Луция Корнелия Суллы, и Юлию-младшую, дочь почтенного сенатора Луция Юлия Цезаря.
Береника обняла обеих дам, а придворные защебетали и завопили от восторга.
Дамы-римлянки демонстрировали при этом делающую им честь самоуверенность, принимая эти объятия с должной холодностью и достоинством. Их апломб был сейчас весьма уместен, поскольку Береника была одной из тех Птолемеев, кто предпочитает египетские одежды и фасоны. Верхняя часть ее тела была прикрыта кисейной пелериной, совершенно прозрачной. А то, что она носила ниже, в Риме вызвало бы такое возмущение, что одетую подобным образом танцовщицу выгнали бы из города палками и плетьми. Что же до ее ювелирных украшений, то они своей тяжестью и количеством вполне могли бы сравниться с доспехами легионера.
– Мы оказались в невыгодном положении, – протестующим тоном заявила Фауста. – Мы, сами того не ведая, оказались совершенно не готовы к приему у особы царской крови.
– О, не беспокойтесь, – ответила Береника. – Мне почти никогда не приходится принимать интересных женщин, вокруг одни утомительные и надоедливые мужчины со своими политическими делами и глупыми интригами. – Она махнула рукой, как бы указывая на римское посольство, в том числе и на меня.
– А чужестранные царицы и их дочери, что сюда приезжают, невежественны и неграмотны, это не более чем прилично одетые крестьянки. И вот две настоящие патрицианки – и это все мне одной! Проходите дальше, здесь вы жить не будете. Я отведу покои в моем дворце. – Да, здесь был еще один дворец, и он принадлежал Беренике.
И вот она повела их дальше, словно римлянки были новыми прибавлениями к обитателям ее зверинца. Интересно, а не сочтет ли Береника нужным посадить их также и на поводки, подумалось мне.
