Текст книги "Английский путь"

Автор книги: Джон Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Весь этот сюси-пуси либерализм забыт сейчас голландскими Полисами. Их политики связали им руки, наводнили страну иммигрантами, наркоманами и извращенцами, и теперь у них появился шанс отыграться за все неприятности. Несколько парней получают серьезные травмы, и когда полисы там заканчивают, они начинают двигаться по направлению к нам.

Но мы не стоим на месте, мы двигаемся дальше, по пути круша все витрины. В обычной ситуации меня такой вандализм не привлекает, но когда попадаешь в Европу, почему-то все меняется. Голландские туристы и рабочие стоят вокруг, глазеют на происходящее, никто их не трогает. Полисы подходят ближе, но их встречает град бутылок, и они вынуждены остановиться. Мы разбиваем машину и переворачиваем ее. Несколько юнцов запихивают разорванную майку в бензобак «рено» и поджигают. Все разбегаются в стороны, и ебучее чудо техники взрывается. Яркие вспышки разрезают темноту, и машина начинает гореть. Сноп пламени взметается вверх, полисы отступают, так как все больше бутылок летит в их сторону. Лица озарены пламенем, и те же парни принимаются за «сааб». Мы снова отходим, и после минутной паузы «сааб» точно так же взрывается. Полисы стоят на месте, используют какую-то им одним известную тактику. Толпа начинает крушить магазины, и несколько голландцев получают пизды за свои протесты, а потом Харрис врывается в большой сексшоп с вибраторами и манекенами в витрине, и какой-то здоровый скаузер говорит, что хозяин магазина торгует детским порно, они заходили сегодня днем. Собравшиеся вокруг английские парни выносят витрину. Внутри есть покупатели и спрятавшиеся там голландцы, теперь все они выбегают на улицу, те, кому не повезло, получают пинки и удары, и наконец сам хозяин выбегает с бейсбольной битой.

Харрис валит его, и остальные англичане подключаются, потому что эта мразь – педофил и вполне заслужил то, что сейчас получает. Скаузер и еще несколько парней врываются в магазин, забирают кассу. Полицейские двигаются вперед, и мы отходим, оставляя пидараса лежать без сознания в небольшой луже крови. Мы стоим на улицах по сторонам канала и на мосту через него. Флаг Брайти развевается на ветру, я вижу вспышки там, где копперы. Некоторые парни захватили фотоаппараты и вовсю щелкают ими. Рядом с нами еще одна машина, «фольксваген», и мы принимаемся за нее. Десяток англичан забираются на перевернутую машину и фотографируются на фоне шеренги копперов на заднем плане. Это достаточно легко, и мы стоим здесь, три сотни английских парней в центре Амстердама, лицом к лицу с полисами со всем их парамилитарным скарбом, и тем не менее им приходится держать дистанцию.

«Фольксваген» взрывается, и мы поем БОМБАРДИРОВЩИК ХАРРИСА, ТОЛЬКО ОДИН БОМБАРДИРОВЩИК ХАРРИСА, БОМБАРДИРОВЩИК ХАРРИСА, поем, озаряемые пламенем пылающей машины, которое отражается в витринах вокруг. Стекла в баре поблизости разбиты, люди обслуживают себя сами, вынося бутылки с алкоголем, пьют и смеются, это дикое зрелище, и я даже не понимаю, почему полисы ничего не предпринимают. Может быть, дело в том, что англичан вокруг слишком много, потом я смотрю на бар и вижу внутри Кевина, наливающего пиво, и нескольких парней, «заказывающих» у него лагер. Снаружи бутылки все еще летят в полицию. Мы сберегли денежки. Размяли мускулы. Полисы стоят за своими щитами, но скоро они пойдут в наступление. Наверное, они ждут приказа начальства. Английская полиция достаралась бы встать между противоборствующими сторонами, но голландская, может быть, несколько более интеллигентная.

Мы поем ПРАВЬ, БРИТАНИЯ и БОЖЕ, ХРАНИ КОРОЛЕ-РУ, когда подходит Харрис и говорит, что пора двигаться, потому что скоро полисы перекроют весь район и мы не сможем уйти. Они не будут всю жизнь так просто стоять здесь. Пора домой, и все рарни «Челси» собираются и начинают двигаться в направлении, куда ушли голландцы, потому что они не рассеялись полностью. Большинство англичан следуют за нами. По дороге продолжают биться витрины, и мы понемногу делимся на мелкие группы, патрулирующие улицы. Операция «найти и уничтожить», но мы никого больше не находим. Улицы становятся все меньше и темнее, мы уже выполнили свою задачу. Я оглядываюсь на канал, вижу горящие Машины и оставленные нами разрушения. Как после бомбежки. Это круто, еб твою мать, и это отличная разминка перед Берлином. Все в чудесном настроении. Можно было бы походить по улицам в поисках голландцев, но, как сказал Харрис, скоро весь район будет наводнен полицейскими, и нам нужно быть поосторожнее.

Спецназ начинает двигаться вперед. Лают собаки, и мы стараемся избегать освещенных участков. Мы сделали свое дело. Я вижу, Как полисы проходят мимо владельца сексшопа, лежащего на улице. Они даже не смотрят на мудака. Копперы возвращаются на главную нлицу. А он остается лежать лицом вниз в своей собственной крови, подонок в грязи ничейной земли.

Ворота Запада

По телевизору в The Unity показывали репортаж из Голландии. Три автомобиля пылали в центре экрана, и большая группа английских футбольных фанов осыпала градом бутылок видневшуюся на заднем плане плотную шеренгу спецназа. Сюжет был отснят накануне ночью, его показывали многие каналы, включая и заграничные. Камера снимала с не самой удобной точки, и темные силуэты участников беспорядков контрастировали с ярко пылающими машинами. Саундтрек состоял из смеси человеческих голосов, лая собак, звона бьющихся стекол и избитых клише возмущенного происходящим телекомментатора. Также была слышна сработавшая где-то сигнализация. Когда машина взорвалась, англичане разразились громкими аплодисментами.

Билл Фэррелл и Боб Уэст смотрели репортаж, слушая, как какой-то разъяренный политический деятель требует жестокого наказания для тех, кто устроил беспорядки. Упоминалась даже государственная служба безопасности. Затем выступил еще один комментатор, которого так и распирало от самолюбования. Фэррелла все это мало впечатлило. Его племянник Вине в детстве ходил на футбол, так что Фэррелл знал, что такие вещи случаются время от времени. Но Уэст выглядел потрясенным и взбешенным поведением хулиганов. По его мнению, это была всего лишь кучка вандалов, для которых закон ничего не значит и которым ничего не стоит запятнать грязью доброе имя англичан.

Барменша Денис разговаривала со своим мужем, местным парнем с серьезной репутацией, и она отнюдь не выглядела шокированной горящими машинами, разгромленными магазинами и летающими бутылками. Ее муж, его звали Слэйтер, громко подбадривал хулиганов репликами типа «валите полисов!» и «убивайте подонков!», жена вторила ему, пытаясь разглядеть на экране своих знакомых. Еще один парень, которого они называли Родом, сокрушался, что пропустил такое, оставшись дома с женой. Он жалел, что не поехал в Европу с остальными парнями. Чтобы подколоть Денис, он сказал, что Картер там, видимо, перетрахал все, что движется. Что за ночь он, наверное, трахал по две-три шлюхи в красном квартале, не считая тех, которым не нужно платить.

Слэйтер засмеялся, и Род сказал, что Том, Марк и остальные англичане, судя по всему, погнали голландских оборванцев, слышал о том, что Картер втихую трахал Денис, и добавил про красный квартал просто так, смеха ради, сохраняя совершенно непроницаемый вид. Слэйтер ответил, что не только Картер, все остальные парни будут трахаться и глумиться по дороге в Берлин. Род вздохнул, ведь и он мог быть одним из них. Он заметил, что Денис вдруг занялась мытьем кружек, и был уверен, что она покраснела.

Уэст начинал выходить из себя, слыша разговоры людей у стойки и видя хулиганов на экране. Гнев, вызванный этими беспорядками, заслонил его собственные неприятности. Он был удивлен поведением Денис. Ведь она – приличная девушка, и он ожидал, что она будет шокирована подобным неуважением к репутации своей страны. А она вместо этого искала знакомых на экране, будто играла в детскую игру «я – шпион».

Фэррелл допил свою пинту и попрощался; телеведущий печально покачал головой, сетуя на такое падение нравов, прежде чем перейти к более благополучным событиям – как одна английская фирма заключила многомиллионный контракт на строительство новой тюрьмы на Среднем Востоке. Далее шла короткая дискуссия о том, будет ли фирма также участвовать в возведении виселиц; государственный чиновник отметил, что это вопрос скорее общественного устройства, чем морали. С непонятной улыбкой он добавил, что если виселица предназначена для повешения, то это еще не значит, что она будет непременно использоваться. В любом случае, производитель не может нести ответственность за то, что происходит в другом государстве. Вопрос так и остался нерешенным, и программа продолжалась.

Фэррелл поставил пустую кружку на стойку, Денис пожелала ему хорошего вечера. Она была милой девушкой, сказала, что Фэрреллу очень идут его пиджак и галстук. Она уже забыла о Терри и Экила в предвкушении отпуска, который начинался у нее через неделю – в предвкушении двух недель в Греции. Денис с нетерпением ждала солнца, моря и сангрии. Ее муж и другой парень улыбнулись и кивнули, и Фэррелл вышел из паба; по телевизору уже рассказывали о том, как тинэйджер вытащил из воды маленького мальчика, не дав тому погибнуть. На любительском видео скинхед с набитой красной розой на руке и пляжным полотенцем на плечах объяснял, как ему это удалось. Подросток выглядел уставшим, но довольным, что спас жизнь ребенка, а голос ведущего становился все более торжественным по мере того, как дело шло к хэппи-энду.

После двойного виски Фэррелл чувствовал себя умиротворенным. Он был рад, что покинул паб с его новостями. Он видел, как кипятится Уэст, и не понимал, почему тот так разозлился. Может быть, он просто пытается заглушить свое собственное чувство вины, вновь став добропорядочным гражданином. Фэррелл понимал, что Уэст либо сам выплывет, либо утонет. Никто не сможет помочь ему в этой ситуации. Ему придется разобраться во всем самому.

Фэррелл оставил Уэста позади, а впереди его ждала неизвестность. Виски согрело кровь и добавило уверенности. Дул легкий ветерок, и Фэррелл чувствовал, что принял правильное решение. Он повернул направо и пошел по направлению к станции метро, мимо покупателей и играющих детей, мимо игровых автоматов с их напалмовой графикой и роботизированными супергероями к вонючей грязи Лондонского Метрополитена. Он слышал шум приближающегося поезда, но не торопился. Еще рано, а он слишком стар, чтобы бегать по метро. Скоро придет следующий. Он купил билет и прошел через турникеты, спустился по лестнице на платформу. Присел на скамейку подождать. Человек, говорящий про виселицы, не выходил из головы. Было трудно понять его логику.

Я просовываю голову в соседнее купе, Кев протягивает мне бутылку водки. Я делаю глоток и возвращаю ему ее. Вкус говенный, но все же нужно было промочить горло. Здесь нужно быть дружелюбным. Восемь северян играют в карты и смеются, вспоминая события предыдущей ночи – Кевин, Крю, Болтон, три парня «Блэкберна» и двое молодых из Бирмингема. Пьют, общаются и играют на гульдены, и все мы едем в Берлин. Поезд битком забит англичанами, и враждующим фирмам приходится держать дистанцию – «Манчестер Юнайтед» и «Лидсу», двум бристольским клубам.

– Я все думаю, как сейчас голова того пидора из магазина, – говорит Кевин. – Это же скаузерс его вычислили. Надеюсь, что они не ошиблись. С ними ни в чем нельзя быть уверенным. Блядь, ненавижу этих ублюдков.

«Манчестер Юнайтед» и «Ливерпуль» – еще одна линия фронта, да и чтобы «Бернли» и «Блэкберн» играли между собой в карты, я тоже не могу представить. Я прохожу по вагону, потом возвращаюсь на свое место, вижу длинноволосого парня «Арсенала», у которого погоняло – Студент, потому что, по слухам, он отучился на вечернем на инженера. Но длинные волосы стали препятствием для его карьеры.

В нашем купе едет какой-то старикан. Хуй знает, откуда он даялся, ему на вид не меньше пятидесяти. Доволен, что выбрался за цоре и может насладиться иностранной культурой. Работает на очистных где-то рядом с Суиндоном и постоянно напоминает нам, что главное – презерватив. Говорит, что такой человек, как он, может чувствовать себя спокойно, зная, что презерватив, который он купил в пабе, выдержит самое тяжелое испытание. Рассказывает нам несколько историй о каких-то суиндонских деревенских бабах. Он высокий и в очках. Потягивает купленное в дьюти-фри виски прямо из бутылки. Битый час рассказывает нам о том, что привык иметь дело с говном. Что не спал с тех пор, как уехал из Суиндона. И что прошлой ночью он попал в купе, полное голландцев, и решил кое-что предпринять.

Он улыбается и говорит, что там было слишком мало места, и все они выглядели такими чистенькими и благоухающими, что он решил устроить небольшую химическую войну. Тихую, но эффективную. Рассмеялся и сказал нам «да, молодежь, ничто так не пугает европейцев, как возможность оказаться в тесном пространстве рядом с тем, кто постоянно пердит». Говорит, что они бесятся, когда чуют такой запах. Все эти чистюли не знали, что он привык иметь дело с говном. Да, привык иметь дело с говном. Шестой раз. Мы порадовались бы их лицам, когда они видели, как он приподнимается, чтобы выпустить очередной заряд. Сначала они пытались игнорировать его бомбардировку, но после пятой у них это стало плохо получаться. Конечно, все посмотрели в его сторону, ведь он же– аутсайдер, и англичане в их глазах – варвары, но он продолжал с совершенно невинным видом. Мы засмеялись и посмотрели на старикана уже немного по-другому.

Мистер Говнюк сказал, что через пару минут после начала его активных действий купе было очищено от иностранцев. Он провел очистку местности. Голландцы вышли в коридор, что-то тихо обсуждая между собой, он пожал плечами и постарался прикинуться вольным. Он сказал оставшейся сидеть женщине, что туалет, похоже, неисправен, а он наелся тухлой фасоли на пароме. Тухлого «Хайнца», а крафты 90

[Закрыть] ничего даже не заметили. Нужно объяснить этим немцам, что такое виндалу 91

[Закрыть]. Женщина не поверила ему, но теперь места стало побольше, и он даже смог снять ботинки. Но уснуть он все равно не смог, потому что ему не терпелось посмотреть матч сборной. Ему нравится шокировать иностранцев, только делать это нужно умеючи, сказал он. Он остановился в Амстердаме на несколько часов. Выпить и поесть, а потом трахнуть здоровую негритянку в красном квартале. Он хорошо заплатил ей и заставил лизать свою задницу. Он же привык иметь дело с говном. Марк назвал его «вонючим ублюдком», наполовину с юмором, наполовину с отвращением. Сказал ему, что если он здесь попробует повторить свой опыт с тухлой фасолью, то вылетит с поезда головой вперед. Мистер Говнюк кивнул и улыбнулся, но через несколько минут вышел в коридор и заговорил со Студентом. Потом, когда Студент послал его подальше, съебнул в другой вагон.

– Слава яйцам, этот пидор ушел, – говорит Марк. – У меня от него голова разболелась. Я не думал, что потрачу деньги, чтобы слушать, как какой-то сраный мудило распространяется о своем пищеварении.

– Интересно, сколько он заплатил той шлюхе, чтобы она лизала ему задницу, – интересуется Гарри.

– Ты бы сделал это за полцены, да? – говорит Картер.

Все смеются, и Гарри отвечает «иди на хуй». Просто интересно, вот и все.

Я открываю бутылку лагера и делаю глоток, смываю вкус водки. Смотрю в окно на чистенькую деревню. Небольшая колонна «ниссанов» и «фольксвагенов» ждет на переезде. Японская и немецкая промышленность здорово поднялись после войны. Сдайся ян-кам, и они перестроят твою экономику, понатыкают везде своих фэст-фудов. Добропорядочные немецкие граждане радуются жизни и не думают о том, что внутри этих вагонов, следующих на восток. Не думают о мутных глазах Жирного Гарри, который пьет так, будто завтра никогда не наступит. Я смотрю на него; он спрашивает нас, представляем ли мы, как этот вонючий суиндонский пидор в своем выходном костюме ставит несчастную маленькую проститутку на колени и заставляет лизать свою задницу. Мы киваем, но чего он хочет? Им же нужны деньги. Такова их роль в жизни. Ублажать мужиков за деньги. Мистер Говнюк на пятнадцать минут стал большим хозяином. Она могла бы сказать «нет», и ее язык остался бы чистым, только и всего.

Гарри кивает, но не успокаивается. Начинает доебываться к Картеру, почему тот так мало баб снял. Чего у него, член заржавел? Тогда он может стать регулировщиком и использовать его вместо жезла где-нибудь на Грэйт Уэст Роуд. Картер пытается не обращать внимания, но Гарри сегодня в ударе. Пьян как скотина, и Картер хочет отвлечь его от секса на что-нибудь более приличное.

– Помнишь, как мы возвращались из Бристоля, когда у нас сломался автобус на заправке, – говорит он. – Где-то рядом с Суиндоном. Помнишь, ты, жирный?

– А что мы делали в Бристоле? – спрашивает Гарри.

– Возвращались с кубковой игры против «Сити». Мы стояли на заправке, когда туда подъехал автобус с «Тоттенхэмом», и мы попытались прыгнуть на них и выкинуть водилу.

– А, когда «Челси» разнесли паб, а тебя покусал какой-то фермер, заболевший бешенством?

Картер краснеет. Значит, было. Я спрашиваю его, что случилось.

– В пабе было полно «Сити», и мы прыгнули на них, – говорит Гарри. – Мы погнали их в сторону паркинга, когда какой-то придурок бросился на Картера и зубами вцепился ему в руку. Вцепился и не отпускал. Целую минуту, наверное. Мы уже думали, что у него бешенство. Он был просто диким. Никто не хотел с ним связываться, он плевался и бегал вокруг нас. Он был опасен. Он и сейчас, наверное, еще там где-нибудь, воет на луну, прежде чем отправиться на стадион смотреть «Бристоль Сити». Не хотел бы я быть фаном «Ровере», когда рядом разгуливают такие типы.

– Да забудь ты этого ебучего оборотня, – отвечает Картер. – Я говорю про то, как автобус «Тоттенхэма» остановился рядом с нами. Помнишь, как мы окружили его, думали, что жиды вылезут, но они не вышли. Обосрались. Мы хотели забрать у них их автобус, но они даже не открыли свою ебаную дверь.

– Странно, чего это они не вышли, – смеется Гарри. – Не ссали и не срали, ждали кошерский сервис с раввином, а нашли моб «Челси» в центре Уилтшира, поедающий хот-доги. Болти кинул бутылку в заднее стекло, а Мартин Хоу попытался открыть аварийную дверь, только тогда этот жиндос за рулем понял, что пора сваливать, и они съебнули дальше на М4.

– Круче всего было, когда молодые подрезали все мороженое из магазина, и нас остановили полисы. Придурков повязали за подрезанное мороженое, представляешь?

– Да тогда постоянно подрезали на сервисах, – говорит Гарри с ностальгией в голосе. – Да и беспорядки часто случались на дорогах. Сейчас такое уже невозможно.

– Сейчас много чего невозможно, – вздыхает Марк.

– На западе всегда было клево, – говорит мне Картер. – Я уже не помню, когда это было, мы играли в Кубке Лиги с «Ридингом». Все местное мудачье стояло за воротами, выебывалось на нас, а у ворот был только стюард.

– Я помню, – говорит Гарри. – Мы нальнули его, открыли ворота и вылетели наружу.

– Больше я такого нигде не видел, только в передаче про африканские племена. Наверное, около пятидесяти «Челси» успели проскочить, и все это мудачье из «Ридинга» бросилось врассыпную. Как будто они растворились в воздухе. Это было круто, еб твою мать. На нашей трибуне все со смеху умерли.

– То же самое было в Бернли, когда мы проиграли 3:0. Часть банды всегда уходила минут за десять до конца, чтобы пересечься с местными фанами. Полисы были заняты подготовкой к выведению людей с трибун и все прозевали. Потом все уссывались, потому что так много людей от такого маленького количества еще никогда не бегало.

Примерно десять лет назад мы зашли на Стрэтфорд Энд. Вся банда «Юнайтед» просто офигела, когда увидела «Челси» наверху своего сектора. Мы сгруппировались и зарядили ПОЛУЧИЛИ ПИЗДЫ ДОМА. А если уйти назад еще на несколько лет, то можно представить, как Кевин, будучи еще ребенком, вычисляет кокни на улицах вокруг Олд Траффорд, да и хоть один фан «Ридинга» наверняка есть на нашем поезде. Все это ничего не значит сейчас, нет лиц, только тени, спрятавшиеся в толпе. В Голландии и Германии это ничего не значит. Поезд набирает скорость, и чем ближе Германия, тем ближе мы все друг другу.

Поезд ехал дальше, и примерно через час они пересекли границу и въехали в Германию, начальник поезда, похожий на доктора Менгеле, криво улыбаясь, стоял и смотрел на них, пока Марк наконец не спросил, в чем проблема, ты что, думаешь, что ты – Геринг, ты, немецкий пидор, и поскольку Марк поднялся, то Менгеле обосрался и пошел дальше по вагону. Гарри приложился к бутылке лагера и засмеялся. С Марком и Томом шутки плохи, и этот доктор из лагеря смерти правильно сделал, что съебался. Никто не любит людей, проводящих эксперименты над детьми. Ангел Смерти 92

[Закрыть] был ебаным пидором. Гарри не стал бы спорить, потому что, в конце концов, мир полон ублюдков в униформе, использующих свое положение, чтобы выместить на других свои неприятности и указывать всем, что делать, связать их и начать экспериментировать, орудовать скальпелем и изображать Господа Бога с мышами, кроликами и собаками, разыгрывать Франкенштейна с евреями и голубыми – делать вивисекцию всем подряд, как на конвейере. Кролики и свиньи сегодня. А на следующей неделе – что-нибудь особенное, и всем наплевать. Но Марк и Том не станут церемониться, и Гарри увидел Менгеле уже на улице, в сопровождении еще нескольких ублюдков он шел по соседнему пути.

Гарри показал на него пальцем остальным, Том кивнул, забыв свой рассказ про «Челси» и Baby Squad «Лестера», и сказал, что в мире полно мудаков, и что он ненавидит всех этих безмозглых пидоров, вечно указывающих тебе, что делать, видели того мудака в Харвиче, таможенного педрилу, как он спрашивал его про наркотики? Как он ему не верил. Помнил только Марк, и ему было все равно, да и на взгляд Гарри это был всего лишь маленький эпизод, отнюдь не заслуживающий внимания, просто часть серой повседневности. Полисы, контролеры, секьюрити, вышибалы, все они всего лишь выполняют приказы. Том сказал, что чуть не прыгнул на того мудака из таможни, ему пришлось призвать на помощь всю свою самодисциплину, и Гарри был готов допустить, что тот в самом деле перебрал, вообще таможенники были безмозглыми пи-дорами – мир, как сказал Том, полон безмозглых пидоров; на самом деле, если подумать серьезно, быть безмозглым пидором – основное качество, которое требуется, чтобы найти работу в политике, полиции, да где угодно; все, что нужно – это быть ограниченным безмозглым пидором – но каждому пидору все-таки нужна работа. Ебаный в рот, сколько же он выпил, он был уже в говно, а до Берлина еще несколько часов.

Гарри сидел и слушал, как остальные шутят, смеются, наслаждаются путешествием, Картер игриво хлопнул его по плечу и спросил, помнит ли он тот раз, когда мы играли против «Сандерленда» в полуфинале Кубка Лиги, когда еще Дэйл Джаспер решил, что играет в баскетбол, и привез два пенальти. Это был сумасшедший вечер, помнишь, как полис ебнул Болти дубинкой по яйцам? Злобный педрила ебнул ему по яйцам, но Болти не двинулся с места, сказав мудаку «ну давай, посмотрим, какой ты крутой, еб твою мать». Он никогда не показывал боли, даже когда было действительно больно, как в тот раз, он не хотел давать полису повод для радости. Картер засмеялся и сказал остальным, что когда этот пидор увидел перед собой ебанутого, которому бьют по яйцам дубинкой, а ему хоть бы хуй, то сразу обосрался и отвалил. Полисы никогда не связываются в таких ситуациях. Одно время Болти даже стали звать Железные Яйца, но потом он получил новое погоняло, оно было связано с тем, что он жрал много индийской жратвы.

Потом Картер рассказал Тому, Марку и Гэри, и Билли Брайту и Харрису, и некоторым другим, стоявшим у двери, как после игры, когда начался махач и «Челси» приходилось махаться и с полисами, и с «Сандерлендом», Гарри завалил коппера и растворился в толпе. Том сказал «хорошенькое дело», Гарри видел, что на них произвел впечатление рассказ Картера, как Гарри ебнул полису головой, и тот полетел на асфальт. Но это было много лет назад, и Гарри вспоминал тот случай нечасто, он многое забыл, и сейчас, слушая рассказ Картера, ему казалось, будто тот говорит о ком-то другом. Картер спросил Харриса, помнит ли он тот вечер, и Бомбардировщик ответил «да, конечно». Они разнесли тогда автобусы «Сандерленда» бейсбольными битами, выломали лавки и прорвались на поле, а потом прыгнули на полисов на улице. Гарри слушал и думал о том, есть ли на поезде кто-нибудь из Сандерленда, и Том, похоже, думал о том же, потому что сказал «смешно, на этом поезде множество разных клубов, и всех их «Челси» гнали за последние десять лет».

Гарри встал и открыл окно, опустив стекло до упора, швырнул пустую бутылку на дорогу, целясь в ярко-красный «порше», мудила за рулем которого явно превышал английский лимит скорости, но промахнулся, и бутылка разбилась, упав на асфальт. Водитель круто вильнул в сторону, едва не потеряв управление, потом, видимо, обосрался и сбавил обороты, как маленький добропорядочный педрила. Гарри засмеялся и, высунувшись с головой в окно, помахал мудаку двумя пальцами правой руки. Веди себя хорошо, Юрген. Поезд оторвался от «порше», тот решил соблюдать дистанцию, вдоль вагонов развеваются на ветру Юнион Джеки и Святые Георгии, красно-бело-синие крестоносцы, едущие в самое сердце Германии вместе с Гарри Робертсом с ветерком и теплым пивом в его крови.

Билл Фэррелл за всю свою жизнь только однажды был заграницей, в Европе во время войны. Больше чем через полстолетия он решился на еще одну поездку, на этот раз в Австралию. Его племянник Винс скопил денег и отправился посмотреть мир. На короткое время он вернулся в Англию, но потом эмигрировал в Австралию. Сейчас он поселился в Новом Южном Уэльсе, где купил небольшую ферму.

Там у Винса был дом и сотня акров земли. Участок находился на равнине, с одной стороны он граничил с пещерами, где еще сохранились наскальные рисунки аборигенов, с другой рос лес с эвкалиптом и рядами быстро растущих японских деревьев, которые Винс специально выращивал на продажу фермерам, а те, в свою очередь, использовали их как ограду для скота. Он жил с женщиной, она была родом из Сиднея, ее предков когда-то выслали на каторжном корабле из Матери Англии. Под брезентовым навесом у них стоял фургон для гостей и кухня, где они готовили. Когда Фэррелл думал обо всем этом, Винс представлялся ему кем-то вроде хиппи, но он знал, что племянник был бы шокирован таким определением. Он был фермером, только и всего, он возделывал землю и ждал дождя.

Каждый субботний вечер Винс отправлялся выпить в ближайший городок. Есть традиции, которые никогда не меняются. Это было небольшое местечко с деревянными домами и населением меньше тысячи человек. Оно находилось в двадцати милях от фермы, а люди, его населявшие, в основном были английского происхождения. Там был китайский ресторан и греческий магазин. Вине обещал взять дядю с собой, паб, по его словам, был похож на типичный английский, и за стойкой на стене висела фотография «Челси». Вымпел и фото, где на поле Уэмбли были запечатлены Рууд Гуллит и вся команда после выигрыша Кубка Англии. Винс специально прилетал на финал, купив билет на матч за три сотни фунтов. Там, на другом конце света, это маленький островок «Челси» и Англии. Он говорил, что это хороший паб, и некоторые вещи обязательно напомнят ему родину. Парень всегда любил футбол, Фэррелл помнил его в детстве, вечно радующегося жизни и миру вокруг. Фэррелл был рад, что жизнь его племянника сложилась по-другому, хоть это и отдалило его от всех остальных родственников.

Фэррелл часто думал об Австралии, когда был молодым. Один его армейский товарищ переехал туда и звал Фэррелла с собой. Винс словно бы сделал это за него. Винс знал, что его дядя вряд ли согласится, так как сочтет это милостыней, поэтому просто купил билет и переслал его, а его мать оформила визу.

Фэррелл уже не раз прокрутил все в своей голове. Он будет спать в фургоне под навесом, и наверняка ему придется иметь дело с пауками. Вине в своих письмах рассказывал, что они большие, двигаются бесшумно на тоненьких лапках, но самое главное, что они не ядовитые. Фэррелл вспомнил об Альберте Моссе, который воевал в Азии и знал, что такое настоящие пауки. Фэррелл всю жизнь прожил в Лондоне, окруженный десятком миллионов зажатых в тесноте людей. Лондон был частью его жизни, а воспоминания о пребывании заграницей не были приятными. С другой стороны, будет достаточно найти что-нибудь английское, и ему станет хорошо. У него не было четкого мнения об Австралии, и он никак не мог решиться окончательно.

Винс писал ему о праздновании Дня Независимости в Сиднее. Они помнили и проводили парады, несмотря на удушающую жару. На трибуне большие люди толкали речи, и неподалеку стояли оборванные аборигены – мужчины, женщины и дети – специально доставленные в город сверкающих небоскребов и асфальтированных улиц. Большие люди говорили о том, как истребление аборигенов помогло в свое время основать Австралию. Это заставило англичан уважать их. Они пели «Боже, Храни Королеву» и «Танцующая Матильда».

Страна была большой, Вине чувствовал там свободу. В Англии все сидят друг на друге, и все кажется более важным, чем оно есть на самом деле. Он всегда любил солнце, и там ему не нужно было думать о каких-то правилах. Он стал медлительным. Вначале он думал, что это следствие жары и неторопливо текущей жизни вокруг, но потом понял, что причина в недостатке давления. Дома было совсем по-другому. Дома истеблишмент не давал людям передохнуть, тебя постоянно подгоняли со всех сторон – медиа, политики, реклама. Все пытались заставить тебя чувствовать себя счастливым. Медиа, политики и реклама не отстанут, пока не добьются своего. На самом деле между всеми ними так мало отличий, потому что они существуют только для получения прибыли. Принципы ничего не значат больше, хотя обычные люди с улицы в целом все такие же, и все так же вкалывают до седьмого пота, чтобы выжить. Приехав на финал Кубка, Вине был поражен стремительностью жизни.

Он обещал дяде, что они поедут на Большой Коралловый Риф. Он сможет оставаться там хоть пока на закончится действие визы. Этот Риф – фантастика, нечто такое, о существовании чего даже и не подозреваешь, пока не увидишь своими глазами. Тихий океан всегда представлялся Фэрреллу опасным. На фотографиях он казался великолепным местом, но во время войны там было море крови и страданий. Акулы знали, что плеск чего-то упавшего в воду означает пищу, пилота самолета или человеческий груз с корабля. Ему всегда было не по себе, когда он думал о тысячах людей, сражающихся на воде за тысячи миль от дома. В воображении сразу рисовалась кровь на поверхности воды, акулы, утаскивающие людей под воду и разрывающие их на части. Но Вине напомнил ему о том, как они ходили в галерею после похорон Альберта, о тех картинах, которые они там видели. Нет ничего страшного в этой поездке, надо просто решиться. Но для Фэррелла слова «Тихий океан» всегда были сопряжены с чем-то мрачным.