Текст книги "Белое отребье (White Trash)"

Автор книги: Джон Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Руби любила, когда Рон вот так рассказывал. Его невинность маленького мальчика, все еще широко распахнутые глаза, он был открыт всему, в нем не было ни цинизма, ни горечи, ни одной злобной черты в характере. Он продолжал рассказывать, вспоминать свои лучшие деньки, как ставил на лошадь по кличке Девочка Лима, она не могла вспомнить, на каких скачках бежала эта лошадь, он ей об этом не рассказывал, вместо этого она представила его в Перу, влюбленного, роман на одну ночь, который длился всю жизнь, она знала, Рон был мальчишкой, понесся смотреть мир, он везде побывал и, наверное, все перепробовал, да, в свое время он успел увидеть настоящие красоты этого мира, Сиам до того, как он стал Таиландом, девушек Южной Америки и Африки, порты в Средиземном море, и он любил этих девушек из Бирмы в Мьянме, что за восхитительное место, девушек в Маниле и Гонконге, список продолжался и продолжался, и он вдруг вспомнил, кому он это все рассказывает, и смутился, оборвал рассказ, вместо этого стал рассказывать Руби, как искал эти места, старался понять обычаи и религии. Он видел пирамиды Египта и дворцы Пагана, сказал ей, что египтяне верили, что душа возвращается в покинутое тело, после смерти они сберегали тела, обмазывали специальными химикатами и заворачивали, потому что они снова могли понадобиться, не только фараонов, хотя о них ты слышала, там миллионы мумий вокруг, лежат и ждут. И засмеялся, поглядев на выражение ее лица.

Он был в Нью-Орлеане, сказал, что там был культ Вуду, все эти зомби ждут, когда они вернутся к жизни и будут пугать местных жителей, но Руби не нравились страшные истории, и она прогнала дурные мысли, он только играл с ней, а теперь она думала о смерти и религии, Рон рассказал ей об огромной мечети в Стамбуле, индуистских дворцах в Бомбее, и она рассмеялась, вспомнив, как он удивил Давинду, назвав имена трех главных индуистских богов, говорил о другом боге, который был наполовину мужчиной, наполовину слоном, он побывал в Палестине до того, как она стала Израилем, ездил в Иерусалим, видел старый дворец крестоносцев, и в этих местах было жарко, в десять раз хуже, чем в самый жаркий день в Англии, везде мухи и дизентерия, москиты жалят твою кожу, попрошайки хватают за ноги, и он побывал в Скандинавии, девушки из Осло и Стокгольма были среди самых красивых, которых он когда-либо видел, он говорил это обо всех, а здесь, в больнице, были медсестры изо всех стран мира, из Англии, Ирландии, Ямайки, Тринидада, Индии, Пакистана, Бангладеш, Шри-Ланки, Филиппин, Австралии, Новой Зеландии, мир полон красивых женщин, но ни одна из них не была такой красивой, как Руби, она вспыхнула и сказала ему, что он старый чаровник, а теперь она думала, что хотела бы услышать гораздо больше, так много историй, которые умерли вместе с ним, она любила его чувство юмора, когда он рассказывал ей об этих местах, то всегда сам над собой подшучивал, но в этих рассказах гораздо больше, чем просто повествования о путешествиях и флоте, а какое у него было выражение лица, когда он был окружен Торопышкой Гарри, и Шантель, и Джимми Джимми, так звали его внуков, у него их несколько, и он выглядел таким счастливым, говоря что-то об игровой приставке или школьной команде, качал головой, они скоро вырастут, время проходит так быстро, он бормочет несколько секунд, качает головой, а потом улыбается Руби.

Она старалась, старалась, как могла, но это не сработало. Истории смешались в одну. Та ночь, которую он провел в Пагане – таким она и хотела его запомнить. На вершине мира, на вершине дворца, глядя на закат солнца, которое восходит на следующее утро. Она закончила со своим яйцом и втянула последние капли газировки через трубочку, укусив ее. Она снова плакала, искала салфетку, и тут к ней протянулась рука, предлагающая ей носовой платок. Она подняла глаза и увидела мистера Джеффриса, до этого она разговаривала с ним единственный раз.

– Вперед, – сказал он, улыбаясь. – У меня таких еще много.

Она взяла платок и вытерла глаза. Она хотела высморкаться, но не могла, по крайней мере, не в этот платок и не при нем. Он сел и стал ждать. Она возьмет платок домой и постирает перед тем, как вернуть.

– У тебя все в порядке? – спросил он.

У мистера Джеффриса была хорошая улыбка, его спокойствие на нее подействовало. Его кожа была очень чистой, волосы опрятно зачесаны. Он был джентльмен. Это чувствовалось в его манере говорить и в том, как он двигался, сдерживался, чтобы не обидеть ее, очень осторожно подбирая слова. Она видела, как он раздумывал над тем, что бы значило ее такое поведение, старался не расстроить ее еще больше. Он ей нравился.

– Надеюсь, я не назойлив… – его голос стих.

Она дотронулась до носа:

– Один из пациентов моей палаты умер прошлой ночью, я его немножко знала. У него было такое видение мира, которое мне нравится. Я почему-то чувствовала себя близкой к этому человеку. Я не знаю почему, я всего лишь три недели его знала. Он был на последнем пути, и вот ушел. Мои бабушка и дедушка умерли, когда я была маленькой, так что, может, поэтому. Иногда случается прыгнуть через поколения, сблизиться с людьми, которые намного старше.

Мистер Джеффрис кивнул. Она не ожидала, что его это заинтересует, в конце концов, он никогда не был знаком с Роном, но видно было, что он ей искренне сочувствует.

– Что у него было не в порядке? – спросил он.

– Вода в легких, но он уже выздоравливал. Когда привезли, он плохо себя чувствовал, бредил, но скоро пришел в себя. Его должны были выписать через несколько дней.

– Он был старым?

– Восемьдесят четыре.

Мистер Джеффрис кивнул. Он был серьезен и уважителен, как будто не ожидал, что от такой ерунды умирают, но это же очевидно, просто ей нужно понять это и принять.

– Я знаю, ты, вероятно, не захочешь меня слушать, но это большая удача. Это гораздо лучше того, что происходит с другими людьми. Может, тебе кажется, что я так тебя успокаиваю, но вспомни мои слова. Иногда смерть в пожилом возрасте – это освобождение.

Она все это знала, но просто его время еще не пришло, она действительно думала, что скоро он поедет домой, и то, что говорил мистер Джеффрис, было правильно, и Салли, и Доун были правы, это просто ее тупость, она слишком привязывается, а ведь надо беречь себя. Она должна с этим справиться, жизнь продолжается, и всегда есть работа, которую нужно делать, работа заставит ее думать о чем-то другом до тех пор, пока она не придет в себя и не сможет смириться с тем, что произошло.

Мистер Джеффрис сделал глоток и поморщился, как если бы напиток был слишком горячим. Он выглядел смущенным, будто думал, что ему не стоило присаживаться рядом с ней, но ведь это так галантно с его стороны, ему не стоило этого делать, он явно был сконфужен, такой же застенчивый, как и Рон.

– Это не есть неправильно – расстраиваться, ты это знаешь. Все, кто здесь работает, по сути своей сиделки. Если бы мы иногда не грустили, мы бы не были людьми. Просто этот случай выбил тебя из равновесия. Если кто-то мучается от боли или страдает, смерть может быть освобождением. Или если они одиноки, иногда они хотят смерти. Я всегда пытаюсь смотреть на это в позитивном аспекте, даже если я и сам в это не верю. Если ты можешь контролировать мысли, тогда ты можешь создать что-то позитивное из негативного. Подумай обо всех сотнях тысяч людей, которые изо всех сил помогают другим. Можно вернуться в древний Египет или Грецию – поверь, там происходило то же самое. Мы движемся вперед огромными шагами. Одну вещь мы можем сказать наверняка – о твоем пациенте заботились наилучшим образом. Теперь ты для него ничего не можешь сделать. Пусть это будет утешением.

Руби кивнула и улыбнулась. Как раз это она и пыталась сделать, посмотреть на вещи с яркой стороны, пыталась превратить несчастный случай в празднество, это все, что ты можешь сделать, они с мамой пытались это сделать, когда умер папа, и чем больше они пытались, тем хуже становилось, он не пожил так долго, как Рон, умер молодым, когда она была ребенком, так что она едва его помнила, и сидеть с Роном было как сидеть с папой, которого у нее никогда не было, он старше, но тоже рассказывает ей истории, ей так этого не хватает, и она помнит, как они плакали и плакали после службы, папа был так молод, это было несправедливо, все приходит слишком рано, часы тикают, а потом останавливаются.

– Я лучше пойду. Надеюсь, что тебе станет лучше.

Она посмотрела, как мистер Джеффрис пересел за другой столик, уселся со своим кофе. По сравнению с тем, в каком состоянии она пришла в кафетерий, она чувствовала себя уже лучше, решила пойти работать дальше, улыбнулась мистеру Джеффрису, проходя мимо, это было приятно, что он грустил вместе с ней, умный человек, и она прошла, снова думая о том, что он сказал, и заставляя себя посмотреть на яркую сторону вещей и вспомнить, как много хороших людей вокруг заботятся о своих товарищах, тоже человеческих существах, посвящают свои жизни, чтобы помогать им.

Что касается здоровья, то все сидят в одной лодке. Страна инвестирует миллиарды фунтов в здравоохранение и исследования, и ученые продолжают трудиться, никогда не останавливаются и не бросают работы, все время настойчиво продвигаются вперед, больше никто не будет раздумывать и пережевывать сопли, если пила распилит тебе руку, и паразиты больше не распространяются с такой интенсивностью, как в прошлом. Болезнь не выглядит как божье наказание, просто раньше так думали, думали, что любая болезнь, которая у тебя есть – ты ее заслужил, и лечение намного сложнее, чем астрология, магия и яды, теперь хирурги используют лазерные скальпели, и ультразвук, и микрощипцы, никто никому не разбивает голову кусками острых камней, чтобы выгнать злых духов, нет Великой Чумы или Черной Смерти, и она попыталась представить вздутые бубоны на своей шее и под мышками, дверь ее дома помечена крестом, и еще оспа с этими язвами и ранами, передающаяся через дыхательные пути, эта удушающая смерть уничтожена вакцинацией, туберкулез атакует легкие, он все еще существует, далеко, за границей, и здесь иногда бывают случайные вспышки, по ничего похожего на то, что было, корь – детская болезнь, но она убила миллионы, и, не прекращаясь, шла эпидемия гриппа, двадцать пять миллионов погибло после первой мировой войны, хотя был прогноз, что нечто распространяется на Дальнем Востоке, все готовы к тому, что смерч пройдет по планете, и она подумала о Роне, и Шанхае, и Гонконге, все эти болезни он мог подхватить в молодости, тогда против них не было средств, и она пела про колечки и розы, затаив дыхание, карман полон цветов, думала об эпидемии, а-тишу, а-тишу, все падает вниз, и бинты, и чистая вода, которой надо заменить кипящее масло, чтобы лечить раненых, и она подумала об Александре Флеминге, открывшем пенициллин, о том, как плесень осела на его бактерии и убила их, и она подумала о Джозефе Листере и антисептиках, Эдварде Дженнере и вакцинах, Марии Кюри и Энтони-Генри Беккереле и их вкладе в радиотерапию, поражающую раковые клетки, и она думала о сканерах и визуализаторах, что-то такое простое, как рентген, может легко проходить сквозь мышцы и нервы, и она думала о тех профи, которые потратили годы, чтобы стать экспертами в своей области, невропатологах, акушерах, гериаторах, кардиологах, педиатрах, они все здесь, в больнице, проводят исследования и заботятся о больных, и она снова возвращалась, думая о препаратах и технологиях, которые разрабатывались годами, антибиотиках и антисептиках, химиотерапии, так много она получает бесплатно, она подгоняла себя, думала про горячую воду, и электричество, и туалеты, а если посмотреть в микроскоп, можно даже увидеть зародыш, и они планировали создать программу по иммунизации, боролись с полиомиелитом, столбняком, корью и даже такой редкой болезнью – атипичной пневмонией, детей кладут в стерильные помещения, а раньше они бы просто умерли, и она могла бы продолжать и продолжать, все дело в том, что все идет к лучшему, они побеждают, и она этим гордилась, действительно гордилась, это странно, но настроение ее улучшилось.

Руби хотелось выйти и напиться, праздновать и плакать одновременно, до нее донесся запах из проезжающей тележки, яблочный пирог и сладкий крем, и коридор был огромной артерией, качающей белые кровяные тельца, с сердцем посередине, он освежает те части, до которых никакое пиво не достанет, мысленно она была уже пьяна, рисунки карандашом на стенах, она подходит ближе к палате и надевает дежурную улыбку, замедляет ход, потому что впереди какая-то семья несет цветы, бархатистые лепестки роз, покрывала из опиумного притона, и она думает о белых голубях, которые хлопают своими крыльями, тысячи перьев, которые разбиваются в мельчайшие частицы, больше и больше, Руби в норме, еще одна тележка гремит тарелками, ди-джей Хромо в голове, он и мистер Джеффрис, два очень разных характера, но с одинаковым посылом, остатки еды и зеленые растения в маленькой прихожей, ведущей в палату, в которой умер Рон, пыль осела на подоконнике, Салли и Доун впереди, в своих накрахмаленных халатах, часики на их запястьях тикают снова и снова, маленькие цепочки и длинные ладони, пакеты с плазмой и стетоскоп на столе в приемной, можно видеть каждую точку пульсации на рисунке ребенка, красным карандашом нарисован отплывающий корабль, рядом с кроватью умершего человека.

10

Медсестра Джеймс была старательным работником и серьезной молодой женщиной. Она приняла близко к сердцу смерть пациента, но мистер Джеффрис полагал, что эту слабость можно простить. До тех пор, пока такие эмоциональные взрывы не войдут в привычку. Она явно была эмоциональна. Видимо, даже немного нестабильна. Но такое можно ожидать. Она скоро забудет о смерти мистера Доуза. Чтобы эффективно выполнять работу в больнице, нужно смириться со смертью пациента. Если доктора или персонал будут привязываться к каждому пациенту, с которым они работают, то система рухнет. Эмоции, конечно, естественны, но недопустимы, когда надо работать с таким количеством больных. Персонал должен держать дистанцию. Ради пациентов работники должны оставаться безучастными. Но даже эти слезы показывали, насколько ответственно медсестра Джеймс относится к своей работе, и он надеется, что скоро она смирится с потерей Доуза.

Профессионализм требуется на всех уровнях. Каждая должность важна. Неквалифицированные работники, такие, как медсестры, должны работать так же эффективно, как, скажем, хирурги. Нет пользы, если уборщицы будут почивать на лаврах, а носильщики напиваться. Что случится, если диагност поддастся эмоциям, из-за которых поставит неправильный диагноз? Или позволит себе сантименты, которые плохо отразятся на его работоспособности. Он стукнул по столу и проследил, как медсестра Джеймс поднялась и вышла из кафетерия. Она возвращалась на работу, и ее ботинки громко стучали, а его платок все еще был зажат в ее руке. Проходя мимо мистера Джеффриса, она с благодарностью улыбнулась, и он смягчился, ему было приятно, что он смог помочь и успокоить ее.

Медсестра Джеймс была странно привлекательна. Даже еще красивей, чем, к примеру, медсестра Кук, но он полагал, что та неразборчива в связях. У Джеймс была застенчивость, которой так не хватает в настоящее время. С другой стороны, ему не нравился ее выговор, который, грубо говоря, он считал слишком вульгарным, но это не важно. Если бы он искал партнершу, он точно не стал бы искать ее среди медсестер. Разница привычек и ожиданий вызывает разногласия. Он не был снобом, он просто был реалистом.

Джеффрис на мгновение подумал о Мими, своей бывшей партнерше. У них было десять лет упорядоченного счастья, два человека, настолько подходившие друг другу, что почти готовы были оформить свои отношения. Прожить с одним человеком десять лет – это долгий срок, вероятно, только из-за напряженных графиков их работ пришлось расстаться. Он первым признал, что предан службе здравоохранения, и в этом его можно было обвинить, но она тоже была виновата в том, что долгие часы проводила в Сити. Но их разрыв прошел по-дружески, особенно если учесть тот факт, что она оставила его ради одного из своих коллег. Он об этом не жалел, хотя время от времени скучал по ее компании, и интеллектуально и физически. Пусть так – он с благодарностью принял свою вновь обретенную свободу. Работа для него важнее всего, даже важнее Мими. Слава богу, в этих отношениях не было замешано детей.

Мама и сын уселись рядом. Мальчик около тринадцати. Он был большим для своего возраста, с огромной ногой. Пластиковые белые ортопедические ботинки торчали под столом. Мальчишка был в дурном настроении. Набивал рот чипсами. Муха приземлилась на столик, за которым сидел мистер Джеффрис, и он отмахнулся от нее. Она отлетела и понесла нечистоты к тарелке толстого мальчишки. Без сомнения, оставила часть фекалий на корочке его пирога. Он передернул плечами. Вспомнил о микробах, кишащих в воздухе, и услышал сухой кашель мужчины. Нет ничего стерильного. Ни пыли, ни почвы, ни воды. Мужчины и женщины вокруг него переносят миллиарды инфекций на своей коже. Растения в горшках вскармливают почву для развития бактерий. Одушевленные, неодушевленные, вирусы – это мразь божеского создания, засоряют планету корью и гриппом. Муха снова прилетела, зажужжала над его ухом.

Он представил себя на Мальдивах. Муха – это москит, сосет кровь и переносит заболевания, заражает невинных людей малярией и скрытыми болезнями. Он видел блох. Вшей в детских волосах. Эпидемии начинаются с подходящих погодных условий. Микробы ждут своего шанса, чтобы учинить опустошение. Всегда ждут. Чтобы жить. Расти. Оставить потомство. Умереть. Конечно, то же самое происходит и у людей. Но люди живут дольше. Отмеряют свои жизни годами, а не минутами. У мальчишки были пухлые щеки. Он растет. Джеффрис подумал о страдающих детях. От краснухи. Рожи. Астмы. Ветрянки. Пузырного фиброза. Кори. Тонзиллита. Дифтерии. Эти испытания длятся бесконечно, это война, в которой невозможно победить.

Он представил терапевта, который кормит мальчика огромными кусками сахара, пухлый рот громко чавкает, он накалывает еще больше чипсов на вилку. Он представил, как смотрит в глаз мальчика через офтальмоскоп и видит, как сосуды качают кровь. Бьется сердце. Давление крови в венах. Мальчик вырастет и станет мужчиной, у него будет столько проблем, от которых невозможно убежать. Он подумал о докторах, которые исследуют слюну. Мочу. Гной. Берут кровь. Жидкость тела. Так много новых скрытых заболеваний. Жизнь – это суд божий.

Кофе, который здесь делали, был поистине отвратительным. Он понимал, что многие люди пьют растворимый кофе, но что насчет тех, которые предпочитают свежие крупные зерна? Он изучил еду, которая здесь предлагалась. Чипсы. Разогретые пироги. Сэндвичи с белым хлебом. Сухарики. Сладости. Непитательные газированные напитки, которые употреблялись в бесчисленном количестве. Господи, вообще-то здесь предполагалось быть больнице. И это значит, что еда тоже должна быть полезной. Сбалансированная диета избавит службу здравоохранения от такого объема ненужной работы. Вместо карбонизированных химикатов детям следует пить свежевыжатый апельсиновый сок. Перекусывать яблоками. А не сухариками. Вместо пирогов и чипсов людей нужно заставить питаться печеной рыбой и слегка припущенными зелеными овощами. Их вкусы скоро изменятся. Свежий салат гораздо лучше непропеченного пудинга.

Он улыбнулся сам себе. Он и в самом деле не был дураком, верящим, что все это возможно. Пока такое питание устраивает обе заинтересованные стороны и государство, большинство людей будут есть для удовольствия, а не для пользы, это рабы своих желудков. Они неспособны даже на такие простые жертвы. То же самое с сигаретами и алкоголем. В этом суть проблемы, столкнулись задачи здравоохранения и корпоративные интересы. Тщетны попытки что-то изменить, но это подвиг, который он с радостью совершает.

Он забыл о толстом мальчишке, вместо этого стал думать о Рональде Доузе. Разговаривая с медсестрой Джеймс, он притворился, что никогда не слышал об этом человеке, но это была не совсем правда. Конечно, он не знал этого пациента лично, но был осведомлен о его существовании и его смерти. Он солгал ей, но из самых лучших побуждений. Джеймс так переживала, так что сочувствующие уши – гораздо более действенно, чем безразличное наблюдение. Доуз был пожилой человек, у него было слабое сердце, и вода в легких была причиной его определения в больницу. Это не был экстраординарный случай, но человек был уже в летах, в почтенном возрасте. Неприятный факт – что жизнь подошла к концу, и Доузу было нелегко это принять.

Уныние – обычная вещь среди людей такого возраста, их суставы болят от артрита, а органы с трудом выполняют основные функции. Если повезет, у них есть маленький садик. Он вообразил старика, одинокого, сидящего день за днем в плохо построенном доме, почти без денег, его приятели умерли, жена уже долгое время больна. Так недостойно провести свои последние годы. Он представлял, как мужчина трепещет от страха, напуганный юными хулиганами, швыряющими камни ему в окна и засовывающими собачьи экскременты в его почтовый ящик. Соседи отворачиваются от него, потому что боятся конфронтации. Мусор грудами насыпан на кухне, раковина завалена грязными тарелками. Он питается по минимуму, одежду нужно стирать. Постепенно он перестает бриться и мыться. Его семья слишком занята своими собственными делами, и старик забыт. Он оставляет свое пособие государству. Незнакомцам, которые тем не менее трудятся на благо народа. Вот таким он увидел мистера Доуза, а медсестра Джеймс не желала ни бороться со своим горем, ни внимать тому, что смерть – это неизбежные последствия его возраста.

Медсестра Джеймс видела хорошее в любой ситуации. Видимо, потому что она так боялась ужаса реальной жизни. Но он обожал ее оптимизм. Она всегда убеждала себя, что надежда существует, хотя надежды не было. Конечно, она не была таким же, как он, реалистом, но все понимала правильно. Пациентам надо, чтобы те, кто заботится о них каждый день, имели позитивное мировоззрение, а в это время на заднем фоне профессионалы имеют дело только с холодными фактами.

Он не мог критиковать медсестру. В самом деле, он не будет этого делать. Медсестры обязаны иметь дело с будничной, но важной частью жизни больницы, и это неблагодарная работа. Его роль была более сложной, хотя тоже неблагодарной. Все нуждались друг в друге. Без его умения больница бы в скором времени перевернулась вверх ногами и в ней воцарился бы хаос. То же самое касалось и медсестер. Он не хотел, чтобы она переживала из-за смерти мистера Доуза. Этот человек прожил долгую жизнь, сделал много дел и, без сомнения, получил много радости. Через несколько дней печаль пройдет, и этот пациент будет забыт. Медсестра Джеймс найдет других людей, которые нуждаются в помощи. Жизнь продолжалась.

Он сделал глоток кофе. Подавил порыв тошноты. Этот кофе так отличался от того ароматного напитка, который он привык пить, прошлой ночью кофеин помог ему справиться с недосыпом. Было трудно приспособиться к работе в течение дня, к тому же он провел большую часть прошлой ночи, занимаясь исследованием, а в конце концов посмотрел документальные фильмы, которые записал на видео. Это была существенная часть работы, хотя иногда порядком его угнетала. Но важно было знать о пациентах от и до, быть в курсе постоянно меняющихся тенденций.

Он отсмотрел целых шесть часов пленки, начав с часовой программы про отдыхающих на Ибице, не меняющееся курортное направление для молодежи. Фильм был снят на вибрирующую портативную видеокамеру, и этот просмотр позволил ему взглянуть изнутри на жизнь сегодняшней молодежи. В течение часа Мистер Джеффрис слушал пьяных подростков, которые несли сущий бред, но он отказался от того, чтобы осуждать людей, хотя считал, что эти ребята грубы и неинтересны. Увлеченные несущественными мелочами, они кричали и кривлялись в камеру, одна девица почти довела его до тошноты. Она спала с мужчинами, которых не знала, и хвасталась этим перед всей страной. Она что, никогда не слышала о венерических заболеваниях? СПИДе? Он представил себе медсестру Кук, развлекающуюся подобным образом, вероятно, спящую с двумя мужчинами одновременно, как делала девушка в фильме. Даже животные ведут себя с большим достоинством.

Мистер Джеффрис был рад, когда программа закончилась. Вызвал обслуживание в номер и заказал тарелку пасты с соусом из базилика и бокал вина, чтобы смыть неприятные впечатления. Требования к еде и обслуживанию в отеле так сильно отличались от стандартов кафетерия, в котором он недавно сидел. В дверь постучали, и женщина принесла его ужин. Она была хорошо одета, и у нее был совсем другой цвет волос, чем у девушки на видео. Ее кожа не была загорелой, но он не смог удержаться от того, чтобы не сравнить этих двух женщин. Рассмотрел ее, когда она ставила поднос на стол, аккуратно сдвинув его бумаги в сторону. Он представил ее вовсю развлекающейся на Ибице с мужчиной, который проникает в нее сзади быстрыми толчками, а она делает минет его другу. Эти мужчины грубы, их тела покрыты татуировками. Вначале они были белыми. Потом черными. Потом комбинация двух рас.

Многие из диск-жокеев документального фильма были черными, поэтому возникла такая ассоциация. Это действительно было омерзительным. Конечно, не расовый элемент, а животное совокупление с незнакомцами. В этом было насилие, которое раздражало его, и лучше бы эта девушка никогда не упоминала данный случай перед камерой. Когда официантка поставила перед ним поднос, он щедро наградил ее чаевыми, без намека на эти малодушные мысли. Некрасиво проецировать такие вещи на невинный обслуживающий персонал. Она поблагодарила его и слегка покраснела. Видимо, она находила его привлекательным. Долю секунды он подумал, не завязать ли с ней разговор, но воздержался.

Когда она ушла, мистер Джеффрис взял тарелку и переместился в кресло. Он хотел поесть, держа тарелку на коленях. Как будто сидишь в хорошем ресторане и заказываешь фасоль на тосте. Иронично. Если бы фасоль и тост были дешевыми и предлагались в кафе, заполненном обычными людьми, вкус был бы отвратительным, но пристойные условия хорошо влияли на аппетит. Он попробовал повторить то, что видел по телевизору. Практически все семьи ставили тарелки к себе на колени, когда смотрели свои любимые программы. У некоторых даже не было собственных столиков, или так просто показалось. За маленькими детьми шли пенсионеры, родители тянулись к бутылке с соусом, трясли солонками над едой, которая уже и так была пересолена, что вредно для здоровья. Когда они ели, то рассыпали на одежду жареные хлебные крошки и кусочки вареной картошки. Поэтому он испытал такой способ поглощения пищи на себе. Это было не так трудно. По меньшей мере не с первого раза. Но вскоре он устал от экспериментов.

Мистер Джеффрис переместился к столу. Запах полировки был сильный и ароматный, он почти мог его вдохнуть. Совсем не то, что сидеть за дурацким пластиковым столиком в больнице. В его отеле был хороший стол, с ноутбуком, на нем лежали справочники, диски, лампа и неиспользованные конверты с маркой отеля. Он засмеялся и, подавив соблазн, углубился в еду. Запомнил вкус базилика на языке, вперемешку с растворимым кофе.

Мистер Джеффрис еще раз подумал о записях, просмотренных прошлой ночью, завершив анализ своих сиюминутных впечатлений. Рассказывая о гедонизме, творящемся в Ибице, авторитарный голос раскрывал скрытые стороны тамошней жизни. Это место было похоже на разбомбленное пространство, и ни один человек не проявлял никакого интереса к работе, не хотел зарабатывать на жизнь. Пять молодых людей в фокусе документального фильма, и каждый из них вел себя самым постыдным образом, некоторые были пьяными или под наркотиками. Они плохо выговаривали слова и были зациклены на самих себе, но благодаря фильму он получил представление о ночных кражах, героине и подростковом сексе. Рядом с клубом для молодежи произошло нападение, и тинейджер получил легкие травмы черепа. Когда съемочная группа вместе с полицией приехала на место происшествия, он сам смог разглядеть, что у мальчишки порезы на голове. Его светлые волосы перепачканы кровью, кожа была белой и бледной. У его рыжеволосого друга синяк под глазом, и съемочная группа взяла у него интервью. Он кричал, и ругался, и пытался обвинять всех, но только не себя самого. Его выражения прерывались писком. Сотни непристойностей были старательно вырезаны редактором. Мистер Джеффрис сочувствовал профессионалам-телевизионщикам. Мало веселого в работе в такой обстановке. И если в целом искренне посмотреть на страну, это была неоценимая работа. Легко сопоставить эти лица с теми, которые он видел у себя в госпитале.

Так что он продолжил анализировать просмотренное прошлой ночью. Еще в одном документальном фильме показывалась работа полиции по борьбе с преступлениями. Это была леденящая кровь запись драки футбольных фанатов в Лондоне. От вида побоищ, снятых на центральных улицах по всей стране, от этой жестокости его сердце сжалось. Мелькание бритоголовых фанатов, пинающих друг друга в пьяном запале. За этим последовала программа, освещающая использование кабельного телевидения и оборудования для наблюдения и патрулирования пользующихся дурной славой районов красных фонарей. Проституток показывали, замаскировав им лица. Это он счел глупым, хоть и информативным.

Далее следовал фильм о визите в Соединенные Штаты, где судебные эксперты вынесли приговор киллерам, найденным по образцам ДНК. Это он нашел очаровательным, технология будущего. В конце посмотрел фильм о матерях подростков, но в тот момент он уже дремал. Все, что отсмотрел, слилось воедино. Воровство и злоупотребление наркотиками в районе смешалось с центральными улицами страны, проститутками и падшими нравами. Недостаток семейных ценностей. Это действительно порочный круг. Все дело, конечно, в образовании. Длинный прыжок в обратную сторону от цивилизации, но дело в другом. Эти фильмы поднимали насущные вопросы, это был кусок реальной жизни, показанной экспертами.

Он вернулся к настоящим проблемам и покинул кафетерий. Спрятавшись в полной безопасности в офисе, он сделал чашечку чаю и жадно ее выпил. Это помогло быстро избавиться от привкуса кофе. Освежившись, он уселся за стол и вскоре погрузился в работу. Внешнего мира более не существовало. Ужасы кинохроники исчезли. Мистер Джеффрис спокойно раздумывал, изучая данные и подготавливая месячный отчет.