Текст книги "Расплата"

Автор книги: Джон Гришем (Гришэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 4

Здание суда и магазины на аккуратной площади закрывались по будням в пять часов. Как правило, к этому времени все двери были на замке, свет выключен и место безлюдело. Но в тот день народ, рассчитывая на новые факты и слухи об убийстве, немного задержался. С девяти утра не было других тем для разговоров. Люди поражали друг друга первыми сообщениями и тем, что узнавали позднее. Они стояли в торжественном почтении, когда старик Магарджел вел свой катафалк, и под черной тканью угадывались контуры тела. Некоторые решались войти в методистский храм и, постояв и помолившись, возвращались с захватывающими дух рассказами. Баптисты, пресвитерианцы и пятидесятники оказались в невыгодном положении, поскольку были никак не связаны ни с убийцей, ни с жертвой. Методисты, напротив, стали центром внимания. До этого злополучного дня методистская церковь Клэнтона не помнила такого количества прихожан.

У жителей Клэнтона, во всяком случае, у белых, возникло чувство, будто их предали. Декстера Белла любили и уважали. Пит Бэннинг был почти мифологической фигурой. Убийство одного другим казалось совершенно бессмысленной потерей, коснувшейся почти каждого. Мотив настолько необъяснимый, что он даже не возникал в слухах.

А недостатка в слухах не было. Завтра Бэннинг предстанет перед судом. Он отказывается что-либо объяснить. Собирается ссылаться на временное помешательство. Джон Уилбэнкс не проиграл ни одного процесса и этот тоже выиграет. Судья Освальд был близким другом Бэннинга или, может, Декстера Белла. Процесс состоится не здесь, а в Тупело. Он с войны так и не оправился. Джеки Белл держится на успокоительных, дети ходят на головах. Пит выставит землю в качестве залога за освобождение и завтра же будет дома.

Чтобы ни с кем не встретиться, Флорри оставила машину на боковой улице и поспешила в здание. Джон Уилбэнкс работал допоздна и ждал ее в приемной на первом этаже.

В 1946 году в округе Форд числилась дюжина адвокатов и половина из них работали на фирму «Уилбэнкс и Уилбэнкс». Все они были родственниками. Сотню лет семья Уилбэнксов имела влияние в юриспруденции, политике, банковском деле, операциях с недвижимостью и фермерстве. Джон и его брат Рассел изучали юриспруденцию на севере и управляли фирмой, которая, как представлялось, занималась большинством других коммерческих дел в округе. Еще один брат являлся председателем самого большого в округе банка и владел несколькими предприятиями. Двоюродный брат обрабатывал две тысячи акров. Другой двоюродный брат занимался недвижимостью и был представителем от штата с большими амбициями. Ходили слухи, будто в тайный день в начале каждого года семья собиралась, подсчитывала доход и делила нажитое. И, похоже, там было, что делить.

Флорри знала Джона Уилбэнкса со школы, хотя училась на три класса старше него. Его фирма всегда заботилась о юридических делах семьи Бэннингов, но ничего настолько сложного раньше не попадалось. Решались проблемы препровождения Лизы в дом для умалишенных, однако Джон потянул за нужные нточки, и все получилось. Развод Флорри также состоялся под накинутым Джоном и его братом покрывалом, так что в прессу округа почти ничего не просочилось.

Джон поздоровался с Флорри мрачным пожатием плеч, и она последовала за ним наверх в его просторный кабинет – лучший в городе, с балконом, с видом на площадь. Стены украшали большие портреты умерших родственников. Джон кивнул в сторону роскошного кожаного дивана, и Флорри села.

– Я с ним встречался, – начал адвокат, чиркая спичкой и закуривая короткую черную сигару. – Он не слишком многословен. Если точнее, нем, как рыба.

– Господи, Джон, что же это такое? – Глаза Флорри увлажнились.

– Если бы я знал! Ты ничего не заметила, что предвещало бы трагедию?

– Разумеется, нет. Ты же знаешь Пита: он не красноречив. И уж точно не распространяется о личном. Может поговорить о детях, как все фермеры, о погоде, о ценах на зерно и прочем. Но о себе – ни слова. И уж точно не заикнулся бы о таком ужасном, что случилось сегодня.

Джон затянулся сигарой и выпустил в потолок клуб дыма.

– И тебе не известно, что за этим стоит?

Флорри промокнула щеку платком.

– Я слишком ошеломлена, чтобы размышлять о версиях. Мне трудно дышать, не то что ясно думать. Может, что-нибудь придет на ум завтра или послезавтра. А сейчас все, как в тумане.

– А Джоэл и Стелла?

– Я говорила и с тем и с другой. Бедные ребята в своих университетах, радовались студенческой жизни, и вот такая новость: их отец только что убил священника, человека, которого они уважали. И домой они вернуться не могут. Пит в письменной – никак не иначе – форме дал им указание оставаться там, где они есть, пока он не решит по-другому. – Флорри всхлипнула, пока Джон курил, вытерла щеки и прошептала: – Извини.

– Ничего, Флорри. Я бы тоже поплакал, но не могу. Не сдерживайся, это вполне естественно. Сейчас не время храбриться. Дай волю эмоциям. Ужасный день, он нам будет отзываться годами.

– Что нас ждет, Джон?

– Ничего хорошего, это я гарантирую. Сегодня я разговаривал с судьей Освальдом. Он даже не рассматривает возможность освобождения под залог. Исключено, и я его понимаю. Речь идет об убийстве. Я встречался с Питом, но он не хочет мне помогать. С одной стороны, отказывается признать себя виновным, с другой – никак не способствует своей защите. Все, конечно, может измениться, но мы с тобой его знаем: уперся, ничем не сдвинуть.

– Какова будет защита?

– Наши возможности ограничены. Самооборона, непроизвольный импульс, не исключено, алиби. Ничего из этого не подходит, Флорри. – Адвокат опять затянулся и выпустил новое облачко дыма. – И вот еще что: днем я получил информацию и отправился в регистрационную палату. Выяснилось, что неделю назад Пит перевел земельную собственность на Джоэла и Стеллу. Для этого не было веских причин, и он все устроил так, чтобы я об этом не знал – воспользовался услугами юриста из Тупело, который в Клэнтоне почти никого не знает.

– Джон, я ничего не понимаю, объясни!

– Пит уже тогда замышлял убийство и, чтобы исключить претензии семейства Белла на свою землю, перевел ее на детей, сняв с нее свое имя.

– Это поможет?

– Сомневаюсь. Но это забота на будущее. Твоей земли это, разумеется, не коснется. Она как была, так и останется твоя.

– Спасибо, Джон. А что это означает?

– Когда Пит предстанет перед судом – а я не вижу причин, чтобы этого не случилось, – факт передачи земли послужит уликой против него – доказательством умысла. Того, что он планировал преступление заранее. Причем основательно. Пит давно об этом размышлял.

Флорри поднесла платок ко рту, минуты бежали, а она неотрывно смотрела в пол. В кабинете было тихо и спокойно – с улицы снизу не доносилось ни звука. Джон встал, потушил сигару в тяжелой хрустальной пепельнице, шагнул к столу и закурил новую. Подошел к французскому окну и взглянул на здание суда на противоположной стороне. Сгустились сумерки, на лужайку легли тени.

– Как долго Пит находился в больнице, прежде чем вернулся домой? – спросил он, не поворачиваясь.

– Много месяцев. Не знаю. Может, год. Ранения были серьезные, он весил сто тридцать фунтов. Лечение требовало времени.

– Проблемы с сознанием возникали?

– Все как обычно: если и возникали, Пит не рассказывал. Но разве можно не подвинуться головой после того, что выпало пройти ему?

– Диагноз поставили?

– Понятия не имею. После войны он стал другим человеком. Но разве могло быть иначе? Эти ребята были жутко напуганы.

– В чем Пит изменился?

Флорри опустила платок в сумку.

– Лиза говорила, что сначала его мучили кошмары, множество бессонных ночей. Теперь он стал более унылым, склонен подолгу молчать, что его как будто радует. Но с другой стороны, Пит никогда не был особенно разговорчивым. По-моему, вернувшись домой, он испытал счастье – начал поправляться, успокоился, стал набирать вес. Часто улыбался, был доволен, что остался жив и война закончилась. Но это продолжалось недолго. Между ним и Лизой возникла напряженность. Нинева говорила, что они плохо ладили. Странно: такое впечатление, чем больше он креп, тем слабее становилась Лиза.

– Из-за чего они ссорились?

– Не знаю. Нинева все видела и слышала, поэтому они вели себя осторожно. Она говорила Мариэтте, что ее часто отсылали из дома, чтобы пообщаться без нее. Лиза словно вошла в штопор. Я видела ее незадолго до отъезда из дома. Она произвела на меня гнетущее впечатление: хрупкая, худая, нездоровая. Не секрет, что мы никогда с ней не были близки, и Лиза со мной ничем не делилась. Пит, впрочем, тоже.

Джон пыхнул сигарой и вернулся на место рядом с Флорри. Улыбнулся, как улыбаются старому другу, и произнес:

– Единственная связь между преподобным Беллом, твоим братом и этим бессмысленным убийством – Лиза Бэннинг. Согласна?

– Я сейчас не в том положении, чтобы с чем-нибудь соглашаться.

– Флорри, соберись, помоги мне. Я единственный человек, который может спасти жизнь Пита, но сейчас это представляется весьма сомнительным. Как долго Декстер Белл провел с Лизой, когда мы думали, что Пит погиб?

– Господи, Джон, я не знаю. Те первые дни и недели были ужасны. Лиза в растрепанных чувствах, дети травмированы, дом как пчелиный улей, люди приносили то окорок, то свинину и предлагали плечо, на котором поплакать, и при этом задавали множество вопросов. Декстер с женой тоже находились рядом. Они были близки Питу и Лизе.

– Не помнишь чего-нибудь необычного?

– Необычного? Намекаешь, что между Лизой и Декстером Беллом что-то было? Это ужасно, Джон!

– Ужасно то, что произошло убийство, и я отвечаю за защиту обвиняемого, если его возможно защищать. Существует же какая-то причина, по которой Пит застрелил Белла. Если он не хочет объяснить, мне нужно узнать мотив.

Флорри вскинула руки.

– С меня довольно! Я вся изнервничалась. Может, в другой раз? – Она встала и направилась к выходу, и адвокат быстро открыл перед ней дверь. Поддержал, когда Флорра спускалась по лестнице. Внизу они обнялись и договорились вскоре снова встретиться.

Его первой едой в камере была миска бобового супа с ломтем заплесневелого кукурузного хлеба. Сев на край койки и приняв миску, Пит подумал: неужели так трудно сохранить пищу для заключенных теплой, но, конечно, никому об этом не сказал. Он не жаловался: жизнь преподала ему жестокий урок – от жалоб все становится только хуже.

По другую сторону темного коридора освещенный тусклым светом висевшей на проводе голой лампы ел другой заключенный. Его звали Леоном Колливером, он был из семьи, известной производством кукурузного самогона, бутыль которого он прятал сейчас под койкой. Дважды Леон предлагал выпить Питу, но тот отказывался. Колливер сообщил, что его намерены перевезти в тюрьму штата в Парчмене, где он проведет несколько лет. Это будет его второй срок в Парчмене, и он с нетерпением ждал, когда там окажется. Везде лучше, чем в здешнем застенке. В Парчмене бо`льшую часть срока заключенные проводили на улице.

Колливеру хотелось поболтать, и его разбирало любопытство, почему в тюрьму попал Пит. Но слухи проникли и сюда, и к концу дня все четверо белых заключенных знали, что Пит убил методистского священника. Времени на разговоры у Колливера было хоть отбавляй, и он жаждал деталей, но ничего не получил. Колливер же не знал, что в Пита Бэннинга стреляли, его били, мучили, он голодал, его опутывали колючей проволокой, бросали в корабельные трюмы, запирали в товарных вагонах, помещали в лагеря для военнопленных, и эти уроки выживания привили ему привычку не открываться первому встречному. И Колливер ничего не выяснил.

После обеда в тюремном блоке появился Никс Гридли и остановился перед камерой Пита. Заключенный встал и сделал три шага к решетке. Гридли тихо произнес:

– Вот что, Пит, нас одолевают навязчивые репортеры, вьются вокруг тюрьмы, мечтают поговорить с тобой, со мной, с кем угодно, кто готов развязать язык. Я хотел убедиться, что тебе это не надо.

– Мне это не надо, – отозвался Пит.

– Понаехали отовсюду – из Тупело, Джексона, Мемфиса.

– Мне это не надо.

– Так я и думал. Как тебе здесь?

– Нормально. Бывало хуже.

– Знаю. К твоему сведению: сегодня я перекинулся в доме священника словом с Джеки Белл. Она держится. А вот с детьми беда.

Пит взглянул на него без тени сожаления, но подумал, не следует ли сказать что-нибудь пристойное, вроде: «Передай ей от меня привет» или «Извини, мне жаль», однако лишь нахмурился с таким видом, будто шериф был полным идиотом.

Когда стало ясно, что Пит не ответит, Гридли попятился и, уходя, бросил:

– Если что-нибудь понадобится, дай знать!

– Спасибо.

Глава 5

В четыре часа утра Флорри наконец оставила попытки уснуть и отправилась в кухню сварить кофе. Жившая в цокольном этаже Мариэтта услышала шум и вскоре появилась в ночной рубашке. Флорри сказала, что ей ничего не нужно, что Мариэтта может спать, и отослала служанку обратно. После двух чашек с сахаром и очередного приступа слез Флорри прикусила губу и решила, что этот кошмар способен воодушевить к творчеству. Час она билась над стихотворением, но на рассвете бросила. Перешла к документальной прозе и начала в реальном времени посвященный трагедии дневник. Приняла ванну, позавтракала и к семи часам утра оказалась в городе в доме Милдред Хайлендер – жившей в одиночестве вдовы, которая, насколько знала Флорри, была единственным в Клэнтоне человеком, кто понимал ее поэзию. За чашкой чая с сырными лепешками они не говорили ни о чем, кроме страшного происшествия.

Милдред, ожидая самого худшего, купила газеты из Тупело и Мемфиса, и они ее не разочаровали. На первой полосе издания Тупело поместили передовицу под заголовком: «Герой войны арестован за убийство». В Мемфисе интересовались явно меньше тем, что случилось в штате Миссисипи, и хотя и напечатали статью на первой странице, но в рубрике местных новостей под заголовком: «В церкви застрелен любимый прихожанами священник». Факты в материалах почти не разнились – ни слова от адвоката подозреваемого и от властей. В городе настоящее потрясение.

Местная газета округа Форд «Таймс» была еженедельной, появлялась на прилавках по средам, на день пропустила волнующее событие, и теперь разразится информацией лишь на следующей неделе. Но ее фотограф заснял Пита Бэннинга, когда тот шел в тюрьму, и этот снимок напечатали газеты Мемфиса и Тупело. Его вели трое не очень молодых полицейских в плохо сидящей форме и шляпах, а у него при этом был совершенно безразличный вид.

Складывалось впечатление, что все население Клэнтона впало в столбняк, а репортеры вовсю налегли на описание заслуг Пита – героя войны. Используя архивы, обе газеты описали его армейскую службу и подвиги легендарного солдата на Южно-Тихоокеанском фронте. Газеты напечатали маленькие снимки возвращения Пита с войны, а редакторы Тупело даже отыскали фото Пита и Лизы во время брачной церемонии на лужайке перед судом.

Живший напротив Милдред Вик Диксон был из тех немногих в Клэнтоне, кто выписывал утреннюю газету Джексона, крупнейшую в штате, однако уделявшую мало внимания новостям северных округов. Прочитав ее за кофе, он принес газету соседке. И пока оставался у нее, выразил соболезнования Флорри и сказал все такое, что можно сказать женщине, брата которой обвиняют в убийстве. А убийство он, похоже, действительно совершил. Милдред потихоньку вытолкала гостя за дверь, предварительно взяв обещание, что Вик будет сохранять для нее все ежедневные издания.

Флорри хотела получить как можно больше информации для своей папки с материалами, или альбома с газетными вырезками, или документального отчета о случившейся трагедии. Для чего – она толком не понимала, но долгая, печальная и в то же время невероятная история продолжала разворачиваться, и Флорри не собиралась ничего упускать. Когда Джоэл и Стелла наконец вернутся домой, она должна будет ответить на их вопросы.

Флорри все же огорчило, что газета Джексона, который расположен от Клэнтона дальше, чем Тупело и Мемфис, приводит меньше фактов и помещает меньше фотографий. Неуклюжий заголовок гласил: «В Клэнтоне арестован известный фермер». Но она, тем не менее, вырезала подписной купон, собираясь отправить его в редакцию вместе с чеком.

По личной телефонной линии Милдред Флорри позвонила Джоэлу и Стелле и попыталась убедить, что дела дома не настолько катастрофичны, как они могли подумать. Позорно провалилась, и, когда вешала трубку, племянник и племянница разразились слезами. Их отца бросили в тюрьму и обвиняют в жестоком убийстве. Они хотели вернуться домой.

В девять часов Флорри на своем «линкольне» 1939 года поехала в тюрьму. На счетчике пробега машины значилось меньше двадцати тысяч миль, и автомобиль редко покидал границы округа, главным образом потому, что у его владелицы не было прав. Флорри дважды провалила экзамен, ее несколько раз останавливала полиция, но не штрафовала, и она продолжала садиться за руль, заключив с Никсом Гридли устное соглашение, что будет ездить только в город и обратно и никогда по ночам.

Флорри вошла в кабинет шерифа, поздоровалась с Никсом и объявила, что хочет повидать брата. В тяжелую соломенную корзину она положила три романа Уильяма Фолкнера, три фунта заказанного по почте в Балтиморе кофе, кофейную кружку, десять пачек сигарет, спички, зубную щетку и пасту, две пачки мыла, два пузырька с аспирином и два с болеутоляющими и плитку шоколада. Все, что хотел брат.

После недолгого неловкого разговора Никс наконец поинтересовался, что у нее в корзине. Не показывая, Флорри объяснила: то, что попросил Пит – несколько совершенно невинных предметов.

Оба полицейских отметили: нужно сообщить прокурору, что заключенный хорошо подготовился к преступлению и заранее составил список того, что должна принести ему в камеру сестра. Явная улика, что он планировал убийство. Флорри честно выполнила поручение, но, вероятно, совершила роковую ошибку.

– Когда он просил принести эти вещи? – спросил Никс таким безразличным тоном, будто его слова ничего не значили.

– Он оставил записку Ниневе и велел передать мне после того, как его арестуют, – с готовностью ответила Флорри.

– Ясно, – кивнул Никс. – Скажите, Флорри, что вам было известно о планах брата?

– Ничего. Клянусь, совершенно ничего. Я потрясена не меньше вашего. Даже больше, поскольку Пит мой брат, и я не представляла, что он способен на подобное.

Никс с сомнением посмотрел на Реда. Флорри ничего не знала заранее? Она не представляет мотива убийства? Она откровенна? Обмен взглядами полицейских озадачил Флорри, и она поняла, что ей не надо с ними говорить.

– Могу я видеть брата? – почти потребовала она.

– Разумеется. – Никс снова посмотрел на Реда. – Приведи заключенного. – И когда тот вышел, принялся изучать содержимое корзины. Это вывело Флорри из себя.

– Что вы ищете? – воскликнула она. – Ножи? Пистолеты?

– Что он намерен делать с кофе? – задал вопрос полицейский.

– Пить.

– Мы даем ему кофе.

– Не сомневаюсь. Но по поводу кофе брат весьма привередлив. На войне мог пить что угодно. А теперь только один сорт – «Стандард» из Нового Орлеана. Хоть это вы можете для него сделать?

– Если мы станем давать ему «Стандард», то должны давать тот же сорт остальным заключенным. Хотя бы белым. В тюрьме не может быть никаких привилегий. Поймите, Флорри, люди и так подозревают, что к Питу особое отношение.

– Договорились. Буду приносить вам столько «Стандарта», сколько потребуется.

Никс взял в руки кофейную кружку. Керамическую, уже отнюдь не белую, с бурыми пятнами, явно бывшую в употреблении. Прежде чем Никс успел что-либо сказать, Флорри объяснила:

– Любимая Пита. Ему дали ее в военном госпитале, когда он выздоравливал после хирургической операции. Уверена, Никс, вы не откажете герою войны в маленьком удовольствии пить кофе из своей любимой кружки.

– Не откажу. – Он начал складывать вещи обратно в корзину.

– Не забывайте Никс, мой брат не обычный заключенный. Вы заперли его бог знает с кем. Наверное, с ворами и бутлегерами. Но вы должны помнить, что он ни кто-нибудь, а Пит Бэннинг.

– Его заперли потому, что он застрелил методистского священника, Флорри. И из всех, кто здесь находится, Пит единственный, кого обвиняют в убийстве. Никакого особого отношения он не получит.

Открылась дверь, и вошел Пит, за которым следовал Ред. Он с каменным лицом посмотрел на сестру и, выпрямившись посреди комнаты, повернулся к Никсу.

– Полагаю, хочешь снова воспользоваться моим кабинетом? – спросил тот.

– Спасибо, Никс, это очень любезно с твоей стороны.

Полицейский, что-то проворчав, встал, взял шляпу и вместе с Редом ушел. Его пистолет в кобуре висел на вешалке на самом виду. Пит подвинул стул, сел и посмотрел на сестру.

– Ты идиот! – воскликнула она. – Как можно быть таким глупым, эгоистичным, недальновидным, безмозглым? Устроить такое своим родным? Речь не обо мне! Не о ферме и о тех, кто от тебя зависит! Не о друзьях! О детях! Они в отчаянии, безмерно напуганы. Как ты мог так поступить?

– У меня не было выбора.

– Вот как? Объяснись!

– Я ничего не собираюсь объяснять. И говори тише – не воображай, что нас не подслушивают.

– Мне безразлично, подслушивают нас или нет.

Пит указал на сестру пальцем, его глаза блеснули.

– Успокойся. Я не желаю терпеть твои сцены и слушать брань. Я сделал то, что хотел, по определенной причине и надеюсь, настанет время, когда ты меня поймешь. А пока ничего не собираюсь объяснять. И, поскольку ты ничего не понимаешь, следи за речью.

Глаза Флорри сразу увлажнились, и задрожали губы. Она опустила голову и пробормотала:

– Ты даже не хочешь поговорить со мной.

– Ни с кем не хочу, и даже с тобой.

Флорри вспоминала: когда они мирно завтракали в среду и ничто не предвещало трагедии, брат был таким же отчужденным, как теперь, холодным, будто не от мира сего.

– Зачем ты так поступил?

– Мне нечего тебе ответить.

– Что ужасного сделал Декстер Белл, что заслужил смерть?

– Мне нечего сказать.

– Это связано с Лизой?

Пит секунду колебался, и Флорри поняла, что задела его за живое.

– Мне нечего сказать, – повторил он, доставая из пачки сигарету, зачем-то постучал по циферблату наручных часов и прикурил от спички.

– Ты ощущаешь угрызения совести и жалость к его родным?

– Я стараюсь об этом не думать. Да, мне жаль, что так случилось, но я ничего подобного не хотел. Им, как нам всем, придется научиться жить с тем, что есть.

– И только? Дело сделано, человек мертв. Жизнь продолжается. Хотела бы я послушать, как ты станешь излагать эту свою теорию его чудесным детишкам.

– Я тебя не держу.

Флорри не двинулась с места, лишь промокнула щеки платком. Пит выдохнул сигаретный дым, и тот растекся туманом по комнате. Вдали послышались голоса. Занимаясь своими делами, смеялись шериф и его помощники.

– Какие тут условия? – поинтересовалась Флорри.

– Тюрьма есть тюрьма. Я видел места и похуже.

– Кормят нормально?

– Пища съедобная. Я ел и не такое.

– Джоэл и Стелла просятся домой, хотят тебя повидать. Они в ужасе, Пит, чрезвычайно напуганы, не знают, что подумать, и это вполне объяснимо.

– Я ясно дал понять, они не должны возвращаться домой, пока я не скажу, и точка. Напомни им об этом. Я знаю, как лучше.

– Сомневаюсь. Лучше, когда отец находится дома, занимается делами, объединяя вокруг себя родных, а не сидит в тюрьме по обвинению в бессмысленном убийстве.

Пит пропустил ее слова мимо ушей.

– Я о них тревожусь, но они сильные, умные и все выдержат.

– Не уверена. Тебе легко рассуждать: мол, дети такие же стойкие, как ты сам, которому через столько пришлось пройти. Но это, вероятно, не так. Нельзя предполагать, что это их никак не травмирует.

– Не надо читать мне нотаций. Я рад твоему приходу. Пожалуйста, приходи, но не для того, чтобы потчевать меня нравоучениями. Посмотрим правде в глаза: мои дни сочтены. Не нужно их еще больше отравлять.