Текст книги "Английский путь"

Автор книги: Джон Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Билли пошел к Харрису, а другие двое, как заметил Гарри, уже болтали с какими-то девчонками. Это был шанс слинять, пока не начались неприятности. Они были в слюни, Гарри буквально ощущал, как сгущаются тучи. Хуй знает, что они делали здесь с этими немцами. Может, он чего-то не догоняет, но ведь завтра футбол, и немцы – враги. В любом случае, у него есть кое-что получше, и он не хотел, чтобы остальные засрали ему вечер, все это уже было много раз. Совместное времяпрепровождение кончилось бы тем, что Ингрид бы ушла, или, еще хуже, прицепилась бы к одному из парней. Пожалуй, выглядят они поприятней, но опять-таки, ведь он ебанутый, а Ингрид нравятся ебанутые мужчины.

– Почему ты не хочешь остаться со своими друзьями? – спросила Ингрид, когда они уже шли по улице. – Я не была бы против, если бы ты пообщался с ними.

– Просто мне захотелось пойти в клуб, про который ты говорила, – ответил Гарри, гадая, чем же вся эта хуйня закончится.

Если честно, «Бэнг» начинал действовать ему на нервы. Он приехал в Германию, чтобы увидеть что-нибудь немецкое, а вместо этого сидел в сраном тематическом баре. Это как богатые пидоры, которые покупают дома в старых районах Лондона и перестраивают их под хуй знает что, уничтожая дух старины. Этот бар мог быть где угодно, а он хотел пить пиво именно в немецком баре, но у Ингрид оказались другие планы.

Она поймала такси, и скоро он уже сидел, развалившись, на заднем сиденье, а она объясняла водителю, куда ехать. Они целовались сзади, и Гарри стало казаться, что водитель подглядывает в зеркало, грязный пидор, но он не хотел устраивать скандал при девушке. Тут она высвободилась из его объятий и что-то сказала водителю, тот выругался и резко развернулся; не жалеет покрышки, сука. Гарри не спросил, что она ему сказала, просто смотрел в окно на залитые огнями улицы. Он чувствовал себя спокойно, беспокоиться ему больше было не о чем. Ему не нравилось, как они ушли, но никто, похоже, даже и не заметил. Эта ночь добром бы не кончилась, а завтра, в день игры, вообще будет смертоубийство.

Они ехали долго; Гарри молчал и слушал радио. Женский голос заворожил его, и он подумал, что немецкий язык очень красивый. Да, все говорят, что он трудный и грубый, но Гарри он понравился. Потом женщина замолчала, и такси заполнила классическая музыка. Это было круто, ночной Берлин, уличные огни и музыка, как раз такой ауры и не было у Амстердама. Наверное, это зависит от настроения, но ехать по Берлину под классическую музыку было великолепно. Откинувшись на спинку, он думал о том, что будет, если он попытается попросить Ингрид сделать ему минет прямо в такси, потом отринул эту идею и снова сконцентрировался на пролетающем мимо городе. О некоторых вещах он никогда не забывал.

Они проехали мимо Рейхстага, и Гарри надолго задумался, то ли это место, которое он видел в детстве в документальных фильмах про войну. В воображении возникли русские солдаты, водружающие красный флаг над пылающим Берлином. А где тогда были англичане? Улицы вокруг внезапно стали казаться знакомыми, и тут он увидел те самые бары западного Берлина с бухающими и распевающими песни англичанами. Поблизости стояли полицейские микроавтобусы, но немцев нигде видно не было. Он не знал, были ли уже какие-нибудь беспорядки, большинство англичан должно быть здесь или где-то рядом, наслаждаться прелестями ночной жизни. Завтра – день высадки. На этой улице было не меньше тысячи англичан, а еще больше сидят сейчас в барах или шатаются по окрестным улочкам. Харрис полагал, что на матче будет семь-восемь тысяч англичан, но этого никогда нельзя знать заранее.

Водитель сбавил скорость, и Гарри высунулся в окно, пытаясь разглядеть Картера, но вокруг было слишком много народу. Повсюду что-то пели или заряжали, полисы явно нервничали, и было их тоже немало. Вывешенный кем-то огромный Юнион Джек с надписью SCARBOROUGH красовался в окне одного бара, рядом висели два Святых Георга, CHARLTON и CARLISLE было написано на поперечных полосах. В барах шла глумежка. Немаленькая часть Гарри хотела выскочить из машины и ринуться в этот водоворот всеобщего веселья, бросить эту чиксу и напиться, но для этого будет достаточно времени завтра, и он не хотел огорчать Ингрид. Он должен поддержать репутацию Англии и осчастливить девушку, потому что она сказала, что ее квартира всего в пяти минутах отсюда, и не лучше ли вместо шумного клуба поехать к ней и послушать спокойную музыку?

– Хорошо.

– Так много английских суппортеров, – сказала Ингрид. – Они выглядят очень опасными, да? Не хотела бы я быть немецким хулиганом, дерущимся с англичанами, но полиция хорошо подготовилась, полицейские ничего не допустят.

Английские парни запели БОЖЕ, ХРАНИ КОРОЛЕВУ, и Гарри почувствовал, что его переполняет неудержимая гордость, что он англичанин и является частью хулиганского движения. Такое чувство силы ничто больше дать не может. Кое-что дает секс, но насилие дает больше. Оно дает тебе возможность на какое-то время стать Богом, типа ты можешь делать все, что хочешь, и никто не может с тобой справиться. Он положил руку на колено Ингрид и согласился с ней, что полиция знает, как вести себя с хулиганами.

Настоящее чудо, такие бывают только пару раз в жизни. Я лежу в постели, вспоминаю вчерашнюю ночь. Сейчас немногим больше десяти, но я все еще сплю, ленивый ублюдок. Пытаюсь соединить все отрывочные воспоминания. Хуй знает, во сколько мы вернулись, но Абдул уже не спал, пил свой кофе. Слушал ночной концерт, устроенный заселившими его отель сверху донизу пьяными англичанами. Последнее, что я помню, – как мы вышли из бара. Свернули за угол и увидели двух шлюх в нижнем белье. Там было темно, только из открытой двери вырывался луч света. Они стояли и курили. Наверное, у них был перерыв. Типичные бляди. Мне даже чуть плохо не стало. Жирные пузатые бабищи. На хуй надо. Я даже не сказал ничего остальным нашим, и мы пошли дальше. Следующее, что удается вспомнить, – это тот бункер.

Я вообще не знал, что такие вещи еще существуют. Думал, что коммунисты давно снесли все эти бункера. В кирпичной стене были видны следы пуль и осколков, а порог был сделан из дерева. Такого же, как крыльцо норманских церквей в старых английских селениях. Остальные ушли вперед, а мы с Марком остались, тупо глядя на эту хуйню.

Маленькая улица была абсолютно пуста. Марк подошел к двери и попытался открыть ее, но мешали висячий замок и толстые цепи. Дверь была старая, но прочная. Мы отошли и минут пять стояли и разглядывали площадь и дома вокруг. Эта находка прочистила мне мозги. Я стоял и думал о всяких пытках, которые происходили за этими стенами. Если гестаповцы затащат нас туда, это будет плохо. Я стоял на этой ебаной улице в этом ебаном Берлине и думал про камеры пыток и медицинскую технику. Про ебанутых пидоров в белых халатах, загоняющих людям под ногти иголки, в то время как какой-нибудь затянутый в черную кожу супермен спрашивает, где все будут завтра. Где будут собираться англичане. В конце концов мы плюнули на этот бункер, потому что нам предстояла долгая дорога в гостиницу, и я вообще понятия не имел, где мы находимся. Мы стали искать нигерийцев, но они давно уехали. Тогда мы поймали проезжавшее мимо такси, и водила высадил нас прямо у отеля.

А чудо состоит в том, что я не чувствую похмелья. Может быть, это ощущение приближающейся игры сказывается, и алкоголь с наркотиками не оказывают обычного действия. Я знаю, что сегодня будет отличный день. Я чувствую себя как ребенок, хоть мне уже и за тридцать, как ребенок, собирающийся на домашний матч «Челси». Только привлекают меня теперь больше другие вещи. Шанс поучаствовать в беспорядках, например. Посмотреть, что придумают немцы. Я знаю, что большинство наших ощущают то же самое. Прелюдии кончились. Сейчас мы все вместе, потому что у нас есть враг. А пока я полежу еще десяток минут, hotomv что прошлая ночь была слишком дикой, это нацисткое шествие кажется мне глюком, вот что значит смесь пива, наркотиков и газетных заголовков.

Сегодня все будет по-другому. Пришло время действовать самим. Воспоминание о той стрелке вызывает у меня смех. Хуй знает, зачем это было нужно. Вчера было достаточно безумных вещей. Вначале нацисты, потом бар и девчонки, с которыми мы там познакомились. Потом нам пришлось ехать сюда, так как они нас отшили. Наверное, сказали им что-то не то. Или им не понравилось, что Билли стал хватать одну из них за ляжки. Кажется, мы даже Гарри там видели, с какой-то приличной чиксой. Или это еще один глюк, потому что только мне показалось, что он там, как его уже и след простыл. И чикса, которая была с ним, слишком хороша для такого жирного пидора, как он.

– Сколько времени? – спрашивает Марк.

С голосом у него пиздец. Отвечаю ему «десять».

– Нормально. Рано еще.

Тишина. Я ворочаюсь.

– Помнишь тот бункер? – спрашивает он. – Мы же пытались залезть внутрь.

Да, Марк даже попытался порвать цепи, но это оказалось ему не по силам. Я говорю ему, что нам еще повезло, что мы мертвецов не разбудили. Или живых, что хуже. Им бы не понравилось, что мы хотели залезть в тот подвал, потому что в большинстве своем немцы хотят забыть прошлое. Они не хотят слушать, как мы поем про Две Мировые Войны и Один Кубок Мира.

– Я не думал, что такие места еще остались, – говорит Марк. – Русские, похоже, оставили все, как было. Смешно, но они уже не смогут вернуться, чтобы снести их.

– Наверное, оставили как назидание потомкам. А может, у них не было времени, или денег на бульдозеры. Вообще, здесь мало что напоминает о Третьем Рейхе, да?

– Потому что мы разбомбили этих подонков. Но никто ничего забыть не сможет, пока будет стоять этот ебаный бункер. Он же построен на века. Я еще видел дома в восточном Берлине с пулевыми отверстиями. Сколько лет прошло, а они еще стоят.

Он умолкает на какое-то время. Потом этот пидор вылезает из кровати, раздвигает шторы и говорит, чтобы я вставал, хуево мне, что ли? Потом начинает пиздить о том, что я, дескать, начал распускать язык в присутствии девчонок, и поэтому они съебались, но я ему напоминаю, что это из-за того, что Акула Брайт начал лапать их, и Марк соглашается. Помню ли я, как мы встретили Жирного Гарри с девушкой сомнительной репутации? Но это не так плохо, мы уже опасались худшего. Парень бегает за бабами все время, как только мы приехали в Европу; я вообще-то всегда считал, что это Картер – секс-машина. Может, он просто решил превзойти своего напарника. Иногда люди слишком серьезно относятся к женщинам. Конечно, без них нельзя, но бегать за ними все время тупо. Это как на войне, если ты видишь вокруг одну смерть, это может навести тебя на мысль обзавестись семьей и детьми. Может, Гарри просто размяк на старости лет, потому что, честно говоря, он мог бы тусовать с друзьями немного побольше.

Еще через полчаса мы идем на улицу завтракать. Картер сидит за столиком, перед ним еда на тарелке и английская газета, которую он надыбал где-то. Там все те же избитые статьи об ожидающихся в Берлине беспорядках. Комментарии различных поднятых людей. Живущих на ренту, ничего не делающих пидоров, с умным видом изрекающих ту же хуйню, которую изрекали еще их мамы и папы двадцать лет назад.

– Вы вчера много пропустили, – говорит Картер. – Мы сидели здесь до двух, пока полисы не начали закрывать бары. Так, ничего серьезного не было, просто оттягивались, но они чуть не спровоцировали беспорядки. Правда, они быстро поняли, что мы только этого и ждем, и съебались.

Он разрезает ножом толстую колбаску, и внезапно я ощущаю дикий голод. Это лучше, чем то говно, которое мы ели в Голландии. Больше похоже на английскую кухню. Нечто, дающее энергию. Старая добрая жратва. За соседним столиком сидит Кевин вместе с Крю, они кивают нам. Спрашивают, где мы были вчера вечером. Смеются, когда Марк рассказывает им про бункер.

– Гарри не видели? – спрашивает Картер. – Он не пришел ночевать в гостиницу.

– Мы встретили его в баре в восточном Берлине, – отвечает Марк, усаживаясь напротив и выдергивая пару страниц из середины. – Он был с какой-то чиксой. Охуительная щель. Я не думаю, что о нем стоит беспокоиться, так как они выглядели вполне счастливыми. Блядь, на ней была суперкороткая миниюбка, и буфера в лифчике еле помещались.

Картер даже есть перестает.

– Не знаю, что с ним случилось, – говорит он, изображая сильнейшее негодование подобным падением нравов. – Хуй знает, чем все это закончится. Только что Гарри здесь, а через минуту он уже на другом конце города. Это не в его стиле. Обычно он целыми днями бухает в баре.

Если отталкиваться от того, что я слышал раньше, Картер сам обычно все время бегает за бабами, так что непонятно, чего он принимает это так близко к сердцу.

– Дома ему все до лампочки. Не знаю, что с ним. Ему нужно разобраться в своих приоритетах. Друзья – прежде всего.

Мы заказываем еду и садимся есть. Начинают подходить другие англичане. Харрис и Брайти с другими «Челси» и приставшие к ним бродяги из других клубов. Я смотрю еще раз, и вижу Фэйслифта вместе с Хайстритом и Биггзом. Они жмут нам руки, Фэйслифт просто на месте не может стоять. Говорит, что они прилетели на самолете, победили систему. Что такой день, как сегодня, не могли пропустить. Никто его не может пропустить. Радуются как дети, знают, что будет крупный махач через несколько часов.

После завтрака мы идем в неприметный бар, спрятавшийся на одной из маленьких улочек, в стороне от больших улиц. Заказываем лагер и сидим, убиваем время. Пытаемся расслабиться, но напряжение просто висит в воздухе. Так всегда, когда ожидается махач с серьезным противником. Все стараются выглядеть спокойными, но внутри у каждого все кипит. Мы живем ради этого, отсюда и возбуждение. Международный уровень – это шаг вперед. Я начинаю чувствовать кайф момента, сидя здесь с Дэйвом Харрисом и фирмой «Челси» в берлинском переулке, в то время как остальные англичане тусуются на центральных улицах. Я чувствую, как внутри рождается гордость, и она понемногу вытесняет все остальные чувства. Это как «Челси», только круче. На повестке дня Англия, и мы знаем свое место. Главное – патриотизм. Это основное понятие. А вся остальная хуйня за окном – просто хуйня за окном, и нечего думать о всяких там «но» и «если». Нам это не нужно. Патриотизм существует, что бы кто ни говорил. Мы – Англия, и пока мы едины, мы непобедимы.

Мы убиваем время, травим байки и пересказываем слухи, потом возвращаемся на главную улицу, где остальные англичане. Хуй знает, сколько нас здесь. Уже тысячи. Похоже на начало новой войны. В воздухе носится дух Блицкрига. Некоторые бухают, некоторые вообще ничего не пьют, большинство где-то посередине. Зависит от самого человека.

Появляется чел с камерой. Делает пару снимков. Парни начинают аплодировать. Он думает, что это приглашение продолжить, и подходит ближе, привлеченный нацистскими салютами. Тут в него летят бутылки, одна из которых попадает прямо в лоб. Крови не видно, но дело свое она сделала. Чел отходит назад, почесывая репу. Выглядит ошарашенным. Двое парней бегут за ним и начинают вырывать у него камеру. Он отбивается, тогда один из парней сует ему в рыло. Фотограф падает на землю. Распластался на мостовой. Второй хватает камеру и засвечивает пленку. Потом швыряет камеру на асфальт. Народ аплодирует, и когда фотограф пытается подняться, тот же чел пинает его в лицо. Кричит «жирный папарацци, вот тебе за Диану 107

[Закрыть] ». Никто не любит прессу, и снова раздается овация.

– Забыл рассказать, – говорит Картер. – Вчера с нами лазили двое журналистов, пытались подлизаться к нам. Мы сделали вид, что заинтересованы, и они предложили угостить нас пивом. Меня, Гэри и еще парочку наших. Хотели знать, что будет сегодня. Полчаса примерно мы сидели с ними в баре, и их главный, Дэвид Морган 108

[Закрыть] он сказал его зовут, дал нам пятьсот марок, и Гэри рассказал ему, что лидер – некий Кромвель из «Челси». Сказал, что он возглавляет военизированный моб, который называется New Model Army 109

[Закрыть], что все они вооружены, и что с немцами забита стрела у Рейхстага. Он сказал, что Кромвель связан с лояли-стами в Северной Ирландии. Потом он сказал, что есть еще одна фирма, The Dam Busters, они должны прыгнуть первыми.

Все уссываются, ведь теперь об этом будет знать весь Лондон, они все время пишут чепуху, но Кромвель слишком звучное имя. Я представляю лицо Гэри, как он все это выкладывает, а остальные в это время пытаются не засмеяться.

– Видели бы вы, как эти пидоры строчили в своих блокнотах, – говорит Гэри, присаживаясь рядом с нами. – А после этого еще кто-то говорит про какие-то провокации. Странно, что они не догадались, но, в общем-то, Кромвель достаточно распространенная фамилия. Это уже есть l сегодняшней газете, прямо на первой стра нице, и еще репортаж на три полосы внутри.

Фэйслифт протягивает нам газету; я не могу поверить, что эти пидоры оказались настолько тупыми. Просто классика. Эпизод на память.

– Тут был еще один журналист, он все просил английских скинхедов зарядить «зиг хайль!», и какой-то мажор с радио, тот просил что-нибудь сказать в микрофон, – продолжает Гэри. – Ну, какую-нибудь обычную хуйню, знаете, о чем я. Этим мудакам только сенсации подавай. Но эти были слишком отвратительные, и потом, не предлагали денег. Я крикнул бы «зиг хайль!» за двадцать фунтов, если бы они хорошо попросили. За сорок даже помахал бы красным флагом.

– Кевин плеснул ему пивом в микрофон, – говорит Картер. – Пидор с радио чуть не заплакал.

– Это был не я, – отвечает Кев. – Это был Кромвель.

Все уссываются. Мы заряжаем КРОМВЕЛЬ, ГДЕ ТЫ?, большинство уже знает эту историю и присоединяется. На этой игре прессы будет очень много. Гуляют на денежки налогоплательщиков, а пишут хуйню. Собирают всякие нелепые слухи, а потом делают из них эссе, годные разве что для первоклассников. Они пидоры, этот папарацци и его вчерашние коллеги, выползшие из своих четырехзвездочных отелей. Еще больше таких мразей осталось дома, ждут отчетов своих собкоров, чтобы заполнить ими пустые полосы. Смешно. Гэри говорит, жалко, их не очень много здесь, потому что это неплохой способ для нас заработать деньги, получить паблисити и поприкалываться. Они просто кучка лицемеров, и все это отлично знают.

Забавно, когда мы дома, нам приходится думать о камерах и всем таком прочем. А здесь полисы позволяют чувствовать себя свободно. Чем жестче полицейские меры, тем глубже такие вещи уходят в подполье. Но в Европе нам все это по хую. Мы знаем, что европейские полисы не станут сажать нас за решетку, по крайней мере если мы не устроим чего-то совсем уж серьезного. Если кого-то повяжут, то скорее всего депортируют. И люди типа Гэри Дэви-сона могут себе позволить попозировать перед камерами, потому что им наплевать, что их фото появится в газетах. Гэри Дэвисон еще молодой. Да и всем нам плевать. Эго весело, подобное паблисити только добавляет кайфа. Многие люди любят внимание прессы. Это просто еще одна коллекция праздничных снимков. Законы нас не интересуют. Мы делаем, что хотим. Нам не за что уважать иностранцев. По сравнению с домом, в Европе больше свободы, особенно хорошо это понимают те парни, которым в Англии грозят длинные сроки, если их там повяжут.

Время летит быстро, и полисов пока не видно. Наверное, притаились где-то неподалеку, не показываются, чтобы не провоцировать нас. Маленькие группы англичан уже ходили на разведку, но пока все спокойно. У полисов свой план; газета считает, что все силы будут поставлены под ружье. Вдоль баров висят флаги, звучат песни, так что полисам не составит труда найти нас. Сегодня не так жарко, как вчера, тем не менее солнечно и достаточно тепло. Приличная часть Экспедиционного Корпуса убивает время за выпивкой, люди типа Харриса попивают минералку. Как в армии. Выпивка перед боем. Вначале ты пьешь, а потом офицеры посылают тебя вперед, навстречу нервно-паралитическому газу и шрапнели. Ебаное мудачье, здесь нам не нужны офицеры, просто есть уважаемые люди, подающие пример, но по большей части мы – обычные англичане, занятые своими делами и объединяющиеся, когда ситуация того требует. Сейчас неважно, из Лондона мы, Ливерпуля или еще откуда-нибудь, потому что у нас общий враг, и Англия превыше всего.

Все начинается с семьи. Семья – это стержень, это люди, связанные одной кровью. Никто не может жить без семьи, и чем ближе ты к своим родственникам, тем лучше. Твои мать и отец, братья и сестры, потом двоюродные братья и сестры, тети, дяди, и так далее. Потом – твои друзья. Приятели, просто хорошие знакомые. Потом, видимо, район, где ты вырос, и твой местный футбольный клуб, потом город и твоя страна. Дальше, наверное, раса, или что-то типа большого племени, или как там это называется. Поэтому прошлый вечер и был неправильным. Те люди слишком чужие нам. Во-первых, меня и Марка это изначально не очень интересовало, больше того, это неправильно, потому что сегодня немцы должны получить пиздюлей. Они нормальные люди, с которыми неплохо попить пивка, но сегодня все будет по-другому.

Песни понемногу умолкают, мы допиваем пиво. «Челси» и другие лондонские мобы начинают движение. Следом уходят северяне, мидлэндеры 110

[Закрыть] и все остальные. Это происходит без лишних разговоров. Просто время пришло, мы переходим улицу и сворачиваем на другую, поменьше. Мы идем тихо, стараясь не привлекать внимания. Полисов нигде не видно, и это подозрительно. Мы идем следом за лидерами, от встречи с немцами нас отделяет, наверное, миля или около того. Мы проходим еще одну улицу и идем дальше. Как ракета, летящая по направлению к цели. Тихая и эффективная. Идем, как в немом кино. Не торопясь.

Мы поворачиваем за угол и видим полисов; они подготовились как для разгона какой-нибудь демонстрации. Они ждут нас в полной боевой раскраске; за плотными рядами видны микроавтобусы. Этого следовало ожидать, потому что столько народу не могут пройти незамеченными. Какое-то время мы стоим в удивлении, некоторые начинают швырять бутылки. Это не очень здорово, немцы не станут тянуть резину, как голландцы, они прыгают с дубинками наперевес, прикрываясь щитами и всем своим скарбом, который только можно купить за деньги. Долю секунды я думаю, неужели наша добровольная армия будет сражаться, ведь это все-таки полисы. Лишняя осторожность не повредит. Мы не бежим, на полисов обрушивается град бутылок и кирпичей, и они вынуждены остановиться. Один чел остается лежать на асфальте. Здесь слишком много англичан, полисы переоценили свои силы. Но раскрывать карты рано, потому что они так или иначе подтянут подкрепления. Это только начало. Сейчас их около пятидесяти. Пидарасы. Главные события впереди.

Парни постарше, кому около сорока и за сорок, пытаются управлять, следят, чтобы все было организованно, это не так-то легко, ведь здесь так много разных клубов и фирм, но впереди хорошо всем известные лица, и следом за ними мы сворачиваем на соседнюю улицу. Следуем за авторитетами. Используем как прикрытие особенности ландшафта. Мы пытаемся обойти полисов, двигаемся дальше. Парни, идущие в первых рядах, занимаются подобными вещами бог знает сколько лет. Два десятилетия хаоса по всему континенту – Франция, Италия, Венгрия, Норвегия, Люксембург, Германия, Швеция, Швейцария, Дания, Испания, Греция, Финляндия. Мы идем, люди хотят знать, кто мы такие, скажем им? Мы англичане, мы пришли поставить европейцев на место.

Мы идем, мы знаем, что немцы ждут где-то. Надеемся. Мы замедляем ход. Полисы остались позади. Даже не верится, что мы так легко их обошли. Поэтому мы и выиграли войну. Стратегия, тактика и прочая хуета. Мы идем медленнее, потому что немцы должны быть где-то недалеко. Полисы остались сзади, ебаные мрази. Мы выходим к площади, с одной стороны которой видны дворы. Все выглядит тихо. Где они, ебаный в рот? Внутренний инстинкт подсказывает, что нужно идти налево; не хочу даже думать, что будет, если там их не окажется. Немцы не должны облажаться. Харрис кричит, весь красный, где они, ебаный в рот? Ебаные немецкие мрази. Мы идем дальше и пересекаем площадь.

Вернувшись в «Казбах», Гарри залез под душ, переодел майку и сломя голову понесся к барам, в которых с момента приезда в Берлин бухали англичане, но обнаружил их там не более сотни. Солдаты были уже на марше. Он выругался и пнул стену. Он не думал ни о чем, кроме секса, и вот чем все кончилось, это был пиздец, потому что помимо разглядывания достопримечательностей он хотел быть там, где будет махач с крафтами. Он не верил своим глазам; он знал, что не переживет этого. Он вел себя как мудак, он думал членом вместо мозгов. Он не хотел, чтобы остальные подумали, что он обосрался, потому что это будет выглядеть совсем не здорово, хотя они все-таки знают его достаточно хорошо, чтобы так думать. Что более важно, он сам хотел участвовать. Нельзя пропускать большие даты. Потому что нельзя.

Он не знал, что делать дальше. Он зашел в бар, где сидели Картер и остальные парни, и посмотрел вокруг, но не увидел ни одного знакомого лица. Знакомые лица исчезли, и он не имел ни малейшего понятия, в какую сторону они ушли. Он поспрашивал вокруг, но этих людей такие вещи не интересовали. Он снова выругался, купил бутылку лагера и пятьдесят граммов шнапса и вышел на улицу в надежде, что появится кто-нибудь знакомый. Английский моб выступил в поход, а он остался здесь, как последний лох. Лучше бы он вылез вчера из машины, когда проезжал мимо вместе с Ингрид, тогда бы этого не случилось. Иногда он действительно ведет себя как мудак. Блядь, как самый настоящий тормоз. Ебаный в рот.

Голова все еще гудела после вчерашней ночи, которая лишний раз доказала, что никогда ни о ком нельзя судить заранее, он приехал с Ингрид к ней домой, нет ничего лучше, когда ты знаешь, что чикса хочет заняться любовью, и мало того, заняться любовью именно с тобой. Ингрид была милой девушкой в белых трусиках, но едва они вошли в квартиру, как она превратилась в настоящую нимфоманку. Она была охуительной щелью, и Гарри не стал терять времени, повалил ее на стеклянный кофейный столик и кончил уже через несколько мгновений, в этот момент столик под ними рухнул, и стекло разлетелось вдребезги. Он посмотрел на Ингрид, ее глаза были затянуты мутной дымкой, и вначале он даже подумал, что она умерла, что ее зарезало осколком стекла, как какого-нибудь ебучего вампира.

– Не останавливайся, – простонала она. – Не кончай пока. Давай, свинья.

Но Гарри уже кончил, и ему нужно было перевести дух. Он встал и сказал «извини за столик», и Ингрид тоже поднялась с мрачной, как у психопата, миной на лице. Она сказала, что еще не успела кончить, и что вообще случилось с мужиками? Посмотрев на столик, она умчалась на кухню, но тут же вернулась с двумя бутылками лагера и села рядом с ним на диван. Гарри откупорил пиво. «Кого ты свиньей назвала, поганая шлюха», думал он.

– Не волнуйся, – сказала Ингрид, поглаживая его член. – Мы повторим через пару минут. У нас вся ночь впереди. Мой парень еще пару дней не вернется.

Лучше бы она убрала свои руки подальше.

– А куда он уехал? – спросил Гарри, не на шутку беспокоясь относительно «всей ночи». Он уже заебался.

– К своим родителям, – ответила Ингрид. – Мы ездили в Англию, чтобы замять одну историю. Он трахался с моей сестрой, я застала их вместе. Я вошла, а они были на софе, как раз где мы сейчас. Не ожидали, что я вернусь. Это забыть нелегко. Я хочу, чтобы он понял, как это.

Ингрид опустошила полбутылки одним махом. Гарри, в общем-то, не был против подменить на время немецкого пидора, хотя его и покоробила несколько мысль, что его используют в качестве некоего членозаменителя, но сама история была достаточно забавной, и он не хотел расстраивать Ингрид. Если девочка хочет, то почему нет, главное – никаких неприятностей. Пришел, сделал дело и отвалил до начала душевных разговоров. Он мог бы изобразить сочувствие, но слишком устал для этого.

– Прости, я не должна была этого говорить. Ты мне нравишься, Гарри. Тебе все по фигу, и ты не заботишься о приличиях.

Гарри чуть пивом не подавился; ах ты, мразь поганая. Они молча пили, Гарри злился, пока наконец Ингрид не встала и не сказала, что у нее есть кое-что, что приведет его в порядок.

Ночь набирала скорость, как поезд, и этим поездом была Ингрид. После стеклянного столика они переместились в ее кровать, ее рот, и наконец в пользование Гарри была предоставлена попка, и он отправился в ночной полет над Рейном. К тому времени он уже проглотил Персидского Летчика 111

[Закрыть] , и наркотик сделал его послушным исполнителем приказов, которые отдавала Ингрид. Голова пылала огнем, и у него мелькнула мысль использовать презерватив, мелькнула и тут же исчезла. Персидский Летчик сделал его слепым исполнителем чужой воли.

Гарри отрубился часов в пять утра, и проснулся от сильной боли в промежности. Он вскочил и обнаружил у себя между ног Ингрид, которая жевала его член, не сосала, а именно жевала. Блядь, это была настоящая агония, он попытался оттолкнуть ее, но вампир вцепился зубами насмерть, это был пиздец, постель превратилась в зону боевых действий, Ингрид ни на что не реагировала, а Персидский Летчик уже трансформировался в виденный им когда-то фильм, в котором солдат заставил крестьянку сосать член, а она его откусила, и он умер от потери крови. Это было великолепное возмездие, но Гарри-то ничего плохого не сделал! Фильм и реальность перемешались, и он перепугался не на шутку. Он ударил Ингрид кулаком по голове, она повалилась на кровать и сразу заснула, как лунатик. Гарри лежал и думал, что пора сваливать, но не двигался с места.

Он проснулся только в два, когда Ингрид уже ушла на работу, оставив ему записку с просьбой зайти попозже. Он выскочил из квартиры и поехал на такси в «Казбах», где сразу отправился в душ, чтобы смыть кровь, дерьмо и сперму со своего члена. Он долго, сжав зубы, тер мылом исцарапанную кожу, пока не отмылся дочиста, стирая вместе с грязью все воспоминания.

Сейчас Гарри потягивал лагер, и его больше беспокоило то, что он потерял остальных, чем то, что он едва не потерял свой собственный член. Экспедиционный Корпус ушел вперед, а он остался. Он допил пиво и вышел из бара, пошел дальше, не разбирая дороги. В голове проносились мертвые образы, образ Болти, человек, бывший ему роднее брата, умер, остался лежать с головой, простреленной вонючим пидором, внук которого подох от лейкемии, а старина МакДональд через двадцать лет выйдет на свободу и все так же будет пить пиво в пабе. Плохие новости, но что может сделать Гарри? Ровным счетом ничего. Здесь он бессилен.