Текст книги "Флоренс и Джайлс"

Автор книги: Джон Хардинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

У конторки было два ящика. Я выглянула в коридор, чтобы удостовериться, что миссис Граус не возвращается и можно действовать, потом схватилась за латунную ручку правого ящика и потянула на себя. В ящике оказалась толстая конторская книга, которую я тысячу раз видела у миссис Граус в руках. Снова проверив дверь, я вернулась к ящику, сгорая от нетерпения узнать поскорее, какие еще сокровища в нем хранятся. Он оказался полон листочков бумаги, сложенных в небольшие стопочки и аккуратно скрепленных заколками для волос. Я перебрала их один за другим и разочарованно отложила. Это были всего-навсего счета: одна стопка от бакалейщика, другая – от мясника, третья – от торговца мануфактурой. И ничего больше. Аккуратно положив на место и их, и конторскую книгу, я задвинула ящик.

Тут я услышала голоса в коридоре. Голоса медленно приближались. Миссис Граус и Мег. Они могут войти в любое мгновение. У меня не оставалось времени изучить содержимое второго ящика. Чтобы не попасться с поличным, нужно было поскорее придвинуть стул и отскочить подальше от конторки, но… я не могла отделаться от мысли, что необходимо узнать, что же там, во втором ящике. С сердцем, выпрыгивающим из груди, я потянулась к ручке, хотя слышала, как миссис Граус идет по коридору, приближается, вот-вот войдет. Все-таки я ухватилась за ручку, дернула… и ничего не произошло. Ящик не подался: он был заперт.

В этот момент дверь комнаты стала отворяться, и я чуть не вскрикнула от отчаяния, что попалась так нелепо, но услыхала голос Мег издалека, из другого конца коридора. Миссис Граус – это она была у двери – задержалась, чтобы ей ответить. Я соскочила со стула, на цыпочках отбежала в другой конец комнатушки и, когда вошла экономка, уже с невинным видом смотрела в окно.

– Ах, это вы, мисс Флоренс. Вам что-то нужно?

Я рассказала о рваном чулке, за этим последовал разговор о том, что я быстро расту и нуждаюсь в новой одежде.

– Ну-ка давайте глянем в конторскую книгу, посмотрим, что можно сделать.

Миссис Граус открыла ящик, и сердце у меня снова чуть не выпрыгнуло из груди, пока я следила за ней, опасаясь, что она вот-вот обнаружит какой-то беспорядок. Но она ничего не заметила и, удостоверившись, что хозяйство Блайт-хауса может перенести такую трату, назначила на завтра поездку в город. Ехать должны были она и я.

Вылазка в наш маленький городок не доставила мне особого удовольствия. Она лишь отвлекла меня от постоянных мыслей об одном и том же, о задаче, которую мне предстояло как-то решить. В последующие несколько дней я слонялась по дому, не библиотечничаяпо утрам и не башенствуяпосле обеда, потому что не могла думать ни о чем ином, кроме запертого ящика и того, как бы раздобыть к нему ключ.

Всякий раз, когда мимо проходила миссис Граус, позвякивая связкой ключей на поясе, у меня только что слюнки не текли. Звяканье ключей было притягательнее, чем зов к обеду для голодного человека. О том, чтобы выкрасть ключ, нечего было и думать. Экономка в ту же минуту хватилась бы их, даже сумей я каким-то чудом отстегнуть кольцо от ее пояса, а я и не могла этого сделать при всем желании.

Возможность подвернулась несколько дней спустя. Уже смеркалось, и в окно гостиной я увидела, как миссис Граус во дворе живо обсуждает что-то с Джоном. Она горячилась и, кажется, была на не шутку рассержена, тогда как Джон по своему обыкновению оставался невозмутимым. Экономка явно его отчитывала. Наверное, он что-то где-то перерасходовал, а миссис Граус стояла на страже интересов моего дядюшки и очень строго вела хозяйство Блайта-хауса, никому не давая спуску. Это был мой шанс. Я выскочила из дому и что есть мочи припустила к ним.

– Миссис Граус, миссис Граус! – крикнула я, подбегая.

Она оглянулась, недовольная тем, что их прервали.

– Ну, что там еще случилось, дитя мое?

– Миссис Граус, извините, пожалуйста, но я уронила иголку на пол в своей спальне и никак не могу ее найти, у меня ведь нет свечки. Пожалуйста, можно мне взять новую свечу?

Экономка шумно вздохнула. Разговор с Джоном был не окончен, и ей совсем не хотелось прерываться на полуслове. Недолго думая, она отстегнула от пояса кольцо с ключами и протянула его мне, держа за определенный ключ.

– Вот, Флоренс, этим ключиком отопри большой шкаф в кладовой и возьми одну – смотри, только одну, – а потом запри шкаф и мигом принеси ключи мне.

Я убежала. Конечно, в другое время я бы порадовалась возможности утащить лишнюю свечу, а то и две для библиотеки, но теперь мне было не до того. Я прямиком отправилась в комнату экономки, к ее конторке. Здесь пришлось немало поволноваться, подбирая нужный ключ. На огромной бряцающей связке их было никак не меньше тридцати, а я понимала, что на все про все у меня не больше пары минут. Я сразу сообразила, что некоторые ключи, видимо отпиравшие большие дверные замки, слишком велики для ящичка, и отодвинула их в сторону, сосредоточившись на дюжине ключей помельче, каким-то образом подходивших к шкафчикам и ящикам. Мне посчастливилось, и уже четвертый ключ подошел. Он легко скользнул в скважину – так холодной ночью дитя укладывается в теплую постель. Он повернулся с мелодичным щелчком.

У меня было искушение сейчас же открыть ящик, но я заставила себя сдержаться. Я знала: если, открыв его, я обнаружу хоть что-то внутри, то не смогу остановиться, и дело кончится тем, что меня поймают и изобличат. Я оставила ящик незапертым – в этом и состоял замысел – и поспешила из дома. Зайти в кладовую за свечой я не уже успевала, так что оставалось надеяться, что миссис Граус о ней не вспомнит или, как обычно, решит, что свеча у меня в кармане и не спросит про нее.

Так и вышло. На мое счастье, экономка все еще обличала Джона. Продолжая сетовать, она походя взяла у меня ключи, ни слова мне не сказала и даже не взглянула. Я поспешила прочь, пока она не обратила на меня внимания. Отправившись в свою спальню, я вытащила из-под кровати ящик со старыми куклами и прочим детским игрухламом,в который давно уже не играла. Никто, кроме меня, ни разу сюда не заглянул, потому-то я и хранила тут мои нынешние секреты – книги, которые читала перед тем, как уснуть. Здесь же был небольшой склад краденых свечей, необходимых для чтения в библиотеке и в постели. Свечи я таскала везде, где могла, пользуясь каждым удобным случаем. Например, оставшись одна в гостиной, я каждый раз вынимала свечу из подсвечника, отламывала нижнюю часть и прятала ее в карман, а верхнюю ставила на место. Никто ни разу не заметил, что свечи делаются короче. В двойных канделябрах я проделывала это с обеими свечами, чтобы не показалось, что они горят с разной скоростью.

Вечером я собиралась «проведать» открытый мной ящик и обследовать его содержимое, если, конечно, в нем что-то было. Своя свеча для этого была просто необходима. Жечь свечи из комнатки миссис Граус я не могла, иначе на другой день она заметила бы, что за ночь они непостижимым образом уменьшились. К тому же, если кто-то меня услышит и зайдет в комнату, придется быстро задуть свечу, а тогда вошедший мог бы заметить курящийся над свечой дымок или, потрогав, обнаружить, что воск нагрелся и стал мягким. Свою же собственную свечку я могла спрятать, например, под коврик, а наутро достать оттуда. Я собиралась притвориться, что снова хожу во сне. К этому трюку я уже прибегала, когда мне не спалось и хотелось ночью пойти в библиотеку. Мне так подробно описывали мои ночные похождения, что я точно знала, как именно надо двигаться, с какой скоростью, выражением на лице и так далее. Правда, на этот раз возникло дополнительное осложнение: на моей ночной сорочке не было карманов, а значит, я не могла нести с собой свечу и спички – меня сразу раскусили бы и поняли, что я не гуляю во сне, а только прикидываюсь. Поэтому я отнесла спички со свечой вниз и спрятала их в цветочный горшок в холле. Вечером я долго лежала в кровати без сна, прислушиваясь к звукам старого дома, устраивавшегося на ночь, кряхтя и постанывая, словно он готовился отдохнуть после трудного и длинного дня, за который успел устать от нас, людей, с нашими надеждами, тревогами и тайнами. Время от времени я слышала на чердаке маленькую девочку, которая кружилась в танце на голом дощатом полу. Наконец где-то часы пробили полночь, звуки стихли, и я выскользнула из кровати.

Я спустилась по лестнице вниз быстро, темнокрадучисьбыстро, насколько могла, стараясь не наткнуться на что-нибудь и не перебудить весь дом. Наконец я добралась до холла, нашла на ощупь цветочный горшок и просунула руку под шершавые паучьи листья. Я ощупывала землю так и этак, но ни свечи, ни спичек не было. Откуда-то сверху донесся стон – кто-то беспокойно вертелся во сне. Сердце у меня отчаянно колотилось. Я поняла, что кто-то обнаружил свечу со спичками – возможно, Мэри, когда поливала цветы. Это означало, что сегодня я ничего не сумею сделать, да к тому же завтра буду изобличена.

Представив, как Мэри возится с цветами, я вдруг ощутила что-то вроде озарения. Конечно, горшков-то несколько! Я обыскивала не тот. Как слепая, я вытянула руки перед собой и вскоре наткнулась на другой горшок, близнец первого. Разумеется, в нем оказались и моя свеча со спичками. С трудом переведя дух, я провела рукой по взмокшему лбу. Я вспотела, хотя было холодно, а я стояла босиком на полу.

Я чиркнула спичкой, зажгла свечу и, осмотревшись, юркнула в дверь комнатушки миссис Граус, тихонечко прикрыв за собой дверь. Подняв свечу повыше, я осмотрелась, чтобы убедиться, что комната пуста. Я была почти уверена, что обнаружу в кресле миссис Граус, которая обо всем догадалась и поджидает меня, чтобы схватить за руку – наверняка эта старая мудрая женщина видела меня насквозь. Но никого не было.

Я подошла к конторке, осторожно пристроила свечу и уселась на стул экономки. Латунная ручка левого ящика была холодной и не поддавалась. Я снова перепугалась, решив, что миссис Граус обнаружила незапертостьящика и снова заперла его. Я ведь понятия не имела, часто ли она его открывает, что в нем хранит и почему именно этот ящик заперт. Может, в нем хранятся деньги на хозяйство, а если так, вдруг ей пришлось вечером доставать их, чтобы расплатиться с торговцем или слугами? Я перевела дух и снова потянула за ручку. Ящик подался, хотя очень туго и неохотно. Я тащила его потихоньку, сама скрипя зубами в ответ на его жалобный скрежет, уверенная в том, что поднятый нами шум обязательно перебудит весь дом. Но прислушиваться было некогда, потому что внутри я увидела один-единственный предмет. Это была толстая книга в кожаном переплете. Слой пыли указывал на то, что к ней давно не прикасались.

Судорожно сглотнув, я робко прикоснулась к книге, как к некой святыне, вроде мощей святого, которые при грубом обращении могли рассыпаться и обратиться в пыль. Положив книгу на конторку, я раскрыла ее и поняла, что передо мной альбом с фотографиями, вроде того, что как-то показывала мне Мэри, с изображениями членов ее семьи.

На первой странице была только одна фотография – портрет мужчины в деловом костюме на фоне Блайт-хауса. Я мгновенно поняла, кто это, потому что мужчина был точь-в-точь похож на портрет, висящий на повороте парадной лестницы. Это был мой дядя. Тот же прямой, решительный взгляд, та же едва уловимая улыбка на губах. Я перевернула страницу. Снова он, но на этот раз в студии фотографа, около высокого растения в кадке. Рядом с ним стояла дама в белом платье, настоящая красавица. Она держала его под руку и улыбалась спокойно и непринужденно. Выражение лица у нее было счастливое и радостное, а мужчина, как я заметила, присмотревшись получше, был доволен и горд, словно рыболов, который гордится уловом.

Я перевернула страницу и обнаружила еще одну карточку дядюшки, снова с женщиной, но определить, та ли это или другая, я не могла: снимок был порезан, а вместо женской головы зияла неровная квадратная дыра. В ночной тишине меня зазнобило, и я невольно оглянулась. Мне вдруг показалось, что там, в темноте, стоит человек с ножом и хочет сделать со мной то же, что сделали когда-то с женщиной на фото. Там, конечно, никого не было, хотя мне все равно мерещились неясные фигуры в тени по углам. Я вернулась к обезглавленной женщине и постаралась успокоиться, повторяя себе, что это вполне понятно: просто кто-то вырезал голову, чтобы вложить в медальон на память или что-то в этом роде. Ничего зловещего тут нет. Потом я вернулась назад, к первой фотографии, ко второй… Женщины были разные. Первая выше, тоньше, это было заметно, даже несмотря на отсутствие головы. Вторая была меньше ростом, должно быть, на целый фут.

Я снова перевернула страницу – опять дядюшка и вторая женщина, и опять у нее не было головы. Потом третья фотография: здесь женщина держала ребенка, совсем маленького, младенца, спеленутого и завернутого в белую шаль. И здесь лицо женщины было безжалостно вырезано. Я перевернула следующий лист и увидела новую фотографию, совершенно похожую на предыдущую, если не считать того, что к группе присоединилась маленькая девочка. Она стояла рядом с ними, плотно сжав губы и яростно глядя прямо на фотографа, будто собиралась напасть, если тот попробует подойти хоть на шаг ближе. Выражение ее лица заставило меня вздрогнуть. Я подумала, что не хотела бы встретиться с такой девочкой, особенно сейчас, глубокой ночью. Вглядевшись в нее получше, я почувствовала что-то вроде узнавания, этот дерзкий взгляд показался мне смутно знакомым, и вдруг меня будто ударило: это я сама.

Новая страница – и ничего на ней. Больше снимков не было. Я лихорадочно отстраничиланазад. Семейная группа. Если эта девочка – я, стало быть, младенец – это Джайлс, а женщина без лица – его мать, моя мачеха, женщина, которая утонула. Но если так, почему все они сфотографированы с моим дядей? Все это казалось нелепым и бессмысленным.

Какое-то время я рассматривала мужчину на снимке. По позе, по тому, как непринужденно они с женщиной стояли рядом, было несомненно: это супруги, он – муж женщины и отец семейства. Но как такое возможно? Разве может дядя быть одновременно и моим отцом? Я внимательнее вгляделась в снимок. В конце концов, возможно, на портрете, висящем на парадной лестнице, изображен не он. Похож, очень похож, но, может быть, все-таки не он. И тут я все-все поняла. Ну, конечно же! Это совсем и не дядюшка, а его брат, похожий на него, как бывают похожи братья, почти как близнецы. Едва эта новость улеглась в голове, пришла новая мысль, и я лихорадочно стала листать альбом назад. Мужчина тот же, что и на других снимках, определенно. Но если так, значит, первая женщина, та красавица, такая счастливая и гордая, это моя мать, моя мама, которая умерла, так и не успев познакомиться со своей дочуркой.

Я смотрела, смотрела, и чем больше вглядывалась, тем больше расплывались черты ее лица, потому что слезы заволокли мне глаза, и пришлось даже захлопнуть альбом, чтобы не капнуть на снимок. Зажмурившись, я несколько раз глубоко вздохнула. Потом открыла ящик, положила альбом на место и снова задвинула. Я взяла свечу, спички и направилась к выходу. Уже на полпути я вдруг решилась: развернулась, подскочила к конторке и снова выдернула ящик. Вынув альбом, я раскрыла его на первой странице и вырвала фотографию мамы. Потом водворила альбом на место, закрыла ящик, вышла из комнаты и торопливо поднялась наверх, освещая дорогу свечой. Кража фотографии была опрометчивым шагом: если бы меня поймали с ней, я не смогла бы притвориться, что хожу во сне. Чему быть, тому не миновать, решила я, потому и шла обратно, не таясь, со свечой. Однако до своей комнаты я добралась незамеченной и сидела сама не знаю сколько, рассматривая фотографию своей матушки, пока не уснула.

9

На другой день я перенесла драгоценную фотографию к себе в башню. Здесь я могла любоваться ею и даже разговаривать с ней, не боясь быть застигнутой. Именно этим я и занималась дня через два, когда совершенно случайно подняла голову и вдруг увидела знакомую нескладную фигуру, преодолевающую снежные заносы на аллее. Я была просто счастлива, ведь мы не виделись целых две недели, а мне не терпелось поведать Тео свои поразительные новости.

Но, выбежав навстречу ему к парадной двери, я была огорошена новостями. Тео пришел совсем ненадолго, у него даже не было времени покататься на коньках. На самом деле он пришел только забрать свои коньки, потому что они понадобятся ему в Нью-Йорке.

– Меня отправляют домой, – объявил он. – Доктор сказал, что мне теперь лучше, и меня посылают в школу, чтобы я поучился хотя бы неделю перед каникулами.

Я схватила свою шубку и его коньки, и мы вместе выковылялина скользкую заснеженную аллею. Я слепила унылый снежок и швырнула в Тео, попала ему в лицо, отчего он вскрикнул, а я обрадовалась, что сделала ему больно.

– Мне так одиноко, – пожаловалась я. – Ты и представить себе не можешь, что это такое. Вот и ты уезжаешь, радуешься, спешишь, и тебе некогда даже поинтересоваться моими новостями, взглянуть, что я хотела тебе показать.

– Я вернусь на будущий год, мы обязательно приедем сюда на лето. Время пролетит быстро. А уже скоро и Джайлс приедет на каникулы.

Тео пошарил в кармане и, вытащив бумажный листок, сунул его мне в руку. А потом, не сказав больше ни слова, повернулся и потащился по снегу прочь. Я смотрела ему вслед, пока он не вышел на большую дорогу и не исчез за поворотом. Когда он скрылся, я развернула листок и прочитала:

Ни есть не могу я, ни спать,

В Нью-Йорк мне пора уезжать.

Но еду не весь я, поверь,

Ведь с Флоренс мое сердце теперь.

Любой я использую шанс,

Чтоб снова увидеть Флоренс.

Стихи были такие кошмарные, что я аккуратно сложила листок и, не удержавшись, горько всхлипнула.

Тео был прав, по крайней мере, в одном: Джайлсу вскоре предстояло вернуться, так что я одиночествовала,считая дни до его приезда, и от нетерпения даже почти не могла читать. Но наконец настал день, когда Джон запряг Дрозда в двуколку и мы отправились на вокзал – он сам, миссис Граус и я – встречать моего чудесного, горячо любимого братца. Мы стояли на перроне, когда гигантский дракон, извиваясь и хрипло визжа, повернул к нам железный бок и остановился, выпустив облако пара, окутавшее и его, и нас. А потом дым начал рассеиваться, и перед нами на платформе оказался Джайлс, который стоял, вглядываясь в туман. Мы окружили его, заключили в объятия, осыпали поцелуями. Братец не мог устоять на месте, он подпрыгивал, приплясывал, переступал с ноги на ногу и все бормотал что-то, какую-то непонятицуи бестолковицу.Только когда мы уже уселись в двуколку и выехали за город, где было тихо и только Дрозд мерно цокал копытами, я наконец поняла причину радостного возбуждения Джайлса.

– Я не еду назад, Фло, я не еду назад!

Миссис Граус обернулась и с сомнением посмотрела на нас:

– Ну, конечно, мастер Джайлс. Вам не сразу надо возвращаться в школу. Только после Рождества.

Джайлс бурно запротестовал:

– Да нет же, миссис Граус. Вы ничего не понимаете! Совсем не надо!

Это оказалось правдой. Когда мы добрались до Блайта-хауса, Джайлс открыл свой чемодан и извлек письмо. Разумеется, я читать «не умела», поэтому миссис Граус не стала показывать его мне, да и читать вслух тоже не стала, только бормотала отдельные слова: «натура слишком застенчивая и слабая для шумной компании бойких мальчиков», «не вполне развит, академическая неуспеваемость», «одно-два происшествия, хотя и совершенно незначительных, дали повод для беспокойства», «учитывая его уязвимость и хрупкость, в настоящее время рекомендуем перевести на домашнее обучение, предпочтительно с гувернанткой или наставницей». Мне и не требовалось читать все письмо, чтобы понять главное. Ясно, что Джайлса, нежного и слабого, в школе травили. Администрации же проще было удалить из школы жертву, чем приструнить обидчиков, так что именно это и было сделано.

Хмуря брови, миссис Граус с озабоченным видом сложила письмо и убрала конверт в карман передника. Я взяла Джайлса за руку и незаметно ее пожала. Я готова была кричать от радости. Мой братец теперь в безопасности, цел и невредим, а я больше не одинока. Теперь все будет так же, как раньше.

Миссис Граус прикусила губу.

– Я должна буду написать обо всем этом вашему дяде. А уж он кого-нибудь наймет для вас, гувернантку, наверное. – Подняв голову, она увидела наши улыбающиеся лица и сама просияла. – Но не теперь. Пока что писать не буду. Непростое это дело, письмо вашему дядюшке, надо хорошенько все обдумать. Мне ведь строго наказано не беспокоить его лишний раз, а тут еще и Рождество на носу, и времени у меня совсем нет. Вот что, напишу-ка я ему после праздников.

Что ж, можете себе представить, как славно и весело мы зажили – совсем как прежде. Я упросила миссис Граус купить Джайлсу в подарок коньки, так что в Рождество мы вышли на лед с самого утра и от души нападались,навалялись в снегу, хохоча и помогая друг другу вставать, – словом, вернулись в те времена, когда были совсем маленькими. Глядя, как веселится Джайлс, как беззаботно и радостно носится он по озеру – такой милый, что смеялся, даже ударившись, – я подумала: никогда больше не отпущу его от себя и не отдам этому злонамеренному миру, где его снова станут мучить и обижать. Необходимо как можно дольше удерживать его рядом с собой в Блайт-хаусе, потому что только я могу защитить от всего скверного и дурного.

Я хотела было показать ему карточку мамы, но тут же поняла, что делать этого не стоит, как бы мне этого ни хотелось, ведь тогда пришлось бы объяснять все о его матери. Джайлсу не нужно ничего знать о чудовищном насилии, которому подверглись ее изображения. Да и к чему вообще показывать ему фотографии матери без лица? Что мог бы почувствовать мой брат, глядя на них, не воспринял бы он этот вандализм как зверское нападение на него самого? Я прикусила язык и приняла твердое решение: я не позволю ничему омрачить наше новое счастье.

Но счастье длилось недолго – разумеется, нашлось чему его омрачить. Точнее, кому. Через месяц прибыла мисс Уитекер.

Что ж, пожалуй, чем меньше будет сказано о мисс Уитекер, тем лучше. По крайней мере, о ее первом воплощении. Это была глупая молодая женщина, которая замирала и кокетничала перед портретом дяди и болтала о том, как он хорош собой, просто душка, и как во время собеседования ей показалось, что она понравилась ему, ведь он предложил ей место гувернантки Джайлса, хотя она не успела даже рта раскрыть. Я-то понимала все правильно: наш дядюшка, у которого даже для нас не находится времени, просто не пожелал тратить его на разговоры с какой-то дурочкой. Ему просто хотелось поскорее отделаться. Скорее всего, он согласился на первое предложение, нанял первую же претендентку, явившуюся по объявлению, хотя, признаюсь, любая другая, наверное, оказалась бы лучше.

Достаточно сказать, что я не сразу разглядела, какое жестокое, ледяное сердце бьется в груди этого создания, а иначе все могло бы сложиться по-другому. Тогда же я заметила только, что она совершенно не уделяет внимания Джайлсу, что он интересует ее куда меньше, чем расчесывание волос и рассматривание себя в зеркалах. Я была слишком простодушна и не раскусила ее, не поняла истинной ее натуры. А после ее трагибелина озере я чуть сама не утонула в море собственных слез, так была потрясена случившимся. Я считала ее просто недалекой и неумной, а теперь виню себя в том, что не спасла ее, хотя и не могла сделать этого. Я продолжала думать «ах, если бы я только сделала это» и «вот если бы я сделала то», даже прекрасно понимая, что все эти «то» и «это» не могли бы ничему помочь. Я казнила себя и за то, что в голову мне приходили ужасные мысли, когда мисс Уитекер оказалась в своей водяной могиле, ведь надо же такому случиться, что именно в тот день она меня обескнижилаи обезбиблиотечила,и я мысленно все твердила: «Хоть бы она умерла, хоть бы умерла…» Но я никогда не думала об этом серьезно, а когда мое желание так внезапно исполнилось, сама чуть не умерла от горя и от того, что мне ее никогда не вернуть.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

10

История повторялась: мы втроем выстроились перед домом – миссис Граус, Джайлс и я. Мы вышли встречать новую гувернантку точно так же, как встречали бедняжку мисс Уитекер. Казалось, это было целую жизнь назад (а ведь так оно и было, если говорить о ее жизни). Из-за того, что дядюшка отправился путешествовать по Европе и сообщение с ним было затруднено, нас с Джайлсом оставили в покое на целых четыре месяца, со времени несчастья с мисс Уитекер и до нынешнего дня. Это были славные деньки, как доуитекеровскиеи дошкольные, только даже еще лучше, потому что, будучи лишена нашей с Джайлсом вольной жизни целых два раза (сначала, когда я ждала его из школы, а потом из-за Уитекерши), теперь я ценила ее намного больше. Я уже успела забыть о том, какой бурной и насыщенной была наша общая жизнь, и о том, как Джайлс умеет превращать июльские дни в декабрьские – они так быстро заканчивались, что казалось, будто темнеть начинает слишком рано. А летом, когда приехали Ванхузеры, Тео прибегал к нам играть почти ежедневно, и мы втроем носились, как беззаботные птицы, которые не думают о завтрашнем дне. Но этот день не мог не наступить, и конечно же он наступил. Начались занятия в школе, и Тео Ванхузер уехал в Нью-Йорк. А к нам с минуты на минуту должна была прибыть преемница мисс Уитекер.

Джон запряг лошадь и отправился в город встречать на вокзале новую гувернантку. Совсем немного золотого летнего времени осталось нам – только до тех пор, пока не появится двуколка. Но и эти крохи отобрала миссис Граус, взявшись прихорашивать нас и проверять одежду и прически. Джайлса нарядили в школьный форменный костюмчик, на мне было лучшее платье, да вдобавок еще и накрахмаленный белый передник. Убедившись, что мы не растрепаны и прилично одеты, миссис Граус потратила последние несколько минут на наставления, напоминания о хороших манерах и попыталась все-таки научить меня делать реверанс (когда приехала мисс Уитекер, я присела в таком вялом реверансе, что его просто никто не заметил). Почему-то, хотя я ничего не имела против того, чтобы приветствовать гувернанток реверансом, ноги наотрез отказывались гнуться, так что миссис Граус пришлось отступиться. Окинув меня скептическим взглядом, экономка испустила шумный вздох:

– Ну что ж, как будто неплохо. По крайней мере, мисс Тейлор увидит, что мы старались, хотя до совершенства еще далеко.

Мы стояли перед домом – небольшой почетный караул, наша троица при полном параде, – когда на аллее появилась двуколка. Раздалось цоканье копыт по щебню, в конце аллеи показался Дрозд, везущий двуколку, и мы стали вытягивать шеи, чтобы поскорее рассмотреть, кто же там сидит за спиной у Джона.

А через несколько минут она уже стояла перед нами. Она была намного старше бедняжки мисс Уитекер и приближалась – хотя, пожалуй, еще не совсем приблизилась – к среднему возрасту. Ее скелетоподобная фигура была облачена в черное, и я подумала, как странно, ведь мисс Уитекер объяснила мне, что гувернантки всегда одеваются в серое. Но тут я обратила внимание на то, что этот наряд превосходно сочетается с грачами, а они сейчас кружили над нами, словно приветствуя ее. Женщина была красива, с крупными чертами лица, темноглазая и черноволосая. Когда она выходила из двуколки, опираясь на руку Джона, наши глаза встретились, и что-то вдруг полыхнуло в ее взгляде, не то чтобы радость узнавания, но она явно посмотрела так, будто давно меня знала. Я встревожилась и насторожилась, на миг показалось, что она видит меня насквозь и даже читает мои мысли. Я насторожилась, и она явно это почувствовала, потому что мгновенно отвела глаза и с улыбкой повернулась к миссис Граус.

– Вы, должно быть, мисс Тейлор, – предположила миссис Граус, хотя в этом не было необходимости – вряд ли прибывшая могла оказаться кем-то другим.

– А вы, должно быть, миссис Граус, – парировала мисс Тейлор, однако насмешка была слишком тонкой, чтобы миссис Граус ее почувствовала. Гувернантка повернулась к нам с Джайлсом – сейчас она уже внутренне собралась и не выдавала себя взглядом – и широко улыбнулась: – А вы конечно же Флоренс и маленький Джайлс.

Когда она назвала меня по имени, я сделала реверанс, хотя он вышел не слишком хорошо.

– Очень приятно, мэм, – пробормотала я, стараясь изо всех сил, чтобы прозвучало искренне, но вышло у меня почему-то примерно так, как воскресно-утреннее«Отче наш».

– Ну, Джайлс, – сказала мисс Тейлор, – а ты ничего не хочешь мне сказать?

Братец набычился и молчал.

– Что же, мастер Джайлс, – настаивала миссис Граус, – не будьте букой, скажите что-нибудь.

– Ладно, – заговорил Джайлс, и на лице его вспыхнул неподдельный интерес. – Скажите, что вам больше нравится: чтобы каннибалы сварили вас в масле и съели или чтобы солдат Конфедерации вспорол вам живот штыком и вытащил кишки прямо у вас на глазах?

Мисс Тейлор смотрела на него с минуту, потом, нахмурив брови, оглянулась на миссис Граус:

– Вижу, нам предстоит изрядно потрудиться. – Ее голос звучал беззаботно, но в то же время в нем слышался упрек.

Войдя в дом, она совсем не озиралась, ничего не рассматривала и ни слова не сказала об обстановке, как будто все здесь оказалось именно таким, как она и предполагала. Не могу объяснить почему, но мне показалось странным, что новая гувернантка напрочь лишена естественного любопытства, которое неизбежно возникает у людей, попавших в новое место. Она обратилась к миссис Граус:

– Велите слуге отнести вещи в мою комнату. Я хочу освежиться и прилечь, чтобы отдохнуть с дороги. В котором часу подают ужин?

– Обычно мы ужинаем в шесть.

– Превосходно, к шести я спущусь.

С этими словами мисс Тейлор направилась к лестнице вслед за Джоном. За ней остался шлейф какого-то цветочного запаха, очень знакомого хотя, какие это цветы – я сейчас не могла вспомнить. Миссис Граус смотрела ей вслед, пока она не скрылась, потом неуверенно улыбнулась нам с Джайлсом и пожала плечами. Она не привыкла, чтобы с ней разговаривали таким тоном. И никто в доме никогда не называл Джона слугой.

За ужином, а точнее, даже до его начала возникла первая сложность. Мисс Тейлор явилась за несколько минут до назначенного времени, и миссис Граус указала ей на небольшую столовую рядом с кухней, где мы всегда ели. Застыв в дверном проеме, мисс Тейлор уставилась на накрытый стол.

– Что-то не так? – спросила миссис Граус, пытаясь протиснуться между гувернанткой и дверью, чтобы пройти в комнату.

– Разумеется. Здесь четыре прибора. – Она резко повернулась лицом к экономке, которая тут же залилась краской. Мисс Тейлор недобро улыбнулась: – Возможно, здесь есть еще ребенок, о котором мне не сообщили? Ну-ка, Джайлс, посмотрим, как ты умеешь считать. Ты, Флоренс и я, сколько это будет?