Текст книги "Мир глазами Гарпа"

Автор книги: Джон Ирвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

И все же он устраивал себе различные препятствия на пути к телу этой девушки; дважды он прятал презервативы, однако всегда помнил, куда именно их спрятал. И в тот день, когда вечером Синди должна была в последний раз остаться с детьми, Гарп средь бела дня с какой-то даже отчаянной страстью занимался любовью с Хелен. Им уже пора было одеваться к обеду или, по крайней мере, готовить Дункану ужин, когда Гарп вдруг запер двери спальни и, подхватив Хелен на руки, буквально вытащил ее из платяного шкафа.

– Ты с ума сошел? – спросила она. – Мы же в гости идем.

– Ужасное «плотское вожделение»! – заявил он. – Умоляю, не отвергай меня!

Она поддразнила его:

– Ох, мистер, я никогда не занимаюсь этим, пока не перекушу как следует.

– А я сейчас тобой перекушу! – пригрозил ей Гарп. – Ты такая аппетитная, просто чудо!

– Ой, вот спасибочки! – пискнула Хелен.

– Эй, у вас дверь заперта! – громко сказал Дункан за дверью и постучался.

– Дункан, – крикнул ему Гарп, – пойди посмотри, какая там погода, а потом придешь и нам расскажешь, хорошо?

– Погода? – удивился Дункан, пытаясь штурмом взять дверь спальни.

– По-моему, на заднем дворе идет снег! – крикнул ему Гарп. – Пойди проверь.

Хелен зажала рот, чтобы не расхохотаться, и – чтобы заглушить некоторые другие звуки – уткнулась в его мощное плечо. Он кончил так быстро, что удивил ее. Дункан прибежал обратно и из-за двери сообщил, что и на заднем дворе, и вообще повсюду весна. И Гарп, поскольку все уже было позади, впустил его в спальню.

Однако ему было мало. Он знал это – возвращаясь домой вместе с Хелен после вечеринки, он совершенно точно знал, где находятся презервативы: под его пишущей машинкой, безмолвствовавшей все те унылые месяцы, что прошли с публикации его первого романа.

– Ты выглядишь усталым, – сказала Хелен. – Хочешь, я отвезу Синди домой?

– Нет, что ты, я совсем не устал, – пробормотал он. – Я отвезу ее.

Хелен улыбнулась ему и потерлась щекой о его губы.

– Мой дикий дневной любовник, – прошептала она. – Ты можешь всегда возить меня в гости после такой разминки – если хочешь, конечно.

Гарп долго сидел с Птенчиком в машине под темными окнами ее квартиры. Он хорошо выбрал время. Колледж заканчивал семестр; Синди собиралась уехать из города. И уже заранее огорчалась, что придется сказать «прощай» любимому писателю; во всяком случае, единственному писателю, с которым она была по-настоящему знакома.

– Я уверен, следующий год будет для тебя удачным, Синди, – сказал Гарп. – И если ты вернешься, чтобы с кем-нибудь здесь повидаться, пожалуйста, загляни и к нам. Дункан будет скучать по тебе.

Девушка не отрывала взгляда от холодных огоньков на приборной доске, потом вдруг посмотрела на Гарпа – глаза несчастные, мокрые от слез, и самые пылкие чувства написаны на разгоряченном лице.

– А я буду скучать по тебе, – всхлипнула она.

– Нет-нет, – сказал Гарп. – Ни в коем случае. Не надо обо мне скучать.

– Я люблю тебя, – прошептала она и неловко уронила свою аккуратную головку ему на плечо.

– Нет, не говори так! – сказал он, не прикасаясь к ней. Пока не прикасаясь.

Тройная упаковка презервативов терпеливо гнездилась у него в кармане, свернувшись точно клубок змей.

В ее пахнущей плесенью квартирке он использовал только один из них. К его изумлению, всю мебель уже вынесли; они сдвинули ее чемоданы и устроили крайне неудобное бугорчатое ложе. Он был осторожен и не задержался ни на секунду дольше положенного, чтобы Хелен не подумала, что он потратил слишком много времени даже для чисто литературного прощания.

Мощный, вздувшийся от весеннего паводка ручей протекал по территории женского колледжа, и Гарп, распечатав два оставшихся презерватива, лихо швырнул их в воду из окна машины – вдруг какой-нибудь бдительный полицейский в кампусе видел его и уже спускается вниз по берегу, чтобы выудить из ручья вещественные доказательства! А найденные «улики» выведут его прямо к месту «преступления».

Но никто его не видел, никто ничего не нашел, никто ничего не узнал. Даже Хелен, которая уже уснула, не нашла бы ничего странного в запахе «свежего секса»; в конце концов, всего несколько часов назад он вполне законно стал источником этих ароматов. Но Гарп все-таки принял душ и совершенно чистым скользнул в свою удобную и безопасную постель, он свернулся калачиком возле Хелен, которая сонно прошептала ему что-то ласковое и машинально прижала свое стройное бедро к ноге Гарпа. Когда же он не сумел ответить на эту сонную ласку, она повернулась к нему спиной, прижавшись ягодицами к его животу, и у Гарпа перехватило горло от этого доверчивого прикосновения и от любви к жене. Он с нежностью погладил ее живот и ощутил легкую припухлость – новую долгожданную беременность Хелен.

Дункан рос здоровым и смышленым малышом. Первый роман так или иначе сделал из Гарпа того, кем, по его собственным словам, он и хотел быть. Правда, «плотское вожделение» все еще весьма тревожило молодого писателя, но ему здорово повезло, ибо его жена тоже испытывала к нему не менее сильное «плотское вожделение». И вот теперь второй ребенок станет участником их тщательно спланированного жизненного приключения. Гарп с тревогой ощупывал живот Хелен, надеясь, что дитя вдруг стукнет ножкой, подаст признак жизни. Хотя он и соглашался с женой в том, что было бы хорошо, если б родилась девочка, но все же надеялся на второго мальчика.

Почему? – думал он. Он вспоминал ту девочку в парке, и созданный им образ безъязыкой Эллен Джеймс, и трудные решения своей матери. Он чувствовал, что ему очень повезло с Хелен – у нее хватает своих амбиций, и он не может ею манипулировать. Но помнил он и шлюх с улицы Кернтнерштрассе, и Куши Перси (которая впоследствии умрет, пытаясь родить ребенка). И запах Птенчика все еще был на его теле или, по крайней мере, в его памяти, хотя он тщательно вымылся под душем, – запах ограбленного им «беззащитного» Птенчика… Синди плакала от боли под его тяжестью, прижимаясь спиной к горбатому чемодану. Голубая жилка пульсировала у нее на виске – на прозрачном виске светлокожего ребенка. И хотя язык Синди все еще был при ней, сама она была не в состоянии говорить с ним, когда он от нее уходил! Гарп не хотел иметь дочь из-за мужчин. Из-за плохих мужчин, прежде всего. Но, думал он, и из-за таких мужчин, как я сам.

8. Вторые дети, вторые романы, вторая любовь

Родился тоже мальчик, их второй сын. Братишку Дункана назвали Уолт – не Уолтер и уж тем более не Вальтер. Нет, именно Уолт – словно бобер шлепнул хвостом по воде, словно отлично был подан мяч в сквоше! Он точнехонько вписался в их жизни, так что теперь у них было два мальчика.

Гарп начал второй роман. Хелен сменила место работы: стала адъюнкт-профессором на кафедре английского языка в университете штата, расположенном неподалеку, в соседнем городке. Гарп получил возможность ходить в спортзал и играть там со своими мальчиками, а у Хелен порой появлялся какой-нибудь смышленый аспирант, с которым она отводила душу после довольно однообразных занятий со студентами младших курсов; появились у нее и интересные коллеги.

Одним из них был Харрисон Флетчер, специалист по литературе Викторианской эпохи, однако Хелен он нравился совсем по другой причине, чисто личной: он состоял в браке с писательницей. Его жену звали Элис, и она тоже работала над своим вторым романом, хотя еще так и не закончила первый. Познакомившись с ней, Гарп и Хелен дружно решили, что ее запросто можно принять за одну из джеймсианок, так упорно она хранила молчание. Харрисон, которого Гарп стал называть просто Харри, сказал, что так его никто прежде не называл, но Гарп ему нравится, а потому он не возражает против нового имени и оно ему, Харрисону, настолько по душе, словно Гарп сделал ему какой-то особый подарок. Хелен, впрочем, продолжала называть его Харрисоном, но для Гарпа он стал Харри. Харри Флетчер. Так у Гарпа появился первый друг, хотя он и чувствовал, что Харрисон предпочитает общество Хелен.

Ни Хелен, ни Гарп не знали, что им делать с Тихоней Элис, как они ее прозвали.

– Она, должно быть, накатала какой-то здоровенный талмуд, – предполагал Гарп, – и истратила на него все свои слова.

У Флетчеров был пока только один ребенок – девочка, по возрасту, увы, не подходившая ни Дункану, ни Уолту: она попадала как бы между ними. Предполагалось, что Флетчеры непременно заведут еще одного ребенка, как только Элис закончит свой второй роман.

Время от времени Гарпы и Флетчеры обедали вместе, но Флетчеры оказались людьми совершенно «некухонными», готовить ни тот, ни другая не умели, а Гарп как раз настолько увлекся кухней, что даже хлеб пек сам и на плите у него вечно что-то исходило аппетитным паром. Так что чаще всего собирались у Гарпов. Хелен и Харрисон обсуждали книги, учебный процесс и своих коллег; они также ходили вместе на ланч в университетскую столовую и – весьма подолгу! – беседовали вечерами по телефону. А с Гарпом Харри ходил на футбол, на баскетбол и на соревнования по борьбе, и три раза в неделю они играли в сквош, любимую игру Харри и единственный доступный ему вид спорта; но Гарп все равно играл с ним на равных, потому что был куда лучше подготовлен физически и постоянно занимался бегом. Ради этих встреч с Харри за сквошем Гарп подавил даже свое отвращение к мячам.

На второй год этих дружеских отношений Харри сообщил Гарпу, что Элис любит ходить в кино.

– Я-то кино терпеть не могу, – признался Харри, – а ты вроде бы любишь – Хелен сказала, что любишь. Может, пригласишь Элис когда-никогда?

Во время фильмов Элис Флетчер хихикала, причем особенно если картина была серьезная – почему-то она с недоверием относилась практически ко всему, что видела на экране. Лишь через несколько месяцев Гарп сообразил, что у Элис Флетчер нечто вроде тика; к тому же она не то заикается, не то у нее какой-то еще дефект речи, возможно вызванный психической травмой. Сперва-то Гарп думал, что все дело в попкорне.

– По-моему, у тебя проблемы с речью, да? – спросил он как-то вечером, подвозя Элис домой.

– Та, – сказала она и с готовностью кивнула. Иногда она просто шепелявила, иногда вообще не могла произнести большую часть звуков, а иногда не испытывала никаких трудностей. Возбуждение, похоже, эти трудности значительно усугубляло.

– Как продвигается работа над книгой? – спросил ее Гарп.

– Хорофо, – сказала она. Однажды в кино она вдруг выпалила, что ей понравился его роман «Бесконечные проволочки».

– А хочешь, я прочитаю какую-нибудь из твоих книжек? – спросил ее Гарп.

– Та! – воскликнула она с восторгом, покачивая маленькой головкой и крепкими короткими пальцами терзая юбку на коленях – точь-в-точь как ее дочка, Гарп не раз это видел. Иногда девочка, сама того не замечая, так старательно скатывала в трубочку подол юбки, что становилась видна резинка на трусиках и голый пупок (впрочем, Элис всегда вовремя ее останавливала).

– Извини, но твои неполадки с речью – это что, последствия несчастного случая? – спросил Гарп. – Или врожденное?

– Врожденное, – отчетливо сказала Элис. Машина остановилась возле дома Флетчеров, и Элис вдруг взяла Гарпа за руку, открыла рот и его пальцем указала куда-то в глубину, словно там и крылось объяснение. Гарп увидел маленькие, идеально ровные и крепкие белые зубы и пухлый розовый язык, на вид совершенно здоровый, как у ребенка. Ничего особенного он разглядеть не смог, хотя в машине, конечно, было темновато. Но он бы наверняка и на свету не понял, что там такого особенного. Когда Элис закрыла рот, он увидел, что она плачет – и одновременно улыбается, словно этот акт невинного эксгибиционизма потребовал от нее невероятных душевных сил. Во всяком случае, она явно проявила огромное доверие, и Гарп, кивнув, пробормотал:

– Понятно…

Элис вытерла слезы тыльной стороной одной руки, а другой рукой сжала руку Гарпа.

– У Харрифона ефть любовнифа, – сказала она. Гарп знал, что это не Хелен, но понятия не имел, что думает бедная Элис.

– Это не Хелен, – сказал он.

– Нет, нет, – помотала головой Элис. – Другая женщина.

– Кто же? – спросил Гарп.

– Одна фтудентка! – Элис всхлипнула. – Маленькое тупое нифтофефтво!

Прошло уже года два с тех пор, как Гарп изнасиловал Птенчика, за это время он успел увлечься другой приходящей няней, чье имя, к своему стыду, позабыл. Теперь же он честно считал, что навсегда потерял аппетит к такому «лакомству», как приходящие няни. Но Харри он искренне сочувствовал: Харри был его другом, а к тому же другом Хелен, что еще важнее. Впрочем, Гарп сочувствовал и Элис. В Элис запросто можно было влюбиться, хотя бы потому, что она всегда казалась крайне уязвимой; эту уязвимость она носила на поверхности, точно свитер, весьма соблазнительно обтягивавший ее небольшую женственную фигурку.

– Мне очень жаль, – сказал Гарп. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Пуфть он перефтанет, – сказала Элис.

Сам Гарп всегда «перефтавал» с легкостью, но он никогда не был преподавателем, у которого на уме (и в объятиях) «фтудентки». Возможно, у Харри вовсе и не студентка, а совсем другая женщина. Единственное, что Гарп смог придумать – в надежде, что Эллис станет легче, – это признаться в своих собственных ошибках.

– Так бывает, Элис, – сказал он.

– Но не ф тобой, – возразила она.

– Со мной так было дважды, – сказал Гарп. Элис смотрела на него, потрясенная до глубины души.

– Фкажи правду, – потребовала она.

– Правда в том, – сказал он, – что оба раза это были приходящие няньки.

– Гофподи! – ахнула Элис.

– Но эти девушки ровным счетом ничего для меня не значили, – сказал Гарп. – Я люблю Хелен.

– А эта фтудентка для меня значит! – сказала Элис. – Харрифон делает мне больно. Я фтрадаю. И не могу пифать.

Гарпу было хорошо знакомо состояние писателя, который не может «пифать»; и уже одно это сразу же заставило его чуть ли не влюбиться в Элис.

– Этот поганец Харри завел интрижку, – сообщил Гарп Хелен.

– Знаю, – ответила она. – Я уже сто раз говорила ему, чтобы он прекратил, но он все время возвращается к этой студентке. Даже и девица-то не очень способная.

– Что мы можем сделать? – спросил Гарп.

– Траханое «плотское вожделение», – сказала Хелен. – Твоя мать была права. Это действительно мужская проблема. Вот ты с ним и поговори.

Гарп попытался поговорить с Харрисоном, и услышал в ответ:

– Элис рассказала мне о твоих няньках! Но тут совсем другое. Она – особенная девушка…

– Она твоя студентка, Харри, – сказал Гарп. – Господи, да пойми ты наконец!

– Она – особенная студентка! – возразил Харри. – Да и я не такой, как ты. Между прочим, я сразу же честно предупредил Элис. И она, в общем, сумела как-то к этому приспособиться. Я сказал ей, что она тоже абсолютно свободна и, если хочет, может завести себе любовника.

– Она же не водит знакомств со студентами, – сказал Гарп.

– Зато она хорошо знакома с тобой, — заметил Харри. – И она в тебя влюблена!

– Господи, что же нам делать? – спросил Гарп у Хелен. – Представляешь, теперь Харри пытается свести меня с Элис, чтобы она не так болезненно воспринимала его любовные похождения!

– По крайней мере, он был с ней честен, – сказала вдруг Хелен. И повисла та самая тишина, когда слышно, как дышит каждый из присутствующих. В открытые двери верхнего холла доносилось ленивое дыхание Дункана, которому было уже почти восемь лет – целая жизнь впереди; Уолт дышал, как все двухлетние малыши, осторожно, коротко и возбужденно; Хелен – ровно и холодно. Гарп затаил дыхание. Он понимал, что она знает про нянек.

– Харри тебе сказал? – спросил он.

– Ты мог бы рассказать мне об этом раньше, чем Элис, – сказала Хелен. – И кто же была вторая?

– Я забыл, как ее звали, – признался Гарп.

– По-моему, это отвратительно! – возмутилась Хелен. – Недостойно и меня, и тебя самого. Надеюсь, теперь ты уже вырос и избавился от своих… юношеских недостатков.

– Да, совершенно, – честно признался Гарп. Он имел в виду только то, что действительно перерос свои увлечения приходящими нянями. Но куда деваться от «плотского вожделения»? Ну вот, приехали. Значит, Дженни Филдз была права, указав на одну из проблем, что коренятся в душе любого мужчины и ее собственного сына тоже.

– Нам нужно помочь Флетчерам, – сказала Хелен. – Мы к ним слишком привязаны, чтобы сидеть сложа руки и смотреть, как распадается их семья.

Хелен, с восхищением подумал Гарп, работает над их семейной жизнью так, словно воплощает в жизнь план некоего эссе – вступление, основные идеи, развитие главной темы…

– Харри считает, что эта студентка особенная, – заметил Гарп.

– Траханые мужики! – рассердилась Хелен. – Знаешь что, ты пока присмотри за Элис, а я покажу этому Харрисону, что такое «особенная»!

Итак, однажды вечером, когда Гарп приготовил на редкость изысканный ужин – курочку со сладким перцем, – Хелен сказала ему:

– Мы с Харрисоном помоем посуду, а ты отвезешь Элис домой.

– Домой? – удивился Гарп. – Прямо сейчас?

– Заодно покажешь ему свой роман, – обратилась Хелен к Элис. – И вообще – покажешь ему все что захочешь. А я намерена показать твоему мужу, какое он дерьмо!

– Эй, перестаньте, – сказал Харри. – Мы же друзья и хотим остаться друзьями, верно?

– До чего же ты примитивный сукин сын! – повернулась к нему разъяренная Хелен. – Ты трахаешь студентку и называешь ее «особенной»! Ты оскорбляешь свою жену, ты оскорбляешь меня!.. Я покажу тебе, что значит «особенная»!

– Тише, тише, Хелен, – сказал Гарп.

– А ты отправляйся с Элис! – не унималась та. – А свою няньку пусть Элис сама домой отвезет!

– Эй, кончайте! – снова вмешался было Харрисон Флетчер.

– Заткнифь, Харрифон! – наконец-то вымолвила Элис, схватила Гарпа за руку и встала из-за стола.

– Траханые мужики! – кипятилась Хелен.

Гарп, безмолвный, как джеймсианки, повез Элис домой.

– Если хочешь, я могу отвезти вашу няню, – предложил он Элис.

– Только быфтро назад! – сказала Элис.

– Я очень быстро, Элис, – заверил ее Гарп.

Когда он вернулся, Элис заставила его прочесть ей вслух первую главу ее романа.

– Я хочу все уфлыфать, – сказала она, – а прочефть как фледует фама не могу.

Так что Гарпу пришлось выполнить ее просьбу, и, к своему огромному облегчению, он обнаружил, что читается ее проза превосходно. Элис писала так легко и изящно, что Гарп мог бы, казалось, даже спеть любую фразу, настолько мелодично она звучала.

– У тебя прелестный литературный голос, Элис, – восхитился он, и она заплакала.

А потом они, разумеется, занялись сексом, и, несмотря на то, что оба были уже достаточно опытны в таких делах, получилось действительно нечто особенное.

– Ведь правда? – спросила потом Элис.

– Да, правда, – искренне признался Гарп. Ну вот, думал он, новая беда.

– Что же мы будем теперь делать? – спросила Гарпа Хелен. Примерно тем же способом, каким Гарп утешил Элис, она заставила Харрисона Флетчера забыть свою «особенную» студентку; теперь Харрисон считал, что именно Хелен – «самое особенное» в его жизни.

– Это же ты все начала, – сказал ей Гарп. – Если считаешь, что нужно прекратить, сама и прекращай.

– Легко сказать! – покачала головой Хелен. – Мне действительно очень нравится Харрисон; он мой лучший друг, и я не хочу терять такого друга. Но я совсем не рвусь спать с ним.

– Зато он рвется! – заметил Гарп.

– Господи, да знаю я! – с досадой сказала Хелен.

– Он считает тебя самой лучшей из всех своих женщин, – сообщил ей Гарп.

– Замечательно! – воскликнула Хелен. – Вот Элис будет рада!

– Элис это даже в голову не приходит, – сказал Гарп. Он-то прекрасно знал, что приходит в голову Элис, и очень боялся, что их отношения вдруг прекратятся. И если честно, порой ему тоже казалось, что Элис – самая лучшая из всех его женщин.

– А как у тебя дела с Элис? – спросила его Хелен. («Нет на свете ничего такого, к чему двое относились бы одинаково», – напишет Гарп однажды.)

– У меня все отлично, – сказал Гарп. – Мне нравится Элис, мне нравишься ты, мне нравится Харри.

– А сама Элис как? – спросила Хелен.

– А Элис нравлюсь я, – сказал Гарп.

– Ничего себе! – воскликнула Хелен. – Значит, мы все очень друг другу нравимся, очень любим друг друга, вот только мне почему-то не очень хочется спать с Харрисоном.

– Значит, все кончено, – бодро сказал Гарп, скрывая душевную боль.

Элис была уверена, что это не кончится никогда. («Раффе так может быть? А? – плакала она. – Я же не могу профто взять и офтановитьфя!»)

– Ну и что? Так или иначе, теперь все-таки лучше, чем было, правда? – спросила Хелен.

– В общем, ты своего добилась, – согласился Гарп. – Заставила Харри отлипнуть от этой студентки. А теперь можешь дать ему мягкую отставку.

– А как насчет тебя и Элис? – спросила Хелен.

– Если дело кончено для одного из нас, то кончено и для всех, – твердо сказал Гарп. – Иначе будет несправедливо.

– Я понимаю, – сказала Хелен. – Но все нужно сделать по-человечески.

Прощания с Элис, как их и воображал себе Гарп, происходили по одному и тому же страстному сценарию, сопровождались бесконечными заверениями Элис в невозможности разрыва и всегда кончались каким-то яростным сексом на влажных от пота простынях, среди ароматов страстного и сладостного «плотского вожделения». И решение вопроса каждый раз откладывалось.

– По-моему, Элис все-таки немного не в себе, – сказала Хелен.

– Элис – очень хорошая писательница, – возразил Гарп. – Настоящая.

– Траханые писатели! – пробормотала Хелен.

– Харри просто ее не ценит, да он и не способен оценить, насколько талантлива его жена! – Гарп и сам удивился, услышав собственный голос.

– О господи! – прошептала Хелен. – В первый и последний раз я пытаюсь спасти чей-то брак – если не считать моего собственного!

Ей потребовалось шесть месяцев, чтобы дать Харри «мягкую отставку», и в течение этих шести месяцев Гарп виделся с Элис так часто, как только мог, хотя каждый раз предупреждал ее, что их «квадрат» вскоре должен распасться. Говоря это ей, он словно предупреждал и себя самого, ибо его страшила мысль, что Элис придется отдать другому.

– Все теперь иначе – для нас четверых, – неубедительно повторял он, – а потому должно вскоре прекратиться.

– А ф какой фтати? – спрашивала Элис. – Я фто-то не замечаю, чтобы у наф фто-то прекратилофь, верно?

– Пока что нет, – соглашался Гарп. Он читал ей вслух все написанное ею, а потом они так страстно занимались сексом, что даже струйки душа причиняли боль возбужденному телу Гарпа, не говоря уж об одежде.

– Мы ничего не должны прекращать, – твердила Элис. – Мы должны делать это, пока можем.

– Но ты же понимаешь, что это не может длиться вечно? – говорил Гарп Харри, когда они играли в сквош.

– Понимаю, я все понимаю, – соглашался Харри. – Но это так хорошо! И это пока еще длится!

Любит ли он Элис? – спрашивал себя Гарп. О та!

– Да, да, – говорил Гарп, энергично кивая. В эти минуты он думал, что любит ее.

Но Хелен, которую меньше всех радовал их «квадрат», начинала страдать по-настоящему; и когда она во всеуслышание заявила, что с нее довольно, пора положить этому конец, то не скрывала своей радости. Зато остальные трое не скрывали грусти, сознавая, что лишь она одна будет теперь ходить сияющая, а все они погрузятся во мрак добровольной разлуки. Без формального объявления обе стороны установили полугодовой мораторий на встречи друг с другом – кроме абсолютно случайных. Естественно, Хелен и Харри продолжали видеться, поскольку работали на одной кафедре. А Гарп часто встречал Элис в супермаркете. Однажды она нарочно наехала на них с Уолтом своей нагруженной продуктами тележкой; маленький Уолт испугался, поскольку его буквально зажало между бесчисленными пакетами и банками, да и дочка Элис выглядела не менее напуганной.

– Я ифпытываю нафтоятельную потребнофть хотя бы в нефнафительном контакте! – заявила Элис. И как-то вечером, очень поздно, когда Гарп и Хелен уже легли спать, позвонила Гарпу. Трубку сняла Хелен.

– Харрифон у ваф? – спросила Элис.

– Нет, – сказала Хелен. – А что случилось?

– Его нет фо мной! – сказала Элис. – Вот что флучилофь! Я жду Харрифона ффю ночь!

– Хочешь, я приеду и посижу с тобой? – предложила Хелен. – А Гарп поищет твоего Харрисона.

– А Гарп не может пофидеть фо мной? – схитрила Элис. – А ты бы пока поифкала Харрифона.

– Нет, – строго сказала Хелен. – Я приеду и посижу с тобой. По-моему, так будет лучше. Гарп вполне справится с поисками.

– А я хочу Гарпа! – заявила Элис.

– Извини, но его ты получить не сможешь, – отрезала Хелен.

– Профти меня! – зарыдала Элис в трубку, а потом исторгла целый поток бессвязных слов, которые Хелен разобрать не смогла и передала трубку Гарпу.

Гарп проговорил с Элис около часа. Искать «Харрифона» никто и не подумал. Хелен чувствовала, что и без того проделала огромную работу, полгода держа себя и других в ежовых рукавицах, и ожидала, что все остальные хотя бы постараются вести себя адекватно и будут контролировать свои чувства.

– Если Харрисон опять трахает студенток, я действительно ему башку разобью! – сказала Хелен, когда Гарп наконец повесил трубку. – Вот подонок! А кстати: если твоя драгоценная Элис такая уж замечательная и талантливая писательница, то почему же она не пишет? Если ей есть что «фказать», то чего же она выбалтывает все это по телефону?

Гарп понимал, что время все расставит по своим местам. И действительно, время вскоре доказало, как он заблуждался насчет одаренности Элис. У нее, возможно, и был свой собственный, довольно милый «голосок», но она абсолютно ничего не могла довести до конца; она так и не дописала ни свой первый, ни свой второй роман – за все те годы, что они были знакомы с Флетчерами. Да и за все последующие годы тоже. На бумаге она могла очень красиво сказать все что угодно, но – как заметил Гарп в разговоре с Хелен, когда окончательно пресытился Элис, – никогда не была способна добраться до конца. До конца чего угодно. Она не могла «офтановитьфя».

Харри тоже разыграл свою партию не слишком умно. В итоге университет отказался возобновить с ним контракт – горькая утрата для Хелен, которая действительно очень ценила Харрисона как друга. Однако от той студентки, которую Харрисон некогда бросил ради Хелен, оказалось не так легко отделаться; она самым подлым образом донесла на кафедру, что ее соблазнил преподаватель – хотя, разумеется, еще вопрос, кто кого соблазнил. Коллеги Харрисона изумленно подняли брови. И разумеется, поддержку Хелен, когда решался вопрос о продлении контракта с Харрисоном Флетчером, попросту не приняли всерьез – ибо брошенная девица весьма откровенно описала свои отношения с Харри.

Даже Дженни Филдз – со всеми ее убеждениями и вечной защитой женщин – была согласна с Гарпом в том, что должность преподавателя университета, так легко доставшуюся Хелен (тем более что она была моложе бедняги Харри), следует считать сугубо формальным жестом со стороны английской кафедры. Вероятно, кто-то сказал, что на кафедре нужна женщина на должность адъюнкт-профессора, и тут как раз подвернулась Хелен. Похоже, так считала и сама Хелен; она хотя и не сомневалась в своей компетентности и высокой квалификации, но понимала, что отнюдь не эти качества обеспечили ей контракт в университете.

Однако Хелен ни с какими студентами интрижек не заводила. Пока что. А Харрисон Флетчер совершенно непростительным образом позволил своей сексуальной жизни стать для него главнее работы. Но в итоге он нашел себе другую работу в другом месте, и, возможно, остатки дружбы между Гарпами и Флетчерами уцелели как раз благодаря тому, что Флетчерам пришлось уехать. И в результате они встречались в лучшем случае раза два в год; расстояние как бы растворило в себе возможные тяжкие обиды и душевные муки. Элис могла «выговаривать» свою безупречную прозу Гарпу только в письмах. Соблазна коснуться друг друга или хотя бы столкнуться тележками в супермаркете более не существовало, и все понемногу успокоились, превратившись в широко распространенную разновидность друзей, – иными словами, были друзьями, когда получали друг от друга весточку или порою встречались. А в иных случаях даже не вспоминали друг о друге.

Гарп выбросил в мусорную корзину свой второй роман и начал второй второй роман. В отличие от Элис, Гарп был все-таки настоящим писателем – не потому, что писал лучше и изящнее, чем она, но потому, что хорошо знал обязанности каждого художника, каждого творческого человека; в его собственной формулировке это звучало так: «Ты растешь, только завершая одно произведение и начиная другое». Даже если все эти «начала» и «концы» – просто иллюзия. Гарп писал не быстрее других и не больше; просто он всегда работал, держа в уме мысль о завершении начатого.

Его вторая книга оказалась несколько разбухшей – в плане объема. Он знал, что виной тому избыток энергии, оставшийся ему от Элис.

Книга была полна мучительных диалогов и секса, который заставлял обоих партнеров страдать, испытывать чувство вины и желание снова и снова возвращаться в объятия друг друга. Этот парадокс отметили несколько рецензентов, которые называли подобное «хождение по кругу» то «блестящим», то «тупым» литературным приемом. Один критик сказал, что роман «горько правдив», однако поспешил подчеркнуть, что именно горечь и обеспечила ему вечный статус «классики низшего порядка». Если бы автор несколько уменьшил количество этой горечи, рассуждал далее критик, то «из-под нее вынырнула бы еще более чистая правда».

Но куда больше чуши понаписали относительно главной темы романа. Один рецензент упорно развивал мысль, что роман Гарпа, похоже, утверждает, что сексуальные отношения способны открыть человеку самого себя, однако, вступив в половую связь, люди, похоже, теряют ту глубину души, которой обладали. Гарп сказал, что никакой «главной темы» у него вообще не было, а одному интервьюеру весьма ворчливо объяснил, что писал «не серьезную комедию о браке, а сексуальный фарс». Позднее Гарп пояснил, что «уже сама по себе человеческая сексуальность превращает в фарс любые серьезные намерения».

Но что бы ни говорил Гарп – и что бы ни писали рецензенты, – книга успеха не имела. Уже одно ее название «Второе дыхание рогоносца» смущало практически всех, даже критиков и рецензентов. Книга расходилась гораздо хуже предыдущего романа, и, хотя Джон Вулф уверял Гарпа, что такое часто случается именно со вторыми романами, Гарп впервые в жизни почувствовал, что потерпел поражение.

Джон Вулф, который был хорошим издателем, тщательно оберегал Гарпа от одной особенно ужасной рецензии, пока не сообразил, что Гарп может на нее наткнуться и случайно. Тогда Вулф, переборов себя, послал ему вырезку с этой рецензией из какой-то газеты Западного побережья, приложив к ней собственную записку, где написал, что, согласно упорным слухам, данный критик страдает гормональной недостаточностью. В рецензии прямо и грубо говорилось, что, как ни прискорбно, но Т.С.Гарп, «бесталанный сын знаменитой феминистки Дженни Филдз, написал на редкость отвратительный сексистский роман, причем даже ничуть не поучительный», что он «барахтается в грязном сексе, и это представляется абсолютно неоправданным ни функционально, ни по конструктивистским соображениям». И так далее.