Текст книги "'Ламия', 'Изабелла', 'Канун святой Агнесы' и другие стихи"

Автор книги: Джон Китс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

35 От смол благоуханных;

Ни рощи, ни святыни, ни жрецов,

От заклинаний пьяных.

О Светлая! давно умолкли оды

Античные – и звуки пылких лир,

40 Что, как святыню, воспевали мир:

И воздух, и огонь, и твердь, и воды.

Но и теперь, хоть это все ушло,

Вдали восторгов, ныне заповедных,

Я вижу, как меж олимпийцев бледных

45 Искрится это легкое крыло.

Так разреши мне быть твоим жрецом,

От заклинаний пьяным;

Кифарой, флейтой, вьющимся дымком

Дымком благоуханным;

50 Святилищем, и рощей, и певцом,

И вещим истуканом.

Да, я пророком сделаюсь твоим

И возведу уединенный храм

В лесу своей души, чтоб мысли-сосны,

55 Со сладкой болью прорастая там,

Тянулись ввысь, густы и мироносны.

С уступа на уступ, за стволом ствол,

Скалистые они покроют гряды,

И там, под говор птиц, ручьев и пчел,

68 Уснут в траве пугливые дриады.

И в этом средоточье, в тишине

Невиданными, дивными цветами,

Гирляндами и светлыми звездами,

Всем, что едва ли виделось во сне

65 Фантазии – шальному садоводу,

Я храм украшу; и тебе в угоду

Всех радостей оставлю там ключи,

Чтоб никогда ты не глядела хмуро,

И яркий факел, и окно в ночи,

70 Раскрытое для мальчика Амура!

(Григорий Кружков)

МЕЧТА

Отпусти Мечту в полет,

Радость дома не живет;

Как снежинки, наслажденья

Тают от прикосновенья,

5 Лопаются – посмотри,

Как под ливнем пузыри!

Пусть Мечта твоя летает,

Где желает, как желает,

Лишь на пользу не глядит

10 Польза радости вредит;

Так порой в листве росистой

Плод приметишь золотистый:

Как он сочен, свеж и ал!

Надкуси – и вкус пропал.

15 Что же делать? Лето минет;

Осень взгляд прощальный кинет;

Ты останешься один.

Дров сухих подбрось в камин!

Пусть тебе мерцают в очи

20 Искры – духи зимней ночи.

Тишина – среди снегов,

Не слыхать ничьих шагов,

Только пахарь с башмаков

Снег налипший отряхает,

Да луна меж туч мелькает.

25 В этот час пошли Мечту

С порученьем в темноту:

Чтоб она тебе достала

Все, чем год земля блистала;

Пусть вернет тебе скорей

30 Благодать июньских дней,

И притом апреля почки

И весенние цветочки,

Зрелой осени покой,

И таинственной рукой

35 Пусть, как редкостные вина,

Их смешает воедино;

Кубок осуши глотком!

И услышишь – майский гром,

И шуршащий спелый колос,

40 И далекой жатвы голос;

Чу! как будто в небе звон...

Жаворонок? Точно, он!

Там грачи к гнезду родному

Тащат ветки и солому;

45 Гомон птиц и шум ручьев

Слух наполнят до краев.

Ты увидеть сможешь рядом

Маргаритку – с виноградом,

Поздних лилий холодок

50 И подснежника росток,

Гиацинт сапфирный в чаще,

Рядом с лопухом стоящий;

И на всех листках вокруг

Ливня майского жемчуг.

55 Ты приметишь мышь-полевку,

Пережившую зимовку;

Вялую от сна змею.

Сбросившую чешую;

В лозняке, спугнувши птичек,

60 Пару крапчатых яичек;

Перепелку, что крыла

Над птенцами развела;

Пчел, роящихся нестройно,

Раздраженно, беспокойно;

65 Желудей созревших град,

Ветер, осень, листопад...

Пусть Мечта живет свободно,

Странствуя, где ей угодно,

Лишь на пользу не глядит

70 Польза радости вредит.

Разве не поблекнут розы

Под унылым взглядом прозы?

Разве будут губы дев

Вечно свежими, созрев?

75 Разве есть глаза такие

Пусть небесно-голубые,

Чтобы свет их не погас,

Став обыденным для нас?

Как снежинки, наслажденья

80 Тают от прикосновенья.

Лишь в Мечте бы ты сыскал

Милую – свой идеал:

Кроткую, как дочь Цереры,

Прежде, чем в свои пещеры

85 Царь теней ее стащил

И к угрюмству приучил;

Белую, как стан иль ножка

Гебы, коли вдруг застежка

Золотая отпадет,

90 И к ногам ее спадет

Легкая, как сон, туника;

И вздохнет Зевес-владыка,

В кубке омочив уста...

О крылатая Мечта!..

95 Разорви ж скорее эти

Здравого рассудка сети;

Отпусти Мечту в полет,

Радость дома не живет.

(Григорий Кружков)

ОДА

Написано на чистой странице перед трагикомедией

Бомонта и Флетчера "Прекрасная трактирщица".

Барды Радости и Страсти!

Вам дано такое счастье:

В мире жизнью жить двойной

И небесной и земной!

5 Там, вверху, в едином хоре

С вами – солнце, звезды, зори;

Шум небесных родников;

Гул раскатистых громов;

Там, под кровлею дубравной,

10 Где пасутся только фавны,

Вы вдыхаете густой

Элисейских трав настой;

Там гигантские над вами

Колокольчики – шатрами;

15 Маргаритки – все подряд

Источают аромат

Роз, а розам для сравненья

Нет на всей земле растенья!

Там не просто соловьи

20 Свищут песенки свои,

Но поют высокой темы

Философские поэмы,

Сказки, полные чудес,

Тайны вечные небес.

25 Вы – на небесах и все же

На земле живете тоже;

Ваши души, словно свет,

Нам указывают след

К тем высотам, в те селенья,

30 Где ни скуки, ни томленья;

Смертным говорят они,

Как летучи наши дни;

Как блаженство к горю близко;

Как заводит злоба низко;

35 Про величье – и про стыд;

Что на пользу, что вредит...

Барды Радости и Страсти!

Вам дано такое счастье:

В мире жизнью жить двойной

40 И небесной и земной!

(Григорий Кружков)

СТРОКИ О ТРАКТИРЕ "ДЕВА МОРЯ"

Души бардов, ныне сущих

В горних долах, в райских кущах!

Разве этот лучший мир

Лучше, чем у нас трактир

5 "Дева Моря", где по-царски

Угостят тебя Канарским,

Где оленина всегда

Слаще райского плода?

Наслаждались этим чудом

10 Марианна с Робин Гудом,

Как, бывало, в оны дни

Пировали здесь они!

Слышал я, что было дело:

С крыши вывеска слетела,

15 Поднялась на небосвод,

И под нею звездочет

Вдруг увидел вас, веселых,

За столом и в ореолах,

Осушающих до дна

20 Бочку доброго вина,

Возносящих к небу чаши

В честь Созвездья Девы Нашей!

Души бардов, ныне сущих

В горних долах, в райских кущах!

25 Разве этот лучший мир

Лучше, чем у нас трактир?

(Александр Жовтис)

РОБИН ГУД

О, тех дней простыл и след,

Каждый час их стар и сед,

Ссохся, сгорбился, поник,

Втоптан в землю каждый миг.

5 Север воет, север жжет,

Листья наголо стрижет

Под былым шатром лесным

Бушевало много зим,

Где когда-то жил народ

10 Без налогов и забот.

Тихо, тихо, тишина,

Тетивы молчит струна

И ни друга, ни дружка,

И ни рога, ни рожка,

15 Ни полночной кутерьмы,

Лишь притихшие холмы.

Не разносит больше эхо

Разухабистого смеха,

Шуток крепче кулака

20 Из лесного тайника.

Если солнце в вышине

(Или ночью при луне)

Обыщите каждый куст:

Наш веселый Шервуд пуст.

25 На июньский сочный луг

Робин Гуд не выйдет в круг,

И не будет Джон-буян

Колотить в порожний жбан,

По дороге подхватив

30 Старой песенки мотив,

Лишь бы только как-нибудь

Скоротать зеленый путь

И в таверне "Весельчак"

Выпить эля на пятак.

35 Уж не сыщешь днем с огнем

Тех подтянутых ремнем

Шалопаев и повес,

Что скрывал Шервудский лес.

Лес исчез и люд пропал

40 Если б Робин вдруг восстал

И его подружка тоже

С земляного встала ложа

Сжал бы Робин кулаки,

Спятил Робин бы с тоски:

45 Здесь он жил в лесной тени,

А теперь считал бы пни:

Все дубы пошли на верфь,

Их на море гложет червь.

Мэриан рыдала б громко:

50 Диких пчел здесь было столько,

Неужель теперь за мед

Деньги платит здесь народ?

Слава гордой голове!

Слава звонкой тетиве

55 И охотничьему рогу!

Слава элю, слава грогу!

Слава полному стакану

И зеленому кафтану!

Слава Джону-старине

60 Вспомним Джона на коне!

Трижды славен Робин Гуд!

Пусть над ним дубы растут.

Слава милой Мэриан!

Славься, весь Шервудский клан!

65 Слава каждому стрелку!

Друг, подхватывай строку

И припев мой подтяни,

Сидя где-нибудь в тени.

(Галина Гампер)

ОСЕНЬ

Пора туманов, зрелости полей,

Ты с поздним солнцем шепчешься тайком,

Как наши лозы сделать тяжелей

На скатах кровли, крытой тростником,

Как переполнить сладостью плоды,

Чтобы они, созрев, сгибали ствол,

Распарить тыкву в ширину гряды,

Заставить вновь и вновь цвести сады,

Где носятся рои бессчетных пчел,

Пускай им кажется, что целый год

Продлится лето, не иссякнет мед!

12 Твой склад – в амбаре, в житнице, в дупле.

Бродя на воле, можно увидать

Тебя сидящей в риге на земле,

И веялка твою взвевает прядь.

Или в полях ты убираешь рожь

И, опьянев от маков, чуть вздремнешь,

Щадя цветы последней полосы,

Или снопы на голове несешь

По шаткому бревну через поток.

Иль выжимаешь яблок терпкий сок

За каплей каплю долгие часы...

23 Где песни вешних дней? Ах, где они?

Другие песни славят твой приход.

Когда зажжет полосками огни

Над опустевшим жнивьем небосвод,

Ты слышишь: роем комары звенят

За ивами – там, где речная мель,

И ветер вдаль несет их скорбный хор.

То донесутся голоса ягнят,

Так выросших за несколько недель,

Малиновки задумчивая трель

И ласточек прощальный разговор!

(Самуил Маршак)

ОДА МЕЛАНХОЛИИ

I

Нет, нет, не жаждай Леты, и корней,

Точащих яд, не выжимай на вина,

И белладонне к бледности твоей

Не дай прильнуть лозою Прозерпины.

5 Из ягод тисса четок не нижи,

И пусть ни хрущ, ни бабочка ночная

Твоей Психеи места не займет,

Ни филин – собеседника души!

10 Лишь тень на тень наложишь, сам не зная,

И жар тоски в душе твоей замрет.

II

Коль Меланхолию почуешь ты,

Нахлынувшую с неба черной тучей,

Что напояет блеклые цветы

И лес скрывает в пелене летучей,

15 Насыть печаль, на розу посмотрев,

На то, как соль в морском песке искрится,

На пышные округлые пионы;

А если в милой вспыхнет славный гнев,

Сожми ей руки, дай ей всласть беситься

20 И взор ее впивай непревзойденный.

III

С Красой – но тленною – она живет;

С Веселостью – прижавшей на прощанье

Персты к устам; и с Радостью, чей мед

Едва пригубишь – и найдешь страданье.

25 Да, Меланхолии алтарь стоит

Во храме, Наслажденью посвященном;

Он зрим тому, кто раздавить сумеет

Плод Радости на небе утонченном:

Ее печали власть душа вкусит

30 И перейдет навек в ее трофеи.

(Иван Лихачев)

ГИПЕРИОН

ФРАГМЕНТ

Книга первая

В угрюмой тьме затерянной долины,

Вдали от влажной свежести зари,

И полдня жгучего, и одинокой

Звезды вечерней, – в мрачной тишине

5 Сидел Сатурн, как тишина, безмолвный,

Недвижный, как недвижная скала.

Над ним леса, чернея, громоздились,

Подобно тучам. Воздух так застыл,

Что в нем дыханья б даже не хватило

10 Пушинку унести; и мертвый лист,

Упав, не шевелился; и беззвучно

Поток струился под налегшей тенью

Низвергнутого божества; Наяда,

Таившаяся в темных тростниках,

15 К губам холодный палец прижимала.

Вдоль полосы песчаной протянулись

Глубокие, неровные следы

К стопам Сатурна. На холодном дерне

Покоилась тяжелая рука

20 Титана – равнодушная, немая,

Безвластная. Не открывая глаз,

Он словно к матери своей Земле

Клонился, ожидая утешенья.

Казалось, чтобы пробудить его,

25 Нет силы соразмерной. Но пришла

Та, что коснулась родственной рукою

Его широких плеч, склонясь пред ним

В почтительности скорбной и глубокой.

Она была богиней на заре

30 Рожденья мира; даже Амазонка

Предстала б карлицею рядом с ней;

Она могла бы гордого Ахилла,

За волосы схватив, пригнуть к земле

Иль Иксиона колесо – мизинцем

35 Остановить. Ее прекрасный лик

Был больше, чем у Сфинкса из Мемфиса,

Которому дивились мудрецы,

Но как не походил на мертвый мрамор,

Как он светился красотой Печали,

40 Печали, что превыше Красоты!

Она прислушивалась к тишине

С тревогой – словно тучи первых бедствий

Растратили уже свои грома

И новые отряды тьмы зловещей

45 От горизонта двигались... Прижав

Одну ладонь к груди, как будто ей,

Богине, что-то причиняло боль

В том месте, где у смертных бьется сердце,

Другой рукою тронув за плечо

50 Сатурна и к виску его приблизив

Полураскрытые уста, она

Заговорила звучным, как орган,

Певучим голосом... Вот слабый отзвук

Тех слов (О, как ничтожна наша речь

55 В сравненье с древним языком богов!):

"Сатурн, очнись!.. Но для чего зову

Тебя очнуться, свергнутый владыка!

Могу ль утешить чем-нибудь? Ничем.

Увы, ты небом предан, и земля

60 Тебя, бессильного, не признает

Монархом; океан вечношумящий

Отпал от скиптра твоего; и мир

Лишился первозданного величья.

Твой гром, под власть чужую перейдя,

65 Грохочет, необузданный, в эфире

Доселе ясном; молния твоя

Беснуется в неопытных руках,

Бичуя все вокруг и опаляя.

Мучительные, злые времена!

70 Мгновенья, бесконечные, как годы!

Так беспощадно давит эта боль,

Что не передохнуть и не забыться.

Так спи, Сатурн, без пробужденья спи!

Жестоко нарушать твою дремоту,

75 Она блаженней яви. Спи, Сатурн!

Пока у ног твоих я плачу горько".

Как в летнюю магическую ночь

Под пристальным сиянием созвездий

Беззвучно грезит усыпленный лес,

80 И вдруг проходит одинокий шорох,

Как в море одинокая волна,

И снова тишина, – так отзвучали

Ее слова. В слезах она застыла,

К земле припав своим широким лбом

85 И словно шелковистое руно

Рассыпав волосы у ног Сатурна.

Так минул месяц, совершив в ночи

Свои серебряные превращенья,

И целый месяц оставались оба

90 Недвижны, словно изваянья в нише:

Оцепенелый бог, к земле склоненный,

И скорбная сестра, – пока Сатурн

Не поднял от земли померкший взор

И, оглянувшись, не увидел гибель

95 Своей державы, весь угрюмый мрак

Долины той – и возле ног своих

Коленопреклоненную богиню.

И вот он начал говорить, с усильем

Ворочая застывшим языком,

100 И мелкою осиновою дрожью

Дрожала борода его: "О Тейя,

Супруга светлого Гипериона!

Дай мне взглянуть в твое лицо, чтоб в нем

Прочесть свою судьбу; скажи, сестра,

105 Ужель ты узнаешь Сатурна в этом

Бессильном образе? ужель ты слышишь

Сатурна голос? или этот лоб,

Изрезанный морщинами невзгод,

Лишенный драгоценной диадемы,

110 Чело Сатурна? Кто исхитил силу

Из рук моих? Как вызрел этот бунт,

Когда, казалось, я железной хваткой

Держал Судьбу в могучем кулаке?

Но так случилось. Я разбит, раздавлен

115 И потерял божественное право

Влияния на ход светил ночных,

Увещевания ветров и волн,

Благословения людских посевов

Всего, в чем может Высшее Начало

120 Излить свою любовь. Я сам себя

Не обретаю в собственной груди;

Не только трон – я суть свою утратил

И впал в ничтожество. Взгляни, о Тейя!

Открой свои бессмертные глаза

125 И взглядом обведи простор вселенной:

Пространства мглы – и сгустки ярких звезд,

Края, где дышит жизнь, – и царства хлада,

Круги огня – и адское жерло.

Вглядись, о Тейя, может быть, увидишь

130 Крылатую какую-нибудь тень

Иль буйно мчащуюся колесницу,

Спешащую отвоевать обратно

Утраченные небеса; пора!

Сатурн обязан снова стать царем,

135 Блистательной победой увенчаться!

Мятежников я свергну – и услышу,

Как трубы золотые возвестят

О торжестве, как праздничные гимны

С сияющих прольются облаков,

140 Призывы к миру и великодушью,

И переливчатые звуки лир...

И много небывалой красоты

Тогда родится в мир – на удивленье

145 Всем детям неба. Я отдам приказ!

О Тейя, Тейя! Что с Сатурном стало?"

Одушевленный, он уже стоял,

Сжимая длани; пот с чела струился;

Его седая грива разметалась,

Пресекся голос. Он уже не слышал

150 Стенаний Тейи; лишь глаза сверкнули,

И с уст сорвались грозные слова:

"Что ж! разве разучился я творить?

Не в силах новый мир создать, разрушив

И уничтожив этот? Дайте новый

155 Мне Хаос, дайте!" Этот грозный крик

Достиг Олимпа и повергнул в дрожь

Бунтовщиков. Рыдающая Тейя

Воспряла и с надеждою в глазах

Заговорила страстно-торопливо:

160 "О, это – речь Сатурна! Так скорее

Идем к собратьям нашим, чтоб вселить

В них мужество. Я поведу тебя".

И, умоляюще взглянув на бога,

Она пошла вперед, за нею вслед

165 Сатурн; пред ними расступалась чаща,

Как облака пред горными орлами,

Взлетающими над своим гнездом.

Повсюду в этот час царила скорбь,

Стоял такой великий плач и ропот,

170 Что смертным языком не передать.

В укрытьях тайных или в заточенье

Титаны в ярости судьбу клянут,

К Сатурну, своему вождю, взывают.

Во всем роду их древнем лишь один

175 Еще хранит и силу и величье:

Один блистающий Гиперион,

На огненной орбите восседая,

Еще вдыхает благовонный дым,

Курящийся на алтарях земных

180 Для бога Солнца, – но и он в тревоге.

Зловещих предзнаменований ряд

Его смущает – не собачий вой,

Не уханье совы, не темный призрак

Полуночи, не трепетанье свеч,

185 Не эти все людские суеверья

Но признаки иные поселяют

В Гиперионе страх. Его дворец

От треугольных башен золотых

И обелисков бронзовых у входа

190 До всех бессчетных стен и галерей,

Лучистых куполов, колонн и арок

Кроваво-красным светится огнем,

И занавеси облаков рассветных

Пылают багряницей; то внезапно

195 Затмятся окна исполинской тенью

Орлиных крыл, то ржаньем скакунов

Покои огласятся. В кольцах дыма,

Которые восходят к небесам

С холмов священных, ощущает бог

200 Не аромат, но ядовитый привкус

Горелого металла. Оттого-то,

До гавани вечерней доведя

Усталое светило и укрывшись

На сонном западе, дабы вкусить

205 Блаженный отдых на высоком ложе

И мелодическое забытье,

Не может он отдаться безмятежно

Дремоте, но угрюмо переходит

Шагами грузными из зала в зал,

210 Пока его крылатые любимцы

По дальним нишам и углам дворца

Прислушиваются, теснясь в испуге,

Как беженцы за городской стеной,

Когда землетрясенье разрушает

215 Их бастионы, храмы и дома.

Как раз теперь, когда Сатурн, очнувшись

От ледяного сна, за Тейей вслед

Ступал сквозь дебри сумрачного бора,

Гиперион, потемкам оставляя

220 Владеть землей, спустился на порог

Заката. Двери солнечных чертогов

Бесшумно отворились, – только трубы

Торжественных Зефиров прозвучали

Чуть слышным, мелодичным дуновеньем,

225 И вот, как роза в пурпурном цвету,

Во всем благоуханье и прохладе,

Великолепный, пышный этот вход

Раскрылся, как бутон, пред богом солнца.

Гиперион вошел. Он весь пылал

330 Негодованьем; огненные ризы

За ним струились с ревом и гуденьем,

Как при лесном пожаре, – устрашая

Крылатых Ор. Пылая, он прошел

Под сводами из радуг и лучей,

235 По анфиладам светозарных залов

И по алмазным лестницам аркад

Сияющих, – пока не очутился

Под главным куполом. Остановясь

И более не сдерживая гнева,

240 Он топнул в бешенстве, – и весь дворец

От основанья до высоких башен

Сотрясся, и тогда, перекрывая

Протяжный гром могучего удара,

Воскликнул так: "О сны ночей и дней!

245 О тени зла! О барельефы боли!

О страшные фантомы хладной тьмы!

О призраки болот и черных дебрей!

Зачем я вас увидел и познал?

Зачем смутил бессмертный разум свой

250 Чудовищами небывалых страхов?

Сатурн утратил власть; ужель настал

И мой черед? Ужели должен я

Утратить гавань мирного покоя,

Край моей славы, колыбель отрад,

255 Обитель утешающего света,

Хрустальный сад колонн и куполов

И всю мою лучистую державу?

Она уже померкла без меня;

Великолепье, красота и стройность

260 Исчезли. Всюду – колод, смерть и мрак.

Они проникли даже и сюда,

В мое гнездо, исчадья темноты,

Чтоб мой покой отнять, затмить мой блеск,

Похитить власть! – О нет, клянусь Землей

265 И складками ее одежд соленых!

Мне стоит мощной дланью погрозить

И затрепещет громовержец юный,

Мятежный Зевс, и я верну назад

Трон и корону – старому Сатурну!"

270 Он смолк; поток других угроз, готовых

Извергнуться, застрял в гортани. Ибо,

Как в переполненном театре шум

Лишь возрастает от призывов: "Тише!"

Так после этих слов Гипериона

275 Фантомы вкруг него зашевелились

Озлобленней. Подул сквозняк. От плит

Зеркальных, на которых он стоял,

Поднялся пар, как от болотной топи.

И судорога страшная прошла

280 По мускулам гиганта, – как змея,

Обвившаяся медленно вкруг тела

От ног до шеи. На пределе сил

Он вырвался из давящих колец

И поспешил к восточному порталу,

285 Где шесть часов росистых пред зарей

Провел, дыханьем жарким согревая

Порог Восхода, очищая землю

От мрачных испарений – и дождем

Их низвергая в струи океана.

290 Горящий шар светила, на котором

Он совершал с востока на закат

Свой путь по небу, был закутан в ворох

Туч соболиных, но не вовсе скрыт

Глухою темнотой, – а прорывался

295 Светящимися линиями дуг,

Зигзагов и лучей по всей широкой

Окружности эклиптики – старинным

Священным алфавитом мудрецов

И звездочетов, живших на земле

300 Впоследствии и овладевших им

Трудами вековых пытливых бдений:

Те знаки сохранились и теперь

На мраморе расколотом, на черных

Обломках камня, – но забыта суть

305 И смысл утрачен... Этот шар огня

Стал расправлять при появленье бога

Сияющие крылья. Из потемок

Являлись, друг за другом восходя,

Их перья серебристые – и вот

310 Простерлись, озаряя поднебесье.

Лишь самый диск светила пребывал

В затменье, ожидая приказанья

Гипериона. Но напрасно он

Повелевал, чтоб вспыхнул новый день.

315 Не подчинялись больше божеству

Природные стихии. И рассвет

Застыл в начальных знаменьях своих.

Серебряные крылья напряглись,

Как паруса, готовые нести

320 Светило дня; раскрылись широко

Ворота сумрачных ночных пространств.

И, угнетенный новою бедой,

Склонился некогда неукротимый

Титан – и по гряде унылых туч,

325 По кромке дня и ночи он простерся

В свеченье бледном, в горести немой.

Склонясь над ним, глядели небеса

Сочувствующими очами звезд,

И вдруг донесся из ночных глубин

330 Проникновенный и негромкий шепот:

"О самый светлый из моих детей,

Сын Неба и Земли, потомок тайн,

Непостижимых даже мощным силам,

Тебя зачавшим, – отчего и как

335 Находит это тихое блаженство

И сладость содроганий, я не знаю.

Но все, что рождено от этих таинств,

Все образы, все видимые формы

Лишь символы, лишь проявленья скрытой,

340 Прекрасной жизни, всюду разлитой

В божественной вселенной. Ты возник

От них, о светлое дитя! От них

Твои титаны-братья и богини.

Жестока ваша новая вражда;

345 Сын на отца поднялся. Видел я,

Как первенец мой сброшен был с престола;

Ко мне он руки простирал, ко мне

Взывал сквозь гром. А я лишь побледнел

И тучами укрыл лицо от горя.

350 Ужель и ты падешь, как он? Мне страшно,

Что стали непохожи на бессмертных

Мои сыны. Вы были рождены

Богами, и богами оставались

И в торжестве, и в горести – царями

355 Стихий, владыками своих страстей.

А ныне я вас вижу в страхе, в гневе,

Объятыми сомненьем и надеждой,

Подобно смертным людям на земле.

Вот горький признак слабости, смятенья

360 И гибели. О сын мой, ты ведь бог!

Ты полон сил стремительных, ты можешь

Ударам Рока противопоставить

И мужество, и волю. Я – лишь голос,

Живу, как волны и ветра живут,

365 Могу не больше, чем ветра и волны.

Но ты борись! Ты можешь упредить

Событья и схватить стрелу за жало,

Пока не прозвенела тетива.

Спеши на землю, чтоб помочь Сатурну!

370 А уж за солнцем и за сменой суток

Я пригляжу пока". Ошеломленный,

Восстав и широко раскрыв глаза,

Внимал Гиперион словам, идущим

С мерцающих высот. Умолкнул голос,

375 А он все вглядывался в небеса,

В спокойное сияние созвездий;

Потом подался медленно вперед

Могучей грудью, как ловец жемчужин

Над глубиной, – и с края облаков

380 Бесшумно ринулся в пучину ночи.

Книга вторая

В то самое мгновение, когда

Гиперион скользнул в шуршащий воздух,

Сатурн с сестрой достигли скорбных мест,

Где братья побежденные томились.

5 То было логово, куда не смел

Проникнуть свет кощунственным лучом,

Чтоб в их слезах блеснуть; где не могли

Они расслышать собственных стенаний

За слитным гулом струй и водопадов,

10 Ревущих в темноте. Нагроможденье

Камней рогатых и лобастых скал,

Как бы едва очнувшихся от сна,

Чудовищной и фантастичной крышей

Вздымалось над угрюмым их гнездом.

15 Не троны, а большие валуны,

Кремнистые и сланцевые глыбы

Служили им седалищами. Многих

Недоставало здесь: они скитались,

Рассеянные по земле. В цепях

20 Страдали Кей, Тифон и Бриарей,

Порфирион, Долор и Гий сторукий,

И множество других непримиримых,

Из опасенья ввергнутых в затвор,

В тот душный мрак, где их тела в оковах

25 Так были сжаты, сдавлены, распяты,

Как жилы серебра в породе горной,

И только судорожно содрогались

Огромные сердца, гоня вперед

Круговорот бурлящей, рдяной крови.

30 Раскинувшись кто вдоль, кто поперек,

Они лежали, мало походя

На образы живых, – как средь болот

Окружье древних идолов друидских

В дождливый, стылый вечер ноября,

35 Когда под небом – их алтарным сводом

Кромешная густеет темнота.

Молчали побежденные, ни словом

Отчаянных не выдавая мук.

Один из них был Крий; ребро скалы,

40 Отколотой железной булавою,

Напоминало, как ярился он

Пред тем, как обессилеть и свалиться.

Другой был Иапет, сжимавший горло

Придушенной змеи; ее язык

45 Из глотки вывалился, и развились

Цветные кольца: смерть ее настигла

За то, что не посмела эта тварь

Слюною ядовитой брызнуть в Зевса.

Котт, распростертый подбородком вверх,

50 С раскрытым ртом, затылком на холодном

Кремнистом камне, как от дикой боли,

Вращал зрачками. Дальше, рядом с ним

Лежала Азия, огромным Кафом

Зачатая; никто из сыновей

55 Не стоил при рожденье столько боли

Земле, как эта дочь. В ее лице

Задумчивость, а не печаль сквозила;

Она свое провидела величье

В грядущем: пальмы, храмы и дворцы

60 Близ Окса иль у вод священных Ганга;

И как Надежда на железный якорь,

Так опиралася она на бивень

Громаднейшего из своих слонов.

За ней, на жестком выступе гранитном

65 Простерся мрачной тенью Энкелад;

Он, прежде незлобивый и смиренный,

Как вол, пасущийся среди цветов,

Был ныне полон ярости тигриной

И львиной злобы; в мстительных мечтах

70 Уже он горы громоздил на горы,

Лелея мысль о той второй войне,

Что вскоре разразилась, самых робких

Заставив спрятаться в зверей и птиц.

Атлант лежал ничком; с ним рядом Форкий,

75 Отец Горгон. За ними – Океан

И Тефия, в коленах у которой

Растрепанная плакала Климена.

Посередине всех Фемида жалась

К ногам царицы Опс, почти во мраке

80 Неразличимой, как вершины сосен,

Когда их с тучами смешает ночь;

И многие иные, чьих имен

Не назову. Ведь если крылья Музы

Простерты для полета, что ей медлить?

85 Ей нужно петь, как сумрачный Сатурн

Со спутницей, скользя и оступаясь,

Взобрался к этой пропасти скорбей

Еще из худших бездн. Из-за уступа

Сначала головы богов явились,

90 И вот уже ступили две фигуры

На ровное подножье. Трепеща,

Воздела Тейя руки к мрачным сводам

Пещеры – и внезапно взор ее

Упал на лик Сатурна. В нем читалась

95 Ужасная борьба: страх, жажда мести,

Надежда, сожаленье, боль и гнев,

Но главное – тоска и безнадежность.

Вотще он их стремился одолеть,

Судьба уже отметила его

100 Елеем смертных – ядом отреченья;

И сникла Тейя, пропустив вперед

Вождя – к его поверженному войску.

Как смертного скорбящая душа

Терзается сильней, вступая в дом,

105 Который омрачило то же горе,

Так и Сатурн, войдя в печальный круг,

Почувствовал растерянность и слабость.

Но Энкелада мужественный взор,

С надеждой устремленный на него,

110 Придал Сатурну сил, и он воскликнул:

"Я здесь, титаны!" Услыхав вождя,

Кто застонал, кто попытался встать,

Кто возопил – и все пред ним склонились

С благоговением. Царица Опс,

115 Откинув траурное покрывало,

Явила бледный изможденный лик

И черные запавшие глаза:

Как гул проходит между горных сосен

В ответ на дуновение Зимы,

120 Так прокатился шум среди бессмертных,

Когда Сатурн им подал знак, что хочет

Словами полновесными облечь,

Исполненными музыки и мощи,

Смятение свое и бурю чувств.

125 Но сосен шум сменяется затишьем,

А здесь, едва нестройный ропот смолк,

Глас божества возрос, как гром органа,

Когда стихают хора голоса,

Серебряное эхо оставляя

130 В звенящем воздухе. Так начал он:

"Ни в собственной груди, где я веду

Сам над собой дознание и суд,

Не отыскал я ваших бед причину,

Ни в тех легендах первобытных дней,

135 Которые Уран звездоочитый

Нашел на отмели начальной мглы,

Когда ее прибой бурлящий схлынул,

В той книге, что служила мне всегда

Подставкою для ног – увы, неверной!

140 Ни в символах ее, ни в чудесах

Стихий – земли, огня, воды и ветра

В их поединках, в яростной борьбе

Одной из них с двумя, с тремя другими,

Как при грозе, когда идет сраженье

145 Огня и воздуха, а струи ливня,

Хлеща, стремятся их прибить к земле,

В соитье четверном рождая серу,

Ни в этих схватках, в таинствах стихий,

Которые мне до глубин открыты,

150 Я не нашел причины ваших бед;

Напрасно вчитывался в дивный свиток

Природы, – я не мог сыскать разгадки,

Как вы, перворожденные из всех

Богов, что осязаемы и зримы,

155 Слабейшим поддались. Но это так!

Вы сломлены, унижены, разбиты.

Что мне теперь сказать вам, о титаны?

"Восстаньте!"? – вы молчите. "Пресмыкайтесь!"?

Вы стонете. Что я могу сказать?

160 О небеса! О мой отец незримый!

Что я могу? Поведайте мне, братья!

Мой слух взыскует вашего совета.

О ты, глубокомудрый Океан!

Я вижу на твоем челе суровом

165 Печать раздумья. Помоги же нам!"

Сатурн умолк, а вещий бог морей

Хотя не ученик Афинских рощ,

Но сумрака подводного философ,

Встал, разметав невлажные власы,

170 И молвил дивно-звучным языком,

Мерно-шумящим голосом прибоя:

"О вы, кто дышит только жаждой мести,

Кто корчится, лелея боль свою,

Замкните слух: мой голос не раздует

175 Кузнечными мехами вашу ярость.

Но вы, кто хочет правду услыхать,

Внимайте мне: я докажу, что ныне

Смириться поневоле вы должны,

И в правде обретете утешенье.

180 Вы сломлены законом мировым,

А не громами и не силой Зевса.

Ты в суть вещей проник, Сатурн великий,

До атома; и все же ты – монарх

И, ослепленный гордым превосходством,

185 Ты упустил из виду этот путь,

Которым я прошел к извечной правде.

Во-первых, как царили до тебя,

Так будут царствовать и за тобой:

Ты – не начало, не конец вселенной.

190 Праматерь Ночь и Хаос породили

Свет – первый плод самокипящих сил,

Тех медленных брожений, что подспудно

Происходили в мире. Плод созрел,

Явился Свет, и Свет зачал от Ночи,

195 Своей родительницы, весь огромный

Круг мировых вещей. В тот самый час

Возникли Небо и Земля; от них

Произошел наш исполинский род,

Который сразу получил в наследство

200 Прекрасные и новые края.

Стерпите ж правду, если даже в ней

Есть боль. О неразумные! – принять

И стойко выдержать нагую правду

Вот верх могущества. Я говорю:

205 Как Небо и Земля светлей и краше,

Чем Ночь и Хаос, что царили встарь,

Как мы Земли и Неба превосходней

И соразмерностью прекрасных форм,

И волей, и поступками, и дружбой,

210 И жизнью, что в нас выражена чище,

Так нас теснит иное совершенство,

Оно сильней своею красотой

И нас должно затмить, как мы когда-то

Затмили славой Ночь. Его триумф

215 Сродни победе нашей над начальным

Господством Хаоса. Ответьте мне,

Враждует ли питательная почва

С зеленым лесом, выросшим на ней,

Оспаривает ли его главенство?

220 А дерево завидует ли птице,

Умеющей порхать и щебетать

И всюду находить себе отраду?

Мы – этот светлый лес, и наши ветви

Взлелеяли не мелкокрылых птах

225 Орлов могучих, златооперенных,

Которые нас выше красотой

И потому должны царить по праву.

Таков закон Природы: красота

Дарует власть. По этому закону

230 И победители познают скорбь,

Когда придет другое поколенье.

Видали ль вы, как юный бог морей,

Преемник мой, по голубой пучине

Средь брызг и пены в колеснице мчит,

235 Крылатыми конями запряженной?

Я видел это, – и в его глазах

Такая красота мне просверкала,

Что я сказал печальное "прощай"

Своей державе, я простился с властью

240 И к вам пришел сюда, чтоб разделить

Груз ваших бед – и утешенье дать:

Да будет истина вам утешеньем".

Смущенные ли мудрой правотою,

Иль из презрения к его словам,

245 Но все хранили тишину, когда

Смолк рокот Океана. Лишь Климена,